В детстве страдала оттого, что не мальчик.
Мальчики смелые и веселые. Всегда смотрят на нас свысока. Потом летят в космос или становятся капитанами. В крайнем случае, сухопутными первопроходцами. Что с того, что я учусь лучше всех в классе? Требуется что-то другое. Неужели нельзя выскочить из своего девчоночьего образа? Пробую. Шахматы, стрельба из лука, география, астрономия, физматшкола. На лыжах с крутых горок, иногда с мальчишками в хоккей. Но им не нравится в хоккей — им больше нравится накручивать на катке круги со мной за ручку, он — ведущий, я — ведомая.
Геология — вот выход. Нет, берем еще круче — вулканология. Гарун Тазиев, «Встречи с дьяволом», легендарная Софья Набоко, прокатившаяся на застывшей корке по раскаленному лавовому потоку. У меня есть цель, упрямство и терпение. Я все смогу. Не хуже мальчиков. Я даже раздобыла телефон этой Набоко, но не звоню. Что я ей скажу?
Они относятся ко мне как старшие братья — заботливо, снисходительно, но и спуску не дают. Разведи костер под дождем, пройди километров десять по кекурнику без передышки, оседлай лошадь, сбегай за образчиком вон на ту сопочку. И разведу, и сбегаю. Проблема не в этом, а в том, что нам какой-то разный состав воздуха нужен для дыхания. Нет, не то — воздух на всех один, но нам для жизни нужны разные его компоненты. Эти сводящие с ума вибрации, этот мой роман с мирозданием абсолютно им невнятен. Им не слиться с ним надо — преодолеть. Зверя застрелить, шкуру снять, полтонны образцов в институт припереть. Они и мир — соперники, я и мир — одно. До меня медленно, но доходит — что я не могу, как они. Я просто не хочу, как они!
Еще мне любопытны их разговорчики про разлады с женами — все косвенно, намеками, не для моих ушей. Кажется, и здесь то же самое — разный состав воздуха. Конечно, про отношения двоих я пока ничего еще не знаю. Но чувствую, что в состоянии совместной гармонии удержаться трудно, как на канате… И как их совместить — слияние с преодолением? Разве что интуитивно — вряд ли дрессура поможет…
Вот так, оттирая песком закопченый зеленый чайник, я отгораживаюсь от очередных несправедливых наездов шефа. Ну, проснулся в плохом настроении — а я при чем? Мое состояние чувствует только Борис. Правда, он никогда и не скажет ничего, только подмигнет ободряюще, если я совсем уж не в себе — я и веселею. Щас, мужики, сделаю я вам вашу какаву!
«…Сидя у костра, смотрю на горы. Небо почти чистое, только вершину Безымянки окутывает облако, растет и становится похожим на черный шлейф. Неужели извержение? Точно, пепловая туча. Хватаю бинокль и впиваюсь в нее глазами. Там, как уголек в золе, вспыхивает искра, потом вторая, третья! Кратер подсвечен с другой стороны, только край очерчен тонкой золотой змейкой. Вспыхивает молния, зарево все сильнее дрожит, слышен далекий низкий гул. Вдруг угольки будто раздувает ветер и вниз проливается огненная струя — это сошла по склону раскаленная лавина!
Какая удача! Меня охватывает восторг, я напряжена, как струна, и боюсь потерять хоть миг, чего-то не досмотреть, не понять! Мне странно спокойствие ребят, сосредоточенно опустошающих сковородку и лишь слегка косящих в сторону грандиозного события. Только Шеф сосредоточенно катает что-то в полевой дневник, как и подобает суровому вулканологу.
Утром сонная вылезаю из палатки, он уже кипятит чай и добродушно спрашивает:
— Флэсси, ты что такая загадочная, что тебе снилось?
Снился мне, естественно, вулкан Безымянный, о чем и сообщаю.
— На полпути, — изрекает он флегматично.
Поймав удивленный взгляд, поясняет:
— Человек считается по-настоящему посвященным в вулканологи, когда ему приснится грандиозное извержение.
Забавно, да?»
Листала тут на досуге Иво Андрича, нобелевского лауреата. Порицает героиню: «…страдала избытком фантазии и болезненной, непредолимой, ненасытной потребностью восторгаться. Она восторгалась музыкой, природой, нездоровой филантропией, старинными картинами, новыми идеями, Наполеоном и всем, чем угодно, лишь бы это выходило за пределы ее круга и противоречило ее семейной жизни, доброму имени и хорошей репутации ее мужа».
О как! Суровый мужской взгляд.