Мартин потянулся, с трудом разлепил веки и скатился с кровати, приземлившись на согнутые руки и вытянутые ноги. Отжался от пола, встал, сходил в туалет, сполоснул лицо холодной водой и направился в гостиную, гае Роберт оборудовал себе своеобразный алтарь — деревянный ящик, покрытый оранжевым сукном. На алтаре стояла фотокарточка, на которой был изображен Бабба, лежащий у обочины проселочной дороги, прикрывшись драным одеялом. Выражение лица у гуру на снимке было такое, словно его только что укусил за пятку большой муравей. По обеим сторонам фотографии стояли подсвечники и пирамидки благовоний. Перед снимком — ваза с фруктами. Дважды в день последователи Баббы должны были медитировать перед его изображением, принося ему в дар фрукты и приобщаясь взамен к Благодати. Поскольку Бабба учил, что физические тела иллюзорны, то фотография могла служить столь же эффективным источником Благодати, как и сам гуру.

Мартин зажег свечи и воскурил благовония. Затем отступил на шаг, опустился на колени и трижды отвесил земной поклон. Затем подложил под ягодицы небольшую подушку, скрестил нога, глубоко вздохнул и начал принимать позу для медитации, которая была очень проста: надо было выпрямить спину, положить руки на колени, полуприкрыть веки и сосредоточиться на дыхании. Дышать необходимо определенным способом: сначала медленно, глубоко вдохнуть, а затем мощно выдохнуть, стараясь вытолкнуть из себя весь воздух. При этом нельзя сосредоточиваться на своих мыслях. Они могут возникать в сознании и исчезать, но Мартин не должен искусственно концентрироваться на какой-то из них. И тогда душа его превратится во вместилище, изжаждавшееся по Баббе — Богочеловеку, Хранителю Света и живому воплощение Высшей Истины.

После памятной первой встречи с Баббой Мартин крепко подружился с Робертом. Они вместе ходили в кино, перезванивались по вечерам, несколько раз Роберт даже брал Мартина с собой на вылазки в злачные места, где собирались гомосексуалисты, с тем, чтобы тот поскорее избавился от предубеждения к педерастии. Несколько раз в неделю они вместе ходили на медитации, которые проводил Бабба, а примерно через месяц даже съездили за город на уикэнд. Короче говоря, сам о том не подозревая, Мартин незаметно переступил еще через одну черту. Он прекратил провожать взглядом женские ножки на улице, а в один прекрасный день вдруг поймал себя на том, что перестал думать о Джулии и прочих житейских проблемах, что все это вытеснено постоянной медитацией о Баббе и о Боге. Он тотчас позвонил Роберту и рассказал тому о новом своем состоянии. Роберт был очень рад за него:

— Это замечательно. Значит, на тебя снизошла благодать гуру. Теперь она уже никогда не покинет твою душу — чем бы ты ни занимался.

Следующие три дня Мартин провел в полной эйфории, наслаждаясь воцарившейся в его душе безмятежностью.

На четвертый день Роберт предложил Мартину переехать к нему:

— Не бойся, приставать не буду, — добавил он при этом.

— Зачем же тогда мне переезжать? — спросил Мартин.

— Причин несколько. Во-первых, съехал сосед, с которым мы на паях снимали квартиру. Мне нужен новый жилец — один я такую квартплату не потяну. Во-вторых, ты, должно быть, уже устал от гостиничного быта. В-третьих, мы друзья. В-четвертых, нас обоих связывает Бабба. И, наконец, в-пятых, — Роберт загнул последний палец на руке, — у тебя будет отдельная спальня.

Мартин поджал губы, нахмурился — и переехал к Роберту в тот же вечер. С тех пор Мартин ни разу не пожалел об этом. Они вместе медитировали, играли в шахматы и продолжали посещать сеансы Баббы. Правда, примерно дважды в неделю Роберт впадал в беспокойство, долго ходил из угла в угол, а затем объявлял, что «пойдет подышать свежим воздухом». Мартин, понимая истинную причину нервозности Роберта и зная, куда именно собирается на прогулку приятель, не сердился на него.

Вот и прошлой ночью Роберт домой не возвращался, хотя обычно рано ложился спать и уже в шесть утра был на ногах, чтобы успеть до начала работы полтора часа позаниматься йогой.

— Небось, трахается с кем-нибудь, — проворчал себе под нос Мартин.

Он подумал о том, как бы отреагировал, если бы, допустим, Джулия не пришла ночевать домой. Но не успел он что-либо предположить по этому поводу, как мысль о Джулии куда-то уплыла, сменившись думами о Баббе и сосредоточенностью на дыхании.

Однако дело свое та промелькнувшая мысль все же сделала, ибо завершив медитацию и позавтракав, Мартин вдруг стал испытывать беспокойство, похожее на то, что одолевает уехавшего отдыхать человека, который на третий день отпуска внезапно ловит себя на мысли о том, что при отъезде он, похоже, забыл выключить плиту. Мартин попытался отогнать это беспокойство, но когда на работе, разговаривая по телефону с какой-то женщиной, он поймал себя на том, что рефлекторно поправляет в брюках зашевелившийся член, — пришлось признаться себе, что он изголодался по женщине. Изголодался по запаху волос, по аромату влагалища, по круглым ягодицам.

Случись с Мартином такое десять лет назад, он не раздумывая позвонил бы одной из своих подружек. Если бы это произошло уже после свадьбы — отправился бы домой, надеясь, что Джулия будет в хорошем настроении. Даже два месяца назад он отправился бы в массажный салон или трахнул одну из благоволивших к нему посетительниц оздоровительного центра. Но с той поры Мартин сильно изменился. Он теперь приобщился к святости и руководствовался стереотипами о целибате — хотя сам Бабба не раз говорил, что просветленный человек абсолютно свободен.

«Но если Роберт может скитаться в поисках мужского члена, то почему бы мне не раздобыть себе п…?» — пытался подбодрить себя Мартин.

В конце концов он решил выбрать компромиссный вариант. Он раскрыл последний номер «Виллидж Войс» на странице «Объявления», которая содержала массу приглашений на лекции, в клубы, на экскурсии, дискуссии и прочее, и прочее. Пробежав глазами газетную страницу, он остановил свой выбор на объявлении, которое вроде бы ничем не отличалось от сотен себе подобных. Оно гласило, что некое Гуманистическое сообщество организует в унитарианской церкви, что на Сентрал-Парк Вест, встречу с раввином, который прочтет лекцию на тему: «Брак: Розы и Шипы».

«Гуманисты, унитарии и евреи, — подумал Мартин. — Подходящее меню для человека, решившего разнообразить свою индуистскую диету». И впервые за многие месяцы посмеялся собственным мыслям.

К вечеру, когда Мартин отправился на метро на встречу с раввином, сексуальная энергия уже бурлила в нем вовсю. Все женщины казались сладкоголосыми сиренами, заманивающими мужчин на верную гибель.

«Может, мне удастся подцепить на лекции какую-нибудь даму, — думал Мартин, подходя к церкви, — и тогда сегодня ночью я устрою настоящий ураган меж ее ног».

У входа в церковь Мартина приветствовал молодой активист-унитарий. Он протянул Мартину руку и произнес:

— Добро пожаловать! Меня зовут Джим. Надеюсь, вам у нас понравится.

Мартин пожал его руку и собирался что-то промямлить в ответ, но унитарий уже спешил навстречу следующему посетителю — толстому дядьке лет пятидесяти пяти, от которого воняло сырым пергаментом.

Мартин заплатил за вход и вошел под своды церкви — большую залу, уставленную почему-то не скамьями, а стульями, и с небольшим возвышением в дальнем конце, отдаленно напоминающим алтарь. В своем стремлении опростить церковь унитарии зашли столь далеко, что распятие выглядело бы здесь так же неуместно, как водитель тягача в баре для лесбиянок.

Мартин приуныл. «Похоже, здесь собираются неудачники-одиночки, — понял он. — Довольных жизнью людей сюда и на аркане не затащишь».

Но потом, приглядевшись к собравшимся, Мартин вновь приободрился, ибо заметил в толпе несколько прехорошеньких женщин.

Мартин послонялся по церкви несколько минут, а потом появился все тот же молодой активист и попросил у присутствующих минуточку внимания. Отпустив несколько дежурных шуточек, он объявил, что по окончании беседы всех ждет угощенье — кофе с печеньем, а затем призвал всех поприветствовать раввина.

Раввин материализовался из-за простенка, возле которого стоял унитарий. Он оказался очень маленького роста, с коротко остриженными волосами и бородкой. Одет раввин был в коричневые брюки и оранжевую водолазку. Казалось, что он окончил ту же семинарию, что и унитарий. (На самом деле они познакомились на одном из экуменических симпозиумов, участники которого пришли к единодушному выводу, что Бог является огромной помехой для религии.)

— Есть ли среди присутствующих люди, не состоящие в браке? — спросил раввин, обращаясь к публике.

Поднялись вверх три руки. Одним из холостяков оказался активист.

— Кто из состоящих в браке живет со своим партнером? — задал раввин второй вопрос.

Ни один из семидесяти присутствующих не поднял руку. Люди начали озираться — сначала растерянно, а потом понимающе улыбаясь. Все они в одной лодке.

— Похоже, у нас тут больше шипов, чем роз, — не без юмора заметил раввин, и в зале послышался смех.

С этого момента все пошло как по маслу. Раввин оказался прирожденным затейником. Пожалуй он с равным успехом мог бы подвизаться и в шоу-бизнесе, ежели бы не посвятил себя религии. Великолепно манипулируя аудиторией, он перемежал грусть с весельем, смех со слезами, ссылался на свой собственный опыт и опыт своих друзей, чем сразу же завоевал доверие слушателей. В зале вдруг стало светлее от прояснившихся лиц, с людей спала напряженность, и всех охватил тот благоговейный трепет, который и является сутью подлинного религиозного чувства. Мартин стал сравнивать раввина с Баббой и решил, что главное различие между ними — культурного свойства. Раввин — обычный американский парень, простой смертный. Бабба же большую часть своей жизни провел в джунглях и, конечно, уровень его сознания совсем иной. Однако и тот, и другой достигают одного и того же эффекта, а значит, дело не в культурном уровне, а в чем-то другом.

Закончив свою проповедь, раввин начал отвечать на вопросы присутствующих. Прошло уже почти два часа с начала собрания, и когда какая-то женщина задала очередной вопрос, раввин уведомил публику, что этот вопрос последний. Он ответит на него, а затем достопочтенная публика может наброситься аки саранча на питье и еду. Мартин оглянулся, чтобы посмотреть на женщину, задающую вопрос, и увидев ее, вдруг испытал смутное беспокойство, причину которого определить не смог. И потому тут же забыл о женщине.

Публика бросилась к столам со снедью и питьем, а Мартин стал озираться по сторонам, с любопытством разглядывая толпу. Метрах в пяти от себя он увидел вдруг женщину, которая с самого начала приковала к себе его внимание. Она явно была самой привлекательной из всех присутствующих дам. Среднего роста, в черном обтягивающем платье, плотно облегавшем восхитительную попку и в туфлях на шпильке, подчеркивавших точеные лодыжки. Коротко стриженные волосы отливали медью.

Мартин отпил глоточек кофе, откусил кусочек пирожного и стал потихоньку пробираться поближе к женщине. Та стояла спиной к нему и беседовала о чем-то с пожилым господином, который явно имел на нее те же виды, что и Мартин.

В Мартине вдруг проснулся дух соперничества, он ощутил себя мальчишкой на танцевальном вечере, который собрался отбить подружку у старшеклассника. Приблизившись к беседующей паре на три-четыре шага, Мартин остановился, огляделся по сторонам и лишь потом сделал следующий шаг, прикидываясь, будто его просто сносит толпой. Но пожилой мужчина уловил скрытый смысл его перемещения и сначала было разгневался, но, увидев своего соперника вблизи, тут же приуныл. Поняв, что шансов у него нет никаких, пожилой господин занервничал и начал комкать слова. Мартин опять остановился, чтобы дать господину возможность ретироваться. Тот еще несколько раз бросал на Мартина укоризненные взгляды поверх плеча женщины, а потом откланялся.

«Она великолепна», — отметил про себя Мартин, вплотную приблизившись к незнакомке. Им вдруг овладело непреодолимое желание обнять женщину сзади, прижаться к ее ягодицам, обхватить ладонями ее груди.

Женщина по реакции ретировавшегося собеседника поняла, что за ее спиной что-то происходит, и оглянулась посмотреть, в чем дело. Мартин не посмел сразу взглянуть ей в лицо, но никак не мог отвести взгляда от ее полных грудей.

Отступать было некуда. Преодолевая застенчивость, — ибо Мартин знал, что не силен в словах, — он, наконец, взглянул в глаза незнакомке.

— Привет! — поздоровался Мартин.

Женщина ничего не ответила, бесстрастно разглядывая его холодными глазами. Мартин совершенно смешался и поспешно опустил взгляд. «Неудача», — подумал он, но незнакомка влекла его к себе так непреодолимо, что он решил все-таки попытать счастья.

— Интересная лекция, не правда ли? — сказал Мартин, не поднимая глаз от дымящейся чашки кофе.

— Мартин… — неожиданно произнесла незнакомка. Голос ее был ровным, спокойным, но все же чувствовалось в нем еле заметное раздражение.

«Откуда ей известно мое имя?» — удивился Мартин. И подумал в тот короткий миг, пока поднимал свой взгляд: «Может, она — одна из бывших моих учениц?» — теша себя надеждой, что в этом случае задача его, быть может, немного облегчится.

За это же короткое мгновение он успел придать своему лицу приличествующее выражение, и, улыбаясь, посмотрел незнакомке прямо в глаза. Он готов.

Прошло, наверное, секунд пять, прежде чем Мартин узнал стоявшую перед ним красавицу.

«О Господи, это же моя жена!» Он хотел назвать ее по имени, но у него отвисла челюсть.

— Ох, Мартин… — повторила Джулия. Она смотрела на него так, как смотрит мать на сынишку, который третий раз за день залез в лужу: в этом взгляде читались материнская любовь, терпеливость и легкая досада.

— Джулия… — вымолвил, наконец, Мартин.

— Вижу, ты помнишь, как меня зовут, — сардонически усмехнулась Джулия, — хоть и забыл, как я выгляжу.

— Ты так похудела… — пробормотал Мартин.

— На семь килограммов. Постриглась вот, покрасила волосы… — Она смерила мужа оценивающим взглядом: — Ну, как поживаешь?

Мартин не знал, что ответить. Перед ним стоит Джулия. Вот она — можно дотронуться рукой. Мартин вдруг впервые понял, что такое эротическая сторона брака. Ведь эта роскошная женщина — его жена.

Ему вдруг с такой силой захотелось заняться с ней любовью прямо сейчас, что он едва удержался от слез. Мартин вспомнил, как он спрашивал мнение Баббы о сексе, и Бабба ответил ему: «Ты же испытал все это в детстве». Мартин тогда ничего не понял, и Бабба объяснил подробнее: «Разве ты не сосал женскую грудь, когда был младенцем? Не целовал, не ластился к телу матери? Не пытался зарыться меж ее колен?» Мартин кивнул в знак согласия. «Значит, ничего нового ты с тех пор в сфере секса не делал», — заключил Бабба.

Мартин понял, почему ему вспомнился тот диалог. Если он сейчас не устоит перед Джулией, то вновь низвергнется в прежнюю семейную жизнь, и в отношениях со своей женой у него не будет ничего нового.

— Ничего, нормально поживаю, — ответил, наконец, Мартин. — Работаю. Снимаю квартиру вместе со своим другом. Его зовут Роберт. Может, помнишь его — он работает инструктором по йоге в оздоровительном центре. Встречаюсь с… — Мартин осекся. Ему показалось, что он совершит богохульство, произнося вслух имя Баббы. А вдруг Джулия рассмеется?

«Я боюсь ее, — понял Мартин. — Я действительно боюсь ее. Интересно, почему? Я же могу одной рукой переломить эту тростинку надвое. Так почему я ее боюсь?»

— Встречаешься с… — напомнила Джулия. Что-то переменилось в Мартине, и она не могла понять, радует ее это или раздражает. Джулию интересовано, встречается ли Мартин с женщиной.

— С одним человеком. С учителем. Его имя — Бабба. Он — гуру, — ответил Мартин.

Новость привела Джулию в полное замешательство. Она могла ожидать от Мартина что угодно, но только не это. Он не то что к учителю, к терапевту отказывался ходить. Джулия сразу поняла, в чем дело. Роберт. Учитель йоги. Мартин снимает квартиру вместе с ним. Значит, он попал под влияние своего нового приятеля. Значит, по-прежнему легко поддается внушению. Джулия считала это непростительной слабостью. Однажды обиженный Мартин ответил ей на это: «Все женщины расшибаются в лепешку, пытаясь приручить мужа, а добившись своего, начинают бедного супруга презирать».

— Как интересно, — уклончиво сказала Джулия.

— А тебя что сюда привело? — спросил Мартин.

— Хотела заарканить какого-нибудь мужчину, — ответила Джулия не задумываясь.

Что-то екнуло в груди Мартина, и он выпалил ревниво:

— Жеребца?

— Вроде того. Но благородного, — уточнила Джулия. — Иначе я отправилась бы в бар, а не на лекцию. — Она подняла на Мартина глаза: — Четыре месяца прошло, как-никак.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что все это время ты была верна целибату? — ответил Мартин, принимая вызов.

— Я этого не говорю, — ответила Джулия.

Повисла долгая, напряженная пауза. Наконец, Мартин не выдержал и сбросил с себя маску притворного безразличия:

— Значит, ты спала с кем-то?

Джулия вновь оценивающе оглядела Мартина с головы до ног. Мартин, казалось, весь раскалился как печка. Ей даже стало жарко. Джулия поняла, что стоит сделать хоть крошечный шажок в сторону мужа — и тот уже не сможет совладать с собой. Того гляди, трахнет ее прямо здесь, на виду у публики. Но каковы будут последствия? Смогут ли они выбраться из такой ситуации?

Джулия вздохнула и бросилась в омут с головой:

— У меня был один мужчина — примерно через два месяца после твоего ухода. Мы трахались с ним один раз. На ночь я его не оставила. Мне показалось, что это будет неправильно. — Джулия украдкой взглянула на Мартина, чтобы посмотреть на его реакцию.

Муж слегка побледнел, но лицо оставалось спокойным. До взрыва еще далеко. Джулия стала ждать, что он ответит.

— Что ж… решение обоснованное, — произнес, наконец, Мартин, а потом добавил: — Спасибо.

— Я вовсе не из-за тебя отослала его прочь, дурачок, — усмехнулась Джулия. — Просто мне так захотелось.

— Все равно — спасибо.

Это был своеобразный ответ на ее игру в Раздраженную Мать. Мартин решил сыграть в Благородного Мужа — сильного, благосклонного, доброго, умеющего прощать. Ход был, конечно, сильнейшим из всех возможных, и Джулия, возможно, отступила бы, не вспомни она в эту секунду свой разговор с Гейл, когда они прокручивали, каким образом могут развернуться события при встрече Джулии с Мартином. Джулия тогда как в воду глядела: «Знаешь, Гейл, он ведь может изобразить из себя Благородного Мужа. Он прекрасно знает, что у меня слабеют при этом ноги». Они тогда еще посмеялись над этим. Воспоминание помогло Джулии устоять перед Мартином.

— Значит, у тебя было на одного сексуального партнера больше, чем у меня, — сказал Мартин.

Опять сильнейший ход. Мартин как бы усыплял ее своим спокойствием, а потом совершал внезапный выпад. Но Джулия парировала и этот удар:

— Если ты хочешь сказать, что за эти месяцы ни с кем не переспал, то сексуальных партнеров у меня было больше не на одного, а на два человека.

— Но ты же сказала, что у тебя был всего один мужчина, — запротестовал Мартин, как солдат, угодивший в искусно замаскированный капкан, поставленный противником.

— Все правильно, — подтвердила Джулия. — Всего один мужчина.

Мартин недоуменно захлопал ресницами, тупо уставившись на жену. С логикой у него всегда было туго.

Джулия выждала, пока у Мартина перегреются от напряжения мозги, и очаровательно улыбнулась:

— Вторым партнером была женщина, милый.

— Женщина… — растерянно повторил Мартин, словно первый раз в жизни услышал это слово. — Лесбиянка, что ли? Ты спала с лесбиянкой?!

— Сейчас ты спросишь у меня, не стала ли я проституткой. Нет, не стала. Наоборот, обрела свободу. С малых лет мне твердили, что в один прекрасный день я стану матерью, учили меня вести домашнее хозяйство, рассказывали, как вернее заарканить мужчину, потому что с одним из мужчин я должна буду связать свою жизнь навсегда. А женщины? Они становились для меня врагами, бесстыжими шлюхами. С ними можно поддерживать знакомство, но не более того.

— Да-да, я вижу, — тихо произнес Мартин. Взгляд его сосредоточился на какой-то точке в дальнем конце зала. Казалось, он впал в транс. Джулия занервничала:

— Что ты видишь? — она обернулась посмотреть, что там привлекло внимание Мартина, но не увидела ничего, кроме голой стены. Она снова посмотрела на мужа. Тот походил на первоклассника, который вдруг сообразил, как нужно решать задачку по математике.

— С тобой все в порядке? — спросила она, слегка дергая его за рукав.

— А? — очнулся Мартин. — Да, да. Все отлично. — Он тряхнул головой, словно бы отгоняя последние видения, и посмотрел на Джулию. — Все дело в тебе. Это просто фантастика! Прийти в совершенно незнакомое место и встретить там тебя! Ты не представляешь, как я рад!

И безо всякого предупреждения Мартин привлек к себе и крепко обнял Джулию. Сначала она отпрянула от неожиданности, но Мартин был так силен, а Джулия так истосковалась по мужской ласке, что, вмиг обмякнув, прильнула к нему всем телом.

— Мартин, неудобно, — сказала она через несколько минут, поняв, что муж не собирается выпускать ее из объятий. — Люди же смотрят.

— Ты так похудела. И еще эта стрижка… Я не узнал тебя.

— Знаю. Ты хотел подцепить меня, еще не зная, кто я.

— Так можно мне тебя подцепить?

— Не торопись, Мартин. Успокойся.

— Конечно-конечно. Может, пойдем выпьем кофе? Если бы ты была незнакомой мне женщиной и я подцепил тебя — предложил бы именно это.

— А потом? — Джулии вдруг стало жарко.

— Потом мы рассказали бы друг другу о себе.

— А дальше?

— Дальше? Дальше решили бы — переспим мы друг с другом или нет.

— Ты, наверное, решил, что я — распушенная женщина, да? — шепнула Джулия на ухо Мартину, который принялся целовать ее шею.

— Судя по твоему рассказу, ты гораздо хуже распущенной женщины, — ответил Мартин. — Ты вообще как: собираешься еще иметь дело с мужчинами?

Джулия вдруг со всей силы наступила ему на ногу. Мартин вздрогнул от боли и разжал свои объятия. Он не мог понять, в чем дело.

— Не смей подкалывать меня, понял?! — резко переменила тон Джулия. — Я пришла сюда за тем же, за чем и ты. У меня в сумочке — презервативы и вазелин. Я готова была потрахаться с любым, кто выглядит здоровым, и у кого найдется немного нежности для меня. — Она отступила на два шага, посмотрела на Мартина из-под полуприкрытых век и вдруг совершенно неожиданно улыбнулась: — И если ты будешь отвечать этим качествам, то меня не остановит тот факт, что ты мой муж.

Мартин в знак примирения протянул к ней руки:

— Знаешь, два месяца назад этого повода хватило бы нам для того, чтобы неделю не разговаривать друг с другом.

Джулия хотела было рассказать Мартину о том, что она очень переменилась за это время, что теперь она ненавидит одиночество и потому встречается с Гейл раз пять в неделю. Примерно три из этих встреч заканчиваются у них постелью. Гейл с Эллиотом, кстати, поженились месяц назад. Когда Гейл перед свадьбой рассказала ему о своей связи с Джулией, Эллиот, задумавшись на полминуты, спросил: «Значит я — вне игры?» Вернее, спросил он по-другому: «Может, нам жить втроем?» На что Гейл ответила: «Только если ты будешь себя очень хорошо вести. И еще это зависит оттого, как будут развиваться отношения между Джулией и Мартином».

Однако всего этого Джулия говорить не стала, ибо видела, что переменился и Мартин. Он стал гораздо более уверен в себе, в нем появилась мягкость. Джулия не знала, что именно происходило с ее мужем, но перемены ей нравились.

— Ну так как, угостишь ты меня, наконец, кофе? — кокетливо спросила она.

Они направились к выходу, но у самых дверей их перехватили раввин и унитарий.

— Простите, пожалуйста, — обратился к ним раввин. — Вы выглядите такими счастливыми и одновременно такими боязливыми… Вы так страстно обнимались… Простите еще раз, но я сгораю от любопытства: на вас так подействовало что-то из моего рассказа?

Мартин с Джулией улыбнулись, а потом, не удержавшись, начали смеяться:

— Мы не виделись четыре месяца. Видите ли, мы женаты уже пять лет. Четыре месяца тому назад рассорились друг с другом и вот сегодня встретились здесь вновь. Совершенно случайно. Понимаете, мы не назначали друг другу встречу.

Унитарий ткнул раввина под ребра:

— Это чудо, Эфраим. Как ты думаешь, что скажут люди, если мы сообщим им о том, что сотворили чудо? — улыбнулся он.

— Это чистая случайность, — серьезно ответил раввин. — Или, как говорят на Востоке, «карма». — Он перевел взгляд с Джулии на Мартина. — Итак, момент радостный, но он создает определенные проблемы, не так ли?

Мартин растерянно улыбнулся. Джулия отвернулась.

— Не надо бояться этих проблем, — продолжил раввин. — Именно об этом я говорил сегодня, если только вы меня слушали. Впрочем, извините, это уже называется вторжением. — Раввин отступил на два шага. — Со всеми проблемами вы должны справиться сами.

Он отступил еще на несколько шагов и приветственно взмахнул рукой:

— Желаю удачи.

И, подхватив под руку унитария, повел его прочь, рассуждая о том, какова роль религии в современном обществе.

Мартин с Джулией вышли на улицу, держась за руки. Было уже одиннадцать часов, совсем темно. Они молча пошли в сторону Центрального парка и вскоре оказались на его аллеях. Люди прогуливали здесь собак, на садовых скамейках вели долгие беседы старушки, бдительный полицейский не спускал глаз с безобидного бродяги — тот не мог никому причинить вреда, но кто знает: вдруг он сейчас свалится на землю и помрет?

Мартин с Джулией даже не заметили, что зашли в самую глубь парка, где уже не было фонарей. Вокруг не было никого, кроме темнокожего мускулистого парня с двумя свирепыми доберманами на поводке. Дальше начинались владения грабителей, насильников и психопатов.

В обычный день Мартин не осмелился бы идти в эту темень, даже несмотря на свою мощь и силу. Разве можно в таком мраке противостоять, скажем, грабителям, вооруженным ножами? Но сегодня Мартина хранили два талисмана — присутствие Джулии и собственная умиротворенность.

Джулия сначала побоялась идти дальше, но Мартин объяснил, что негр с собаками — переодетый полицейский и бояться ей нечего. Джулия сразу успокоилась, и они углубились в парк еще на несколько десятков метров, пока не добрались до лужайки позади живой изгороди. Мартин расстелил на граве пиджак, Джулия села, скрестив ноги. Темень вокруг была непроглядная.

Они чувствовали себя запертыми за непослушание в чулан нашкодившими ребятишками.

Мартин сжал Джулию в своих объятиях, и через пять секунд они превратились в стонущего от страсти, катающегося по земле зверя. Им хотелось всего и сразу — заново открыть себя друг для друга, вновь познать плоть друг друга, утонуть друг в друге и слиться воедино.

— О-о… О-о-о… — стонала Джулия, задыхаясь от страсти. Мартин запустил руку под юбку Джулии и прижал свою ладонь к ее влажному шелковистому лону. Джулия медленно опустилась на траву. Мартин осыпал горячими поцелуями ее шею, а Джулия шарила руками по всему его телу, царапая спину Мартина, прижимая его к себе и нащупывая вставший член.

Они лихорадочно стянули друг с друга одежду, скинули туфли. Мартин сжал ладонями груди Джулии, припал губами к правому соску, втянул его в себя, непрестанно при этом продолжая теребить его языком.

Джулия выгнулась, чтобы Мартину было удобнее, и прижала его голову к своей груди. Три пальца Мартина уже углубились в ее влагалище и ритмично двигались меж малых половых губ, лаская одновременно и напрягшийся клитор. Джулия нащупала правой рукой член Мартина и принялась яростно ласкать его. Они начали поворачиваться вокруг своей оси, пока гениталии каждого не соприкоснулись с губами партнера.

Джулия как можно шире раздвинула ноги, раскрывая липкие лепестки своего влагалища, которое уже истекало белым вязким нектаром. Мартин закрыл глаза и, высунув язык, принялся лизать влагалище Джулии.

Одновременно с ним и Джулия сомкнула свои губы вокруг толстого, напрягшегося члена и, подавшись вперед, втянула в себя головку члена так глубоко, что едва не задохнулась. Медленно выпустив его из своего рта, она выдохнула и снова принялась сосать член Мартина.

А тот жадно лизал влагалище Джулии, щекоча языком клитор и слизывая терпкие на вкус выделения.

Член его вдруг соскользнул с губ Джулии, но она тут же вновь заглотила его, и еще яростнее принялась облизывать и обсасывать горячий твердый початок.

Они уже примерно с полчаса впивались друг в друга. Раз сто Джулия с Мартином были у самой грани оргазма, но подсознательно уходили от него. Вот уже Мартину казалось, что он сейчас кончит, наполнив рот Джулии спермой, но Джулия вдруг меняла ритм или вовсе выпускала его член изо рта. А потом Джулия напрягалась всем телом, сжимала кулаки — вот он, оргазм… Ан нет: Мартин переставал лизать клитор и погружал язык в расщелину меж срамными губами или в анальное отверстие.

Наконец, повинуясь какому-то инстинкту, они на мгновение распались, но лишь для того, чтобы Джулия раздвинула ноги так, чтобы Мартину удобнее было ввести свой член в ее влагалище. Огромный член медленно раздвинул влажные складки вагины и полностью погрузился в липкую, вздрагивающую плоть.

Далее Мартин и Джулия уже не могли контролировать свои действия. Они превратились в полыхающий костер страсти. Джулия подтянула колени к груди, Мартин оседлал ее, и они слились в единое целое, полностью отдавшись движениям.

А потом миллионы сперматозоидов понеслись по одному им известному пути к яйцеклетке.

Мартин закричал от блаженства, Джулия превратилась в один непрерывный стон наслаждения. Оргазм длился целую вечность прежде, чем вновь превратиться в редкие спазматические движения гениталий. Затем и те сошли на нет, и Мартин с Джулией замерли, прилипнув друг к другу словно два мокрых от дождя листа.

Конечно, они готовы были сжимать друг друга в объятиях всю оставшуюся жизнь, но тут начал вмешиваться внешний мир: зазвенели комары, начала больно покалывать трава, напомнила о себе ночная прохлада. Не в силах говорить, они выпустили друг друга из объятий и поднялись с земли. Отряхнули с себя травинки, наощупь нашарили в темноте свою одежду и начали одеваться, стараясь попасть в рукава, теряя время от времени равновесие и отмахиваясь от комаров.

Наконец, они оделись и готовы были держать путь дальше — если, конечно, не принимать во внимание то, что Джулию слегка пошатывало, а Мартин не мог вспомнить, с какой стороны они пришли. Поддерживая друг друга, они все же вскоре выбрались на тропинку.

— Так ты угостишь меня кофе, или теперь это уже не актуально? Будешь экономить, а? — кокетливо спросила Джулия.

Они побрели по пустынному парку — не было видно ни негра с собаками, ни старушек, — только полицейский стоял на прежнем месте, зорко наблюдая за пьяным бродяжкой, который порывался улечься спать на садовой скамейке. Однако страж порядка был бдителен — стоило бродяге задремать, как полицейский будил его и заставлял принять вертикальное положение. За это полицейский получал восемнадцать тысяч долларов в год, и все считали такое положение вещей справедливым.

Выйдя из парка, они повернули налево, дошли до «Дакоты» и свернули на Семьдесят вторую улицу. Миновав ряды всевозможных кафе, галантерейных лавочек, вегетарианских ресторанов, Мартин с Джулией добрались до Вест-энд авеню, где и располагалась кофейня «Сабра», хозяином которой был старый еврей.

Они зашли в заведение и уселись возле окна.

— Похоже, сегодняшний день мы посвятим семитам, — поделилась наблюдением Джулия. — Сначала раввин, потом еврейская кофейня. Интересные совпадения…

В это время подошел официант, и Мартин заказал два кофе и — ради приличия — земляных орехов, хотя есть они совершенно не хотели. За окном раздались раскаты грома. Небо начинало затягиваться грозовыми тучами.

— Помнишь молнии на греческом побережье? — спросила Джулия.

— Конечно! — воскликнул Мартин. — На улице бушевала гроза, а мы занимались любовью, пока не уснули совершенно изможденные.

— А потом вдруг — внезапная вспышка — и вся комната озаряется ослепительно белым светом.

Они замолчали и посмотрели друг другу в глаза. Пресловутые четыре месяца разлуки канули в прошлое, и теперь ничего не препятствовало им начать сначала — с того момента, когда Мартин стал паковать свои чемоданы. Соблазн был чрезвычайно велик.

Вернулся официант с заказанным кофе, но Джулия и Мартин даже не взглянули на него.

Не будет ничего удивительного в том, если, попив кофе, они вернутся вдвоем в свою квартиру и всю оставшуюся ночь будут любить друг друга. А наутро можно позвонить каждому на свою службу, отпроситься и провести в блаженстве весь предстоящий уикэнд. Дальше будет проще. Мартин потихоньку начнет перетаскивать назад свои вещи. Сначала туалетные принадлежности, потом кое-что из одежды, затем книги, и, в конце концов, все три чемодана и четыре коробки, в которые умещается весь его скарб.

Потом начнется притирка друг к другу, когда каждый из них будет заставлять другого отвергнуть все то хорошее, что произошло с ними за время разлуки. Мартин со временем примется подтрунивать над Баббой, чернить Роберта. Рассказывая о своей жизни Джулии, он вынужден будет иметь в виду ее возможную реакцию. Затем начнет корить себя за то, что продался слишком дешево и проклинать Джулию, заманившую его в капкан. А Джулия? Ей придется расстаться с Гейл, забыть клятву, которую они давали друг другу. Она должна будет сносить колкие выпады Мартина по поводу ее связи с Гейл, и наступит день, когда Джулия никогда уже не сможет видеться с Гейл, делиться с нею своими печалями и радостями.

— Перспективы предельно ясны, не правда ли? — прочитала его мысли Джулия.

— Похоже на то, — согласно кивнул Мартин. — Но ясность убывает, когда я начинаю думать о необходимости выбора.

— Ты стоишь перед выбором?

— Конечно. Например — где мы с тобой будем спать сегодня?

— А мы, оказывается, уже далеко зашли… Я и не знала.

— Видишь ли, до сегодняшней встречи ты была мертва для какой-то части моей души. То есть я, конечно, знал, что еще встречусь с тобой, но мне представлялось, что это будет похоже на разглядывание старых фотографий. Мы встретимся, мило поговорим, вспомним кое-что, — а затем ты исчезнешь как сон. А ты вдруг оказалась не призраком, не фотографией, а самой реальной женщиной. И у меня сразу возникли проблемы.

— Ты тоже заставил свернуть меня с избранного пути.

Мартин глубоко вздохнул:

— Это ты про Гейл? — Он покачал головой. — Забавно все это. Если бы подобная ситуация возникла до нашего разрыва, я, наверное, взбесился бы. Но теперь, после встречи с Робертом, живя рядом с ним, — я понял, что гомосексуализм не так уж страшен. Это всего лишь одна из разновидностей плотской любви, не так ли?

— Ты с ним трахался? — спросила Джулия, боясь услышать положительный ответ.

— Нет. И не собираюсь. Как это ни смешно, но Роберт, избавив меня от страхов, так и не смог склонить меня к новой «вере». Правда, как-то раз мы ходили с ним в бар, и я, увидев там одного красивого юношу, вдруг почувствовал, что у меня вспотели ладони. Роберт сказал тогда, что мое приобщение к гомосексуализму должно начаться именно с красивых мальчиков — своеобразных суррогатов женщины, и если я отнесусь к этому серьезно, то вскоре смогу полюбить и настоящих — не женоподобных, и не любителей одеваться в женское платье, — мужчин. Так что я пока не знаю… Может и наступит день, когда я посчитаю приемлемым физическую близость с Робертом. Но дело не в этом. А в том, что после встречи с Робертом я стал ценить дружбу. Я не представлял прежде, как я одинок, как скучаю по мужской дружбе. Роберт говорит, что в этом отчасти виноваты наши отцы, которые боятся выказывать нежные чувства к своим сыновьям. Так мы вырастаем эмоциональными калеками: одни мужчины страдают оттого, что не смеют любить лиц своего пола, гомосексуалисты же страдают оттого, что трахаются только с мужчинами. И только очень немногим удается гармонично сочетать дружбу с сексом и теплотой.

Джулия удивленно покачала головой:

— Если в твоем рассказе заменить слово «мужчина» на «женщину», то я готова под ним подписаться. Потому что мои отношения с Гейл очень похожи на твое общение с Робертом. Единственное отличие состоит в том, что мы с ней несколько раз в неделю занимаемся любовью. Физическая близость была для нас сначала тоже неприемлемой, но переступив через это предубеждение, мы стали понимать друг друга еще лучше. К тому же, это пришлось нам по вкусу, — Джулия улыбнулась, морща носик. — Ты совершенно прав — это всего лишь одна из разновидностей плотской любви. Но увы, Мартин, такой любви мне недостаточно. За последний месяц я так изголодалась по мужчине, что сегодня решила выйти на охоту и потрахаться с любым, кто будет достаточно нежен со мной. Чтобы не было никакого риска, я отправилась не в бар, а на эту встречу…

— И встретила меня.

— Кто же знал, что в унитарианской церкви творятся иудейские чудеса?!

— Да, похоже Бог еще не умер. Просто состарился.

Джулия отхлебнула кофе и посмотрела на Мартина поверх чашки:

— Это ты про гуру? Вот уж чего от тебя не ожидала.

— Я и сам не ожидал. Мне кажется, что я покажусь тебе глупым, если начну сейчас рассказывать о Баббе. Я не знаю, что именно творится со мной — но в этом главная прелесть. Понимаешь? Внешне я почти не изменился, остались прежними мои пристрастия, желания, причуды. Я могу рассердиться, могу совершить эгоистический поступок… Но мне стало легче жить. Я ни от чего и ни от кого не завишу. Ни от людей, ни от образа мыслей, ни от ситуации. Я научился видеть себя со стороны. Я понял, какое я ничтожество, но это нисколько меня не огорчает, потому что все мы — ничтожества.

Мартин допил кофе и попытался жестом подозвать официанта, чтобы тот принес еще одну чашечку, но молодой человек был занят перемигиванием с официанткой. Косился на нее и хозяин заведения, так что девушка оказалась в затруднительном положении, не зная, кому отдать предпочтение. Траханье с хозяином предвещало повышение жалования, продвижение по службе и гадкие ощущения. Траханье с официантом могло оказаться весьма пикантным приключением. У девушки увлажнилась промежность в предвкушении вечерних забав.

Мартин, рассерженный невнимательностью персонала, сердито крикнул:

— Официант!

Так окликает собаку, которая вдруг выскочила на проезжую часть.

Официант обернулся через плечо, готовый облаять посетителя. Мартин расправил плечи, давая понять парню, что готов — и может — разорвать его на части. Они несколько мгновений не спускали друг с друга глаз, потом Мартин тихо, но так зловеще произнес: «Еще кофе, пожалуйста!», что остальные посетители нервно заерзали на своих стульях.

Официант наполнил чашки свежей порцией кофе и отправился на перекур.

— Я никогда прежде не видела тебя таким, — заметила Джулия. — Впечатляет, ничего не скажешь… Но что-то я не заметила в этом никакой святости.

— У тебя просто неверное представление о предмете, — ответил Мартин. — Быть одухотворенным — значит быть таким, какой ты есть на самом деле. Человек одухотворенный не препятствует естественному проявлению своих чувств.

— А если бы дошло до драки? — спросила Джулия, заинтригованная тем, что Мартин говорил об этом примерно в тех же выражениях, что и Гейл.

— Я постарался бы не превышать пределов необходимой обороны. Да, я знаю, что здесь кроется парадокс. Ты свободен, но свобода — всего лишь разновидность наказания. Бабба говорит, что ты можешь оказаться в ситуации, которая чревата, допустим, убийством. Так вот, Бабба учит, что если ты в этот момент почувствуешь, что убийство необходимо, то можешь совершить это с той же легкостью, с какой разбиваешь яйцо на завтрак.

— А сам он кого-нибудь уже убил? Ты не спрашивал?

— Убил. Бабба долгое время жил в джунглях. Одному громадному бабуину показалось, что Бабба вторгся на его территорию. Пришлось Баббе вступить в схватку с обезьяной. И он убил ее.

— Но это же обезьяна, а я имела в виду — убивал ли он человека?

— По мнению Баббы, все мы — обезьяны.

Джулия хотела что-то возразить, но в это мгновение с ней приключилось нечто странное. Она вдруг увидела всех присутствующих в кофейне людей голыми. Увидела хищность хозяина заведения, беззащитность официантки, увидела голых чавкающих и прихлебывающих людей.

«А ведь он прав, — подумала Джулия. Если лишить людей одежки, они точно превратятся в обезьян. И, быть может, займутся чем-то более интересным, нежели пустые разговоры. Например, лазаньем по деревьям или вычесыванием блох».

Мартин заметил, как Джулия оценивающе разглядывает публику, и сказал:

— В этом — весь Бабба. После его слов ничего вокруг не меняется, но ты по-другому начинаешь видеть окружающий мир. Все то, что ты почитал за величайшую ценность, вдруг оказывается никчемным и глупым.

— Может, мне тоже познакомиться с ним? — сказала Джулия, и эта фраза вновь вернула ее к той странной ситуации, в которой они оказались.

Главным их приобретением после разрыва стали вновь познанные истины, новый взгляд на мир. И, быть может, станет величайшей ошибкой, если два их новых мира опять пересекутся. Наверное, не стоит вклиниваться между Мартином, Баббой и Робертом. И не стоит вовлекать Мартина в свои отношения с Гейл.

Мартин и Джулия оказались в положении альпинистов, которые не в состоянии, преодолев немыслимый перевал, двигаться выше, но и не могут позволить себе повернуть назад. А может, перерезать страховочный канат, соединяющий их в связку, — и пусть каждый выбирает свой путь самостоятельно?

— Наверное, нам было бы сейчас легче, если бы мы сегодня познакомились впервые, — вздохнула Джулия.

— Но такой момент в нашей жизни уже был, — поправил ее Мартин. — И ты сама видишь, чем все закончилось. Если бы ты была незнакомкой, все повторилось бы один к одному — разве что с небольшими вариациями. Ну, познакомились бы мы с тобой сегодня, съездили в Европу, переехали в другой город… А дальше что? Расстались бы на четыре месяца, чтобы потом случайно встретиться в церкви?! Зачем нам снова проделывать этот путь? Мы все это уже проходили. Какой резон повторять свой опыт в компании с новым партнером?

У Джулии вдруг загорелись глаза:

— А ведь ты прав! — воскликнула она удивленно. — Ты абсолютно прав!

— Все, что мы сейчас делаем — это своеобразная свадебная песнь пернатых. Эдакое кудахтанье на току. С этим проблем никогда не возникает. Проблемы начинаются потом, когда токованье кончается и нужно начинать вить гнездо.

— Я вижу, ты всерьез заинтересовался обезьянами и птицами?

— Что поделаешь, если это — единственная городская живность, если не считать крыс, тараканов и домашних животных.

— Ты считаешь, что других вариантов нет? Я имею в виду — мужчина и женщина обречены на брачные танцы, а затем на исполнение скучного ритуала по обустройству гнезда?

Мартин, закусив губу, несколько мгновений смотрел в окно.

— Не знаю. Другие варианты мне в голову не приходит, — сказал он наконец. — Разве только… — Мартин осекся.

— Что?

— Боюсь, что не смогу как следует выразить свою мысль. Надо как-то разобраться в отношениях мужчины с мужчиной и женщины с женщиной. Для меня теперь дружба с Робертом крайне важна. Я ни за что не соглашусь на такую модель отношений с женщиной, которая отбросит Роберта на второй план.

У Джулии перехватило дыхание:

— Именно это обещали друг другу и мы с Гейл! Мы поклялись, что между нами никогда не встанет мужчина. Только после того, как Эллиот обещал не вмешиваться в наши с нею отношения, Гейл согласилась выйти за него замуж.

— Так Эллиот все же женился на ней?! — воскликнул Мартин. — Забавно. Я думаю, одну из сторон привлекли деньги, а другую — возможность иметь детей.

— Да, — согласно кивнула Джулия. — Эллиот понял, почему Гейл настаивала на том, чтобы у нее осталась собственная квартира, чтобы она могла жить своей жизнью и продолжать общаться со мной.

— А в нашем случае это сработает? — спросил Мартин.

Джулия не ожидала его вопроса, хотя он-то и был ключевым и от того, как она ответит, зависело все: либо они смогут преодолеть барьер, либо нет.

— Не знаю, — ответила, наконец, Джулия. — Но других шансов у нас уже нет. Я больше не хочу возвращаться к жизни, в которой двое зациклены друг на друге. Мне нужен воздух, пространство, я не хочу быть зависимой ни от одного мужчины.

— Или женщины?

— Или женщины. Но я не могу жить без мужчин и женщин, хотя всю жизнь и пыталась обойтись без представительниц своего пола. Быть может, если в моей жизни будут присутствовать и мужчина, и женщина, то я смогу удержаться в самой стремнине жизненного потока.

— Нет возражений, — сказал Мартин.

Джулия удивленно приподняла бровь.

— Правда, нет, — повторил Мартин. — Все, что мне нужно, — это покой. И я готов согласиться со всем, что способствует установлению покоя. Если мы сегодня расстанемся с тобой, я совсем не опечалюсь, но тогда покой вокруг меня будет ненастоящим — ибо он воцарится лишь благодаря бегству от жизни. Наверное, ты права. Если бы мы возобновили наши отношения ценой отказа от новых своих связей, то не прошло бы и недели, как мы перегрызли друг другу глотки.

К ним подошел официант, бросил на столик счет и поспешно ретировался. Так напроказивший бутуз убегает прочь, чтобы поскорее спрятаться за маминой спиной.

Мартин принялся изучать счет, что совсем не входило в его привычки. Оба засмеялись этому обстоятельству, расплатились и вышли на улицу. Время близилось к полуночи. Небо кое-где еще озарялось всполохами, но гроза, похоже, прошла мимо. На улицах вновь стало людно — очень многие нью-йоркцы по разным причинам не торопились возвращаться домой.

— Кажется, нам нужно решить еще одну проблему, — сказала Джулия, когда они свернули на восток и медленно пошли по тротуару.

— Ты хочешь сказать, что нам надо решить, куда мы пойдем? К тебе или ко мне?

— А может, ни к тебе, и ни ко мне, — сказала Джулия. — Странно, правда? Сотни раз мы возвращались с тобой вечером домой, и нам даже в голову не приходило, что выбор места для ночлега может оказаться таким трудным делом.

— Есть другие предложения? — спросил Мартин.

— Давай прогуляемся, — ответила Джулия.

Они вышли на Бродвей в районе Семьдесят второй улицы и направились к югу. С каждым новым кварталом здесь начинался новый мир. Анархия семидесятых улиц сменилась добротной архитектурой колониальных времен, главным воплощением которой явилось здание Карнеги-Холла на углу Пятьдесят девятой улицы.

Здесь Бродвей был пустынен, темен, и даже мрачноват. Но впереди уже блистал разноцветными огнями реклам Великий Белый Путь — сердце ночного Нью-Йорка.

Тут было светло как днем. Все пространство между Пятьдесят пятой и Пятьдесят второй улицами было занято секс-шопами, массажными салонами, кинотеатрами, в которых крутили порнографические фильмы, магазинчиками, торговавшими всякой всячиной — от калькуляторов до искусственных половых органов.

Тротуары запружены проститутками, наркоманами, убийцами, сутенерами, тринадцатилетними мальчишками, которые готовы ублажить за деньги седеющих сладострастников, — и полицейскими. Предполагалось, что стоя на перекрестках, блюстители порядка смогут предотвратить распад и гибель человеческой цивилизации.

Мартин с Джулией дошли до небоскреба «Кэмикл Тауэр», остановились и повернулись друг к другу лицом. Именно здесь под Новый Год собираются сотни тысяч горожан, чтобы посмотреть на фейерверки и на несколько часов вернуться в детство. Джулия с Мартином тоже сейчас походили на детей, которые на секунду выпали из развеселого хоровода.

— Ну вот, — сказала Джулия. — Прогулялись.

— Как это место называется? — пытался вспомнить Мартин. — Перекресток Миров, да?

Джулия улыбнулась:

— Помнишь, как мы радовались с тобой в предвкушении переезда в большой город? Нью-Йорк казался нам самым утонченным, самым замечательным городом во всем мире. А выяснилось, что это всего лишь огромная помойная яма. Скопище несчастных людишек, отравленный воздух, шум и разгул преступности.

— Думаешь, нам было бы лучше, останься мы в Симпсонвилле? Если бы я работал преподавателем физкультуры в школе, а ты нянчила детей?

— Кто знает? — ответила Джулия. — Быть может, мы что-то значили бы в жизни, быть может, сумели бы сохранить семью.

— Значит, сейчас мы — никто?

— Сейчас мы — статисты. Семейные статисты, разведенные статисты, статисты-гомосексуалисты, статисты ставшие последователями статистов-гуру…

— Значит, шансов никаких? — спросил Мартин.

— Шансов на что? — переспросила Джулия. — Ты же сам все прекрасно видишь. То, через что мы собираемся пройти, является лишь отражением всеобщего распада и упадка.

— Он не всеобщий, — уточнил Мартин. — Бабба — вне этого упадка. Моя дружба с Робертом — вне этого. Твоя любовь к Гейл — тоже.

— А наш брак?

— Да, наш брак был частью всеобщего распада.

— Так что же, возвращаться к этому безумию?

— Но мы можем попытаться идти вперед…

— Куда? — спросила Джулия. — К тебе? Или ко мне? Или куда-то еще?

— Ко мне, — ответил Мартин. — И к тебе.

И сжал Джулию в своих объятиях.

— Я и впрямь не знаю, что делать, — призналась Джулия.

— А какие еще есть варианты? — спросил Мартин.

Вопрос вначале показался Джулии риторическим, но потом она задумалась всерьез.

— Мы можем вернуться в Огайо и постараться стать нормальными людьми, — подумала она вслух, но тут же отрицательно покачала головой. — Или можем сейчас разойтись в разные стороны, чтобы никогда более не встречаться.

— А что потом? — настаивал Мартин. — Найти себе по новому партнеру и повторить с ним пройденный нами путь?

Джулия кивнула, а потом добавила:

— Может, твой гуру заберет нас в Индию и мы заживем там как в раю?

— Бабба, кстати, собирается на год-другой вернуться в джунгли. Он говорит, что ему надоели крысиные бега.

Джулия рассмеялась:

— Так и говорит? «Крысиные бега»?

Мартин кивнул:

— Ага. Он услышал где-то эту фразу и теперь повторяет ее постоянно. Она для него равно что новая игрушка для ребенка.

— Мартин, нам все-таки нужно что-то решить, — серьезно сказала Джулия. — По-моему, если ты вернешься в нашу квартиру, это будет абсурдом. Как тебе кажется?

— Наверное, — сказал Мартин. — Хотя мне очень хочется. Но я понимаю, что мы возненавидим друг друга за то, что изменили себе.

— Ну, тогда единственное, что я могу предложить — это отправиться всем в деревню и зажить одной коммуной.

— И кто войдет в ее состав? — поинтересовался Мартин.

— Ты, я, Роберт, Гейл и Эллиот, — перечислила Джулия.

— Эллиот?! — переспросил Мартин. — Боюсь, что он мне не понравится.

— Но Эллиот — муж Гейл, Гейл — моя возлюбленная, а я — твоя жена, так что, если тебе хочется быть со мной, то придется смириться и с присутствием Эллиота.

— А Эллиоту, полагаю, захочется, в свою очередь, прихватить с собой любовницу, — подытожил Мартин, обнял жену за плечи, и они пошли дальше, к Восьмой Авеню, где начинались владения проституток.

— Мартин? — спросила Джулия через несколько минут.

— Что такое?

— Что же нам делать? Я имею в виду не конкретно нас с тобой, а всех статистов?

— Не знаю, дорогая, — ответил Мартин. — Это глобальная проблема, а мне сейчас решить хотя бы, гае мы проведем ночь.

На углу Восьмой авеню они свернули на соседнюю улицу, и Мартин разглядел неподалеку красную неоновую вывеску: «Отель «Дикси». Здесь большинство номеров обычно занимали проститутки.

Мартин покрепче прижал к себе Джулию и повел ее к отелю.

— Мы будем ночевать здесь?! — подняла на него удивленный взгляд Джулия, когда Мартин остановился у входа в гостиницу.

— По-моему, замечательное место, — ответил Мартин.

— Но что мы тут будем делать?

— Заниматься любовью ночь напролет и слушать, как за тонкой перегородкой проститутки трахаются с незнакомцами. А утром…

Где-то в другом конце города Роберт в туалете бара сосал член незнакомца.

В двадцати кварталах от этого бара Гейл в четвертый раз за последние полчаса набирала телефонный номер Джулии. Она начинала беспокоиться — наверное, Джулии удалось подцепить себе мужичка на ночь, — и ошибочно принимала беспокойство свое за ревность.

На открытой площадке верхнего этажа небоскреба стоял возле парапета Эллиот и, потягивая мартини, наслаждался одиночеством.

А в просторной квартире, расположенной в одном из старых домов Ист-Сайда, перед телевизором восседал Бабба. Покуривая гашиш, он смотрел на экран, время от времени встряхивая головой и думал о том, понял ли хоть один из тех тысяч людей, которые называли себя его последователями, хоть что-нибудь.

А Земля продолжала вращаться.

Вопрос Джулии повис в воздухе. Мартин не знал, что ответить. Так они и стояли в нерешительности, раздираемые сомнениями — словно ребятишки, которым страшно смотреть фильм ужасов, но оторваться от экрана они тоже не в силах и потому глядят на него сквозь щелочки прижатых к глазам ладоней.

С противоположного тротуара за странной парочкой с любопытством наблюдали две уличные проститутки, споря о том, чем займутся сейчас неизвестные мужчина и женщина. Они побились об заклад на пятьдесят центов и с нетерпением ждали, войдет парочка в отель или нет.