На дне декабря, в точке экстремума, темным глазком следящей за уставшим путником, я притворяюсь спящей среди соплеменников, сомлевших от недостатка света в ручье, впадающем в Лету. Влипая в придонный ил — благо лед за собой не тащит — тайком трепещу, чтоб никто не забыл — ищущий да обрящет, но глухо спит, не стопки книг, а сны-страшилки листая, белый хрящ, черный плавник, чужая стая. Где-то под небом гуляет звук, тишины не тревожа. Апатия к нам прилепилась не вдруг — глубинная кожа, мерцающая, тайная, вполне пристойная сверху, но злая, как воля к смерти. Минимум функции, зияющий пик, зрачок нирваны. Табунок рыбий совсем затих, в полночные страны просачиваясь, в провал на графике, в иные воды, смакуя страх за чертой свободы. Не сыграть в ящик — а тихо утечь, раствориться в нетях, вымирая как ящеры — растянутый миг, разом по всей планете. Но, трактуя тьму как тайный знак присутствия Бога, «Радуйся!» — говорю себе строго. Я не сплю, я слышу — ветер поет надо льдом беспечно, а за точкой экстремума — снова взлет к асимптоте вечной, и не страшно жить в декабре, в эпилоге драмы, если знать математику в пределах школьной программы.