Под звездами

Вастин Эми

Жизнь Джексона Брукса была идеальной. Красивая девушка с большими карими глазами говорила, что любит его и заставила поверить, что всегда будет с ним. Теперь его жизнь — отстой. Эта девушка села в автобус и уехала, не оглядываясь. Может, ему стоило попросить ее остаться? Совершит ли он одну и ту же ошибку дважды?

Рейтинг: 18+

Переведено для группы https://vk.com/rom_com_books

 

Глава 1

Джексон

Схватив последний тюк сена, я поднимаю его и складываю вместе с остальными. Мои руки уже горят от многочасовой тяжелой работы, которую я проделал сегодня. Однако конюшня теперь в порядке, и это все, что имеет значение. Я вытаскиваю тряпку из заднего кармана и вытираю пот, стекающий по шее. Затем снимаю шляпу и промокаю лоб. Сегодня жарче, чем в аду. Лето в Техасе похоже на жизнь в чугунной сковороде над бушующим костром. Жарко.

— Папа сказал, что до конца дня нужно починить забор. — Мой брат входит с седлом, перекинутым через плечо. Лиам любит жить на ранчо, но работать на нем — совсем другая история.

— Мне все еще нужно в город. Но у тебя достаточно времени, чтобы починить забор.

Лиам поправляет шляпу на голове, пристально глядя на меня.

— Давай же, Джексон. Я пойду проверю стадо, да и Эми нужно побегать. — Мой брат любит свою чертову лошадь. Реально любит ее. — Она ненавидит сидеть взаперти в конюшне. Малышка родилась, чтобы бегать. Правильно, девочка?

Как по сигналу раздается лошадиное ржание. Она знает, что он здесь ради нее. Чертова лошадь, наверное, тоже в него влюблена.

— Эндрю и Лукас заберут меня в семь. Я не знаю, будет ли у меня время. — Мой желудок делает эту бунтующую хрень, как всегда, когда я думаю о своем десятилетнем воссоединении класса. Вообще то, класс не воссоединится до завтра, но некоторые из нас собираются сегодня вечером на игру в ночной бейсбол в парке Мейер в память о старых временах.

— Ты уезжаешь от Рози сегодня вечером? — Брат выглядит потрясенным.

— Она беременна, а не умирает.

Лиам опускает седло и открывает стойло Эми.

— Она будет там сегодня вечером?

Мой желудок поднимается в горло, как будто кто-то только что наполнил мои внутренности содой, смешанной с уксусом. Определенно она и есть причина моего беспокойства по поводу встречи одноклассников.

— Не знаю. Все равно. Я уверен, что в Техасе нет такого соблазна, ради которого она покинула бы свой большой, модный город.

Лиам качает головой и гладит лошадь.

— Я все еще не могу поверить, что она уехала. Я думал, Эмили всегда будет называть Техас своим домом.

«Ну, теперь нас таких двое».

Иногда жизнь делает резкий поворот влево, когда ты думаешь, что поворачиваешь направо. Моя жизнь была идеальной. У меня была девушка с самыми красивыми карими глазами, и она любила меня. Или, по крайней мере, так говорила. А потом жизнь стала немного сумасшедшей. Моя девушка пришла ко мне вся в слезах и рассказала о возможностях в Нью-Йорке. Я держал рот на замке, потому что был чертовски уверен, что она предпочтет меня какой-то работе. Она должна была знать, что я тоже ее люблю. Я не говорил об этом так, как она, но я любил ее больше, чем могли выразить эти три маленьких слова. Я был неправ, и девушка, которую я люблю, села в автобус и даже не оглянулась назад. Это было пять лет назад. С тех пор моя жизнь в значительной степени — отстой.

Я снимаю рабочую перчатку и прижимаю руку к животу. Мне больно. А, может быть, боль намного выше, может быть, прямо в сердце. Я никогда не хотел и не желал чего-то так сильно. Увидеть Эмили было бы потрясающе, но в то же время я знал, что это добьет меня. Не уверен, что выживу, если она будет здесь. Конечно, я не уверен, что выживу, если ее не будет. Я такой жалкий придурок.

— Ну, если она здесь, убедись, что мама не узнает об этом. Только Господь знает, что она сделает, если получит возможность сказать пару слов девушке, которая разбила сердце ее бедному мальчику. — Мой младший брат дразнит меня, но он не слишком далек от истины. Мама — защищающая медведица. Никто не будет в безопасности, если причинит боль тому, кого она любит. А правда в том, что уход Эмили меня раздавил. Я этого не показывал, но мама знала. Матери всегда знают.

Я оставляю Лиама выгуливать его лошадь и направляюсь в главный дом, чтобы получить чек от отца. Брат по-прежнему живет в родительском доме, я же перебрался в небольшой коттедж на другой стороне нашей собственности. Но я все еще провожу большую часть времени с семьей. Мама готовит намного лучше меня, и к тому же я не большой поклонник одиночества. Не говоря уже о том, что мой дом заставляет меня думать об одной девушке, которая, как я думал, будет жить там со мной.

Мы с Эмили пробирались в коттедж и играли в «семью», когда учились в школе. И под играми я подразумеваю секс. У нас было много секса в том коттедже. Я часами ласкал руками ее нежную абрикосовую кожу, пытаясь запомнить каждый изгиб и веснушку. У нее была самая мягкая кожа, особенно на внутренней стороне бедер. Мои пальцы скользили туда-сюда, туда-сюда. Это было гипнотически. Она называла меня дразнилкой. Думаю, внутренняя сторона бедра — чувствительное место на теле женщины. Я не знаю. Я отказываюсь прикасаться к кому-либо еще. Никто больше не может быть таким мягким, и я знаю, что буду разочарован.

А я уже достаточно разочарован. Никто не целуется так, как она. Никто другой не может смотреть взглядом чистой невинности, делая при этом со мной много грязных вещей. Никто не заставляет мое сердце биться правильно. Никто не подходит. Я играю в игры. И я ухожу. Они не похожи на Эмили.

 

Глава 2

Джексон

Моя мать перехватывает меня, когда я собираюсь уезжать.

— Едешь в город?

— Да, мам.

— Мне нужны персики. Твой отец хочет персиковый пирог. Но не смей брать их из этого гипермаркета. Я узнаю, Джексон. Ты знаешь это.

— Да, мам. — Я наклоняю шляпу, чтобы скрыть то, как я закатываю глаза.

Наш маленький городок, наконец, перешел в 21-й век, когда в марте прошлого года у нас построили наш собственный гипермаркет Walmart. По такому случаю в городе устроили большую вечеринку. Мэр разрезал ленту, и все в радиусе пятидесяти миль приехали в Стантон, штат Техас. Все, кроме людей с фамилией Брукс. Мама с папой запретили нам идти, сказав, что корпоративной Америке нет места в нашем городе. Рынок «Сэла и Иды» был достаточно хорош в последние тридцать пять лет, почему бы ему не быть достаточно хорошим в следующие тридцать пять?

Признаюсь, я был там однажды с момента открытия. Я собирался купить пива, но по пути к кассе почти услышал голос матери, говорящий мне, что я предатель. И что, если я хотел делать покупки в Walmart, то, возможно, мне следует переехать в Нью-Йорк. Это все, что мне потребовалось, чтобы отложить это дерьмо и отправиться к «Сэлу и Иде», где я заплатил еще три доллара сверху за те же двенадцать банок Budweiser. Я никогда не буду жить в Нью-Йорке. Техас навсегда.

Я запрыгиваю в свой грузовик и направляюсь вниз по пыльной дороге, мимо полей, где пасется наш скот и свободно бегают наши лошади. Когда я добираюсь до знака остановки через несколько миль, я не думаю о доме слева. Я не думаю о девушке, которая там жила, и о том, как она ездила на лошади на наше ранчо. Я не думаю о том, сколько раз мы останавливали мой грузовик и лежали в кузове, глядя на звезды и разговаривая о наших надеждах и мечтах.

Нет. Я поворачиваю направо и не думаю об этом. Хотя мой желудок делает тысячу кульбитов, поэтому я мысленно добавляю Пепто в свой список покупок.

Главная улица выглядит так же, как всегда: рядом с закусочной «Стантон» парикмахерская, а «Сэл и Ида» соседствуют с банком. Подъехав к одному единственному светофору в городе, я машу́ миссис Купер, городскому библиотекарю, когда она пересекает улицу передо мной. Конечно, при виде нее я вспоминаю, как та девушка, о которой я не должен думать, раньше была волонтером в библиотеке, и позволяла мне обжиматься с ней в разделе энциклопедий, потому что давайте будем реалистами — как только появился интернет, никто и не отваживался заходить в раздел энциклопедий. Я не могу смотреть на энциклопедии, которые стоят у родителей на большой книжной полке в гостиной, не чувствуя, что меня сейчас вырвет.

Магазин Китти Корнер — это большое белое кирпичное здание, в котором находится так же «Корм и семена» Мерфи. Я ходил в школу с Джоном Мерфи. «Корм и семена» был во владении его семьи на протяжении поколений. Джон окончил бизнес-колледж и теперь пытается помочь им перейти в цифровую эпоху, но я слышал, что это боль в заднице. В этом городе старые привычки умирают с трудом. Уэйлон Дженнингс, единственный торговец подержанными автомобилями в городе, по-прежнему принимает товары вместо наличных денег.

«Есть цыплята? У него есть машина для тебя!»

Я паркуюсь перед магазином «Сёдла Морриса». В свое время я потратил там небольшое состояние на все, от шляп до ботинок и седла. Сапоги — это моя зависимость; у Морриса лучшие сапоги в городе. Папа всегда говорит, что если ты собираешься раскошелиться на что-то, купи хорошую пару сапог. Никто не получает волдыри от дешевой шляпы. И он прав.

Я держусь подальше от Морриса, потому что в моем нынешнем состоянии тревоги я обязательно выйду оттуда с пустым банковским счетом. Лиам любит называть меня цыпочкой за то, что я время от времени совершаю покупки, но, по крайней мере, я не влюблен в лошадь.

Я захожу в банк и обналичиваю чек для отца, прежде чем заскочить в «Сэл и Иду», чтобы забрать чертовы персики. Я передумываю насчет Пепто, полагая, что мне просто нужно что-нибудь съесть, и беру готовый сэндвич в закусочной. Он завернут в такое количество слоев целлофана, что мне, вероятно, понадобится больше времени, чтобы вытащить эту чертову штуку, чем съесть ее.

Я возвращаюсь на главную улицу, разворачивая по пути этот сэндвич. И вот тогда я вижу ее. Она выходит из магазина Морриса, и я почти уверен, что забываю, как дышать. Девушка, которая уехала пять лет назад, уже не девушка. Она женщина. Потрясающая, умопомрачительная женщина, с изгибами, которых раньше не было.

Ее грудь больше, чем поместилось бы в мои ладони. Волосы короче, чем я помню. Они едва достают до лопаток и выглядят благоухающими. Знаете, это как если видеть, насколько хорошо они пахнут, просто глядя на них через дорогу. Я хочу зарыться в них носом и провести по ним пальцами. Они мягкие на ощупь, в этом я уверен. Она в джинсовых шортах, а подол футболки завязан узлом на бедре. Я смотрю на эти бедра, и мои пальцы на самом деле начинает чертовски покалывать, просто от мысли о том, как это будет снова прикоснуться к ним.

Именно тогда я вижу его. Парня, который следует за ней из магазина Морриса. Он определенно не местный. Над его головой практически мигает гигантский неоновый знак с надписью Нью-Йорк. Черная ковбойская шляпа на голове заставляет его выглядеть глупо, потому что нетрудно догадаться, что он не ковбой. Он снимает шляпу и надевает ее на голову Эмили. Она скользит ей на глаза, потому что у парня голова размером с долбаный арбуз.

Она смеется, и мое сердце ныряет на тротуар вместе с бутербродом. В этот момент я понимаю, что самой большой ошибкой в моей жизни было дать другому парню шанс быть причиной, по которой она улыбается. Я смотрю, как она снимает шляпу с головы и поворачивается к нему лицом. Она возвращает шляпу на его голову и смещает ее немного в сторону, как будто каким-то образом это дерьмо может стать правильным. Поверьте мне, это не так. Он наклоняется и целует ее.

«Все, с меня достаточно!»

Я опускаю свою шляпу на глаза, и отвожу взгляд на тротуар. Я остаюсь на своей стороне улицы, проскользнув к Мерфи. У меня есть список дел длиной в милю, и медленная мучительная смерть в него не входит.

Она здесь и даже не потрудилась предупредить меня. Я думаю, у нее были свои причины — например, шестифутовый имбецил в новой ковбойской шляпе. Когда я думаю, что меня вот-вот стошнит, старик Мерфи привлекает мое внимание.

— Джексон Брукс! Слышал, Рози родит в любой день.

— Да, сэр. Думаю, это случится раньше, чем позже.

— Как захватывающе. Я надеюсь, что вы готовы, — подмигивает он.

— Не могу дождаться, сэр.

Мистер Мерфи высокий и седовласый. Его руки неестественно длинные, и иногда я думаю, что он похож на одного героя комиксов — того, кто может растягиваться, как резиновая лента. Я часто представлял, как его гибкие руки дотягиваются до верхней полки, чтобы спустить что-то вниз.

— Молодец, сынок. Передавай родителям привет от меня.

Я киваю, и, пообещав сделать это, выхожу из магазина, но никаких следов Эмили и «Мистера Нью-Йорк» нет. Частично мне кажется, что я выдумал их. Но потом в моей голове появляется образ, как он касается своими дурацкими губами ее идеальных губ, и я знаю, что никогда не смогу выжечь это дерьмо из своей головы.

Мой желудок скручивает в узлы, и мне становится интересно, можно ли жить без желудка. Думаю, да; я же прожил пять лет без нормально функционирующего сердца. Готов поспорить, что мог бы жить и без желудка.

Я еду домой, очень стараясь не думать ни о чем, кроме Рози. Она — может быть единственное, что удерживает меня от полного разрушения. Я нужен ей, и не могу ее подвести.

Мама благодарит меня за персики, но мне кажется, она подозревает, что что-то не так. Она спрашивает, были ли у меня проблемы. Я отрицаю, так как я на самом деле не сталкивался с проблемой, она была на другой стороне улицы.

Маму не так легко убедить, тем более, я не на сто процентов честен. Она продолжает поглядывать на меня, пока моет фрукты.

— Видел кого-нибудь в городе?

И вот теперь мне интересно, неужели все, кроме меня знали, что она здесь. Хотя, мама вряд ли бы позволила мне наткнуться на то, что я видел.

— Мистер Мерфи передавал привет. — Я смотрю мимо нее в окно. Теперь, когда я знаю, что Эмили в городе, все выглядит по-другому. Ее присутствие все портит. Я тяжело и раздраженно вздыхаю. Неужели нельзя забыть эту девушку? Я собираюсь провести остаток своей жизни, выясняя, почему был не достаточно хорош для нее?

— Я собираюсь проверить Рози и починить забор до ужина, — говорю я.

Загонять дрова в землю — это как раз то, что мне нужно. Может быть, я смогу физически очистить эти чувства из своего тела. Мама кивает со знакомой, грустной улыбкой и отпускает меня без споров, хотя все еще подозрительна.

Она знает, что я расскажу об этом, если захочу. Но она также знает, что я никогда не захочу говорить об этом.

 

Глава 3

Джексон

— Десять лет, — задумчиво говорит Эндрю, наблюдая за закатом солнца на небе. — Как, черт возьми, прошло десять лет?

— Ну, прошел один год. Потом еще. Потом еще. Потом еще семь. — На мой сарказм Эндрю отвечает быстрым ударом в голень.

— Мудак! — Я наклоняюсь, потирая то место, куда он только что ударил.

— Я говорю серьезно. — Эндрю никогда не бывает серьезным. Я не знаю, с чего он решил, что я могу подумать, будто он был серьезен сейчас.

Я опустошаю свое пиво и возвращаюсь, чтобы захватить еще одно. Лукас и Эндрю мои лучшие школьные друзья. После окончания мы все пошли в разных направлениях, но смогли остаться друзьями. Лукас поехал учится в Остин, затем переехал в какой-то пригород Далласа, чтобы преподавать физкультур.

Эндрю живет здесь, в Стантоне, после пяти лет обучения в университете Луизианы. Он был отличным футболистом, но этого было недостаточно, чтоб попасть в НФЛ. Эндрю вернулся сюда, чтобы работать на свиноферме своих родителей.

Что касается меня, я не учился в колледже. Не было необходимости. Я родился, чтобы быть фермером, и когда-нибудь унаследую ранчо. Черт, я уже практически управляющий им. Конечно, если бы я был настоящим боссом, Лиам был бы уволен. Я думаю, папа продержится, пока мой брат не придумает, что будет делать с остальной частью своей жизни. Да, удачи ему с этим.

Мы с друзьями тусуемся на моем грузовике в парке Майер, ожидая, пока покажутся все остальные. Тайлер, Джон, Брэйди и Эрик должны приехать. Кто-то слышал, что Джесс, Лорен и их компания тоже придут. Слава Богу, я еще не слышал ее имени.

— Мама сказала, что столкнулась с Эмили сегодня у Морриса, — говорит Лукас, и мое облегчение лопается, как мыльный пузырь.

Я смотрю на ноги и пожимаю плечами, как будто эта новость ничего для меня не значит.

— Мама говорит, она замечательно выглядит. С ней был какой-то парень. Вроде бы она сказала, что его зовут Маркус или что-то в этом роде.

«Маркус…»

Звучит так, будто ты кашляешь, когда простужаешься. Или как бранное слово, за которое можно попасть в беду в церкви. Эмили и Маркус. Звучит так… неправильно.

— Думаю, она много путешествовала по работе. Невероятно, правда? Маленькая Эмили Уайт — путешественница. Вы двое всегда были так неразлучны, я не думал, что она сделает это сама.

Я делаю глоток пива. Не уверен, поможет ли алкоголь этому бушующему расстройству желудка, от которого я страдаю, или усугубит его. Держу пари, что станет только хуже, но меня перестало волновать это еще три пива назад.

Эндрю сбрасывает бейсбольную кепку Лукаса с головы.

— Ты, черт возьми, тупой или как?

— Что? — Совершенно бестолково спрашивает Лукас.

— Мы не говорим о ней, придурок. Никогда.

Лукас поспешно обороняется.

— Прошло почти пять лет. Мы не можем говорить о ней через пять лет после того, как они расстались? Господи, он спал со всеми женщинами в округе с тех пор, как она уехала. Я думал, он уже все пережил.

— Для протокола, я не спал ни с одной женщиной в округе. Я просто не встречаюсь ни с кем больше, чем пару раз. Это создает иллюзию, что я имею каждую встречную женщину. Никто не видит меня с одной и той же женщиной больше одного или двух раз.

Наш разговор прерывается вереницей грузовиков и автомобилей. Бейсбольное поле в парке Мейер не имеет освещения, поэтому мы паркуем наши автомобили и грузовики за домашней базой и используем фары, чтобы все было хорошо видно.

Внезапно десять лет кажутся странным сочетанием вчерашнего дня и целой жизни. Люди вываливаются из своих автомобилей. Некоторые из них выглядят точно так же, как и тогда. Джесс повисает у меня на шее, а Тайлер одет, как будто он собирается играть здесь в профессиональный бейсбол. Лорен все так же раздражающе смеется, и Брэйди принес достаточно алкоголя, чтобы мог напиться весь город. Но есть те, кого я едва узнаю. Эрик лысеет, Шарлотта потеряла, по крайней мере, сто фунтов, а Анджела беременна близнецами.

Мы сплошная масса приветов и как, черт возьми, ты поживаешь. Я знакомлюсь с несколькими мужьями и женами, парнями и подругами. Завершает вереницу черный Мерседес. В городе есть только один придурок, который арендует Мерседес и его имя рифмуется с Фаркусом.

Эмили появляется с пассажирской стороны, и все девушки визжат, спеша заключить ее в объятия. Она обнимает и приветствует всех, но не сводит глаз с меня. Узлы в моем животе затягиваются так плотно, что я почти сгибаюсь пополам. Ее волосы завязаны в хвост, а поверх белой майки надета синяя футболка Рейнджерс. Она поменяла шорты на джинсы, но мои пальцы все еще зудят от желания прикоснуться к ней.

До тех пор, пока Маркус не открывает дверь и не присоединяется к вечеринке. Он здесь незваный гость, и я планирую ненавидеть его без всякой на то причины. За исключением того, что у него есть то, что раньше принадлежало мне. Похоже, это отличный повод кого-то ненавидеть. Я знаю, что он не крал ее и, возможно, даже не знал, что она была моей до того, как стала его, но для меня это ничего не меняет. Она всегда будет моей.

Просто я больше не принадлежу ей.

Глаза Эмили украли мое сердце, когда нам было по десять лет. Ее огромные карие глаза, которые обрамлены такими длинными ресницами, что кажется, будто они могут задеть тебя, если ты подойдешь слишком близко. Они как две шоколадно-коричневые ловушки Венеры, которые ждут, чтобы захватить и высосать из тебя жизнь.

Я стараюсь не думать о том, как она говорила, что любит меня, когда я был внутри нее. Или как я украдкой срывал поцелуи, когда мы должны были делать домашнюю работу за кухонным столом моей мамы. Я отталкиваю мысли о том, как она сидела в кузове моего пикапа со скрещенными лодыжками, а ее загорелые ноги раскачивались взад и вперед, как самый сексуальный маятник часов, пока я заканчивал свои дела. Как только я заканчивал, она раздвигала эти ноги и позволяла мне встать между ними, чтобы затем наградить меня за мою тяжелую работу поцелуем, который я чувствовал всем телом, от губ до пальцев ног.

Я очень стараюсь не думать обо всем этом, когда она направляется ко мне, поправляя на плече ремешок чехла от камеры. Эмили любит фотографировать. Она великолепно передает окружающий мир, и для неё это важнее, чем находиться самой в центре внимания. Раньше она фотографировала для местной газеты. Она сделала отличные снимки Лиама, когда он объезжал лошадь на родео. Снимки получились настолько классные, что одну из фотографий моего брата на диком скакуне подобрал национальный журнал. После этого раздался телефонный звонок из какого-то журнала, который хотел, чтобы она работала на них. В Нью-Йорке.

Остальное уже история. И все это приводит к настоящему моменту. К тому, в котором она собирается познакомить меня с парнем, теперь знающим все ее секреты. К тому, где я должен пожать ему руку, которая теперь касается ее груди, волос, чувствует мягкость ее бедер.

Я стараюсь сосредоточиться на том, что говорит мне Шарлотта, но все, что я могу делать, это смотреть, как Эмили подходит ближе. Мой желудок угрожает вернуть все пиво, которое я выпил.

Я не знаю, как собираюсь пережить это.

 

Глава 4

Эмили

Джексон Брукс будет моей смертью. Но он — единственная причина, по которой я здесь, поэтому избегать его кажется довольно глупым. Я думаю, что быстро оторвать пластырь — единственный способ уменьшить боль. Мы оказались в ловушке, в каком-то странном соревновании в гляделки. Это заставляет мое сердце биться слишком быстро, и я уверена, что рухну, прежде чем подойду к нему.

С другой стороны, он выглядит так же, каким я его помню — без изменений. Джексон сильный, молчаливый парень. Так было всегда. Я не думаю, что он даже понимает, сколько времени проводит в своей голове. Когда мы были вместе, он казался шокированным, когда я не могла прочитать его мысли. Он смотрел на меня, как на сумасшедшую, если я спрашивала его, что он думает о чем-нибудь. Как будто он уже ответил на этот вопрос в своей голове и не мог понять, как я могла не услышать его.

Я никогда не знала, о чем думал Джексон. Я знала, что он любит меня целовать. Я знала, что он может придумать миллион причин, чтобы раздеть меня. Но он ни разу не сказал, что чувствует ко мне, ни разу не сказал, что любит меня. И долгое время я думала, что это не имеет значения. Он был со мной. Это должно было что-то значить, потому что Джексон мог быть с кем угодно. Он притягательный. Он великолепен. То, как он двигается, заставляет меня хотеть быть рядом с ним, просто чтобы наблюдать. Он классный парень, который дарит огромное количество тепла. Я хочу поднять его рубашку и прижаться щекой к его груди, чтобы почувствовать его тепло на своей коже. Я все еще мечтаю о том, чтобы быть в его объятиях, потому что это самое безопасное место во всем мире.

Эндрю останавливает меня, прежде чем я могу добраться до Джексона, и обнимает меня. Я и забыла, какой он на самом деле большой. Эндрю затмевает всех, кого я когда-либо встречала, но он нежный гигант. Он любит Джексона как брата, и это взаимно.

— Неужели это девочка из мегаполиса! Не могу поверить, что ты вернулась домой ради этого. — Эндрю отпускает меня, и я вижу, как Джексон тоже меня отпускает. Он переключает свое внимание на женщину, стоящую рядом с ним, которая очень похожа на уменьшенную версию Шарлотты Джонсон. Когда Джексон улыбается ей, можно подумать, что она выиграла в лотерею.

— Пришло время, — отвечаю я. Я не могла не приезжать вечно. Мне пришлось вернуться домой и оставить прошлое раз и навсегда.

— Это, должно быть, Маркус. — Эндрю протягивает руку, и я не могу поверить, что забыла о присутствии своего парня. Джексон делает это со мной. Рядом с ним я склонна забывать о существовании всех и каждого.

Не стоит удивляться, что Эндрю знает имя Маркуса. В этом городе ничего нельзя удержать в тайне. Когда я говорила с миссис Томпсон у Морриса, то знала, что пройдет не так много времени, прежде чем все в городе узнают, что я вернулась, и не одна. Я знала, что Джексон услышит об этом до того, как я приду на игру сегодня вечером. Не то чтобы его это волновало. Он не нуждается в предупреждении. Ничего не беспокоит Джексона. Я слышала, что после моего ухода он нашел много других девушек, которых можно целовать и раздевать. От этой мысли у меня подкашиваются ноги. Но я выдержу. Я уже выплакала все слезы, которые только возможно.

В то время как Эндрю и Маркус обмениваются любезностями, я, по старой привычке всегда знать где Джексон, ищу его, но не нахожу. Рядом с Шарлоттой его нет. Я нигде его не вижу, пока он не прочищает горло рядом со мной. Все мое тело реагирует, и я не могу поверить, что не почувствовала его до того, как увидела. Он пахнет так же — мылом и сеном. Он всегда пахнет сеном, даже когда выходит из душа. Я хочу наклониться ближе и уткнуться носом в его рубашку.

— Мы будем играть в бейсбол или как? — Говорит он Эндрю, даже не потрудившись признать мое присутствие. Это жалит больнее, чем пощечина, и комок в горле мешает мне дышать.

— Как мы собираемся играть в темноте? — Невинно спрашивает Маркус. — Ваши шары светятся в темноте или что-то вроде того? — Он улыбается, надеясь, что ребята будут смеяться, но Джексон смотрит на него безучастно.

— Вот для чего нужны фары, — объясняет Эндрю.

— Привет, Джексон, — мне наконец-то удается выплюнуть этот комок. Я чувствую головокружение и молюсь о том, чтобы не грохнуться в обморок.

Его ярко-зеленые глаза теперь смотрят на меня, и я парализована. Я люблю эти глаза. Зеленые, как холмы с мерцанием золота, похожего на звезды. Он и небо, и земля.

— Эмили.

Это просто мое имя, но оно режет меня, как теплый нож в масле. Я думала, что выплакала все слезы, но они угрожают вернуться. Не знаю, чего я ожидала от нашей встречи. Наверное, позволила себе поверить, что он скажет мне, каким был дураком, и что он никогда не должен был отпускать меня. Я представляла, как он возьмет меня на руки и скажет, что любит меня, что всегда любил меня.

Я просто дура. Всегда была его дурой.

— Маркус Кеннеди, приятно познакомиться, Джексон. — Маркус протягивает руку, другой обхватывая меня за талию. Я не говорила ему об Джексоне, но глядя на него можно сказать, что Джексон не тот парень, которого можно оставить наедине со своей девушкой.

Джексон пожимает его руку, прожигая взглядом другую руку на моем бедре. Он не отвечает на приветствие и не говорит ни слова. Он отпускает руку Маркуса и идет к мячу. Все следуют за ним, потому что это именно то, что ты делаешь, когда находишься рядом с Джексоном. Ты тяготеешь к нему и надеешься, что он не оттолкнет тебя. Джексон на самом деле не отталкивает. Но он также не остановит, если ты начнешь уходить.

— Мистер Характер, тоже мне, — говорит Маркус мне на ухо, а затем целует меня в висок.

— Не принимай это на свой счет. Он не очень разговорчивый парень.

— Это очевидно. — Маркус сухо смеется.

Мне нравится Маркус. Он очень хороший парень. У него потрясающая работа на Уолл-Стрит. Он любит меня. Я знаю, потому что он говорит мне об этом все время. В отличие от Джексона, который слушал, как я говорила это снова и снова, и ничего не делал, кроме как целовал мои губы и переворачивал мой мир. Маркус любит меня так сильно, что хочет жениться на мне. Я знаю это, потому что он спросил меня. Вслух. Так что я знаю, чего он хочет.

Мне нравится Маркус, но я влюблена в кого-то другого с десяти лет. Такую любовь трудно преодолеть. Я вернулась в Стантон, чтобы попрощаться по-настоящему. Я не могу выйти замуж за Маркуса или любого другого мужчину, если не могу перестать думать о Джексоне. Я здесь, чтобы попытаться навсегда поместить Джексона Брукса в зеркало заднего вида. Хотя я не питаю больших надежд.

К большому сожалению Тайлера Джексон и Эндрю — капитаны, и команды выбраны. Если ты привел на вечеринку спутника, он идет вместе с тобой. Нас с Маркусом выбирали последними, и это сделал Эндрю. Я знаю, что в тысячу раз лучше, чем все девчонки и половина парней. Я выросла, играя в мяч с Джексоном и Лиамом. Я могу бить и подавать.

— Я думал, он выберет тебя, или я бы сделал это первым. Ты ведь знаешь это, правда? — Говорит мне Эндрю, когда мы идем к нашим соответствующим базам.

Я просто киваю; комок в горле слишком велик, чтобы говорить. Джексон не выбрал меня. Он предпочел мне очень беременную Анжелу. Думаю, ему слишком легко отпустить меня.

 

Глава 5

Эмили

Команда Джексона выигрывает вбрасывание монеты и первую биту. Эндрю бросает мне мяч. Я подаю́, он ловит. Тайлер первый, и я получаю два удара, прежде чем он выбивает сингл. Я делаю второй удар, а затем очередь Джексона.

Он самоуверенно подходит к плитке, и я даже не уверена, что он знает об этом качестве в себе. Он стучит битой по базе и делает несколько тренировочных ударов. Меня завораживают его руки и грудь. Джексон крепкий. Его руки — шедевр, бицепсы и трицепсы, которые заставляют меня и каждую женщину в округе падать в обморок. Джексон никогда бы не заплатил деньги, чтобы пойти в спортзал, и никогда бы не потратил свое время на беговую дорожку. Как парни вроде Маркуса делают это, чтобы держать себя в форме. Джексон не покупает свою физическую форму. Он зарабатывает ее каждый день на ранчо, благодаря тяжелой работе и здоровой жизни.

Футболка с надписью Rangers плотно обхватывает его широкую грудь, когда он встает в свою позицию. Я знала, что он наденет эту футболку, поэтому я надела такую же. Я неудачница, если думала, что мы могли бы соответствовать футболками.

Хотела бы я, чтобы моя камера была здесь, на горке питчера. Со светящимися огнями позади, он выглядит как Бог — нет, как звезда. Я закрываю глаза, качая головой. Если я пытаюсь оставить его позади навсегда, то у меня это дерьмово получается. Я глубоко вздыхаю и бросаю. Он размахивается и пропускает удар. Он действительно выглядит удивленным.

Я подаю́ еще раз, он размахивается и снова пропускает мяч.

— Осторожно, Брукс. Наша маленькая Эмили вернулась, и выглядит так, будто она тренировалась с Yankees в Нью-Йорке, — дразнит Эндрю. Затем встает и бросает мне мяч.

Я улыбаюсь, чувствуя прилив гордости.

«Получи за то, что не взял меня к себе!»

— Она, должно быть, хорошо вписалась, — говорит Джексон. — Они играют без сердца. В этой организации все дело в деньгах.

Если мне было плохо от того, что он произнес мое имя, то слышать, как он называет меня бессердечной — это Апокалипсис.

— По-моему, ты звучишь как жалкий фанат Rangers, — кричит Маркус с третьей базы. — Кого волнует, почему Yankees выигрывают, все, что имеет значение — это мы. До черта больше, чем Rangers. — Это заставляет Джексона заткнуться. Хотя меня это не удивляет. Нужно немного, чтобы заставить этого человека замолчать.

Я смаргиваю влагу, собравшуюся в моих глазах. Я настолько заведена, что мои следующие три подачи зарабатывают штрафные очки. Полный счет. Он ненавидит меня, это точно. Я думала, что столкнулась с безразличием, но теперь ясно, что ему все равно, он недоволен тем, что я здесь. Вместо того чтобы сделать ему аут, я легко подбрасываю прямо посередине, и Джексон выбивает мяч из парка. Он бегает по базам, опустив голову, и не выглядит взволнованным из-за своего хоум рана. Я не могу победить.

Я с легкостью вычеркиваю Джессику, и мы меняемся местами. Теперь я с битой. Тайлер подает, Джексон ловит. Я стараюсь не смотреть ему в глаза, когда иду к «дому», но с треском проваливаюсь. Он определенно не в настроении. На его лице тот хмурый взгляд, который я видела, когда Лиам раздражал его или у него были проблемы с отцом.

Я подхожу к плитке и делаю тренировочный размах. С первой подачи Тайлера мяч летит высоко. Джексон встает, чтобы бросить его обратно, и его близость вызывает дрожь во всем моем теле. Я отбиваю следующие два мяча, которые были бы штрафными, если бы я так не размахивалась.

Джексон отбрасывает мяч обратно Тайлеру.

— Сначала ты подаешь мне хоум-ран на серебряном блюде, а теперь даешь Тайлеру страйк-аут? Давай, Эмили. Играй так, как ты умеешь. Покажи мне, что девушка, которую я знал, не потеряна.

Я смотрю на него сверху вниз, когда он приседает за базой. Это самая длинная речь, что он сказал мне за пять лет. Я покажу ему. Следующий удар не слишком сильный, но я отправляю мяч в центр поля, выбивая сразу двоих. Вот тебе, Джексон. У меня больше сердца, чем у кого-либо. Всегда было.

Игра близка к завершению, и парни гораздо более конкурентоспособны, чем девушки. Вскоре большинство девушек сидят на скамейках и разговаривают. Кажется, Маркус и Джексон по ходу игры любят друг друга все меньше и меньше. С обеих сторон сыплется брань. Когда Маркус встает на позицию последнего отбивающего, вечер становится еще интереснее. В игре ничья, и у нас два аута. На базе никого нет; это дает Маркусу нашу единственную надежду.

— Как насчет того, чтобы сделать все это немного интереснее? — он позирует перед толпой. Я беспокоюсь, что он начнет разбрасываться своими деньгами. Ни у кого из этих парней нет денег, чтобы сделать ставку, и в первую очередь мы играем не поэтому.

— Правило номер один в техасском бейсболе — никаких ставок, — говорит Джексон, фактически закрывая эту идею.

— О, Брукс, это не настоящая ставка, — говорит Маркус со смехом. — По крайней мере, это не деньги. Это только для Эмили. — Я чувствую, как щеки опаляет огнем, и в этот момент я благодарна, что нас окружает полумрак. — Эмили Уайт, если я выиграю последний забег, я хочу получить ответ на вопрос, который задал тебе на прошлой неделе.

Я хватаюсь за сетку, которая отделяет меня от него. Не могу поверить, что он делает это здесь. Сейчас. На глазах у всех. На глазах у Джексона.

— Какой вопрос он тебе задал, Эмили? — Спрашивает Лорен из толпы женщин. Внезапно игра снова вызвала их интерес.

— Я попросил Эмили выйти за меня замуж, — объявляет Маркус, и все либо аплодируют, либо судорожно вздыхают. Все, кроме Джексона, который просто безмолвно смотрит на меня, точно так же, как тогда, когда я сказала ему, что журнал требует моего переезда в Нью-Йорк. На его лице никаких эмоций. Я не знаю, волнует его это или нет.

— Итак, вот в чем дело. Если я забью и выиграю эту игру, ты дашь мне свой ответ. Договорились?

Толпа женщин хлопает, как будто это эпизод «Холостяка» или что-то еще, и мне предложили последнюю розу.

— Сделай это, Эмили! — Кричит Джесс.

Я ничего не говорю, потому что уже ответила на этот вопрос. Я сказала ему «нет». Я сказала ему, что не готова. Правда в том, что я даже не уверена, что хочу жить в Нью-Йорке. Никогда не чувствовала себя там как дома. Я слишком скучаю по Техасу. Я думала, что буду жить в Техасе всю свою жизнь, и я бы это сделала, если бы кто-то попросил меня остаться. Я смотрю на Джексона, который стоит с опущенной головой и отказывается даже смотреть на меня. Он не просил меня остаться, потому что не хотел.

Маркус бросает мне вызов. Да или нет.

«Я когда-нибудь вытащу свою голову из задницы?»

Маркус больше не хочет быть в подвешенном состоянии, и я не могу его винить. Он понятия не имеет, как сильно я хочу любить его так, как люблю мужчину, которому все равно.

Я не говорю ни слова, но мое безмолвие принимается за согласие, и Тайлер начинает подавать. Первый удар. Я хочу вздохнуть с облегчением, но одного удара недостаточно. Я молюсь, чтобы он выбил мяч в аут. Но как назло, Тайлер бросает мяч прямо посередине, и Маркус отбивает. Без полного командного вылета, мяч плывет в дальний край поля и начинает катиться в темноту.

Я почти уверена, что если бы я сегодня ужинала, это было бы сейчас на моих ботинках. Маркус бежит на полной скорости. Джон получает мяч и бросает его Тайлеру, в то же время, когда Маркус пробивается к третьей базе. Тайлер бросает его Джексону, который садится между Маркусом и домашней базой. Он выглядит так, будто убьет любого, кто даже подумает прикоснуться к этой базе. У Маркуса нет выбора, кроме как пойти на это — теперь нет пути назад. Однако Джексон его не ждет. Его лицо искажается, и он выглядит как бык на корриде. Он атакует Маркуса и бьет его с такой силой, что Маркуса отбрасывает назад на два фута и он приземляется на спину.

— Господи, Джексон! — Эндрю подлетает со скамейки и помогает мне проверить Маркуса. — Тебе нужно было всего лишь коснуться бедняги.

Я поднимаю глаза, и взгляд Джексона снова приклеен ко мне. Я снова чувствую себя неудачницей, потому что не знаю, о чем он думает. Я уверена, он думает: «Почему ты не знаешь, о чем я думаю?» Хотела бы я. Собственно, на этот раз я хотела бы, чтобы он просто сказал мне.

Маркус садится и пытается выглядеть славным парнем. Он отмахивается от помощи, чтобы встать на ноги, но с готовностью принимает пиво, которое ему предлагают. Он в порядке, но я нет. Я подлетаю к Джексону и толкаю его так сильно, как только могу. Он делает шаг назад. При этом его глаза становятся похожи на два блюдца.

— Что с тобой такое, черт возьми? А? — Я снова толкаю его. — Ты мог серьезно навредить ему. — Джексон ничего не говорит, и это разжигает внутри меня огонь. — Говори со мной, черт возьми! Скажи что-нибудь! Что происходит в этой чертовой голове?

Я толкаю его снова и снова, пока он не хватает мои запястья.

Впервые за пять лет он прикасается ко мне, и это лишает меня всякой борьбы. Я замолкаю и смотрю на его руки.

Они сильные, но нежные. Грубые от ручного труда. Полная противоположность рукам Маркуса — мягким и гладким. Они идеально ухожены, и никогда не держали ничего тяжелее пачки бумаги. Я ненавижу руки Маркуса.

Телефон Джексона звонит, и он отпускает меня, чтобы достать его из своего кармана.

— Лиам? — Он делает паузу, слушая брата. Я замечаю, что все наблюдают за нами. Я устроила сцену, и теперь в центре внимания — то, что я ненавижу больше всего. — Я уже в пути, — говорит он, прежде чем повесить трубку. — У Рози начались схватки. Я должен идти.

Я не знаю, почем так болит сердце, но это так.

— Кто такая Рози? — Спрашивает Маркус.

— Моя лошадь, — отвечает Джексон. Его глаза удерживают меня крепче, чем его руки. — Пойдем со мной. Ты можешь фотографировать.

Я ни о чем не думаю, а просто киваю. Когда Джексон ведет, я следую за ним. Я не знаю, что еще делать. Джексон смотрит через мое плечо. Маркус уже встал и смотрит на нас настороженными глазами. Пришло время взглянуть правде в глаза.

— Можешь дать мне минутку с Маркусом? — Спрашиваю я. — Мне нужно поговорить с ним прежде, чем мы пойдем.

 

Глава 6

Джексон

Я теряю контроль. Я полностью теряю контроль. Я только что напал на мистера Нью-Йорк на глазах у всех. В смысле, я надрал ему задницу. Я ни за что не собирался смотреть, как Эмили соглашается выйти замуж за этого парня. Я бы выпотрошил себя перед ними, чтобы не пришлось вынести это.

После того, как я чуть не убил ее парня, она посмотрела на меня, как на какого-то злодея. Я хотел кричать на нее, что чертовски люблю ее, и меня убивает то, что она здесь с ним, и почему, черт возьми, она не понимает этого. Она не понимала. Она напала на меня. Эмили напала на меня. Я никогда не видел ее такой вспыльчивой. Это было нереально. Не говоря уже о том, что она касалась меня. Ладно, это был скорее толчок, чем прикосновение, но какая-то часть ее тела вступила в контакт с частью моего тела, и я хотел, чтобы это никогда не заканчивалось.

Телефонный звонок моего брата все испортил. Я попросил Эмили пойти с нами, потому что есть вещи, которые нам нужно обсудить. Вещи, которые я никогда не прояснял. Итак, я сижу в своем грузовике, наблюдая, как Эмили и Маркус разговаривают по душам в его машине. И я могу думать только о том, как она говорит ему, что выйдет за него замуж, как только попрощается со мной и на этот раз навсегда.

Маркус обнимает ее, и мне не нравится, что он держит ее слишком долго. Он отпускает ее и обхватывает ее лицо ладонями. Я не могу смотреть. Я знаю, что он собирается поцеловать ее и увидеть это дважды за сегодня слишком больно. Этого хватит на всю жизнь. Я слышу, как Эмили закрывает дверь арендованной машины, и Маркус уезжает, прежде чем она добирается до моего грузовика. Она залезает и кладет на колени футляр для фотоаппарата, словно щит.

— Он в порядке? Я не хотел навредить ему. — Это ложь, но я чувствую себя виноватым.

— Ты не причинил ему вреда. — Она говорит это так, словно он ранен, но не я тому причина. Я не знаю, почему она так сказала, но я не спрашиваю. Печаль в ее голосе заставляет меня заткнуться.

Мы в тишине едем на ранчо, а затем так же молча идем в конюшню. Родители и Лиам уже стоят возле стойла Рози.

— Ты сделал это, — говорит мой брат. Лиам начинает рассказывать мне о развитии родовой деятельности, когда они замечают Эмили.

Я помню, что Лиам сказал ранее о том, чтобы не подпускать маму к Эмили, и инстинктивно встаю между ними. Мама ничего не сможет сделать. Но к моему удивлению, она тянет Эмили в теплые объятия.

— Добро пожаловать домой, милая девочка. Ты никогда больше не уедешь от меня, слышишь? — увещевает она. Я почти уверен, что моя челюсть падает на пол. Где, черт возьми, мама-медведица? Разве она не помнит, что Эмили сделала со мной, когда ушла?

Мы с Лиамом переглядываемся. На его губах появляется эта странная ухмылка, и он качает головой.

— Думаю, мы должны были знать, что она была маминой любимицей.

У меня нет слов. Я наблюдаю, как моя мать отпускает Эмили и ее перехватывает отец, который практически поднимает ее с земли. Лиам идет последним, и я не единственный, кто немного ревнует, потому что из стойла Эми раздается злобное фырканье.

Когда моя семья перестает, наконец, душить в обьятиях любовь всей моей жизни, которая, вероятно, обручена с бойфрендом из большого города, я получаю краткую информацию о состоянии Рози. Воды отошли как раз перед тем, как Лиам позвонил мне. Я осматриваю лошадь. Она лежит на свежем сене, которое я положил туда перед отъездом. Ее дыхание немного тяжеловато, но в ней есть удивительное спокойствие.

Эмили начинает фотографировать. Я знал, что предложить ей возможность снять это на пленку, было самым простым способом заставить ее прийти со мной. Хотя я понятия не имею, что собираюсь сказать ей после того, как эта лошадь родит. Но, по крайней мере, она здесь, а Маркус нет. Это немного облегчает мысль о том, чтобы рассказать ей о своих чувствах.

Проходит совсем немного времени, и мы видим, как чудо жизни разворачивается перед нашими глазами. Рози — боец. Пегая лошадь тужится и тужится безо всяких жалоб. И менее чем через полчаса рядом с мамой появляется красивый каштановый жеребенок.

Мама и Эмили вытирают слезы, при виде того, как мать вычищает своего жеребенка. Рози хорошо заботится о своем ребенке, и я чувствую себя гордым папой. Последней лошадью, которую я видел рожденной в этой конюшне, была сама Рози. Это было через два месяца после ухода Эмили. Помню, мне было так грустно, что Эмили не было рядом. Разочарование быстро переросло в гнев, и я отказался находиться рядом с Рози в первые нескольких месяцев ее жизни. Но эта лошадь упрямая. Она заставила меня полюбить ее, хотя я и не хотел.

Я наблюдаю за Эмили, пока она делает тысячу снимков матери и жеребенка. Я не смогу перестать любить ее. Даже если попытаюсь, даже если она сбежит и выйдет замуж за Маркуса. Я буду любить Эмили Уайт до самой смерти.

Маленький жеребенок решает, что пришло время встать. С небольшим усилием ему удается подтянуться. Кажется, что он стоит на льду. Его ноги раздвинуты так далеко, что не похоже, будто они смогут его удержать. Хорошая новость заключается в том, что он упрям, как и его мать, и после некоторых колебаний жеребенок делает свои первые шаги.

Мама и Эмили плачут. Снова.

Мы с папой убираемся в кабинке, а мама и Лиам забирают Эмили домой. Самое лучшее качество в моем отце — он не любопытен. Он мог спросить меня про Эмили, но знал, что я не могу говорить об этом. Когда мы заканчиваем, он хлопает меня по спине и говорит:

— Она выглядит по-другому, но она все еще наша Эмили.

Я киваю, и он оставляет меня одного, чтобы пожелать спокойной ночи моей лошади и ее новорожденному.

— Пожелай мне удачи, Рози. Это та девушка, о которой я тебе рассказывал. Ну, знаешь, та, которая разбила мне сердце. — В этом нет никаких сомнений. Эмили разбила его на миллион крошечных кусочков. Пришло время выяснить, почему.

Я возвращаюсь на ферму и нахожу Эмили одну на огромном крыльце родительского дома. Она склонилась над перилами и фотографирует небо. Я смотрю на море звезд и думаю о том, что же она ищет там наверху. Я знаю, что первый год загадывал желание на каждую из этих чертовых штук, и это не вернуло ее. До сих пор.

Я поднимаюсь по лестнице и присоединяюсь к ней на крыльце.

— Я не думаю, что ты — его девушка. — Я не знаю, откуда это взялось.

Она опускает руки, и тихо вздыхает. Ее лицо полно грусти, и я чувствую, что я этому причина.

— Наверно, я ничья девушка, да? — Она поворачивается к небу и прячется за этой проклятой камерой.

Что, черт возьми, это значит? Она моя девушка. Она принадлежит мне. Мне. Разве она не понимает? Я прижимаюсь спиной к перилам, упираясь локтями сверху. Хотел бы я знать, как с ней разговаривать. Я знаю только, как любить ее. Когда мы были вместе, и мне нужно было, чтобы она знала о моей любви, я просто целовал ее. Я показывал ей. Невозможность сделать это сейчас убивает меня.

Она делает миллион снимков звезд, и мне становится любопытно.

— Влюбилась в звезды, да? — Так говорит мне Лиам, когда я слишком долго смотрю в одном направлении. Я чувствую себя ребенком, как только слова покидают мой рот.

Эмили опускает камеру и улыбается. Но это все равно грустная улыбка.

— Я не вижу звезды в Нью-Йорке. Это просто невозможно. — Она смотрит на меня, но быстро отворачивается, чтобы положить камеру в футляр.

— Вообще?

Она качает головой.

— Нет. Но это даже к лучшему. Звезды напоминают мне о тебе, так что легче было их не видеть.

Это больно. Боль в животе поднимается к груди. Это острая, пронзительная боль.

— Прости, что я заставляю тебя сожалеть.

Эмили резко разворачивается ко мне.

— Что?

— Ты поэтому не хочешь смотреть на то, что напоминает тебе обо мне, верно?

— Звезды не заставляют меня сожалеть. — Я вижу искренность в ее глазах, даже несмотря на темноту. — Ты — не сожаление.

Я отталкиваюсь от перил, но сохраняю пространство между нами.

— Тогда кто же я?

Она задумывается. Я вижу, как она воюет с самой собой из-за того, что же сказать. Я пытаюсь дышать, но пока она не ответит, не уверен, что смогу.

— Ты, как возвращение домой.

Я резко выдыхаю. Теперь очередь моего сердца заикаться. Я бы отдал все, чтобы быть ее домом. Она моя. Без нее ничего нет. Я чувствую, что кричу на нее, пока не слышу, как она на самом деле нарушает тишину.

— Как там говорится? Ты не можешь вернуться домой или что-то подобное. — Она качает головой и поворачивается ко мне спиной.

Я проклинаю себя и свой дурацкий рот.

«Просто скажи это. Скажи ей».

 

Глава 7

Джексон

Краем глаза я вижу, как двигается занавеска в окне гостиной. В этом доме слишком много любопытных глаз и ушей. Я не могу сделать это здесь.

— Пойдем со мной, — говорю я, взяв ее за руку. Она застывает на секунду, но следует за мной к машине. — Мы не можем сделать это здесь, — объясняю я, открывая для нее дверь. Она забирается внутрь, а я иду к водительской стороне.

Почему это должно быть так трудно? Признание: «Я люблю тебя» звучит неплохо в моей голове, так почему я не могу заставить слова покинуть мой рот?

Мы едем на северную сторону ранчо, в мой коттедж на другом конце собственности. Я не приглашаю ее, вместо этого говорю ей ждать меня здесь, а сам бегу внутрь, чтобы захватить подушки и одеяла. Она сидит в кузове грузовика, как раньше, когда мы были вместе. Ее лодыжки скрещены, а ноги качаются взад и вперед. Только теперь она не позволяет мне встать между ними.

Я расстилаю одеяла в кузове пикапа, как раньше, когда мы сидели под звездами и разговаривали, целовались и обнимались. Она ложится рядом со мной, и мы оба смотрим на миллион светящихся огней.

— Помнишь, как мы лежали здесь и говорили обо всем на свете? О наших мечтах и планах? — спрашиваю я в надежде, что она помнит то же самое, что и я.

Эмили смеется резко и неожиданно. Я поворачиваю голову, и ее лицо так близко.

— Ты никогда не говорил, Джексон. Ты слушал. Ты позволял мне болтать о том, что я себе представляла. Но ты ни слова не говорил.

Она издевается надо мной? Мы лежали в кузове грузовика, когда я сказал ей, что хочу быть с ней вечно. Что я никогда не хотел ее ухода. Что я любил ее больше, чем звезды любят небо.

«Вот черт!»

Неужели я не говорил ничего из этого вслух? Неужели это было только в моей голове каждый раз, когда она была рядом?

— Видишь? — Эмили поднимается на локти. — Ты снова это делаешь. Ты смотришь на меня так, будто я должна знать, что происходит в твоей голове. У меня нет ни малейшего понятия. Я никогда не знала.

Я тру лицо руками. Пытаясь подавить чувство вины, я позволяю гневу заполнить меня. Я поднимаюсь, зеркально отражая ее позицию.

— Это вообще имеет значение? То есть, очевидно, все, что ты говорила, было ложью. Ты сказала, что любишь меня, но оставила при первой же возможности.

Ее глаза расширяются.

— Я пришла к тебе в слезах! Я сделала все возможное. Оставалось только умолять тебя, чтобы ты попросил меня остаться. Все, что мне было нужно — чтобы ты что-нибудь сказал мне, что угодно, и я бы никогда не уехала. Но вместо этого ты пожал плечами, как будто это неважно. Я ушла только потому, что ты ни разу не сказал мне, что хочешь, чтобы я осталась. Почему ты не хотел, чтобы я осталась? — В ее глазах стоят слезы, и я не могу видеть, как она плачет.

Я действительно был таким идиотом? Неужели я потерял самого важного человека в своей жизни, потому что не мог открыть свой чертов рот? Почему я не могу просто сказать это?

Возвращаясь в режим «по умолчанию», я протягиваю к ней руку и вытираю слезы, скатывающиеся по ее щеке. Толкаю ее обратно на подушку и прижимаю свои ноющие губы к ее, и черт меня дери, если они не такие же, как раньше. Все мои воспоминания оживают. Она сладкая и теплая, и я вливаю всю любовь, которую чувствую, в этот поцелуй. Она проводит пальцами по моей шее и скользит в волосы на затылке. Она отвечает на поцелуй с такой же страстью. Это я знаю. Это знакомо и правильно. Это единственное, что имеет смысл с того дня, как она сказала мне, что собирается уехать.

— Остановись. — Эмили поворачивает голову и толкает меня в грудь. Она выворачивается из-под меня и выпрыгивает из грузовика. Эмили стаскивает резинку с волос с такой силой, что мне кажется, она сейчас выдерет их с корнями.

— Я не могу этого сделать. Я не могу на что-то надеяться, потому что ты заставляешь меня так себя чувствовать. Мне нужно знать, что ты чувствуешь. Мне нужно услышать, как ты говоришь о своих чувствах.

Я сажусь. Эмоции, о которых так отчаянно хочет услышать Эмили, бьют меня изнутри, как волны, разбивающиеся о скалы.

— Что ты хочешь услышать, Эмили? Что я был счастлив только, когда был с тобой? Что я никогда не представлял себе жизнь без тебя? — Все выходит наружу. Плотина наконец-то разрушается. — Ты хочешь знать, что когда ты пришла ко мне по поводу этой работы, я до смерти боялся, что буду тебя сдерживать? Я не просил тебя остаться, потому что хотел, чтобы ты сама выбрала. Ты почувствуешь себя лучше, узнав, что мое сердце разорвалось, когда ты выбрала не меня? Что последние пять лет ничего не было правильным, потому что…

Я выпрыгиваю из грузовика. Необходимость прикоснуться к ней переполняет меня. Я боюсь, что она исчезнет, и мне нужно, чтобы она была рядом, когда я расскажу ей обо всем. Я обхватываю ее лицо ладонями.

— Я люблю тебя. Я так сильно тебя люблю; когда тебя здесь нет, я не знаю, кто я и что мне делать. Без тебя у меня нет ни прошлого, ни будущего. Я существую в настоящем, и ненавижу его, потому что тебя нет рядом.

Я тяжело дышу, и мои пальцы ловят свежие слезы, капающие из ее глаз.

— Я звонила тебе из Нью-Йорка, но ты никогда не отвечал…

— Я не мог говорить с тобой, не развалившись на куски.

— Я слышала все эти истории о других девушках.

— Никто не сравнится с тобой, Эмили. Никто.

— Ты любишь меня? Или ты любил меня? — Ее неспособность верить правде, даже после того, что она услышала, разбивает остатки моего сердца. Я буду говорить ей об этом каждый день, пока она не перестанет сомневаться.

— Я всегда любил тебя и всегда буду любить.

— Правда? — Ее глаза ищут ложь в моих в тусклом лунном свете. Она не найдет ее там.

На моих губах появляется улыбка, и мне кажется, что я не улыбался все эти годы.

— Правда.

Эмили обнимает меня за шею и целует. Я вплетаю пальцы в ее густые волосы, и одной рукой обхватываю шею, приближая ее, чтобы углубить поцелуй. Я чувствую, что внутри меня взрываются фейерверки, как в небе на четвертое июля. Ее руки двигаются по моим плечам и груди. Я хочу перетащить ее обратно в пикап и провести ночь, заново изучая ее тело, исследуя все эти новые изгибы. Я хочу сплетенных ног и обнаженных тел.

Но кое-что заставляет меня отступить.

— Есть только две мелочи, которые нам нужно прояснить. — Я вижу, как неуверенность возвращается и угрожает окутать ее. Я знаю, потому что мне известно это чувство и оно сидит глубоко во мне. — Маркус.

Беспокойство исчезает быстрее, чем появилось.

— Мы с Маркусом расстались. Сегодня, перед тем, как мы покинули парк.

Моя девочка полна сюрпризов.

— Хорошо. Тогда все, что осталось — это твоя работа в Нью-Йорке.

Эмили берет меня за руки. Наши пальцы переплетаются, и я готов сказать ей, что переезжаю в Нью-Йорк, если это потребуется.

— Я ухожу, — объявляет она. — Уволилась еще до возвращения домой. Я скучаю по Техасу. Я скучаю по Стантону. Я скучаю по своей семье и твоей семье. Я скучаю по тебе. Я хочу вернуться домой. Я могу вернуться домой?

 

Глава 8

Джексон

На этот раз я не облажаюсь, отвечая ей мысленно или целуя ее вместо того, чтобы рассказать ей о своем желании. На этот раз я буду выражаться ясно.

— Вернись домой, детка. И никогда больше не уходи.

Ее сердце на моей груди, ее губы на моих губах. Полагаю, теперь ее очередь говорить без слов. Ее поцелуи такие знакомые, и полны всего, что она чувствует. Я боялся, что больше никогда не смогу снова испытать этих чувств. Я клянусь каждый день говорить ей, что люблю ее. Я не рискну потерять это… потерять ее.

Я подхватываю Эмили и несу ее в коттедж. Если бы я знал, что она приедет, то прибрался бы. Я чуть не убиваю нас обоих, когда спотыкаюсь о ботинки, которые оставил у входной двери. В спальне грязная рабочая одежда лежит в куче на полу. Моя кровать в полном беспорядке. Простыни смяты, одеяло, которое сделала моя мама, скручено у подножия кровати.

Взгляд в глазах Эмили говорит мне, что ей все равно. На самом деле, она смотрит на меня, как будто я что-то съедобное. Я сажаю ее на катастрофу, именуеую моей кроватью, и стаскиваю футболку через голову. Тяжело дыша, Эмили кладет ладони мне на грудь и целует мое сердце. Ее пальцы щекочут меня, пробегая по прессу.

— Боже, я скучала по твоему телу, — говорит она, засовывая руку в штаны.

Я не уверен, как мои глаза не откатываются к голове. Я расстегиваю ремень и даю ей место для исследования. Она облизывает нижнюю губу и смотрит на меня этими глазами. Эти чертовы глаза. В них плещется сомнение, как будто она впервые прикасается к мужчине. Эти карие глаза лани кричат: «Я правильно делаю?» Хотя я уверен, она точно знает, что делает. Она знает, что зажигает во мне огонь, который никогда не погаснет.

Я обхватываю ее лицо ладонями и неистово целую, желая ее, словно мужчина, не нуждающийся ни в чем, кроме женщины, стоящей перед ним на коленях. Я целую ее губы, вниз по шее, за ушком.

— Я люблю тебя. Всегда любил. — Сейчас слова приходят так легко. Это почти невероятно, что я скрывал их от нее так долго.

Она сжимает пальчики в моих волосах и откидывает голову назад, обнажая белоснежную кожу на шее. Я облизываю и целую, посасываю и легонько прикусываю. Она сводит меня с ума. Мне нужно больше — ее, нас, всего. Я помогаю ей избавится от футболки Rangers и снимаю с нее белую майку, но ее грудь все еще скрыта под простым белым кружевным бюстгальтером. Эмили тянется за спину и расстёгивает его. А я, словно завороженный, смотрю, как он падает на пол.

Она другая, но такая же. Красивая.

Я обхватываю одну грудь и наклоняюсь, чтобы попробовать другую. Они другие, но точно такие же. Сладкие и ноющие от моего прикосновения.

— Я люблю тебя, — выдыхаю я в ее кожу. Она дрожит и вздыхает.

Мы снимаем обувь, стаскиваем джинсы. Она не против беспорядка или бардака. Эмили заботит только то, чтобы быть со мной. Как и раньше. До того, как я потерял ее.

Я больше никогда ее не потеряю.

Ящик, в котором лежат презервативы, застревает, и мне хочется бросить тумбочку через всю комнату. Это мешает мне быть внутри нее, быть с ней одним целым. Смех Эмили быстро гасит мою огненную ярость.

— Я никуда не собираюсь, Джексон. У нас есть вся ночь. Все выходные.

Эта чертова штука открывается, и я хватаю то, что хочу. Теперь настает очередь Эмили открыться, чтобы я мог взять то, что мне нужно. Я накрываю ее своим телом. Она влажная и горячая, и мне кажется, что я скольжу в рай. Она зажмуривает глаза и распахивает ротик.

«Где она была? Где, черт возьми, она была так долго?»

Я никогда не смогу вернуться к жизни без нее. Я заполняю ее до предела.

Дом. Это дом.

Наши животы прижаты. Тела переплетены. Сердце к сердцу.

— У нас есть навсегда, — практически рычу я, целуя ее подбородок, губы, щеки. — Потому что я больше никогда тебя не отпущу.

Она стонет и улыбается. Прекрасные шоколадные глаза Эмили наполняются слезами. Она касается моего лица, но с таким же успехом она может держать мою душу.

— Тогда это навсегда.

Ее поцелуи топят мое сердце. Я думаю, оно было заморожено долгих пять лет, ожидая, когда она вернется домой и вернет меня к жизни.

— Я люблю тебя, — признаюсь я.

— Я люблю тебя, — заверяю я.

— Я люблю тебя, — клянусь я своей жизнью.

Я люблю ее своими словами. Я люблю ее своим телом. Я люблю ее всем, что у меня есть. Эмили принимает все это. Она впускает все это. Она обещает, что больше не будет сомневаться.

Мы оба вспотели и тяжело дышим, когда ее тело дрожит подо мной, и она стонет мое имя. Я не могу сдержаться и отпускаю, надеясь, что мы сделаем это еще миллион раз, прежде чем я умру. Я скатываюсь с нее, но тяну ее маленькое тело за собой, укладывая поверх себя. Я целую ее в лоб и сжимаю задницу.

— Останься. — Это не просьба. Я не хочу, чтобы она думала, что у нее есть выбор. Я хочу этого. Навсегда.

Эмили целует мою щеку; ее ухмылка более дьявольская, чем я помню.

— Ты хочешь, чтобы я осталась?

Она должна знать ответ на этот вопрос, но я не хочу рисковать. Я знаю, что мне нужно сделать. Я встаю с кровати, хотя она жалуется. Мы кое-как одеваемся, и я вытаскиваю ее наружу.

— Джексон Брукс, что мы вообще здесь делаем?

Я открываю борт пикапа, поднимаю ее и сажаю в кузов.

— Полежи со мной.

Она сужает глаза, но угождает мне. Мы смотрим на звезды — миллион световых точек в огромном небе над Техасом. Она сказала, что я никогда не говорил ей, чего хочу, что я никогда не разделял с ней свои надежды и мечты. Пора это изменить.

— Когда нам было шестнадцать, я мечтал купить тебе лошадь. Не рабочую лошадь, как у твоего папы, а что-то особенное, как фризскую или белую арабскую кобылу. Когда нам было восемнадцать, я думал, что мы купим нашу собственную землю, собственное ранчо. Я хотел построить тебе дом и вместе наполнить его семьей. Когда нам было двадцать один, я думал купить тебе кольцо, но хотел, чтобы оно было больше, чем то, которое Лукас купил своей жене. Поэтому я ждал, и это было самой большой глупостью, которую я когда-либо делал. Потому что когда нам было двадцать три, и ты рассказала мне о работе в Нью-Йорке, я хотел, чтобы ты была счастлива. Я хотел, чтобы ты фотографировала и путешествовала по миру, если это было твоим желанием. Я хотел, чтобы ты не хотела этого. Но больше всего на свете я хотел, чтобы ты осталась. Я хотел, чтобы ты знала, я не буду стоять на твоем пути, но, черт возьми, конечно, я не хотел, чтобы ты уезжала.

— О, Джексон.

— Ш-ш-ш. — Я прерываю ее быстрым поцелуем. — Однако я этого не говорил. Мое молчание заставило тебя поверить, что мне все равно, что ты уезжаешь. — Я ласкаю ее щеку большим пальцем. — Итак, сегодня вечером ты спросила меня, хочу ли я, чтобы ты осталась, и с этими звездами в качестве моих свидетелей, я скажу тебе, чего я хочу. Я хочу, чтобы ты спала в моей постели каждую ночь. Я хочу, чтобы ты готовила мне завтрак на этой кухне каждое утро. Я хочу приносить тебе цветы и покупать красивые платья. Я хочу выбрать кольцо вместе с тобой. Я хочу, чтобы моя мама могла называть тебя своей дочерью, а твой отец гордился тем, что называет меня сыном. Я хочу иметь с тобой семью. Я хочу тебя, Эмили. Каждый день. Каждую ночь. Навсегда. Об этом я мечтаю. На это надеюсь. Ты. Только ты. Останься.

Моя Эмили не упускает ни одной детали. На ее губах широкая улыбка, а в глазах сияют звезды.

— Это все, что мне нужно было услышать. — Она зарывается в мою грудь, крепко обнимая меня. — Я дома.

«Да, конечно, малышка. Да, ты дома!»

Конец

 

Перевод не преследует коммерческих целей и является рекламой бумажных и электронных изданий. Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Данный файл предназначен только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить его с жесткого диска после прочтения и не распространять на любых отечественных или зарубежных сайтах.

Спасибо!

Распространение на сторонних ресурсах без разрешения переводчика и редактора и ссылки на группу ЗАПРЕЩЕНО!