Сегодня у канцлера выдался редкостный день в его рутинном круговороте: старик решил взять заслуженный выходной и провести его с семьей. Такая возможность для самого занятого в Свободном Союзе человека выпадала редко – порой множество дел приходилось держать на постоянном контроле буквально в ручном режиме. Обычно в такой хороший день старик не разбрасывался, а старался провести как можно больше времени с одним из своих родственников, образ жизни которого у него вызывал вопросы. Чтобы он не отделался дежурными, ничего не значащими фразами, канцлер проводил в общении с ним большую часть дня, чтобы составить полное впечатление о его проблемах и найти наиболее приемлемый способ помощи. Авторитет в семье у канцлера был непререкаемый, и иногда для этого было достаточно простого разговора, который со стороны, возможно, и выглядел как мощная промывка мозгов.

Сегодня в центре его внимания была Олли – одна из младших внучек. Девице было уже за тридцать, а обременять себя узами брака и рожать детей она не спешила, мадемуазель делала карьеру. После неспешного завтрака дед заявил спешащей выбежать по своим неотложным делам из-за стола внучке, что хочет провести этот день с ней. Олли вымученно улыбнулась и заявила, что очень рада его выбору на этот раз, но, может быть, дед уделит свое драгоценное время кому-то другому? Старик с хитринкой усмехнулся.

– Нет, это не может больше ждать, я хочу поговорить с тобой о самом важном в жизни семьи и женщины – о детях.

Девушка еще больше поникла. Почувствовав ее настроение, он спросил, куда она так торопилась.

– Сегодня открывается экспозиция эротической фотографии бывшего Имперского музея, хотелось посетить нетленные творения прошлого и увидеть все своими глазами.

Канцлер задумался.

– Вот и хорошо, вопросы культуры меня тоже заботят, посетим с тобой это мероприятие вместе, а заодно и пообщаемся…

Конечно, охрана не готовилась к этому спонтанному выходу в свет, но отлаженный механизм был способен быстро развернуться в полную силу и обеспечить безопасность главе Свободного Союза в самом сердце Империи людей. Выставочные залы и прилегающие территории были тщательно проверены, личности посетителей выставки установлены, на этот раз даже никого не пришлось нейтрализовать. На всякий случай лишь мягко выперли с мероприятия десяток неудобных посетителей, разбавили оставшихся агентами и согнали несколько журналистских бригад освещать посещение выставки канцлером. Высокий чиновник давно слыл ортодоксом в вопросах искусства, и посещение выставки работ, хотя и уже ставших классическими, но оставляющих вопросы, было бы интересно для рядового избирателя.

Олли, как и все дети в большой и дружной семье, имела счастливое детство, ей уделяли много заботы и внимания, не только стараясь напичкать знаниями, но и приучая к культуре, воспитывали в строгих рамках семейных ценностей. Как она считала, это было даже излишним, ей казалось, что на многие вопросы можно и нужно было смотреть намного проще. Дед слыл в семье настоящим патриархом и жестко контролировал жизнь членов своей семьи. Надо сказать, что даже в вопросах выбора спутника все дети и внуки были вынуждены заручиться его высочайшим одобрением. Домострой в чистом виде. Олли как могла противилась этому насилию, но ничего поделать не сумела. Она желала сделать карьеру модного фотографа и жить самостоятельно, отделившись от семьи. Ее отец и мать были иного мнения и буквально как дятлы стучали с двух сторон ей в голову, каждый раз напоминая о семье, детях. Она уже несколько раз отказывалась от предложенных кандидатов, каждый раз находя отговорки одну нелепее другой. Отчаивавшийся отец Олли обратился к деду, в бой пошла тяжелая артиллерия. Девушка уже предчувствовала непростой разговор и панически боялась своей скорой капитуляции. Семья все-таки выдаст ее замуж на этот раз.

Между тем под тихую ненавязчивую музыку люди прогуливались по залам выставки, любуясь нетленными творениями гениев, и обсуждали между собой как искусство, так и прочие дела. Публика была разнообразной: здесь присутствовали как и завсегдатаи богемы, звезды спорта, известные политики из второй обоймы, так и простые граждане, зашедшие на эту ярмарку тщеславия в надежде хоть на краткий миг поприсутствовать в атмосфере круга избранных лиц своего времени. Сам организатор этой экспозиции лично сопровождал канцлера и давал краткие справки по каждой работе, на которой хоть на краткий миг тот останавливал свой взгляд. Олли хвостиком ходила за молчаливым дедом, лицо которого все больше и больше хмурилось, словно грозовая туча, обещая в скором времени начать метать громы и молнии. Чувства девушку не подвели и на этот раз.

Старик одобрительно кивнул на красиво наряженную черно-белую девочку с глянцевого картона, которая неосторожно выпустила из рук связку воздушных шаров и так умилительно провожала их отчаянным взглядом, что на это нельзя было не смотреть с доброй усмешкой. Давно уже нет в живых и этой крохи, и фотографа, удачно уловившего бесценный миг, а миллионы людей так же радостно улыбались, глядя на этот знаменитый снимок, который не имел никакого отношения к эротике, а попал сюда по большей части из-за двух других работ мастера.

Как жутким контрастом выступала расположенная по соседству следующая работа. Немолодая голая женщина стояла на коленях и широко открыла рот, за ярко накрашенными губами укрылись черные пеньки зубов. Вид потасканной шлюхи не вызывал никаких эротических чувств, а льющаяся струя мочи из верхнего угла фотографии с расположенного там члена, который две молодые мужские руки направляли в сторону этой грязной пасти, делали снимок мерзким до безобразия. Канцлер растерянно посмотрел на безумные от наркотического угара глаза бабы, на то, как она не делает никаких попыток отвести лицо в сторону, а лишь задерживает дыхание, пока моча, наполнив рот до краев, не перетекает по подбородку, и льется ниже, на ее отвисшую рыхлую грудь.

Хозяин галереи воспринял задержку канцлера как заинтересованность работой и тут же дал пояснения, которые от него никто не требовал:

– Работа Уихлиба, называется «Утоление жажды матери».

– Матери?!

– Абсолютно точно, все представленные снимки выполнены в жанре фотодокументалистики, они не подвергались никакой обработке изображения, все абсолютно подтверждается архивными файлами с фотокамер, которые невозможно подделать или изменить. В этом и ценность такого вида работ. Модели именно этой съемки действительно находились в таком родственном отношении, все подтверждается самыми авторитетными искусствоведами…

Канцлер молча кивнул головой и прошел дальше по залу. Он двинулся мимо фотографии затейливо перетянутого бечевкой члена, головка которого была прибита к черному полированному столу блестящим гвоздем, не стал останавливать взгляд на лесбийской оргии в богато обставленной ванной, прошел мимо снимка облизывания двумя прыщавыми девушками конской залупы, и только мельком глянул на истомленное страстью лицо кучерявой мулатки, волосы на голове которой крепкая мужская рука собирала в тугой узел, наматывая на кулак.

Следующая работа, у которой он остановился, тоже не несла положительных впечатлений. Крупный план молодых – возможно, даже очень юных – чуть прикрытых короткими волосками половых губ, и пухлый холмик лобка. На огромной фотографии две пары рук в черных перчатках уродовали молодость и красоту. Лазерным скальпелем на одной из оттянутых половых губ вырезались кружева перфораций, превращая ее в живую салфетку к главному блюду. Дед посмотрел на внучку и махнул рукой на фотографию.

– Скажи, тебе действительно это нравится, ты находишь это нормальным?

Олли смутилась.

– Конечно, автор работы шокирует зрителя, но именно этим приемом он хочет привлечь наше внимание. Сделать все для того, чтобы человек остановился и задумался, чтобы у него возникли вопросы.

– Да какие тут, черт меня подери, могут возникнуть вопросы? Это же издевательство, налицо явное издевательство над человеком!

– Вот именно! Он и хотел показать нам, что происходит издевательство над человеком. Женщина, в силу своей слабости, в нашем обществе мужчин, становится объектом сексуального насилия, порабощения, ее уродуют и загоняют в отведенные жесткие рамки! Мы до сих пор ощущаем это прискорбное явление половой дискриминации, хотя, казалось бы, уже прошли сотни лет, как женщины добились равных прав с мужчинами, но закон так и не начал работать в полной мере! До сих пор большинство важных решений в нашей жизни происходит благодаря узурпировавшей власть кучки женоненавистников. Из числа консулов за последние пятьдесят лет были выбраны только одиннадцать женщин, а на место канцлера ни разу не избиралась ни одна, хотя за это время было очень много ярких и харизматичных личностей, которые бы могли стать прекрасными кандидатками на этот высокий пост.

– Постой, ты говоришь о другом, давай оставим политику в стороне. Поверь мне, у тебя нет шансов победить в этом споре со мной. Я спросил тебя о другом: какое отношение эта мерзость имеет к искусству?

Дедушка указал рукой на снимок в ожидании ответа, люди вокруг замолкли. Олли задумалась на минуту и сказала:

– Это и есть сила искусства – в иносказательной форме донести до нас ужасы неравноправия в человеческом обществе, желание одних людей подчинить и быть выше других, поставить их в зависимое положение…

– Постой, где ты это увидела? Я вижу лишь то, что здесь уродуют тело, какое это имеет отношение к нашему обществу?

Старик обвел рукой всех окружающих его людей и продолжил:

– А вы все ходите, смотрите на это безобразие, пропаганду насилия и мерзкую безвкусицу, и пытаетесь восхищаться каким-то непонятным скрытым смыслом, которого там нет!

В этот момент Олли погорячилась и забыла на минуту, с кем разговаривает:

– Не все так просто. Человеку с улицы нельзя это так легко понять. Дедушка, я понимаю твое раздражение, здесь используются сильные художественные приемы, сама суть идеи оголяться и подается в гипертрофированном виде, чтобы это понять, нужно иметь некоторый опыт, культуру, понимать, на чем основывается то или иное направление, что лежит в основе…

– То есть я, по-твоему, некультурный человек с улицы, необразованный, лишенный вкуса, не имеющий жизненного опыта? Пре-ле-стно, давненько никто не решался сказать мне такое в лицо… Когда я был простым помощником префекта, я этого искусства не понимал, когда я стал консулом, я тоже не понимал этого. И вот теперь, когда я стал канцлером, я тоже этого не понимаю! Так для кого, я хочу спросить, предназначено это, с позволения сказать, «искусство»?

Тут при этих словах подорвался распорядитель выставки. Всплеснув руками, он беспокойно затарахтел:

– Нет, что вы, как вы могли подумать! Уважаемый канцлер, просто, возможно, ваша внучка не так выразилась. Она хотела сказать, что нужно особое состояние души, некоторая легкость в суждениях, чтобы чувствовать себя среди этих образов как рыба в воде. Гении – они такие… порой ставят такие сложные, как правильно сказала госпожа Олли, образы, что для восприятия обычным человеком нужна подготовка, время для того, чтобы подобная атмосфера свободного полета фантазии приняла вас полностью. Я тридцать лет занимаюсь этим направлением и, должен сказать, не всегда точно определяю тон некоторых работ. Вот, к примеру, пользуясь моментом, хочу представить вам следующий шедевр и его автора с юной музой…

К канцлеру подвели крепыша средних лет, с седым ежиком густых волос. Фотограф был одет в изящный костюм, который украсил наградой на лацкане пиджака. Цепкая память старика без помощи нейросети подсказала ему фамилию этого человека, которого он лично награждал несколько месяцев назад за вклад в развитие искусства. Он не мог судить о его истинных заслугах, поскольку физически не был способен проверять весь предложенный помощником список кандидатов – дела были и поважнее. Теперь ему выпала возможность увидеть старания труженика культуры своими глазами. Распорядитель рассказал, что кроме шедевров прошлого на выставке присутствуют лишь две работы современных авторов. Лучшие из лучших. И высокохудожественный снимок Варта носит лаконичное название «Плоды любви», насладиться просмотром которого он и предлагает.

На краю мягкого кожаного кресла, подложив под себя ноги, сидела молодая мужская задница, ее очко зияло после секса и вспухло лиловыми буграми по краям, из дыры тянулась струя липкой спермы, капая на безволосую мошонку, а с нее на сморщенную розовую подошву ног юноши. Канцлер побагровел от ярости.

– Дерьмо собачье это, а не плоды любви! Где ты тут любовь увидел?

Крепыш вздрогнул от крика канцлера и недоуменно посмотрел по сторонам, старик же сильно ткнул его пальцем в грудь и спросил:

– Ваша мать еще жива?

– Да.

– Тогда очень жаль, что она может видеть это, приношу ей свои искренние соболезнования! Дожить до того, чтобы понять, что ее сын – дегенерат, это, вероятно, было для нее очень сильным ударом!

Фотограф промолчал, а Олли посмотрела на стоящего рядом с ней юношу, разодетого как кукла, с красивой прической, чистым лицом, пухлыми розовыми губами и бирюзовым цветом глаз. Она зарделась, залюбовавшись на его красоту, и тут же подумала о том, что, к сожалению, тот явный гомосексуалист, раз слишком следит за собой. Парень поправил изящным пальчиком завиток волос за ухо, в котором торчало сразу три серьги, и надул обиженно губки. Ему не нравился разнос канцлера, который тот учинил его дорогому дяде. Крепыш долго о чем-то переговаривался со стариком, они жарко спорили, а потом фотограф громко сказал:

– Вы не имеете никакого права так говорить о моей работе! В конце концов, я офицер, я воевал на фронтире пять долгих лет, защищал наш Свободный Союз от арахнидов… Искусство – это мое призвание, мои работы – это моя жизнь, и я легко отдам ее для того, чтобы отстоять свои идеалы. Дайте мне пистолет – я застрелюсь тут и сейчас! Умру, но не сдамся и отстаю право художника видеть этот мир своими глазами!

– Пустозвон и демагог! Я еще раз тебе говорю: это никакая не любовь, это – извращенная животная похоть, порожденная пресыщением, вседозволенностью, распущенностью, и не более! Любовь может быть только между мужчиной и женщиной, и я не позволю марать, втаптывать в грязь это высокое чувство, которое ты, как и прочие бабуины, возможно, и не испытал ни разу в своей поганой жизни. И потому в бессильной злобе, неудовлетворении пытаешься находить успокоение в том, чтобы издеваться над этим величайшим даром человеку, и подобно слепцу, ничего не смыслящему в цветах, называешь белое черным, а черное – белым.

– А я еще раз вам, господин канцлер, повторяю: это мое право любить того, кого я сочту нужным, мое законное право. Которое вы, между прочим, обязаны оберегать…

– Как ты прикажешь мне оберегать то, чего не может быть в принципе? Жалкий жопник, импотент, у которого член на здоровую женщину и не поднимется никогда, который не сможет зачать и воспитать детей. Какая польза от тебя и тебе подобных для общества? Ты говоришь мне, что я испытываю к вашему «брату» ненависть? Не надейся, это будет сильным преувеличением! Да я всего лишь просто презираю вас, тварей…

Девушке стало стыдно за себя, за то, как дед позорит ее, в ней начало скапливаться негодование. Журналисты снимали спор канцлера с фотографом, сегодняшняя выставка будет долго обсуждаться в культурном обществе Столицы. Варт держался молодцом и смело отбивался от всех нападок злобного старикашки, которого нельзя было переубедить. Он понял, что этот скандал станет звездным часом в его карьере, и такую возможность нужно было раскрутить на всю катушку.

Канцлер повернулся к камере.

– Вы знаете, как мало я говорю о своей семье, стараюсь не выпячивать детей, внуков. Большинству из них не хватает звезд с неба и живут они обычной жизнью. Но я должен сказать, что люблю их всех и желаю им самого лучшего, того, что только может пожелать отец и дед… С моей дорогой женой, которая, к сожалению, пять лет назад оставила меня, мы прожили в счастливом браке сорок два года, она подарила мне четверых детей. Не все было гладко, как и в каждой семье, хватало трудностей. Но я ни одного дня не жалел о том, что у меня есть семья, дети, близкий любимый и любящий человек. Это были самые счастливые годы в моей жизни, и я желаю каждому испытать подобное высокое чувство. Любовь окрыляет: слабого делает силачом, трусу дает храбрость, отчаявшемуся дарит утешение. Одного только, к сожалению, не может дать любовь, а порою и отнимает последний разум – способность трезво мыслить.

Канцлер усмехнулся и его смех искренне поддержали зрители выставки.

– Так вот, любите и будьте любимыми, но разум не теряйте. В отношении же этого балагана могу сказать следующее. Я, как мужчина, и далеко не ханжа, уж поверьте мне… Не увидел здесь ровным счетом никакой высокохудожественной эротики. Вся эта заумная хрень, которую мне наговорили, лишь жалкая попытка воздвигнуть ширму для отвода глаз, чтобы мы не увидели нелицеприятную картину, свойственную нашей культуре последнее время. Это касается не только фотографии, это мы видим и в новинках головидео, изобразительном искусстве, литературе… Когда полную бездарность и низкопробную мерзость, дешевку нам пытаются выдать за «элитарность», прикрываясь при этом так называемым «особым взглядом» художника. Настоящая культура, как и настоящая любовь, делает человека лучше, а не опускает его до скотского уровня. Нет никакого достижения в том, чтобы порвать жопу, а потом снять это на камеру, выставив за «откровение» и «новый взгляд». Что здесь нового? Чем я духовно обогатился на этом мероприятии? Узнал о том, что некоторые из наших сограждан подобны животным, или, по крайней мере, ничем от них не отличаются? Так это я знал и ранее, в этом для меня нет ничего нового! Как и нет ничего нового в том, что настоящее искусство требует огромной работы мысли, напряжение всех душевных сил, траты энергии, времени, а самое главное – горячего желания работать над собой, подняться над своим животным началом и стать настоящим творцом. Способны ли на это вот эти так называемые «мастера»? Сейчас, к слову, вспоминаю этого идиота, Орка Одноглазого…

Устроитель выставки решился поправить канцлера:

– Возможно, вы имели в виду Орка Червоглазого?

– Тьфу на него, возможно. Не помню, как зовут этого идиота, между прочим, академика живописи! Который, как вы знаете, ковырял пальцем в заднице, а потом размазывал дерьмо по холсту. И что вы думаете? Это выдавалось за искусство высшей пробы! Его «картины» стоят миллионы! Когда я потребовал запретить покупку за государственные деньги этой мазни в Национальную галлерею, меня назвали ретроградом и душителем свободы. Поразительно, у меня порой просто нет слов! Не слушайте никого. Для того чтобы понять настоящее искусство, вам не потребуется заканчивать академию, истинную красоту вы почувствуете сразу и без всяких подсказок. Вам не придется для этого «воспитывать» свой художественный вкус. И как показывает практика – хорошая вещь в рекламе не нуждается. Также простой и ясный совет мне хочется дать нашему молодому поколению – больше думайте своей головой!

Канцлер развернулся, и толпа расступилась перед ним, Олли заторможено пошла следом. Возле самого выхода дед остановился. Он взглянул на еще одну работу – «Поединок на шпагах». В правом нижнем углу стоял спиной голый парень в одних кружевных черных чулках, он держал в руке дорогую шпагу и повернул к зрителям лицо. Все его тело было напряжено и вытянуто как струна. В верхнем левом углу на него шел его поединщик, тоже со шпагой и тоже в одних чулках, только белого цвета. Его член был возбужден и стоял колом. Канцлер мотнул головой, словно отгоняя наваждение, и прошел к лифту. Олли поплелась следом, там дед взял ее крепко за руку, как он обычно делал всякий раз в лифте, и уставился на мелькающие цифры табло. Девушке стало противно, словно ее держит за руку мерзкая жаба, и она попыталась вырвать свою конечность. Дед недоуменно посмотрел и усилил хватку, не отпуская ее, пока не раскрылись дверцы лифта.

Старик сел во флаер, следом в соседнее мягкое широкое кресло села рассерженная внучка. Дед посмотрел на нее и спросил удивленно:

– Олли, что с тобой, ты плохо себя чувствуешь?

– Нет, ничего, все нормально… Если не считать того, что ты только что мне всю жизнь поломал. Все мои друзья теперь будут смотреть на меня, как на прокаженную, после этих твоих нападок на свободное искусство. Возможно, со мной и будут здороваться, может быть, даже фальшиво улыбаться, как и раньше, словно ничего не случилось, а за спиной будут презирать и считать ничтожеством.

– П-ф-ф… Ну ты скажешь тоже.

Дедушка раздосадованно покачал головой, а взрослая уже внучка делала отчаянные усилия, чтобы собрать всю волю в кулак и не расплакаться. Она была уверена, что после сегодняшней выставки ей никогда уже не сделать карьеру успешного фотографа, стать независимой, отделиться от семьи и жить по своему разумению.

– Ничего я тебе не сломал, а вот ты сама вполне себе можешь ее поломать. Серьезно, тебе нужно выкинуть эту чушь из головы и определиться в жизни.

– Ты считаешь, что я ничего не смогу добиться в жизни сама?

– Бога ради, Олли, конечно, сможешь! Разве я об этом тебе говорю? Сможешь ты стать фотографом, если так хочешь, но с чего ты взяла, что тебе это нужно? Для чего?

– Как это для чего? Я хочу быть успешной, состояться в жизни как личность!

– Так состоись как личность в семье, в детях…

Внучка обиделась на эти слова, и как маленькая начала ногтем ковырять обивку кресла.

– Я хочу быть независимой.

– Так не бывает, мы все от кого-то зависим…

– Ну ты же не зависишь, ведь можешь делать все, что захочешь?

Канцлер помрачнел.

– Нет, и я не могу делать все, что захочу. Такой привилегии нет ни у кого в нашем мире.

Олли помолчала минуту, задумавшись о чем-то, а потом спросила:

– Ты не боишься испортить свою политическую карьеру такими гомофобскими высказываниями, не опасаешься, что от тебя отвернутся избиратели после сегодняшнего скандала?

Старик презрительно фыркнул.

– Ты ничего не понимаешь в политике. Одни, возможно, и проклянут, зато другие начнут носить на руках, и это только кажется, что их забитое меньшинство, поверь, это не так. Для политика главное – занять позицию и отстаивать ее до тех пор, пока он не поменяет ее на более выгодную. Гораздо опаснее не иметь позиции, или, не дай бог, не иметь возможность донести ее до избирателя.

– Какой же ты лицемер… я заметила, к твоем сведению, как ты после этой жаркой речи уставился на эту красивую попку и ножки!

– Какие ножки?

– В чулках!

Олли торжествовала, ее глаза горели от того, что она своей догадкой ввела старика на секунду в ошеломительное замешательство.

– А-а, это… Это имеет прямое отношение к нашему разговору, но давай не будем стоять на месте, нужно куда-нибудь трогаться. Ты где советуешь пообедать? Какое сейчас самое модное и пафосное место среди богемы?

– «Зубр» – одно из самых популярных заведений, хотя, мне кажется, там несколько все академично.

Канцлер дал указание охране и кивнул внучке головой.

– Прекрасно, там и продолжим наш разговор.

Когда они подъехали и охрана доложила, что безопасность обеспечена, канцлер вышел из представительского флаера и посмотрел на фасад ресторана. Заведение было ему знакомо. Когда-то давно он был помощником префекта этого округа столицы и до него стали доходить странные слухи. Под ореолом таинственности сообщали, что в одном ресторане избранным гурманам могут подать блюдо из человечинки. Молодой чиновник не поверил, да у них тогда запросто могли убить прямо на центральной улице, случались и крупные ограбления средь бела дня домов известных людей, прочие излишества, но чтобы такое преступление, свойственное какому-нибудь фронтиру, и творилось здесь, в Столице? Смешно вспоминать, какую он тогда целую спецоперацию развернул для установления истины. Человеческую плоть действительно здесь ели, причем под большим налетом таинственности, только для «избранного» круга и по протекции. Но, как оказалось, это были всего лишь клонированные ткани. Живых людей для еды никто не резал, и ресторан действовал с юридической точки зрения вполне законно. Владельцы лишь выбрали такую схему для привлечения богатых клиентов, которые, впрочем, не знали о истинном происхождении мясных блюд на их столах, и, возможно, могли сильно оскорбиться и почувствовать себя обманутыми. Канцлеру было мерзко вспоминать об этом – у него в прошлом было несколько товарищей, завсегдатаев этого заведения.

Деда с внучкой проводили в отдельный зал к накрытому «столу». Канцлер сел в удобное кресло и посмотрел на голую девушку, лежащую на низкой стеклянной столешнице. Мускулистая особа была одета в одни наушники и, улыбаясь гостям, слушала музыку, слегка покачивая головой в ритм задорной композиции. Между ног и налитых грудей стояло по пиале с соусом, а почти все тело было накрыто кусочками различный морских гадов, которые гурманам предлагалось брать серебряными щипчиками.

«Раньше здесь ели людей, а теперь едят на людях», – подумал канцлер, и спросил Олли:

– Часто тут бываешь?

– Нет, подруга показала это место, я где-то раз в месяц сюда заглядываю.

– Понятно…

Канцлер взял осторожно щипцами кусочек красной рыбы с белой груди девушки и обмакнул в соус.

– Деда, ты обещал рассказать мне, почему вы с родителями решили сделать меня несчастной и не хотите оставить в покое. Я хочу жить жизнью свободного человека и сама решать, выходить ли мне замуж или нет, а также стоит ли мне рожать эти орущие куски мяса или не стоит!

– Как мерзко ты говоришь о детях! Постой, все ли нормально с твоей головой, если у женщины твоего возраста в ней сидят такие мысли? Ведь тогда все еще хуже, чем я предполагал ранее…

– И что теперь? Вы насильно отведете меня под венец или запрете в лечебницу, где принудительно будете осеменять как породистую лошадь?

– А если я расскажу тебе о том, как много в этом мире будет зависеть от твоего еще нерожденного чада?

– Так уж много?

– В его руках будет дальнейшая судьба всего человечества.

Олли посмотрела на предка, предок ни капли не был похож на шутника в этот момент. Старик буравил ее стальными глазками, губы его были напряжены, лицо сузилось и придавало ему вид хищной птицы. Девушке стало неприятно, она отвела взгляд в сторону, и для того, чтобы чем-то занять себя, принялась за полоски желтого морского моллюска.

Официант налил им выпить, и канцлер указал ему рукой на выход, дав понять, чтобы он закрыл за собой дверь. Парень поклонился и вышел, оставив их наедине. Старик посмотрел на «стол», девушка улыбнулась в ответ и закрыла глаза, полностью окунувшись в мир музыкальных звуков. Канцлер откинулся в кресле и приготовился говорить.

– Я постараюсь тебе все разумно объяснить, но для этого будет недостаточно просто рассказать о твоей роли в предстоящих событиях, мало будет и разговора о моей жизни и о том деле, которому я посвятил столько времени. Если говорить о нашей семье, предках… тебе многое пока неизвестно. Но я начну, наверное, вообще с истории нашей цивилизации, чтобы ты увидела всю картину полностью и смогла сделать правильные выводы.

– Все настолько серьезно?

– Да, гораздо больше, чем тебе кажется, но мы все плывем в одной лодке и должны действовать в общих интересах, чтобы у нас могла быть надежда на будущее… Итак, три планеты. Всего лишь три небольших планеты стали теми зернами, из которых проросла обновленная человеческая цивилизация после долгой череды темных веков. Три мира почти одновременно достигли уровня космических полетов и нашли артефакты, позволившие им применять и использовать технические достижения ушедших предков: нейросети, двигатели для межзвездных перелетов и образцы ИИ. Они стали основой Империи, Империи людей, которая словно жадный и голодный молодой зверь кинулась поглощать и осваивать новые колонии, остатки технологий, ресурсы в десятках и сотнях звездных систем. На многих из них были люди, такие же, как и мы, представители нашей расы. Пускай не все они находились на высоком уровне развития, одичав, порою они были подобны грязным варварам. Но это были люди. За какой-то миг по историческим меркам Империя разрослась вширь и увеличила свою численность в десятки тысяч раз! Мы впервые вступили в контакт с теми, кого можно было с натяжкой назвать инопланетянами: Джоре, маньяками кибертехнлогий, восславляющих Великую Шестеренку, и Агарфов, поклоняющимся дровам и ставящим себя выше других. Три расы имеют больше схожести, чем различий, даже способны иметь общих детей, но каждая из них ревностно оберегает свой образ жизни.

– Мне это известно.

– Хорошо, но я прошу тебя дослушать мой рассказ до конца, это не займет много времени.

Девушка охотно кивнула головой, и отправила в рот очередной кусочек.

– Я продолжу… В дальнейшем оказалось, что эпоха дикого освоения космоса подошла к концу, нарастали тенденции, при котором дальнейшее расширение Империи в едином формате стало невозможным. Официально заявлены ограничения, связанные с договорами о разграничениях с двумя дружественными расами, а также из-за арахнидов. Мол, за пределами обжитого сектора их активность заметно возрастает… Это так, но это всего лишь часть правды. Когда Империя доживала последние годы своего могущества, ее корабли обнаружили нашу планету в самую последнюю волну колонизации.

– Ты имеешь в виду планету, на которой жил кто-то из наших далеких предков?

– Нет, вся наша семья полностью с этой планеты, мы все члены одного хоть и разросшегося клана, но чистоту своей крови за эти годы сохранили.

– Вот как? Теперь мне становится понятно, почему мой выбор знакомств так ограничивали с самого детства, а после подсовывали женишков на свой выбор!

– Именно, и я объясню тебе причины.

– Уж постарайся придумать что-то правдоподобное!

Олли буквально трясло от гнева. Но старик был невозмутим.

– На нашей Родине, на которой мне так и не удалось побывать, очень бедные ресурсы. Люди издревле селились ограниченными группами, мало допуская чужаков на свою территорию. Часто межу обозначали колья с насаженными на них головами незваных гостей. Когда пришли имперцы и объявили их своей колонией, это не вызвало поначалу никакой радости. Множество местных родов сгонялось с удобных обжитых мест в никуда, обрекая на гибель. Кому они были нужны на чужой земле? Их не убивали просто так, ради удовольствия, но никто не считался с их жизненными интересами, ведь все было уже давно поделено. Разрыв в технологиях и вооружении был так велик, что дикари не имели никаких шансов отстоять свои интересы. Множество из наших земляков погибло в эти годы…

– И?

– И, тем не менее, все обернулось в нашу пользу. Корпорация-владелец не смогла получить большой прибыли от бедных разработок на планете. К нашему счастью, там не было никакого стратегического сырья. Оставались только люди, и люди хорошего качества – здоровые, сильные, отважные. И что самое важное – с высоким уровнем интеллекта. Постепенно это стало доходить до местных, и одним из первых понявших, что коллобарация – есть единственный выход из той тупиковой ситуации в никуда, был наш предок, князь Адриан. Если не можешь противостоять какому-то процессу, постарайся влиться в него, хотя бы на правах участника, а не жертвы, а еще лучше – возглавить самому. Многие его ненавидели и проклинали за это, но он действовал решительно: с поддержкой завоевателей ему удалось укрепить свою власть над соседними кланами, он стал поставлять в Империю «добровольцев» на военную службу, а крохи-платы за свои услуги оборачивал в знания и технологии пришельцев. Когда единицы из завербованных дикарей спустя годы возвращались домой, уже обученные в Империи, установившие себе нейросети, имеющие опыт жизни в цивилизации, да еще не с пустыми руками… Некоторые даже благодарили его за этот предоставленный шанс. Тогда и произошел перелом: люди поняли правоту Адриана и его единственно правильную стратегию.

– Так наша семья еще и предатели, теперь понятно, почему вы это скрываете!

– Мы скрываем, мы, запомни это, ты – тоже часть семьи! И делаем все правильно… Меж тем Адриан переправляет в Столицу тогдашней Империи своего малолетнего сына, а сам гибнет в скором времени. Этим малолетним сыном и был тот юноша в чулках, которого ты видела на выставке. Ему удалось с отличием окончить военную академию и поступить на службу в гвардию, куда после он и перетащил многих из своих земляков. В настоящее время гвардия традиционно комплектуется из горцев, и это их право уже никто не оспаривает. Сам он был блестящим офицером и знаменитым дуэлянтом, любимцем женщин, и на первый взгляд обычным прожигателем жизни. Его противником на снимке был другой известный бритер Столицы, но человек с другими сексуальными пристрастиями, поэтому фотограф и обыгрывает эту идею в скандальном снимке своего времени. Поединок прежде всего имеет в виду битву двух взглядов – черного и белого, нормы и патологии…

– Понятно, но почему мне это не было известно?

– Все упоминания об этом с большим трудом подтер из свободного доступа его праправнук – мой знаменитый дед Асван, я расскажу о нем позже. В те годы наш род полностью переселяется сюда, и мы становимся имперцами в полном смысле этого слова. Так гвардейский офицер исполнил завет отца Адриана и выполнил свою главную роль. Члены нашей семьи продолжали жить обособленной группой, но активно работали над тем, чтобы получить могущество и реальную власть в руки. Империя же постепенно приходила в упадок – это все более отчетливее стало видно в Столице, словно ожидая неминуемого краха, ее жители вели себя как собаки, сорвавшиеся с цепи, и впадали во все большие излишества. Количественный рост прекратился, и теперь должны были произойти новые, качественные изменения.

– О чем ты говоришь, об упадке Империи?

– Да, как сказал мудрец – проходит время, все вокруг меняется, нет смены лишь человеку и его мышлению: он такой же завистливый, злой, бессердечный и неугомонный, как прежде! Закончился период первичного накопления капитала, несколько крупнейших корпораций поделили все, что только можно и нельзя. Все, до чего смогли дотянуться их загребущие лапы. Более слабые были разорены и поглощены, доступ к базовым технологиям и основному доходу перекрыт для возможных конкурентов. В руках всего лишь нескольких семей оказались все ресурсы человеческой цивилизации. И тогда они поняли, что даже ширма в виде императорской власти может быть отброшена в сторону. Империя в скором времени была реорганизована в Свободный союз. Ценой относительно малой крови, надо сказать.

– И кто эти семьи? Наша, конечно, тоже к ним относится?

Канцлер горько улыбнулся и посмотрел куда-то вдаль.

– Нет, наша роль была не так велика, и нам еще, ко всему прочему, пришлось яростно бороться за то, чтобы иметь возможность верно служить этим семьям, выполняя множество грязной работы. Они – хозяева денег, я это так называю, хотя сами деньги тут не имеют никакого значения, финансы – лишь один из инструментов, которыми пользуются эти люди для поддержания своего могущества. Им удалось узурпировать доступ к тем технологиям, о которых я говорил, что они составляют основу всей нашей цивилизации. Нейросеть владеет самыми продвинутыми базами, и ограничивает их распространение, путем борьбы с копирайтом. Только им принадлежит технология записи кристаллов с базами знаний. Кристаллы ИИ с лучшими показателями перепрошивают в их же специализированном подразделении, поскольку язык предтеч строго засекречен, и доступ к нему имеют только специалисты этой корпорации. А все вновь создаваемые программы нужно делать с учетом их запатентованного стандарта. И это стало обязательным правилом в отрасли. С двигателями, обеспечивающими гиперпереход, решили еще более изящно: для их надежной работы нужны небольшие по объему приборы, обеспечивающие ориентацию в пространстве, производство которых монополизировала корпорация «Звездный путь». Мало того, они сознательно делают их таким образом, чтобы исправно работали только определенное время налета. Перевели их в категорию расходников. Таким образом, эти семьи оказались единственными победителями, и с тех пор им принадлежит все! Весь бизнес, что существует помимо этого, не имеет и никогда не получит никакого доступа к этим технологиям. Чтобы получать прибыль, они идут на всяческие ухищрения и промывание мозгов населения. Вбрасывая такие идеи как феминизм, сексуальную распущенность, переменчивую моду на яркие вещи и бытовую технику, жажду к путешествиям и спорту. Весь «гламур» щедро кормится на их деньги, пропагандируя тот образ жизни, который служит источником их прибыли.

– Каким образом идея феминизма может приносить им доход?

– Очень просто: раньше женщина занималась лишь домом и детьми, она не была активным участником карусели потребления, семьи были большими и крепкими. Теперь перед девушкой стоит цель получить профессию, работу, соответствовать требованиям общества потребления. Отказ от семейных ценностей ведет к удвоению этого потребления: двум людям, не живущим вместе, нужно два жилья, два транспортных средства, две кровати… Дети мешают женщине тратить время и силы на карьеру, зарабатывание денег и шопинг, а ведь она должна купить десять модных сумок, две дюжины штанов с модной в этом сезоне расцветкой, и столько же красивых флаконов с ультрасовременными ароматами духов из последней коллекции! Мужчине просто необходим универсальный тренажер, кроме спортивного флаера он должен купить дорогой горный велосипед, и если парень не последний неудачник в жизни, то пару раз в год он просто обязан оттянуться на дорогом курорте в соседней системе. Если человек не живет по этим каноном, то он чувствует себя выброшенным на обочину жизни. Отсюда же ноги растут и у пропаганды гомосексуализма, и прочего непотребства. Вся эта борьба за права извращенцев нужна лишь для того, чтобы кто-то имел возможность потуже набить свой карман.

– Не может этого быть, чтобы всему обществу навязывали чуждые ему идеи, я не могу поверить в это. У нас же есть конституционные права и свободное волеизъявление граждан, мы же избираем политиков, которые должны отстаивать наши интересы!

– Ты просто наивный ребенок, слишком подвержена чужому влиянию и не хочешь замечать очевидные вещи…

– Какие вещи я не замечаю?

– Все, начиная от простого фермера на фронтите, его нанимателя, администрации на местах, полиции, судей, армейских и генералов, и кончая канцлером в Столице. Мы все всего лишь рабы с иллюзией свободы. Рабы давно выстроенной раз и навсегда системы.

– Это правда, что ты на самом деле не руководишь Союзом?

Дед грустно кивнул головой.

– Руковожу, но с самого начала поставлен в жесткие рамки тех правил, которые выгодны этим семьям. Они могут позволить себе не заниматься текущими делами лично, отдав рутину под управление какому-нибудь талантливому нищеброду.

– Разве наша семья – нищеброды?

– Да, если сравнивать масштабы, то на их фоне между мной и бедняком с окраины можно ставить знак равенства. У нас нет доступа к основному доходу, мы все живем за счет должностей. Но хотя моя должность позволяет вас всех неплохо обеспечивать, из нашего рода никто не голодает.

Канцлер подмигнул внучке и взял щипчиками еще один кусок рыбы. Олли была потрясена, она сжала кулачки.

– Как же так, ты же можешь рассказать об этом людям, тебе обязательно все поверят, народ любит тебя, что бы кто ни говорил!

– Конечно, и сразу похоронить этим все планы нескольких поколений нашей семьи?

Олли стала обдумывать следующий вопрос, в голове у нее крутилась какая-то мысль, но она ее не улавливала, поэтому спросила о том, что ее волновало больше всего:

– Так и почему наша семья хранит чистоту своей крови и не ассимилировалась за эти годы?

– Наша кровь одновременно и наше проклятье, и наше самое сильное оружие. Только благодаря ей мы обеспечиваем свое выживание долгие годы. Множество родов и кланов за это время канули в лету, а мы живем, значит все делаем верно, правильно…

– Но за это приходится платить?

– Еще как. Плата сурова и не ограничивается, как ты думаешь, только выбором спутника жизни. На Родине нас было около пятьсот человек, это минимум, необходимый для выживания, при меньшей численности закрытой группы людей в ней накапливается большое количество патологий, передающихся от родителей к детям, и весь род хиреет и вымирает без притока свежей крови. Даже сейчас наши женщины за свою жизнь успевают родить не более четырех относительно здоровых детей, многие беременности просто приходится прерывать на ранних стадиях. Раньше таких деток рожали и уносили в горы…

– Так зачем же так издеваться, ради каких-то старых догм и традиций? Я ничего не понимаю, зачем все это тогда?

Дед начал ответ издалека:

– Про Джоре я не могу ничего сказать, у нас действительно нет никакой информации на этот счет, но про Аграфов ты должна знать. У них очень высокий процент жителей центральных миров, обладающих пси-способностями.

Брови на лице Олли резко взметнулись вверх.

– Так у нас в семье… но у меня нет никаких пси-способностей!

– У человечества очень редки случаи рождения пси-активных детей, наш клан – единственный, где постоянно рождаются подобные дети. И их способности на порядок выше, чем даже у самых сильных эльфов. Но, к сожалению, только среди мужчин, и то далеко не всех, порою нужные способности появляются через два-три поколения.

– За все расплачиваются женщины, и приз достается мужчинам, как это мне что-то напоминает!

– Мы любим и заботимся о наших женщинах, всех их стараемся окружить заботой и вниманием, ты же прекрасно это знаешь, как сильны наши семейные ценности!

– Еще бы, при таких условиях…

После такого откровения Олли еще больше расхотелось выходить замуж и рожать каких-то детей, тем более больных. Она забралась с ногами в кресло и, обхватив руками колени, ушла в себя. Дед же посмотрел на девушку, обложенную с ног до головы дарами моря, и медленно провел пальцами по нежной коже щеки. Девушка открыла зажмуренные глаза и посмотрела вопросительно на него.

– Ты просто красавица.

Она недоуменно свела брови, давая понять, что из-за наушников не слышит его слова.

– Не делай глупости, а продолжай лучше делать вид, что слушаешь музыку. Тогда я, возможно, пообещаю тебе, что сделаю вид, будто верю в это…

Девушка замерла на секунду, а потом легонько кивнула и снова зажмурила глаза.

– Умница, такая смышленая, не то что моя внучка. Упустил я с ней, ох, упустил. Мой недочет…

Когда Олли вернулась к реальности, она спросила дедушку об этих загадочных способностях:

– И какие они? Что мы можем?

– Совершенно разные: некоторые абсолютно бесполезны, или, вернее, мы так и не смогли найти им достойного применения, другие очень и очень важны. Хорошие боевые способности, у нас несколько раз рождались военные гении, так наш род в прошлом получил княжеское звание над несколькими другими соседними кланами. Одни могут двигать довольно массивные предметы, другие читать мысли…

– А ты?

– Я вижу равновесие.

– Это как?

– Сложно объяснить это чувство. Словно попытаться незрячему рассказать о цвете глаз любимой женщины. Я в основном использую эту способность для переговоров, мне удается безошибочно найти компромисс даже в самых трудных случаях. Это очень помогло мне в начале моей карьеры, и благодаря этому, а также поддержке семьи, я быстро пошел в гору.

– А мой отец?

– Он – минусовой, моему младшенькому сыну не досталось способностей, но он с лихвой нахватался недостатков. Таких мужчин у нас большинство, их пси-способности не проявляются, но они могут передавать их своим детям.

– Да?

– Да, он жутко косноязычен с самого рождения, а еще у него абсолютно нет слуха, но его невозможно в этом переубедить. Скажи, он по-прежнему горланит песни, когда моется в душе?

Олли немного усмехнулась, вспомнив глупую привычку отца.

– Только и всего, удается расплатиться только такими мелкими недостатками?

– Как сказать, если физическое уродство видно сразу, то невозможно сразу понять то, что творится в душе человека. Мой старший брат был очень красив, силен, ему пророчили хорошее будущее. Но в двадцать лет он стал резать себя. Просто закрываться от всех где-нибудь и резать… Кончилось тем, что мы ничем не смогли ему помочь. А я с самого рождения стал просто прибежищем всевозможных страхов: замкнутых пространств, выступлений на публике, насекомых, громких разговоров. Скажу прямо: это все не содействовало той роли, для которой меня готовила семья, но у меня не было выбора и пришлось очень много над собой поработать. Я не смог победить эти страхи, но научился контролировать и жить с ними. До сих пор, к примеру, для спуска в лифте мне нужен попутчик, которого я могу взять за руку. Так раньше делала моя мать, чтобы я не волновался… А вот подниматься вверх почему-то совсем нестрашно! Ты не знаешь почему?

– Не знаю… Так ты говоришь, что не хотел стать политиком и тебя заставила семья? Как же тогда ты после всего этого хочешь продолжать этот кошмар и меня загоняешь в клетку?

– Ты правишь, но и тобой правят! Меня воспитала наша семья, я ее плоть и кровь, и я должен защищать ее изо всех сил. Можно даже не говорить о том, что нас с тобой просто бы не было, если бы не было нашей семьи. Возможно, и жила бы какая-то Олли на родной планете, пасла босиком в горах тощих коз, а ее старый дедушка уже давно бы подох от голода и болезней в холодной лачуге, и про него уже все бы давно забыли. Включая и Олли, которая была свободной и независимой. Но несчастной от того, что в тридцать лет осталась в старых девках, никому не нужной из-за скудного приданного. А главным украшением ее была бы скромность, которая только и украшала ее при отсутствии других украшений. Без защитника-мужа, без детей, без красивого сарафана на праздник. Тебе эта картина счастливой свободной жизни больше по нраву?

– Ну и зачем так передергивать, разве нельзя жить простой жизнью, пусть не очень богато, но счастливо?

– А как ты хотела? Так и живет большинство, от зарплаты до зарплаты, от одного кредита до другого… каждый старается урвать что-то у ближнего, обмишулить. А кто так не делает, сам рано или поздно становится жертвой и озлобляется на все вокруг. Посмотри на Столицу, что за люди съезжаются сюда со всех уголков, это же концентрат какой-то всяческих мерзавцев! Когда я стал помощником префекта и увидел эту жизнь изнутри, первым моим горячим желанием было залить все вокруг напалмом и сжечь к чертовой матери!

Олли молчала, а дед продолжал разнос:

– Ты говоришь, что тебя загоняют в клетку? Так и есть: ты живешь в золотой клетке и не видишь жизни вокруг, и, может быть, хорошо, что не видишь! Ведь для того, чтобы выжить в стае шакалов, нельзя оставаться благородным львом или величественным медведем, порвут и имени не спросят! Лишь такого же шакала они могут терпеть рядом с собой. Так и общество людей. Оно вымарывает из своих рядов тех, на кого должно было бы равняться, но не желает тратить на это силы. Так проще, так энергоэффективнее. Все это идет от законов природы вообще, и от природы человека в частности. Пока сделать что-либо своим умом, своими руками, будет труднее, чем отнять у слабого ближнего своего, до тех пор и будет разбой, воровство, кабала. Бытие определяет сознание, а экономическая форма хозяйствования формирует образ нашей жизни. Мой дед, о котором я тебе уже говорил, Асван, был талантливым ученым, хорошим экономистом, социологом, он руководил институтом, здесь, в Столице. Еще тогда он увидел и осознал грядущие изменения: ресурсы не бесконечны, наследие древних не неисчерпаемо, всему придет конец! Прежняя модель, настроенная на агрессивное потребительство, не может служить нашему общество дальше. Мы на всех парах несемся к рубежам, за которым пропасть! Свободный Союз уже вяло расширяется в своих границах более ста лет, там, за фронтиром все меньше и меньше проклятых даров наших предтеч, есть земли, планеты пригодны для жизни, но их осваивать нужно своими руками, своими технологиями. А их, как и ресурсов, хватает лишь на поддержания жизни в ядре цивилизации. В бедных колониях уже давно до четверти жителей не имеют возможности поставить себе даже самые дешевые нейросети, их просто не хватает на такую численность. А значит, эти люди вырваны из нашего мира, вырваны навсегда.

– И что же делать?

Старик пожал плечами.

– Как принято в нашей семье, главное – не оставаться в стороне, а попробовать оседлать эти процессы. Асван бил в колокола, пробовал донести своим мысли до хозяев денег, но это все оказалось безрезультатно. Они тоже не дураки и давно сделали свои выводы. Здесь только два варианта: или изменить Систему, при которой есть только одна единственная цель в жизни – получить максимальную краткосрочную выгоду, не улучшая мир вокруг себя, не помогая обществу, а, наоборот, отгородиться, атомизироваться от него. Следует изменить эту ситуацию, когда корпорации убивают конкуренцию или покупают соперников, генерируя только краткосрочную прибыль и душа прогресс. Система должна работать так, чтобы приносить достойный доход инвесторам, но при этом прибыль вкладывать в экологию, в общество, чтобы мир стал лучше для наших детей и внуков. Не в роскошь для узкой прослойки избранных, а в развитие новых технологий, обновляемые ресурсы, создание экологических систем, которые сами бы себя возобновляли, как это называл Асван, в экономику жизни. Но такой путь даст людям свободу и лишит их зависимости от прежних хозяев. А этого никто не допустит.

– Или?

– Что «или»?

– Ты говорил, что варианта два…

– Второй – простой: сократить количество ртов, и тогда на какое-то время о проблеме можно будет забыть. Ресурсов хватит на оставшуюся часть, и можно будет дальше править, не меняя всю Систему. Война. Продолжительный и крупный конфликт с одной из сторон – или с Джоре, или с Аграфами. Пусть нам говорят, что силы и численность людей несопоставимо выше, но я в это не верю. У эльфов сотни тысяч пси-способных граждан, самые сильные из них способны в одиночку опустошать целые города. Джоре все силы, все ресурсы бросают на разработку своих виртуальных миров, ничего путного у них так и не выходит, но у них сильная промышленность, научные разработки, которые они быстро смогут развернуть на военные нужды. Так что легкой победы не будет, но ее никто и не ждет. Война выпустит пар, опустошит сотню-другую систем, и рано или поздно приведет к переговорам и замирению сторон. Люди решат свои задачи, сократят свою численность, причем погибнут, как обычно, самые активные и способные, те, которые должны были бы двигать прогресс. Эльфы с радостью вернутся к заботам о своих куширях, которых удастся уберечь от агрессивного человечества, Джоре опять замкнутся в своем безумном поиске. Все выжившие будут довольны, все, кроме тех миллиардов жизней, которые оборвутся и которые в общей численности мы потерям. Мы потеряем три расы, которые могут и должны жить в мире.

– Это же так бесчеловечно!

– Наоборот, это как раз по-человечески. Именно так и поступают люди, когда руководствуются своими инстинктами, а не разумом. Прожить как-нибудь самому, а потом хоть потоп. Лишь малая часть способна думать о будущем.

– Ну ты же, я надеюсь, подумал?

– Не я, об этом подумал еще мой дед. Я стал тем проектом, который семья готовила в попытке разрешить эту ситуацию. Ведь мы давно часть этого мира, а не жалкая горстка людей на маленьком клочке земли среди гор, стремящаяся отгородиться от всего. И наш талант, наши способности, богатый опыт нужно направить на служение людям. Так мы сохраним нашу семью, наш образ жизни, и поможем остальному человеческому миру.

– Значит, план есть?

– Не только есть, но и успешно реализуется, и ты, кстати сказать, важнейшая его часть! Вернее, твой сын, жизни которому ты дать не хочешь… Странная позиция, тебе не кажется? Человек живет сам, пользуется всеми радостями этого мира, а своим детям такой возможности дать не хочет?

Олли прикусила губу.

– Что сможет сделать один маленький человек?

– Если подготовить для этого почву, то многое сможет. Я долго выслуживался, пробивался вверх, шел на любые ухищрения для того, чтобы хозяева денег назначили, наконец, меня своей марионеткой. Когда я достиг этого, казалось, уже все, сил больше не осталось. Но их потребовалось еще в три раза больше! Ведь теперь девяносто процентов своего времени трачу на интриги и поддержание авторитета, но, кроме этого, мне удалось постепенно заменить многих важных людей. И вот теперь марионетка может попробовать примерять на себя роль кукловода. Особенно большую зачистку мы провели несколько месяцев назад, заменив почти во всех структурах старую гвардию на новых людей – людей, которые смогут поддержать меня при случае.

– При каком случае?

– Нужно сделать революцию сверху. Отобрать власть у хозяев денег и сосредоточить ее в одних руках. Руках человека, который сможет провести необходимые преобразования, нам нужен Император. Скажу, что риск этой затеи очень велик, меня дикий страх разбирает от самой мысли об этом, но выбирать не приходится. Тут пан или пропал!

– И причем тут мой будущий сын?

– Мои возможности не безграничны: из-за того, что мы пользуемся пси-способностями, наша продолжительность жизни меньше, чем у обычных людей, это еще одна плата за силу. Сейчас у меня есть шансы прожить еще лет тридцать. После империю возглавит твой сын. Сейчас я полностью владею всей информацией о положении дел в Союзе, есть здравые мысли, как пригасить пламя назревающего пожара, но для того, чтобы повести людей дальше, нужен лидер нового толка. Только у твоего сына будут такие возможности. Я же, как часовой на посту, со старым ружьем буду нести свою смену караула. И постараюсь как можно дальше отодвинуть надвигающуюся катастрофу.

– Какие возможности, почему ты говоришь так уверенно об этом, откуда ты это можешь знать?

– Потому что он будет вторым провидцем в нашей семье. Так об этом сказал наш далекий предок Адриан, он оставил мне послание.

Глаза у Олли расширились при этих словах, и она удивленно переспросила:

– Какое послание?

Старик рассмеялся и весело улыбнулся. Его глаза довольно засверкали ехидными искорками и было непонятно, говорит ли он правду, шутит или даже издевается над внучкой.

– Я не буду приводить это его послание дословно. Старик говорил по-простому и не стеснялся в выражениях, из-за того, что оно было так отдалено от его времени, он переусердствовал с нагрузкой, малость надорвался и после этого слег в могилу. Это было его последнее пророчество. Но если перевести на разговорный, то некоему правителю его далекий предок советует меньше тратить время на уговоры строптивой внучки по имени Олли, а как можно раньше выдать ее замуж, ибо только ее сын поможет нашей семье спастись от неминуемой гибели. За все время у нас только одну девочку в семье назвали таким именем. Как видишь, теперь у нас у всех нет никакого выбора…

Девушка растерянно хлопала длинными ресницами, а дед еще раз весело улыбнулся.

– Но тем не менее ты медленно соображаешь, почему же ты не задала никаких важных вопросов, которые могли прояснить твое положение?

– Извини, я, наверное, сильно растерялась, и поэтому что-то упускаю из вида. Что-то важное, что давно крутится в голове, но не может сформироваться в ясную мысль.

– Тогда я тебе подскажу: ты должна была спросить, не делали ли мы попыток вынашивания наших детей суррогатными матерями, не упражнялись ли в клонировании, не пытались ли скрещиваться с эльфийками, и прочее, прочее…

Олли грустно спросила:

– Пробовали и ничего не вышло?

Дед, торжествуя, покивал головой.

– Ничего за все годы, ровным счетом ничего. Можешь своего дорогого дядю расспросить по всем этим вопросам, он у нас сейчас ведает этой сферой деятельности. Ну, а все остальное я тебе, надеюсь, очень подробно изъяснил. Скажу сразу: об этом знают немногие, даже в нашей семье. Но я сделал это потому, что на тебе лежит большая ответственность, ты должна понимать, что мои требования – это не моя прихоть.

Внучка заторможено кивнула и встала. В комнату вошла охрана, канцлер двинулся на выход и кивнул верзиле в тактическом скафе, тот отошел в сторону и придержал дверь за ручку. Когда дед с внучкой ушли, он тихо закрыл дверь и потянулся к ножу на бедре. Девушка в наушниках вскочила на ноги, сбрасывая с себя остатки еды на пол, она метнулась в сторону, но телохранитель был намного быстрее.

Старик вышел на улицу и, остановившись возле открытой дверцы бронированного флаера, поднял устало голову вверх. Еще одни блестяще проведенные переговоры были позади. Дед подумал о том, что стоит познакомить Олли в первую очередь с Максимом. Хоть прокурор и был на редкость неуравновешенной сволочью, но у него проявлялись сильные способности к телепатии. Он может стать неплохим отцом будущего приемника. А чтение мыслей поможет ему произвести на девушку самое благоприятное впечатление.

«Наверное, действительно стоит попробовать», – решил старик и поморщился от удовольствия. В беззвучном небе над головой ярко блеснул огонь. Он не успел ничего понять, как охрана грубо затолкала его в бронированную машину и захлопнула дверь, оставив внучку на месте.

Последняя надежда человечества не погибла от обломков падающего сухогруза и огромной орбитальной станции. Нет, она до этого не дожила – ее убило еще взрывной волной, которая неслась с огромной скорости впереди раскаленного мегатонного хлама с самой орбиты Столицы и которая раскатала в лепешку гигантский мегаполис за несколько коротких секунд, не оставив после себя ни одной живой души, а потом еще несколько раз обогнула планету, постепенно угасая и затухая. Обломки же падали и падали еще целый месяц, и, казалось, этот траурный салют не прекратится уже никогда.

* * *

Андрей молча наблюдал, как Патол, словно борец-тяжеловес, взявший соперника в захват, проводит свой коронный бросок. Орбитальная станция все больше и больше теряла устойчивость на орбите, она набирала ускорение, и вскоре никакая сила в мире не смогла бы остановить ее падение на Столицу. Сотни и тысячи кораблей, словно потревоженные мухи на куске падали, взлетали со станции и отдалялись в открытый космос. Все, кто успел на этот маневр, благодарили судьбу, что были в эту минуту поблизости от своих кораблей. У остальных не оставалось ни малейшего шанса на спасение. Андрей все рассчитал верно – вскоре от Столицы останется лишь одно воспоминание.

У границы сектора замелькали вспышки прыжков кораблей в гиперпереход, военные суда метались в округе, не понимая своих дальнейших действий в этой нестандартной ситуации. Было несколько залпов ракет по Патолу, но время было утеряно и ничего они уже не решали. Неожиданно он услышал знакомый стук по сети.

– Ты где?

Голос прокурора был обеспокоен.

– Тут я, тут. Ты как раз вовремя, успеешь полюбоваться на мой справедливый суд и вынесение приговора. Есть что сказать?

Андрей отметил краем глаза, что один из крейсеров сразу сменил курс своего движения в его сторону. А после и небольшой фрегат передал свой позывной. Прокурор отвлекал его внимание на себя. Сержант без лишних слов сразу рванул в сторону большей цели, через несколько минут в него полетели первые снаряды. А после и ракеты, злобный смайлик немного подпалил бока, но неминуемо шел на сближение с агрессором.

– Прекрати это.

Парень проигнорировал это повелительное требование телепата, и развернул свой «шахтер» ему навстречу.

– Прекращу, если опустишь мою семью.

– Прекрати немедленно и никто не пострадает, даю тебе свое слово.

– Ты уже давал мне свое слово, помнишь насчет нашего поединка?

– О чем ты говоришь? Ты совсем ненормальный? Какой поединок, сейчас это все рухнет на Столицу!

Андрей приближался как можно ближе для уверенного выстрела из своей мухобойки, он хотел пустить ее в импульсном режиме, с перегрузкой по мощности. Пусть сожжет все обмотки, но быстро повредит электронику на борту фрегата прокурора. Он, словно гипнотизируя свою жертву, уговаривал того спокойным и уверенным голосом:

– Ничего не будет, все под контролем, приготовься к стыковке…

Километра за два до сближения прокурор включил видеосвязь, Андрей снова смог рассмотреть уже знакомую кают-компанию, ненавистного гада, военную свору его прихлебателей, среди которых с удивлением узнал Мрахом и своих родителей с Алиской.

– Гражданин Сомов, приказываю вам оставаться на месте, вернуть контроль управления над орбитальной станцией властям и предотвратить катастрофу!

– Приказывать будешь в другом месте!

Андрей выправил курс корабля, открыл створки ангара и активировал свое главное оружие. В ту же секунду движки фрегата обесточились, а вооружение потеряло управление. Но связь не оборвалась – он увидел искаженное от злости лицо маньяка и то, как тот резким движением выхватил его сестру из рук матери и приставил ей нож к горлу.

– Я говорю последний раз, или ее смерть тоже будет на твоей совести!

Прокурор орал сиплым голосом, а Андрей смотрел в испуганные глаза малышки. Между ним и ребенком словно сразу возник канал, ему показалось, что он почувствовал ее страх. И после этого на него как будто повалились камни и тяжелые комья земли. Тело вело себя так, словно невидимый великан сжал его железной хваткой. Телепат мог не только читать мысли, но блокировать некоторые способности человека, хотя для этого требовалась огромная трата сил, Максим использовал последнюю свою возможность. Он злобно шипел с экрана, его лицо покрылось морщинами, и он словно сразу постарел на десяток лет.

– Ты немедленно отвернешь станцию в сторону или я вышибу ей мозги!

Он отбросил нож в сторону и, достав игольник, приставил его к голове ребенка.

– Немедленно…

Андрей ничего не мог ответить на это, поскольку не мог сейчас не только пошевелить пальцем, но даже и слово произнести. Прокурор словно не замечал этого и продолжал по-прежнему ментально давить на него, требовать что-то сделать и угрожать расправами. Сержант был сейчас далеко, он потрошил крейсер и не мог быстро помочь. Парень понял, что ничего больше не сможет сделать. Телепат сейчас перестреляет его семью, а потом уничтожит и его самого. Он уже ничего не соображает вокруг: злоба лишила его разума. Сам Андрей тоже задыхался от ярости в этот момент: хотелось любой ценой добраться до этого гада и раздавить ему голову голыми руками. Андрей бесился от мысли, что не сможет этого сделать.

Юллия Мрахом стояла сбоку от обезумевшего нанимателя и смотрела, как он, размахивая игольником, приставил его к голове маленькой девочки. Ее сердце не могло выдержать этой картины – такого не должно быть, чтобы в разборки взрослых впутывали детей! Правая рука сама собой расстегнула кобуру на бедре и легла на рукоять игольника.

В ту же секунду телепат уловил близко от себя новую волну агрессии, он резко развернулся в ту сторону и, прикрываясь Алисой, словно щитом, выстрелил в девушку. Одного попадания было вполне достаточно, чтобы опытный стрелок и смелая девушка упала на пол, как подрубленный стебель. Но в это мгновение ее убийца утратил контроль над Андреем. У того в голове была только одна мысль: уничтожить, сейчас или никогда! Себя и свою семью он уже считал мертвецами. Андрей сбросил броню со своего «рудовоза», и его дорогой спортивный катер словно стрела помчался вперед.

Комментарий к Чистая кровь

В речи канцлера используются немного измененные высказывания нескольких известных людей, автор не делает на это сноски, считая, что читателю будет приятно самому обратить на это внимание, и похвалить свою эрудицию.