На второй день госпитализации в палату к Ракову пришел посетитель. Представился полковником Петровым, отдел собственных расследований ФСБ. Коротко, тихим проникновенным голосом — его предупредили, что нельзя говорить громко — полковник рассказал Ракову, как тот завалил сложнейшую годовую операцию ФСБ по вербовке боевиков организованной преступной группировки. А самым интересным и полезным для Службы по мнению полковника было то, что причастность Ракова к трем убийствам доказать практически невозможно.

— По убийству Исламбекова я лично проверял твое алиби с пиццей. Охранники мамой клянутся, что ты всю ночь был на месте. Знаешь, почему? Просто ты им нравишься. Обоим! По убийству еще одного боевика, вербовкой которого занималась Служба, и подручного Слона твое алиби проверяли три агента и Войцах впридачу. Войцах получил по пять страниц рукописного текста от каждого из трех рыбаков, выпивавших в ту ночь на берегу пруда. Они с одинаковыми подробностями описали, как ты ушел на дно вечером, а вышел только к утру. Твоя семья в Усково клянется, что ты появился до стрельбы Косты из автомата, и вообще — ты им нравишься. Обеим! Знаешь, как я это понял? Твои грязные фирменные джинсы женщины на всякий случай постирали с отбеливателем.

— Ужас!.. — прошептал Раков, стараясь лежать неподвижно. — Теперь их разве что выкинуть…

— Найденный на месте двойного убийства пистолет, — невозмутимо продолжил полковник, — имеет частично смазанные, но вполне определяемые отпечатки научного сотрудника Чарушина — очень складно. У нас в отделе даже возникло подозрение, что ты выполнял задание некоторых… скажем так, вышестоящих офицеров Службы, несогласных с подобной практикой вербовки сильно замазанных кровью бандитов. Или — что хуже, задание некоторых вышестоящих офицеров другого силового ведомства, которым Слон перестал платить за крышу.

— Два раза — нет, — сказал Раков.

— Я так и думал, — кивнул гость. — Я давно служу. И верю в стечение обстоятельств.

— И что это за обстоятельства?

— Ты узнал, что твоей жене угрожает опасность и решил ее защитить.

— И как, по-вашему — получилось? — приподнял Раков. — Я ее защитил?

— Нет, конечно, — усмехнулся полковник. — У тебя же кончились патроны.

Раков закрыл глаза и лежал неподвижно минут пять. Гость сидел молча. Раков заговорил первым. Он спросил с надеждой:

— Вы знаете, что это за опасность?

Полковник резко выдохнул, помотал головой и вскочил. Прошелся по палате. Отбарабанил пальцами по подоконнику. Потом подошел к кровати, наклонился к Ракову и постучал себя по лбу:

— Ты что, совсем дурак? Отстреливаешь на всякий случай всех подозрительных рядом с женой и тещей? Хотя… — он выпрямился и оценивающе прищурился на лейтенанта. — В данной ситуации… это лучшее объяснение. Сделаем так. Если выживешь и не потеряешь зрение, отработаешь два года в контрразведке. Там самое место дуракам, вроде тебя, которым всегда везет. Потом — выбирай любой отдел.

— Вы что, предлагаете мне стать киллером?.. — Раков даже улыбнулся от такой нелепости.

— Будешь заниматься чрезвычайными обстоятельствами. А уж как ты их разрулишь — твое дело. Главное в чрезвычайке — ее неожиданность, отсутствие времени и сложность разрешения. Тебе понравится.

— А если не соглашусь?

— Тогда я предъявлю комиссии по расследованию две микросхемы из электрического щитка в подъезде на Фрунзенской набережной. И поставлю под сомнение алиби с пиццей. Появится предлог проверить координаты твоего мобильника в момент звонков той ночью. Когда ты отвечал охранниками якобы с местного телефона. На будущее запомни — ничего не оставляй про запас, уничтожай все. И чего только жильцы не засовывают в пожарные и электрические щитки!.. — мечтательно заметил полковник. — Не расстраивайся, с годами трудноопределимых тайников становится все меньше. Даже не представляешь, как иногда скучно бывает найти улику с первой попытки. Особенно, если ты сам ее спрятал в кресло мертвого профессора… — хитро прищурился полковник.

— От кого исходит угроза моей жене? — настаивал Раков.

— Обсудим после операции.

— Сейчас. Это основное условие, чтобы уговорить меня на чрезвычайку.

— Ладно. Сначала ответь на вопрос. Чарушина ты убил? — полковник склонился над его лицом, отслеживая малейшее движение глаз.

— Нет.

— И доказать свою непричастность сможешь?

Раков подумал, вспомнил, как передал Таисии упакованный нож Санитара и кивнул — он был уверен в его сохранности. Полковник выпрямился.

— Скажу без выводов, я этим вопросом специально не занимался. С ноября прошлого года солнцевские подвязались достать какую-то дорогую антикварную вещицу для одного олигарха. На него, как я знаю, сначала вышел сотрудник Третьяковки Чарушин. Я уверен — у искусствоведа этой вещицы не было, он просто знал, где ее найти. После их общения наш банкир — аптекарь-владелец-газет-и-пароходов, естественно, понял, что имеет дело с лохом. И решил привлечь более серьезных людей. Он готов выложить за вещицу огромную сумму, и для бандитов интересней ее выкрасть и продать ему через подставное лицо, чем просто найти владельца, уговорить его и иметь всего лишь процент посредников при законной продаже.

— Что коллекционирует этот… человек? — спросил Раков.

— Все! — воскликнул полковник. — В том и проблема — все подряд. С бессмысленной хищностью нувориша.

— Ладно… — лейтенант устало закрыл глаза. — Я так понимаю, что ваше предложение мы будем обсуждать после операции. Когда вы точно будете знать — инвалид я, или нет.

— Если ты согласен, можно и сейчас. Я абсолютно уверен в положительном результате операции, и поэтому взял с собой два постановления — на повышение лейтенанта Ракова в звании. И — перевод тебя в другой отдел.

— Повышение в звании? У меня теперь еще и слуховые галлюцинации… За что?

— Ну как же… — довольный произведенным эффектом полковник, прошелся перед кроватью, улыбаясь. — За успехи в борьбе с бандитизмом. Как-никак, а трое весьма нехороших граждан, двое из которых в момент убийства находились в розыске, убиты. Правда, при невыясненных обстоятельствах…

— Почему вы уверены, что операция поможет? — слабо улыбнулся в ответ Раков.

— Что, совсем не в курсе? Твоя теща оплатит самого дорогого нейрохирурга в мире.

— Лукреция?.. — удивился лейтенант.

— Я же говорил — ты всем нравишься.

Перед операцией Раков потребовал привести к нему жену. Он хотел попрощаться на всякий случай, заготовил целую речь, но…

Аглая вошла в палату стремительно, стала у кровати на колени и легла щекой на руку мужа.

— Аглая Добрынична, я хочу вам сказать… это важно. Не знаю, увижу ли вас еще. Вдруг, я ослепну…

— Это совсем не важно, — перебила Аглая. — Вы сможете меня ощупать в любое время, — улыбнулась она, сведя на нет серьезность момента.

— Или умру… — продолжил Раков уже без пафоса.

— Вы не умрете, потому что мама заплатила много денег доктору, который вскрывает черепа. Он все сделает аккуратно и правильно, — уверенно заявила Аглая.

— Что, очень много?

— Очень! — подалась к его лицу Аглая, понизив голос. — Тех, что лежат в сбербанке могло не хватить, поэтому я сразу предложила взять у меня из шкатулки. Мы взяли два камушка из яйца с птичкой, и Туся сказала, что такие камушки уговорят кого угодно.

— Яйцо в птичке… или птичка — в яйце… — пробормотал Раков, перебирая ее волосы. — С камушками…

— Птичка сверху. Она золотая, а яйцо зеленое и открывается.

— Что ты сказала?.. — прошептал изменившийся в лице Раков.

— Моя шкатулка, в которой я держу сокровища. Там было восемнадцать камушков. По одному на каждый день рождения, пока не стану совсем взрослой. А теперь — шестнадцать. Мне опять шестнадцать лет!

— Аглая, ты… вы говорили кому-нибудь об этом яйце? — взволнованно прошептал Раков. — Кому-нибудь постороннему?

— Мне нельзя разговаривать с посторонними, — строго заметила Аглая. — Но я написала письмо. Помните, вы еще в тот день возили меня и Нашу Ташу в город. Я заплатила за свет и газ, а потом на почте написала письмо.

— Письмо?.. Кому?!

— Моему отцу.

— И что вы написали?.. — затрясло Ракова.

— Я написала: — «Здравствуй, Добрыня. У тебя есть дочь, ей уже восемнадцать раз дарили по маленькому прозрачному камушку. Она хранит их в яйце. Яйцо стоит на подставке, оно открывается и очень красивое — зеленое с крошечной золотой птичкой наверху. Какого цвета твои глаза и волосы?» Наша Таша сказала добавить отчество — «Никитовичу», и фамилию — «Васнецову». Я до этого не знала, что у него такая фамилия.

— Адрес… какой? — прошептал Раков.

— Лаврушенский переулок, дом 10… — вспоминая, Аглая «писала» в воздухе пальцем. — «Отдел русской живописи Х — палочка — Х — века». Это Наша Таша сама написала, а я написала обратный адрес, который был у меня в паспорте на штампе.

— Вы когда-нибудь видели этого человека? В смысле — своего отца?

Аглая загадочно улыбнулась.

— Которого из трех? Недавно узнала от мамы, что Добрыня Никитич Васнецов — это псевдоним трех кандидатов на мое отцовство. Они с Нашей Ташей придумали так записать в свидетельстве о рождении. Чтобы не ставить прочерк, где указывается отец.

— Псевдоним?.. Что еще за ерунда?

— Это не ерунда. Вы видели картину «Три богатыря»?

— Аглая, умоляю, говорите по делу, я и так ничего не понимаю!

— В семьдесят шестом году моя мама занималась сексом с тремя мужчинами. А художник Васнецов описал в Добрыне Никитиче черты трех родственников — самого себя, дяди и брата. Знаете, сколько он работал над этой картиной? Семнадцать лет!

— О, господи, — простонал Раков. — Просто скажите, что вы знаете о человеке, которому написали письмо!

— Я и говорю. Человека с таким именем не существует. Это сборный образ. Как у художника Васнецова. Маму тогда любил дядя Паша, еще Крези-бой… — Аглая начала загибать пальцы, — и еще военный летчик, который стал предателем родины, когда угнал самолет на американскую базу в Японии. С тех пор она его не видела. Но он узнал о рождении дочери и смог передать средства на мое воспитание. Передал их… как это?.. Контра… бандой! Те самые камушки. Они давно у мамы, просто она отдавала их мне по одному в год. Дядя Паша сделал ей вечную розу, Крези-бой подарил кольцо с изумрудом, а военный летчик, наверное, продал самолет и…

— Аглая, давайте реально по фактам, ну какой еще самолет?..

— МИГ-25, — уверенно заявила Аглая. — Мама сказала, что для американцев в семьдесят шестом году это была бесценная вещь.

Раков посмотрел на нее диким взглядом, прокашлялся — горло пересохло, и заметил:

— Тогда получается, что Лукреция… ваша мама имела еще одного кандидата в отцы, который подарил ей шкатулку для камушков. Яйцо Фаберже, я имею в виду.

— Нет, яйцо дедушкино. Он давным-давно купил его в Америке у русского эмигранта. Правда, красивое слово — эм-м-ми-грант!

Раков взял руку жены и прижал к губам, закрыв глаза. Голова была тяжелой, мысли путались — приходилось тщательно обдумывать каждую фразу.

— Вы написали письмо псевдониму, — сказал он. — Зачем, если псевдонимы сами по себе не существуют?

— А кому мне было писать? Девушка, которая продала конверт, сказала, что письмо, отправленное по почте, обязательно найдет адресата. А если не найдет — вернется по обратному адресу.

— Аглая, пожалуйста, позовите сюда Лукрецию, — попросил Раков, с силой сжав ее пальцы.

— Мама разговаривает с этим важным доктором. Могу позвать Тусю, она тут, за дверью. Очень грустная. Почему-то уверена, что вы обязательно умрете. — Аглая оперлась в кровать локтями, приблизилась лицом к лицу мужа и доверительно прошептала ему в губы: — Она надела свое лучшее черное платье, вам понравится.

— Нет, только не Тусю!.. Приведите ко мне Лукрецию под любым предлогом.

Лукреция с порога осмотрела бледного зятя долгим изучающим взглядом и вздохнула.

— Давай без паники, — сказала она. — Все пройдет нормально.

— Вам вернули ваше оружие? — спросил Раков.

— Зачем тебе?

— Позвоните своим друзьям полковникам, пусть срочно найдут, кто из крупных предпринимателей коллекционирует яйца Фаберже. Пока они будут искать и думать, как выйти на этого человека и отговорить его от покупки зеленого яйца с золотой птичкой, переселитесь в квартиру и держите оборону. Квартира ваша укреплена лучше, чем дом в Усково, но парочка профессиональных охранников не помешает. Обещайте, что наймете двух охранников.

— Хочешь сказать, что эти трупы рядом со мной… — Лукреция, не сводя глаз с Антона, нащупала стул и села.

— Обещайте, что наймете сегодня же и профессионалов!..

— Ладно. С этим проблем не будет — мне помогут найти лучших. Ты перестань нервничать, а то…

— Отвечаю на ваш вопрос, — перебил Раков. Да. Им нужно было яйцо, и содержимое в придачу. Не вздумайте идти на переговоры о продаже. Вас обманут или убьют. Пусть полковники срочно ищут компромат на коллекционера и продумают стратегию переговоров, чтобы он вообще отказался от мысли купить именно это яйцо.

— Как ты узнал? — не может прийти в себя Лукреция.

— Попросите Аглаю зачитать письмо, которое они с Ладовой написали и отправили с почты. Если можно, не возвращайтесь сегодня в Усково.

— Да мы вообще-то из-за тебя уже третий день живем в Москве.

— Уж извините за беспокойство, Лукреция Даниловна.

— Постараюсь, Антон Макарович, — ехидно пообещала Смирновская, вставая. — Вот завтра увидимся, тогда и извиню.

— Буду жив, увидимся.

— Куда ты денешься за такие-то деньги!

Раков после ухода тещи закрыл глаза, тяжело дыша. Романтическое прощание с женой закончилось для него шоком. Он перенервничал и до сих пор никак не мог упорядочить в голове услышанное. Лейтенант постарался расслабиться, вытер простыней пот с лица и вздрогнул: в палату вошла Таисия в длинном облегающем платье. Ее голова была выбрита. Раков даже приподнялся, рассматривая, не померещилось ли ему. Нет, не померещилось — оранжевый ежик сантиметра в три. Черное платье усиливало прозрачную бледность кожи и зелень глаз. Таисия неуверенно направилась к нему. У лейтенанта сбилось дыхание, он изобразил улыбку и начал болтать, чтобы справиться с паникой.

— Какой у вас оказывается дивный череп, Таисия Федоровна!.. Надеюсь, вы обрились не из-за вшей с грязной одежды, когда меня раздевали…

Женщина уже совсем рядом, она наклоняется… Лейтенант крепко зажмурился. Таисия захватила его губы своими в сильном и долгом поцелуе. Лежащему Ракову пришлось срочно согнуть ноги в коленях. И еще прижать к груди ладонь, чтобы сердце не выскочило. Главное в этот момент было не открывать глаз, а то накатившие страх и восторг обозначатся реальными контурами женского тела, и тогда… Он замер и прошептал, чувствуя, как дергается ладонь от толчков ошалевшего сердца:

— Таис, Таис, Таис!.. Не надо, пожалуйста. А то придется… еще и дорогущего кардиолога оплачивать.

— Милейший! Вы же молодой и сильный парень, нельзя так паниковать перед операцией, у вас пульс за девяносто! — сказал доктор через десять минут. Раков очнулся, перестал бессмысленно таращиться перед собой, убрал руку от губ и вспомнил, куда его везут — сверлить череп. Он вздохнул, успокаиваясь, и даже подумал, что многое, наконец, объяснилось, он почти счастлив как хорошо поживший старик и ничего не имеет против смерти, особенно, если придется выбирать между нею и неподвижным слепым телом.