Еще одним московским зданием, появившимся в Москве по воле Александра I, стал Манеж. «Прямоугольное или круглое здание без внутренних перегородок (иногда огороженная площадка) для тренировки лошадей, обучения верховой езде, конноспортивных соревнований», – так гласит определение слова «манеж». Если исходить из него, то получается, что большую часть своего существования в Москве Манеж использовался не по назначению. Но ведь это и к лучшему. Сколько событий в культурной жизни нашей страны связано с Манежем, сколько исторических фактов стали таковыми благодаря тому, что в Манеже уже давно не обучают верховой езде и не тренируют лошадей.
Московский Манеж – не первый в России, еще в начале девятнадцатого века в Санкт-Петербурге был построен Конногвардейский Манеж (арх. Д. Кваренги). Тогда возводимые манежи принято было называть более сложным немецким словом – экзерциргауз.
«Суровость климата и продолжительные зимы, препятствующие обучению войск, заставили в некоторых германских городах построить такие здания, где непогода или температура воздуха не мешала бы экзерцициям солдат: от того и происхождение слова «экзерциргауз». Император Павел I велел построить несколько экзерциргаузов в Петербурге: из них находящийся при Михайловском дворце – наибольший. Когда после бедствий 1812 года Москва возникала из пепла, император Александр приехал в древнюю столицу и оставался в ней довольно долго. В Москве поэтому было собрано много войск и оказалась особенно ощутительною необходимость в экзерциргаузе», – писал один из современников.
Московский Манеж был построен в 1817 году к пятилетию со дня победы России в Отечественной войне 1812 года. Автор проекта здания – военный инженер, генерал-лейтенант Августин Августинович Бетанкур (1758–1824). Августин – так его звали на русский лад, а вообще-то он был испанец по имени Агустин, родившийся на Канарских островах.
В 1781 году он окончил Королевскую академию изящных искусств в Мадриде. Его большое дарование и талант изобретателя проявились уже в молодости, Бетанкур, в частности, усовершенствовал технологию производства шелковых тканей.
В Испании Бетанкур проявил свой организаторский талант в области дорожного и мостового строительства. Его успехи были оценены довольно высоко – в 1803 году он стал главным интендантом испанской армии. В его обязанности входило обеспечение войск продовольствием, оружием и сопутствующим военным имуществом.
Известия о талантливом инженере дошли и до России, и в 1808 году Александр I пригласил Бетанкура на службу с зачислением в армию в чине генерал-майора. В 1816 году Август Бетанкур возглавил «Комитет для приведения в лучшее устройство всех строений и гидравлических работ в Санкт-Петербурге и прикосновенных к оному местах». Этот комитет руководил всеми крупными архитектурно-строительными работами тогдашней российской столицы. Здесь служили крупнейшие зодчие того времени К.И. Росси и В.П. Стасов. Работа под руководством Бетанкура оказала большое влияние на начинающего свой профессиональный путь Константина Тона. Бетанкур помог ему освоить принципы архитектурной организации городских пространств, что сказалось впоследствии на необыкновенной точности, с которой Тон вписывал свои постройки в городскую среду.
Когда знакомишься с результатами кипучей деятельности Бетанкура, удивляешься широте его интересов. Наверное, России он принес больше пользы, чем Испании. Вот лишь небольшой список добрых дел Бетанкура: переоборудование Тульского оружейного завода с установкой там паровых машин, созданных по его же проекту; постройка в Казани новой литейной для пушек; углубление порта в Кронштадте и сооружение канала между Ижорским заводом и Петербургом с применением изобретенной им же в 1810 году паровой землечерпательной машины; проектирование и сооружение здания Экспедиции заготовления государственных бумаг в Петербурге (ныне Гознак); строительство Гостиного двора в Нижнем Новгороде…
В 1819 году Александр I поручает Бетанкуру руководить строительством российских дорог – он назначается главным директором путей сообщения России (министром путей сообщения на современный лад). Вскоре появился и первый значительный результат: к 1822 году в России построена первая большая шоссейная дорога Петербург – Новгород – Москва. Но и этого Бетанкуру оказалось мало, он обратил свое внимание на судоходные пути России, добившись и здесь больших успехов.
Вернемся, однако, к главному, как у нас многие считают, творению Бетанкура – Манежу. Возводилось это здание под руководством не самого автора проекта, а инженера Льва Львовича Карбонье (1770–1836). При строительстве Манежа были применены уникальные не только для архитектуры того времени, но и для современного зодчества методы создания огромного внутреннего пространства («79 сажен длины и 21 сажень ширины») на деревянных стропильных фермах из вековой лиственницы. Здание было перекрыто кровлей, которая поддерживалась полностью деревянной конструкцией. Огромные фасады Манежа словно прорезывались арочными окнами. Всеобщую архитектурную гармонию дополнял пояс строгих дорических колонн.
Открыли Манеж в присутствии Александра I менее чем через год после начала строительства, 30 ноября 1817 года, в пятилетнюю годовщину победы над Наполеоном, отмеченную парадом. Событие это и впрямь было выдающееся – посреди сгоревшей Москвы, можно сказать, на пепелище, выросло новое, красивое здание.
Дадим слово очевидцам открытия Манежа: «Внутренность здания представляет собой гигантскую залу, где свободно может маневрировать целый полк солдат, и над всем этим пространством прямой потолок не поддерживается ни одною колонною. Зала так велика, что огромные камины по стенам и окна, которые везде могли бы служить огромнейшими дверьми, кажутся только соразмерными в этом здании. Фундамент здания углублен на две сажени. Толщина стен 4,5 аршина».
Среди тех, кто маневрировал в Манеже, были и солдаты Семеновского полка, батальон которого приходил сюда из Хамовнических казарм под командой полковника Леонтия Гурко. Однажды произошел в Манеже такой случай: «Когда полк пришел в манеж, людям, как водится, дали поправиться, затем учение началось, как всегда, ружейными приемами. Гурко заметил, что один солдат не скоро отвел руку от ружья, делая на караул, и приказал ему выйти пред батальоном, обнажить тесаки, спустить с провинившегося ремни от сумы и тесака.
Брат мой повысил шпагу, подошел к Гурко, сказал, что солдат, выведенный из фронта, числится в его роте, поведения беспримерного и никогда не был наказан. Гурко так потерялся, что стал объясняться с братом перед фронтом по-французски. И солдат не был наказан.
Когда ученье кончилось, солдатам дали отдохнуть, а офицеры собрались в кружок пред батальоном, тогда я взял и поцеловал руку брата, смутив его такой неожиданной с моей стороны выходкой», – вспоминал поручик Матвей Муравьев-Апостол.
Оценили по достоинству Манеж и солдаты, целыми днями занимавшиеся муштрой не на открытом воздухе, под солнцем или дождем, а в отапливаемом помещении. Но не прошло и года, и то ли от бесконечных парадов, то ли по причине чересчур скорого строительства, две стропильные фермы дали слабину, короче говоря, треснули. Их довольно быстро заменили опять же под присмотром того же Карбонье.
Но уже через год в 1819 лопнули еще несколько ферм. Тогда наконец эту череду происшествий связали с недостаточной проработанностью проекта. Якобы кровля здания не предусматривала естественных отверстий для проветривания, а потому, раскаляясь на солнце, медная крыша, отдавала свое тепло стропилам, приходящим в негодность вследствие такой щедрости. Тогда и прорезали в кровле специальные окна, названные по имени сработавшего их мастера Слухова слуховыми. Такая вот занимательная московская легенда.
Официальная же история гласит: Бетанкур сам предложил переделать кровлю, что и было предпринято особой комиссией по обследованию конструкции кровли под руководством инженера-полковника Я. Де-Витте.
В 1823–1824 годах по проекту и под руководством военного инженера полковника Р.Р. Бауса и при участии инженера А.Я. Кашперова был произведен монтаж новой кровли, основание которой покоилось уже не на 30, а на 45 фермах.
В 1824 году за Манеж взялся известный русский зодчий, приверженец стиля ампир Осип Иванович Бове (1784–1834), который уже ранее участвовал в архитектурном оформлении здешних мест. Бове принадлежит главенствующая роль в создании облика послепожарной Москвы на основе утвержденного в 1817 году генерального плана, по которому уже весь город должен был стать своеобразным памятником Отечественной войне 1812 года.
Включенный Александром I в Комиссию о строении Москвы, Бове отвечал за восстановление центра города: Тверской, Арбатской, Пресненской, Новинской и Городской частей. А в 1814 году он стал главным архитектором «фасадической части», наблюдающим за проектами и их «производством в точности по прожектированным линиям, а также выдаваемым планам и фасадам».
Неутомимый труженик, Осип Бове не только надзирал за фасадами, но и создал ряд блестящих архитектурных ансамблей, один из которых – Театральная площадь с ее Большим и Малым театрами – стал визитной карточкой Москвы. А еще был Александровский сад, Триумфальная арка (та, что ныне переехала на Поклонную гору), 1-я Градская больница и прочее, прочее.
Работая над обновлением Манежа, Бове создал проект декоративного скульптурного убранства фасада здания в античных мотивах – деталях военного снаряжения римских легионеров. Эти элементы оформления нашли свое место как на фасаде, так и в интерьере здания в 1825 году.
Была у зодчего и еще одна задумка – поместить на простенках Манежа дюжину чугунных горельефов «Военные доспехи», образ которых был создан Бетанкуром. Но в связи с тем, что рисунки Бетанкура так и не удалось найти, а сам их автор скончался в 1824 году, Бове пришлось заново делать эту работу. Правда, в итоге, горельефы так и не появились на Манеже.
Чтобы максимально продлить жизнь деревянной крыше Манежа, его чердак был буквально засыпан махоркой – слоем в полметра высотой. Махорка своим запахом отпугивает всякого рода грызунов и вредных насекомых, питающихся древесиной, вот почему и через сто лет после открытия Манежа, его уникальные деревянные конструкции выглядели как новенькие.
Изящной составляющей образовавшегося на Манежной площади архитектурного ансамбля стали Кремлевские сады, проект которых разработал Бове в 1820–1823 годах, еще при жизни Александра I. Сады выросли на месте спрятанной под землю реки Неглинки, что текла через весь центр Москвы, от современной улицы с таким же названием через Театральную площадь. А ведь Неглинка могла бы и не спрятаться – предполагалось, что она даст свою воду для наполнения прудов, кои должны были быть вырыты в садах.
Указ императора Александра I предусматривал обустройство нескольких садов: Верхнего, Среднего и Нижнего. Верхний сад известен гротом «Руины», или «Итальянским гротом», хранящим память о событиях 1812 года – его стены выложены камнями, найденными на пепелище московских зданий. Аналогичную смысловую нагрузку несут и чугунные ворота в сад, изготовленные по чертежам архитектора Е.Ф. Паскаля, украсившего ограду военной символикой.
В 1856 году Кремлевские сады получили новое название, под которыми мы знаем их и сегодня. Здесь появился большой, объединенный Александровский сад.
Манеж первоначально был предназначен для проведения военных смотров, поэтому величина здания была задумана так, чтобы одновременно вмещать 2000 человек. Постепенно расширялся диапазон использования больших площадей Манежа, здесь проводились концерты, выставки, народные гуляния. В Манеже, например, обучался велосипедной езде Лев Толстой.
«Кроме своей замечательной громадности Манеж достопамятен также несколькими празднествами, совершившимися в его стенах. Первое и самое знаменитое происходило во время коронации государя императора Николая Павловича в 1826 г.: тут московское купечество имело счастие угощать своего государя со всем его августейшим семейством, множеством генералов и избранных чинов гвардии. Другое празднество подобного же рода было в 1839 г., когда через Москву проходил отряд гвардейцев, присутствовавший при открытии Бородинского памятника и затем при закладке храма Христа Спасителя. Купечество угощало гвардейцев, при чем присутствовал и сам государь. В 1872 г. в здании Экзерциргауза помещались некоторые отделы Политехнической выставки, причем из Александровского сада был сделан туда ход на подмостках, и в окна входили, как в двери», – вспоминал московский старожил Иван Кондратьев.
В 1865–1867 годах в Манеже проходила этнографическая выставка, цель которой состояла в изображении повседневного быта всех народов России с помощью фигур из папье-маше, одетых в костюмы. Сооружались декорации, а костюмы были настоящими, глаза для фигур привезли из-за границы – их нужно было слишком много. Изготовленные фигуры несли в Манеж на носилках, поэтому нередко москвичи принимали их за покойников и при этом крестились. Выставку в Манеже посетил Александр II, но пробыл там недолго, – назвав изображенных в папье-маше людей уродами, быстро удалился.
В 1894 году в Манеже прошло прощание с безвременно скончавшимся в Ливадии на 50-м году жизни императором Александром III. Покойного государя привезли в древнюю русскую столицу из Севастополя, чтобы затем направиться в Петербург, место его последнего упокоения.
А с конца девятнадцатого века Манеж служил московской полиции очень удобным местом для содержания в нем буйствующих революционных студентов Московского университета: «С каждым годом все чаще и чаще стали студенты выходить на улицу. И полиция была уже начеку. Чуть начнут собираться сходки около университета, тотчас же останавливают движение, окружают цепью городовых и жандармов все переулки, ведущие на Большую Никитскую, и огораживают Моховую около Охотного ряда и Воздвиженки. Тогда открываются двери Манежа, туда начинают с улицы тащить студентов, а с ними и публику, которая попадается на этих улицах», – свидетельствовал Владимир Гиляровский.
В 1917 году наступила новая эпоха и в истории Манежа: отметив вековой юбилей, здание стало использоваться как гараж для правительственных автомобилей. Ветшала и кровля, пришли в негодность и знаменитые лиственничные стропила, которые уже не защищались от порчи махоркой, растащенной на самокрутки победившим пролетариатом…
Манеж пережил даже бомбежку 1941 года, а вот нашей светлой действительности не перенес, сгорев в 2004 году. После этого он стал истинно московским зданием, ведь у нас что только не горело, чтобы затем восстать из пепла.
Восстановленный по чертежам Бетанкура и Бове новый Манеж вновь отрыл свои двери теперь уже исключительно для гуманитарных целей – выставок и вернисажей. А мы можем лишний раз убедиться в исключительности его местоположения: несмотря на произошедшие за два века многочисленные изменения на Манежной площади, огромное здание Манежа не только не давит своим объемом на кремлевскую стену и Московский университет, а даже наоборот, выступает вполне законным участником архитектурного ансамбля площади.
Московский Манеж. Вид со стороны Моховой ул.
(Акварель архитектора А. Бетанкура. Ок. 1817 г.). На углах здания изображены металлические трофеи, которые в действительности не были выполнены
Манеж. Начало XX века