21
— Как сделать, чтобы ребенок не получился, знают все и советы наперебой дают, а вот как сделать, чтобы получился, мне еще никто не посоветовал! — вздохнула Рейчел. У ее ног суетились орпингтоны: она кормила их зерном из кармана фартука. — Жаль, бабушки нет, наверняка бы что-нибудь подсказала. — Она захихикала. — От стараний бедняга Эдди уже из сил выбился!
— Лучше не думай о малыше в такие минуты. — Элизабет сидела на кормушке во дворе Сондерсов и болтала ногами. — От суеты и волнения сперматозоиды тут же теряют ориентир.
— Господи, Элизабет, что ты несешь?! — Рейчел швырнула зерно курам, которые помчались за ним, тряся пышными «штанами». — В таком возрасте Джордж наверняка тоже мечтает о малыше, да и мы с тобой не молодеем, двадцать четыре исполнилось. Почему не получается? Объясни, ты же медсестра!
— Все дело в удаче.
Элизабет не слишком волновалась из-за того, что не может подарить Джорджу ребенка, да и не слишком удивлялась: ее тело принадлежало одному мужчине, а сердце — другому. Зато Рейчел сгорала от нетерпения и переживала. У Эдди и его первой жены был малыш Арчи, значит, причина неудач не в нем.
Единственным ребенком на четверых оказался Тоби Шрёдер. Ему уже исполнилось девять, и остатки семейного капитала шли на оплату школы-интерната в Кенте. Бруно Шрёдер искал себя в оружейном производстве и увез семью в Нью-Йорк, но Тоби так тяжело переживал расставание с Элизабет, что Ингрид Шрёдер позволила ему вернуться в Англию.
Каждую пятницу Джордж отправлялся на «Даймлере» в Танбридж-Уэллс и забирал Тоби на выходные. Пятнистый пони Мишка до сих пор пасся у Эдди и Рейчел. Иногда Тоби помогал Эдди доить коров, иногда — Рейчел ухаживать за курами, иногда верхом на пони отправлялся в Верино бунгало, где Вера кормила его и ругала за то, что похож на цыганенка. Никто за него не тревожился, потому что вся Ромни-Марш была домом. Мальчишка жил на воле, словно волчонок. Тоби Шрёдер, еще недавно боявшийся дождя и ветра, теперь в любую непогоду плавал в море вместе с Мишкой, спал на сеновале, а потеряв ботинки, гулял босиком.
Порой Тоби навещала тетя, Франческа Брайон, которой, похоже, нравились эти перемены. Она была все такой же красавицей, по-прежнему изящной и грациозной, а пробивающаяся седина лишь подчеркивала глубину темных глаз.
Однажды, когда они пили чай в салоне Мэндеров и ждали возвращения Тоби, Франческа как бы между делом обмолвилась:
— Что-то я давно ничего не слышала о Майкле Россе. Прежде он поддерживал со мной связь. Вы случайно ничего о нем не знаете?
Элизабет замялась.
— Да, — после паузы ответила она, — я часто с ним вижусь. Он живет тут неподалеку.
Темные глаза Франчески вспыхнули: теперь они с Элизабет были квиты за ту первую встречу у студии на Фицрой-стрит, когда она мягко дала понять, что Майкл принадлежит ей. Элизабет уже понимала: в тот раз Франческа солгала.
Миссис Брайон внимательно посмотрела на свою чашку.
— Я очень рада, что у него все в порядке.
— Майкл вернулся в день смерти его бабушки. Я с ней дружила, поэтому она попросила вызвать меня. Мы с Майклом…
— А у вас есть его адрес?
— Адреса нет, но, если хотите, я передам ему письмо.
— Как это нет адреса? Странно, очень странно… — Франческе не изменили ни мягкость, ни хорошие манеры.
Гнев, которому давно следовало утихнуть, захлестнул Элизабет. Она не корила себя за то, что унижает Франческу, — та заслужила.
— На мысе Дандженесс нет улиц. Если отправите письмо, оно, может, и дойдет, а может, и нет.
Франческа разгладила синие лайковые перчатки.
— Тогда, пожалуйста, передайте, что студия на Фицрой-стрит по-прежнему его ждет, — спокойно проговорила она. — Скажите Майклу, что договор аренды можно возобновить.
— Майкл больше не рисует! — Элизабет дала волю гневу. — Ему не нужна ваша студия!
— Сейчас, может, и не нужна, но в жизни все меняется, — заметила Франческа, потягивая чай. — Когда мы с вами в последний раз встречались, вы, Элизабет, замужем еще не были.
О Майкле они больше не заговаривали и научились обходить это препятствие на пути дружбы, которую поддерживали ради Тоби.
Увидев на столе у Майкла синие лайковые перчатки, Элизабет поняла, что Франческа его разыскала. Майкл их не прятал, а Элизабет не задавала вопросов. Она знала, что Франческе Брайон их отношений не изменить, но все равно зашвырнула перчатки подальше в море.
Унылый мюнхенский дом долго подавлял Карен, зато теперь, перед самым отъездом, казался добрым и печальным. Что зловещего в елях за лужайкой? И почему эти могучие деревья с мохнатыми лапами, что шевелятся на ветру, она раньше принимала за бредущего по лесу великана?
Карен обедала в столовой. Из-за суматохи с переездом в доме поднялась пыль, подуешь — ярко озаренные зимним солнцем пылинки начинают танцевать.
Одиночество ее больше не мучило. Карен уже забыла, что бывает иначе. Когда-то давно, в другой жизни, она снимала номер в отеле вместе с Бетти, чей громкий храп не давал спать. Порой Стэн, задобрив Бетти подарками, уговаривал ее переночевать у подруги, а сам прокрадывался в номер к Карен. В Кэтфорде за ней по пятам ходила Элизабет.
Сегодня в доме было много людей, но Карен сборами не занималась, ела не спеша, старалась не путаться под ногами и ждала, что ее вот-вот попросят перейти в другое место: обеденный стол тоже нужно выносить. Его ножки и ножки всех стульев уже обернули картоном, шторы сняли, ковры свернули. Мебель, которую оставляли, покрыли простынями, и она походила на айсберги, плывущие по голому полу.
На гравийной дорожке перед домом стояли чемоданы с бельем и набитые соломой ящики с хрусталем и фарфором. Зеркала лежали на лужайке, а кресла, столы и шкафы жались друг к другу на холодном ветру, как бездомные, не знающие, что с ними случится дальше.
Сейчас из передней выносили самую крупную мебель и по аппарели поднимали в грузовик. Командовала грузчиками Хеде.
Хеде видела их новый дом в Зальцбурге и рассказывала Карен, что он большой, прекрасно отделанный, а прежние владельцы оставили целую библиотеку, и все стены увешаны картинами. Раньше там жила еврейская семья, которая, как и многие другие, эмигрировала. Очевидно, брать с собой все имущество было хлопотно и слишком дорого. Хотя странно, сказала Хеде, что они оставили в шкафах одежду, а на кроватях постельное белье.
На клумбе нашли тела двух овчарок, в погребе мяукал голодный котенок. Хеде посадила котенка в коробку и привезла маленькому Штефану, но стоило поднять крышку, звереныш выскочил и исчез в лесу.
Артур уехал в Зальцбург месяц назад, о его нынешней работе Карен почти ничего не знала. Насколько она разобралась, новые власти реформировали экономику Германии и нововведения неизбежно касались евреев. Карательные меры применялись лишь к вредителям, причем не только к евреям, а ко всем, кто противился планам фюрера.
Некоторые люди поддерживали реформы активнее других. Поначалу свастика и оскорбления, намалеванные на магазинах и конторах, принадлежащих евреям, шокировали, но сейчас казались неотъемлемой частью новой Германии.
Элизабет писала, что английские газеты полны страшных историй о карательных мерах и запугивании. Карен отвечала, что иностранцы не понимают сути. Безболезненными коренные перемены не бывают, но в Германии они особых сложностей не создают и страданий никому не причиняют. Сейчас во главу угла ставятся интересы настоящих немцев. Пока сама Карен пожертвовала лишь походами в магазин Розенбаума — как и все настоящие немцы, — а там самые красивые платья в Мюнхене.
Карен не теряла бдительности. Вся корреспонденция подвергалась цензуре, жене Артура не подобает писать ничего двусмысленного, и потому она не рассказала Элизабет, как жестоко поступил Артур, уволив вежливую, трудолюбивую кухарку за то, что ее бабушка еврейка, или о том, как собачку миссис Розенбаум перемазали желтой краской и подвесили перед магазином, чуть не придушив.
Не написала Карен еще об одном случае, а ведь облегчи она душу, объясни, почему не помогла, угрызения совести наверняка бы стихли.
Был самый обычный день, и Карен вместе с Хеде отправилась выбирать зимние ботинки. Посреди оживленной улицы что-то случилось - люди сходили на проезжую часть, чтобы обогнуть какое-то препятствие. Вблизи Карен с Хеде поняли, в чем дело. Дорогу загородили шесть или семь парней в форме гитлерюгенда, высокие, сильные, не мальчишки, а почти мужчины. Они хохотали и над кем-то глумились.
Мужчина и девочка прижимались к двери, а парни осыпали мужчину ударами и оскорблениями. Девочке было лет тринадцать. Смуглая, хорошенькая как картинка, она зарылась лицом в его пальто, чтобы не видеть обидчиков. Мужчина, видимо, и уши ей закрыл, чтобы она не слышала ругательств. Девочка уронила ранец и варежки и точно пыталась спрятаться в складках пальто. Парни лезли к ней и откровенно издевались.
Карен застыла, и сзади на нее тотчас стали натыкаться другие прохожие. Хеде схватила ее за рукав и потащила вперед.
— Juden! — прошипела она.
— Почему ты так говоришь? Откуда ты знаешь?
Хеде посмотрела на нее так, словно не верила своим ушам.
— Разуйте глаза, мадам! Еврей хитрый как шелудивый пес! Слезы крокодиловы лить и на жалость давить. Хороший немец знать их повадки. — Хеде сплюнула в канаву.
Девочка обнимала мужчину, словно хотела защитить, и тихо плакала. По подбородку текли слюни и слезы. Мужчина затравленно оглядывал прохожих, глаза его остановились на Карен. Высокая блондинка с нацистским значком на лацкане — разве она ему поможет?
Сзади напирали, и секундой позже Карен спешила дальше вместе с другими хорошими немцами, не пожелавшими вмешаться. Что она могла сделать? Это ее не касалось. Ни мужчина, ни девочка серьезно не пострадали, твердила она себе, а парни упивались силой и вседозволенностью, которую давала форма и свастика.
Только воспоминание не тускнело: личико девочки тычется в складки пальто, розовое пятно на щеке. Как же такое случилось и почему она, Карен, осталась в стороне?
Неутихающий топот на лестнице — грузчики в тяжелых сапогах сновали туда и обратно — окончательно выбил Карен из колеи. Утром безмятежную пустоту ее жизни всколыхнуло кое-что еще.
На шкафу в спальне грузчики нашли портрет Элизабет кисти Майкла Росса, и вместе с воспоминаниями нахлынула тревога. В письме Элизабет рассказала, что в Мюнхене Майкла избили так жестоко, что еврейский доктор и его жена выхаживали его долгие месяцы, прежде чем он смог вернуться в Англию.
Получалось, Майкла избили вскоре после их расставания на вокзале, и Карен недоумевала, почему за время, что выздоравливал, Майкл с ней не связался.
Грузчики перебрались в кабинет Артура. Документы уже вывезли, сегодня настал черед мебели. От толчков и стука вино колыхалось в бокале подле тарелки. В раскрытую дверь столовой Карен видела, как выносят кожаное кресло. Потом вытащили книжный шкаф, потом картотечный, потом торшер, потом мальчик, весь выгнувшись назад, выволок деревянные ящики.
В дверях возникла Хеде.
— Это ведь с собой не брать? — Грязный рюкзак она держала брезгливо, подальше отведя руку. — Выброшу, мыши на корм! А вот это, — она кивнула на охотничье ружье, — я найти в глубине шкафа под заношенный пиджак и прочий хлам. Хорошо, что я его здесь не оставить, не то герр Ландау очень сердиться. — Хеде бросила рюкзак на пол и прижала ружье к груди. Полированное ложе ружья украшал цветочный орнамент и переплетенные ленты. — Какой тяжелый! Я никогда в жизни не держать в руках такой хороший ружье, ja! Мы сказать герр Ландау, его нужно мазать масло и держать вместе с другой ружье?
Столешница под ладонями гладкая. В голове пусто. Что тут скажешь? Это ружье Майкла. Никак не объяснишь, почему ружье здесь, — можно только задать вопрос, который нельзя задавать.
Сердце остановилось. Пыль струилась в солнечном луче, люди ходили туда-сюда, таскали вещи, у дверей стоял набитый грузовик. Хеде мялась на пороге, дожидаясь указаний.
— Я спросить его, ja?
Карен встала, взяла тарелку и бокал. Она хорошая жена, ни во что не вмешивается и не задает лишних вопросов.
— Это же просто ружье, Хеде, мне все равно.
Хеде пожала плечами:
— Мне тоже. Ну и ладно, что хорошее ружье пыльное. Я положить его грузовик, и ружье ехать Зальцбург.
ПРИЕЗЖАЕМ ЧЕТЫРЕ ТЧК
ОСТАНОВИМСЯ ОТЕЛЕ ТЧК КАРЕН
Слова напечатаны на бумажной ленте и наклеены на лист, словно требование выкупа. Две строчки. Семь слов. Карен все переиграла. Элизабет смотрела на телеграмму, и ее жгло знакомое унижение. Столько лет прошло, а Карен по-прежнему веревки из нее вьет.
Элизабет уже все приготовила: испекла кекс, украсила комнату для гостей цветами, поднялась на чердак и по частям спустила вниз кроватку, которую папа расписал для нее, когда пятилетней она с коклюшем попала в больницу. Дома Элизабет ждал сюрприз: на деревянном изголовье папа нарисовал кур и уток во дворе фермы.
Кроватка предназначалась маленькому Штефану и сейчас стояла в углу комнаты для гостей, где Элизабет хотела разместить Карен и Артура.
Почтальон только что ушел. Замерев в коридоре у раскрытой двери, Элизабет смотрела на телеграмму в полном недоумении, даже заглянула на оборотную сторону, точно зверек перед непостижимым зеркалом.
Дул теплый сентябрьский ветер, и кедровые лапы раскачивались медленно, будто корабль на легкой зыби. Элизабет вышла на крыльцо, затененное козырьком. В канавах за болотом шумел белый камыш.
Она специально купила побольше яиц и масла. Что теперь с ними делать? Денег, которые они с Джорджем выделили на домашнее хозяйство, хватало в обрез. Неужто женщины годами так живут? Как они справляются?
Значит, ужинать придется вдвоем с Джорджем. Теперь оставалось лишь ждать. В принципе, она бы еще успела съездить на Дандженесс к Майклу, но решила, что не стоит. Она ведь не сообщила ему о приезде Карен. Причина, по которой ему не следовало знать, выскользнула из сознания, и Элизабет ее не ловила. Сейчас в душе таилось столько чувств и мыслей, и далеко не все хитрые и уклончивые. Некоторые, красивые и стремительные, как призрачные птицы, взмывали ввысь и исчезали.
Элизабет долго сидела на ступеньках, смотрела на колышущиеся лапы кедра, слушала жалобное блеяние овец. Радостный трепет понемногу возвращался. Карен, Карен приезжает, все остальное неважно! Они же три с лишним года не виделись!
В половине четвертого Элизабет поднялась на второй этаж, чтобы переодеться, причесаться и подкрасить губы. Едва она склонилась к зеркалу, загудела машина, хлопнули дверцы и по гравию зашуршали шаги. Элизабет понеслась вниз по лестнице и едва не растянулась на каменных плитах прихожей.
В дверях стояла Карен.
— Господи, господи! — залепетали обе, сжимая друг друга в объятиях. — Это ты! Это ты!
Руки у Карен тонкие, как веточки, глаза лихорадочно блестят. В первый момент Элизабет чуть не отпрянула: Карен показалась совершенно чужой, но потом наваждение прошло. Они держались за руки и сияли от счастья. Элизабет ждала от сестры оценивающего взгляда (мать, приезжавшая на свадьбу Элизабет и Джорджа, не скрывала разочарования — ни особняка, ни роскоши, разве это дело?), но Карен словно ничего не замечала.
Ее муж стоял у машины, дожидаясь, когда его представят.
— Артур, я так рада наконец с вами познакомиться! — воскликнула Элизабет.
Вот это красавец, глаз не отвести! Ясно, почему Карен его выбрала. Они два сапога пара, оба заметны, обоими все восхищаются. Артур словно не замечал своей привлекательности, хотя ничуть в ней не сомневался.
— Карен мне много о вас рассказывала, — отозвался Артур. Он говорил почти без акцента — лишь резковатые согласные и не совсем правильные интонации выдавали в нем иностранца.
Артур держал руку Элизабет чуть дольше, чем следовало, очевидно оценивая ее лицо, фигуру и платье. Рядом стоял маленький мальчик, и Артур погладил его белокурую головку. Штефана нарядили в узкий твидовый пиджачок, короткие брючки с манжетами чуть ниже колена и шерстяные гольфы. На крошечном ребенке эта жесткая одежда смотрелась странно.
— Штефан, милый, поздоровайся, — велела Карен.
— Добрый день! — церемонно проговорил Штефан и поклонился.
— Ну, солнышко, зачем ты так? — засмеялась Карен. Почему-то казалось, что она нервничает. — Поцелуй тетю Элизабет.
— Он все делает правильно.
Элизабет послышалось или в голосе Артура действительно звенел лед? Карен взяла мужа под руку, а Артур посмотрел на нее так, будто они до сих пор изнемогали от любви.
— Пойдемте пить чай, — предложила Элизабет, и как ни странно, малыш Штефан протянул ей ручку.
Артур сидел, вытянув длинные ноги к камину, и Элизабет беспокоилась, что перья из диванной подушки пристанут к его безупречной одежде. Время от времени он говорил по-немецки со Штефаном, который устроился на ковре, скрестив ноги, и ел кекс.
Карен выбрала кресло у самого огня. На коленях она держала тарелочку с кексом, в руках — чашку и блюдце. Пламя озаряло ее гладкую кожу, белокурые волосы и платье цвета бордовых роз.
— Как Джордж? — спросила она. — Мы сегодня его увидим?
— Джордж вернется не раньше шести. Он очень хотел познакомиться с тобой и Артуром.
— У мужа Элизабет фабрика, на которой делают чугунные ворота, ограду и так далее, верно, Элизабет?
Карен казалась робкой — или очень осторожной. Неужели до сих пор умирает от любви к Артуру Ландау? Когда-то Элизабет знала, что чувствует сестра. Раньше нить между ними была прочной, порой напоминала цепь, но теперь провисла и истончилась настолько, что сестры стали почти чужими.
— Я не бизнесмен, у меня к этому нет способностей, — сказал Артур, обращаясь к Элизабет. — Скорее, организатор — наверное, так бы это назвали в Англии.
— Артур предан своей работе, — добавила Карен. — Партия — его жизнь и моя тоже. Как Тоби?
— Кекс очень вкусный! — похвалил Штефан.
— У тебя прекрасный английский, — сказала Элизабет.
— Карен не говорила, что у вас есть сын, — сказал Артур. — Его зовут Тоби? Очень за вас рад.
— Нет-нет, Тоби не наш сын. Он бывает у нас только по выходным. Его родители живут в Нью-Йорке. До замужества я у них работала, но после биржевого краха двадцать девятого года семья вернулась в Америку. Тоби учится здесь неподалеку.
Кажется, она наговорила лишнего, потому что Артур безразлично отозвался:
— Да, да, конечно. Семье нужен ребенок, а мальчику — воспитание и образование вне зависимости от финансового положения его родителей. Тоби очень повезло.
Одобрение это или порицание, Элизабет не поняла. Она предложила Артуру еще чаю, а он похвалил фарфор, принадлежавший матери Джорджа, и спросил о политических настроениях англичан. Они не завидуют реформам, которые меняют облик Германии?
Элизабет не знала. Артур засмеялся: пожалуй, так и должно быть, замужней женщине вполне простительно не интересоваться политикой.
— Боюсь, нам пора возвращаться в отель, — примерно через час объявил он. — Элизабет, я очень рад знакомству. До моего отъезда мы непременно встретимся снова.
Карен застегивала пиджачок Штефана.
Артур разберется с делами в Лондоне и уедет, — сказала она. — Он заберет Штефана, а мы с тобой сможем побыть вдвоем. — С пуговицами никак не удавалось справиться: у Карен дрожали руки. Элизабет поняла: что-то не так, и сейчас, и с первой минуты. — Я бы хотела повидаться с Рейчел. Ты не против?
— Конечно. Если хочешь, обязательно ее навестим.
На крыльце Артур поцеловал Элизабет в щеку и повел Штефана к машине.
— Он здесь? — шепотом спросила Карен, притянув сестру к себе. Элизабет не сразу поняла, о ком речь. — Майкл здесь?
— Карен, нельзя!
— Говори, быстро! — Элизабет стало больно — так сильно Карен сжимала ей руку.
— Да.
Карен повернулась к мужу, растянула губы в улыбке и быстро зашагала прочь. Помахала Элизабет, села в машину.
— Почему они не остались? — удивился Джордж.
— Уехали в отель. Все было уже спланировано… Ладно, уже неважно. — Элизабет взяла у мужа пальто и повесила на вешалку в прихожей.
— Прекрасно выглядишь! — как обычно, похвалил Джордж.
— Вовсе не прекрасно, — поцеловав его, возразила Элизабет. — Тебе нужно глаза проверить.
Внезапно она обрадовалась, что Джордж не встретился с Карен, Артуром и их белокурым ангелочком Штефаном. По доброте душевной он мог не заметить контраста, но Элизабет было бы его жаль, сам седой и невзрачный, дом убогий, неряха жена и мальчик, который ему не сын. Откровенно говоря, Элизабет сгорала от стыда. Садовые цветы, осевший кекс и лишние продукты, которые теперь придется выбросить, — все казалось глупыми потугами школьницы.
Теперь Элизабет поняла, что невнимательно читала письма. Карен намеренно не уточняла, где они остановятся, а Элизабет ошиблась, домыслив, что сестре будет удобнее у них с Джорджем. На самом деле Карен приехала к Майклу, она все затеяла ради него.
Элизабет чистила шляпу, Джордж, негромко насвистывая, взял почту со столика в прихожей. При муже Элизабет, как всегда, заставит себя забыть о Майкле.
О Карен она сегодня тоже забудет.
Вместо того чтобы заняться письмами, Джордж наблюдал за ней, и Элизабет отвернулась. Неприятный осадок от встречи с сестрой до сих пор не исчез, Джордж наверняка почувствует неладное. Непросто, когда тебя читают как книгу и тонко чувствуют твое настроение!
— Ужин пока не готов. Налить тебе чаю?
— Пойду принесу еще угля. Вечер будет холодный.
Джордж снова надел ботинки. Элизабет было стыдно, что она переживает из-за Карен, а порой тоскует по Майклу. Джордж занял в ее душе место, некогда принадлежавшее сестре, и любил ее так, как вряд ли смог бы Майкл.
Вечер пройдет тихо и мирно: Джордж будет листать газету и писать письма, которые завтра напечатает его секретарь, а Элизабет включит радио и займется штопкой или вязанием.
Потом они лягут на большую старую кровать, Джордж нежно поцелует ее и скажет, что все хорошо. Когда он заснет, Элизабет скользнет к нему в теплую ямку, продавленную в матрасе, — до утра из нее не выбраться, слишком глубокая — и сможет поверить, что поступила правильно, и со временем все встанет на свои места.
Утро выдалось солнечное, поля овевал свежий морской ветер. Карен приехала одна ровно в десять.
— А где Штефан? — спросила Элизабет.
— Хеде повезла его на пляж.
— Хеде?
— Она наша Kindermadchen. Как же это переводится? Ах да, няня! Штефан ее обожает.
— Я знаю, кто такая Хеде, — покачала головой Элизабет, — просто Штефан мог бы поехать с нами. Его же скоро увезут, когда я теперь его увижу?
— Зато мы сможем побыть вдвоем, — возразила Карен. — И делать, что захотим.
— Мы и при Штефане делали бы, что захотим.
— А где Рейчел работает? — полюбопытствовала Карен. — Давай устроим ей сюрприз!
— В Фолкстоне. Придется ехать на автобусе. Ты не против? — Когда-то Элизабет и не подумала бы задавать сестре такие вопросы.
В автобусе Карен без умолку трещала о новом доме, который больше мюнхенского и с видом на горы.
Дорога была совсем узкой. Живые изгороди царапали бока автобуса, время от времени с одной стороны мелькали меловые холмы, а с другой — безмятежная гладь Английского канала. Элизабет гадала, когда речь зайдет о Майкле, но если Карен и думала о чем-то помимо жизни в Германии, то виду не подавала.
В Фолкстоне сестры отыскали магазин, где работала Рейчел.
— Guten Morgen, meine Damen, — поприветствовала продавщиц Карен. Те не на шутку перепугались.
— Только посмотри на себя! — воскликнула Рейчел, сжимая Карен в объятиях. — Картинка, настоящая картинка!
— Приглашаю вас обеих на ланч, — объявила Карен. — Но раз уж мы здесь, хочу купить Элизабет платье. Нет, лучше два!
— Спасибо, Карен, но, в самом деле, не стоит.
Карен, однако, настояла на своем — сняла с кронштейнов с десяток платьев и пестрым ворохом сунула Элизабет. Кремовые, желтые, голубые — ни одно практичным не назовешь. Сперва Элизабет стеснялась, еще бы, она стоит в кабинке в одном белье, а Карен с Рейчел то и дело заглядывают, одергивают ей подол, расправляют складки, потом отступают на пару шагов и оценивают. Если им нравилось, Элизабет выходила в зал показаться другим продавщицам. Вскоре это превратилось в занятную игру, Элизабет с удовольствием крутилась перед зеркалом и выслушивала все, что ей говорили.
— Не магазин, а благотворительный базар! — ворчала Рейчел. — Карен, если что-нибудь не купишь, вышвырну обеих, и черт с ним, с ланчем!
Карен повесила на руку несколько платьев.
— Берем это и это, — объявила она. — И обязательно вот это.
— Нет, Карен! — запротестовала Элизабет. — Они прекрасны, но я не буду их носить, разве только хлопковое…
Карен ее не слушала.
— Вдруг в Лондон выберешься или куда-нибудь с Джорджем поужинать. А сегодня ради меня, пожалуйста, надень вот это. — Она протянула Элизабет синий креповый костюм. Мягкая ткань плотно облегала тело. — Джорджу ты в нем обязательно понравишься!
«Джорджу я всякая нравлюсь», — едва не вырвалось у Элизабет.
Девушки шли мимо «Лис Клифф Холла» и на променаде решили сфотографироваться. «Ну, красавицы, обнимитесь!» — закричал фотограф, сунув голову под черную ткань. Они засмеялись и прильнули друг к другу. Потом Карен написала на карточке название отеля и вручила фотографу.
— Доставьте в трех экземплярах, если снимки выйдут хорошие. И поторопитесь, я в Англии ненадолго. (Фотограф кивнул, подождал.) Мой муж вам заплатит, — прибавила Карен.
— Ну надо же, — сказала Рейчел, когда фотограф отошел, — когда ты успела стать царицей Савской?
Для ланча выбрали кафе с видом на Английский канал. Карен с Рейчел болтали, а Элизабет смотрела на лодки, слушала чаек и дребезжание окон на сильном ветру.
— Как Майкл? — неожиданно спросила Карен. — Где он сейчас живет?
— Завтра в Рае ярмарка, давайте съездим, — предложила Элизабет, но ее не услышали, потому что Рейчел как раз ответила:
— На мысе Дандженесс.
— Надо бы его навестить.
По заросшему травой променаду шел старик с сухим хлебом в бумажном пакете.
— Карен, тебе нельзя. Ты же замужем, — напомнила Элизабет.
К променаду слетелись чайки. Старик швырял им корки, а чайки камнем падали на воду и, сражаясь за корм, кричали, как гарпии.
— Я только поздороваюсь. — Карен похлопала Элизабет по руке.
— Как ты туда доберешься? Джордж отвезти тебя не сможет. — Элизабет слышала в своем голосе раздражение.
— В отеле машину закажу.
— А Артура в известность поставишь?
— Ради бога, Элизабет! Артур возражать не станет, не понимаю, почему возражаешь ты.
— Элизабет, нервничать бесполезно, — покачала головой Рейчел. — Ты что, сестру не знаешь? Она все равно сделает так, как считает нужным.
Рейчел отправилась обратно в магазин, а Карен попросила счет. Сестры молча гуляли по променаду, и Элизабет чувствовала: говорить больше не о чем.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — наконец сказала Карен. — Но ты просто ничего не понимаешь.
— Конечно, не понимаю и, по-твоему, не чувствую, когда ты лжешь!
Голубые глаза Карен впились в голубую кайму горизонта.
— На самом деле один мой поступок очень навредил Майклу, — холодно произнесла она. — Я должна с ним увидеться. Я должна извиниться.
Итак, у Карен с Майклом имелось прошлое. Разумеется, они же встретились в Париже и на одном поезде приехали в Германию. Существовала какая-то история, сердечная драма, некая обида, о которой следовало поговорить.
— Клянусь тебе, Артур ничего не узнает! Он уехал в Лондон. Я сказала ему, что поживу у тебя, мол, ты сама об этом попросила.
22
Ни на следующий день после поездки в Фолкстон, ни через день Элизабет сестру не видела и на третье утро отправилась в гости к Вере.
Солнце вовсю припекало, и Элизабет прикрыла волосы шарфом. Она шла по тропинке через поля Эдди Сондерса мимо вороных кобыл, которые стояли в высоких, до колена, лютиках. Кобылы внимательно за ней наблюдали. Возле изгородей Элизабет старалась держаться в тени.
Вера заварила чай и завела разговор о готовке, стирке и ценах на уголь. Элизабет хотела спросить, не приезжали ли в бунгало Майкл или Карен, но тут Вера села ровнее и сказала:
— Ах, Карен! Она всегда была милашкой, а выросла настоящей красоткой. Вчера после обеда приезжала ко мне в гости. Настоящая куколка, а нос не задирает. Ничуточки! Держалась так, словно мы с ней как были соседки, так и остались. Я угостила ее чаем и отбивной с овощами, совсем как раньше, когда вы жили в Пэкеме и то и дело к нам заскакивали.
— А куда сегодня собирается, Карен не говорила? — с опаской спросила Элизабет.
— В Лондон. Неужели ты не в курсе? У ее мужа какие-то дела, наверное, Карен не успела тебе сказать. Я и фотографию его видела. Едва от восторга не обмерла!
— А когда вернется, не знаете?
— Как зовут ее мужа? Какая у нее фамилия теперь? Для меня-то она всегда будет Карен Оливер.
— Мужа зовут Артур. Она теперь Карен Ландау, — ответила Элизабет. — Вера, так вы не знаете, когда они вернутся из Лондона?
— Карен не сказала. Не возражаешь, если я буду гладить? Сиди-сиди, мне только уголок нужен.
Элизабет хотелось уйти домой, но Вера подлила ей чаю.
— Да Карен сама тебе расскажет. Получилось так удачно, как раз приехал Майкл и сказал, мол, давай до отеля подброшу. Карен за чулки не боялась и запросто поехала на его велосипеде. — Вера развернула наволочку и плюнула на утюг. — Карен такая красотка! В коротенькой юбчонке на багажнике сидела, хихикала да к Майклу прижималась. Я возьми и скажи: «Эх, сынок, какую девушку проворонил!» А он: нет, не проворонил, она же здесь. И потом они уехали.
Полуденный жар был жесткий, как железо. Элизабет шагала по тропинке прочь от Вериного бунгало, по полям, где вороные кобылы снова оторвались от лютиков и поворачивали головы ей вслед.
Она так и знала, что это случится. Ну а как иначе? Майкл захочет Карен, а Карен все равно, кому будет больно.
Эгоизм — это свобода. Элизабет завидовала сестре.
И вполне естественно, что у дома на подъездной аллее стояла машина, а на ограде сидел Артур Ландау и смотрел на поля. Глядел, как Элизабет подходит, но молчал. Может, не узнал ее с собранными в пучок волосами. От яркого солнца горело лицо. На Элизабет старая блузка, летняя юбка, которую она носит годами.
— Рада вас видеть, Артур! Я думала, вы в Лондоне. Простите, что заставила ждать на улице. Я подругу навещала. — Что тут еще скажешь? Извиняться за сестру без толку.
Артур скользнул по ней взглядом и отвернулся. Он отчаянно потел. Со взъерошенными волосами он выглядел куда моложе чем три дня назад.
— Мы с сыном возвращаемся в Германию. Пожалуйста, передайте это Карен, когда ее увидите.
— Пойдемте в дом, Артур. Слишком жарко.
Гость проследовал за ней на кухню, и Элизабет подала ему стакан воды. Артур Ландау осушил его, и по шее под рубашку потекли тоненькие струйки. Она налила ему еще.
Артур стоял у раковины рядом с Элизабет. От питья у него сбилось дыхание, холодные глаза не отрываясь следили за свояченицей.
— Моя жена сказала, что поживет у вас. Ее здесь не было. — Ландау не спрашивал, а констатировал факт. — Где-то неподалеку живет некий Майкл Росс. Где именно, спрашивать не стану. Вы не скажете, даже если знаете. — Артур положил руку ей на плечо, и Элизабет не шевельнулась, загипнотизированная злобой, плескавшейся в его глазах. Он заправил ей за ухо выбившуюся прядь, коснулся щеки. — Наверно, вы хорошая жена, — сказал он. А потом ушел.
Чуть позже подъехала другая машина. Элизабет сажала цветочную рассаду. Хотелось чем-то заняться, чтобы забыть прикосновение Артура Ландау, его никакой водой не смоешь. Она услышала звук мотора, и буквально через минуту босые ноги Карен остановились на вскопанной земле.
— Ты ему сказала!
Элизабет отложила лопатку.
— Артур искал тебя здесь, — проговорила она. — Где твои туфли?
— Как ты могла?! Трудно было промолчать?
— Я ничего не говорила. Артур сам знал. — Элизабет поднялась и стряхнула землю сперва с рук, потом с юбки. Ей было стыдно, как будто она и учинила весь этот хаос. — Он знал, что ты с Майклом.
— Ты могла меня выручить! — закричала Карен.
Ее лицо казалось злым, но Элизабет понимала: сестра боится. — Придумала бы что-нибудь.
— Говорю тебе, Артур уже знал. И имя Майкла тоже.
Карен не слушала.
— Напрасно я тебе доверяла! Почему ты всегда так со мной поступаешь? Следишь за мной, следишь за всеми, судью из себя корчишь, а сама не способна чувствовать! — Карен расхаживала взад-вперед и топтала землю, в которую Элизабет собиралась посадить рассаду. — Я должна была увидеть Майкла. Я же тебе сказала почему. Я все объяснила!
— Ничего ты не объяснила! — парировала Элизабет. — И я тебе уже не доверяю.
— Что?! — Карен разом перестала топтать клумбу.
— Ты не говорила, что встречалась с ним в Париже и что вы приехали вместе в Германию. В твоих письмах ни слова об этом не было!
— А зачем говорить? — Карен сделала непроницаемое лицо. — Да и какая сейчас разница? — Она снова зашагала взад-вперед. — Ты счастлива с Джорджем. Слава богу, ты нашла человека, который заботится о тебе так, как Майкл точно бы не смог. Майкл сказал, что любит тебя, и я не позволила ему вернуться в Англию, только и всего. Я ничего не писала, потому что сама со всем разобралась. Я ради тебя это сделала!
Наверное, когда тебя расстреливают, ощущения примерно такие же — нестерпимая боль, потом пустота. Майкл возвращался к ней, а Карен его переманила. Элизабет смотрела, как изящные ножки Карен танцуют по мягкой, вскопанной земле.
— Я всегда о тебе думаю! — сварливо сказала Карен. — Ты не представляешь, чего мне тогда стоило тебе помочь. Но вот раз в сто лет услуга понадобилась мне, а ты не помогла. — Карен села на клумбу, взяла лопатку и стала выкапывать лунки. — Артур уехал, и я ума не приложу, что делать. Деньги он оставил, а записку — нет, ни единой строчки.
Элизабет села рядом. Рассада слегка поникла, и она стала пальцем засовывать тонкие стебельки в лунки. Скорей бы Джордж пришел! Было поздно, солнце уже садилось за горизонт.
— Я понятия не имела, что Артур сюда вернется! Он уехал в Лондон на какую-то встречу, а потом собирался отвезти Штефана домой. — Руки у Карен загорели, как у крестьянки, на ногах краснели мелкие царапины.
Элизабет осторожно коснулась ее ноги.
— От чего это?
— Вчера вечером мы купались в море. Там на скалах мидии. Я где-то потеряла туфли.
Элизабет окаменела. Карен выкопала очередную лунку.
— Элизабет, это ужас! У Майкла и руки изуродованы, и лицо… Я не собиралась у него задерживаться. — В кои веки в голосе Карен не было торжества. — Когда я увидела его, от ненависти к Артуру у меня чуть рассудок не помутился.
Омертвение внезапно как рукой сняло.
— Ты вечно ищешь для себя извинений. Ты всегда себя оправдываешь, что бы ни сделала, и тебе плевать, что кому-то больно. И за что тут ненавидеть Артура? Не он же виноват, что Майкла избили.
Карен отложила лопатку.
— Я виновата.
— Это ерунда какая-то. Ты уверена, что все на свете случается из-за тебя, но вообще-то есть люди, которым до тебя нет дела. А тебе все игра — и то, что Майкл любит меня, и даже что папа умер. — На сей раз Карен вздрогнула, и Элизабет испугалась. Слишком много наговорила.
Карен поднялась, прикрыла глаза от солнца.
— Мне пора. — Она думала о другом, она как будто уже забыла, что сказала Элизабет. — И вот так каждый раз. Что бы Артур ни делал, я не могу его ненавидеть. Как считаешь, он меня простит?
— Скажи ему, что ничего не случилось. Он тебе поверит — тебе все верят. Тебе и впрямь пора.
Элизабет отвернулась. Она смотрела, как стая скворцов садится на деревья, и не слышала, как ушла Карен, — различила только гул мотора и шорох колес по гравию.
Элизабет вытащила велосипед из сарая и покатила на Дандженесс. В последних лучах догорающего солнца море было нежно-голубым. Майкл не удивился ее появлению, хотя так поздно Элизабет никогда не приезжала. Она бросила велосипед на землю — колеса еще крутились — и застыла перед Майклом, жадно глотая воздух ртом. Отчаянно хотелось влепить ему пощечину, сделать больно, а потом упасть рядом с велосипедом и зарыдать.
Мысли Элизабет неслись бешеным галопом и не давали вымолвить ни слова. У нее нет повода обижаться, значит, и говорить не о чем.
Обожженную кожу до сих пор тянуло, почему же ее бьет дрожь? В хижине Майкл усадил Элизабет на кровать, укутал в куртку и напоил водой, как несколько часов назад она поила Артура Ландау. Взгляд Элизабет судорожно метался по сторонам, и далеко не сразу она поняла, что ищет следы присутствия Карен.
— Я ее сюда не приглашал, — сказал Майкл. Он сидел за столом.
Элизабет прислонилась к деревянной стене, глядя через раскрытую дверь на багрово-закатное небо. Волны мягко шелестели галькой, и на Элизабет навалилась усталость, хотя в душе по-прежнему все бурлило и клокотало.
— Ты полюбил ее после встречи в Париже, — бесцветным голосом проговорила она.
Майкл сухо рассмеялся:
— Любовь тут ни при чем.
Он поднялся, налил в чашку виски и протянул Элизабет, потом щедро плеснул себе. На столе образовалась лужица: когда Майкл уставал, руки плохо слушались.
— Тебя не волнует, что Карен замужем? Ты все ей испортил! На меня тебе тоже плевать! — Она понимала, что так может говорить неразумное дитя. Ревность поостыла, но никуда не исчезла.
Майкл покрутил чашку с виски и осушил.
— Дело совершенно не в тебе.
Это было так больно, что в Элизабет вновь проснулась ярость.
— Зачем ты так? Ты же знаешь, что я чувствую, — зачем ты так?
Он внимательно взглянул на нее.
— А что ты чувствуешь? Я этого никогда не знал. — Его холодность причиняла боль, но успокаивала тоже: любви к Карен в его голосе не слышалось. — Почему бы мне не быть с Карен — да с кем угодно? Видит бог, нет смысла желать тебя.
Мысли Элизабет снова перепутались.
— По словам Карен, это она виновата, что тебя избили. По-моему, она сходит с ума.
— Как и все мы. Как и весь мир, Элизабет.
— И она говорит, что из Парижа ты собирался в Англию, ко мне. Зачем же ты в Мюнхен поехал?
Майкл поднял голову, словно ожидал не такого вопроса.
— Какая сейчас разница?
Элизабет промолчала, потому что чувствовала: последует продолжение.
— Ты была замужем, Элизабет. Мне Карен сказала.
Я опоздал.
Она посмотрела на свои руки — на кожу, покрасневшую от хозяйственных хлопот, на обручальное кольцо. Она-то думала, что эта жизнь принадлежит ей, а рычаги и шестеренки событий, суть которых она якобы понимала, двигались без ее ведома. Звезды уже давно заняли свои места, маршрут, по которому шел поезд ее жизни, определился еще в Париже.
— Неправда, — покачала она головой, — тогда еще не была.
За окном почти стемнело. Джордж уже наверняка вернулся домой и привез из школы Тоби. За ужином Тоби расскажет ей, как прошла неделя, про регби, драки и еду, покажет, что из формы нужно зашить. Они с Джорджем будут удивляться, куда она пропала.
— Мне пора возвращаться, — сказала Элизабет.
Майкл поднялся вслед за ней и опрокинул стул.
В тишине хижины грохот показался невероятным.
— Во Франции есть одна деревушка. Я там тебя видел, — хрипло проговорил Майкл.
— Понимаю, — кивнула Элизабет, хотя не понимала абсолютно ничего.
— Ты поднимаешься по холму. Волосы у тебя длинные, как раньше. А я сижу и жду тебя. Сегодня мы сядем на паром и отправимся в Париж, купим на рынке персики, а оттуда поездом доберемся до Мазаме. Поехали со мной.
Зачем он это предлагает, ей же больно слушать! Пора домой, а он стоит у нее на пути. Майкл дотронулся до ее щеки, и след от прикосновения Артура Ландау исчез.
— Элизабет, еще не поздно.
Он взял ее за руки. Элизабет подняла голову и впервые за много недель, месяцев и лет увидела в его глазах себя.
— Мне нужно попрощаться с Джорджем и Тоби.
— А потом ты поедешь со мной.
— Да.
Оказывается, можно запросто поменять расположение звезд. Можно пустить поезд по другому маршруту. Можно стереть ложь Карен.
Льет как из ведра, но так жарко, что воздух липнет к коже, словно мокрая ткань. Английское лето вдруг превратилось в душное тропическое, а сад — в джунгли с пышной зеленью и напоенной влагой землей. Жирные черви блестят сильнее, чем обычно, слизням и улиткам благодать. И птицам тоже — дрозды хватают улиток с живых изгородей, бросают на дорожку, чтобы расколоть панцирь, и устраивают пир.
Над Ромни-Марш поднимается пар, тяжелые тучи не движутся. Вымокшие овцы мужественно терпят.
Элизабет распахивает все двери, чтобы проветрить дом, но утренний воздух не просто вязкий, а плотный, будто невидимое морское существо. В одной рубашке она сидит на кухне, охлаждая ноги на каменном полу. На часах лишь восемь. Сточные канавы переполнены, дождь течет по стеклам, точно их из шлангов поливают.
Джордж и Тоби только что ушли на охоту в компании Эдди Сондерса. Тоби так мечтал поохотиться, что Джордж решил: дождь им не помеха. Элизабет старательно помахала им вслед. Получилось неестественно, как у переигрывающей актрисы или человека, напрочь разучившегося махать. Завтра она проводит их в последний раз, потому что, когда Тоби уедет в школу, а Джордж на работу, она навсегда исчезнет из их жизни.
Сегодня нужно попрощаться с мужем и почти-сыном, но как сказать, что она их бросает? Как смотреть в полные боли и непонимания глаза? Возможно, они разозлятся, они возненавидят Элизабет, они никогда не поверят, что она их любит.
Ее сердце умрет, если не уехать с Майклом. В сознании раздается голос совести, а если прислушаться, можно различить и лепет оправдания. «Уехать — самое разумное, ты даже ребенка Джорджу не родила. Он найдет достойную жену. Можно же сделать так, чтобы никто не страдал? Тоби станет у тебя гостить и поймет, что ты все равно его любишь».
Ночью Элизабет не сомкнула глаз. Казалось, Майкл — вот он, рядом. Он склоняется над ней, целует, откидывает простыню. Дальше воображение пасует — при мысли о близости живот сводит, точно Элизабет падает с большой высоты, а сознание мутнеет. Элизабет так долго запрещала себе мечтать о нем, что сейчас, когда запрет снят, душа и тело не могут оправиться от потрясения.
Воображение рисует жизнь во Франции. На улице зной, но у них в доме прохлада. Вечерами она любит бывать одна, потому что знает: Майкл к ней вернется. Его шрамы исчезли, боль прошла, он снова рисует. Они вместе завтракают, купаются в горной реке, спят, чувствуют друг друга рядом. Соседи думают, что Элизабет и Майкл давно вместе. Они заводят друзей. Заводят ребенка.
Элизабет так долго держала эти мечты под замком, но вот они вырвались на свободу, и ей не обуздать их, она невесома и не в силах вернуться с небес на землю. Заглушить бы еще голос совести, вопрошающий: «Любовь это или ревность?» Почему она не бросила Джорджа сразу, когда вернулся Майкл? Все это время у нее и мыслей таких не возникало, она все разложила по полочкам: Джордж — ее жизнь, Майкл — ее любовь. Зачем делать выбор? Она верна им обоим.
Элизабет понимает, как сглупила, думая, что удержит Майкла, не давая ему надежды. Она носит ему еду, объедки своей жизни с Джорджем. Наверное, эта еда ему в горло не лезет.
Но вот приезжает Карен и доказывает, что Майкл очень падок на соблазн. Пожалуй, нужно поблагодарить Карен за то, что помогла расставить все по своим местам.
Сегодня утром Элизабет мучается от недосыпа и с ужасом осознает, что последствия побега будут страшными. Тоби она любит, как родного сына. Джорджа уважает больше всех на свете и любит, хотя думала, что не полюбит никогда. Только правда заключается в том, что разлуку с мужем она переживет — внутри ничего не оборвется.
Элизабет слушает шум дождя, поднимает волосы наверх, откидывается на спинку стула и глядит в потолок. Жара усиливается, ночная рубашка липнет к телу. Элизабет ставит ноги на плиту попрохладнее.
Потом что-то заставляет ее обернуться и нащупать халат, который, оказывается, соскользнул на пол. У раскрытой двери стоят двое, их силуэты темнеют на фоне матовой пелены дождя.
Мужчины ждут, пока Элизабет наденет халат и завяжет пояс, и лишь тогда проходят на кухню. Один из них Артур Ландау, второй помоложе, волосы у него слиплись, одежда насквозь мокрая: этот юноша явно стоял под дождем. Ландау почти сухой, и Элизабет отмечает, как странно, что один безукоризнен, с другого вода ручьем. В голове полная каша — Элизабет не может собраться с мыслями и заговорить. Неужели все это ей не мерещится?
— Ну, Курт, как тебе моя свояченица? В твоем вкусе? — улыбается Артур, глядя поверх ее головы.
Молодой Курт не отвечает. Он останавливается за спиной у Элизабет, которая остро чувствует его приближение.
Артур в хорошем настроении, и это пугает сильнее, чем его слова. Элизабет догадывается, почему у Ландау сухая одежда: дожидаясь, пока Джордж и Тоби выйдут из дома, он сидел в машине, которую поставил в укромном месте, а молодой Курт мок под дождем. Эта догадка осеняет мгновенно, и Элизабет видит: Ландау читает ее мысли.
— Хочу выяснить, где живет некий Майкл Росс, — произносит Артур. — Карен я, разумеется, спросил, но она, судя по всему, не знает.
Элизабет с ужасом ощущает пустоту дома. Ее душа летит над садом и пустыми полями, разыскивая тех единственных, кто может помочь, но они далеко и в шуме дождя не услышат криков.
Артур ощупывает ее цепким взглядом.
— Не худышка в отличие от старшей сестры, вполне аппетитная. Губы нежные, чувственные, да, Курт? Увы, перед нами очередная английская шлюха.
Нет, она явно ослышалась. Муж Карен не мог так сказать! Руки и ноги каменеют, лицо превращается в маску. Курт что-то говорит по-немецки, и Артур смеется. Нормальный человеческий смех, и Элизабет почти верит, что все в порядке, ей лишь показалось. Но интуиция шепчет, это обман и Ландау вот-вот к ней прикоснется.
Артур смотрит на нее и хмурится.
— Видишь, Курт, она принимает гостей в ночной рубашке. Наверное, знает, где искать своего дружка, но отпускать нас не хочет. Темнит, дразнит…
В голубых глазах Артура пустота — он больше ее не видит. Его рука касается щеки Элизабет, скользит по подбородку; шее и ныряет в вырез халата.
Потом что-то стремительно меняется — мгновенное движение, доля секунды, как будто фокус. Артур уже не стоит рядом с Элизабет, а молодой Курт как ни в чем не бывало прислоняется к буфету. Оба смотрят на дверь в сад. Элизабет пытается обернуться, но ноги подкашиваются, и она падает на стул.
Входят Джордж, Тоби и Эдди Сондерс в дождевиках и резиновых сапогах. В руках у каждого ружье, на плече сумка, на груди ягдташ. Бархатный, дружелюбньш голос Джорджа мигом заполняет кухню, и вот уже все пожимают друг другу руки и знакомятся. В суматохе Элизабет не различает, кто что говорит. Тоби останавливается за спиной Элизабет и машинально кладет мокрую ладонь ей на плечо.
Артур врет без запинки: он показывал Курту побережье, они проходили мимо, заметили открытую дверь и, помня, что в провинции принято рано вставать, решили заглянуть.
— Хорошо, что мы вернулись. Было бы очень досадно разминуться с вами во второй раз. — От этого голоса пульсирующее напряжение мигом рассеивается. Джордж ничем не показывает, что почуял неладное, но Элизабет уверена: муж начеку. Войдя в дом, Джордж не поцеловал ее и сейчас любезничает с Артуром Ландау, а к ней не поворачивается. — В такой ливень не постреляешь. Так что хватит на сегодня прогулок.
Медленно текут минуты. Элизабет не может подобрать слов и рассказать мужу о случившемся, ведь, собственно, не случилось ничего. Она понимает, что Артур скоро уйдет, но перед этим снова попытается выпытать то, ради чего явился.
— Тоби, тебе нужно переодеться в сухое. — шепчет Элизабет, сжимая руку мальчика. Она должна уйти и увести Тоби, раз уж на большее не способна. Они спешат к двери, Джордж разговаривает с гостями, а Эдди замер у стены и даже ружье не опустил.
— Не смеем вас задерживать, — произносит Артур. — Мы с Куртом хотим разыскать приятеля, с которым познакомились в Мюнхене. Он живет где-то неподалеку, но точный адрес мы не помним. Его зовут Майкл Росс. Не слышали о таком?
— Боюсь, что нет, — тут же отвечает Джордж и поворачивается к Эдди. Тот качает головой.
Элизабет нужно пройти мимо Артура. Не держи она Тоби за руку, и сейчас бы смелости не хватило.
— Жаль, если его не разыщем. А почта тут поблизости есть?
— Да, в Хайте, — кивает Джордж. — но сегодня воскресенье, она закрыта.
— Так имя Майкл Росс вам не знакомо? — Теперь Артур буравит взглядом Эдди.
Рука Тоби напрягается, и Элизабет чувствует: сейчас мальчик заговорит и остановить его она не сможет. Они почти у двери, но Тоби оборачивается:
— Майкл живет на мысе Дандженесс.
Элизабет уводит мальчика в прихожую, но, перед тем как закрыть дверь, слышит голос Джорджа:
— Артур, Курт, вы ведь с нами позавтракаете? У англичан не принято гостей отпускать голодными.
Страх накрывает Элизабет с головой, ноги подкашиваются, но она заталкивает Тоби в кабинет Джорджа и захлопывает дверь.
— В чем дело? Почему ты сама не сказала, где живет Майкл? — спрашивает Тоби.
Вид у него испуганный, поэтому Элизабет растягивает губы в улыбке и говорит, что просто хотела попросить его об одолжении. Тоби ничего не слушает: страх передался и ему. Элизабет нужно успокоить мальчика, но отчаяние так велико, что она едва справляется с нервами.
— Тоби, это неважно. — Оба понимают, что на вопрос она не ответила. — Окажешь мне услугу? Дело очень срочное! — Элизабет берет чистый лист, ручку, пишет короткую записку и запечатывает ее в конверт. — Пожалуйста, передай это Майклу.
— Зачем? — спрашивает Тоби, и в его глазах мелькает интерес.
Нужно придумать объяснение и сделать так, чтобы Тоби поспешил.
— Я обещала Майклу прийти сегодня утром, но, боюсь, не смогу. У нас же гости. Езжай на Мишке и выбери дорогу покороче.
Тоби внимательно на нее смотрит, и Элизабет чувствует, как он пытается разобраться в ее лжи и понять смысл этого странного задания.
— Зачем? — снова спрашивает он.
— Затем, что… затем, что Майкл… — Элизабет сует мальчику конверт и отчаянно борется с паникой: только бы успеть!
— Мой дождевик на кухне, — напоминает Тоби.
Элизабет бросается в кладовую — судя по голосам в кухне, гости еще не ушли — и выносит Тоби свою куртку. Минутой позже они через парадную дверь выбегают во двор, Тоби взнуздывает Мишку и исчезает за серой пеленой дождя.
Элизабет без сил опускается на размокшую землю. Вскоре за домом рычит мотор. Думать Элизабет не в силах, не в силах даже встать и уйти в дом.
Через какое-то время появляется Джордж, на руках уносит ее в спальню, раздевает и кутает в одеяло. Элизабет дрожит, и он подносит к ее губам стакан с бренди.
— Эдди ушел на Дандженесс, — говорит он. — Я послал Ландау через Нью-Ромни и Лидд. На мыс они попадут не раньше чем через час, так что Эдди успеет.
Элизабет рыдает и не может остановиться. Чудо, что Джордж все понял, настоящее чудо! Джордж садится рядом, обнимает ее, гладит по голове и спрашивает, где Тоби. Элизабет сбивчиво объясняет и впервые со дня знакомства видит в его глазах гнев.
— Элизабет, он же совсем мальчишка, как ты могла его туда послать?!
Джордж резко поднимается. Лишь теперь Элизабет осознает, как сильно он ей нужен, как спокойно ей рядом с ним. Но Джордж уходит. Его шаги раздаются на первом этаже, потом слышится рев «даймлера».
Старый «даймлер» Джорджа поедет к Дандженессу напрямик размытыми проселочными дорогами; Эдди Сондерс идет пешком, он знает Ромни-Марш как свои пять пальцев и не потеряет ни секунды; машина Артура Ландау мчится по шоссе, но кружным путем, через Лидд. Тоби верхом на Мишке под дождем скачет через поля.
Спрятанный под рубашку конверт лип к груди Тоби. Наверное, бумага уже промокла, чернила потекли и послание вот-вот расплывется. Тоби пустил Мишку галопом, но на размокшей земле получалась только рысь.
Утром произошло что-то загадочное, но сейчас, вдали от двух немцев, Тоби не понимал, чем они его так напугали. Мокрое письмо тоже было загадкой, потому что Элизабет соврала.
В пятницу Элизабет вернулась домой так поздно, что они с Джорджем сами начали готовить ужин, и с тех пор с ней творилось странное. Тоби намазывал хлеб маслом, Джордж жарил сосиски, а на улице почти стемнело, когда вошла Элизабет. Она улыбалась, но смотрела не на них с Джорджем, а сквозь них, будто они призраки.
Элизабет сказала, что помогала Рейчел мыть яйца, но это какая-то ерунда. Рейчел моет яйца не по пятницам, а по воскресеньям. Тоби знает, потому что сам частенько ей помогал. Рейчел соскребает грязь жесткой щеточкой, насухо вытирает тряпкой, карандашом ставит дату, заворачивает каждое яйцо в солому и кладет в коробку. По понедельникам за яйцами приезжает посыльный бакалейщика.
Почему никто не объяснил немцам, где живет Майкл? Почему Элизабет заставила отвезти письмо немедленно?
Тоби натянул поводья и вместе с Мишкой спрятался под буком. Ромни-Марш поливал дождь, но раскидистая крона защищала не хуже зонта. Тоби вытащил конверт и вскрыл.
Майкл, немедленно уходи из дома. Немедленно!Э.
На Дандженесс едет Артур Ландау со своим другом.
Придумай, как передать через Тоби, где мы с тобой завтра встретимся. Пожалуйста, дождись меня. Ты ведь знаешь, что я приду.
Значит, немцы и впрямь опасны. Тоби не удивился: страх Элизабет он почувствовал сразу, как вошел на кухню. Те двое буквально источали злобу.
Остаток послания Тоби не понял, но оно казалось мутным и вязким, как болото, — вероятно, потому конверт и прилип к груди.
Тоби возненавидел и липкую записку со словами только для Майкла, и странную, не похожую на себя Элизабет. Он разорвал, смял письмо, швырнул под серебристые струи дождя. Конверт он тоже разорвал и бросил в грязь. Пора на Дандженесс. Спешить он не будет. Скажет Майклу Россу про немцев, но на этом все.
Когда Мишкины копыта зацокали по прибрежной гальке, дождь уже перестал и сквозь облака робко проглядывало солнце. Вокруг сияло все, кроме волн цвета потускневшего металла. Их взбаламутил ливень, который уходил в море.
У хижины Тоби не спешился: он ведь ненадолго, только про немцев скажет. Он решил возненавидеть заодно и Майкла.
— Привет, Тоби! — Майкл протянул руку к Мишке, и тот ткнулся носом в его ладонь.
— Ты в курсе, что Элизабет хотела заглянуть к тебе сегодня утром? — спросил мальчик, решив проверить, сказала ли она хоть слово правды.
— Нет, не в курсе.
— Элизабет просила передать, что сюда едут два немца. Они допытывались, где ты живешь, вот я и сказал. Тебе лучше спрятаться, потому что они будут здесь с минуты на минуту.
Майкл вроде бы сразу поверил, но сказал, что уедет только после Тоби.
Едва Тоби ускакал, вдали заурчала машина, но вскоре все звуки потонули в шуршании гальки.
23
Старые занавески в цветочек были задернуты, и в полумраке спальни деревянные половицы блестели, как вода. Вялость и апатия не давали Элизабет понять, почему она лежит в постели среди бела дня и почему в голове ни одной мысли. Гардероб и комод отбрасывали многоярусные тени, в углу серебрился ромбик — это трюмо. Тело точно свинцовое — не шевельнуться.
Потом вспомнилась ладонь Тоби на плече, мокрый хвост Мишки, холодная грязь, впитывающаяся в сорочку.
Элизабет резко села. Часы на туалетном столике показывали половину пятого — она проспала целый день. Она начала одеваться, шатаясь, как больная. Голова раскалывалась — наверное, от бренди.
Парадная дверь так и осталась распахнутой настежь. Элизабет закрыла ее и заперла, хотя не сомневалась, что Артур Ландау ее больше не потревожит. В доме не было ни души. Джордж, Эдди и Тоби еще не вернулись с Ромни-Марш. Элизабет натянула резиновые сапоги. Свою куртку она отдала Тоби, но на крючке у кухонной двери висел дождевик Джорджа. Элизабет надела его и лишь тогда увидела на столе записку:
Элизабет!
Майкл Росс уехал. Мы с Эдди добрались одновременно, и он как раз уходил. Сейчас мы ищем Тоби. Дождись его, никуда не отлучайся.
Значит. Майкл в безопасности, но Тоби уехал из дома в половине девятого утра, его нет уже восемь часов.
Лишь теперь Элизабет понимает, что наделала. Послала Тоби одного на Дандженесс, бросила на растерзание Артуру Ландау, который стал бесчувственным от ревности, как она от любви.
Ждать, ничего не делая, невыносимо. Но неожиданно свинцовой гирей наваливается усталость. Элизабет садится за стол и опускает голову на руки.
— Ты как, в порядке?
Тоби стоит у стола в куртке, забрызганной грязью и сырым песком, в ее куртке! Элизабет обнимает его так, что мальчик пищит, и целует жесткие от песка волосы.
— Тебя так долго не было! — шепчет она, не выпуская Тоби из объятий.
— Я ездил в Кэмбер. — Мальчик отстраняется и отступает на шаг. — Мишка любит песок.
— Все в порядке, милый, но лучше бы ты меня предупредил. Джордж и Эдди тебя ищут, да и я сильно волновалась. (Тоби отводит глаза, вода стекает с его лица и волос.) — Ничего страшного, ты уже дома! — с напускной бодростью восклицает Элизабет. — Ты только взгляни на себя! Я приготовлю ванну и что-нибудь поесть. (Тоби пристально смотрит в пол.) Майкл мне ничего не передал?
— Я хочу поехать к Рейчел пить чай, — заявляет Тоби.
— Нет, милый, завтра ведь в школу. Ты слышишь меня? Что сказал Майкл?
Элизабет легонько трясет его за плечо, но, когда Тоби поднимает голову, в его глазах плещется страх. Наверное, вид у нее совершенно безумный — лицо горит, волосы дыбом. Она вымучивает улыбку и касается влажной щеки Тоби. Тело мальчика сжимается как пружина, и он не выдерживает:
— К Майклу ты утром не собиралась! Ты соврала и об этом, и обо всем остальном. Все, больше ни слова тебе не скажу! — Он резко отворачивается. — Твое глупое письмо я в клочья изорвал!
Быстрее молнии Элизабет хватает Тоби за шиворот, разворачивает к себе и влепляет ему пощечину. Оба не в силах поверить, что это действительно случилось. Глаза обоих наполняются слезами. Тоби бросается прочь из кухни, Элизабет умоляет его вернуться, но следом не бежит.
Уверенности как не бывало. Слишком долго Элизабет занималась самокопанием и самобичеванием, а теперь размышляла, не справедливо ли наказана тем, что Майкл уехал без нее.
После стычки с Артуром Ландау и Куртом прошло четыре дня. Тоби так и не вернулся в школу, а Джордж не выходил на работу — сказал, что раз поохотиться не удалось, они должны хотя бы побыть вместе.
Очевидно, «вместе» подразумевало Джорджа и Тоби. Разложив промасленные детали на старой газете, они чистили ружья, «даймлер», велосипеды, а проголодавшись, шли на кухню и ели. Элизабет они словно не видели.
Элизабет засыпала то за кухонным столом, то на диване, то на ступеньках, мечтая, забывая, краем уха слыша возню и разговоры Джорджа и Тоби. Порой ей казалось, что если уйти, они даже внимания не обратят, а порой отчаянно хотелось, чтобы они ее не отпустили.
Когда Элизабет наблюдала за Джорджем и Тоби в открытую, они изредка бросали на нее взгляды — с таким же интересом занятые люди смотрят на снег или сильный дождь.
Однажды заглянула Рейчел, помогла Элизабет вымыть голову и сменить постельное белье, на котором до сих пор темнели пятна грязи.
— Это все твоя сестра виновата! Явилась сюда со своим перманентом, парижским гардеробом и немецким шиком… горе любому, кто с ней свяжется! — Рейчел натянула простыни и взбила подушки. — Карен с детства такая! Из Эдди слова не вытянешь, но он рассказал, что ее муж хотел добраться до Майкла. О чем они с Карен только думали?! Совсем голову потеряли!
Элизабет выглянула в окно. Над Ромни-Марш светило солнце, а за Дандженессом собрались огромные, как горы, тучи.
Отрывистые фразы Рейчел сопровождались сильными хлопками по перине.
— Не рассказывай, как все было. Я не понимаю и не желаю понимать. Хочу только, чтобы Майкл скорее вернулся. — Рейчел толкнула кровать к стене, и изголовье жалобно затрещало. — Маме он сейчас особенно нужен, а то ведь нет ни бабушки Лидии, ни дедушки Леми, ни папы, а она столько лет о нем заботилась. — Возникла пауза. — Элизабет? — Рейчел сложила руки на закрытой фартуком груди. — Майкл даже не попрощался!
Что на это сказать, Элизабет не знала и бессильно закрыла глаза. Голова совсем отяжелела. Влажные волосы липли к шее, но впервые за долгое время пахли не грязной лужей, а цветами.
— Ну ладно, хватит об этом. Никто не знает, что на уме у моего брата, что толку рассуждать. — Рейчел промокнула волосы Элизабет полотенцем и расчесала. Мало-помалу она успокоилась и негромко проговорила: — Извини, зря я на тебя набросилась. Ты тут совершенно ни при чем.
Вечерами Джордж заходил в спальню пожелать спокойной ночи. Он был очень внимателен, но холоден, и Элизабет крепко держала его за руки.
— Пожалуйста, Джордж, останься со мной. Давай поговорим! Прости меня, ну пожалуйста!
— Элизабет, тебе не за что себя корить. Это я сглупил, понадеялся, что хорошо тебя знаю. Я думал, Тоби тебе как сын. Я вот считаю его сыном. Теперь понимаю, что для тебя значит Майкл Росс.
Элизабет даже себе не смогла бы объяснить, что для нее значит Майкл, все переплелось и запуталось так, что на белый свет не вытащишь. Приезд Карен тоже утонул во мраке, а сама история казалась слишком длинной и сложной. В ней был дом на Нит-стрит, студия, Франческа Брайон, крах фондовой биржи и еще где-то там Париж. Испорченный телефон: каждая перемена вытекает из предыдущей, но мало-помалу изначальный смысл теряется, дорога убегает в сторону, петляет и поворачивает обратно.
Джордж стоял у изножья кровати, заложив руки в карманы. Лампа на туалетном столике освещала лишь половину его большого красивого лица, а в голосе звучала боль, какой Элизабет прежде не слышала.
— Я все думаю, счастлива ли ты со мной.
— Конечно, счастлива. Я счастлива, — ответила Элизабет. Получилась правда и одновременно ложь. Как такое возможно?
— Между нами что-то не так, да ты и сама наверняка чувствуешь. Возможно, по-другому у нас и не получится. Элизабет, лучше быть честной. Мы оба старались, но, как видно, напрасно, и ничего зазорного в этом нет. Если решишь уйти, я в безумие не впаду.
Честной Элизабет быть не могла, потому что правда казалась постыдной, Джордж такое не заслужил. Раз Майкл уехал без нее, лучше остаться здесь, с Джорджем.
Джордж и Тоби сидели за кухонным столом и просматривали каталог велосипедов. Они были так поглощены друг другом, что Элизабет решилась взять кардиган, сумку и выскользнуть через дверь буфетной. Она низко опустила голову, зная, что Джордж заметит, как она убегает. Она ждала, что он прочтет в ее ссутуленных плечах покаяние, окликнет, но увы… Через поля она добралась до станции, села на поезд и поехала на Данджснссс.
От хижины Майкла осталась груда почерневших обломков. Вонь до сих пор не выветрилась, хотя пожар закончился несколько дней назад и пепелище уже припорошило песком.
Уцелел кусок пола, на котором стояла печь. Когда глаза Элизабет привыкли к обилию черного, среди обугленного мусора она разглядела кастрюлю, ложку, оконный шпингалет и чашку.
Поленницу пламя не тронуло, а на веревке до сих пор висела выстиранная рубашка. Держалась она на одной прищепке и свесилась к земле. Элизабет убрала прищепку, и рубашку тотчас подхватил ветер. Она птицей взлетела над высоким каменистым берегом и упала в море.
Элизабет держала в руках прищепку. Вот и все, что осталось ей от Майкла.
На печь села чайка, расставив лапы на плите, где когда-то грелся чайник. Изогнутый клюв с красным кончиком, черные крылья — Larus marinus, морская чайка. Не зря Тоби учил ее латинским названиям.
Немало времени прошло, прежде чем под шинами захрустела галька. Эту машину Элизабет слышала столько раз, что могла не поднимать голову. Желтый «даймлер» — Джордж приехал забрать ее домой.
Миссис Франческа Бланш Маккарти БрайонФранческа Брайон.
Уоберн-сквер, Блумсбери
Моя дорогая Элизабет!
Искренне надеюсь, что у Вас все благополучно. Пишу я потому, что Тоби попросил разрешения проводить выходные у меня. Капризы у детей не редкость. Не удивлюсь, если вскоре он захочет вернуться в Кент.
Моя сестра Ингрид согласна с любым вариантом, который предпочтет Тоби, и благодарит Вашего мужа и Вас за все, что вы для него сделали. Я рассказывала ей, что с Вами он всегда был доволен и здоров. Отныне по пятницам я буду отправлять в Танбридж-Уэллс водителя, чтобы забирал Тоби из школы и привозил в Лондон.
Как видно из обратного адреса, я теперь живу не в Риджентс-парке, а в Блумсбери, в доме, некогда принадлежавшем семье Пикси Фейрхевен. Вы наверняка помните Пикси: в пору, когда Майкл Росс работал в студии на Фицрой-стрит, она ему позировала. В результате получился чудесный портрет.
Пожалуйста, приезжайте в гости. Мы будем очень рады видеть Вас и Вашего мужа.
С наилучшими пожеланиями,
24
По возвращении в Германию Карен ждала, что Артур накажет и ее. Но он был невозмутим и погружен в себя. О происшествии в Кенте они не заговаривали.
Когда Хеде нашла ружье в кабинете Артура, Карен долго искала этому объяснений. Может, Майкл подарил ружье Артуру? Может, это другое ружье?
В глубине души она чувствовала: Артур понял, что случилось в парижском поезде, и наказал Майкла. Ружье — трофей. Карен понимала: нужно презирать мужа за зверства, но втайне радовалась, что способна вызвать такую ревность. Артур накажет любого, кто посмеет к ней приблизиться!
Извиняться за жестокость мужа толку нет, а больше ничего не сделаешь. Увидев шрам на лице Майкла и его искалеченные руки, Карен решила, что если первую измену Артур не заслужил, то вторую заслужил наверняка.
Майкл простил ее, и у Карен словно камень с души свалился. Он сказал, что хочет вновь пережить ту ночь в парижском поезде, и Карен захотелось того же.
Теперь Карен думала лишь о том, как покаяться перед мужем и убедить его, что она не виновата в том, что случилось в Кенте. Развода Артур не потребует — зачем вредить своей карьере? — он отплатит ей иначе.
С тех пор как родился Штефан, Артур заходил в спальню Карен, только когда ее хотел. После Англии он приходил всего раз. Карен проснулась в несусветную рань — за окнами едва рассвело — и увидела у кровати Артура. Его сапоги облепила земля, форма испачкалась, китель расстегнулся, волосы пахли железом.
Потом Карен поняла: желание мужа разожгла ненависть к Майклу Россу, а не любовь или прощение. Тот раз стал последним. Артур наказывал ее безразличием.
Рано или поздно это закончится, убеждала себя Карен. Он снова ее возжелает, и вместе с властью над ним она почувствует необыкновенный прилив новых сил. Наказание и вина испарятся, потому что Артур будет снова принадлежать ей, как она принадлежит ему.
Элизабет не прислала ни одного письма, и Карен тоже не писала. Сестра не поможет, она слишком далеко. К тому же разве Элизабет поймет, что все это случилось из-за нее?