Будучи по рождению человеком равнинным, остро переживаю горный рельеф. Он притягателен динамикой красоты — пространство завораживает, как музыка, если перемещаешься в нем. Любое изменение точки обзора чревато неожиданностями, то постепенными гармоничными изменениями форм, то резкими переменами. Нас сотрясают эмоциональные бури и утешают нежные полутона. Партитура должна быть озвучена, но музыка без слушателя ничейна и сиротлива, вот и рельеф не проявлен без путешественника. Наплывы масс и линий, кулисообразное смещение задника, внезапно вздыбившиеся вертикали, плавные кривые свидетельствуют о силах иного масштаба и позволяют думать о руке мастера. Особенно здесь, в вулканическом регионе — мастер был здесь совсем недавно.

Еще аналогия — путешествие подобно чтению, и независимо от количества накрученных километров может быть пристальным, а может — поверхностным. И чем пристальней — тем яростней будет потрясение. Мне всегда хотелось попасть внутрь музыки, внутрь книги, но раз это невозможно — есть еще горный ландшафт. Внутрь ландшафта.

«Сегодня маршрут легкий — на купол Лохматый, на боку Безымянки. Шеф, как обычно, ищет включения в андезитах. Я тоже отбиваю камушки, но невпопад. А все из-за наших охотничков. Я-то думала, что мы будем два месяца сидеть в полуголодном состоянии, а у нас сплошная обжираловка. Билл сегодня на завтрак устроил отбивные под соусом, но это было не единственное блюдо. Словом, я совершенно обалдела, потому что моя печенка дает о себе знать — ноет правый бок, и слегка подташнивает. Чтобы заставить себя идти, ругаю себя самыми последними словами. Злюсь на собственную непутевость, особенно когда ребята резво уходят вперед по снежничку, а я тащусь в обход — испугалась в таком состоянии прыгать через глубокую трещину. Начальничек смотрит молча и недоверчиво, и мне неприятно. Но не обременять же его сведениями о состоянии моего драгоценного здоровья!

Тем временем нас накрывает беспросветный туман. Мы пытаемся сопротивляться, карабкаясь по лавовому потоку, но понимаем, что это не только бесполезно, но и опасно. Нулевая видимость, не видно даже нашего купола. Обидно, но приходится отступать.

Спускаемся по узкому каньону. Вода, выписывая виражи, пробила извилистый коридор во льду. Идти весело, перебрасываемся шуточками. И вдруг — останавливаемся у края бездны. Гигантский сброс. Ручей с шумом низвергается вниз. Туман здесь реже, но все-таки он застит потрясающее зрелище. Под нами глубокие ущелья, скалы, тысячи лавовых обелисков, огромные глыбы, готовые скатиться в любой момент, грохот водопадов. И ни одной травинки, ничего живого, холодный каменный хаос, горячая ладонь Земли. Земля здесь дышит и рождает горы, дикие, голые, жуткие, но эта красота неоспорима. Я счастлива, что вижу такое.

Возвращаемся назад, идем по другому ущелью, где встал на дыбы еще один купол. Головокружительные обрывы увенчиваются башнями и шпилями. Туманные очертания сказочного замка сквозь мелкую морось, красные и черные камни — сон, нереальность. „Долина привидений“, — говорит Билл. Сам он стоит на огромной глыбе и поет, эхо вторит на разные голоса, по штормовке течет вода, сапоги в грязи — я бы им любовалась, но заставляю себя отвернуться. „Маленький летний роман“ был бы совершенно фальшивой нотой».

Переживание пейзажа вызывает совершенно неадекватную эйфорию. За ужином хохочем над любой шуткой, даже не самой удачной.

— Что лучше сухой портянки? — вопрошает Ермаков.

— Чистая сухая портянка!

— Моя сухая портянка!

— Две сухие портянки!

И так до бесконечности. Спать пора, а мы истерически ржем.