эти альковы кинули юных, неопытных молодоженов, и стоит там ну прямо гомерический хохот, со слезами смешанный. Смеются придворные, плачут супруги.

Нехорошо, некрасиво, неморально сексуально недозрелых королей в брачные кровати укладывать и семейных таинств от них публично требовать.

А эти малолетки, необученные западным «Плейбоем» и нашей телевизионной программой «Про это», просто не знают, с чего начать, и, подобно героине одной из новелл Мопассана, не знают, как ребеночек делается. К тому же стыд и психическая заторможенность им руки и ноги и прочие более существенные органы поголовно сковывают. Но жениться малолеткам надо. Обязательно. По политическим соображениям. Ну, конечно, когда юному королю и королеве по 14, 15 лет, еще куда ни шло, еще можно от них официально требовать завершения брачных таинств. А когда супругам по 12, 11 лет? А ведь и такое бывало. Правда, религия строго-настрого запрещала сексуальные контакты в таком возрасте. Что тогда? Выход нашли, конечно, и весьма забавный. Брачное таинство было фальшивым. Нереальным, для видимости, так сказать. Положат, скажем, в постель со всем пышным церемониалом подавания ночной рубашки такую вот двенадцатилетнюю жену, принцессу Савойскую с мужем, внуком Людовика XIV герцогом Бургундским, на несколько месяцев постарше жены, в окружении толпы придворных наблюдателей и позволят супругу до ручки или там ножки жены дотронуться, и ладно, хватит с тебя. До других органов дотронешься, когда девчушка малость подрастет и для детородного процесса пригодна будет. А теперь слезай с брачной постели и направляйся из супружеской в свою спальню, и каждый день кандидат в короли будет приходить вечером к своей супруге и в присутствии толпы придворных в ручку или там носик ее целовать и несолоно хлебавши возвращаться в свою холодную постель. Придворные дамы с величайшей старательностью за моральностью супруга следят, не дай бог он вдруг в порыве рано разгоревшейся страсти чего нехорошего, ну, например, акт сексуального насилия над супругой произведет.

А ей еще расти и расти. Ей еще зреть несколько лет надо, наливаться половой зрелостью, как зеленому яблочку краснотой. Вот и устраивали представление, в котором придворные с поклоном королю рубашечку ночную, на часок надетую, снимут, в королевские одежды облачат, полог новобрачной задвинут и приятных снов пожелают и благочинно удалятся. Все тихо и пристойно.

Видимость половых сношений между супругами соблюдена, римско-католический костел может спать спокойно — его заповеди не нарушены, Европа тоже довольна — брак королевский законный — «супружество испробовано».

Удивительно, как нравственность у таких супругов, которых каждый день для видимости заставляют взрослым подражать в постели, сохранилась. И особенно показателен в этом отношении пример родителей знаменитого французского короля Людовика IX Святого. Ведь они очень долгое время, эти юные мальчик и девочка, спали, как супруги, вместе, но двор внимательно следил, чтобы, упаси боже, случайно физическое соитие двух недоразвитых телец не произошло. А во всем виновата бабушка, знаменитая Элеонор Аквитанская, жена двух королей — французского и английского. И вот сейчас эта почти восьмидесятилетняя старушка садится на коня и скачет в далекую Кастилию к своей дочери Элеоноре, а собственно, к своим внучкам Ураке и Бланке. Ей необходимо во имя политических соображений сосватать одну из внучек с молодым наследником французского короля Филиппом Августом, а им будет будущий король Людовик VIII. Бабушка выбирает младшую Бланку как более достойную, ибо не в меру разумна, добра, интеллигентна и с мягким характером. Бабушка, которая за свою долгую жизнь стала хорошим психологом, живо определила все эти черты у своей внучки (она не ошиблась, как нам история потом подтверждает). А чтобы старшей Ураке не обидно было, что ее на второй план оттеснили, хоть и старшая она в семье, ее быстрехонько выдают замуж за наследника португальского короля. Хоть и малое королевство, но все же монархия, не правда ли?

И вот бабушка забирает внучку Бланку, сажает ее на коня, и они вместе направляются к французской границе. «Да сколько же лет моему жениху?» — интересуется Бланка. «Ну, немного старше тебя, — отвечает бабушка. — Тебе одиннадцать годков, а ему уже, почитай, на двенадцатый пошло». Бланка пугается. Бабушка ее успокаивает. Оказывается, никакой сексуальной связи у нее с супругом долгое время не будет. Она после свадьбы может спокойно в куклы играть до момента ее полового созревания. Ну, конечно, официально они будут муж и жена и находиться вместе все время. Ну там в какие резвые игры играть, наукам вместе учиться. Математике, рисованию, различным языкам.

Свекор Филипп Август даром что двух жен имел и с третьей как с женой живет, вопреки воле римского папы, вполне образованный человек, он там неучей на своем дворе не допустит. Он своего сына готовит сделать очень даже образованным человеком, а жене нельзя от мужа отставать, значит, будут они учиться вместе. Бабушка с большой надеждой смотрит на внучку. Недавно погиб ее любимый сын Ричард Львиное Сердце, на третьего сына Иоанна Безземельного особо надеяться не приходится — неуч и характер никудышный, одна надежда на Бланку. «Эта птичка далеко полетит», — так рассуждает бабушка, обладая особой прозорливостью и интуицией. И может, наконец-то вся мечта жизни бабушки осуществится: Англия соединится наконец с Францией в одно могучее королевство.

Ну где-то там на границе с Францией бабушка расцеловала внучку, и они расстались. И с этого времени их пути разошлись: бабушке умирать, внучке царствовать.

Но сколько же воды еще утечет, дорогой читатель, пока эта умнейшая из женщин станет и женщиной и королевой. Сейчас ей надо очень многое перенести: закалиться от всех превратностей судьбы, от этой гнусной фальши и лицемерия, по которым ей полагается каждый вечер с супругом спать укладываться, полог задергивать и ножками и ручками «касаться».

Свадьба их была очень даже невеселая. Не били колокола, не веселился народ, поскольку Франция была проклята римским папой (об этом в другой главе), а пили вино и совсем мало, ибо совершался обряд бракосочетания в каком-то нейтральном чужом княжестве, до которого еще проклятие папы не дотянулось, так что можно со всем правом сказать, что хоть мед, вино можно было бы пить, но «в рот ни капли не попало».

Бланка из своего смешного положения «юной супруги» трагедии не устраивает. Она, забросив куклы, серьезно принимается за науки, а супруга своего делает лучшим приятелем, и по играм и по серьезным разговорам: она готовится стать хорошей женой и неплохой королевой для французского государства.

Он среднего роста, блондин с красивыми чертами лица, почерпнутыми у рано умершей матери Изабеллы. Она, как говорится, «чистая и белая» в своей невинности. Людовику VIII было всего два года, когда умерла его двадцатилетняя мать, и он сейчас все свое чувство любви к матери перенес на жену, и они даже и не думают о своем ненормальном положении — полного отсутствия секса при создании полной видимости его. Они всецело заняты: тут и ежедневные охоты, долгие прогулки вдвоем с женой по лесам Фонтенбло, и учеба, учеба, учеба. Каким только наукам их не учили: на первом месте, конечно, литература, потом математика, астрономия, геометрия, тригонометрия, латынь — заметьте, дорогой читатель, это в двенадцатом-то веке. Мы это в назидание тем сегодняшним отпрыскам, не желающим зубрить таблицу умножения и грамматические правила: зачем? Когда калькуляторы недорогие и компьютеры почти у каждого ученика. А вот французский король Филипп Август даже свою юную невестку заставлял заучивать многочисленные стишки на латинском языке, и она потом так вошла во вкус этого поэтического сочинительства, что, когда французской королевой стала и почти единоправительницей при малолетнем сыне Людовике IX, не забывала вечерами стихи писать.

И вот в играх, забавах, учениях, приятных беседах с другом-мужем прошло несколько лет, и сейчас, когда Бланке почти четырнадцать, а Людовику VIII почти пятнадцать, начинается настоящая половая жизнь. На этот раз придворные, следя за нравственностью супругов, толпой в спальне со свечами не торчали, они деликатно закрыли за собой дверь, оставя молодых супругов в полном одиночестве. Но те еще долго лежали в темноте, краснея и смущаясь: так ведь нелегко горячую дружбу превращать в плотский акт совокупления. Но к счастью и для них и для истории, они с достоинством вышли из сложного психологического состояния, в котором любовь и дружба дали настоящее счастливое супружество.

А вот у Якова II Английского, который тоже второй раз на юной девочке женился, не все благополучно. Тут несчастливая доля короля, по инерции, что ли, и в альков забрела. Вечно этому королю с его родным братцем Карлом II, сыновьями погибшего на эшафоте отца Карла I, приходилось по чужим королевским задворкам прятаться. Но вот, когда пала республика Кромвеля, Карл и Яков вернулись из Нидерландов в Англию, Яков решил с собой мещаночку Анну Найд прихватить, которая была его любовницей. А поскольку Анна на последних месяцах тягости, то Яков II, как благородный человек, решает на ней жениться и забрать с собой в Англию. Но тут, как тень Командора в трагедии Пушкина, возникает кавалер Эдуард Берклей, командир гвардии Якова, и заявляет ни больше ни меньше как только то, что он отец ребенка Анны и не покинет ее «в тягости» и тоже готов на ней жениться. Она крестится, клянется, слезы льет и твердит, что это неправда. Яков расстроился, конечно, страшно, и не знает, что и думать, а Карл II решил вопрос мудро. Он сказал своему младшему брату: «Поверь любовнице. Раз она говорит, что это твой ребенок, значит, он твой». И Яков, не совсем уверенный в правоте своего шага, все-таки берет с собой Анну и женится на ней. И вот умирает в это время другая правительница Англии Мария Оранская и на смертном одре, во имя сохранения английской династии, умоляет кавалера Берклея публично признаться в своей ошибочной декларации. Ну, тот волю умирающей нарушать не пожелал и примерно так сообщил: «Ах, извините, простите, я впотьмах, наверное, не рассмотрел. Это я другой придворной даме животик сделал, а Анна Найд тут ни при чем». Но от всех этих треволнений матери ребенок родился мертвым. Яков II пожалел, конечно, что он так поспешно женился, но поскольку дело уже сделано, решил продолжать в королевский альков хаживать, и вот начали быстро рождаться дети: дочь Мария, потом опять Дочь, потом сын. Хватит! Решил Яков II и, все еще кипя гневом на альковные недоразумения со своей женой, на отцовство ребенка которой другой претендент нашелся, решил жене сильно изменять. А она нашла утехи в другом — в сладостях. Ну прямо испанская Мария-Тереза, жена французского короля Людовика XIV, которая вечно шоколад жевала и оттого имела черные гнилые зубы. И от этих утех в сладостях растолстела Анна Найд, и ее начали чуть ли не открыто называть «бочечкой». На ложе смерти (умирала от рака груди. Многие королевы от этой болезни умирали, среди них знаменитая Анна Австрийская) попросила мужа во имя всех святых больше не грешить, метресс пооставлять, а как порядочному королю жениться на какой-нибудь молоденькой и красивенькой принцессе (раз уж его так к молодости тянет). И Яков II, который все-таки какие-то чувства к неверной Анне Найд все же имел, дает ей торжественное в этом обещание. И в 1673 году сорокалетний Яков II решает жениться на тринадцатилетней девочке Марии Моденской. Мария, выросшая в монастыре под надзором не очень сурово настроенных монашек, ни в какую. Она замуж не хочет. Она, подобно нашей Бланке, боится с супругом половой связи. Но ее матушка, подобно бабушке Бланки Элеонор Аквитанской, ей радостно сообщает, что «спать» по-настоящему они еще, супруги, долго не будут. «Ну, подумаешь, в лобик король тебя поцелует, разве тебя от этого убудет?» — утешает она свою дочь, тоже сопровождая ее к границам английского королевства. Но Яков — это вам не малолетка Людовик VIII, ему сорок лет, он зрелый мужчина, и он не желает так долго дожидаться зрелости супруги. Он сейчас же желает пойти с ней в постель. Ну, ксендз Марии Моденской в замешательстве лоб почесывает, вообще-то, конечно, религия католическая в исключительных случаях может разрешить половые отношения супругов раньше дозволенного возраста, а протестантский ксендз, или как там отца святого в этой религии зовут, ни в какую: протестантская религия запрещает, и все. Никаких исключений, даже для королей. Яков II по дворцу злой ходит, Мария Моденская плачет и умоляет протестантского батюшку не поддаваться увещеваниям своего, католического (ну прямо враг он своим овечкам), так ей нежелательно половое сношение с супругом.

Вопрос был решен компромиссно. Прождав там сколько-то месяцев, чтобы, как говорится, и «волки были сыты, и овцы целы», Яков II насытился наконец королевским альковом, и у супругов уже сын растет. Ну что же, этот альков юной супруги и зрелого супруга, хотя вначале не очень счастливым был, впоследствии все же ровным любовным пламенем разгорелся, и супружество рождением ребенка увенчалось. А бывает ведь так, дорогой читатель, что у молодых супругов ни за что дети не рождаются или очень долго не рождаются. Бывало, что первая брачная ночь не бракосочетание, а поминки напоминала, так там слезы скорби лились. Вот тихонечко, отвернувшись от юной супруги, плачет в подушку сын Людовика XIV — дофин, потерявший свою первую, горячо любимую супругу. Этот юный наследник, сам некрасивый, как смертный грех, со смуглым лицом и чрезмерно длинным носом и искривленным позвоночником, в результате чего у него одно плечо выше другого, а походка хромающе-подпрыгивающая, влюбился в такую же внешне невзрачную жену и четыре года был безоблачно с ней счастлив, что вообще-то редкое явление в королевских семействах. Но, родив ему сына, герцога Беррийского, королева умирает. Горю дофина конца нет. Но не успел он еще слезы от тяжкой утраты осушить, как его торопят: «Ваше величество, вам надо срочно во второй раз жениться». Что поделаешь, долг! Ну, дофину там все равно, кого ему в жены подсунут, поскольку сердце его не успело еще остыть от любви к первой жене. А подсунули ему в жены принцессу Бургундскую и тоже немного уродину. Вот как ее великий Александр Дюма описывает: «Выступающий лоб, обвислые щеки, широкий нос, небольшое количество испорченных зубов, шея слишком длинная с зачатками зоба»[6]А. Дюма. «Жизнь Луи». Спб., 1993, с. 693.
.

Зато характер, характер, дорогой читатель, прямо-таки ангельский. Вечно весела, вечно всем довольна, ни тебе капризов, ни плохого настроения, в отличие от своего мужа, который впадал в беспричинные яростные приступы бешенства. И вот эта хохотушка по Версалю, как по полю, бегает и на колени бесцеремонно свекру Людовику XIV садится, а его любовницу, старую Ментенон, вечно целует и обнимает и величает тетушкой. И такая непосредственность, такая легкость среди чопорного, тяжелого, обросшего дворцовым этикетом двора внове, конечно, и очень нравилась королю, но королевичу не очень.

Он потом, через какое-то количество времени только остынет от любви к первой жене и забудет ее, так же горячо полюбив вторую, а сейчас, на своей брачной постели ему далеко не весело.

Лежат, значит, молодожены на своей широкой брачной постели на самых краешках — расстояние между ними эдак метра на два, и сердца их сжимаются от великой печали. Где уж тут до любовных утех! Слезы мужа не перестают течь, как испорченный кран в московской коммуналке, об утрате первой жены. В постели стоит скорбь всемирная. И, понимая эту скорбь, молодая супруга осторожно дотрагивается до… Фу, как не стыдно, дорогой читатель, это вам не Екатерина Медичи в интерпретации Виктории Холт, ну, конечно же, до плеча супруга. И ласково вытирает ему заплаканные щечки кружевным платочком, слипшиеся волосы ручкой приглаживает и говорит сладко, чуть дыша, но не как лисица, а как умная женщина: «Я понимаю вашу скорбь, дорогой супруг. Утрата близкого человека — это самое большое горе для человека. Я вижу теперь, какое у вас доброе сердце, и это дает мне право искренне уважать вас и сделать все, чтобы уменьшить вашу скорбь и заслужить вашу любовь!»

Что за подход, дорогой читатель! Вместо того чтобы с яростью и гневом соскочить с кровати, как другая, не такая умная барышня бы сделала, и завопить на весь Версаль, что супруг пренебрегает своими королевскими супружескими обязанностями, вздумав в брачной постели оплакивать первую супругу, само внимание, участие и понимание. Многие бы жены избежали домашнего ада, сумев так подойти к супругу, как эта юная принцесса. А она так будет поступать на протяжении всего своего, в сумме тоже непродолжительного супружества. Когда время от времени дофин будет с печальным видом останавливаться перед закрытой дверью комнаты, где раньше королева обитала, она ему скажет: «Ах, ваше величество, я совсем не гневаюсь, что вы все еще помните о своей первой супруге, значит, я недостаточно вас развлекаю. И я сделаю все, чтобы вы, наконец, позабыли о своей печали».

Сейчас вот она утешает его на брачной постели, как ласковая мать или сестра, и ослом, конечно, надо быть, чтобы не откликнуться. Он повернулся к ней, горячо обнял, и акт дефлорации совершился как-то само собой разумеется, и он уснул в горячих объятьях своей второй жены, с еще невысохшими слезами по утрате первой.

И вот благодаря тактике мудрой жены этот альков, дорогой читатель, скоро стал веселым и радостным, и у юной принцессы начали рождаться дети, что, конечно, является венцом каждого брака.

Но, к сожалению, нам приходится констатировать и обратный факт: когда чуткость и внимание юной супруги к своему такому же юному мужу королю постель не согревает и деторождением не увенчивается. А случилось это между Марией Стюарт и Франциском II. Он, старший сын Екатерины Медичи, болезненным и хилым ребенком родился, таким и рос, несмотря на то, что матушка — великий знаток в области гомеопатии — разными полезными травками его поила. Они у нее на все случаи жизни припасены: от травы отравляющей до усмирения родовых болей. Марго свою дочь от излишней чувственности лечила отваром из барбариса (мало помогало!), а дочери Елизавете, третьей жене могущественного испанского короля Филиппа II, послала травку от родовых болей. И Филипп, самолично ее заварив и держа Елизавету за руку, поил жену во время ее родов. Но сейчас травка Екатерины Медичи не очень сыну помогла: у него вечно ушки болят, из них какой-то гной вытекает, а изнутри как будто что-то точит короля — худенький и бледненький. Четырнадцатилетнюю Марию Стюарт положили в брачную постель с немного младше ее Франциском II — и конечно, ничего нет на супружеском фронте. Они стесняются какими-то грубыми делами заниматься, им даже целоваться стыдно, не то чтобы интимными местами друг друга касаться. Словом, каждый день Франциск II выходил из королевской спальни, опустив глаза и с неизменным — «рьен» — ничего нет!

Мария Стюарт, у которой чувственность только потом, после третьего замужества разовьется, не очень страдала от своей вынужденной девственности. Она с супругом в мячик играла и другие детские игры, а кроме того, занятий у нее великое множество: по латыни вирши читать и даже декламировать, испанский, итальянский проштудировать, на лютне поиграть, но и вышиванием заняться. А в области вышивания она была большой искусницей.

И таким Мария Стюарт дружком-приятелем своему супругу стала, что любо-дорого смотреть. От секса, как от надоедливой мухи, отмахивалась: «Вот еще! Как будто нет более приятных занятий!» Лапта, например. Соберут с супругом своих сверстников и играют во дворе в лапту. Так в забавах и играх целый год ее супружества прошел, но на второй год погибает ее свекор Генрих II, и теперь, значит, старшему хилому сыну надо на трон садиться, французским королем быть. И так Мария Стюарт, совершенная девственница, на второй год своего супружества стала французской королевой. А королева — это не жена дофина. Это совершенно серьезно, и пора пришла игры и прочие детские развлечения оставить, да об алькове королевском серьезно подумать. Тем более регентша, Екатерина Медичи, которая все бразды правления государством забрала в свои пухлые ручки, покою супругам не дает. С рождением дофина торопит. А о каком наследнике может быть речь, если в королевском алькове муж с женой спят как брат с сестрой и дальше лобика друг друга не целуют. Но все-таки задумалась Мария Стюарт над своим девственным положением и вечной немощью супруга. Решила как-то разохотить его пылкость, возбудить, что ли. А поскольку на ее женские прелести он не очень реагировал, решила возбудить его мужское естество видом копулирующихся животных. И с этой целью забрала его в Булонский лес смотреть на копуляцию оленей. Пример в истории был достойный подражания. Римский папа Александр VI очень охотно совместно со своей дочерью Лукрецией и сыном Цезарем смотрел, как три мула копулируют с пятью кобылами. Об этом факте хроникеры в свою тетрадочку записали и миру поведали. А звери в этом отношении — предмет достойный подражания. И если вы думаете, дорогой читатель, что там все по части секса чисто и чинно происходит, то вы глубоко ошибаетесь, эти зверюги, оказывается, способны на самый затейливый разврат: и онанизмом-то они занимаются, и мастурбируют, и ласки у них какие-то слишком извращенные, точно перенятые из «Плейбоя». А чтобы не быть голословными в своих утверждениях, приведем примеры, у больших ученых-сексопатологов почерпнутые.

«При сношении с кобылой жеребец никогда глаз не закрывает, но когда в одиночестве пока раскачивается, напрягая член во имя семяизвержения, закрывает глаза». Почему? Не от стыда ли? «Кобылы достигают возбуждения трением о разные предметы. Козлы берут иногда пенис в рот и достигают оргазма, происходит самофелляция. Самка хорька, изнемогая от течи, не видя самца, заболевает и трется о камень. После этого сразу выздоравливает. Олени, если у них нет подруги во время течки, трутся о деревья. Даже верблюды, почтенные твари, это делают. Слоны сдавливают половой орган между задними ногами. Россе наблюдал, как один слон брал хобот другого себе в рот и щекотал нёбо, производя эрекцию[7]Э. Гевлок. «Автоэротизм». Спб., 1911, с. 12.
.

А гиены, гиены, совсем твари распустились: напропалую лижут друг другу половые органы. Мартышки не только вошек одна у другой ищут, но они еще и развратничают. Поглаживают и полизывают половые органы друг у друга. Вот ведь какая страсть животину одолевает. Недаром эротический писатель шестнадцатого века Брантом сравнивает слишком темпераментных женщин с андалузскими кобылами, которые выставляют в половом изнеможении свои половые органы на ветер, чтобы их малость продуло и „пожар внутри потушило“».

Ну мы там не знаем, насколько успешно Франциск II перенял сексуальные практики животных, не до них ему было, он все больше и больше хирел и болел. У него страшные головные боли и боль ушей. И Марии Стюарт в королевском алькове приходилось не о любовных утехах думать, а исполнять роль сиделки: часами с компрессами у изголовья супруга просиживать. И вот, процарствовав всего один год, Франциск II умирает, оставив молодую вдову несолоно хлебавшей. Она должна была вернуться в свою Шотландию и отказаться от французской короны навсегда. Да, невеселый этот альков юных супругов! А у других, думаете, веселее? Вы поглядите только, как под руку, словно на каторгу, ведут в королевскую спальню юного Людовика XVI, где его ждет такая же юная Мария Антуанетта. Сколько же им лет? Ему только что исполнилось шестнадцать, ей пятнадцать. Французский король Людовик XV ведет под руку чуть ли не упирающегося своего внука, толстоватого и неуклюжего Людовика XVI, в брачную постель. Поддерживает его с одной стороны, придворный лакей с другой. Торжественно и помпезно все происходит, как в великом королевстве. Людовик XV со значением внуку ночную рубашку подает, епископ со значением все уголки кровати святой водицей опрыскивает. А Людовик XVI мнется, топчется и процесс своего раздевания явно оттягивает. Ему, бедняге, тошно до ужаса, а главное, страшно. Еще бы! Какая великая ответственность взвалена на его неуклюжие плечи! Все, абсолютно все придворные, народ, ба, вся Франция, ба, Европа, может, даже весь мир ожидают от него подвига! А он героем себя не чувствует! Не считает! У него этот «героизм» не в крови, не в генах, так сказать. В генах у него не то чтобы отвращение, но полное безразличие к женскому полу. И так всегда будет. Это был один из очень немногочисленных королей, которые не имели любовниц. Для этого скучного, вялого, апатичного короля женщины могли просто не существовать. Он их попросту не замечал. Королевский двор, на протяжении веков «пропахший» куртизанками и разными метрессами, имеющими власть и могущество побольше законных королев, на этот раз совершенно осиротел. Это было не принято, не модно, провинциально. Придворные вовсю старались нарушить странное безразличие короля к женскому полу и давай подсовывать ему разных смазливеньких дамулек. Напрасный труд — король никак не реагировал. Тогда на его пути (дословно) поставили прекрасную молодую женщину, прямо на тропинке его прогулки по Версальскому парку. Не заметить ее было просто невозможно. Король, конечно, вынужден был остановиться на узкой тропинке, даму заметил и подтвердил вопрос своего камердинера, что дама действительно очень прекрасная. А потом поинтересовался: «А кто она?» Когда ему ответили, что она купчиха, он резонно заметил: «Уж лучше бы она сидела в своей лавке за прилавком, чем разгуливать по Версальскому саду».

Ну как, скажите на милость, такого мужлана завлечь в постель с куртизанкой? Придворные отступились. И женился этот король, ничего не соображая о женском поле, не испытывая к нему никакого интереса, а просто по приказанию своего деда, Людовика XV. Недаром, измучившись постоянным соблазнением своего мужа, который в постели холоден, как жаба, Мария Антуанетта с горечью скажет: «О, я совсем была бы не против, если бы мой супруг ненадолго увлекся какой-нибудь дамой и почувствовал жар сердца». Где уж тут о жаре думать, у него лоб холодной испариной покрывается, когда время подходит в супружескую спальню идти.

Медики о таких женщинах, которые безразличны к мужчинам, говорят — фригидна. Как сказать о мужчине, для которого все равно, что женщина, что потолочная балка? Может, вы думаете, что он к мужскому полу интерес проявляет? Ничего подобного. К мужчинам у него тоже полная индифферентность. У него небезразличие только к слесарному и кузнечному ремеслу, и где-то на антресолях Версаля у него хорошо оборудованная кузня. Его, этого короля, вообще половой вопрос не интересует, и если бы он был господом богом или каким другим творцом человечества, то немедленно бы прекратил этот постыдный процесс деторождения. Гораздо красивее и эстетичнее простой овощ, огурец, скажем, это делает. Там на одном растении сразу мужские и женские цветы, и это растеньице само себе хозяйка. А тут придворные с насмешкой и подозрением смотрят, шепчутся, сплетничают, даже в свою кузню Людовику XVI без осуждающих глаз пройти невозможно. От стыда и смущения голова у него опущена, а ноги как у старика шаркают. А все оттого, что все что-то от него ждут, требуют и справляются чуть ли не каждое утро: «Ну, как было?» Было, было! Как будто бы это просто… Для кого? «Мыслитель» Беликов у Чехова, намереваясь жениться, справедливо взвешивал: «Женитьба шаг серьезный». А тут, кроме свершения этого серьезного шага, еще каких-то дополнительных обязанностей требуют.

Да и сама женитьба ничего утешительного не предвещала: с первого дня какие-то подозрительные предзнаменования начали объявляться. То во время бракосочетания разразилась невиданная доселе страшная буря, то во время фейерверков загорелись потешные огни и сгорело полтораста человек. Мария Антуанетта и Людовик XVI плакали при таком печальном известии во время брачной церемонии. Мы склонны в предзнаменования верить! У нас тоже в Москве во время бракосочетания Николая II и Александры Федоровны огромное количество людей погибло на Ходынском поле: толпа ринулась за дармовым угощением, помост не выдержал и… чем владычество Романовых закончилось? По-человечески истлевшие кости только в конце этого столетия похоронили. А Наполеон I? У него слетела корона с головы во время коронации, и что? Где он, одинокий и, кажется, отравленный, свою жизнь кончил? На острове Святой Елены. А Наполеон III? У него вообще с верхушки кареты светел герб, задев за арку, и потащился волоком за лошадьми, ну и какова была его жизнь с Евгенией? В тот момент, когда Мария Стюарт входила на корабль, чтобы после смерти своего мужа, французского короля Франциска II, навсегда отплыть в Шотландию, вдруг сильный порыв ветра опрокинул одну из барок, и в мгновение ока утонуло шесть матросов.

А сколько знаков «свыше» было дано Клавдию Тиберию? Перед тем, как быть ему отравленным Агриппиной, своей четвертой женой, матерью Нерона, вдруг в Египте появилась мифическая птица Феникс, которая летела по воздуху, а за нею стая других птиц. Поймать ее не удалось. И одновременно в Персии вдруг родился не менее мифический зверь центавр. Император, конечно, не хотел верить этому «чуду». Тогда ему в Рим через Александрию прислали этого зверя с головой ребенка и туловищем коня. Клавдий Тиберий «чуду» несказанно изумился, как нам сообщает хроникер того времени, и отдал его на исследование ученым. Те, как часто с учеными бывает, «исследовали» его всего один день: уморили насмерть. И трупик центавра законсервировали в меду и выставили в кунсткамере. Жалко, что наш Петр I в свое время до него не добрался. Он собирал для своей петербургской Кунсткамеры разные диковинки со всего света. Но Клавдий Тиберий не очень-то верил этим знакам. Он точно знал, что умрет через 63 года, 63 дня и 63 часа, что точно сбылось. И почему-то в одинаковое время со своим отцом Генрихом IV — месяц, число и час — умер Людовик XIII.

А Генриху IV во время игры в шахматы на три часа перед смертью показывались на шахматной доске кровавые фигуры. А в шлем Тиберию перед смертью заползли змеи и свили там гнездо. Римский император, собираясь на войну, хотел шлем свой надеть, а там малые змееныши. Ну и погиб, конечно. А сколько знаков Александру VI, римскому папе, всевышний давал? Во время бури обвалился потолок над его балдахином. И только одна балка, прямо над его головой, висев, как говорится, на ниточке, сохранила ему жизнь, задержав падение потолка. А то вдруг ни с того ни с сего за несколько дней до его смерти к его ногам упала сова, мертвая причем! За день до смерти Екатерины Великой у нее остановились никогда не останавливающиеся настольные часы. Мы уже не говорим о вещих снах, возвещающих смерть или какое печальное событие. Рассказывала свои вещие сны и вдова Петра I Екатерина I, какие-де печали ждут Российское государство (что потом точно оправдалось). Супруга Юлия Цезаря Кальпурия видела его во сне окровавленным и настоятельно просила не ходить в этот день в сенат. И что? Там он своими сторонниками был убит. А Екатерина Медичи перед смертью своего супруга Генриха II видела во сне, что ему вырезали один глаз. Ну и попало ему копье прямо в глаз, в результате чего король умер. Мы уже не говорим о таком показательном предзнаменовании, как комета. Та всегда появляется, если кому из великих людей умереть предназначено. Видела «свою комету» и Екатерина Великая, и Елизавета Петровна, а королева Марго, увидев окровавленный хвост кометы, сказала: «О, это знак! Это — моя смерть!» — и через три дня умерла. Вид кометы, предвещающей смерть великим людям, настолько стал повседневным, что они принимали это как само собой разумеющееся и приготавливались к смерти. Один только кардинал Мазарини не примирился с ее появлением. Он заявил: «О, комета мне делает слишком много чести».

Словом, знаки, предвещающие счастливое супружество Людовика XVI и Марии Антуанетты, утешительными не были. Да и впрямь, какое может быть утешение и радость, если муж целых семь лет ничего с девственностью своей супруги поделать не может, а она от этой ненормальности даже «малость свихнулась» и в такие траты пустилась, такие дворцы начала себе возводить, такие бриллианты и драгоценности покупать, что народ ее окончательно возненавидел и так говорил: «Во всем виновата австриячка». Удивительна способность народа обвинять в своих неудачах королев. «Во всем виновата испанка» — это про Анну Австрийскую. «Во всем виновата немка» — это про нашу последнюю русскую царицу Александру Федоровну.

Ну, в непомерном истощении казны Марией Антуанеттой виновата, конечно, не она сама, воспитанная строгой матушкой Марией Терезой, а ее вынужденное девичество. Она в какую-то дикую истерику впала. То вводит простые соломенные шляпки в моду, то вдруг шляпы заставляет носить чуть ли с метр высотой и все в драгоценных камнях. То простой пастушкой по полю бегает, парное молочко из своей фермы попивая, то золотым шитьем свои дворцы обивает, и изысканные вина становятся почти единственным ее напитком. Но, собственно, взбудоражила Мария Антуанетта общественное мнение не этим контрастом — от молочка до вина, а сосудом, из которого они пились. А пились они из кубка тончайшего фарфора, вылитого точно по груди Марии Антуанетты. Из старой хроники мы читаем: «Из тончайшего фарфора на Севрской фабрике в 1854 году отлита была чаша, точная копия груди Марии Антуанетты»[8]Альмерас. «Королева Мария Антуанетта». М., 1911, с. 158.
. О, если вам, дорогой читатель, затруднительно представить, как из такой чаши можно пить, предлагаем на грудь смотреть прямо, а сосочек повернуть вниз и по окружности вырезать на высоту груди, и что получится? Получится замечательный и оригинальный сосуд, гораздо более затейливее тех кактусов, что торчат из ширинок глиняных фигурок мужчин. Разве не видели? Все лучшие города Европы таким «искусством» наводнены, а у датчан, которые вообще любят украшать свои окна разными фигурками, то и дело торчат эти молодцы с хорошо поднятым фаллосом. И никого это не шокирует. Ну разве какой малолетний ребенок поинтересуется: «Мамочка, почему у дяди такая писанька большая?» А разве вы не видели совершенно уж некрасивые кубки, из которых торчат фарфоровые груди, во многом уступающие красотой формы грудям Марии Антуанетты? Народ такой безнравственностью своей королевы возмутился, конечно, но это он напрасно: не она это нововведение ввела, гораздо раньше это сделал Людовик XIV, приказав отливать кубки для вина в форме груди маркизы Монтеспан. Но и он не новатор в этом искусстве. Как нам сообщает древнегреческий историк Плиний, это впервые сделала мифологическая Елена: «Елена пожелала однажды во исполнение некоего обета преподнести в дар храму Дианы изящный кубок и, призвав для этой цели искусного чеканщика, повелела ему отлить сей кубок в форме безупречной ее груди, что он и исполнил»[9]Брантом. «Галантные дамы». М., 1998, с. 113, 158.
.

Не только своим безупречным телом могла похвастаться Мария Антуанетта. Она и внешне «была более чем красива, была обольстительна»[10]Там же, с. 58, 158.
, как написал историк того времени, не замечающий ни ее слишком большого и выпуклого лба, ни выпяченной толстой нижней губы, что являлось характерным признаком всех Габсбургов, передаваемым из поколения в поколение, и всецело покоренный ее белоснежным личиком и нежным румянцем на щеках. Людовику XV тоже очень нравилась невестка, и он не прочь был целовать ее в розовые губки и щечки даже без малейшего повода, приятности ради.

А вот собственный супруг на ласки скор не был. В королевском алькове он тут же засыпал, не обращая внимания на прелестную жену, а когда во время своего свадебного ужина «насел» на жареную дичь, поскольку вообще пожрать, пардон, покушать, слишком любил, и Людовик XV сделал ему замечание, что не стоит так наедаться перед брачной ночью, искренне удивился: «Почему? Я же всегда хорошо сплю после обильной еды». Ну что за тюфяк, извините за выражение!

Вообще, конечно, справедливости ради, надо сказать, что все короли очень любили, мягко говоря, покушать. Но у Людовика XVI, особенно после его любимой охоты, был такой аппетит, что Гаргантюа перед ним ребенок. Вот какую любопытную запись мы прочли в Версальской хронике за июнь 1787 года: «Король пришел с охоты и спросил, что на завтрак. Ему сказали, что курица фаршированная и котлеты. Он воскликнул: „О, этого мало!“ — и приказал подать яйца в соусе и съел за завтраком: четыре котлеты, целую курицу, шесть яиц в соусе и один кусочек ветчины».

В своем регулярно ведущемся дневнике король записывает без лишних комментариев, сколько дичи или птиц он в данный день убил, и его дневник выглядит, как бухгалтерский отчет — одни цифры. Историку Михаилу Касвинову, негодующему по поводу убогости записей царевича Алексея, фиксирующего только самые бытовые дела типа: «Купил на Невском перочинный ножичек» и, по-видимому, ожидавшего от одиннадцатилетнего мальчика глубокого анализа политической обстановки России, показать бы дневник французского короля Людовика XVI. Запись царевича Алексея ему бы показалась Одиссеей.

Король не танцует, не любит балов, азартных игр, зато с упоением вбивает гвозди в стены и помогает столярам в их работе, а также очень любит укладывать паркет. От этой черной работы руки у него всегда грязные, Мария Антуанетта презрительно называет его чернорабочим, да он и внешне-то не больно как мужчина соблазнителен. И вот как его описывает «свидетель» дворцовой жизни того времени в 1788 году Баррер: «Король ростом около пяти футов, сложением неуклюж, и массивен, и с виду гораздо здоровее, чем можно было предположить по бледному лицу. Глаза у него голубые, без малейшего выражения. Смеялся грубым смехом, граничащим с идиотизмом. Движения неловки, производит впечатление дурно воспитанного толстяка. У него страсть к ружейной охоте. Был жаден и любил выпить»[11]Там же, с. 41.
.

Еще кто-то будет записывать в свой дневник, какие отвратительные манеры у этого короля, как он, не прибегая к вилке, рвет, как зверь, мясо руками и жадно «вгрызается в его мякоть». Еще третий заметит, какая у него старческая шаркающая походка, но объективнее всех выразился, как нам кажется, о Людовике XVI родной брат Марии Антуанетты австрийский король Иосиф II: «Это слабый, но неглупый человек, у него трезвые рассуждения, большие знания, но характеризуется он апатией тела и ума»[12]Там же, с. 56.
.

Вот-вот, в самую «точку» попал умный Иосиф II. Именно апатия и нерешительность — главные черты характера Людовика XVI. Они-то и привели его к беде, а не умение остроумно выражаться, как нам суггестивно толкует Ги де Мопассан: «Если бы у Людовика XVI хватило остроумия сочинить каламбур, он, пожалуй, спас бы монархию. Кто знает, острое словцо, быть может, избавило бы его от гильотины».

Остроумие здесь ни при чем. Спасли бы его решительность и энергичность. Ну что королю стоило запретить своей жене эти безумные траты на оборудование своих замков, на покупки драгоценностей, на наряды, порядком изнуряющие и без того худую государственную казну и вызывающие гнев и даже ярость народа? Но король в своем чувстве «виноватости» мужчины абсолютно все разрешает Марии Антуанетте и снисходительным оком смотрит и на ее ночные эскапады в Париж в Фоли де Берже и прочие злачные места, на катание на осликах поздней ночью с его братом графом д'Артуа. На этот «Трианон», маленький дворец, который Мария Антуанетта называла своей «крохотной Веной». Дворец-то крохотный, да траты на него огромные. Тут сельские хатки с лакеями в красных бархатных ливреях, подающими дамам парное молочко от настоящих коровок, но «золотая» травка которых слишком дорого стоила. Тут пастушкой резвится Мария Антуанетта в соломенной шляпке и простом платьице под деревцами, где мраморные колонны вперемешку с чуть ли не золотыми фонтанами! Сколько дворцов она «оттяпала» от вечно виноватого Людовика XVI? Можем слегка подсчитать! Значит, так, став в девятнадцать лет королевой, но еще не став женщиной, получила она Версаль, заняла покои Марии Лещинской, жены Людовика XV, получила свой «Трианон», где еще недавно «барахтались» Людовик XV и мадам дю Барри, муж подарил ей замок «Марли» с прекрасным английским садом, где гуляли до поздней ночи без всякого соблюдения этикета и в обществе своей интимной компании. В Реймсе Мария Антуанетта для каких-то своих интимных встреч сняла роскошный особняк. Это только то, что нам удалось установить достоверно, исключая сплетни, которые начали будоражить общественность уже с 1774 года. Пасквили за пасквилями выходили из-под пера доморощенных писак, не исключая родного брата короля герцога Прованского, вознамерившегося самому сесть на королевский трон, что удастся ему только через девятнадцать лет в виде короля Людовика XVIII. Но сейчас он смертельно ненавидит Марию Антуанетту, открыто выражает ей свое презрение, называя ее невежей. Ну, конечно, герцог Прованский был прав. С образованием у Марии Антуанетты раз-два и обчелся. «Мария Антуанетта поражала своим невежеством, — свидетельствует в своих воспоминаниях дворцовая дама мадам Кампен, — за исключением итальянского языка, она обнаруживала полное незнание всего, касающегося как литературы, так и истории. Это скоро заметили при Дворе, и оттуда пошло распространенное мнение, что она не умна»[13]Там же, с. 56.
.

Ну ладно, ну хорошо, с образованием у Марии Антуанетты не ахти как, с этим мы согласны, но чтобы ее еще и в низменном разврате обвинять, это уже ни в какие ворота не помещается. Она еще девственницей седьмой годочек бегает, а ей кого только из любовников не приписывают: тут и граф Д'Артуа, родной брат короля, который в отличие от первого брата «Каина», как окрестила его Мария Антуанетта, очень даже в дружеских с ней отношениях, и герцог де Мегрен, и герцог де Косс, что мы там будем бульварные брошюрки повторять — там черным по белому написано: любовников много, и мужчин, и женщин. Это значит, будто Мария Антуанетта еще и лесбийской любовью занимается. Ну, правда, конечно, при ней некая дама Жюль Полиньяк здорово нажилась и своего мужа обеспечила. И что была она самой любимой подружкой Марии Антуанетты, и что влияние на королеву огромное имела, тоже правда. Но сразу, не разобравшись, что почем, лесбиянство ей приписывать? Ну, правда, в ее замке Сен Клу, который Людовик XVI выкупил для нее за шесть миллионов ливров у герцога Орлеанского, бывали лесбиянки, герцогиня де Пикиньи, например, или мадам Сант Овен, получающая такие вот письма от своей любовницы: «Ты способна оживить собою мертвеца. Я рада, что ты моя жена. Ты — моя женушка. Люблю тебя всем сердцем. Друг твой, любовница, а прежде всего подруга»[14]Там же, с 155.
’.

Но так ведь это не от утонченного разврата Марии Антуанетты, а от утонченной развратности вообще королевских дворов того времени. Ведь тогда гомосексуализм и лесбиянство процветали и вроде традиционный секс начал приедаться этим скучающим богачам, изощрявшим свой мозг и тело новыми удовольствиями. О гомосексуализме мы вам позднее расскажем, дорогой читатель. При дворе Марии Антуанетты действительно была некая мадам де Флери, изощренная лесбиянка: купила за сто луидоров пятнадцатилетнюю девушку, имеющую «самые красивые бедра во всей Франции и что-то совсем нетронутое».

Но при чем здесь королева? Ну, конечно, нет дыма без огня: что-то не совсем естественное было у нее в отношениях с сестрой Людовика XVI Елизаветой, которая вместе с ней на эшафот пошла и тоже головки своей лишилась. Но это только звон, и неизвестно еще, «настоящий ли он». Знаем только, что ни на кого так не нападали пресса и бульварные брошюрки, как на Марию Антуанетту. В каких только грехах ее не обвиняли и какими только инвективами не одаривали! Она, дескать, по разврату превосходит и Мессалину, и Клеопатру, и Агриппину (жену Клавдия Тиберия) и резюмировали: «Смерти недостаточно для твоего наказания». А правды всей с горсточку всего. Ну действительно, была у нее долгая платоническая любовь к одному шведу, графу Ферзену, и даже письмами они обменивались, поскольку он часто уезжал, и в письмах Мария Антуанетта фигурировала под именем Жозефины. Ему двадцать три года, и он писаный красавец, к тому же хорошо воспитанный и с прекрасными манерами. Чувствительная душа Марии Антуанетты не могла не откликнуться на его обаяние, особенно в контрасте с вечно мешковатым и запутывающимся в своей шпаге Людовиком XVI и особенно когда он надевал свой шведский умопомрачительный костюм: «белую тунику, голубой камзол, роскошные замшевые штаны с золотым поясом и шпагой, в которой он иногда запутывался».

Печальное фиаско на альковном поле Людовика XVI не на шутку встревожило придворных, и министры, чтобы избежать подобного афронта его брата графа Прованского, намеревавшегося жениться на Марии Луизе Савойской, дело на самотек не пустили. Нет, министры решили твердо, прежде чем молодоженов в супружескую кровать вести, граф Прованский должен испробовать себя как мужчина на нейтральной позиции, ну например, с парочкой проституток. А то уж больно неопытны монаршии особы. Европа за бока от смеха держится. И вот под бдительным оком маршала Ришелье (не путайте с давним кардиналом) и полицмейстера двора принца Прованского ведут в спальню и приказывают улечься в постель, где его уже раздетая донага дама дожидается. В дворцовой книге потом было записано: «Принц проявил признаки возмужалости и может с успехом выполнять свои супружеские обязанности. Принцессе Марии Савойской разрешается прибыть во французский двор для бракосочетания».

Младший брат проявил «признаки возмужалости», а вот старший, Людовик XVI, никак их не проявляет. Не на шутку встревоженная мать Марии Антуанетты Мария Тереза шлет письмо своему послу в Париже Мерси: «3.2.1774 г. Его (короля. — Э. В.) пренебрежение своими обязанностями поражает меня все больше и больше». И долго еще, дорогой читатель, целых три года пройдет с тех пор, пока посол Мерси сможет написать утешительный ответ своей королеве: «15.9.1777 г. Во вторник, придя к королеве, я застал ее поглощенной радостью при мысли о возможной беременности»[15]Там же, с. 49.
.

Время, однако, летит быстро, веселья, маскарады, балы, ночные прогулки при свете месяца сменяют один другого, а в королевском алькове как было пусто, так и осталось. Мария Антуанетта с истеричным смехом, в котором великий Стефан Цвейг в своем фундаментальном академическом труде, посвященном этой королеве, доищется неразрывной связи влияния испорченности характера и сексуальной неудовлетворенности, пускается на новые безумства. Куплены бриллиантовые подвески за 460 000 ливров, бриллиантовый браслет за 250 000 ливров. Ювелиры поднапряглись и сотворили что-то совсем уж невероятное: бриллиантовое колье за что-то свыше миллиона ливров. Мария Антуанетта как глянула на это колье, так и обомлела: так оно ей понравилось. Ведь оно так подходит к шпаге графа Ферзена, вовсю усыпанную бриллиантами. То есть она не собиралась, конечно, дарить такой дорогой подарок своему платоническому любовнику, но колье на ее шейке и шпага на боку графа так бы хорошо смотрелись при лунном свете. Король на этот раз ни в какую. Он и так не успевает головой удрученно качать, счета своей жены подписывая и безбожно опустошая государственную казну. На этот раз он не только головой покачал, но и устно свое возмущение выразил: «Боже, на эти деньги ведь можно купить целый военный корабль». Три корабля купил для своей любовницы маркизы Монтеспан Людовик XIV, вызвав этим жестом глухой ропот народа. Во дворцы любовницы ему, народу, трудно было добраться, а тут на причале на всеобщее обозрение стоят три корабля все в золоте и серебре, тогда когда у народа нет средств буханки хлеба купить. Словом, на этот раз Людовик XVI капризам жены потакать не стал, колье не купил, но история здорово над ним подшутила, и это колье, которое Мария Антуанетта и дня не носила, вошло в историю как «колье Антуанетты», и с ним была связана крупная афера, в которую был вмешан жулик Калиостро, и мы вам об этом факте в соответствующей главе расскажем.

Ну, раз супруг не разрешает ей больше драгоценности покупать, Мария Антуанетта в другие траты пустилась. Ее уже, видите, сельские хатки своего Трианона не больно устраивают. Что там коровки, свинки и прочая нечисть, ей захотелся павлиний манеж, и вот уже для нее мастерят этот манеж и пускают туда пару сотен павлинов. Что там сельские хатки с изумрудными лужайками вокруг них, ей нужна теперь, как у японского микадо или у китайского мандарина, — пагода. Ей строят пагоду. «Чего же мне еще хочется?» Так, наверное, раздумывала Мария Антуанетта в своей холодной постели. Захотеть бы тебе, королева, элементарного ребеночка, наследника. Почти семь лет ведь прошло с тех пор, как она в первый раз в постель с королем легла, а там ни жарко и ни холодно. Там вообще никак. Заметалась в испуге матушка австрийская Марии Антуанетты императрица Мария Тереза. Послание за посланием шлет дочери. Своему посланнику велит следить за ходом альковных событий ее дочери, и он ничего утешительного сообщить не может. Вроде бы все с его стороны сделано для деторождения короля: прорублен подземный переход в спальню королевы, чтобы, значит, король, минуя насмешливые и любопытные взгляды придворных, мог беспрепятственно к своей супруге заглядывать. Король Людовик XV призывает внука к себе «на ковер» и строго допрашивает его, почему до сих пор детей нет. Как же, дорогой читатель, история любит повторяться! Да ведь это точная копия сцены времен Екатерины Медичи и Франциска I. Не ее ли допрашивал король, почему десять лет детей нет? Ну, здесь, правда, десяти лет еще не прошло, всего семь, но тоже немало. Людовик XVI мнется, краснеет, штанишки или там панталоны теребит и ничего вразумительного сказать не может. Ведь не скажет же он, что распутные нравы короля изрядно набили ему оскомину и он их не одобряет, от этого плохого примера и его собственный альков страдает. Мария Тереза призывает своего лекаря и спрашивает, не существует ли какое медицинское средство, чтобы процесс зачатия ускорить. Тот пожимает плечами и отвечает: «Государыня, если такая очаровательная молодая женщина не в состоянии разогреть своего супруга, то медицина здесь бессильна». Мария Тереза снаряжает своего сына в путь-дорогу во Францию со специальной миссией. И сын строго допрашивает свою сестру: «Скажи же ты мне, любезная сестрица, не бываешь ли ты холодна, недоступна, когда король готов к твоим ласкам?» Она в слезы: «Ох, дорогой братец, уж я ли не стараюсь вовсю в постели, только что канкана не танцую, все напрасно. Мой супруг, кроме своей кузни и слесарного мастерства, кажется, ничем больше не интересуется». Ну, тогда Иосиф II взялся по-мужски поговорить с Людовиком XVI, и выяснилось, что же королю мешает исполнить свой долг перед потомством. У него, оказывается, маленький изъян, и нужна операция, которой смертельно боялся Людовик XVI. Иосиф уговорил короля на операцию, которая совсем не была тяжелой, так, маленький хирургический надрез.

Мы, дорогой читатель, наблюдаем странное явление и довольно распространенное в жизни королей: многие из них не могли плодить детей из-за какого-то меньшего или большего физического изъяна и нуждались в операции. Можно было бы привести длинный список королей, которые не избежали хирургического вмешательства. Но достаточно вспомнить, что великий Дон Жуан и Казанова так же, как и французский король Генрих IV, имели на половом органе большой нарост, не позволяющий плодить детей. Это его очень волновало, так как наследника с Марией Медичи он еще не имел. И только сложная хирургическая операция помогла ему спасти династию — у него родился сын, а его любовницу Габриэль наградила эта операция еще одной беременностью и рождением второго сына.

В чем тут дело? Почему монархи так часто страдали от физических изъянов полового органа, мы не знаем. Словом, после операции Людовик XVI может наконец-то стать мужчиной и отцом. Мария Антуанетта в восторге. Бежит в самый конец Версаля, где дочери Людовика XV обитали, и во все горло кричит: «Посетил, посетил, дорогие тетушки, меня мой супруг!» Они, конечно, живо ее пыл оборвали: «Мадам, это неприлично так горланить, что ваш супруг наконец-то о вас вспомнил»[16]Э. Левьер. «Мария Антуанетта». Ростов-на-Дону, 1997, с. 209.
.

19.7.1774 года матери Марии Терезе летит от дочери письмо: «Супружество наконец-то испробовано! Мой супруг взял меня, а вчера это повторилось даже еще лучше и три раза!»

Фу, наконец-то! Вытрем и мы пот с лица.

Когда Григорий Распутин выводил «бесов» хорошо известным способом из всех этих истеричных купчих и мещаночек, охваченных манией сексуальной неудовлетворенности, он вытирал пот с лица и, выходя из комнаты, где производил сеанс, говорил: «Вот ведь какой бес попался, еле выгнал. Сейчас она спит. Вот бес так бес». Нам тоже хочется воскликнуть: «Вот ведь какой трудный альков попался. Вот альков так альков!» Но сейчас там все в порядке, там родится четверо детей, два мальчика и две девочки; двое детей, дочь и сын, умрут в раннем возрасте, десятилетнего сына замучат во время революции в Темпле, а несчастная дочь после разных мытарств, потеряв обезглавленных родителей, замкнется в себе, станет неприступной старой девой, что не помешает ей выйти замуж за родственника своего дяди графа Прованского, ставшего потом французским королем Людовиком XVIII.

Подводя итоги, можем резюмировать, что этот альков юных супругов счастливым не был. Там долго, очень долго торичеллиева пустота была. А в других, думаете, лучше? Вы посмотрите только на юных французского короля Людовика XIII и его супругу Анну Австрийскую. Это их сейчас в брачную кровать поведут. А сейчас в одной комнате дружки жениха ему наперебой сальные анекдоты рассказывают для поддержки боевого, пардон, «полового» духа, ей в соседней дамы шепчут о долге женщины и утирают кружевным платочком слезы.

 

Людовик XIII

Жениху недавно исполнилось четырнадцать лет, невеста на пять дней моложе. И что же получилось из этого насильственного союза и политического брака, состряпанного интригами Марии Медичи, матушки короля? А ровным счетом ничего. Там тоже торичеллиева пустота. И этот вакуум продержится ровно четыре года, хотя Людовик XIII, чтобы оправдать желание и надежды министров и придворных, не мешкая уверял, что он «это сделал уже в первую брачную ночь». Это была неправда. Правда была в том, что четыре года Анна Австрийская останется девственницей, потом супруг вообще перестанет посещать ее спальню, и только через двадцать один год после супружества, заключенного в 1615 году, у них родится первый сын, Людовик XIV, а через год второй — Филипп Орлеанский.

Это будет потом, когда в девятнадцать лет Людовик XIII станет французским королем, а Анна Австрийская королевой. Сейчас всем заправляет матушка, регентша при сыне, а фактически его тиран. Бьет своего ребенка, хлещет по пухлым его щекам с садистским удовольствием, не обращая внимания, что сыночек-то уже женатый. Конечно, смертельно боясь и ненавидя матушку, он не мог так смело ей запеть песенку, какую в наше время смелые мальчики поют: «Ах, мама, маменька, я уж не маленький! Ах, мама, маменька, мне много лет!» Он попросту морщится, то краснеет от стыда, то от гнева бледнеет, глотает слезы обиды и клянется в душе отомстить жестокой матери в будущем. Отомстил все-таки. Когда королем стал, прогнал ее вон из дворца и даже из государства французского, и она шастала нищенкой по европейским дворам и где-то осела в своей Италии в квартире Рубенса, которому когда-то заказывала фрески своими изображениями дворцовые стены украшать. И даже на вязанку хвороста она не имела. Так и умерла в холоде, голоде и нищете! А что? Полностью по заслугам получила. И мы, и Мария Медичи скажем вам словами известного ученого сексопатолога П. Мантечацца, вашего соотечественника: «Чтобы хладнокровно бить ребенка, нужно, чтобы в наших жилах текла не кровь, а змеиная желчь»[17]П. Мантечацца. «Гигиена чувств». М., 1893, с. 78.
.

Людовик XIII.

А дальше ученый говорит так: «Не поднимайте никогда ваших рук для воспитания пощечинами. Убедитесь, наконец, что если вы будете бить ваших детей по лицу, тащить их за волосы или драть их за уши, то, кроме вреда, ничего этим не причините».

Это правда святая! Дети начинают ненавидеть тех родителей, которые самым действенным методом воспитания ребенка считают ремень. Но бывают, конечно, исключения. Бывают такие вот феноменальные дети, которые обожают своих родителей за то, что они их бьют как Сидоровых коз. И нам о таком ребенке рассказала сама мадам Ментенон, тайная жена сына Анны Австрийской, Людовика XIV, который через двадцать один год на свет родится. Она отправилась на воды с внебрачным ребенком короля Людовика XIV и Монтеспан, калекой графом Мэйнским, по дороге останавливалась и королевскому отпрыску для общения крестьянских детишек подсовывала. И вот ребенок Мэйнский, поиграв с вшивым крестьянским отпрыском, пожелал, чтобы матушка Ментенон взяла его с собой на воды. Почему нет? У Ментенон уже в голове разные планы о том, какое она богоугодное дело сделает, если ребенка омоет, вши выведет, в нарядные одежды облачит, грамоте выучит, и этот херувимчик с ангельским личиком станет порядочным и приличным человеком. Мальчишка с вшами и ангельским личиком обрадовался страшно такой перспективе, но, когда в карету пришла пора садиться, вдруг погрустнел дальше некуда и глазки ангельские на добрую тетю поднял и такой вот вопрос задал: «Ах, добрая, прекрасная дама, как же я могу с вами ехать? А кого моя матушка лупить будет?» Когда задрали мальчику рубашонку, оказалось, что кожа его вся исполосована зажившими и еще не зажившими рубцами, мать каждый дань драла его так, что до мяса сдирала кожу. Ментенон, исполненная жалости к мальчику, который проявил такую необыкновенную любовь к своей матери, оставила его в той деревне и всю дорогу плакала, ибо знала, что тому уже не жить и скоро мать забьет ребенка до смерти.

Но вернемся к нашему рассказу. Отношение Марии Медичи к сыну было так жестоко, что он всякую охоту и к жизни и к ее радостям перестал чувствовать. Рос злым и мрачным. Никаких чувств, кроме презрения и безразличия, своей жене не оказывал, по-видимому, вообще проклиная женский пол, ненавидя всех его представительниц, который ассоциировался у него, начиная с матери, с ленивой, жадной, грязной и жестокой итальянкой.

Но не дремала Мария Медичи. Она обеспокоилась, конечно, положением альковных дел в спальне короля-сына и каждый вечер Анну Австрийскую к себе в кабинет для интимных разговоров вызывала. Значит, так: как нужно привечать супруга в спальне, молодая невестушка знает или нет? Как ей быть ласковой с супругом, знает или нет? Не знаешь — научим, не хочешь — заставим. И вот уже для обольщенья короля на маленьком столике в спальне Анны-Австрийской его любимые марципаны и мадера. Сама она в радостном и донельзя откровенном пеньюаре за вышивкой сидит, к шагам супруга прислушиваясь, не идет ли? Рядом роскошная постель по последней моде и слову техники оборудована. Воспользуемся ее описанием устами одного историка: «Спальня Анны — платяной шкаф, инкрустированный испанским орехом, арабское кресло, отделанное слоновой костью и жемчугом. Стены сверху донизу украшены гобеленами, а на другой из них редкостное флорентийское зеркало. На ложе алые бархатные занавеси»[18]Е. Маурин. «Возлюбленные фаворита». Нижн. Новгород, 1994, с. 348.
.

Но ничто не в силах возбудить Людовика XIII. Придет, сядет в уголочке, марципаны пожует, мадерой запьет и молчит, как нанятый. Ему нечего своей супруге сказать, да и вообще у него нет настроения. Вечно угрюмый, вечно молчаливый, немного заика, он предпочитал беседам и ночам с супругой занятие охотой и музыкой, целые дни проводя или с ружьем в руках, или с лютней. А ко всему прочему еще и скупой до ужаса. Отправил восвояси почти всю Анны Австрийской службу во имя экономии двора и чтобы не очень-то она своей Испанией увлекалась, раз во Франции живешь, полюби все французское. Впоследствии Анна Австрийская так и сделала и очень хорошо интересам Франции служила, но сейчас ей без своих придворных дам скучно, некому испанские песни петь и танцы танцевать.

Из спальни Людовика XIII вела потайная дверь в покои королевы. Так вот эта дверь уже порядочно паутиной заросла, так мало Людовик XIII пользовался ею. Герцогиня де Шеврез, которая поверенной королевы стала, советует ей тоже отвечать мужу холодностью, но из двух «холодов» жара не состряпать. Уже три года пустует королевский альков. У Людовика XIII появились какие-то наполовину платонические любовницы, которым он обливал платья красным вином, такая у него была милая шутка в заигрывании с дамами. А потом все смешалось в «доме Облонских»! То есть мы хотим сказать, во французском королевстве, а точнее в королевских альковах. То она, то он поминутно в кого-то влюбляются: то король в мадам Шеврез, то королева в Бэкингема, английского приближенного при дворе Якова I. Ну, эта романтическая любовь прекрасными романами обрастет, включая известных «Трех мушкетеров» Александра Дюма. Менее романтическая, зато более сложная была у Анны Австрийской связь с всемогущим кардиналом Ришелье, первым министром французского государства. Он то любит Анну до безумия, то смертельно ее ненавидит. Она то ненавидит его смертельно, то кокетничает с ним, почище опытной куртизанки. Ну и получился в истории винегрет. Одни историки описывают, как могущественный кардинал Ришелье, одетый в бархатный камзол с бубенчиками и кастаньетами, перед ней национальный танец плясал, другие — что какие-то замысловатые интриги против Анны выдумывал и вообще играл с нею, как сытый кот с бедной мышкой. То в угол загонит и сейчас вот-вот схрумкает, а то вдруг отпустит и даст бедной мышке немного побегать. Будто это все происходило потому, что он здорово Анну ревновал к Бэкингему и к кавалеру Монморанси, которому потом голову отрубили, обвинив в государственной измене.

Тогда всем в стране заправлял первый министр Людовика XIII кардинал Ришелье. Все историки в один голос утверждают, что это был великий человек и необыкновенный государственный ум. Оспаривать не собираемся. Но, как почти всегда бывает у великих людей, у него были свои странности, безобидного, правда, характера. Он там себе увечья, подобно великому Ван Гогу, не наносил, по-кошачьи, подобно Черчиллю, на корточках не мяукал, он попросту лошадь из себя изображал. Вдруг ни с того ни с сего (может, от переутомления государственного ума) вдруг начнет как лошадь вокруг стола бегать, скакать то галопом, то аллюром и ржать, как лошадь. И так час или два продолжалось. Шум тогда неимоверный стоял и все в Лувре знали — это кардинал Ришелье так необъяснимо странно развлекается.

А потом вдруг, как в припадке, упадет на пол и моментально заснет. Слуги переносили его осторожно на кровать. Когда через несколько часов просыпался, бодрый и веселый, ничего не помнил. И еще другая необъяснимая странность была у кардинала. Его необъяснимая страсть к кошкам. У него в кабинете, бывало, до десяти кошек прыгали по столу, сидели у него на коленях или с громким мурлыканьем терлись о него. Вообще-то для нас не новость — эта страсть монархов к кошкам. Наши царицы Анна Иоанновна и Елизавета Петровна по всей Сибири искали хороших кошек для своего дворца. Специальные помещения для них выстраивали, самолично их кормили и ласкали. Но все же больше всего монархи любили других животных — собак. Мы не встретили ни одного короля на протяжении французской и английской истории, у которого не было бы любимой собачки. Наша Екатерина Великая самолично их купала, стегала им атласные одеяльца, а после их смерти, как и Елизавета I Английская, приказывала делать из них чучела или строить надгробные памятники с эпитафиями авторства известных поэтов.

Екатерина Медичи имела обычай одаривать собачками своих ближних и даже подарила борзую своему нелюбимому зятю — Генриху IV. И такую же любовь к собачкам привила своим сыновьям. Ее сын Генрих III почти нигде не появлялся без своей маленькой черной собачонки, подаренной ему Марией Стюарт, и даже на официальных приемах послов держал ее на коленях и поминутно целовал. По всем заморским странам ездили его гонцы с заданием покупки дорогих ценных пород маленьких собачек. А другой сын Екатерины Медичи — Карл IX оставлял все государственные дела, если пришла пора кормить его собак. Делал он это самолично, говоря: «Собаки не люди, ждать не могут». Мы насчитали всего две монаршии фамилии, которые бы не любили собак. Это сын испанского короля Филиппа II Дон Карлос и наш Петр III. О том, как ее муж, Петр III, издевался над собаками, Екатерина Великая пишет в своих воспоминаниях: «Рукояткой своего бича он изо всей силы бил бедное существо. Я стала просить, чтобы он сжалился над бедной собачкой. Но он, как бы на злость, начал бить еще сильнее».

Собачки правящих монархов нередко невообразимым способом выражали свою привязанность. Борзая Генриха IV схватила его за штанину и не выпускала из дворца в памятную Варфоломеевскую ночь резни гугенотов.

Вот уже обезглавили Марию Стюарт, уже ее окровавленный труп лежит на эшафоте, как вдруг из-под ее юбок вылезает забрызганная кровью собачка и яростно бросается на палачей. Из-под муфточки одной из четырех дочерей нашего последнего царя Николая II, трупы которых бросали на грузовик, вдруг вылезла маленькая собачка и с недоумением смотрела на исторический акт насилия.

Вот у эксцентричного герцога Бэкингема, насильственно убитого, вынимают, согласно европейской традиции, внутренности и сердце и собираются пышно их захоронить, как вдруг в комнату врывается любимая его собачка и отгрызает кусок сердца. Вот таким образом животное выразило свою привязанность к хозяину.

И совсем уж традиционно выразил свою привязанность к хозяйке мопс Жозефины, жены Наполеона Бонапарта.

Кто испортил монарху брачную ночь? Ну, конечно же, маленькая собачонка. Влюбленный, как кот, в своею немолоденькую уже вдову с двумя детьми Жозефину, Наполеон в предвкушении сладкой брачной ночи является к ней в спальню и видит, что место на кровати занято. На ней хозяином расположился мопс и никак законному супругу сие место уступать не желает. Конечно, Наполеон, тогда еще только генерал, не император, хотел было препротивную собачонку за окно выкинуть, но Жозефина воспротивилась: «Она не будет нам мешать».

И Наполеон, скрипя зубами от злости, вынужден был делить брачное ложе втроем. Но съедаемый ревностью Фортюнэ (так собачку звали), увидев «непарламентарное» обращение Наполеона со своей хозяйкой, от которого кровать ходуном ходила, как от средней величины землетрясения, принялся оглушительно лаять, выражая тем свой протест против грубого обращения со своей хозяйкой. Наполеон, не желая прерывать приятного занятия, попросту пнул его ногой, в результате чего Фортюнэ очутился на полу с сильной болью в животе. Собака жалобно завыла на ковре, но через минуту опомнилась, а вернее, не помня себя от ярости, вскочила на постель и вцепилась острыми зубами в ляжку будущего императора. Наполеон завыл, в свою очередь, от боли и вынужден был прервать пикантное занятие. Жозефина должна была всю ночь накладывать компрессы из настойки липового цвета на рану своего мужа.

Ну, на этот раз из боя собаки с человеком победителем вышло животное. А вот из устраиваемых в Древнем Риме боев собак с быками или медведями первые почти никогда победителями не выходили. Травля была жестокая. У зрителей и императоров типа Нерона или Калигулы от такого зрелища кровью наливались глаза, и кровавые бои быков с матадорами, которые до сего времени в Испании практикуются, это просто детский лепет по сравнению с римскими зрелищами. А чтобы, как говорится, «подлить масла в огонь» и сделать зрелище еще более жестоким и кровавым, тот же Калигула приказывал кормить животных человеческим мясом. Специальные люди рыскали по тюрьмам, убивали преступников, разрубали их тела на куски и кормили этим мясом животных, и не только собак, а более «благородных» — медведей, тигров и львов.

Эти звери особенно ценились монархами. Уж на что скупой из скупых — французский король Людовик XI, но и он держал двор, полный этих животных, успокаивая себя тем, что и так у него расходы на содержание этих животных меньше, чем у других монархов: «Короли всегда слышали рычание львов близ своего трона. Однако следует отдать справедливость, что я расходую на это все же меньше денег, чем мои предшественники. И что количество львов, медведей, слонов и леопардов у меня много меньше».

Больше всего монархи любили необыкновенных животных, будь то ящур какой или просто птица. Наша царица Анна Иоанновна приказала разыскать скворца, который, подобно попугаю, говорил человеческим голосом, а Екатерина Великая очень радовалась, когда один из ее придворных научил своего скворца при ее появлении выкрикивать: «Матушке государыне виват».

Римский император Клавдий Тиберий подарил своей четвертой жене Агриппине (неблагодарная, она потом мужа отравит) белого соловья. Это был очень ценный подарок, поскольку белые соловьи в природе не встречаются, а поют не хуже своих сереньких сородичей. Друг Клавдия Тиберия Нарцисс, видя, с какой охотой принимает жена императора в подарок пернатых диковинок, отыскал и преподнес ей в подарок говорящего дрозда.

И правильно монархи делали, что не держали другой говорящей птички — попугаев. С этими попугаями — одно недоразумение. То попутай, присланный Екатериной Великой своему сенатору, седовласому старичку, вздумавшему певичку любовницей делать, такие вот сентенции в самый неподходящий для этого момент на чистейшем русском языке изрекает: «Стыдно старику дурачиться», то попугаю внучки любовницы Короля-Солнца Лавальер хоть рот, то бишь клюв, затыкай: научился нецензурных бранных слов во французских притонах и теперь в версальских салонах, извините, матерится. Пришлось отдать его в более для этого подходящее место — в пожарную охрану. Ведь не поставишь же этого попугая перед судом, как это сделали по отношению к попугаю Верт Верту, о которой-то птичке расписывается известный поэт Грессет. Она побывала в разных монастырях и научилась вульгарным словам.

Но очень часто хотелось придворным гостям посадить в тюрьму, не только что под суд отдавать, попугая князя Террая, который на парадной лестнице кричал каждому входящему на чистейшем французском языке: «Ловите злодея».

У Клавдия Тиберия был ящур, огромный, в несколько метров, покрытый отвратительной чешуей, с такой же отвратительной мордой и острым языком, но не в переносном, а в прямом смысле — язык резал, как бритва. Привезли его с острова Явы. Ящур издавал неимоверную вонь, но для него это был замечательный запах, и он самолично кормил ящура тараканами и мертвыми мухами. Ящур, кажется, понимал своего господина. Тиберий часто с ним «беседовал» и даже просил совета. Перед тем как ему быть отравленным, ящур вдруг издох.

У маркизы Помпадур была в Версале своя курочка, которая несла яички не золотые, а простые, которые немедленно, еще тепленькими доставлялись Людовику XV.

Маркиза Монтеспан, любовница Людовика XIV, держала в Версале коз и свиней, а также белых мышек, которых запрягала в маленькие золоченые каретки и пускала бегать по своим рукам.

У Германика была черная белка, которой он неимоверно гордился.

У сестры Клавдия Тиберия Ливии была какая-то необыкновенная обезьянка почти зеленого цвета, которая не хуже хорошего карманного вора могла украсть незаметно любую вещь. Но всех превзошла своей необычайностью мать Тиберия — Клавдия, держащая в своем озере не неведомую зверушку, а… обыкновенного карпа. Карп имел имя Левиатан и отзывался на зов своей хозяйки, приплывал к ней из омута водных лилий, давал кормить себя, а также гладить. На жабрах рыбы были драгоценные бриллиантовые кольца. Клавдия уверяла, что карп разговаривает с ней и она понимает каждое раскрытие его рта. Словом, «не открывает щука рот и не слышно, что поет», только открывает карп рот и происходит приятная беседа.

Как с человеком разговаривал, а даже шептался на ухо со своим конем Буцефалом Александр Македонский. Конь становился перед императором на колени, отдавал поклон, а когда после необыкновенно долгой своей жизни (тридцать лет) умер, то ему Александр Македонский воздвиг мавзолей.

Также воздвиг мавзолей и даже превратил своего коня Инцитата в человека римский император Калигула. У коня была мраморная спальня, корыто у него было из слоновой кости, пил он из золотого ведра, а известные художники украшали стены его, о нет, не конюшни, а дворца, прекрасными картинами. И только питался конь не золотым или бриллиантовым, а обыкновенным овсом. Но, чтобы приблизить своего коня к человеку, император дал ему титул консула, а кроме дворца дал огромное приданое, обложив для этой цели своих подданных специальным налогом. Ритуальная женитьба этого коня на кобыле Пенелопе — это пышная церемония, достойная монархов.

Словом, дорогой читатель, десять котов, прыгающих по письменному столу кардинала Ришелье, — это не самое большое чудачество из жизни монархов в их любви к животным. Да и Ришелье просто невинно ласкал своих котов, культа из них не делая. «Не будем делать из огурца культа», — сказал Остап Бендер, отбирая у Паниковского теплый кривой огурец. И вот таких «огурцов», то бишь культ, сделала из своих двадцати котов ангорских княгиня Левлетюс, о которой нам фрейлина Оберкирх рассказывает в своих воспоминаниях: «Входят в салон двадцать котов, одетые в платья, подбитые мехом. Со шлейфом, из броката и атласа. Внесли двадцать плоских блюд, на них мягкие кусочки кур и куропаток с несколькими косточками для грызения. Съели коты, фыркнули, вернулись, улеглись на ложе из китайского шелка, все подушки и их платьица в сале»[19]Г. Оберкирх. «Воспоминания». Варшава, 1981, с. 173.
. Вот таким же котом — то сытым, то голодным — забавлялся кардинал Ришелье Анной Австрийской: безумно любя, ненавидя, делая добро, вредя ей и бешено ревнуя.

А когда донесли Ришелье, что у убиенного Бэкингема на корабле, в его роскошной каюте, во весь рост висел на стене портрет Анны Австрийской — вот тогда его гнев с новой силой вспыхнул, и посыпались дворцовые интриги. В чем только не начинают Анну обвинять: не только в изменах физических, но и в политических тоже — она будто еще и шпионка испанского двора. А зачем письма братцу в Испанию писала? Испания сейчас ведь для Франции — вражеская страна. Ну, этим обвинением историю не удивишь. У нас тоже Александру Федоровну Романову, последнюю русскую Царицу, обвиняли в шпионаже в пользу Германии: она своему братцу Эрни письма писала.

Но Николай II в крепость или там тюремную камеру жену не заточил, а Людовик XIII то ей Гаврской крепостью грозит, то издает такой абсурдный приказ, который ну прямо граничит с заточением в крепость. Анне не разрешается без специального на то разрешения короля ни участвовать ни в одном приеме, ни у себя во дворце такие приемы устраивать. Сиди тихо, богу молись или вышивай на худой конец пелену для костёла. Ну скажите, дорогой читатель, как можно после такого указа процессом деторождения с мужем заняться? В альков к жене хаживать? А он и перестал хаживать. Совсем. На три года забыл, как это с женой делается.

Конечно, нет «дыма без огня». Какой-то роман у нее с Бэкингемом был. Исторические факты об этом свидетельствуют. И пламенные письма он ей писал, и она на них отвечала. После убийства Бэкингема у него нашли шкатулку, полную любовных посланий Анны Австрийской. Самые значительные для него письма герцог носил на своей шее на шелковом шнурке и никогда с ними не расставался.

Их личных встреч было немного, всего два или три раза, да и то не всегда наедине. Раз она решила принять герцога в своей спальне и спросила свою свекровь Марию Медичи, можно ли ей принять герцога в дезабилье. Мария Медичи ответила: «Конечно, можно. Я же принимаю».

Добавим, дорогой читатель, что у нее, этой Марии Медичи, жены Генриха IV, вообще вошло в привычку в дезабилье только что на балы не ходить. Она совершенно не стеснялась часами лежать в нижнем белье, принимая гостей ли, придворных ли, не важно — всех. А, извините, бельишко у нее почему-то было не очень чистое. Это нам придворные лакеи в своих мемуарах сообщили, и мы, зная общую культуру Марии Медичи, им верим. Тогда, дорогой читатель, мода такая была, что знакомых или любовников принимать лежа в постели и в неглиже. И ничего не было зазорного, если знакомый не хуже камеристки помогал госпоже чулочки на ножки натянуть. Не все же обезьянам это делать, хотя было модно заставлять павианов стоять в ливреях на запятках карет или чулки госпожам натягивать. И если вам попадется картинка в какой исторической книжке, как Вольтер сидит у ложа раздетой маркизы Помпадур, — не удивляйтесь, эпоха это позволяла.

Другой раз Бэкингему удалось интимное свидание с Анной Австрийской где-то по дороге в Англию, в отдаленном замке, когда отправляли Генриетту Французскую невестой к Карлу I Английскому. Интимное свидание устроила мадам Шеврез, сердечная подруженька Анны Австрийской, и из этого эпизода историки потом неплохой «компот» любовный состряпали. Будто бы Бэкингем в своем неудержимом пыле взял королеву, как парфянскую кобылу, прямо на зеленой травке, грубо и властно, на что Анна Австрийская, отряхивая юбки, будто бы сказала: «Все мужчины нахальны и грубы». Но опять-то полностью верить этим слухам не советуем. Было — не было, какая разница, при опостылевшем супруге!

Если так было, то это была последняя их встреча. Слишком далека была Англия от Франции и слишком опутана была королева Анна Австрийская разными там условностями. Знаем только, что потом Бэкингем всегда брал себе любовниц, похожих на Анну Австрийскую, он и мадам Шеврез ею сделал только потому, что она была подругой Анны Австрийской и немного на нее похожей.

Эта самая княгиня Шеврез, в молодости княжна Лотарингская, взяла и «легкой рученькой» отбила у короля Людовика XIII его любовника Луи (мы вам о нем в главе о гомосексуалистах расскажем). Как это возможно? Очень просто. Все эти гомосексуалисты были бисексуальны, они, как наш убийца Распутина князь Юсупов, могли заниматься любовью и с мужчинами и с женщинами.

А эта интриганка княжна Лотарингская, добившись того, что король в нее влюбился, невозможно было иначе, красива, молода, вечно весела, остроумна и добра, вдруг решает влюбить в себя и его любовника. И это ей блестяще удалось. Не только ее полюбил, но он готов короля оставить и даже жениться на ней. И что вы думаете? Женился. Наверное, поэтому король и подписал ему потом смертный приговор, через отсечение головы, якобы за измену Ришелье и заговор против него, а в действительности, мы не исключаем, здесь причина чисто личного характера. Король не мог простить своему любовнику, что тот оставил его и женился на княжне Лотарингской. И когда король голову своему бывшему любовнику оттяпал, он приказал этой интриганке княжне Лотарингской немедленно удалиться из дворца и даже близко к нему не подходить. А она видит, дело плохо, ее дворцовая карьера к закату клонится, давай обвораживать хотя и наивного, но весьма могущественного князя Шевреза. Да не просто его своим любовником сделала, а мужем. Попробуй теперь Людовик XIII удали ее из дворца, когда она законная супруга известного и всемогущественного человека. И король вынужден был уступить. Княгиня Шеврез на балах первой красавицей блистает и даже ревность королевы Анны Австрийской не возбуждает, поскольку ее закадычной подружкой заделалась. Чувствуете, сколько ума, хитрости и дипломатии у этой женщины! Да пошли ее послом в любую страну, она такого вам наворотит для пользы своей миссии! Муж был настолько терпеливым и умным человеком, что не только терпел все любовные флирты своей супруги, всех ее многочисленных любовников, но даже улаживал все пикантные авантюры, в которые его жена неизменно попадала. Любовь, что поделаешь! И когда она решила и Бэкингема сделать своим любовником, муж не возражал особенно, разрешил ей в Англию надолго уехать, и там разгорелся дикий скандал, не сходивший несколько недель со страниц печати: княгиня стала любовницей герцога Бэкингема. Тушить пожар любовный поехал все тот же терпеливый и снисходительный муж, привезя строптивую жену домой. Но она успокоиться не могла. Спустя короткое время начинает опять свои интриги и намеревается удалить короля Людовика XIII и выдать замуж Анну Австрийскую за его брата Гастона Орлеанского. Причина: муж не хаживает вот уже 13 лет в спальню к королеве, наследника трона нет, отечество в опасности. Ну, коль был выдвинут клич «Отечество в опасности!», дворяне во главе с Гастоном Орлеанским живо на него откликнулись и образовывают против короля заговор. К сожалению, заговор был раскрыт, всем сообщникам Гастона головы отрубили, но самого большого виновника, своего братца, король пожалел — его быстро женили и услали со двора. А княгиня Шеврез? Что с ней? Снять ей красивую головку Людовик XIII побоялся: уж слишком известен был ее муж в Европе, и он попросту ее выслал в изгнание. Вот наивный, нет для Шеврез изгнания, когда она молода, красива и полна интриганских идей. Она, конечно, пишет слезные письма королеве Анне, своей когда-то закадычной подружке, та, поскольку авторитета у мужа не имеет, бежит с ними к кардиналу Ришелье. Тот, поскольку в Анну влюблен и отказать ей ни в чем не может, бежит к королю, а король… Король вынужден был простить княгиню де Шеврез и разрешить ей вернуться ко двору. «Ох, наконец-то теперь уж я развернусь со своими интригами вовсю», — сказала де Шеврез и для начала решает влюбить в себя… Кого бы вы думали? Ну, конечно, могущественного кардинала Ришелье. Но и канцлер Шатене могущественен. И не имея возможности решить, кому отдать предпочтение, выбирает обоих. И вот уже кардинал Ришелье, немного отвернувшись от королевы Анны, уже ее, княгини, любовник, и канцлер, немного отвернувшись от своей жены и любовниц, уже ее, княгини, любовник, а бедный супруг, немного отвернувшись от своих горестных мыслей, беспрекословно разрешает ей это. Соперник? Не для кардинала такое унижение. Канцлера сажают в тюрьму, а княгиню кардинал советует королю опять сослать. «И чтобы сидела тихо в своих провинциях», — таков приказ короля был. Тихо? Вот уж не для нее тишина сельских зеленых полей и лесов да пенье птичек. «Посмотрим, как вы запоете, когда я вообще-то плюну на французский негостеприимный двор», — так, наверное, говорила себе княгиня, решив свои интриги перенести на более безопасную почву — за границу. Испания, Лотарингия ее приютили. Ну слава богу, свои интриги можно теперь наново начинать. Но испанский двор авантюристов не терпел и строго наказывал. Княгиню Шеврез решено арестовать и посадить в темницу. Тогда она, узнав об этом решении двора от своего очередного любовника, переодевается мужчиной, вскакивает с двумя лакеями на коня и несется по полям, по лесам и долинам и переезжает аж всю Францию. Услышав о том, что авантюристка беспрепятственно французские земли пересекла, король в дикую ярость впал: «Опять проворонили!» А народ, узнав о таком подвиге княгини де Шеврез, сочинил песенки и распевал о прекрасной амазонке, одурившей всех. Ну теперь где-то там, в укромном уголке то ли Швеции, то ли Швейцарии княгиня дожидалась смерти короля. Но когда он умирал в 1643 году и ему прочитывали вслух его завещание, в котором были такие вот слова: «Княгиню Шеврез никогда, ни под каким предлогом во Францию не пускать», чтец в этом моменте сделал паузу, Людовик XIII открыл умирающие глаза и прошептал: «Это дьявол, истый дьявол».

«Дьявол в юбке» приедет во Францию как ни в чем не бывало через шесть лет после смерти короля почтенной, всеми уважаемой богатой матроной с законнорожденной дочерью. Бедный ее муж, который следовал по стопам своей жены, нашел ее где-то в тихом поместье Швейцарии и вымолил — деторождение. Все значительные мужчины побывали в алькове его жены, а на его долю доставались только ее проблемы и хлопоты. Хватит, терпение супруга кончилось. Ну ладно, так и быть, решила княгиня де Шеврез, посмотрела по сторонам — пейзаж красивый, а мужиков подходящих нет, сойдет и муж. И этот терпеливый, снисходительный супруг дождался наконец рождения дочери на чужбине и отведал капельку личного счастья.

Но вернемся, дорогой читатель, к тому моменту, когда альковные дела у королевы Анны Австрийской очень плохи, а даже никаких дел нет, ибо супруг не желает хаживать в спальню жены.

И появились у него какие-то дамы, на которых он с вожделением поглядывает, по волосикам гладит или по голому плечику, но дальше этого дело, кажется, не идет, поскольку наклонности у Людовика XIII совсем другие. Ришелье, у которого на данный момент ревность несколько поостыла и он своей бедной мышке дал малость передохнуть, возымел желание отбить у короля его фаворитку мадемуазель Мари де Хотфор. Странное какое-то чувство короля к этой дамочке. Увидит ее среди толпы фрейлин, покраснеет, побледнеет, заставит ближе подойти, около себя сесть, и часами молча пялится на нее, как влюбленный гимназист. А эта когда-то скромная барышня совсем наглой стала, как только почувствовала необыкновенное внимание короля. Она уже глазки скромно в землю не опускает, а начинает дерзить, и не только королю, но даже королеве. Никакого почтения. Ты, дескать, нелюбимая жена, к которой король в альков не хаживает, а я любимая фаворитка, к которой король очень охотно скоро начнет хаживать. Ришелье где-то на задворках Лувра отыскал восемнадцатилетнего пажа Анри де Сен Мара (частицу де он потом приобретет, когда в силу войдет) и подсунул его королю, как антидотум, то есть противоядие, будущей любовнице Мари де Хотфор. И король на этот номер «клюнул». Он отвернулся от разных дам, разных там Маргарит д’Эффиа, от маркизы Баррады и даже от обожаемой Мари де Хотфор в сторону юного глупого пажа, который потом большую власть будет иметь и даже королем помыкать начнет. И вот двадцать седьмого декабря, после рождественских праздников в 1639 году первая большая победа Анны Австрийской при участии кардинала Ришелье: была окончательно из двора и из Парижа удалена Мари де Хотфор. Король всецело перекинулся на нового фаворита и даже перестал хвастаться перед дамами своим целомудрием и портить им жизнь своими солдатскими шутками. А то бывало… ну нет, пусть нам историк К. Биркин опишет, что вытворял король с дамами. У него это здорово получается: «Ласки им (королем. — Э. В.), оказываемые дамам, носили на себе отпечаток наглой солдатчины и деньщичьего ухарства. Грубиян. Однажды, сидя за столом рядом с Маргаритой де Хотфор, Людовик XIII, набрав в рот красного вина, прыснул ей этим вином на открытые плечи и грудь. Его весь двор принимал за глупца и невежду. Солдатские шутки!»[20]К. Биркин. «Временщики и фаворитки». Спб., 1874, с. 155.
.

Шутки и впрямь, мягко говоря, неизящные!

А король не грубо шутить не может, поскольку у него во дворце и в королевстве вообще грубые дела творятся. Вечно какие-то козни, какие-то заговоры против него стряпают во главе с собственной матушкой Марией Медичи и родным братцем Гастоном Орлеанским. Они даже вздумали власть у короля отнять и Гастона на французский трон посадить. Но заговор, благодаря бдительному оку Ришелье и его секретаря Мазарини, провалился. Матушку под замок, в замок на скромное существование, всех заговорщиков под пытки и на плаху, а братца Гастона великодушно простили, но в изгнание все же выслали. Он там не дремал. Он там на одной уродине женится и будет ее даже любить и после прощения его братцем ни за что не захочет с ней развестись, как Людовик XIII ни настаивал. Такова, значит, обратная сторона любви. «Не по хорошу мил, а по милу хорош», — говорит русская пословица.

И за этими серьезными внутренними делами король совсем позабыл об алькове. А он пустует ведь, который год пустует. Анна Австрийская уже понемногу стареет, уже к четвертому десятку пробирается, уже первые гусиные лапки появились под слегка вытаращенными удлиненными изумрудными глазками, и даже первые седые волоски в роскошных темно-русых локонах. Но постепенно, под влиянием все того же неутомимого Ришелье, в «доме Облонских», то есть в королевском дворе, понемногу успокаивается, интриги глохнут. Тишь и благодать. Матушка возвращена на двор, с Гастоном примирение полное. Можно бы наконец собственным альковом заняться. Ришелье разрешил: стране наследник требуется, а рожать в сорок лет и в первый раз нелегко, нам думается. Ну, наконец-то! Полное примирение с супругой! «Анна забралась в постель и погасила последнюю свечу. За плотно задернутыми занавесями она оказалась в полной темноте. Скрип отворяемой двери. Час или несколько минут? Она лежала, закрыв глаза и слыша чьи-то приближающиеся шаги. Почувствовав, как раздвигаются занавески, Анна открыла глаза и в свете свечи, которую он держал над ее головой, увидела лицо с остроконечной бородкой и горящие серые глаза. Свеча тут же погасла»[21]Э. Энтони. «Виктория и Альберт». М., 1996, с. 517.
.

Боже справедливый! Оказывается, Анна Австрийская отдавалась не королю-супругу, а кардиналу Ришелье? Ну, «наш пострел везде поспел»! Успокоим, однако, дорогих читателей! Это только в интерпретации некоторых ну не совсем, что ли, солидных биографов желаемое берется за действительное! Мы, конечно, никогда авторитетно утверждать не будем, что никогда Анна Австрийская не грешила с кардиналом Ришелье, но не будем и оспаривать отцовство Людовика XIII. А многие хотели бы, чтобы отцом Людовика XIV был или Ришелье, или кардинал Мазарини. Они даже и Филиппа Орлеанского приписали сюда же. Дескать, только после рождения Филиппа Орлеанского кардинал Ришелье окончательно «выпрыгнул» из ложа королевы и даже ключ от ее алькова вместе с дорогим бриллиантовым перстнем ей вернул. Но это еще надо доказать, дорогие биографы. Одной вашей фантазии тут недостаточно! Мазарини, который займет место после смерти кардинала Ришелье и станет не только первым министром, но и тайным супругом Анны Австрийской, уже не старался производить на свет ребеночка собственного отцовства. Анна Австрийская просто чисто физиологически уже не могла родить, хотя безумно Мазарини любила и во всем ему подчинялась. Но ей и первого-то ребенка с большим трудом удалось родить. Что поделаешь, возраст. Как-никак сорок годочков ей минуло! О, это рождение королями наследников! Это прямо — хорошая тема для большой книжки! Вы думаете, королевам разрешалось в тиши и спокойствии своего алькова детишек рожать! Как бы не так! Делай это интимное дело ПУ…БЛИ…ЧНО! Чтобы народ, министры, церковь, муж, свита — словом, все были уверены в аутентизме рождения!

И во избежание фальсификации, лежит бедная измученная Мария Антуанетта в своих апартаментах, еще ребеночком не разрешась, на всеобщее обозрение, и даже простынкой неприкрытая. Народу в комнате полным-полно. Тут и министры, и придворные дамы, и священнослужители, и представители народа, базарные торговки, как галки деревцо, оккупировавшие «антресоли» этого представления — все окна, а двое для пущей видимости даже на комод забрались. Вопли королевы перекликаются с дружным говором дам и рыночных торговок. В комнате душно, тесно и дышать нечем. «Воздуха, воздуха», — вдруг закричал испуганный врач — главный придворный акушер, когда Мария Антуанетта задыхаться начала и в обморок глубокий упала. Как раз при этих словах Людовик XVI быстро вошел в комнату и, наверное, первый раз в жизни проявил энергичность и решительность. Он баб «смахнул» с окна, настежь его открыл и приказал суровым тоном всем свидетелям исторического процесса рождения королевой наследника (родилась девочка) удалиться вон. Это был первый король, который осмелился нарушить публичный ритуал деторождения. А вот Генрих IV люд из спальни королевы не выгонял, когда вторая его жена Мария Медичи Людовиком XIII разрешалась. Он взял кричащего младенца из Рук акушера, высоко его поднял и воскликнул: «Смотри, народ, какой богатырь на свет появился!»

А его дед, отец Жанны Наваррской, пчеле рождения внука первое что сделал, смазал ему губы чесноком, чтобы крепким, как это растеньице, рос и с таким же «мужицким духом», а в рот влил капельку вина, дабы непромоченным горлом народ не смущал. Словом, уже при рождении младенца народные навыки привил, и великий король Генрих IV заветам деда следовал и с «людом» был связан настолько, что любили они его вполне искренне. А своей дочери Жанне, которая рожала в это время великого Генриха IV, принес кубок с золотыми монетами и объявил, что все это она получит в подарок, если во время родов не вопить от боли будет, а петь веселую нормандскую песенку. И Жанна по праву получила этот кубок с золотом.

Среди громадной толпы «свидетелей» рожала Екатерина Медичи: «Многочисленная толпа приближенных тесным кольцом окружила кровать, на которой металась в предродовых схватках королева. Вопли роженицы возвещали восторженным присутствующим, что побеспокоились они не напрасно. Быстрым движением руки придворный медик отбросил покрывало и склонился над обнаженным телом ее величества, в то время как дамы из свиты королевы с трудом пытались сдержать натиск кавалеров, которые не желали упустить ни одной детали столь редкостного зрелища. Наконец, королева разродилась крупным ребенком, которого медик тут же продемонстрировал собравшимся. „Девочка“, — сообщил он с видом знатока, осмотрев младенца. Кормилица королевы взяла ребенка и показала его Генриху II и Диане Пуатье, а затем уложила в постель, где принцессу начали рассматривать трое ее братьев — девятилетний будущий Франциск II, трехлетний будущий Карл IX и будущий Генрих III, которому недавно исполнилось полтора года»[22]Гуи Бретон. «В интимном окружении королев и фавориток», т. 10. М., 1993, с. 10.
. Так появилась на свет королева Марго.

Короли в своем большинстве очень переживали во время родов своих жен. Вместе с ней, казалось, участь ее разделяя. Нередко плакали, видя страдания жены.

Такие сентиментальные чувства по отношению к своим многочисленным любовницам (у него было много официальных метресс) проявлял французский Король-Солнце Людовик XIV, и чаще по отношению к фавориткам, чем к собственной жене. Мария Тереза, его супруга, обижалась, что ее король с такой нежностью не держал за ручку, как своих Лавальер и Монтеспан, которая рожала королю аж семь раз. Александр Дюма в своей книжке, претендующей на историческую достоверность на этот раз больше, чем на романтическую фикцию, описывает роды Монтеспан: «Когда наступило время родов, поехали на улицу Сент-Антуан к известному акушеру Клемансу и попросили, подъезжая к Версалю, чтобы он разрешил завязать себе глаза. Потом король самолично дал доктору хлеб с вареньем, так как тот не успел поесть, и налил ему вина. Когда Монтеспан рожала, король держал ее за руку — не отходил. Роды были трудные, но непродолжительные. Врачу дали 100 луидоров и опять завязали глаза. Ребенок был назван Луи Август Бурбон. Родился он 31.3.1670 г.»[23]А. Дюма. «Жизнь Луи». Спб., 1993, с. 541.
. От себя добавим, что это рождался граф Мэйнский, хромоногий внебрачный отпрыск короля, которого он всю жизнь будет любить больше всех своих, даже законных, детей. Короли, присутствующие при родах своих жен, всегда оказывали им самые горячие чувства. Уж на что Наполеон Бонапарт — твердый орешек и на чувствительность не скорый, женившийся во второй раз чисто по политическим соображениям на австрийской Марии-Луизе и не питающий к жене особых любовных чувств, но и он во время родов их первого и единственного сына проявил себя нежным, сочувствующим супругом, наравне с ней в обморок падающим: «Всем было известно, что Мария-Луиза очень страдала во время родов. Боли начались в семь часов вечера в марте 1811 года. И только через двенадцать часов она разрешилась бременем. Невозможно описать, как страдал император! Можно было с уверенностью сказать, что в этот момент он ее любил и сострадал от всего сердца. И когда ему сообщили об опасности, грозящей императрице, Наполеон тут же прервал купание, которое в этот момент принимал, побежал к жене и закричал: „Думайте только о ней. Спасайте мать!“ А когда очутился возле нее, поцеловал и просил, чтобы она была мужественной, взял за руку, нежно держал в своей, осыпал поцелуями и уверял, что очень ее любит. Всматривался в жену с безграничной любовью теми глазами властелина, которые умели метать молнии, а сейчас нежно и просяще искали взгляда матери его ребенка, в этот момент явившейся для него обожаемой любовницей. Ее стоны ранили ему сердце. Побледнел так, что, казалось, близок к смерти. А когда узнал, что необходимо употребить клещи, начал дрожать, и было видно, что испытывает жесточайшие муки»[24]Лаура д’Абранес. «Воспоминания». Варшава, 1974, с. 155.
.

Об этом мы узнали, дорогой читатель, из самых первых уст. Из дневника придворной дамы, которая была участницей этих событий. Великий император, женившейся, собственно, из-за желания иметь наследника, проявил здесь так далеко идущие чувства человечности, что решается на утрату ребенка во имя спасения жизни матери. Совсем иначе в таком случае поступил английский Генрих VIII, когда его третья жена, Джейн Сеймур, рожала ему сына и ее жизнь была в опасности. Без тени сомнения Генрих VIII на вопрос врачей, кого спасать, мать или ребенка, ответил: «Конечно, ребенка! Жены еще будут!» Шептались, что такое решение принял и наш Николай II, когда Александра Федоровна разрешалась после рождения четырех дочерей наследником Алексеем и ее жизнь была в опасности. Говорят, что она никогда не простила этого мужу.

Во всех этих случаях врачи постарались и спасли жизнь и матери и ребенку. В случае с Джейн Сеймур, то она умрет на двенадцатый день после родов от родовой горячки. Вообще же, дорогой читатель, надо вам сказать, что королевы еще и потому разрожались многочисленным потомством, что смерть и ребенка и их самих была повседневным явлением того времени. Медицина и акушерство были на таком низком уровне, что даже королевам знания врачей жизни не спасали. Рискуя вас немного утомить, перечислим слегка, какие королевы в мировой истории умерли во время родов. И это будет только кончик ледяной глыбы, айсберга, так сказать. Итак: дочь Екатерины Медичи Елизавета, вышедшая замуж в пятнадцатилетием возрасте за испанского короля Филиппа II; Шарлотта, жена Георга III; жена Генриха VII королева Елизавета, ребенок — девочка — тоже умер. У сына Людовика XV жена умерла во время родов. Мария Португальская, первая жена Филиппа II, умерла на четвертый день после родов, оставив в живых сына дона Карлоса.

Следовательно, уже две жены Филиппа II умирают во время родов. От родов умерла Изабелла, жена Карла Орлеанского, отца Людовика XII. В 1190 году скончалась во время родов первая жена Филиппа — Августа Изабелла. Та же участь постигла в 1377 году Жанну Бурбонскую, жену Карла V.

В 1324 году во время родов умрет Мария Люксембургская — вторая жена Карла IV. И даже в Древнем Риме случаи смерти жен во время родов нередки. По этой причине умерла первая жена Калигулы.

Анна Австрийская. Королева Испании.

Во всемирной истории, дорогой читатель, встречались, правда, редкие факты фальсификации беременности и родов. Мария Медичи, сестра английского короля Генриха VIII, вышедшая замуж за престарелого французского короля Людовика XII, под живот подкладывала подушки, имитируя беременность, пока претендентка на престол регентша при своем сыне Франциске I Луиза Савойская не заставила Марию поддаться гинекологическому исследованию. Мария созналась, что «она ошиблась». Быть может, она надеялась этот маневр с успехом осуществить, подсунув во время мнимых родов какого-нибудь крестьянского новорожденного. Ведь именно так сделала хитрая авантюристка Бьянко Капелло при тосканском короле Франциске Медичи. Она, эта Бьянка, захотела стать королевой, а то любовник охотно с ней ложе разделяет, а трон ему нежелательно. Но, поскольку была бесплодной, применила хитрость. Удалив мужа со двора под каким-то предлогом, она взяла трех крестьянских девушек-рожениц и в одной комнате вместе с ее фальшивыми воплями вопили три девки: авось хоть одна из них сына родит. Что и случилось. И наивный король лилипутного королевства даже не догадывался, что его наследник — это сын крестьянской девки.

Но перейдем к несколько более веселым событиям. Конечно, при таком серьезном акте, как рождение наследника, юмор неуместен, но мы никак не можем удержаться от смеха, вспомнив о деторождении императрицы Евгении, жены Наполеона III. Надо сказать, что и в этом алькове ребенок долго не зачинался. То муж с женой ругаются беспрестанно из-за различных метресс короля, к которым у него большая охота была, то жена, хлопнув дверью, в другие страны от обиды ринется и несколько месяцев ее дома, то бишь во дворце, нет, и альков пустует, то когда, наконец, улягутся вместе и казалось бы, все треволнения утрясены и можно бы спокойно процессом деторождения заняться — оказывается, не выходит! Придворные смеются и на два враждебных лагеря разделились. «На пустой редиске женился император», — это одна партия твердит. Оппозиционная свой аргумент, а вернее контраргумент, имеет: «Одиннадцать лет император по потаскухам шлялся, поизносился малость», а бабка старая, но мудрая, которая ни к какой партии не принадлежала, сказала просто: «А вы под спины подушку подкладывайте!» И что же вы думаете! Помогло. Евгения забеременела. Это, оказывается, очень действенный метод для зачатия ребенка.

Известный ловелас Казанова не одну, а две подушки подложил под одну карлицу, с которой вознамерился заняться сексом, но у которой деформация тела и на половые органы переместилась, и то, что дамам полагается между ног иметь, имелось где-то выше пупка.

Пришло время Евгении рожать. Вот у императрицы дикие схватки начались, ее утешать надо, специалисту наблюдать за правильным ходом процесса деторождения, а у главного дворцового акушера де Ламбля ну совсем некстати желудок расстроился. Понос, видите ли, его одолевает. И он то поминутно в туалет бегает, то, извините, по ковру из-за колик валяется и как роженица за живот свой хватается. Ну прямо две роженицы в одной комнате: на кровати императрица, внизу, близ нее, на полу, ее врач. А рядом сам император от мучений своей жены слезами заливается и вот-вот сознание потеряет, так что его, смертельно бледного, на кушетку уложили. Теперь, значит, трое в комнате лежат: императрица на кровати, на полу ее врач, на кушетке ее супруг. И все стонут, все вопят.

Наконец-то как-то с грехом пополам между туалетом и желудочными коликами акушер родившегося ребенка — сына — у императрицы принял, но она сама в глубоком обмороке от перенесенных мучений лежит. Наполеон III, узнав об этом историческом событии, вскочил с канапе и ринулся к кровати жены, но по дороге зацепил носком ботинка за край ковра и упал, на этот раз в обморок от ушиба головы. Уже двое в обмороке лежат — Наполеон и его жена. Потом все-таки их в чувство привели, и вот он уже сидит у кровати супруги, в умилении ручку ей целуя, и она томно спрашивает: «Ну как, девочка?» — и ужасается. «Нет», — отвечает император. «Значит, мальчик?» — радуется императрица. А император, плохо соображая от ушиба готовы, отвечает: «Нет». «О боже, да кто же тогда?» — испуганно спрашивает императрица. Не зверушка же? Помните, как у Пушкина: «Родила царица в ночь не то сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку». И пока Евгения дозналась, что родился сын-наследник, сколько волнений она испытала!

История не очень распространяется на тему, были ли роды Евгении публичные или же, учитывая прогресс времени, уже, почитай, на дворе девятнадцатый век, ей позволили интимно рожать, потому как в таком деле, как рождение ребенка, интимность нужна. Об этом потом врачи вслух начали говорить. Каждому зверьку, даже самому маленькому, своя норка нужна, а тут выставили на публичное обозрение лоно королевы, а все из-за боязни, что не дай бог не королевского происхождения отпрыск в монаршью династию затешется. Ну, скажем, бесплодной королева ходит, трон хиреет, и чтобы общественное мнение успокоить и до особых волнений не доводить, возьмут и сунут в постель рожающей королевы какого-нибудь новорожденного сынка крестьянской молочницы и во всеуслышание объявляют его наследником.

До сих пор то тут, то там появляются печатные сплетни о рождении Кенигундой, женой короля Иосифа II, мистифицированного ребеночка. Она, не рожавшая ни разу в течение долгого времени, возмущала народ. За государство ему, народу, было обидно, наследника на троне нет, пора королеве в монастырь грехи свои бесплодные замаливать. Как вдруг глядь, с брюхом королева ходит. И растет он у нее «не по дням, а по часам». Что ни неделя, то больше, как ему и полагается. Потом окажется, что она подкладывала разные подушечки, увеличивая их объем. Пришло, значит, время родов. Народ с подоконника глазеет, ну там торговки базарные, все честь по чести, все как полагается, министры у ложа королевы топчутся, ее предродовые схватки своим топтанием сопровождая. Врач на какое-то совсем короткое время закрыл простынкой обнаженное тело королевы и провозгласил: «Сын!» «Ура», — закричал народ и чуть ли не качать королеву собрался, заулыбались министры, заскрипели перья писцов, историческое событие в дворцовые книги записывая, забегали дипломаты, в свои страны великую новость миру сообщая. А потом оказалось, что ребеночек-то… не того, не рожденный, а подсунутый! И как это возможно при публичных-то родах? Интересно, дорогой читатель! А вот и возможно, и не только «голь на выдумку хитра», короли тоже ох как на нее горазды! В обыкновенную грелку, обычно наполненную тлеющими углями для разогрева королевской постели, положили новорожденного младенца мужского пола, и фокус проще пареной репы оказался. В соответствующий момент дорого подкупленный врач, подобно цирковому иллюзионисту Кио, накрыл простынкой королеву и через мгновение вместо тихого кролика вытащил кричащего младенца. Но поскольку, дорогой читатель, эти неприятные для королевской чести слухи просочились в народ, заставив историков безрезультатно столетиями докапываться до истины, во избежание подобных недоразумений, было приказано королевам во время родов простынками не прикрываться.

Австралийская королева Констанция мировой рекорд в публичных родах побила. А если бы в то время существовали рекорды Гиннеса на разные чудачества, то и тут бы она пальму первенства взяла. Она, в возрасте пятидесяти двух лет, вздумала рожать публично, на огромной площади. Конечно, согласитесь, дорогой читатель, что возраст и для нашего времени почтенный, и для родов никак не подходящий, а раньше, когда во времена Бальзака тридцатипятилетняя женщина уже старухой считалась, и вовсе невозможный. И королева Констанция, во избежание исторических недоумений, а также чтобы ни у одного нищего, ни у одного бродяги сомнений в законном происхождении сыночка не осталось, приказала близ Палермо на огромном поле выстроить павильон, поставить посередине кровать, и народ с таким же вниманием, как чернь на бои гладиаторов во времена Нерона, наблюдал за всеми гинекологическими перипетиями родов.

Ну ладно, здесь хоть и большое чудачество, но все-таки роды были настоящими. А что вы скажете о тех королевах, у которых на нервной там или еще какой истеричной почве живот реально в размерах все девять месяцев увеличивается, грудь молозивом наполняется, а когда придет время рожать, оказывается, что беременности и не было никогда. А ведь так случилось с нашей Александрой Федоровной и английской Марией Тюдор. Александра Федоровна от настойчивого желания иметь наследника впала в какое-то состояние маниакальности и девять месяцев ходила с «беременным животом». Швеи не успевали ей платья в ширину увеличивать. И вот, когда народ ждал пальбу пушек с Петропавловской крепости и дождаться не мог, и врач настоял, чтобы царица все-таки дала осмотреть себя, оказалось, что у нее беременности нет и в помине.

И точно такое же явление произошло с Марией Медичи. Это свыше сорокалетняя жестокая, вредная и уродливая королева как кошка влюбилась в своего супруга испанского короля Филиппа II, вспомните, это у него две жены от родов умрут. И Мария Тюдор непременно хотела супруга вознаградить ребенком. И что же? С большим усилием, конечно, но забеременела. Радуется вовсю, люльку безумно роскошную у лучшего дворцового мастера заказывает, служанки пеленки вышивают, кружевца и монограммы вышивают, а тут врач, уставший от бесплодного ожидания предродовых схваток, настоял на осмотре и… Ее мнимая беременность — это водянка и рак живота.

Вот ведь как иногда грустно было и с родами, и с беременностями королев. Ну, наша Анна Австрийская не исключение в данном случае. И хотя многие до сих пор не верят в отцовство Людовика XIII в производстве двух королевских отпрысков Людовика XIV и Филиппа Орлеанского, ни один из них не усомнился в огромной трудности ее первых родов, поскольку это было записано в дворцовых хрониках: «Анну уложили в специальную постель с подставками для ног и перилами у изголовья. В этой постели рожала Мария Медичи. Занавески были раздвинуты, чтобы все могли видеть королеву. Комната начала заполняться людьми. Восемь стульев, покрытых золотой тканью, поставили возле стен для самых знатных дам Франции и прислужниц королевы. Они уселись на них, следя в ожидании за Анной. Все свободное место было заполнено священниками и знатью, имеющей право присутствовать при родах. И когда Анна в муках открывала глаза, комната казалась просто морем лиц, тянувшихся к ней, глазеющих, болтающих, поглощающих воздух, которого и так ей не хватало»[25]Э. Энтони. «Виктория и Альберт». М., 1996, с. 531.
.

И случилось это в 1638 году. Так рождался великий Король-Солнце Людовик XIV.

Замок и окрестности. Гравюра XVII в.