После похорон Гриша доехал с отцом до Орла. Побыл денек дома. Грустный это был день. Будто своего близкого схоронили Колосковы. Утром отец и мать проводили Гришу: ему надо было возвращаться в полк.
Теремов остаток отпуска прожил у брата в Вязьме. Ходил на кладбище. Заказал и установил на Сашиной могиле скромный памятник с надписью: «Лейтенант Теремов А. Н., погиб в 1943 году, защищая Родину».
В день отъезда полковник дольше обычного сидел у могилы.
Прощался.
Николай Петрович не чувствовал раскаяния или вины перед сыном за свое роковое решение. Ему не давало покоя только одно обстоятельство: Саша, передавая портрет Колоскову, называл его майором, а не отцом. Значит, осталась в душе его обида. Мысленно обращаясь к сыну, отец говорил: «Ты тоже командир и должен меня понять. Я не мог поступить иначе. Не имел права. Мы офицеры, сынок…»
Всю дорогу в поезде Теремов думал о прошлом. Но как только вышел из вагона и увидел издали полковой городок, сердце забилось нетерпеливо и радостно. Николай Петрович с приятным волнением думал о том, как через несколько часов снова вольется в мощный боевой организм, состоящий из сильных и смелых людей. Снова закружится в напряженном круговороте дел, от которых к вечеру еле держишься на ногах.
В полку все шло обычным, строго установленным порядком. Начальник штаба ждал Теремова с докладом о делах и приказах, поступивших за время его отсутствия. Но полковник слушать его не стал.
– Позже, Виктор Иванович, сейчас пойду посмотрю все сам. - И, чтобы начальник штаба не обиделся, мягко добавил: - Соскучился.
Полковник любил ходить один, как он говорил, без свиты. Поэтому никто не сопровождал его в день приезда.
В классе ракетно-ядерного оружия занималась группа офицеров. Они встали, когда вошел командир. Теремов обвел взглядом стены, увешанные яркими схемами, графиками, формулами.
– Садитесь, пожалуйста, - разрешил Теремов.
Он подошел к двум офицерам, сидевшим за крайним столом. Проверил их расчеты уровней радиации, посмотрел на зоны безопасности, которые те вычерчивали на картах. Расчеты были правильные.
– Продолжайте занятие, - сказал Теремов руководителю и пошел дальше.
В парке боевых машин под навесом стояли приземистые танки. Они, словно бегуны на старте, были выровнены на одной линии; казалось, дай сигнал - тут же ринутся вперед.
Подошел заместитель по технической части подполковник Шаповаленко. Молодой, крепкий, низкорослый зампотех был очень похож на свои танки. Только очки в золоченой оправе не шли к его скуластому лицу. Подполковник доложил:
– Проверяю состояние аккумуляторов.
А Теремов подумал, глядя на его очки: «В академии за книгами испортил зрение».
– Ну и как? - спросил Теремов, имея в виду аккумуляторы.
– Все в норме, товарищ полковник, подзарядка ведется круглосуточно.
За танковым парком раскинулось огромное пространство, занятое множеством колесных машин. Они тоже стояли ровными рядами. Здесь были длиннотелые бронетранспортеры, автомобили различных систем и грузоподъемностей, штабные автобусы, ремонтные летучки и кухни на колесах.
Все это поблескивало чистой зеленой краской, отражая солнце.
За оградой Теремову были видны зачехленные ракетные установки. «Что-то у соседей сегодня тихо», - подумал Теремов, глядя на ракеты.
Только после обеда Николай Петрович выслушал доклад начальника штаба. Молодой по годам, но уже седеющий подполковник Вяльцев после хороших дел, о которых ему было приятно докладывать, упомянул и о непристойном поведении лейтенанта Семушкина.
– Звонили из автобусного парка, обижаются: ваши офицеры увели с работы кондукторшу.
Николай Петрович после осмотра техники находился еще под впечатлением всей этой грозной мощи. Узнав, что натворил лейтенант, полковник подумал: «Техника все усложняется, а человек остается прежним. Времени, чтобы научить этого человека владеть новой техникой, тоже не прибавляется. Наверное, поэтому и нет у нас нормального рабочего дня и не хватает суток для учебы».
– Вызовите, пожалуйста, ко мне лейтенанта Семушкина, - сказал командир Вяльцеву.
– Когда?
– Сейчас.
– Может быть, отдохнете с дороги?… Уже вечер.
– После отдыха отдыхать? - спросил Теремов.
Когда Семушкин вошел в кабинет, Николай Петрович опять почему-то вспомнил строгие ряды танков, зенитных установок и орудий, которые обошел днем. «Вот этот молодой красивый лейтенант знает всю технику, может заставить ее истреблять противника. Но этот же паренек способен поступить легкомысленно. И уже «отличился». Хоть и сетует иногда молодежь на стариков, что бы без нас делали? Говорят, техника без знаний мертва. А я бы добавил: и старики-ветераны нужны не менее, чем техника».
– Рассказывайте, - коротко приказал командир.
Лейтенант помялся, затем смущенно заговорил:
– Ничего особенного, товарищ полковник. Раздули все. Познакомился я с девушкой. Пригласил в кино. Она пошла. Сама пошла. Никто ее не принуждал.
Теремову были известны все детали этого происшествия. Выслушав рассказ Семушкина, он понял: лейтенанту не очень стыдно за свой поступок, он не понимает последствий, которые вытекают из его действий, поэтому и преподносит все так упрощенно. В общем, как все юноши, не смотрит далеко вперед. Придется проучить. И, чтобы лучше запомнилось, даже «снять стружку».
– Из ваших слов, товарищ Семушкин, я могу сделать нелестный для вас вывод. Поэтому доложите еще раз. Учтите: меня уже информировали об этом деле.
– Мы ехали в автобусе: я и еще двое лейтенантов из нашего полка. В машине встретили девушку. Ну, я пригласил ее в кино. Она пошла… - Семушкин опять замялся.
– Не хватает мужества? - спросил командир. - Ладно, я помогу вам разобраться. Вы отлично понимаете - нет ничего предосудительного в том, что молодой человек пригласил девушку в кино. Однако девушка была кондуктором автобуса. Находилась на работе. А вы, как павлин, распустив хвост, красовались перед ней. Как же, победил! Показал свою неотразимость!
Николай Петрович сделал паузу, предоставляя возможность Семушкину сказать что-либо в свое оправдание. Но лейтенант молчал. Он стоял, высокий, красивый, опустив глаза в пол.
– Может быть, вам очень повезло: встретилась женщина, которая по-настоящему вас полюбила. Она забыла, что находится на работе, бросила свой пост. А вы разыграли водевильчик…
– Этого не было, - буркнул Семушкин. - Мы ее не обижали.
– Не обижали! А увести с работы, это как, по-вашему, называется? - строго спросил Теремов. - Я не знаком еще с этой девушкой, но обязательно повидаюсь с ней. Извинюсь за офицеров нашего полка. Я уверен, она хороший человек. Не знаю ее других качеств, но в искренности ей не откажешь.
– Не нужно, товарищ полковник, извиняться. Я сам это сделаю, - тихо сказал лейтенант. - Я не хотел ее обижать, правду вам говорю. Не подумал в тот момент. Теперь сам вижу, поступил… - лейтенант подыскивал слово и наконец вымолвил, - поступил низко, недостойно.
«Ну, кажется, дошло, - подумал Теремов. - Надо все же и поддережать его, повернуть, как говорится, носом в сторону перспективы».
– Ну, ладно. Я верю вам. Всегда считал вас порядочным человеком и хорошим офицером. Надеюсь сохранить о вас такое мнение и в будущем. Можете идти.
В гостинице лейтенант Семушкин вытирал взмокшие лоб и шею.
– Пробежку перед сном делал? - спросил его сосед Гриша Колосков, отрываясь от книги.
– Пропарку, - невесело поправил его Семушкин.
– В парную ходил? Говорят, периодически полезно париться. Весь шлак с тела счищает, - сказал Гриша, не подозревая, что имеет в виду сосед.
– Уж это точно, - сказал, вздохнув, Семушкин, - шлак сдирает хорошо.
Лейтенант Колосков даже не подозревал, что этот разговор имеет какое-то отношение к Теремову. А если бы узнал, то обязательно расспросил подробно. Теперь все, что касалось полковника, было Грише интересно и важно. За неделю, которую Колосков провел вместе с Теремовым, после всего пережитого с ним, Николай Петрович стал близким ему человеком. Лейтенант Колосков и прежде относился к полковнику с большим уважением. Но тогда он видел в нем только мудрого, волевого начальника. Теперь же полковник раскрылся еще и как мужественный человек, не сломившийся под тяжестью испытаний, которые послала ему судьба. Понятными стали и замкнутость и суровость командира. Грише очень хотелось чем-нибудь помочь Теремову. Но чем может помочь лейтенант командиру полка, с которым даже встречается редко? И все же Колосков всей душой хотел этого. Не раз в мечтах Гриша спасал жизнь полковнику в бою, выручал его в сложной фронтовой обстановке. Но все это, к сожалению, были только мечты. Размышляя, что бы сделать приятное полковнику сейчас, в мирные дни, Гриша только теперь понял, почему Теремов так ревностно относится к службе. Служба - единственное, что у него осталось из когда-то любимого и дорогого. Она стала для него утешением. Все окружающее, каждая мелочь были связаны с его молодостью, женой и сыном. Занятия, стрельбы, тревоги, команды, выстрелы, сигналы, игры, шутки солдат - все это воскрешало далекие счастливые дни. И Гриша сделал вывод для себя. Значит, здесь, в службе, если он будет впереди других, покажет себя умелым и знающим, он станет и самым близким Теремову. Заслужит его уважение. Грише было приятно сознавать, что он уже и сейчас близок Теремову своей любовью к службе. Но об этом пока знает только он - Гриша, а лейтенанту хотелось, чтобы узнал и полковник.
Однажды Николай Петрович наблюдал издали, как лейтенант Колосков проводил занятия по противоатомной защите. С секундомером в руках, стройный и подтянутый, он стоял в центре круга и подавал команды. Солдаты в течение нескольких секунд надевали противогазы, блестящие прорезиненные костюмы и превращались в существа, похожие на пришельцев с других планет.
Один солдат каждый раз отставал, путался в плохо гнущемся костюме, не успевал затягивать тесемки.
– Смотрите, покажу еще раз, - сказал Колосков.
Он передал секундомер солдату, который одевался неумело, чтобы тот мог сам убедиться, как быстро это делает он, лейтенант.
– Раз! - скомандовал боец.
Одежда будто живая кинулась на лейтенанта. Вмиг все было на нем. Все лямки завязаны. Огромные стеклянные глаза противогаза устремлены туда, где может появиться враг. Оружие готово к бою.
У Теремова по ассоциации с происходящим мелькнула мысль: «Сейчас должен подойти Гопанюк и высказать свое восхищение…» Но Гопанюк не подошел. Он погиб при форсировании Одера. И здесь, неподалеку, занимался не Саша, а лейтенант Колосков. Просто все это было очень похоже на тот день, когда Николай Петрович вот так же стоял под деревьями и любовался своим Сашей.
Странное чувство испытывал Теремов. Ловкость и красота действий Колоскова и огорчали и радовали полковника. Обидно, что там в сторонке занимается не Саша, а другой человек, ничуть не уступающий ему ни во внешней подтянутости, ни в сноровке. Приятным было то, что офицер из его - теремовского - полка, что таких у него много и в каждого вложены его силы. Все, что когда-то он хотел передать Саше: знания, опыт, любовь к службе, - все это Николай Петрович щедро отдавал молодым ровесникам сына. Александру было бы сейчас за сорок. Но он навсегда остался юным. И Теремов видел в каждом молоденьком командире друга своего сына, а иногда его самого, как это случилось на занятиях по противоатомной защите у лейтенанта Колоскова. Поэтому полковник и любил всех их. И учил, и наказывал строго, по-отцовски, как поступал прежде с сыном.
…Портрет Александра Теремова, как и раньше, висел над кроватью Гриши Колоскова. Только теперь это была копия. Гриша попросил у полковника ту старую фотографию и переснял ее. Одну послал домой. И Александр и Николай Петрович теперь навсегда стали близкими Колосковым. В каждом письме отец и мать Гриши передавали приветы полковнику, приглашали в гости.
Во время Гришиного отпуска мать сварила для Теремова две банки варенья из малины и крыжовника.
– Неудобно, мама, он командир полка. Как я пойду к нему с вареньем? - застеснялся Гриша, собираясь в обратный путь.
– Ничего! Удобно. Скажешь, мама прислала. Не чужой он нам.
На вокзале отец солидно и немного смущаясь сказал:
– Обстановка нынче не особо спокойная. Сорок первый год напоминает. Так что вы смотрите там. В случае чего я, конечно, подмогну. Но, сам видишь, старый стал. Да и Николай Петрович хоть и крепок, но в годах. Танк из брони отлит и то изнашивается. Так что вся тяжесть на твои плечи ляжет. Понял?
Гриша кивнул.
Старый танкист обнял сына. По-русски троекратно поцеловал крест-накрест. Похлопал по крепкому плечу. Окинул гордым, любящим взглядом. И, пряча счастливую влагу, заблестевшую в глазах, добро сказал:
– Ну, давай - служи…