Счастье, счастье…

Слишком часто это слово мелькает на страницах дневничка. Вот и думай теперь — что оно такое? Сформулировать трудно, поэтому пойдем от противного. Когда мы несчастливы? Когда раздражены, устали, голодны, когда нас не любят и притесняют, когда давят неразрешимые проблемы, когда от нас требуют того, чего мы не можем и не хотим.

А ведь усталости тогда было выше крыши. Постоянная взмыленность, и дрожь в коленках, и пропотевшая рубашка. Вдобавок постоянная сырость, влажный спальник, затхлые вещички. Охотничья удача тоже фактор непостоянный — иногда по нескольку дней на заплесневелых сухарях. Миллион поводов для раздражения, а раздражения не было.

«Холодно ли тебе, девица, холодно ли, красавица?» — спрашивает Морозко в русской сказке, и бедная падчерица должна ответить, что нет, тепло. Тонкий момент — просто она ему доверяет, ей больше некому доверять.

Может, причина счастья — доверие к мирозданию?

Привлечет красотой, потом помучает — и отпустит с подарками. Главное, не бояться и не жаловаться.

«Нежный вечер, чудесные акварельные тона. Тишина и спокойствие. Идиллию нарушает страшный шум — Полет подобрался к миске Пирата и съел его супчик. Пират озверел, и началась гонка по зеленой травке. Полет брыкался, Пират рычал, остальные лошади ржали — тарарам грандиозный. Наконец Полета прогоняют, но тут он принимается за забытые Джоном на пригорке акварельные краски.

Билл долго потрошил у речки своих тарбаганов. Пришел в кают-компанию мрачный и показал порезанный палец.

— Будет чума! — хладнокровно сообщил Джон. — Грызуны переносят заразу!

— Не чума, а заражение крови! — рассердился Билл. — Базаров отчего умер? Порезал руку при вскрытии трупа!

Шеф ухмылялся в углу. Потом изрек:

— Не верьте тому, что пишут в романах.

Билл прямо взвился, и пошла всеобщая перепалка. Я сидела в углу и хихикала, за что досталось и мне. Билл разошелся и никак не мог остановиться.

Шеф рассказал еще пару трагических случаев из жизни Института вулканологии и разогнал всех спать.

Перед сном мы с Джоном еще говорим в палатке „за жизнь“. Очередная тема — по поводу возраста. Например, я очень резко чувствую разницу лет между мной и Шефом. Причина — его суровый характер. Я его побаивалась сначала, но теперь он, кажется, помягчел и даже иногда зовет меня Леночкой. Джон тоже взрослый, но я могу с ним свободно трепаться и даже звать на ты. С Биллом, странное дело, разницы не чувствую вообще. Или не в возрасте дело?

Интересно, а что они думают про меня?»

«За жизнь» — это о кино, книгах, планах на будущее. Довольно нейтрально. Ни о каких личных экзистенциальных кризисах. Иногда простодушно рассказываю о своей жизни. О бабушке, например, как она нас с братом, маленьких, кормила манной кашей, обкладывая ее вишенками. Или клубникой. А зимой, когда ягод не было, так цветными карамельками. Он обхохотался и потом неделю дразнился — «бабушка с карамельками»!

А я еще пыталась казаться суровой. Детский сад!

Между прочим, поймала себя на том, что записывала не все. Например, как три раза очень боялась.

Один раз такой. Ребята в маршруте, я одна. У меня есть какие-то мелкие задания — отсортировать образцы, сбегать на обнажение пемз и туфов и добавить еще что-нибудь к нашей коллекции. Справляюсь довольно быстро и начинаю придумывать себе какие-нибудь полезные дела — ставлю заплатку на стенку палатки, которую вчера нечаянно прожгла свечкой, еще раз начищаю посуду, отстирываю два чьих-то грязных полотенца и принимаюсь кашеварить. Ужин готов, темнеет, никого нет. Забираюсь в палатку и вытаскиваю заветную тетрадь, чтобы излить очередную порцию восторгов. В ногах у меня блаженствует Пират. Вдруг он начинает рычать, шерсть на загривке встает дыбом. Стенка палатки подозрительно прогибается, будто кто-то давит снаружи. Я… я притрагиваюсь к этой выпуклости и давлю в ответ. Там что-то живое! Чья-то лапа? Зверь? Пират начинает скулить и жмется ко мне. Свечка падает на спальник, очередной прожженной дырки мне не хватало! Я со злости луплю кулаком по предполагаемой лапе, она убирается. Тишина. Сердце бухает, как молот, еще минут десять сидим в обнимку с Пиратом и дрожим. Потом беру ракетницу, высовываю руку из палатки и стреляю в никуда. Осмеливаюсь вылезти и оглядеться. Никого нет. И что это было? Раздуваю догоревший костер — у огня не так страшно. Так и сижу до утра — пока не появляются наши всадники. Что-что, известно что. Лошади в темноте застряли на кекурниках, холодная ночевка.

Ну, а случись с ними беда, и как бы я тут одна?