Я сижу за нашим сараем и смотрю, как по голубому небу плывут белые облака. Они такие легкие и пушистые, будто сделаны из ваты. Если бы взобраться на такое облако и улететь далеко-далеко! Жить больше здесь я не могу: мама меня поминутно ругает, бабушка жалеет только Лилю, а папа так занят колхозными делами, что ему и поговорить со мной некогда. Ленька куда-то исчезает с самого утра, и я его целыми днями в глаза не вижу. И вообще у меня в целом свете нет ни одного друга. Все меня бросили, и никому нет до меня дела. Я могу умереть с голоду, меня может покусать собака или убить гром, и никто меня не пожалеет. Всхлипывая от жалости к себе, я с нетерпением смотрю на ватные облака, из которых никак не дождешься грома. Лучше погибнуть, чем так мучиться. Моя обкрапивленная рука стала красной, на ней, как бородавки, выскочили белые волдыри.

«Интересно, есть ли у Альки такие на ногах?» Я вспоминаю, как здорово отхлестала ее, и, к своему удивлению, почему-то не чувствую от этого никакой радости.

А облака все плывут и плывут, белые и пушистые. И нет у них ни горя, ни забот. Постепенно небо передо мной становится сиреневым - это позади меня, за сараем, заходит солнце. Извилистые края облаков - все в ярком золоте. Есть хочется нестерпимо. «Догадался бы Ленька хоть хлеба кусочек принести», - думаю я.

Белые облака куда-то уплыли, и вместо них стали появляться темные. Над лесом, как огромное чудовище, нависла туча. Она медленно надвигалась на деревню.

- О-о-ля! - раздался тревожный голос бабушки.

Я замерла. Сердце мое отчаянно колотилось, и я едва сдержалась, чтобы не броситься к ней. Бабушка звала меня долго, но я не подавала голоса.

Когда она ушла, я представила себе, как Ленька сейчас уплетает молодую картошку, и проглотила слюну. Мне даже показалось, что я слышу запах укропа, которым посыпана картошка.

Сумерки сгущались, тучи становились фиолетовыми.

В сарае зашуршала солома, послышались грузные шаги - это Буренка пришла с поля. Потом я услышала, как, ударяясь, о подойник, тоненько зазвенело молоко. Бабушка почему-то все время вздыхала, и, поскрипывая, ей вторила маленькая скамеечка, на которой она сидела.

Когда бабушка ушла, тишина пробралась в сарай. Только мерно дышала Буренка, жуя свою вечную коровью жвачку.

Выглянув из-за сарая, я увидела, что в наших окнах горит свет. Горит как ни в чем не бывало, словно ничего не случилось и я сижу там вместе со всеми за столом. Вдруг в косом квадрате света, падавшего из окна, я увидела Леньку. Он стоял, вытянув вперед голову и напряженно всматриваясь в темноту.

- Ленька! - позвала я громким шепотом.

Он прислушался и торопливо подошел ко мне.

- Ты чего здесь?

- Что на ужин было? - не отвечая, спросила я.

- Картошка.

- А мне оставили?

- Оставили.

- Ну и напрасно. Я все равно не пойду домой… никогда… - сказала я дрожащим от подступивших слез голосом.

Ленька придвинул свой нос к моему лицу и, вглядываясь, удивленно спросил:

- Ты чего?

- Пусть у вас Алька живет… вместо меня, - всхлипнула я.

- Вы что, опять поссорились? - спросил Ленька.

- А… разве она не жаловалась? - удивилась я.

- Нет. Меня мама послала искать тебя, говорит, что вы с Зинкой совсем от рук отбились, домой не являетесь до темна…

Я была озадачена. Оказывается, дома ничего не знают. Как же так? А растоптанная Алькина шляпа, а крапива?…

- А тетя Люся что? - спросила я.

- Ничего. Книгу читает, - сказал Ленька. - А Аля ее длинный халат надела и на бабушкином сундуке сидит…

- И что?

- Ничего. Молчит и в угол смотрит… - сказал Ленька.

- Нет, не могу я идти домой, - подумав, сказала я. - Не могу, пока она спать не ляжет…

- У-у, книжища знаешь какая толстая! Она ее не скоро дочитает.

- Я не про тетю Люсю, я про… Альку, - сказала я. - Ты иди и лучше мне поесть принеси, чтобы только не видел никто…

- Ладно, - обрадованно согласился Ленька, который любил всякие секреты.

- Да смотри не говори никому, что видел меня, - крикнула я ему вслед.

Ленька умчался, и я снова осталась одна.

Там, куда ушло солнце, небо еще розовело, а у меня над головой оно было совсем темное, с чернильными тучами. Становилось неуютно и даже страшно, но идти домой я не могла. И вовсе я не тети Люси боялась, как подумал Ленька. Я знала, почему Алька сидит на сундуке, прикрывая ноги полами халата, и мне было тревожно и… стыдно. Вдруг острым зигзагом полыхнула молния. Послышался треск, как будто разлетелся вдребезги тот золотой ободок, который днем окаймлял белую тучку. Я прижалась к стенке сарая.

«Что-то Леньки долго нет. Еще, чего доброго, не выпустят его из дому в грозу», - невольно подумала я, но тут же услышала его таинственный шепот:

- Оля, где ты?

Я радостно бросилась к нему и при свете полыхнувшей молнии увидела, что он не один. Рядом с ним маячила еще какая-то закутанная фигура. «Это же Алька!» - догадалась я, заметив длинный, до самых пят, халат. Над головой у нас снова треснуло, и крупные капли дождя зашуршали о соломенную крышу. Я бросилась открывать задвижку сарая, Ленька дернул Альку за полу халата, и они юркнули в открытую дверь.

- Давайте сюда! - командовала я, пробираясь в угол, откуда шел густой аромат свежего сена.

Сарай был большой и дырявый. Днем его вкривь и вкось полосовали солнечные лучи. Они были похожи на реки, в которых купались золотые пылинки. В одной половине был свален хлам, который неизвестно когда и кому принадлежал, а рядом был отгорожен закуток для Буренки. В другой половине лежало сено, и крыша здесь была поплотнее.

Буренка фыркнула, видимо, удивляясь таким поздним гостям, а мы наощупь пробрались к сену и закопошились в нем, устраиваясь поудобнее.

- Ой, осторожней, Леня. Чуть всю картошку не опрокинул, - сказала Алька.

- Мы тебе есть принесли, картошки. Попробуй, теплая еще… - сказал Ленька.

- Мы ее утащили! - восторженно прошептала Алька, протягивая мне в темноте маленькую мисочку. - На, бери. Где твоя рука?

Я молчала.

- Меня одного не пускали, - сказал Ленька, - а Аля сказала, что мы на минутку выйдем…

Запах укропа перебивал даже запах свежего сена, и я, не выдержав, протянула руку за мисочкой.

Дождь разошелся вовсю. Мы сидели и молчали, как мыши, прислушиваясь к его озорной пляске.

- Шляпа моя бедная там, на огороде, мокнет, - сказала вдруг Алька.

Я поперхнулась картошкой.

- Что же ты ее там бросила? - спросил Ленька.

- Так, - уклончиво сказала Алька.

Я догадалась: она оставила ее там нарочно, чтобы не увидела тетя Люся.

Снова сверкнула молния, и я на секунду увидела расширенные от страха Алькины глаза.

- Двигайся сюда, ко мне, - сказала я.

Ленька тоже придвинулся, и мы все втроем закутались в платок. При каждом раскате грома Алька вздрагивала и еще ближе прижималась ко мне. Я чувствовала рядом с собой ее худенькое плечо, и мне было непонятно, как я могла ее когда-то обижать.

- Скорее бы дождь кончился, - прошептала она, - а то тетя Люся сердиться будет, что я ушла…

Я так и подпрыгнула.

- Почему ты на нее говоришь «тетя Люся», разве она тебе не мать?

- Нет. У меня мамы нету и отца тоже… - как о чем-то само собой разумеющемся сказала Алька.

- Тихо! Идет, кажется, кто-то, - прошептал вдруг Ленька. Высунув голову из-под платка, я прислушалась. Сквозь шум дождя было слышно, как кто-то осторожно открывал дверь сарая.

- Наверно, бабушка нас ищет, - прошептала я.

- Давайте ее напугаем, - предложил Ленька.

Мы замерли. Сверкнула молния, и в освещенном квадрате двери мы ясно увидели темную фигуру.

- А-а-а-а!

- Гав-гав-гав!

- И-и-и-и!… - завизжали мы на разные голоса.

Резко хлопнула о стенку сарая дверь, фигура метнулась прочь, и тотчас же хлюпающие шаги смешались с шумом дождя.

С минуту мы сидели, онемев от удивления и страха, потом все вместе бросились вон и, разбрызгивая лужи, понеслись к дому, который мигал нам освещенными окнами.