Я теряю контроль. Я полностью теряю контроль. Я только что напал на мистера Нью-Йорк на глазах у всех. В смысле, я надрал ему задницу. Я ни за что не собирался смотреть, как Эмили соглашается выйти замуж за этого парня. Я бы выпотрошил себя перед ними, чтобы не пришлось вынести это.

После того, как я чуть не убил ее парня, она посмотрела на меня, как на какого-то злодея. Я хотел кричать на нее, что чертовски люблю ее, и меня убивает то, что она здесь с ним, и почему, черт возьми, она не понимает этого. Она не понимала. Она напала на меня. Эмили напала на меня. Я никогда не видел ее такой вспыльчивой. Это было нереально. Не говоря уже о том, что она касалась меня. Ладно, это был скорее толчок, чем прикосновение, но какая-то часть ее тела вступила в контакт с частью моего тела, и я хотел, чтобы это никогда не заканчивалось.

Телефонный звонок моего брата все испортил. Я попросил Эмили пойти с нами, потому что есть вещи, которые нам нужно обсудить. Вещи, которые я никогда не прояснял. Итак, я сижу в своем грузовике, наблюдая, как Эмили и Маркус разговаривают по душам в его машине. И я могу думать только о том, как она говорит ему, что выйдет за него замуж, как только попрощается со мной и на этот раз навсегда.

Маркус обнимает ее, и мне не нравится, что он держит ее слишком долго. Он отпускает ее и обхватывает ее лицо ладонями. Я не могу смотреть. Я знаю, что он собирается поцеловать ее и увидеть это дважды за сегодня слишком больно. Этого хватит на всю жизнь. Я слышу, как Эмили закрывает дверь арендованной машины, и Маркус уезжает, прежде чем она добирается до моего грузовика. Она залезает и кладет на колени футляр для фотоаппарата, словно щит.

— Он в порядке? Я не хотел навредить ему. — Это ложь, но я чувствую себя виноватым.

— Ты не причинил ему вреда. — Она говорит это так, словно он ранен, но не я тому причина. Я не знаю, почему она так сказала, но я не спрашиваю. Печаль в ее голосе заставляет меня заткнуться.

Мы в тишине едем на ранчо, а затем так же молча идем в конюшню. Родители и Лиам уже стоят возле стойла Рози.

— Ты сделал это, — говорит мой брат. Лиам начинает рассказывать мне о развитии родовой деятельности, когда они замечают Эмили.

Я помню, что Лиам сказал ранее о том, чтобы не подпускать маму к Эмили, и инстинктивно встаю между ними. Мама ничего не сможет сделать. Но к моему удивлению, она тянет Эмили в теплые объятия.

— Добро пожаловать домой, милая девочка. Ты никогда больше не уедешь от меня, слышишь? — увещевает она. Я почти уверен, что моя челюсть падает на пол. Где, черт возьми, мама-медведица? Разве она не помнит, что Эмили сделала со мной, когда ушла?

Мы с Лиамом переглядываемся. На его губах появляется эта странная ухмылка, и он качает головой.

— Думаю, мы должны были знать, что она была маминой любимицей.

У меня нет слов. Я наблюдаю, как моя мать отпускает Эмили и ее перехватывает отец, который практически поднимает ее с земли. Лиам идет последним, и я не единственный, кто немного ревнует, потому что из стойла Эми раздается злобное фырканье.

Когда моя семья перестает, наконец, душить в обьятиях любовь всей моей жизни, которая, вероятно, обручена с бойфрендом из большого города, я получаю краткую информацию о состоянии Рози. Воды отошли как раз перед тем, как Лиам позвонил мне. Я осматриваю лошадь. Она лежит на свежем сене, которое я положил туда перед отъездом. Ее дыхание немного тяжеловато, но в ней есть удивительное спокойствие.

Эмили начинает фотографировать. Я знал, что предложить ей возможность снять это на пленку, было самым простым способом заставить ее прийти со мной. Хотя я понятия не имею, что собираюсь сказать ей после того, как эта лошадь родит. Но, по крайней мере, она здесь, а Маркус нет. Это немного облегчает мысль о том, чтобы рассказать ей о своих чувствах.

Проходит совсем немного времени, и мы видим, как чудо жизни разворачивается перед нашими глазами. Рози — боец. Пегая лошадь тужится и тужится безо всяких жалоб. И менее чем через полчаса рядом с мамой появляется красивый каштановый жеребенок.

Мама и Эмили вытирают слезы, при виде того, как мать вычищает своего жеребенка. Рози хорошо заботится о своем ребенке, и я чувствую себя гордым папой. Последней лошадью, которую я видел рожденной в этой конюшне, была сама Рози. Это было через два месяца после ухода Эмили. Помню, мне было так грустно, что Эмили не было рядом. Разочарование быстро переросло в гнев, и я отказался находиться рядом с Рози в первые нескольких месяцев ее жизни. Но эта лошадь упрямая. Она заставила меня полюбить ее, хотя я и не хотел.

Я наблюдаю за Эмили, пока она делает тысячу снимков матери и жеребенка. Я не смогу перестать любить ее. Даже если попытаюсь, даже если она сбежит и выйдет замуж за Маркуса. Я буду любить Эмили Уайт до самой смерти.

Маленький жеребенок решает, что пришло время встать. С небольшим усилием ему удается подтянуться. Кажется, что он стоит на льду. Его ноги раздвинуты так далеко, что не похоже, будто они смогут его удержать. Хорошая новость заключается в том, что он упрям, как и его мать, и после некоторых колебаний жеребенок делает свои первые шаги.

Мама и Эмили плачут. Снова.

Мы с папой убираемся в кабинке, а мама и Лиам забирают Эмили домой. Самое лучшее качество в моем отце — он не любопытен. Он мог спросить меня про Эмили, но знал, что я не могу говорить об этом. Когда мы заканчиваем, он хлопает меня по спине и говорит:

— Она выглядит по-другому, но она все еще наша Эмили.

Я киваю, и он оставляет меня одного, чтобы пожелать спокойной ночи моей лошади и ее новорожденному.

— Пожелай мне удачи, Рози. Это та девушка, о которой я тебе рассказывал. Ну, знаешь, та, которая разбила мне сердце. — В этом нет никаких сомнений. Эмили разбила его на миллион крошечных кусочков. Пришло время выяснить, почему.

Я возвращаюсь на ферму и нахожу Эмили одну на огромном крыльце родительского дома. Она склонилась над перилами и фотографирует небо. Я смотрю на море звезд и думаю о том, что же она ищет там наверху. Я знаю, что первый год загадывал желание на каждую из этих чертовых штук, и это не вернуло ее. До сих пор.

Я поднимаюсь по лестнице и присоединяюсь к ней на крыльце.

— Я не думаю, что ты — его девушка. — Я не знаю, откуда это взялось.

Она опускает руки, и тихо вздыхает. Ее лицо полно грусти, и я чувствую, что я этому причина.

— Наверно, я ничья девушка, да? — Она поворачивается к небу и прячется за этой проклятой камерой.

Что, черт возьми, это значит? Она моя девушка. Она принадлежит мне. Мне. Разве она не понимает? Я прижимаюсь спиной к перилам, упираясь локтями сверху. Хотел бы я знать, как с ней разговаривать. Я знаю только, как любить ее. Когда мы были вместе, и мне нужно было, чтобы она знала о моей любви, я просто целовал ее. Я показывал ей. Невозможность сделать это сейчас убивает меня.

Она делает миллион снимков звезд, и мне становится любопытно.

— Влюбилась в звезды, да? — Так говорит мне Лиам, когда я слишком долго смотрю в одном направлении. Я чувствую себя ребенком, как только слова покидают мой рот.

Эмили опускает камеру и улыбается. Но это все равно грустная улыбка.

— Я не вижу звезды в Нью-Йорке. Это просто невозможно. — Она смотрит на меня, но быстро отворачивается, чтобы положить камеру в футляр.

— Вообще?

Она качает головой.

— Нет. Но это даже к лучшему. Звезды напоминают мне о тебе, так что легче было их не видеть.

Это больно. Боль в животе поднимается к груди. Это острая, пронзительная боль.

— Прости, что я заставляю тебя сожалеть.

Эмили резко разворачивается ко мне.

— Что?

— Ты поэтому не хочешь смотреть на то, что напоминает тебе обо мне, верно?

— Звезды не заставляют меня сожалеть. — Я вижу искренность в ее глазах, даже несмотря на темноту. — Ты — не сожаление.

Я отталкиваюсь от перил, но сохраняю пространство между нами.

— Тогда кто же я?

Она задумывается. Я вижу, как она воюет с самой собой из-за того, что же сказать. Я пытаюсь дышать, но пока она не ответит, не уверен, что смогу.

— Ты, как возвращение домой.

Я резко выдыхаю. Теперь очередь моего сердца заикаться. Я бы отдал все, чтобы быть ее домом. Она моя. Без нее ничего нет. Я чувствую, что кричу на нее, пока не слышу, как она на самом деле нарушает тишину.

— Как там говорится? Ты не можешь вернуться домой или что-то подобное. — Она качает головой и поворачивается ко мне спиной.

Я проклинаю себя и свой дурацкий рот.

«Просто скажи это. Скажи ей».