Сначала нужно было сменить личность – это было основной задачей, стоящей перед Андреем. Он отправился в соседнюю систему «Пузырек», где на одной из планет купил себе реалистичный протез левой руки. Механическая кисть была как живой: реагировала на прикосновение и тепло, считывала сигналы с двигательных нервов, и уже через два часа после подгонки под его культю Андрей действовал ей, как живой. Легкий и емкий аккумулятор позволял забыть о зарядке на пару недель. Протез был так хорошо подогнан на руку, а тонкий декоративный браслет умело скрывал место его соединения, что все это вместе позволяло произвести вид полноценной конечности.

Замена протеза глаза вышла даже дешевле: ему подобрали цвет, сделали подвижную радужку, так что зрачок реагировал на освещенность наравне со здоровым глазом. Удалось даже соединить его со зрительным нервом, хотя для этого уже пришлось пролежать пару часов в лечебной капсуле. Ему восстановили мышцы, поворачивающие глазное яблоко, соединили их с высококачественной электроникой, да еще и убрали рубцы на коже лица после ранения. Самым главным было даже не то, что новый глаз видел лучше живого, мог реагировать на инфракрасное и ультрафиолетовое излучение, главным было то, что по команде нейросети он мог менять структуру радужки, как и синтетическая кожа протеза. Андрей потратил за этот специфический заказ уйму денег, но теперь он мог менять свои биометрические показатели за счет этих чудных протезов.

Парень перевел на хранение в надежный стазис-банк центрального мира свою кровь с обрубком руки, и занялся настойчивыми поисками лиц, способных подчистить ему биографию.

Это было не так просто, но в конце концов ему удалось найти таких умельцев. За свои услуги они запросили нехилую горку кредитов, документов пришлось ожидать еще неделю, но все было сделано так, как он и хотел.

После продажи всего имущества и аналитического центра у него было почти два миллиона, из которых теперь осталось менее четырехсот тысяч. Но парень не унывал, все шло по его плану. Теперь он стал Андреем Чи, выходцем из провинциальной системы, обладателем лишь научных баз по нейробиологии, биологии, генетике, биохимии и ксенобиологии. Остальные разученные базы, включая боевые, были, конечно, скрыты. Файлы с цифровыми оригиналами прежних документов гражданина Гроха, а также еще двух паспортов на другие имена из колоний во фронтире он скинул в цифровое хранилище, а код доступа к нему сохранил на свой браском.

* * *

Господин Торин был не только хорошим ученым, но и талантливым администратором, всегда умеющим держать нос по ветру. Еще более тридцати лет назад ему удалось невозможное – он уговорил глав четырех враждующих корпораций их сектора для совместных действий. Это была виртуозно исполненная дипломатическая работа, мало кому удалось бы повторить ее так тонко. Торин действовал методично и настойчиво, с грацией упертого барана стучал в закрытые ворота. Вначале через мелких клерков научных отделов, затем подбирался до их руководителей, все выше и выше донося свой призыв.

Он начал свою научную карьеру под руководством хорошего педагога, терморегуляция млекопитающих, как выбранная тема работы, не сулила большой славы или серьезных научных достижений. Более или менее этот механизм, как один из аспектов гомеостаза, был изучен. Но это было поверхностное суждение, чем больше молодой исследователь рыл эту тему, тем больше вопросов у него возникало. Все яснее и яснее ставилось под сомнение существование единого центра терморегуляции в гипоталамусе. Если его роль в сократительном термогенезе еще можно было принять за убедительный факт, то сложность процессов несократительного термогенеза поражала. Это была прорва, реальная прорва вопросов, ответы на которые нужно было найти.

Торин сделал гору заметок, которые потом систематизировал и показал своему учителю. После этого состоялся важный разговор, предопределивший всю его судьбу.

– Молодой человек, этот нескромный объем вопросов превышает ваши физические возможности по поиску ответов на них. Вам надо реально оценивать свои силы и не распыляться подобным образом.

– Но мне бы хотелось составить более подробную картину этих процессов, разве это не задача настоящего ученого, максимальное стремление к поиску истины?

– Вы правы, юноша, но как говорил циничный острослов: «Всех денег – не заработать, а всех баб – не… перецеловать!». Учитесь не распыляться, и сосредотачиваться на чем-то одном.

Пожилой педагог ласково посмотрел на отважного ученика и попытался иносказательно донести до него свою мысль.

– Для успешной карьеры вам лучше переболеть этой детской болезнью как можно раньше, я вижу, у вас сложилось неверное представление о той роли, которую мы играем. Скажите, кто, по-вашему, ученый в нашем мире, что это за человек? Как вы представляете себе его функцию?

– Ну, это человек, стремящийся к познанию истины, создатель новых законов, открывающий тайны природы и ставящий их на службу интересам человечества…

Профессор буквально помолодел на глазах от этих высокопарных слов, а в его глазах забегали веселые искорки.

– Пороть вас надо за эти слова, решительно пороть, и чем раньше – тем лучше!

«Создатель новых законов!». Зарубите себе на своем курносом носу, что ни один ученый не может создать новый закон природы! Никогда! Он только может выявить закономерности и описать их, этим мы и отличаемся от создателя.

Торин насупился, но внимательно слушал своего учителя, а тот продолжал разнос:

– Теперь по поводу того, чтобы «природу ставить на службу человечества» – это давнее заблуждение, не наступайте на эти грабли. Вы по какому праву отделяете себя от этой самой природы?

– В смысле?

– В прямом! Вы разве не являетесь частью этой самой природы, окружающего мира? Или вы уже вообразили себя духом бестелесным?

– Нет…

– Вот и я о том! А раз мы и есть неотъемлемая часть этого мира, то мы никогда не сможем поставить весь остальной, больший кусок мира себе на службу!

– Вы меня не так поняли…

Старик отмахнулся.

– Все я понял правильно, нужно выбить эту дурь из твоей башки, пока не поздно. Ученый – это словно раб, прикованный к мельничному кругу, мы делаем уйму работы: проводим опыты, строим теории, воздвигаем фундамент науки, поддерживаем и питаем научную среду, воспитываем и готовим следующую смену исследователей, делаем тысячу мелких рутинных дел, но никогда, я подчеркиваю – никогда – мы не сможем изменять этот мир по своим правилам! Научный прогресс, как бы его не воспевали популяризаторы, это всего лишь природный процесс, на подобие эрозии и выветривания почвы…

На несколько минут установилась гнетущая тишина, Торин чувствовал себя так, как чувствует человек, у которого выбили опору из-под ног. Он несколько раз беззвучно открывал рот, пытаясь вступить в диспут по этому вопросу, привести какой-либо важный аргумент в защиту своей позиции, но тут же закрывал его. Он понял, что старик в чем-то абсолютно прав.

Глядя на его страдания, профессор улыбнулся и ласково заговорил:

– Ну, ну, мальчик мой, не стоит эту истину воспринимать так слишком драматично, а то, я гляжу, еще немного, и вы побежите из науки. Побойтесь бога, не для того я в вас столько сил вложил! Все мои слова продиктованы только одной целью – сделать из вас реалиста. Мы, люди науки, не сбегаем от проблем, мы ищем их решение. Конечно, неприятно ниспровергаться с Олимпа на грешную землю, но чем раньше вы прочно встанете на ноги, тем лучше. Я вижу в вас задатки хорошего ученого, внимание к мелочам, стремление быть лучшим, но этого мало. Для успеха должна быть система. Тот объем вопросов, который вы подняли, можно решить лишь силами целой исследовательской группы.

Профессор поудобнее устроился с мягком кресле и продолжил свои увещевания:

– Нужны серьезные, всеобъемлющие исследования природы человека и его сознания. Сейчас мы подбираем крошки со стола Древних, худо-бедно научились копировать некоторые их технологии, так до конца и не понимая природу физических явлений, лежащих в их основе. Мы словно обезьяна в цирке, дающая с дрессировщиком разученное представление: строим гримасы, показываем ужимки, выхватываем у него палку… мы видим готовый результат – аплодисменты зрителей, но фабула номера скрыта от нас. Эти артефакты стали не только нашим богатством, но и нашим роком. Академии, правительства, корпорации – все охотно вкладывают деньги в их исследования, но они забывают главное. То, что эти знания дались Древним путем изучения природы. Нужно свернуть именно на эти рельсы! Шире изучать природу человека, а не пользоваться готовыми схемами, пытаясь понять скрытый смысл их работы.

* * *

Прошло долгих восемь лет после того разговора, Торин перестал быть исследователем, он стал администратором. На границе фронтира, в их секторе, уже несколько лет установилось хрупкое равновесие между четырьмя крупными по здешним меркам корпорациями. Они достигли границ своего роста, в более развитые сектора их не пустят более сильные конкуренты, а местный рынок был уже поделен. Дальнейшее возвышение было возможно только за счет друг друга. Именно в их научные отделы и подавал настойчивые прошения молодой ученый. Он просил поддержки и средства, большие средства на организацию крупной лаборатории. Те исследования, которые он хотел бесстрашно проводить, невозможно было бы сделать в центральных мирах. Лишь на фронтире, где действие законов было условным, а человеческий материал дешев, можно было исследовать природу тела и сознания всем доступными сегодняшней науки методами. Его талант убеждения склонил чашу весов на свою сторону, главы корпораций поверили, что богатеть можно не только на продаже ресурсов и торговли, но и развивая серьезную науку. Доступ им к артефактам древним никто не даст, но если можно повторять изделия древних другим путем, почему не попробовать создать их аналоги?

Было заключено тайное соглашение действовать вместе, не допуская распространения информации о данном проекте. Предпринимались строжайшие меры безопасности. Под объединенную исследовательскую группу «Бесконечность» была выделена отдельная небольшая планета, где построили крупный научный центр – целый город с самым современным оборудованием. Жилье для научных работников, обслуги, охраны. Лабораторные корпуса и загоны для десятков тысяч людей, на которых проводились различные опыты.

Человеческое сырье попадало сюда различными путями, но вот выхода отсюда практически не было. В дальнейшем на их работу обратил внимание столп всего научного сообщества – корпорация Нейросеть. Несмотря на все предпринятые меры безопасности, о проводимых работах вскоре узнали все, кому это было по силам. А силы были таковы, что от четверки завравшихся компашек мокрого места не осталось бы, если бы сама Нейросеть не накрыла их от невзгод своей дланью как зонтиком. Для всех участие Нейросети в этом проекте было как бы юридически не оформлено, но фактически исследователи работали уже именно на нее. Даже четверке основателей что-то перепадало, вероятно, их держали для последующего жертвенного подношения в случае серьезных проблем. Сама же корпорация реализовала на этой базе поиск ответов на те вопросы, которые ей было нужно получить. Складывалось такое впечатление, что всю грязь отдали на «аутсорсинг», а сами по-прежнему оставались белыми и пушистыми.

Начальник кадровой службы Мак Карн оторвался от просмотра файла с личным делом претендента. Молодой ученый с неплохими данными, хороший интеллектуальный уровень, неплохое образование, фанатичная тяга к науке, но и некоторые грешки, которые перечеркнули его потенциал роста. Сейчас он сидел с прямой спиной на краешке стула, нервно сжав скулы и заламывая руки.

– Господин Чи, ваш научный руководитель весьма лестно отзывался о вас, вы же, как я понял, принимали самое действенное участие в выведении этой породы крыс с врожденной предрасположенностью к опухоли спинного мозга?

Андрей горячо кивнул головой, и с вызовом посмотрел на Мак Карна, говоря немного визгливым голосом:

– Да, и очень жалею, что эта поднятая травля в печати погубила большое дело…

Кадровик молчал, а молодой ученый распылялся все больше и больше.

– Как, вот как, вы мне скажите, мы должны изучать процессы в живом организме, если не можем проводить опыты даже на специально выведенных для этого мышах?

Мак Карна опять смолчал, прекрасно зная о конечном результате его работы. Общественность за гуманное отношение к братьям меньшим подняла такую волну негодования к двухлетнему труду Чи и его наставника, что лишила всяческой возможности дальнейшего финансирования их работ, более того, выведенных с таким трудом животных пришлось усыпить, чтобы не подвергать их «страданиям от болезни». Абсурдность ситуации была понятна коллегам героя, ставшего случайной жертвой стихийного безумия ретроградов, но никто не хотел подать свой голос в их защиту, предпочитая переждать и не высовываться.

– Да, но я знаю не только о ваших опытах на животных, что вы можете сказать о той грустной ситуации, когда вы применяли дифронтоксид на своей подруге?

Андрей заерзал на стуле, который показался ему горячим в этот момент, демонстрируя неожиданное удивление, так порадовавшее кадровика.

– Так, так. Неужели вы думали, что мы так оскудоумели, что не проверим всю подноготную перед приемом на работу?

– Мне так и не было предъявлено официальных обвинений, Ниса не стала выдвигать против меня никаких претензий.

– Я знаю, после двух месяцев, в течении которых вы травили ее сильнодействующим галлюциногеном и активно занимались программированием личности, она, наверное, считала вас живым богом?

Молодой ученый закрыл на минуту лицо ладонями, со стороны это можно было принять за жест стыда или раскаяния, но вскоре он убрал руки и гневно посмотрел на Мак Карна с перекошенным от ярости лицом.

– Да поймите вы, наконец, наука не может обходиться без жертв, каждый шаг, каждая ступень по лестнице ее познания имеет свою цену! Если бы среди людей не было тех, кто готов делать эту грязную, но необходимую работу, человечество до сих пор ничего бы не имело! Ничего, ни медицины, ни индустрии, ни сельского хозяйства. Мы бы как дикари лежали бы под пальмой и ковыряли у себя в пупку грязным ногтем.

Наниматель удовлетворился всеми его ответами, такой человек им подходил, поэтому, сделав серьезное выражение лица, он задал простые вопросы:

– Готовы ли вы заниматься этими и другими исследованиями, не опасаясь получить по рукам не только за испытания аллергенов на глазах кроликов, но и стремиться к новым рубежам?

– Готов, всегда готов!

Кадровик хмыкнул и посмотрел пристально.

– Люди, как вы относитесь к тотальному проведению опытов на людях?

Ученый нервно глотнул.

– Исключительно в интересах науки, такое допускаю и считаю правильным…

– Тогда я готов принять вашу присягу, скажу сразу: у нас действует система пожизненного найма. Это неофициальный факт, но уйти от нас вы сможете только ногами вперед. Для работы вам будут созданы все условия, но нам нужны результаты.

– Мне дадут лабораторию? Учтите, я желал бы повысить свой уровень в нейробиологии, проблема свободы воли и мотивации очень важна для меня.

– Пока только лаборантом, но если хорошо себя покажите, то, думаю, и до лаборатории дело быстро дойдет…

Они еще обсуждали мелкие детали, Андрей соглашался и кивал головой. Этот безумный план внедрения в «Бесконечность» пока полностью выполнялся.

Через две недели перелета Андрей в личине нейробиолога Андрея Чи оказался на планете, где самые отъявленные негодяи от науки творили свои безобразные опыты, пытаясь если и не повторить достижения Древних, то хотя бы немного понять природу тех струн, которые рождают музыку жизни. Он прошел целый таможенный контроль, прежде чем попал с челнока на территорию научного городка. Получил пропуск в виде бейджика на лацкан белого халата, небольшую квартирку, дотошного начальника – старшего лаборанта, неплохую зарплату и крепкую цепь с ошейником, которой он теперь был связан с «Бесконечностью».

Ему пока не доверяли ничего сложного: подготовка опыта, объекта и условий натуральных испытаний, ведение надзора за контролем параметров исследования, отчетной документации, а также в меру сил поддержание разговоров с профессором Шницелем. Маленький сухощавый старичок со слезливыми глазками любил долго и нудно говорить о науке и важности их работы. Андрей слушал, открыв рот, и демонстрировал обожание и научное рвение. Профессор привечал молодого ученого, ему стали доверять более важную работу, которую тот старался выполнить с наилучшим прилежанием.

Андрей обходил вечером виварий, один из страдальцев умер и нужно было оформить заключение о завершении испытания. Молодой человек прожил двадцать дней в клетке под действием лекарства, блокирующего усвоение одного из важнейших ферментов в организме. Последние дни парень буквально истекал слизью из всех отверстий, по пенообразованию он мог соперничать с работающим огнетушителем. Тело было погружено на тележку и отправлено в камеру морга, для этой цели здесь использовались дорогие стазис-камеры. Теперь подопытного можно будет препарировать в любую удобную для исследователей минуту.

Парень снял перчатки с рук и отправил их в урну, поправил бейджик на халате и подошел к другой клетке. За стеклянной стеной, в кубе метр на метр, по колено в ледяной воде стояла голая девушка с истощенными чертами лица. Она посмотрела на Андрея своими огромными черными глазами и ничего не сказала. Академик Торин продолжал свои юношеские работы по исследованию механизма терморегуляции, пользуясь представленными возможностями. Поиск группы гормоном, оберегающих организм человека от переохлаждения, был все равно в самом начале. Существующий рецепт изнашивал мышцу сердца за пару недель, хотя и давал устойчивый результат.

Девушка давно не получала питания, ее подкожная жировая клетчатка была истощена, но под действием коктейля гормона она пробыла в камере вторые сутки, и пока не получила ни серьезного обморожения, ни переохлаждения. Ей уже давно была безразлична своя судьба, она из последних сил прижималась голым задом в угол холодного стекла и смотрела на улыбающегося парня. Девушка давно промерзла не только до костей. Казалось, в ее теле замерзла сама душа, и звенела серебряным колокольчиком при движении. Лишь одного хотелось ей в этот момент – лечь и умереть. Но лечь она не могла, после того, как пару раз она падала от истощения и усталости в холодную воду, каждый раз находились силы подняться и продолжить эту пытку.