Лукреции с трудом удалось организовать работу с дочерью — потребовалось почти полгода. К весне 1996 года, когда Лайка, наконец, начала сносно печатать на клавиатуре четырьмя пальцами, Лукреция столкнулась с желанием дочери осознавать, что именно она печатает — вопросы посыпались после каждого пятого слова. Нервничая и раздражаясь, Лукреция стала добиваться от Лайки печатать, не внедряясь в текст, и наступили тяжелые времена.

Трудней всего Аглае давалось отстраненно набивать слова, не задумываясь о смысле. От напряжения не вникать она сильно уставала. Лукреция же, наоборот, с самого начала своего литературного творчества научилась ловить моменты вдохновения от удачно сложившихся мыслей и подпитываться этими моментами до вампирного экстаза. Она стала кричать на дочь, когда та не успевала что-то набивать, Аглая нервничала и несколько раз падала без сознания. В один из таких обмороков, когда Лукреция пинала упавшую дочь ногой, Туся ударила хозяйку поленом по голове.

Как ни странно, но окровавленное полотенце с горсткой льда за ухом слегка отрезвило Лукрецию от запойного творчества. Она прижала к себе дочь до придушенного ее писка, потом попросила показать полено и спросила, кто зажжет камин, чтобы уничтожить орудие нападения. Туся тихо поплакала, скорчившись у ног хозяйки, и пошла собираться к отъезду. Тогда Лукреция достала из сейфа пистолет и просила домработницу пристрелить ее.

— Перестаньте уже извинять друг друга! — взмолилась Аглая.

Кое-как договорились наладить творческий процесс по удобному для всех расписанию. Сели за стол в гостиной. Составлять «график жизни» вызвалась Туся. Аглая попросила себе время на просмотр телевизора. Туся потребовала для всех не менее пяти часов сна в день и еще один час для «выгула девочки» на свежем воздухе. Лукреция пообещала не читать во весь голос по ночам главы из своего произведения, не будить их для прослушивания «особо гениальных мест» и довериться Лайке в правильности размещения слов.

— Она же чувствует слова и их совместимость как я — любую еду по запаху! — настаивала Туся. — Отключись на время от своих амбиций, поработай с нею и будешь иметь отличную помощницу. Что ты вчера ночью нам впихивала? «Усиление неофициальных крыш зарубежного присутствия КГБ привело к разложению морального осознания…», как там дальше? Забыла. И это — плод твоих двухчасовых страданий и трех чашек кофе? Это называется мемуары? Лектор в деревенском клубе и тот бы повесился от такой политинформации!

— «…к разложению морального осознания патриотической роли разведки, сведя ее деятельность к добыче информации для личного обогащения», — тихо закончила фразу Аглая.

— Звучит ужасно… — прошептала Лауреция. — Это я написала?

— И подобного — три пачки листов по пятьсот штук! — завелась Туся. — Две дозаправки картриджа! Ты, конечно, мне обещала, что будет интересно, но всех нас уже впору сдавать в психушку. А ведь эту писанину ты задумала из-за Лайки, из-за ее дневников, сама говорила!

— Да?.. — задумалась Лукреция. — Действительно. Который час? — она вскочила.

— Полночь! — громко объявила Туся. — Куда бежим? Мыслю запротоколировать?

— Я так и не забрала дневники Лайки из дома Ционовского. Я знаю, в какой коробке они лежат. Поможешь? — Лукреция уже надевала плащ в прихожей.

— Завтра! — категорично заявила Туся. — Утром! Когда будет светло.

— Сама схожу, — Лукреция проверила, работает ли фонарь, и выбежала за дверь.

— Ты это видела?.. — Туся только руками развела перед испуганной Аглаей, стиснувшей кулаки под подбородком. — Не нервничай, пусть проветрится, ей полезно, а тебя я чаем напою.

Она включила наружное освещение вокруг дома — Лукреция, объявив свой дом неприкосновенным для бывших соратников, помимо установки замков и запоров провела дополнительное освещение участка. Обошла все комнаты, отслеживая минуты. Когда их накапало тридцать пять, Туся прикрыла пледом уснувшую на диване в гостиной Лайку и проверила пистолет. Он был заряжен.

Таисия надела кроссовки, заложила пистолет в нагрудный карман своего рабочего комбинезона и пошла искать Лукрецию.

На улице пахло весной, но изо рта шел пар — ранний апрель капризничал и не баловал теплом, замораживая по ночам звезды в лужах. Освещенная граница кончалась у прохода в заборе на участок Ционовского. Туся постояла несколько секунд с закрытыми глазами, чтобы привыкнуть к темноте, и шагнула в заросли сирени. Хозяйку она заметила по огоньку папиросы — Лукреция сидела на ступеньках дома и курила. Туся села рядом, потрогала ее холодную ладонь на коленке.

— Все образуется, — сказала она шепотом. — На девочку слишком много свалилось информации и возможностей. А ты напираешь.

Смирновская молчала, застыв. Туся присмотрелась к ней повнимательней и вздохнула. Лицо Лукреции в свете луны было голубым, губы — черными. Она повернулась, и Туся вздрогнула от отчаяния в ее глазах.

— Брось!.. Не изводи себя, — она обняла подругу. — Смотришь страшно, как покойника увидела.

— Двух покойников, — сказала Лукреция.

— Это как сказать, — Туся задумалась. — Я себя трупом чувствовала, когда племянница сыночка своего забрала — жить не хотелось. А тут с вами уже столько натерпелась, что обнаружила в себе и злость, и жалость, и ненависть, и даже эротические фантазии. Трупом меня теперь не назовешь. Ты тоже, знаешь, на покойника не тянешь со своими мемуарами, — она толкнула плечом Лукрецию.

— В пристройке два трупа, — безучастно произнесла Смирновская.

— Хочешь сказать… — Туся перешла на шепот, — что там опять кто-то умер?

— Санитар умер, — кивнула Смирновская. — Второго не знаю.

Туся вскрикнула и закрыла себе рот ладонью. Вскочила, спустилась вниз и стала думать, глядя на приоткрытую дверь в пристройку. Смирновская сидела, не двигаясь. Туся протянула руку.

— Давай фонарик.

— Туда нельзя заходить, твоих следов быть не должно. Санитар, когда нашел труп профессора, сказал мне позвать тебя. Знаешь, почему? Ты — хранительница очага, должна такой и оставаться — вне подозрений.

— А ты?

— А я уже наследила.

— Ладно, — кивнула Туся, заводясь. — А если я хочу убедиться, что ты не спятила, и там реально лежат два трупа?

— Санитар — сидит, — уточнила Лукреция. — Хочешь убедиться, сходи домой за пакетами, надень их на ноги, повяжи голову платком и не забудь о перчатках, домработница…

Таисия вернулась быстро. Протянула Смирновской резиновые перчатки. В пристройку вошли вдвоем. Лукреция закрыла небольшое окошко пледом, который закрепила на гвоздях для занавески, включила торшер у самодельного стола, плотно притворила дверь и показала жестом Тусе — проходи.

Санитар сидел в кресле, полностью экипированный для спецзадания — комбинезон с капюшоном, перчатки и бахилы поверх ботинок на вытянутых расставленных ногах.

У стены с книжными полками лежал молодой человек с рыжей шевелюрой, синяками на лице и пистолетом в левой руке. Из его груди торчала рукоятка ножа Санитара.

Туся присела возле кресла, заглянула снизу в затянутое завязкой лицо Санитара и прошептала: — Навоевался… разжалованный майор Паша Воеводин…

— Не вижу пулевых отверстий, — заметила Смирновская, наклонив тело в кресле и осмотрев его спину.

Туся встала, осмотрела стену позади кресла. Потом опустилась на четвереньки у тела на полу, понюхала ствол пистолета. Доложила:

— Рыжий не стрелял. Крови мало — коронный Пашкин бросок точно в сердце и по рукоятку. Парень лежит давно, не меньше суток. Синяки на левой скуле и подбородке давнишние. Обыскивать будем?

— А толку? — Лукреция нервно потерла себе плечи ладонями и с надеждой предположила: — Может, он очередной Наташкин Флигель?

— Чего гадать? Нужно решать, кого позовем разбираться.

Смирновская посмотрела на нее долгим тяжелым взглядом.

— Некого звать, Таисия Федоровна. Всех разогнала, никому не верю. А милиции меньше всего.

Таисии присела над рыжим, прошлась руками по его телу.

— Ничего, — доложила она и вздохнула, глядя на Лукрецию снизу: — Тяжкий это труд — разбираться с трупами. Особенно с незнакомыми. Тут ведь главное — никому не навредить по несознанке. Совет дам, примешь?

— Давай, — Лукреция села на табуретку возле рыжего незнакомца.

— Позвони зятю. Нам сейчас не помешает мужское присутствие.

За дверью послышались шаги. Лукреция встала и жестами показала домработнице присесть за кресло. Таисия, пригнувшись, достала пистолет. Дверь медленно приоткрылась. Вошла Аглая.

— Я вас потеряла, — она осмотрелась, указала рукой на лежащее тело и спокойно заметила:

— Нож дяди Паши. Они оба мертвые?

Таисия выпрямилась и в растерянности посмотрела на Смирновскую.

— Мертвые, — как можно равнодушней произнесла Лукреция.

— У нас тут теперь два мертвеца. — Аглая задумчиво посмотрела на мать. — А ты поссорилась со своими друзьями.

Женщины переглянулись, не зная, что сказать. Свет от торшера падал на лежащее у стены тело. В углах захламленной книгами комнаты стоял мрак, скрадывая очертания помещения и предметов. Тишина давила до затрудненного дыхания. Смирновская подумала, что тишина здесь, в присутствии смерти — удушливо-пыльная. Она задержала дыхание, чтобы послушать в висках гулкие толчки крови, определяющие жизнь. И несколько раз повторила шепотом, чтобы запомнить — «тишина смерти, удушливо пыльная, как вечность…» Аглая осмотрелась, улыбнулась в себя и спросила:

— Какой сейчас день недели?

— Пятница?.. — неуверенно предложила Лукреция.

— Давно за полночь, — сказала Таисия. — Уже суббота.

— Отлично, — кивнула Аглая. — По субботам приезжает Антон Макарович. Он нам поможет. Только подождем его дома, ладно?

— Кто приезжает?.. — не поняла Смирновская.