Взрыв 1956 года снес верхнюю часть конуса Безымянки, мгновенно превратив тонны камней в вулканический пепел и засыпав им несколько квадратных километров. Последующие двадцать лет отчасти сгладили следы катаклизма, но пейзаж так и остался неземным. Пепел — лишь термин, на самом деле просто мелкий черный песок, из которого точат белые, как мамонтовы кости, стволы без веток и коры — но они уже дальше, в нескольких днях пути. Вблизи же самого вулкана, кроме песка, почти ничего нет, даже больших камней не так много. Величие фантастического пейзажа обусловлено преобладанием неорганической составляющей мира — травы практически нет, кустов тем более, вот почему проблема дров становится самой актуальной.

Всю ночь снятся феерические сны. Фантастической силы извержения, грохот взрывов, фонтаны огней, раскаленные лавины, пепловые тучи. Пламя и дым, страх и восторг!

Но пробуждение совершенно не похоже на сон. Дождь опять шуршит по брезенту. Холод вползает в палатку коварной змеей. По стенкам сочатся струйки. Кажется, вот-вот пойдет снег. В камнях жалобно скулит ветер. Мелкий дождь отплясывает на тонких ножках, сам пытаясь согреться. В моем распоряжении только крохотный брезентовый кубик — каких-нибудь три квадратных метра, да и то пополам с Джоном. Сидеть нельзя — задеваешь головой, и с брезента капает за воротник. Остается лежать на холодном и сыром спальнике, ожидая неизвестно чего. На мне все мои свитера и телогрейка — чтоб не вымокли, и все равно холодно. У костра еще хуже — там пробирает до костей, да и подбросить в него уже нечего.

Билл на лошади отправился на Зимину за дровами — там можно найти сухие кусты.

Шеф углубился в геологические карты в соседней палатке.

«Кап-кап» — вот и вся монотонная музыка.

Жизнь замерла. Время остановилось.

Царапаю что-то в дневничке.

Так тянется день. Билл задерживается — каково ему там, под дождем?

Шеф, не выдержав, идет его искать. Скоро они возвращаются, мокрые до нитки, но, вопреки ожиданиям, Билл вполне доволен жизнью, и от него прямо-таки валит пар. Ого, сколько дров! Во мне просыпается забота, и я жажду накормить его чем-нибудь горячим. Вылезаю, с отвращением натянув мокрую штормовку, и стараюсь у костра изо всех сил. Скоро мы ужинаем в палатке.

И опять гитара. Прошу спеть «Дорогу» — и ее поют для меня, услышав о моем сне — «посвящении в вулканологи».

Ух, как правильно я в детстве крутанула глобус!

Кажется, тут самое время о романтике вспомнить, как о доминанте мироощущения. Нынешнее время к романтике не то, что несправедливо — просто сам предмет утерян, а термин остался, вот и вызывает массовое отторжение и негодование.

Я как-то в Живом Журнале попыталась прояснить себе причины такого негодования. Спросила френдов просто — а что вы под романтикой понимаете? Ответы удивили.

«Это просто одни эмоции, а мозг не включается — это опасно для окружающих».

«Противоположность романтике — реализм, да? Реализм — это физика, биология, психология и т. п., это скучно. Реализм и только реализм = цинизм: можно всё разложить по полочкам, мысля рационально. И не жить дальше — всё равно закопают. К счастью, без романтики, т. е. веры в иррациональное, в наше время уже даже физика не обходится».

«Она лишь „огламуренная“ проекция душевного порыва».

«Эмоция, мечты, идеалы, и все разумеется очень возвышенно. При этом все эти мечты, слова подразумевают под собой обычно весьма реальные, обычные вещи. Говорим „романтический ужин“, подразумеваем обычный кадреж».

«При условии сугубо отрицательной коннотации, романтика — это набор штампов (слезы, розы, грезы), используемый лицами обоего пола для маскировки довольно примитивного комплекта желаний и потребностей».

«Романтика и пафос предполагают веру во что-либо. Вера лишает человека одного для меня очень важного свойства: способности мыслить. Соединять в себе эти две выше названных категории не могу, не хочу и не умею, поэтому не то чтобы „шарахаюсь“, но прошу, например, никогда не дарить мне живых цветов».

«Романтический» — это когда вот сейчас, в данный момент, хорошо, но можно надеяться и на продолжение, которое хотя и будет, возможно, менее романтическим, но по ощущениям может превзойти «то, что сейчас».

«Для меня романтика не только дальние страны, песни у костра или история любви. Это и состояние души, когда веришь, надеешься, грезишь о несбыточном, хотя всё вокруг кричит о том, что ты — „дура“…»

«В результате пришла к выводу, что для меня это отчасти — приятные и трогательные сюрпризы, когда речь о поведении, отчасти — струящийся-воздушный стиль в одежде, а ещё отчасти — воспевание бессмысленного, но красивого и непрактичного».

«На всяких БАМах с романтикою проще не в том смысле, что она сама там заводится, а что она помогает существовать в предлагаемых суровых обстоятельствах. Если это не романтика — то что я тут делаю? ну, деньги само собой, но надо же и как-то это… полетать?»

«Романтические поиски утерянного смысла. Они же несколько и пафосные. Но заблудиться может только тот, кто потерял направление. Не нуждающийся в направлении не может заблудиться».

«Я бы знаешь над чем подумала? Бывает ли это дело НЕ фальшивым. То есть НЕ инструментом. Как? Бывает?»

Ну, в общем причины негодования мне понятны. Списочек достаточно симптоматичен. Мне кажется, люди путают романтику с пошлостью.

Еще раз просмотрим ключевые слова. Ну, так что это?

Скрытый обман. Отсутствие способности мыслить. Вера в иррациональное. Огламуренная проекция. Непрактичная красивость. Набор штампов для маскировки примитивных потребностей. Инструмент для манипуляций. Фальшивка.

Доморощенные социологические выводы прямо напрашиваются! Печальное состояние нашего среднестатистического собеседника — жизнь в ощущении постоянного обмана. Утверждение же «чудаков», что существует и безобманная область, только сильнее раздражает.

Но были и ответы, которые порадовали. Немного, правда.

«Романтика в определенных обстоятельствах прекрасна».

«Я бы шарахался от нечувствительных к романтике».

«Для меня романтика прежде всего — это яркие, напряженные эмоции, это прорыв и преодоление, это предощущение нового и борьба за это новое. Это ощущение необычности и небессмысленности мира, присутствие в жизни чего-то большего, чем потребности в еде, сне и совокуплении. Романтика — это когда находишь то, ради чего не жаль жить в полную силу».

Мне, что ли, высказаться?

А если романтика — особое психофизическое состояние «полета», которое возникает из ощущения причастности к некой мировой гармонии. Вдохновение — не поэтическое, а жизненное. Так сказать, жизнь в полную силу. Но эта причастность не приходит сама, ее надо уметь найти и ощутить. Возможно, романтика — просто поиск и осуществление таких ситуаций плюс чувство благодарности миру за предоставленную возможность. Доверие, потому как без обмана. Боюсь, что социум этому только мешает.

Ставлю знак вопроса на полях — может, мне просто в то лето с компанией повезло? А были бы вокруг другие люди — тогда что?