Глава первая
Пиво «Хайнекен» в зеленой узкой бутылке было теплым, и Френо совершенно не хотелось его пить. Лаборатория, где он работал, располагалась в двух кварталах от бара «Черная ведьма», и Френо знал, что даже если он пойдет пешком, то успеет к началу своей смены вовремя. К тому же здесь, на двенадцатой улице, все время стояло несколько желтых машин такси, в ожидании подвыпивших и нетерпеливых клиентов. Френо помнил их телефонный номер наизусть. Женщина-диспетчер поднимала трубку и говорила: «Зеленое такси слушает». «Почему зеленое?» – думал Френо, вспоминая желтые машины.
Как-то раз Донна сказала ему: «Ты слишком много внимания уделяешь мелочам». Она стояла возле зеркала, расчесывая свои длинные темные волосы. Черные стринги превращали ее ягодицы в два обнаженных полукруга, которые жили, казалось, своей собственной, отдельной от хозяйки жизнью: то напрягаясь, то опадая, вздрагивая и снова напрягаясь, оставляя небольшие складки и ямочки. Ноги были длинными и худыми. Грудь большая, стянутая твердыми чашечками черного бюстгальтера. Темно-красная помада блестит на губах…
Френо отпил из бутылки пиво. Жидкость вспенилась, поднялась по узкому горлышку и потекла по стеклянной поверхности на чистую скатерть стола…
– Я просто не хочу тебя терять, – сказал в тот вечер Френо.
Донна обернулась, смерила его теплым, любящим взглядом и сказала:
– Ты никогда не потеряешь меня.
Больше он ее не видел…
Френо позвал официантку, рассчитался за пиво и вышел на улицу. Редкие серые снежинки падали с темного неба. «Скоро начнется зима». – Подумал Френо, поднимая воротник пальто. Редкие прохожие были хмурыми и безликими. Какая-то женщина неопределенного возраста, курила, прижавшись к железным воротам агентства недвижимости.
– Молодой человек! – позвала она.
Френо остановился.
– Я вас знаю?
– Все относительно. – Женщина улыбнулась, демонстрируя ровные, но желтые зубы.
– Вас послала Донна? – спросил Френо, сам не зная, почему именно этот вопрос пришел ему на ум.
– Кто такая Донна?
– Не важно. – Френо выдохнул. Секундное напряжение отпустило, оставив всепоглощающую пустоту.
– Простите, но мне показалось, что вы похожи на одного из служащих этого агентства. – Женщина указала рукой на закрытые ворота.
– Нет.
– Жаль. – Она еще что-то говорила, но Френо уже не слышал ее.
Грязь под ногами пачкала начищенные до блеска дорогие ботинки. Желая отвлечься, Френо пытался вспомнить их название. Какой-то земной бренд, но вот какой? Он свернул на Парк Авеню. Фонарные столбы сменились неоновыми вывесками нескончаемых магазинов. «Товары для спорта», «Товары для дома», «Товары для туризма», «Товары для самых маленьких»… Какая-то машина, взвизгнув резиной, вклинилась в плотный автомобильный поток. Загудели клаксоны недовольных водителей. Холодный ветер усилился. Подхватив мусор из перевернутой урны, он швырнул его к ногам Френо. Коллега по работе приветливо махнул рукой.
– Как дела, Френо? Выглядишь не очень.
– Все нормально.
Карусель стеклянных дверей подхватила его, прожевала и выплюнула в тепло и тишину. Молочно-белый пол был чистым, и грязные ботинки Френо оставляли на нем нечеткие отпечатки своей подошвы. Двери пассажирского лифта открылись, издав противный в своей однотонности «дзинь». Электромотор загудел, поднимая Френо на шестой этаж. Лампы дневного света замигали, заполняя темноту белыми всепроникающими лучами. Пробирки, микроскопы, столы, заваленные сложным биохимическим оборудованием… Старый электрический чайник в отведенном для обедов закутке был похож на доисторического мамонта на фоне окружавшего его хай-тека. Френо налил в него воды, воткнул черную пластмассовую вилку в розетку. Телефон запиликал в тот самый момент, когда первые клубы пара появились из изогнутого горлышка чайника. Френо снял трубку.
На другом конце провода Виктор Диш громко цокал языком. Дубовый стол был завален бумагами. Фотография Делл в золотой рамке стояла возле миниатюрного бочонка с шариковыми ручками и карандашами. В этот месяц рукописей было слишком много, и Виктор явно не успел в сроки. Журнал, посвященный рассказам о Земле, должен был выйти в конце месяца, и главный редактор начинал подумывать о том, чтобы найти себе помощника. Эти мысли приходили к нему уже не первый год, но Делл снова и снова отказывалась, а кроме нее, Виктор больше никого не представлял на этом месте. Почему она никак не могла понять, что ее место здесь, в этом городе, рядом с ним? Ее дочь могла бы ходить в хорошую школу. Они жили бы в его квартире, которая всегда была слишком большой для одного седого старика…
Френо выудил из стола стеклянную колбу с черным веществом внутри. Деревянная посылка пришла еще утром, но вспомнил он о ней только сейчас. В графе отправитель значился Кевин Грант. Френо вспомнил Донну. Ей никогда не нравился этот писака. Каждый раз, когда Френо упоминал о нем, она говорила, что он только и думает о том, как бы трахнуть ее. Френо спорил с ней, но дружба с Кевином неизбежно таяла с каждой новой фразой Донны. Он подозревал его. Подозревал помимо своей воли. Чарльз Менсон как-то сказал: «Паранойя – это всего лишь озабоченность, а озабоченность всего лишь форма любви». Сейчас, разглядывая черное вещество в стеклянной колбе, Френо думал о том, что в словах серийного убийцы и маньяка жившего на Земле, была доля истины. Всегда была… Но его убили…
– Ты когда-нибудь любил? – спросил Френо Виктора. – Странное чувство, правда?
– Грант отправил тебе кое-что…
– Она уходит, а ты все равно чего-то ждешь.
Черное вещество в колбе переливалось, преломляя холодные лучи ламп дневного света.
– Нужно будет провести полный анализ этого вещества…
– Знаешь, один писатель-фантаст с земли сказал: Каждый мужчина, недовольный своим браком, теряет метаболический контроль над своими желаниями. Он просто не знает, чего хотеть и живет, как высушенная изнутри оболочка, в ожидании нового, свежего содержанием…
– Если не хочешь делать это для Кевина, сделай это для меня.
– Кевин здесь ни при чем. – Френо прочитал обратный адрес. – Какого черта он забыл на Дедале?
– Каждый зарабатывает деньги по-своему.
– Ну, да.
– Френо?
– Гму?
– Это очень срочно.
– Я понял. – Френо положил трубку.
Вещество в колбе завораживало, продолжая свою непонятную игру света и бликов. Взяв шприц, Френо проколол иглой пробку. Поршень пополз вверх, втягивая черное вещество. Донна. Френо представил, как она стоит за его спиной и неодобрительно качает головой: «Кевин хочет трахнуть меня, а ты помогаешь ему».
– Пошла к черту! – буркнул Френо.
Он извлек из пробки иглу. Выдавил небольшую каплю странного вещества на стекло и положил его под микроскоп. Где-то далеко засвистел вскипевший чайник. Нагревшийся термоэлемент отключил питание, но свист продолжался еще какое-то время.
– И ты тоже пошел к черту!
Френо настроил микроскоп на увеличение в две тысячи раз, включил подсоединенный к нему через видеокамеру монитор. Невидимые глазу клетки ожили на сером экране. Спящие лейкоциты пробуждались, распускаясь, словно бутон цветка – лепесток за лепестком, лепесток за лепестком…
– Что за черт? – пробормотал Френо.
Он видел, как оживает каждая клетка, находящаяся в капле черного вещества под микроскопом. И каждая клетка жила своей жизнью, преследовала свои цели, выполняла свои функции. Бактерии захватывали эритроциты, внедрялись в них, образуя целые колонии. Различные паразиты цеплялись за стенки эритроцитов, питаясь их содержимым, а к этим паразитам цеплялись другие паразиты, питаясь уже за счет своих хозяев. Френо видел, как другие клетки нападают на чужеродные частицы, разрушают, съедают их. Лейкоциты выбрасывали лапки, меняли форму, переползая на другое место, словно угадывая то направление, где расположено чужеродное тело…
– Это же кровь! – шептал сбитый с толка Френо. – Свежая кровь!
Издав хлопок, пробка выскочила из стеклянной колбы. Переливаясь фиолетово-синими цветами, из ее горлышка появился пузырь.
– Что за… – Френо взял пробку и попытался вставить ее на место.
Поверхность пузыря растянулась, словно резиновая. Руки Френо вспотели. Колба выскользнула из пальцев и упала на пол. Звякнуло разбившееся стекло. Содержимое колбы растеклось по полу, распавшись на сотни крохотных капель. Какое-то время они пульсировали, затем застыли. Остался лишь блеск. Яркий, неестественный.
– Проклятье! – Френо принес совок и веник. Стекла разбившейся колбы снова зазвенели, падая в урну. Черные капли остались на полу, как приклеенные. – Чтоб вас! – Френо нагнулся и ковырнул одну из капель ногтем. Указательный палец окрасился в черный цвет. Капли снова задрожали и покатились друг к другу.
Содержимое колбы становилось целым. Оно стекалось в одну точку, обволакивая указательный палец Френо. Холодное, блестящее, словно тысячи драгоценных камней. Этот блеск выдавил из глаз Френо слезы, заставил зажмуриться.
– Ты всегда был растяпой, – сказала Донна.
Она стояла позади него, скрестив руки под тяжелой грудью. Ее ярко-красное платье было таким же нереальным, как блеск черного вещества на полу.
– Не ожидал увидеть тебя здесь, – сказал Френо.
– Я твое спасение, Френо.
– Ты мое проклятие.
– Как часто ты вспоминал мое имя?
– Ты отвергла меня.
– Ты ничего не сделал, чтобы удержать меня.
– Уходи.
– Камень, отвергнутый строителями, станет краеугольным.
– Ненавижу тебя.
Видение стало прозрачным, растворилось в воздухе, оставив после себя лишь холод ворвавшегося в открытую дверь сквозняка.
* * *
Донна Прайд стояла возле газовой плиты. Синее пламя лизало черную сковородку, в которой жарилась яичница. Урна под столом была переполнена, и яичная скорлупа, скатившись с груды мусора, лежала на полу. Донна курила. Сигарета дымилась в ее левой руке. В правой была вилка, которой она протыкала яичные желтки. Они шипели, прожариваясь и теряя свой ярко-желтый цвет. Саймон лежал на кровати. Одетый. Работал старый телевизор. Женщина-ведущий, читала сводку новостей. Ее темные глаза предательски бегали из стороны в сторону, следя за бегущей строкой на экране монитора, чуть ниже камеры.
– Может быть, включишь звук? – спросила Донна.
Саймон оторвал взгляд от потолка, посмотрел на нее и снова уперся в потолок.
– Как знаешь. – Донна поставила сковородку с яичницей на стол. – Завтракать будешь?
Тишина. Лишь снег скребется в грязные оконные стекла. Старый стул скрипнул под Донной. Черствый хлеб оцарапал десны. Вкус крови вызывал тошноту. Донна отодвинула сковородку, встала из-за стола. Тонкое осеннее пальто из серой замши весело на вешалке поверх куртки Саймона. Донна оделась. Змейка на сапоге не застегивалась.
– Может, поможешь? – спросила Донна.
На этот раз Саймон даже не взглянул на нее. Замок щелкнул и пополз по молнии вверх.
На улицах было грязно от таявшего снега. Донна шла по тротуару, стараясь не обращать внимания на холодные ветер. Денег на такси не было, и ей пришлось пройти три квартала пешком. Тощий ювелир в очках долго разглядывал кольцо Донны.
– Оно стоит в шесть раз больше, – сказала она, услышав цену.
Ювелир безразлично пожал плечами. Поджав губы, Донна смотрела, как он отсчитывает деньги. Убрав их в карман, она вышла на улицу. Какой-то старик, сидя на деревянном ящике, наигрывал на гармони старые, давно забытые мелодии. Донна вспомнила Френо. Вернее вспомнила кольцо, которое он подарил ей, а она сейчас продала. Был ли во всей этой жизни смысл? Толстая, как бочонок женщина в желтом пуховике прошла мимо старика, бросив в его коробку пару монет. Мелочь звякнула. Лицо старика осветила улыбка. Дона подошла к нему, достала из кармана вырученные с продажи кольца деньги и протянула старику.
– Если будете тратить их разумно, то вам хватит надолго, – сказала она.
Старик сбился с наигрываемой мелодии, уронил гармонь на колени. Грязные, трясущиеся руки в рваных перчатках бережно взяли деньги и спрятали в карман.
– Добра вам, здоровья, любви… – говорил старик, но Донна уже не слышала его, уходя проч.
* * *
Такси остановилось. Френо выбрался из машины. Выпавший снег хрустел под ногами.
– Мне нужна женщина, – бормотал себе под нос Френо. – Просто женщина.
Он вошел в дряхлое, обветшалое здание. Грязное кафе было насквозь пропитано сигаретным дымом и запахами кислого пива. Пара потасканных шлюх у барной стойки поднялись с высоких табуретов и, цокая железными набойками высоких каблуков, пошли к выходу. Мысли в голове спутались. Здесь не из чего выбирать. Совсем не из чего. Френо схватил одну из шлюх за руку. Она обернулась, смерила его безразличным взглядом.
– Хочешь потрахаться? – спросила девушка. Френо кивнул. – Со мной? – Френо посмотрел на ее подругу.
– А с двумя сразу можно? – услышал он словно со стороны свой голос.
– Можно.
Они прошли в свободную комнату. Старая кровать была большой и до отвращения скрипучей. Френо снял пальто.
– Здесь есть куда положить одежду?
– Можешь положить, куда хочешь. – Шлюха расстегнула молнию на кожаной юбке, сняла куртку. – Чулки оставить или как?
– Мне все равно.
Вторая девушка мялась у входа. Френо разделся. Шлюха легла на кровать и раздвинула ноги. Френо смотрел на нее, и в голове у него роился странный оксиморон чувств. Они жужжали, как навозные мухи, сливаясь в единую трель со звуками скрипучей кровати. Френо вспотел. Мышцы начинало сводить от напряжения.
– Теперь ты, – сказал Френо, стоявшей у входа девушке, закончив с ее подругой.
Она нервно прикусила губу. Сняла куртку, расстегнула молнию на джинсах. Глаза ее суетливо забегали по обшарпанным стенам, когда она обнажила свою грудь. Френо ждал. Грудь ломило от прерывистого дыхания. Одна из шлюх продолжала раздеваться, в то время как другая с точностью до наоборот, одевалась. Одно тело на кровати сменило другое. Френо взял его, вглядываясь в голубые глаза лежащей под ним девушки. Она тихо постанывала и то и дело облизывала сухие губы. У Френо словно открылось второе дыхание. Монотонность сменилась напором. Тело знало, что нужно делать. Всегда знало. Струйка слюны вытекла изо рта Френо и, упав стонущей шлюхе на щеку, скатилась куда-то за ухо. Ее полная грудь колыхалась бесформенной желеобразной массой. Френо задержал дыхание. Поднялся с кровати. Шлюха сдвинула ноги и повалилась набок. Ее подруга пересчитала протянутые Френо деньги.
– Ну, ты даешь! – сказала она.
– Сам не знаю, что на меня нашло, – смутился Френо и уже со стороны услышал свой голос: «А еще шлюхи есть?»
* * *
Саймон открыл окно, впуская в прокуренную комнату холодный воздух. Мысли. Они словно разделились на два лагеря в его голове. Две армии. Губы Саймона задвигались. Перед глазами заплясали крохотные языки синего пламени.
– И в эти дни последние, – говорил он, но голос не принадлежал ему. – Я изолью дух свой на всех людей. И дочери и сыновья ваши будут пророчествовать, и юноши ваши будут иметь видения, а старикам вашим будут сниться сны…
Снег медленно за окном падал. Донна открыла входную дверь, проходя в комнату.
– Да, в эти дни я изолью дух свой на слуг и служанок своих, – говорил Саймон, продолжая стоять к ней спиной, и белые хлопья снега летели ему в лицо, – и будут они пророчествовать. И явлю я знамения вверху, на небесах, и внизу, на земле: кровь, огонь и клубы дыма. Солнце померкнет, а луна станет красной, словно кровь. А затем настанет великий день, и всякий, взывающий, спасен будет.
– Саймон? – Донна коснулась его плеча.
Он обернулся, и она увидела его черные глаза. Это продолжалась лишь мгновение, но и этого короткого отрезка хватило Донне, чтобы ощутить всеобъемлющий космический холод, который рассеивал этот взгляд.
– Я продала кольцо, – сказала Донна, стуча зубами, не в силах побороть внезапную дрожь. Она рассказала о старике, которому отдала все деньги.
– Ты молодец. – Саймон обнял ее за плечи.
Черная жидкость в стеклянной колбе на столе начала пульсировать. Она бурлила, рождая разноцветные, переливающиеся пузыри причудливых форм. Мысли стали упорядоченными. Донна чувствовала, как покой и умиротворение заполняют ее сознание. Жизнь ее изменилась. Изменилась в тот самый день, когда она впервые попробовала эту черную жидкость.
– Ты совсем меня не знаешь, – сказал Саймон тогда.
– Меня это устраивает. – Донна прижалась к нему, слизнула с его губ оставшиеся черные кристаллы.
Пузыри в колбе начали лопаться. Разноцветные всплески, яркие, как самый изощренный салют. Это стало самым прекрасным, что Донна и Саймон видели в своей жизни. Они были счастливы и невинны как дети.
– Мы должны рассказать об этом миру, – сказала Донна.
– Я знаю, – сказал Саймон.
Они прижались губами друг к другу и долго стояли, не двигаясь, а снег, влетая в окно, кружился по комнате.
* * *
Баррис проснулся в десять. Субботнее утро было хмурым. Хорошая работа, хороший дом, хорошая машина… Баррис улыбнулся, вспоминая девушку, с которой провел прошлую ночь. Молодая, стеснительная, с полной грудью и пухлыми губами. Баррис вычеркнул из памяти сцену прощания. Деньги всегда были чем-то лишним и ненужным в подобные ночи. Пусть лучше это будет его очередная большая победа, чем маленькая, вечно повторяющаяся покупка. Баррис поднялся с кровати, заварил кофе. Тело и разум все еще смаковали детали минувшей ночи, когда в голове появились странные мысли.
– Секс – это не главное, – тихо сказал Баррис самому себе. – У всех нас одно сердце и одна душа.
Он укорил себя за то, что не отдал шлюхе все деньги, которые были в бумажнике. Мысли опустились куда-то глубже, словно пытаясь подвести итоги прожитого дня. Баррис попытался сосчитать, сколько денег у него отложено на черный день. Затем попробовал вспомнить всех знакомых, кому бы эти деньги могли понадобиться. «Можно будет еще продать дом и машину», – подумал Баррис. Горячий кофе обжег губы, вернув ненадолго прежнего Барриса. «Что это? О чем это я сейчас думал?». Мысли снова стали опускаться. «Я слишком богат… Нет! Мне все это не надо… Еще как надо!». Баррис снова вспомнил шлюху из пригородного борделя. «Может быть это какая-нибудь зараза? – думал он, набирая номер своего друга. – Вирус, или что-то в этом роде…»
– Привет, Баррис! – раздался в трубке жизнерадостный голос.
– Филдс?
– Да, да, Баррис. Это именно я! – голос просто искрился счастьем.
– Ты не мог бы приехать ко мне, Филдс?
– Приехать? А что случилось?
– Ну, я не знаю… – Баррис нервно оглядывался, пытаясь отыскать сигареты. – Мы же вчера… Ну… Помнишь, ездили за город.
– Прекрасно помню.
– И что? – Баррис нашел початую пачку и теперь искал спички. – У тебя нет никаких странных мыслей или чувств…
– Чувств?
– Ну, да. Мне, как бы это сказать, невыносимо хочется взять все деньги, что у меня есть и отдать их кому-нибудь…
– Ах, ты об этом!
– Так у тебя то же самое?
– Ну, конечно.
– И что ты об этом думаешь?
– Думаю?! Я не думаю, Баррис, я действую!
– Действуешь?!
– Да, Баррис. Действую! Я уже продал свою машину, и сейчас договариваюсь о том, чтобы продать свой дом!
– Дом?! – Баррис бросил телефонную трубку так, словно она была куском раскаленного железа. – Черт! – Он нервно затянулся сигаретой. Вернулся за стол и выпил остывший кофе. – Какого черта я должен продавать свой дом и отдавать деньги тем, кто палец о палец не ударил за свою жизнь, – бормотал Баррис, а мысли снова опускались все глубже и глубже…
* * *
Водохранилище «Венера» снабжало питьевой водой практически каждую квартиру в городе. Подземные реки исправно наполняли глубокий кратер, огражденный от города высокими каменными стенами. Насосные станции гудели так сильно, что жилье возле водохранилища стоило в разы дешевле, чем в остальном городе и цены эти с каждым годом падали все ниже. Кварталы вырождались. Целые улицы выглядели заброшенными и опустошенными. Сторожевые собаки во дворах тех, кто решил остаться, надрываясь, лаяли на чужаков.
Охранник по имени Хайнц вышел из сторожевой будки и закурил сигарету. Холодный воздух казался кристально чистым. Черное небо горело россыпью звезд. Ветер стих. Выпавший снег лежал белым ковром на земле. Хайнц нахмурился. Две пары следов тянулись от сетчатой изгороди, уходя к высоким стенам водохранилища и где-то там, высоко вверху, на стенах, Хайнц увидел два четких человеческих силуэта.
– Думаешь, это сработает? – спросила Донна.
– Мы должны верить. – Саймон достал из рюкзака стеклянную колбу. Черное вещество зашипело, соприкасаясь с поверхностью воды.
– Расскажи о себе всем, кому сможешь, – сказала Донна.
Вспыхнули яркие фонари. Завыли сирены. Охранники бежали по железным лестницам. Саймон улыбался. Одна из сторожевых собак, сорвавшись с привязи, вцепилась зубами в руку Донны, разрывая замшевое пальто и плоть под ним. Саймон схватил животное и вместе с ним покатился по каменному полу.
* * *
Зуммер будильника разбудил Эн в семь тридцать. Она поднялась с кровати, разбудила детей, приготовила им завтрак из кукурузных хлопьев. Кофеварка была старой, и когда проснувшейся муж вошел на кухню, кофе все еще варилось. Томас сел за стол. Грязный, сальный, с всклокоченными волосами и зажатой в зубах сигаретой. Он что-то ворчал о том, что опаздывает и упрекал в этом свою жену. Эн не слушала его. Всего лишь голос седеющего бюрократа, не добившегося в жизни ничего существенного. Томас выругался, проклял старую кофеварку и ушел на работу, не позавтракав.
– Поем по дороге, – сказал он жене.
Эн кивнула и налила себе чашку кофе. Желтый автобус увез детей в школу. Эн вымыла посуду, застелила кровать в спальне. Почтовый ящик на входной двери хлопнул. Эн забрала пару свежих газет. День начинался как-то странно. По крайней мере странность была в голове. Мысли были тяжелыми. Они опускались все ниже и ниже, к самому сердцу. Эн взяла одну из газет, бездумно читая сводку новостей. «Через потомство ваше благословенны люди будут». Желтая пресса рассказывала о ночном вторжении на территорию центрального водохранилища. На фотографии были изображены мужчина и женщина. Эн оделась и вышла из дома. Мысли в голове путались, и она долго не могла объяснить таксисту, куда ее отвезти. Необъяснимое чувство благоговейного трепета овладело сознанием. Руки дрожали, дыхание было прерывистым. Таксист остановил машину.
– Дальше не проехать, – сообщил он.
Эн вышла на грязный тротуар. Сотни незнакомых ей людей пикетировали здание суда. Дорога была перекрыта. Плакаты в руках людей, требовали освободить Саймона и Донну. Эн вспомнила эти имена. Ради них она и приехала сюда. Но почему? Эн услышала свой собственный голос, подхвативший лозунг на одном из плакатов.
– Они не имеют права судить их! – сказала толстая женщина в грязном плаще.
– Не имеют, – согласилась Эн.
Снег начал падать с неба, а люди все прибывали и прибывали.
* * *
Морган отошел от окна, закрыв жалюзи. Судья нервничал.
– Их уже больше тысячи, – сказал он собравшимся.
– Да что в них такого особенного!? – всплеснул руками Эпплтон. В его глазах вспыхнула зависть. Саймон и Донна занимали все его мысли. – Они же просто люди! Откуда такая поддержка?!
Державшаяся в тени женщина вышла на свет. Ее звали Клея Райт. И после Моргана она была вторым по значимости человеком в этом экстренном собрании.
– Думаю, нужно допросить их, – сказала она.
– Что это нам даст? – скривился Эпплтон.
– По крайней мере это лучше, чем сидеть, утопая в догадках.
– Она права, – поддержал ее Морган и велел охранникам привести Саймона и Донну.
Врач долго не соглашался отпускать женщину, обрабатывая рваные раны, оставленные сторожевой собакой на ее руке.
– С вами все будет в порядке, – пообещал он Донне. Охранник велел ей вытянуть руки, собираясь надеть наручники. – Какого черта? – остановил его врач. – У вас что, совсем сердца нет?
Охранник помялся и убрал наручники в карман. Они шли по длинному коридору, пропахшему целлюлозой, не произнося ни слова.
– Кто все эти люди? – спросил Морган, подводя Саймона и Донну к окну. Толпы пикетчиков безмолвно открывали рты и размахивали плакатами.
– Я не знаю, – сказал Саймон.
Морган посмотрел на Донну. Она устало пожала плечами.
– Что вы делали на водохранилище?
– Несли спасение.
– Что?
– Только в нем одном спасение, и нет ничего другого под небесами, данного людям, благодаря чему мы можем спастись.
– Вы говорите загадками, молодые люди!
– Камень, отвергнутый строителями, станет краеугольным, – сказала Донна.
– Да они ненормальные! – заорал Эпплтон.
– Вы должны отпустить их, – сказал врач, обрабатывающий раны на руке Донны. – Они ничего не сделали.
Морган мерил его отрешенным взглядом. Тяжелый камень, брошенный одним из пикетчиков, разбил окно, и сквозь звон в помещение ворвались голоса с улицы.
– Слышите? – спросил врач. – Вы не можете идти против народа.
– Да что в них такого особенного? – снова заорал Эпплтон.
– Ты прав, – сказал Морган, находясь где-то далеко, в глубине своих собственных мыслей. – Они всего лишь безумцы. – Еще один камень разбил окно. – Отпустите их, – распорядился Морган. Охранники переглянулись. – Сейчас же! – Он положил свою тяжелую руку на плечо Саймона. – Сделайте одолжение, уезжайте из города. Не осложняйте жизнь себе и другим.
Пикетчики встретили Саймона и Дону восторженными криками.
– Не упускайте их из виду, – сказал Морган Эпплтону.
Саймон снял куртку и укрыл ей хрупкие плечи Донны. Женщина дрожала. Один из пикетчиков вышел из толпы и отдал Саймону свой плащ. Его примеру последовал еще один и еще. Собравшиеся люди снимали с себя верхнюю одежду и бросали ее к ногам Саймона и Донны.
– Какого черта здесь происходит? – говорил Эпплтон, выглядывая в окно.
– Мы видим это и слышим, – шептал за его спиной врач. – Видим и слышим и не можем не говорить об этом. Не можем…
Глава вторая
Видишь, что происходит? Да. Странные вещи творятся в твоем родном городе. Еще утром, когда ты шел на работу, этого не было, а сейчас, вечером… Черт! Останови машину возле своего дома, открой белую калитку, открой входную дверь и узнай, что этот дом больше не принадлежит тебе.
– Я продала его, – говорит, сияя счастьем, жена и продолжает собирать вещи.
– Какого черта, Эн? – кричишь ты.
Вырученные от продажи деньги лежат на кухонном столе. Пересчитай их. Чувствуешь, как по спине ползет холодок? Дом стоил в два, нет, в три раза дороже.
– Черт! – голос твой дрожит.
Дети смеются. Когда ты последний раз видел их такими счастливыми? Жена подходит к тебе, держа в руках два тяжелых чемодана, и говорит, что взяла все самое нужное, остальное можно будет раздать бездомным. Встряхни ее за плечи.
– Ты спятила?
– Нужно отдать деньги Саймону и Донне, – говорит она.
– Я не позволю! – кричишь ты, забираешь деньги и бежишь в свою машину.
Жена что-то говорит тебе. Бред! Бред! Бред! Усади детей в машину.
– Я никуда не поеду, – говорит Эн.
– Ну и черт с тобой, – говоришь ты.
Двигатель заводится лишь с третьего раза. Жмешь на газ. Эн стоит на дороге, и ты видишь в зеркало заднего вида, как удаляется ее фигура в клетчатом платье и накинутом на плечи осеннем плаще. Подумай о том, куда теперь ты поедешь. Дети на заднем сиденье спрашивают, почему ты не взял маму. Думай о новой жизни.
– Почему ты не взял маму?
Думай о переменах.
– Почему ты не взял маму?
Думай…
– Почему?
Думай…
– Почему?
Думай! Думай! Думай!
– Почему ты не взял маму?
– Черт!
Жмешь на тормоз и разворачиваешь машину. Назад. За женой.
– Сидите в машине, – говоришь детям.
Эн в твоем доме. Нет, дом уже не твой, но жена все еще твоя. Какие-то странные, незнакомые люди окружают ее.
– Почему позволила ты мужу править сердцем твоим? – говорят они твоей жене. – Почему лжешь нам, утаивая часть денег, вырученных от продажи дома? До того, как продала его, разве не был он твоим? А после продажи, разве не твоими были деньги, разве не могла ты ими распоряжаться? Зачем ты задумала такое? Не людям, а Богу солгала ты.
Выйди из дома. Вдохни холодный воздух. Глубже. Еще глубже. Дыши. Дыши! Дыши!!! Пара юнцов выносит тело твоей жены, завернутое в розовую простыню. Ты стоишь, прижавшись спиной к стене дома, и смотришь, как они закапывают Эн. Десять минут, полчаса, час. А может и три часа. Ты уже не замечаешь времени. Заходишь в дом, наливаешь себе стакан воды. Незнакомые люди снуют по дому как тараканы. Кто-то спрашивает тебя:
– Где деньги, которые Эн получила за этот дом?
– Я не знаю, – говоришь ты.
Мужчина смотрит на тебя сверху вниз.
– Значит, ты и твоя жена сговорились испытать дух наш? – спрашивае он. – Взгляни! Вон похоронившие жену твою уже у дверей, они и тебя вынесут.
Оборачиваешься и видишь двух юнцов, похоронивших твою жену. Сердце бешено колотится в груди. Сильнее. Еще сильнее. Ты слышишь его гул в своих ушах. Громче. Еще громче. Мир становится темным и далеким. Есть лишь стук сердца. Тук, тук. Тук, тук. Тук… Ты прислушиваешься, но оно больше не бьется. Совсем не бьется. Ты умираешь.
* * *
– Их уже больше пяти тысяч, – сказал Эпплтон Моргану. – И каждый час число их возрастает. Они продают свое имущество и приносят деньги Саймону и Донне. Они устроили огромные столовые прямо на улице. Безумие! Мой агент слышал, как Саймон сказал: Не подобает нам, оставив слово, беспокоиться о пропитании людей. Нужно выбрать из своей среды семь человек, исполненных мудрости и поручить эту службу им. У нас же есть более важные дела. – Эпплтон сплюнул себе под ноги. – Мои люди примыкают к этим идиотам! Чиновники, управляющие, службы порядка! Я хотел арестовать Саймону и Дону и привести их обратно, но мои люди не осмелились сделать этого. Клянусь, если не предпринять срочно решительных мер, то зверь вырвется из клетки!
– Мы не можем убить их, – сказал Морган.
– Лишь Саймона и Донну. У меня есть пара верных людей… – Эпплтон осекся.
Клея Райт встала из-за стола.
– Будьте осторожны с этими людьми, – сказала она. – Что вы хотите сделать? Помните, как недавно появился человек, выдававший себя за кого-то великого, и около четырехсот человек присоединилось к нему? Он был убит, и все последователи его превратились в ничто. После него во время переписи появился еще один и увлек за собой народ. Он тоже был убит, а все, кто следовали за ним, рассеялись. Поэтому теперь говорю вам: отступитесь от этих людей и оставьте их в покое. Так как если от людей это дело, то провалится оно, если же нет, то не сможем мы остановить их…
Савл Эпплтон покинул здание суда. Раскинутая им агентурная сеть все еще работала, но обстоятельства сменялись слишком быстро, чтобы можно было просто ждать.
– Тупая сука! – пробормотал Эпплтон, вспоминая Клею Райт. – Она ничего не понимает. Совсем ничего.
Но он понимает. Он не будет сидеть, сложа руки.
Служебная машина остановилась, и Эпплтон поднялся в свой офис. Тысячи дел, заведенных на последователей Саймона и Донны захламляли пол приемной. Два десятка проверенных агентов изучали и дополняли личные дела, вели картотеку, подмечали детали и докладывали Эпплтону. Докладывали, докладывали, докладывали…
Сев за стол, Эпплтон открыл папку с личным делом Стефана Френо. Агенты вычислили, что он был одним из первых. Люди собирались вокруг него, слушали его и шли к Саймону. Преимущественно это были шлюхи и разведенные женщины. «С тебя мы и начнем, милок», – решил Эпплтон.
* * *
Агент Харр вошел в офис через тридцать секунд после вызова. Получив указания, он отправился на неспокойные улицы Селены. Первый дом, в двери которого он постучал, был пуст, и на газоне висела табличка «Продается». Харр вычеркнул фамилию владельца из своего длинного списка. Еще один дом и еще одна вычеркнутая фамилия. Харр не отчаивался. Деньги всегда решают любые проблемы. Он позвонил Блэр и договорился встретиться в кафе «Полночь». Женщина опоздала на четверть часа.
– На улицах черт знает что! – сказала она, заказывая ванильное мороженное и двойную порцию водки.
– Рад, что ты все еще с нами, – сказал Харр.
Она подняла на него темные, лишенные выражения глаза.
– Что происходит, ищейка?
– Черт знает что, – признался Харр.
– Считаешь, стоит уехать из города?
– Если только ты не хочешь немного заработать.
– Заработать? – Запах денег родил в томных глазах алчный блеск. – Кого я должна продать? – Харр положил на стол папку с личным делом Френо. – Кто это?
– Надеюсь, после того, как ты поработаешь над ним – пустое место.
– Что я должна делать?
– Что и обычно. Подлог, дезинформация…
– Это я люблю, – улыбнулась Блэр.
Харр рассказал о семье Томаса и Эн Вотсон.
– Ты должна заставить этих идиотов поверить, что Френо утаивает от них деньги и ведет двойную игру.
– Они убьют его, Харр.
– Одним идиотом меньше.
Они засмеялись.
* * *
– Оставь землю свою и родных своих, и иди в страну, которую я укажу тебе! – слышал Френо свой собственный голос, и десятки женщин внимали ему. – Народ Селены! Заклания и жертвы не мне приносили вы, а идолам, которых вы создали себе для поклонения…
– Мы всего лишь шлюхи в твоих руках! – выкрикнула из толпы Блэр.
– Небеса – мой престол, а земля подножие мое, – говорил Френо, вернее слышал, что говорит. – Какой дом вы построите мне? Или где место покоя моего? Не моей ли рукою сотворено все это?
– Ты лжец! – закричала Блэр. – Я продала свой дом и отдала тебе все деньги, а ты утаил их!
Толпа загудела.
– Вот вижу я небеса разверстые…
– Ты воспользовался мной! – вошла в раж Блэр. – Мной и моей подругой! Ты взял наши деньги, овладел нашими телами! – Рев толпы перекрывал голос Блэр, но она не останавливалась. – Моя подруга покончила с собой сегодня утром, не в силах вынести унижения, которое ты учинил над ней!
Женщины обезумели. Они схватили Френо и поволокли по улице. Они разрывали его, раздирали на части.
– Остановитесь! – кричал Френо.
Тонкий каблук воткнулся ему в грудь. Еще один каблук выбил глаз. Крики мужчины затихали слишком быстро. Он умирал или уже был мертв. Блэр улыбалась, пробираясь сквозь толпу в темную подворотню. Ей не было дела до этих безумцев.
* * *
– И начались аресты, – сказал Баррис. – Агенты Эпплтона ходили от дома к дому, арестовывали всех наших братьев и бросали в тюрьму. Я спасся благодаря тому, что вовремя уехал из Селены.
– А как же Саймон и Донна? – спросил Маню.
– Их агенты не трогали. Боялись, наверное, превращать их в мучеников.
Они заказали еще пива.
– Я видел, как ты подчиняешь себе людей, – сказал Маню. – Знаешь, когда-то я тоже практиковал нечто подобное, но по сравнению с тобой, все мои потуги были не более чем детской шалостью.
– Я никого не подчиняю себе, – возразил Баррис.
– Но люди идут за тобой!
– Не за мной, а за тем, что внутри меня.
– Не важно. – Маню положил на стол четыре пачки перетянутых резинкой красных купюр. – Это все, что у меня есть.
– Раздай их бедным.
– Ты не понял. – Маню облизал пересохшие губы. – Я уже больше недели следую за тобой, и знаешь, думаю, настал день просить тебя. Дай же и мне эту власть, чтобы все, на кого падет мое внимание, следовали за мной.
Лицо Барриса побагровело.
– Пусть сгинут твои деньги вместе с тобой самим! Думаешь, этот дар можно купить? Глупец! Раскайся и моли простить тебе помыслы твои! Может быть, тогда ты станешь таким же, как те люди, что ждут меня за дверьми этого бара – без зависти, без злобы и греха…
– Надеюсь, этого никогда не произойдет со мной, – сказал Маню, забирая деньги, а ночью, темной и снежной ночью, люди в черных одеждах пришли в его дом. Высокая, рыжеволосая женщина, сбросила с себя одежду и обняла его.
– Возьми же меня, Маню! – прошептала она, прижимаясь к нему своей полной грудью. – Возьми и стань одним из нас.
Маню оттолкнул ее. Пара мужчин схватила его за руки. Пришедшие с ними женщины сорвали с него одежду.
– Нет! – заорал Маню.
Тело его вспотело, стало скользким. Кисти выскользнули из цепких мужских рук. Маню выскочил на улицу и побежал прочь. Холод обжигал обнаженное тело. Ноги онемели. Взобравшись на высокий холм, Маню обернулся. Оранжевые языки всепоглощающего пламени лизали крышу его дома, вырывались из разбитых окон, пожирали стены.
– Мы найдем тебя! – прокричала высокая женщина с подножия холма.
– Как бы не так, – прошептал Маню, скрываясь за стволами уродливых, лишенных листвы деревьев. – Как бы не так…
* * *
Гарри Шоу был импотентом. Идущий в Иях поезд размеренно стучал колесами. Гарри задернул шторы и достал из чемодана порножурнал. Обнаженные женщины были красивыми и ненастоящими, словно куклы. Крепкие, мускулистые мужские руки сжимали их тела. Гарри прочитал оглавление и открыл страницу с лесбийской сценой.
– Понимаешь ли ты, что читаешь? – спросил у Гарри мужчина с соседней койки.
– Как мне понять? – горько улыбнулся Гарри. – Разве что кто-нибудь объяснит мне.
– Может быть, – улыбнулся незнакомец и протянул руку. – Я Брэндон Филдс из Селены.
– Гарри.
– Ты читал Исайю, Гарри?
– Нет. – Он смущенно убрал порножурнал в чемодан.
– Пророк писал: «Как овцу на заклание вели его, и, как ягненок перед стригущими его, безгласен, так и он не открывал уст своих. Его унижали и отказывали ему в правосудии. И никто не сможет рассказать о его потомках, ибо жизнь его на земле закончена».
Гарри вздрогнул.
– Скажи, – попросил он, болезненно поджимая губы, – о ком говорит пророк: о себе или о ком-то другом?
Тогда Филдс начал говорить и, начав со слов пророка, стал благовествовать Гарри о событиях в Селене. И наступил вечер.
– Посмотри, – сказал Филдс, доставая сосуд с обычной питьевой водой. – Вот вода из центрального водохранилища Селены. Она и тебя сможет изменить.
– Сможет ли она исцелить меня? – спросил Гарри.
– Конечно, – улыбнулся Филдс.
– Я хочу снова быть мужчиной.
– И женщины снова будут любить тебя.
– Тогда что мне мешает излечить то, чем я был болен с детства?
– Ничего. – Филдс открыл сосуд и наполнил стакан Гарри водой. Поезд остановился. – Я сойду здесь, – сказал Филдс. – Но часть меня отныне всегда будет с тобой. И будешь ты нести ее по миру. И отдашь ты ее другим женщинам. И никогда это не закончится.
Гарри кивал, но его разум уже не улавливал смысла услышанных слов. Был лишь только его недуг и лекарство в стакане.
– Клянусь, ради этого я готов был бы продать свою душу, – сказал Гарри.
– Это лишнее, – заверил Филдс, и вышел на пирон.
* * *
Морган посмотрел на Эпплтона и снова опустил глаза к лежавшей на его столе бумаге.
– Ты просишь меня подписать это? – спросил он.
– Это как рак, судья, – сказал Эпплтон. – Если не вырезать опухоль целиком, то болезнь рано или поздно вернется.
– И ты хочешь заняться этим сам?
– Я отыщу каждого участника беспорядков. Каждого идиота. И когда я их найду, то закую в кандалы и приведу сюда. Будь то мужчина или женщина, ребенок или старик. Мы должны судить их. Мы должны подать пример остальным. Иначе…
– Я понял, Савл, – остановил его Морган. – Иначе зараза вернется.
– Так точно!
Толстые пальцы сжали шариковую ручку и поставили подпись внизу документа. Губы Эпплтона растянулись в довольной улыбке.
– Я не разочарую вас, судья, – пообещал он.
* * *
В жизни все оказалось совсем не так, как в порножурналах. Женское тело было теплым, липким от пота, и Гарри не знал, чего он хочет больше: заняться любовью с этой женщиной или же просто испытать свои новые способности.
– Я стал другим, – шептал он ей в ухо. – И ты станешь другой. Обязательно станешь.
Собственный голос был странным, чужим, но Гарри не беспокоило это. Он кончил, поднялся на ноги и стал одеваться. Женщина лежала на кровати, наблюдая за ним. Нагота не смущала ее. Даже когда Гарри включил свет, она не попыталась прикрыться или сомкнуть раздвинутые ноги, оставляя на виду треугольник прямых рыжих волос, на которых все еще блестели мутно-бледные капли.
– Никогда бы не подумала, что ты на что-то годен, как мужчина, – сказала она.
– Так оно и было, – признался Гарри, застегивая ширинку.
– Но теперь все изменилось.
– Да.
– Почему?
– Что почему, Блэр? – спросил Гарри. Капелька пота скатилась между ее полных веснушчатых грудей с маленькими твердыми сосками.
– Почему ты вернулся в Селену, Гарри?
– Почему? – Он нахмурился. Мысли в голове спутались. Женщина, поезд, Иях, незнакомец…
– Только не говори, что ради меня.
– Нет. – Гарри заставил себя посмотреть на Блэр. – Мы должны остановить Эпплтона, – услышал он свой собственный голос. И Блэр так же, как и Гарри, сказала: «Я знаю». Но голос не принадлежал ей.
* * *
Кабинет Френо был закрыт. Охранник долго изучал удостоверение Гарри, затем показал на часы и спросил:
– Вы никогда не спите, что ли?
– Ну, если только по выходным, – сказал Гарри и улыбнулся.
Охранник тяжело вздохнул, отыскал ключ от кабинета Френо, проявил дружелюбие и предложил чашку кофе.
– Это лишнее, – заверил его Гарри. – Но, все равно спасибо.
В кабинете Френо было темно и пахло формальдегидом. Гарри прикрыл за собой дверь, отыскал выключатель на стене. Стеклянная колба с черным веществом стояла на столе Френо. Гарри взял ее, спрятал во внутреннем кармане черного пиджака и вышел из кабинета.
– Так быстро?! – удивился охранник.
– Нужно было лишь кое-что уточнить.
– Уверены, что не хотите кофе?
– Уверен. – Гарри остановился у стеклянных дверей. – Но вот сон, пожалуй, мне сегодня не повредит.
Он вышел на улицу и сел в машину.
– Нашел? – спросила Блэр. Гарри похлопал себя по карману. – Хочу посмотреть.
– Позже.
Черные глаза Блэр вспыхнули на мгновение, но тут же, снова приняли прежнее безразличное выражение.
* * *
Эпплтон вошел в кабинет и ногой закрыл за собой дверь.
– Что вы здесь делаете? – спросил он Гарри. – Я же послал вас в Иях. – Эпплтон заметил рыжеволосую женщину на кушетке. – Кто она?
– Агент Харра. – Гарри, не моргая, смотрел на своего начальника.
– Очень странно, что вы не знаете меня, – сказала Блэр.
– Я не обязан знать всех своих агентов.
– Я больше, чем агент. – Блэр поднялась на ноги и подошла к Эпплтону. В ее темных глазах горел огонь.
– Что здесь происходит? – рявкнул Эпплтон.
Он вдруг подумал, что эта рыжая женщина могла быть одной из его любовниц, которые иногда, оставшись одни, сходят с ума и обвиняют в неудачах всех мужчин, перед которыми они раздвигали ноги. Но он не помнил ее. Красивая, дикая, будь она его любовницей, он не забыл бы об этом. Нет. Определенно не забыл бы… Острая боль обожгла его лицо. Тысячи игл впились в глаза, превращая мир в огромный пылающий сгусток света. Блэр выбросила пустую стеклянную колбу. Ударившись о ковер, она звякнула, но не разбилась. Эпплтон упал на колени.
– Больно!
– Почему.
– Очень больно!
– Почему ты преследуешь нас, Савл? – услышала Блэр свой голос.
– Да кто вы такие, черт бы вас побрал?! – простонал Эпплтон.
– Мы те, кто были здесь до тебя, – сказал Гарри.
– И те, кто будет, – сказала Блэр.
Секретарша Эпплтона вошла в кабинет, увидела черное, искаженное болью лицо начальника и попыталась закричать. Рот ее открывался и закрывался, не рождая звуков. Черные, как сам космос, глаза Блэр и Гарри смотрели на нее. И в темноте этой была вся жизнь. Ноги секретарши подогнулись. Она прижалась спиной к двери и медленно сползла по ней на пол.
– Встань, Савл! – велела Блэр Эпплтону. – Встань и иди с нами!
– Я ничего не вижу, – шептал он, поднимаясь на ноги. – Ничего не вижу…
* * *
Агент Рик Энин сдал табельное оружие и вошел в кабинет для допросов. Молодая женщина смотрела на него, и в глазах ее не было страха.
– Вам не запугать меня, – сказала она.
Рик ударил ее по лицу. На полных губах выступила алая кровь.
– Расскажи мне обо всех идиотах, которых ты знаешь.
– Нет.
Еще один удар по лицу. Из глаз женщины потекли слезы.
– Я могу сломать тебе нос, изуродовать лицо, – сказал Рик. – Но не стану. Знаешь почему?
– Пошел к черту!
– Потому что ты женщина. – Рик облизнул губы. – Как думаешь, скольких ты сможешь обслужить за ночь? Десять, двадцать, тридцать мужиков? Они будут тебя трахать снова и снова. По двое, по трое сразу.
– Ты – дерьмо!
– Нет. В дерьмо превратишься ты. – Рик вышел из кабинета. – Отведите ее в сектор «Н», – велел он охраннику. – Заприте в карцер и не кормите дней пять.
– Но ведь…
– Хочешь поменяться с ней местами?
– Нет.
– Тогда исполняй.
Рик сел за стол. Настенные часы громко тикали.
Савл Эпплтон вошел в его кабинет, когда стрелки показали полдень. Большие черные очки скрывали его глаза. Гарри и Блэр стояли за его спиной. Он не стучался. Он был здесь главным. Всегда был. Рик спешно вскочил из-за стола.
– Сядь! – гаркнул Эпплтон.
– Такая честь… – засуетился Рик.
Эпплтон медленно пересек комнату, отыскал на ощупь спинку стула, но не стал садиться, лишь сжал ее в руке, опираясь как на трость.
– Что я могу сделать для вас? – раболепно спросил Рик.
– Не можешь, а должен, – прохрипел Эпплтон и велел Рику отпустить всех задержанных.
– Это какой-то план? – спросил Рик.
– Это приказ.
* * *
Доклад Харра был щедрым на факты.
– Значит, Эпплтон стал одним из этих идиотов, – задумчиво прожевал слова Морган. Его тяжелые веки смежились. Полные губы подрагивали. Синяя вена на левом виске вздулась и пульсировала. – Это потеря. Определенно, потеря… – Морган открыл глаза и посмотрел на Харра. – Что ты скажешь, если я предложу тебе занять место Эпплтона?
– Я скажу, что я справлюсь.
– Хорошо, – выдохнул Морган.
– Что нам делать с Эпплтоном?
– Он больше не один из нас, Харр.
– Вы хотите, чтобы я его арестовал?
– Я хочу, чтобы ты занял его место, сынок. А это значит, что ты должен действовать так же как он, быть решительным как он.
– Я понимаю вас.
– Убей его, Харр. – Взгляд Моргана стал твердым. – Убей его прежде, чем он придет и убьет нас.
* * *
Зрение вернулось на третий день. Блэр разбудила Эпплтона и сказала, что они должны бежать.
– Агенты Харра почти взяли нас, – шипела она, помогая Эпплтону подняться.
– Убийцы!
– Многие все еще считают, что мы заодно с ними!
Толпа на улице загудела, но дубинки агентов убеждали лучше слов.
– Я не повезу вас! – запротестовал таксист, когда Блэр и Эпплтон, выскользнув через черный ход, подошли к его машину.
– Мы не агенты.
– Я знаю, кто вы.
Таксист вспомнил голос, родившийся в его голове. Он велел ему приехать на эту улицу. Велел остановиться и ждать. «Эти люди пришли сюда, чтобы схватить нас и бросить в тюрьму», – сказал себе таксист. «Эти люди – орудие, избранное нами, – ответил ему голос. – Спаси их, так как от этого зависит вся наша жизнь».
Блэр и Эпплтон забрались на заднее сиденье машины.
– Ты можешь сдать нас агентам или спасти нас, – сказала таксисту женщина. – Сейчас наша судьба в твоих руках.
Машина рванулась с места и, скрипя резиной, скрылась за поворотом.
Глава третья
Город был маленьким, и Баррис не хотел задерживаться в нем надолго. Жители Моря Дождей никогда не нравились ему, ничего не изменилось и после того, как он стал другим. Но голос… Голос в его голове, хотел, чтобы Баррис вышел из вагона. «У каждого из нас своя судьба», – сказал голос, и Баррис не посмел ему возражать. Серый пирон был мокрым от растаявшего снега. Горстка грязных бездомных кучковалась возле стеклянных дверей, ведущих в зал ожидания, выглядывая сквозь высокие окна охранника, не пускавшего их внутрь, в тепло. Молодой мужчина в дорогом кожаном пальто вышел из зала ожидания на пирон. Он поставил на железную скамейку два больших пакета и подозвал к себе бездомных. Баррис не слышал, о чем он говорит. Бездомные весело загалдели и начали разбирать принесенные для них пакеты. Один из них, парализованный ниже пояса калека, проехал на убогой детской коляске мимо Барриса, толкая ее деревянными палками. «Исцели его», – сказал Баррису голос в его голове. Молодой мужчина в дорогом пальто обернулся, услышав крики калеки. Другие бездомные, не обращая на это внимания, продолжали дележ теплой одежды и продуктов питания.
– Что вы делаете? – прокричал молодой мужчина Баррису. Калека извивался в сильных руках Барриса, пытаясь освободиться. Прозрачная жидкость, которую Баррис вливал в открытый рот калеки, стекала по спутанной рыжей бороде и драным свитерам. – Какого черта?! – Молодой мужчина подбежал к Баррису и оттащил его от калеки.
– Это всего лишь вода, – миролюбиво сказал Баррис.
– Он сломал мою тележку! – верещал калека. – Сломал тележку! Посмотрите! – Он нагнулся, пытаясь поднять отвалившееся колесо. – Кто теперь станет катать эту рухлядь?!
– Встань и вези ее сам, – сказал Баррис.
– Ты спятил?!
– Встань, потому что теперь ты можешь сделать это.
Молодой мужчина смотрел на Барриса, как на сумасшедшего. Его светлые глаза были большими, наполненными презрения и какого-то психиатрического сочувствия.
– Вы больны, – сказал он Баррису.
– Нет. – Баррис улыбнулся.
Калека за спиной молодого мужчины поднялся на ноги.
– Как это? Что это? – тряс головой бездомной.
Мужчина в дорогом пальто обернулся. Его большие глаза, казалось, вот-вот выпрыгнут из глазниц.
– Он всегда был калекой! – шептал он. – Всегда был…
* * *
Дом был большим, выложенным из красного кирпича, с автоматическими воротами и гаражом на три машины.
– Никогда не видел ничего подобного, – признался Александр, комментируя увиденное на вокзале.
Баррис промолчал. «Зачем я приехал в этот дом?» – спрашивал он голос в своей голове. И голос отвечал: «Не называй никого скверным или нечистым».
– Вы знаете о недавних событиях в Селене? – спросил Баррис молодого мужчину.
«Расскажи обо всем, – велел Баррису голос. – Расскажи и ни о чем не утаивай».
* * *
Гости набились в дом Александра, как зеленый горошек в консервную банку. Они ели и пили, и голос – голос, который слышал Баррис – проникал в них, через поглощенную воду и пищу. Александр лично разливал в их стаканы, предложенную Баррисом воду, из центрального водохранилища Селены.
– Мы возвещаем об этом! – говорил Баррис, зная, что собравшиеся люди слышат или скоро станут слышать тот же голос, что и он сам. – Говорим, что каждому, кто присоединился к нам, будут прощены все грехи. Теперь встаньте и несите то, что внутри вас, по всему миру. И не бойтесь ничего, ибо теперь мы одно целое!
* * *
Тарс не узнавал свою жену. Еще утром она была такой родной и понятной, а сегодня, ночью, стала чужой и совсем незнакомой. Они лежали в постели, и жена рассказывала ему о том, что произошло в доме Александра Грэма.
– Это настоящее чудо! – сказала она, прижимаясь к мужу. Руки ее скользнули по его животу, вниз. – Этот голос, голос в моей голове, он говорит, что я могу и тебе показать это. Нам нужно лишь стать чуть ближе. Соединиться. Понимаешь?
Тарс отстранил ее руку. Отыскав на ощупь пачку сигарет и зажигалку, он закурил.
– Не отвергай нас, – сказала жена. – Не отвергай, потому что это сильнее тебя. – Ее руки снова заскользили по его телу. – Я не хочу потерять тебя, любимый. Не хочу…
Оттолкнув жену, Тарс поднялся с кровати, оделся. В участке было тихо, пахло бетоном, краской и сигаретным дымом.
– Мы должны арестовать этих людей, – сказал лейтенанту Тарс. – Не знаю, чем они опоили мою жену, но это явно не чай.
* * *
Барриса арестовали ночью. Десять крепких мужчин в серой униформе, вышибли дверь в доме Александра Грэма и забрали Барриса. Тарс не колебался. Никогда не колебался. Обнаженная женщина, выскочив из хозяйской спальни, попыталась преградить ему дорогу. Он ударил ее в живот. Она упала. Вцепилась в его ноги и волочилась следом до самого выхода. Крики ее разрывали ночную тишину. Выпавший снег, обжигал кожу холодом.
– Бросьте его в камеру, – распорядился Тарс, запихивая Барриса в патрульную машину. Он поднял с земли обнаженную хозяйку дома. – Иди домой, – велел ей.
– Ненавижу тебя!
– Ложись спать и клянусь, мы забудем об этом…
* * *
Холодная ночь медленно перетекала в пасмурное утро. Баррис лежал на жесткой койке. Глаза его были закрыты. Мысли медленно текли, как река, которая никогда не повернет вспять.
Джерри сменил напарника в 6.15. Проведенная с женой ночь расслабляла и вызывала зевоту. Давно у Джерри не было ничего подобного, по крайней мере, с ней. Женщина, словно с цепи сорвалась. Умоляла, просила, ласкала… Он потянулся. «Джерри! – услышал он голос. Вскочил на ноги. Огляделся. – Я здесь, Джерри. – Армия мурашек-лилипутов пробежала по спине. – Да, Джерри. Прямо здесь – внутри твоей головы».
Старые замки заскрипели. Баррис поднял голову.
– Выходи, – сказал Джерри, надел на Барриса наручники, провел мимо охраны и уже на улице. – Теперь ты свободен.
Баррис шел по ночному городу, не чувствуя холода.
– Кто там? – спросила жена Александра Грэма, когда он постучал в двери ее дома.
– Баррис.
– Баррис?! – Она разбудила мужа и оставшихся на ночь гостей. – Он вернулся! Он стоит в дверях и ждет нас! – кричала она.
– Ты не в своем уме, – покачал головой Александр. Баррис снова постучал в дверь. – А, может, и нет…
* * *
Тарс негодовал. Он не спал всю ночь. Отвез детей к сестре, запер жену в подсобке, зная, что оттуда невозможно выбраться. Она кричала. Кричала всю ночь. Умоляла, требовала, клялась в любви, плевалась ненавистью… Тарс лежал в кровати, и сердце его бешено колотилось в груди. Он не снял униформу. Не снял ботинки. Грязный снег, застрявший в протекторе, таял, капая на белые простыни…
* * *
Джерри сделал шаг вперед.
– Это я отпустил Барриса, – признался он. Руки Тарса потянулись к его шее. – Я ничего не мог поделать! Голос в голове. Он не оставлял мне выбора.
– Голос?
– Я слышал его. Он говорил, что я должен отпустить Барриса. – Джерри вспомнил свою жену. Вспомнил ее сладкие речи. – Мне кажется, моя жена тоже слышит этот голос.
– Слышит голос? – Тарс тупо моргал, соображая. – Наверное, я схожу с ума.
– Думаешь о своей жене? – спросил помощник Сид.
– Не знаю.
– Они все были у Александра Грэма.
– Я убью его.
– Утром, проезжая мимо его дома, я видел там целую толпу людей. – Сид сжал свои белые, ровные зубы. – Думаю, Баррис там.
* * *
Бездомные окружили дом Александра Грэма.
– Покажите нам Бога! – голосили они. – Покажите нам того, кто смог исцелить калеку! Мы тоже хотим исцелиться!
– Подари мне молодость, Бог! – кричала старая женщина в лохмотьях.
– Хочу снова стать мужчиной и трахнуть красотку, в которую ты превратишь эту старуху! – неистовствовал седой бородач.
– Верни мне дом и детей!
– Преврати всю воду в вино!
– Позволь мне начать новую жизнь…
Баррис отошел от окна. Десятки людей, набившихся в дом Александра Грэма, слушали крики бездомных, раболепно ожидая, что сделает Баррис. «Я не хочу выходить туда, – сказал он себе. – Не хочу общаться с этим отрепьем».
– Думаю, будет лучше выйти и поговорить с ними, – сказал ему Александр.
– Они животные!
– Они могут стать такими же, как мы.
– Всего лишь крысы…
Баррис вздрогнул, услышав голос в своей голове: «Не называй никого скверным или нечистым! – прогремел он, и слезы покатились по щекам Барриса. – Я сделал тебя светом для других народов, чтобы принес ты спасение всем и каждому».
Баррис открыл двери и осторожно вышел на улицу. Бездомные смолкли.
– Люди! – обратился он к ним (или же голос внутри него, обратился к ним его устами?) он уже не замечал разницы. – Что вы делаете, люди? Мы не боги, а такие же, как и вы! Мы пришли к вам с благочестием, чтобы от этих пустых вещей вы поверили в нечто большее, создавшее небо и все, что под ним. В прошлом, народ мог идти своим путем, но теперь мы все должны стать одним целым, разделить все между собой и найти в этой благодати спасение…
Бездомные загалдели и снова стали требовать исполнить их желания.
* * *
Город разделился надвое. Доминик Крисп пробежал глазами сводку отчета убытков, смял белый лист с графиками и таблицами и выбросил в мусорное ведро. За три недели пребывания Барриса в городе, Крисп потерял больше, чем за весь прошлый год.
– Такими темпами через пару месяцев мы вынуждены будем объявить себя банкротами, – сообщил Крисп собравшимся учредителям.
– Но ведь мы всегда получали хороший доход, – занервничал Арт Глэмсон, словно подозревая Криспа в подвохе.
– О каком доходе можно говорить, если полгорода сознательно отказались от всех благ? – Крисп закурил облегченную сигарету. – Я не говорю об Александре Грэме, он всегда был ненормальном, хотя деньги умел зарабатывать, но взгляните на Дилана Скотта…
– Он тоже сдвинулся? – опешил Арт, спешно промокая носовым платком потеющую лысину.
– И не только он! – Крисп выдохнул к потолку струю густого синего дыма. – Менеджеры, юристы, торговые агенты… Если нас не убьет банкротство, то боюсь через неделю, придется самим вести бухгалтерию, пролонгировать документы, заключать договора и развозить продукцию по магазинам!
– Это ужасно… – затрясся толстый Арт.
– Но ведь должны быть причины, – подал голос директор отдела сбыта.
– Конечно, должны. – Крисп положил на стол папку с личным делом Барриса. – Он приехал из Селены, живет в доме Александра Грэма, обыкновенный юрист из столицы, но…
– Но он разрушает наши жизни, – подытожил директор отдела сбыта.
– Именно, – согласился Крисп.
– Может быть, кто-то из Селены хочет прибрать к рукам наш бизнес? – пропищал Арт.
– Тарс считает иначе.
– Кто такой Тарс?
– Начальник полицейского участка города, – Крисп скривился, меряя блестящую лысину Арта критичным взглядом. – Вы хоть изредка появляетесь в городе?
– Если честно, то мне по вкусу больше горы. Свежий воздух и…
– Тарс говорит, что люди называют Барриса пророком. Свидетельствуют о чудесах, которые он творит.
– К тому же вы хороший управляющий… – закончил Арт прерванную речь, вздрогнул, обдумал услышанное. – Как вы сказали люди называют этого Барриса?
– Пророком, – процедил сквозь зубы Крисп, ударил в негодовании кулаком по столу. – Да что с вами, черт возьми?
* * *
Маню знал, что это не паранойя. Нет. Люди Барриса были повсюду. Здесь, в Ияхе, в Селене… Редкие, но продолжительные землетрясения сотрясали его маленький загородный домик. Фужеры на полках тихо позвякивали. Это настоящая зараза! Думал Маню. Она расползается по планете, как рак и единственная возможность излечить недуг, это отрезать пораженную конечность, или же его эпицентр. Люди меняются, становятся другими, но Баррис ли причина этого? Что, если он лишь орудие? Так, по крайней мере, он всем говорил, но как узнать правду? Маню выкурил последнюю сигарету. Отмороженные пальцы на ногах все еще болели, но он уже мог обуться в свободную обувь. Пройдет пара часов и ему придется отправиться в город и купить блок сигарет. Но не опасно ли это? Что если Баррис подчинил себе уже весь город? Маню вспомнил, как ему едва удалось спастись, и отмороженные пальцы заныли так сильно, что на глаза навернулись слезы.
* * *
Тарс смотрел на толпу ополченцев. Многих из них он знал лично, многих в лицо. Мужчины кричали, что Баррис забрал у них их женщин, женщины кричали, что Баррис забрал их мужчин. Маленький мальчик, лет семи, плакал и все время просил кого-то, вернуть ему родителей.
– Какого черта вы притащили его сюда? – заорал Тарс.
– Его родители ушли к Баррису, – сказал сосед по улице. – Теперь они ищут его, чтобы забрать с собой.
– Но не тащить же его сюда!
– Хочешь, чтобы я оставил его одного в пустом доме?
Тарс промолчал. Мысли бежали и бежали в голове, но ничего конкретного не приходило на ум.
– Где остальные дети?
– За городом. Мы отправили их к родным, родственникам, друзьям…
– Господи! – простонал Тарс, вспоминая жену. Сколько времени он уже держит ее в подсобке?
«Пусти меня!» – кричит она, кидается на дверь, а потом затихает. Он приносит еду, наблюдает, как она ест. Такая удовлетворенная. Такая безразличная. А потом снова: «Выпусти меня отсюда! Выпусти!» И если он откроет дверь, то нет сомнений, куда она пойдет. К Баррису! И дети. Она заберет их с собой. Обратит или что там с ними происходит? И не будет этому конца. И нет смысла ждать. Дальше только хуже.
– Мы должны остановить это, – сказал Тарс, не то соседу по улице, не то самому себе.
* * *
Когда вооруженные люди окружили дом Александра Грэма, Баррис услышал голос: «Не бойся! Продолжай говорить с людьми и не молчи. Ибо я с тобой, и никто не сможет причинить тебе вреда, потому что много народа у нас в этом городе»…
– Останьтесь здесь, – велел Тарс подчиненным. – Следите, чтобы никто из штатских не приближался к дому. Нам не нужна резня.
– Уверен, что хочешь пойти один? – спросил помощник.
– Они наши друзья и соседи, Сид. Я должен попробовать убедить их выдать мне Барриса.
Где-то в глубине души, он надеялся, что если изолировать (при необходимости убить) Барриса, то, может быть, все встанет на прежнее место. Он вспоминал жену, и в тайне, даже от самого себя, надеялся, что настанет день, когда он откроет дверь в подсобку и увидит прежнюю супругу. Немного полную, не очень красивую, но такую родную и такую понятную…
Тарс поднялся по ступеням и постучал в крепкую дубовую дверь. Александр вышел на порог.
– Я хочу поговорить с Баррисом, – сказал Тарс.
– Поговорить или снова арестовать?
– Город сходит с ума, Александр…
– Город сходит с ума, потому что боится принять неизбежность.
– Мы должны остановить это.
– Мы ничего уже не можем остановить, Тарс.
– Не стой у меня на пути. – Тарс положил руку на расстегнутую кобуру.
Грэм не двигался.
– Пусть войдет, – сказал появившийся за его спиной Баррис.
Грэм послушно отошел в сторону. Пальцы Тарса вспотели. «Всего один выстрел, – думал он. – Всего один». Баррис улыбнулся и жестом пригласил его войти. Тяжелая дверь закрылась за спиной. Десятки глаз устремили на Тарса свои вопросительные взгляды. Его плечи опустились, но он тут же взял себя в руки.
– Вы понимаете, что делаете? Понимаете, к чему все это приведет? – решительно спросил Тарс.
– Вы в чем-то обвиняете меня? – Баррис поднял левую бровь.
– Да. Обвиняю. – Тарс снова вспомнил свою жену, и зубы его предательски скрипнули.
– Но разве не для этого существуют суды и судьи?
– К черту! – рявкнул Тарс и ему показалось, что следящие за ним взгляды сменились с вопросительных на враждебные. – Полгорода ненавидит вас так сильно, что готовы ежесекундно учинить самосуд! Скажите, почему я должен сдерживать их от этого? А?
– Может быть, потому что вторая половина готова защищать меня? – Лицо Барриса было каким-то до отвращения умиротворенным.
Тарс хотел спустить курок. Как никогда хотел.
– Это ничего не изменит, – сказал Баррис все с тем же умиротворением. – Даже моя смерть. Мы все равно вернемся. Вернемся и возродим падший дом: поднимем из руин и обновим его, чтобы все человечество, которое неизбежно принадлежит нам, стремилось к нашему единству. Да, Тарс. Мы совершим все это. И это было известно от века в век…
Когда Тарс вышел из дома Александра Грэма, он уже не был прежним Тарсом. Руки безумцев, прижавшие его к полу, порвали униформу. Кто-то раскрыл ему рот, всунул между стиснутых зубов ложку, и Баррис лично влил ему в горло стакан зараженной питьевой воды. Она принесла голос. Странный, всепроникающий голос. «Больше счастья в том, чтобы давать, чем в том, чтобы брать», – слышал Тарс.
– Нет, – прошептал он, поднимаясь с пола.
Люди расступились. Их глаза стали миролюбивыми, словно он теперь был одним из них.
– Нет! – Тарс заставил себя выйти на улицу. Непреодолимая немота сковала тело. – Я не стану таким, как они. Не стану. – Он увидел свою жену. Увидел так ясно, словно она действительно стояла перед ним. Она улыбалась ему. Спрашивала, куда он отвез детей. – Нет! – Тарс зажмурился, стиснул зубы. За веками, как кадры фильма, мелькали фрагменты незнакомых ему жизней и событий. «Дивись или сгинь! – говорил ему голос. Его собственный голос, который больше не принадлежал ему. – Дивись или сгинь, ибо совершаю я в твои дни нечто такое, во что никогда не поверишь ты, даже если объяснить тебе происходящее. Даже если объяснить…»
– Шеф? – Помощник Сид сделал шаг к Тарсу, увидел, как он достает из кобуры служебное оружие, остановился. – Какого черта ты делаешь?
– Я не стану, таким, как они. – В черных глазах Тарса на мгновение промелькнула ясность и здравый ум. – Не стану, – сказал он, глядя в глаза Сиду, сунул в свой рот ствол и нажал на курок.
* * *
Грохот выстрела прокатился по опустевшим улицам. Маню вздрогнул, уронил в грязь купленный блок сигарет.
– Что за дела?
Он свернул с Зеленой улицы на Центральную, увидел толпу людей в серой униформе, собравшуюся возле дома Александра Грэма и направился к ним. Тело начальника Тарса лежало на каменных ступенях. Бледное, с выпученными глазами, устремившими свой невидящий взгляд куда-то в небо. Теплая кровь, вытекала из развороченного выстрелом затылка. Маню видел, как вместе с кровью из головы Тарса вытекают ошметки мозгов. Пар поднимался от темно-красной разраставшейся лужицы. Редкие белые снежинки, медленно приземляясь на ее блестящую поверхность, окрашивались в кровавый цвет. Никто ничего не говорил, не двигался.
– Сид? – тихо позвал старого знакомого Маню, но голос в этой тишине был громким и неприлично уверенным, для подобного момента. – Сид? – Маню тронул его за плечо.
– А? – Помощник Тарса обернулся.
– Кто это сделал? – Глаза Маню скользнули по телу на холодных каменных ступенях.
– Он сам. – Сид моргнул. По щекам скатились две блестящих слезинки.
«Он не моргал! – подумал Маню. – Не моргал до тех пор, пока я не заговорил с ним». Маню сделал шаг назад. Неужели этот Баррис подчинил себе весь город?
– Как же нам с этим бороться? – спросил Сид, обернулся, посмотрел на своего начальника. – Как же бороться, если тот, кто мог бороться, мертв?
– Значит, ты все еще не сними? – осторожно спросил Маню, но, тем не менее, приготовился к спешному бегству.
– Мы хотели остановить их, но… – Сид снова обернулся, шумно выдохнул, руки его сжались в кулаки.
– Это не сильнее нас, Сид, – сказал Маню.
– Нет, – согласился Сид.
– Мы еще поборемся.
– Так ты с нами? – спросил Сид.
Маню посмотрел на тело Тарса.
Не уволься он из полиции три года назад и, возможно, сейчас на ступенях лежало бы его тело. Но теперь… Теперь людям Тарса нужен был новый лидер.
– Я с вами, – сказал Маню.
А снег все падал и падал с неба.
* * *
– Они ушли, – сказал Александр Грэм, отходя от окна.
– Они всегда уходят, – сказал Баррис.
«И всегда возвращаются, – сказал голос в его голове. – Они знают, как жил ты все время, что был в этом городе, со дня своего прибытия: ты служил своей миссии со всей смиренностью и слезами, через испытания, которые выпали на твою долю из-за их козней. Ты, не колеблясь, делал все, что могло быть полезным для нас, и распространял нашу власть всенародно и в каждом доме. Но теперь ты должен отправляться в путь. Потому что вернутся те, кто хочет смерти твоей и всех, кто рядом с тобой». «Что ждет меня там?» – спросил Баррис. «Испытания и тюрьма, – безразлично сказал голос. – Но жизнь твоя не имеет никакой цены для нас, только бы закончить дело и служение, принятое тобою – принести людям благую весть о великой милости, которая ожидает их. И никто из тех, кто окружает тебя сейчас, не увидит тебя больше». Баррис посмотрел на Александра Грэма, на его жену, на десяток людей, окружавших его, готовых отдать свою жизнь за него.
– Баррис? – тихо спросил Грэм, встретившись с его тревожным взглядом.
– Я должен уходить, – выдохнул Баррис, не зная, он ли говорит это, или голос внутри говорит его устами. Он слышал, как зашептались верные ему люди. Видел тревогу в заботливых глазах. – И не встретимся мы больше ни с одним из вас, – говорил то ли Баррис, то ли голос внутри него. – И объявляю вам сегодня, что не буду в ответе, если кто-то из вас повторит судьбу Тарса, ибо, не колеблясь, нес я вам свою миссию, ничего не скрывая. Будьте же бдительны и осторожны, и подобно тому, как пастухи заботятся о стадах, так и вы заботьтесь о том, что принес я в сердца ваши. И знаю я, что когда уйду от вас, придут свирепый волки и не пощадят стада. И среди вас появятся люди, извращающие правду, ради того, чтобы вы отступили от новых принципов и мировоззрений… – Баррис замолчал, но голос его звучал в головах собравшихся и после этого.
Баррис снял с вешалки свое пальто, оделся и вышел из дома на улицу.
«Отправляйся в Иер, – сказал ему голос. – И отыщи там тех, кто отведет тебя в сердце мое, к истокам дела нашего, дабы завершить то, что должно быть завершенным».