Сперва мне снилось, что я лежу и мои ноги и вся нижняя часть туловища покоятся в Бискайском заливе, или, как было написано на моей карте, — Golfo de Vizcaya. В полусне я не заметила ни одной баскской бомбы. А вот результат невоздержанного употребления вина был весьма ощутим. Облегчение после конца спуска и эйфория от свидания с морем стерли тот порог, который женщине нельзя было переступать.

Город назывался Хихон. Простыня была сырая и холодная, голова горела. Я встала, чтобы посмотреть, на чем я лежу. Оказалось, я спала на клеенке, поверх которой была постелена тонкая, как папиросная бумага, простыня. Видно, здесь приходилось дорого платить за то, чтобы с тобой обращались, как с малым ребенком. Фрида бы никогда не смирилась с таким обращением в отеле, рекомендованным путеводителем «Мишлен».

Как будто мало было того, что испанские и французские кровати сами по себе часто походили на орудие пыток. Твердую, как камень, подушку, созданную для динозавров, приходилось делить с товарищем по кровати. Тому, у кого он был. Пододеяльник был так прочно засунут под матрац, что усталому путнику было почти невозможно найти отверстие, чтобы вползти под него. В результате этих усилий появлялся бесформенный тряпичный ком, мало пригодный для нормального сна. Кроме того, человеку приходилось впитывать свой собственный пот. Я решительно содрала с себя эту липкую серость и попыталась заново заправить кровать. Покончив с этим, я окончательно проснулась и неприкаянно кружила по комнате, пытаясь прийти в себя.

Когда я спустилась к слишком раннему завтраку, на меня набросилась официантка, которая бешеной скороговоркой велела мне предъявить ключ от номера. Разумеется, ключ провалился в самый низ рюкзака. Шаря в рюкзаке, я мечтала о порядке, который так чтила прежняя Санне, умевшая находить простейший выход из бытовых трудностей. В конце концов я сунула ключ официантке под нос. Она махнула рукой в самый угол, и я поняла, что она предлагает мне сесть за стол, который был уже накрыт. И тут я проделала то, что, безусловно, одобрила бы Фрида. Я подошла к тому столу, взяла приборы и тарелку, вернулась к столику, за который хотела сесть с самого начала, строго взглянула на официантку, расставила все, как положено, и уселась на стул.

Официантка переменилась в лице. Но она оказалась из настоящих басков, потому что повторила мой путь к столику в углу, сдернула с него скатерть и вернулась ко мне. После этого она шумно сняла с моего стола скатерть, постелила другую и накрыла стол так, как она считала нужным. Я почувствовала себя дилетанткой… Потом она принесла мне холодный крепчайший кофе в игрушечной чашечке, два ледяных яйца, сваренных вкрутую, с синим желтком, холодные, но, тем не менее, подгоревшие ломтики хлеба, и апельсиновый сок. На этой родине апельсинов апельсиновый сок был синтетический и имел вкус маринованных тянучек.

Аппетита у меня не было, но официантка была тут ни при чем. Я подумала, что Фрида непременно сострила бы по адресу этого пятизвездочного отеля. А потом сказала бы: «Пойду пройдусь, надо придумать, что нам делать дальше». Есть что-то магическое в тех ролях, какие люди берут на себя. И начинают играть их в определенной ситуации. Почему же и мне не сделать то же самое?

Не позволив оставшимся промиллям остановить себя, я спустилась на лифте в гараж. И выехала из этого четко распланированного города с длинной полоской пляжа. Дорога шла то вниз, то вверх по идиллической местности с цветущей в горных трещинах каприфолью, с аллеями, напоминающими тропические джунгли, с запахом навоза, с обломками автомобилей, со сгнившими воротами среди ярко-зеленых полей и высоких деревьев. В некоторых местах даже при желании нельзя было бы пустить корни.

Я ехала туда, куда вела дорога и блуждала среди пустынных горных хребтов, где, как мне казалось, можно было проехать вниз к берегу залива. В одном месте на повороте мне встретились два сильно помятых автомобиля, несущихся на бешеной скорости, и мне было совсем непросто разминуться с ними.

Прибой я услышала задолго до того, как увидела море. Потом между крутыми лесистыми склонами, которые окружали узкую бухту, вынырнул Северный Берег. Пластиковые пакеты и коробки, всякий хлам, преклонившие колени старые пластмассовые стулья, пивные банки, свернутые газеты, одноразовые шампуры и прочие более живописные отходы были разбросаны по всему берегу. Ближе к воде, под горкой, с которой дорога круто обрывалась вниз, стоял старый ветхий домишко с грубо сколоченной вывеской, сообщавшей, что это кафе, на окнах висели истлевшие кружевные занавески, на веревке сохло мятое белье. Дверь была перекошена, но закрыта, и отсутствие людей отнюдь не успокаивало. Никаких животных, никакого движения, кроме покачивания сохнущего белья и деревьев, шумящих на ветру, кроме прибоя и облаков, которые гневно разбухали, пытаясь утопить солнце.

Я поставила автомобиль внизу и села на гнилую колоду в пятидесяти метрах от него, чтобы насладиться морем. За спиной у меня был дом-привидение, ущелье, заросшее непроходимым лесом, дорога и автомобиль. Если бы я была Фридой, я бы сказала, что я искушаю свой страх.

Какой-то шорох или звук тысячи крохотных ножек, шаркающих по гравию, заставили меня оглянуться. Словно хитрый чудовищный жук по крутому склону скользил один из помятых автомобилей, с которыми я чуть не столкнулась на повороте. Вздрогнув всем корпусом, он остановился недалеко от «хонды» Из него выбрались два молодых человека с банками пива в руках. В ту минуту облакам все-таки удалось закрыть солнце. Меня как будто вмонтировали в криминальный фильм, и я не знала, как долго он будет идти. Возможно, конец был уже близок. Мне пришло в голову, что прежняя Санне никогда бы не стала действующим лицом в такой сцене.

Один из парней, не отнимая от губ банки с пивом, медленно обошел вокруг «хонды». Другой нашарил что-то в кармане и бросил на меня равнодушный взгляд. Я сидела вполоборота к морю и не двигалась. Я впала в транс, который делался все глубже, еще немного — и я не смогу дышать. Один из парней был в кожаной куртке и спортивных штанах, другой — в рваном джемпере и джинсах. Появись они в Осло на улице Карла Юхана, кто-нибудь, может, и сунул бы пятерку в картонный стакан, который они держали бы перед собой. Но здесь перевес был на их стороне, и у каждого в руках была банка с пивом. Они явились, чтобы получить то, что хотели.

Я попыталась встать, но это оказалось мне не под силу. Старший, в кожаной куртке, черноволосый, чернобородый, смуглый, не обманул моих наихудших ожиданий. Он открыл дверцу моей «хонды». Сердце у меня подпрыгнуло и контролировать его я уже не могла. А парень спокойно сел в машину и положил руки на руль. Ключи лежали у меня в кармане. Но долго ли им еще там лежать? По его движениям я поняла, что он осмотрел панель управления, потом высунулся из машины и что-то сказал своему приятелю. Оба уставились на меня. Я бесстрашно ответила на их взгляд, и поняла, что это было слабое оружие.

Младший с бегающими глазками направился ко мне. Я заставила себя измерить каждый сантиметр, отделявший нас друг от друга, но это его не остановило. Наконец он встал передо мной, широко расставив ноги в стоптанных бутсах, украденные или купленные, они были явно ему не по ноге. Большие пальцы выпирали из них, как рога. Его едкий запах пробивался даже сквозь свежий морской воздух. Ляжки в узких изношенных джинсах напряглись, и ладонь, обхватившая банку с пивом, вызывающе подрагивала чуть пониже вздувшейся ширинки. Одной рукой он сдернул с себя джемпер и швырнул его на песок. Грудная клетка под рубахой, на которой не было ни одной пуговицы, была не столь внушительна, как у того, который сидел в машине, однако и слабым он не выглядел.

Я заставила себя встретить его взгляд или то, что могло походить на взгляд. Но не стану утверждать, что мне это удалось. Я все еще сидела, не в состоянии встать. Ему ничего не стоило поднять ногу и ударить меня башмаком в лицо. Я уже видела свои зубы и обломки челюсти, раскиданные среди остального мусора, оставленного людьми.

И тут он сделал нечто неожиданное, словно мальчик, который хочет задобрить шоколадкой воспитательницу в детском саду. Он вдруг широко улыбнулся белозубой улыбкой и протянул мне свою банку с пивом. Потом показал на» хонду». Автомобиль в обмен на пиво. Наконец, мне удалось встать. Не без усилий, но все-таки я встала.

Он произнес что-то по-испански, и я отрицательно покачала головой. И начала потихоньку двигаться к автомобилю. Вот сейчас, думала я, сейчас это произойдет. Они собьют меня с ног, отберут ключи и умчатся на свободу. А я буду лежать здесь, пока меня не унесет прибой. Ждать осталось часа два, не больше.

И вдруг я поняла, что творилось в голове Франка перед тем, как он прыгнул, или его сбросили с Кильского парома. Сперва там был вакуум. Потом Франка парализовала мгновенная догадка, большая, чем страх, чем надежда. Безжалостное сознание того, что граница пройдена. Мозг был устроен так мудро, что сразу же после этого наступил полный паралич, скрывший мгновение, когда все уже кончилось.

Что там было на самом деле, я знать не могла, но паралич у нас был похожий. Я стояла на пустынном берегу Бискайского залива, участвуя в сцене, которую я, наверное, как и Франк, предугадала. И все-таки мой паралич возник от желания, чтобы все было уже позади.

Я еще надеялась, что подобная милость может длиться во времени, но я ошибалась. Несмотря на то, что я прекрасно понимала ситуацию, я подошла к автомобилю, кивнула черноволосому и влажной рукой взялась за ручку двери. Он криво усмехнулся, словно от неуместности флирта с немолодой дамой. Потом сунул руку в ширинку и приподнял то, что у него там было.

Немного выждав, я сделала движение по направлению к нему. Это ему не понравилось, он что-то рыкнул, все еще улыбаясь и не разжимая зубов. Потом показал на пустое отверстие для ключа и попутно включил проигрыватель на полную мощность. Там стоял компакт-диск с оперой — Андреа Бочелли. Думаю, это придало мне душевных сил, которых в тот момент мне отчаянно не хватало, потому что идея созрела у меня прежде, чем я успела испугаться. По-английски, едва сдерживая гнев, я обвинила его в том, что он взял ключи. Сперва он растерянно смотрел на меня, видимо он не понял ни слова, только общий смысл сказанного.

Постепенно мне стало ясно, что у чуда может быть много вариантов. Мой вариант был такой: мы втроем ползаем по песку вокруг машины и ищем ключи, которые лежат у меня в кармане. Паралич был забыт. Мозг работал на предельной скорости, изобретая не вызывающий подозрений предлог, чтобы оказаться в машине, а уж там — вставить ключ в зажигание и помчаться вверх по крутому склону. Если нужно, я прихлопну дверцей пальцы черноволосого и протащу его какое-то расстояние. Я не сомневалась, что оставлю этих парней в их колымаге далеко позади, как бы они ее потом ни гнали. Моя машина была более мощной, но в парнях играл тестостерон, так что я понимала, что меня ждет фильм в духе Джеймса Бонда.

После нескольких минут копания во всех местах, где в песке были видны следы моих ног, я была измотана куда сильнее, чем эти атлеты. Странно, но теперь я на них почти не сердилась. Если б я не знала, что они нацелились на мою машину и только по этой причине помогают мне искать ключи, я бы могла подумать, что они мои друзья. Что исключительно из самоотверженности они ползают на коленях и роются в песке, помогая незнакомой женщине.

Вскоре я поняла, что мне ужасно хочется пить. Вообразив себя получившей отставку любовницей Джеймса Бонда, я начала рыдать, даже не пытаясь высморкаться ни во что, кроме пальцев. Парней будто кто-то дернул за веревочку. Они склонились к самому песку и принялись искать с еще большим рвением. Старший дал мне свою облизанную банку с пивом, и я с жадностью опустошила ее. Парни обменялись взглядом. Я в отчаянии трясла пустой банкой, глядя то на одного, то на другого, то на банку. Потом я кивнула на машину и устало сказала: «Я принесу еще» на каком-то слащавом английском. И после рискнула встать. Мои молодые друзья сделали перерыв в поисках и решили разделить на двоих оставшееся во второй банке пиво.

С напускным спокойствием, такого я не напускала на себя никогда в жизни, я зашагала к автомобилю. Он стоял с открытой дверцей и «Amor ti vieta», гремела на полную мощность. Прижав одну руку к сердцу и опираясь второй на машину, я села на пассажирское место и сделала вид, будто роюсь под сиденьем. На самом же деле я незаметно достала из кармана ключ. Парни сидели внизу в песке. Младший, глядя на море, поднес банку к губам. Лицо чернявого отчасти было повернуто в мою сторону.

Сколько времени нужно таким парням, чтобы насладиться одной банкой пива, прикидывала я. И наконец решилась. Мгновенно передвинувшись на место водителя, я вставила ключ в зажигание и повернула. Под дикий рев я заперла на замок правую дверцу. С распахнутой левой дверцей я сумела развернуться на сто восемьдесят градусов и выехать на дорогу. И захлопнуть ее на полном ходу.

Когда автомобиль выровнялся и уже мчался вверх по склону, я бросила взгляд вниз, на берег. Те двое, синхронно вскочив, стояли рядом и смотрели мне вслед. Голос Бочелли пытался вдавить мне в мозг барабанные перепонки, но они выдержали. Я высокомерно попыталась выключить проигрыватель, но промахнулась. Приемник отозвался сладким, как леденец, голосом, а саксофон выдул из моих ушей всю накопившуюся там серу. Теперь я вцепилась в руль обеими руками и уже не отпускала его. И горная стена и обрыв были слишком близко.

Глупо было надеяться что парни не станут меня преследовать в своей колымаге, хотя бы чтобы подразнить и напугать. И я жала на газ, как могла. Повороты регулярно следовали один за другим, и вместе с тем я должна была быть готова к тому, что в любой момент из-за них могла выскочить встречная машина. Попадись мне хоть одна, это было бы мое последнее приключение. Только на шоссе, ведущем к Хихону, я почувствовала, что сердце легло на место и что оно продолжает биться. И только въехав в город, я почувствовала себя в безопасности и осмелилась пустить слезу.

Въехав в подземный гараж отеля, я некоторое время сидела, прислушиваясь к звуку ворот, автоматически закрывшихся у меня за спиной. Вытащив ключ зажигания, я громко высморкалась, провела бесцветной помадой по обкусанным губам и на лифте поднялась в свой номер. Я заперла дверь, достала из холодильника бутылку с водой и, стоя, опустошила ее. Потом стащила с себя всю одежду, надела гостиничный махровый халат и залезла в постель.

Однако через некоторое время я встала, включила компьютер и вошла в интернет в надежде найти людей и утешение. Было маловероятно, чтобы мать Франка переписывалась с кем-нибудь по электронной почте. Что же касается Аннунген, кто ее знает. Во всяком случае, я просматривала одно за другим предложения «Виагры» и банковского кредита, чтобы немного поднять себе настроение. Можно было извинить навязчивого американского отправителя, не знавшего моих сексуальных наклонностей и уж тем более не знавшего, что Франк был самым близким, кто у меня когда-либо был в сексуальном и материальном отношении.

Мне удалось открыть собственный электронный ящик, где накопилось семьдесят три заманчивых предложения. У Аннунген, оказывается, электронной почты не было. Вычищая весь мусор, я искала что-нибудь знакомое. Уже собираясь нажать на клавишу «Delete», я вдруг обнаружила, что чуть не стерла письмо из издательства.

«Спасибо за присланную рукопись! Хочу сообщить, что мы с радостью прочитаем ее. Мы понимаем, что ты путешествуешь за границей и у тебя нет постоянного адреса. Поэтому нам было бы удобно, если б мы могли связываться с тобой по мобильному телефону. Если можешь, подтверди получение этого письма. Я позвоню, как только прочитаю рукопись. Не сомневаюсь, что чтение доставит мне удовольствие. Счастливого путешествия!»

Человек, которого я никогда не видела, подписал это письмо и сообщил, что он мой редактор. Я прошлась несколько раз мимо слишком большой двуспальной кровати, потом зашла в ванную и напилась прямо из-под крана. И снова вернулась к письменному столу и стулу, малопригодному для того, чтобы на нем сидеть. Из многочисленных углублений в потолке падал свет, похожий на свет в катакомбах.

«Большое спасибо за приятное сообщение. Рукопись еще не закончена. Можно сказать, что она была отправлена случайно, в момент временного раздвоения личности. В безумном желании отделаться от нее я нечаянно стерла ее с твердого диска, а дискеты с копией выбросила в мусорное ведро. Потом я поняла, что поспешила. Я была бы очень вам благодарна, если бы Вы переслали мне рукопись обратно, чтобы я могла внести в нее поправки и дописать конец. Я сейчас совершаю авторалли вдоль Бискайского залива, но уже скоро вернусь в Осло. С дружеским приветом. Санне Свеннсен.

P.S. Если издательство решит издать эту книгу, я бы хотела как можно скорее получить аванс, потому что моя путевая касса, к сожалению, пуста. С.С.»

Вольный тон этого письма и хвастливая фраза, что я путешествую на машине, были совсем не в моем характере. Редактор мог подумать, что я какая-то легкомысленная авантюристка. Но письмо было уже отправлено и вернуть его было невозможно. Могу поклясться, что, встав из-за письменного стола, я услышала, как присвистнула Фрида.

Санне, ты пошла в гору! — подумала я. Держись своего курса, потому что остановиться ты уже не можешь.

Вечером я совершила прогулку вдоль берега. На одном из пирсов стояла статуя женщины, она протянула вперед руку, ее волосы и платье развевались по ветру. Вероятно, она махала на прощание кому-то, кто уплыл за море несколько столетий назад. Она стояла не на цоколе, как обычно стоят статуи рыцарей и героев по всей Европе. Но в центре круга и к ней вела одна ступенька. Она была в три раза больше меня. Статуя была металлическая, и ее поверхность, вся в пузырчатых складках и неровностях, напоминала кипящий свинец. Мне понравилась ее заразительная тоска по чему-то, что было потеряно давным-давно. Кроме того, мне было приятно увидеть статую без коня с яйцами. Она бросала вызов всем этим вздыбленным битюгам Европы с непропорционально большим крупом и раздувшимися ноздрями, а также их седокам с поднятыми копьями и самодовольством в мертвых каменных глазах. И за Деву Марию она себя тоже не выдавала.

По обычаю Фриды я сфотографировала ее на фоне пенных волн Бискайского залива и контуров кораблей вдали.