В этот день у Миронова было много обычных будничных дел. Полковник несколько часов ездил на машине между огнедышащих барханов, разыскивал притаившиеся в душной тени саксаула взводы. Потом он был в столовой, ездил на стрельбище.

Поздно вечером, когда штаб опустел и наступила тишина, полковник позвонил в караульное помещение и приказал привести провинившегося.

Миронов отпустил выводного, внимательно, спокойно посмотрел на Паханова.

Был он худощавый, лицо смуглое. Но смуглость, видимо, не от загара, как у других солдат, а какая-то болезненная. Военная форма Паханову не шла. Может, потому, что Миронов привык видеть эту форму в сочетании с другими лицами - веселыми, доброжелательными, даже озорными.

«Видно, не из робких, - сделал Миронов первое заключение. - Жизнь понюхал».

– Проходи, садись, - просто сказал Миронов.

– Ничего, постою, - едва разжав губы, ответил тот.

– Ну стой, - согласился Миронов. - Надоест - сядешь. Будем знакомиться? Рассказывай - кто ты, откуда прибыл…

Паханов скривился. Ему, кажется, до тошноты надоели эти вопросы. Всю жизнь, сколько он себя помнил, его допрашивали.

И желая только одного, чтобы все это поскорее кончилось, устало, как человек, много раз повторявший одно и то же, бесстрастно и торопливо ответил:

– Я - вор, Жорка Паханов. И отправляйте меня по-быстрому, пока я вам тут еще чего не натворил.

Полковник продолжал спокойно его рассматривать.

– Дальше, - попросил Миронов, когда пауза затянулась.

– Все. Дальше ничего нет.

– Как в армию попал?

– Случайно. - Паханов вдруг горько улыбнулся. - Прописался после освобождения… В паспорте оставил год рождения призывной.

– А разве дата пишется по желанию?

– Поставил бы год, который отслужил, ходить бы мне теперь на воле…

Наверное, Паханов ждал разговора о том, что нужно исправиться, что воровать позорно, что нужно стать честным человеком. Он переступил с ноги на ногу - приготовился слушать.

Но полковник вдруг сказал тем же спокойным голосом:

– Ты знаешь, давай без рисовки. Я очень устал. Хочешь говорить - будем говорить. Нет - иди на гауптвахту, а я пойду домой. Что ты передо мной ломаешься? Строишь из себя отпетого уркагана, а сам, наверное, всего-то и украл рваную рублевку да носовой платок с чужими соплями.

Глаза Паханова по-волчьи сверкнули, кожа на скулах натянулась, тонкие ноздри затрепетали. Он готов был ответить, но сдержался.

«Ну что ж, на первый раз и это неплохо, - подумал командир полка. - Теперь хоть ясно, с кем дели имеем, - уголовник, рецидивист. Да, подсунули нам экземплярчик!» На прощанье, чтобы дать пищу для размышления, сказал:

– Был такой вор - Сенька Штымп. Может быть, слышал?

– Нет.

– Служил он в моем полку лет пять назад. Тоже в армию случайно попал. Вот это был вор! По квартирным кражам специалист, на вашем языке «скокорь» называется. - Паханов снова не без любопытства посмотрел на полковника. А Миронов, будто не видя этого взгляда, продолжал: - Так вот, этот Сенька любые замки за несколько секунд отпирал. И делал это очень остроумно. В общем, была у парня тяга к технике, к приборам. Определил я его в связисты. Стали учить на радиста. И так он полюбил свою новую специальность, что об уголовном мире навсегда забыл. А знаешь, где Сенька сейчас? Служит в гражданском флоте радистом. Моряк дальнего плавания! Дали ему при увольнении хорошую характеристику, и парня приняли на корабль. Плавает сейчас в Алжир, Сингапур, недавно письмо из Бразилии прислал.

Миронов пытался угадать, какое впечатление производит на Паханова рассказ о Сеньке. И угадал - не верит.