Четырехкомнатная квартира на Фрунзенской набережной. В прихожей — чугунная голая женщина в натуральную величину с расставленными как для объятий руками. Раков шарахнулся от нее, а Туся привычно набросила на правую руку «чугунки» песцовую накидку с Аглаи.
Собрались у стола в большой проходной комнате. Туся выгрузила купленные по дороге фрукты, вытерла пыль с полированного стола и накрыла его белой скатертью. Смирновская принесла из машины торт и шампанское. Аглая ушла переодеться. Раков занялся пробкой. Никто не говорил ни слова, в квартире из звуков — только позвякивание тарелок и фужеров из старинного комода, стук каблуков по паркету и тихое шипение умело открытой бутылки, завершившееся глухим аккуратным выхлопом.
— Специалист, — похвалила Туся. — Где так наловчился шампанское открывать?
Вышла Аглая уже с косой, в короткой узкой юбке и тонком свитере с высоким воротом. Положила на стол кольцо и укоризненно посмотрела на домработницу — не потеряла! Рядом с кольцом на стол легла роза, рядом с розой — наручники. Раков ничего не замечал — застыл взглядом на коленках Аглаи. Смирновская отправила дочь помыть фрукты.
— Разливай шампанское! — приказала она лейтенанту.
— Мне — символически, — попросила Туся. — Я за рулем.
Аглая принесла большую вазу с персиками и виноградом. Все сели. Невеста взяла бокал и залпом выпила до дна.
— А тост? — возмутилась Смирновская.
— Пить очень хочется, — Аглая подвинула пустой бокал к бутылке.
Туся сходила в кухню и вернулась с минералкой.
— Нет, хочу шампанского! — капризничала Аглая.
Смирновская выжидающе посмотрела на Ракова. Лейтенант быстро принял решение — налил в бокал минеральную воду.
— Выпьем за возможность выбора, которого сегодня ни у кого не было, — сказала Лукреция и пригубила свой бокал, не чокаясь.
Аглая залпом выпила минералку. Туся подмигнула застывшему Ракову:
— И за тебя, мальчик, — она тронула его бокал своим.
Раздался тонкий звон, от которого невеста вздрогнула. Смирновская положила на стол ключи.
— Здесь — все, — сказала она. — Большой ключ — от верхнего замка, самый маленький — от почтового ящика. Одна комната заперта. Пусть такой и остается. Пойдем, покажу что там.
Она отперла дверь и распахнула ее. Раков, поколебавшись, подошел из вежливости, быстро окинул взглядом длинную узкую комнату, полутемную из-за закрытых штор.
— Это кабинет моего отца, там его вещи, ничего интересного, но пользоваться ею я тебе запрещаю. Выбери любую из оставшихся двух.
Раков, не глядя на нее, спросил, понизив голос:
— Ваш отец здесь… умер?
— Здесь, и что? Боишься привидений?
— Боюсь, — серьезно ответил Раков и вдруг задал вопрос, от которого Лукреция вздрогнула: — Самоубийство подтвердилось?
— Наташка разболтала? Не бойся, он к тебе не придет, — сердито сказала Лукреция, запирая комнату.
Они вернулись к столу. Раков явно хотел что-то спросить, но не решался. Наконец, преодолел замешательство и открыто посмотрел в лицо Смирновской.
— Я могу… побыть с Глашей наедине?
Девушка вздрогнула и посмотрела на мать.
— Зачем? — спросила Смирновская.
— Хочу, чтобы она ко мне привыкала, — лейтенант стойко выдержал презрительный взгляд Лукреции.
— Зачем? — напирала Смирновская.
— Она… теперь она моя жена.
— И что это значит? Может, подождешь, пока я тебя пропишу? Чтобы — наверняка, а? — Лукреция протянула руку. — Давай паспорт. Я договорилась с паспортисткой на сегодня.
— А может, им стоит немножко побыть вместе?.. — осторожно попросила Туся. — Пока ты сходишь в паспортный стол. Я тут буду.
— Так вместе, или — наедине? — Лукреция взяла протянутый паспорт. — Вместе — это когда по любви и согласию. Кстати, законный муж знает, что его… Глаша! давно потеряла девственность?
Раков от неожиданности дернулся и сбил бокал. Посмотрел дикими глазами, поднял угол скатерти и собрался лезть под стол.
— Сиди-и-и, — махнула рукой Лукреция. — Для тебя ничего интересного — она сама себе это сделала. В десять лет Лайка начала томиться страстью, разглядывать себя в зеркале, а кончилось все засовыванием в промежность…
— Прекратите!.. — прошептал Раков, покосившись на Аглаю.
Та сосредоточенно выковыривала косточку из персика.
— Я ее била, — сказала Лукреция. — После этих морковок и огурцов… Я била свою дочь и просила для нее жестокого лечения, врачи отказали. Я подсадила Лайку на сильнодействующие препараты. А всего-то надо было показать ей мужской член.
— Вы сумасшедшая! — Раков закрыл голову руками. — Замолчите!
— Это Ционовский предложил, — бесстрастно продолжила Лукреция. — Он принес анатомический атлас и показал моей дочери, как устроены мужчина и женщина. Лайка думала, что все люди одинаковы. Профессор между приставками и суффиксами ненароком объяснил ей, что каждая женщина должна дождаться своего мужчину, и беречь свое потайное место для него в чистоте. Представляешь, помогло!.. Потом она, конечно, мастурбировала иногда, но больше ничего в себя не совала.
— Вы — злобная извращенка, — прошептал Раков. — Почему вы говорите все это при дочери?!
— А потому, что хочу понять, кто ты такой, чтобы оставаться с Лайкой наедине! — повысила голос Лукреция. — Ты заключил сделку со мной, понимаешь — со мной! Оговорил условия, даже сумму из будущей зарплаты, которой сам будешь распоряжаться. И — ни слова о той, кого берешь в жены!
— Я все равно не понимаю, зачем вы при мне позорите свою дочь, — с тихим отчаянием замотал головой Раков.
— Позорю?.. — Лукреция ухмыльнулась. — Мальчик, твоя жена не знает, что такое стыд. Понятия морали и порядочности у нее отсутствуют, ответственности — никакой! При Лайке можно говорить обо всем, она живет естественно и открыто, как животное, не знающее стыда и позора. Наташка при ней предлагала тебя в мужья, и теперь Лайка думает, что именно так и женятся — по обмену.
— Значит, я — негодяй, а вы — пострадавшая? — вскочил Раков. — Вы заплатили мне этой свадьбой за выход из тюрьмы! Вы — такая же, как я! Мы две стороны одной сделки!
— Точно! — Лукреция ткнула пальцем в Ракова. — Я — такая же! Поэтому в любой момент могу остаться с тобой наедине!.. — она встала и буднично заметила: — А рядом с Лайкой тебе делать нечего, пока не принесешь справку из венерического диспансера. Туся! Отвези Аглаю домой. Я вернусь на такси.
— Вы не должны извинять мою маму, — сказала лейтенанту Аглая, с отчаянием глядя на него у открытой двери. — Пообещайте, что никогда больше не станете ее извинять!.. — Обещаю, только не нервничайте, пожалуйста… — прошептал ничего не понимающий Раков.