Глава первая

Восстание было стихийным. Оно охватило Иях, разделило семьи и друзей.

– Они убивают друг друга, – сказал Моргану Харр. – Организация торговцев, которую возглавляет Доминик Крисп, спонсирует повстанцев. Во главе у них стоит некий Маню Гомиш, который некогда работал начальником местной полиции и после самоубийства действующего начальника снова занял его место. Без выборов, без одобрения из вышестоящих органов. Большинство служащих примкнули к нему, другие к последователям Барриса.

– Какое нам дело до Ияха, Харр? – устало произнес Морган. – У нас и в Селене проблем по горло.

– Подобные восстания вспыхивают повсюду. Мои агенты все еще сдерживают СМИ, но люди все равно узнают о Маню и Криспе, бросают все и отправляются в Иях, чтобы получить указания и действовать. И подобное происходит во всех крупных городах. Страшно подумать, что могло бы случиться, если пять лет назад мы приняли закон о свободной продаже оружия.

– Помнится мне, ты сам голосовал за принятие этого закона.

– Я был не прав, – отчеканил Харр.

– Отстранить бы тебя от занимаемой должности, вручить водяной пулемет и отправить на улицы разгонять толпы, – проворчал Морган. – Да вот только кого я поставлю на твое место? Правительство и то разбежалось кто куда.

– Не думаю, что сейчас подходящее время для того, чтобы бороться за власть.

– И что ты предлагаешь?

– Объявить военное положение.

– Я спрашиваю, что ты предлагаешь в отношении себя?

– Вы собираетесь судить меня за то, что было пять лет назад?

– Почему бы и нет? Сколько прошло времени, а ты так и не устранил Эпплтона. Твои агенты переходят на его сторону. Беспорядки усиливаются, а ты лишь докладываешь и докладываешь. Может быть, ты с самого начала был не снами?

– Простите за своеволие, но я не отдам приказ убрать Эпплтона до тех пор, пока мы не сможем взять ситуацию под контроль. Повстанцы сильны, как никогда, и Эпплтон, неважно, на чьей он стороне, хоть как-то сдерживает эту силу. Без него организация торговцев ринется в бой. Она сметет все на своем пути и захватит власть.

– Так убери тогда Маню и Криспа. Хоть это ты можешь сделать?!

– Боюсь, вы не отдаете себе отчет в происходящем, судья. – Харр вытянулся в струну. – Эпплтон и организация торговцев хоть как-то контролирует народные массы. Даже если убрать их всех, мы лишь усугубим ситуацию. Начнется хаос, с которым мы не сможем бороться.

– Так иди и придумай, как с этим справиться, – сказал Морган, массируя пульсирующие виски. Головная боль резала сознание. – Ступай, Харр. Ступай. А у меня мигрень. И не забудь о том, что тебя ждет, когда все это закончится. Не забудь… Как же болит голова…

Харр осторожно прикрыл за собой дверь в кабинет судьи.

– Не спеши уходить, – сказала Клея Райт.

Свет в приемной был выключен. Она сидела за столом секретарши, прячась в рваных тенях и отблесках зимнего солнца, пробивавшегося сквозь грязное окно.

– Нам нужно поговорить с тобой, Харр.

– Я обо всем уже рассказал Моргану.

– Морган сломлен и не способен принимать решения.

– Что? – опешил Харр.

– Он связался с Землей и теперь ждет, когда они решат нашу судьбу.

– Какое им дело до тех, кто живет в четырехстах тысячах километров от них?

– Никакого, – согласилась Райт. – Если, конечно, они не решат, что из этого можно извлечь выгоду. Помнишь, как они впервые прилетели к нам? Сколько денег они потратили на эти экспедиции? И все ради чего? Лишь бы узнать, нет ли у нас чего-нибудь полезного для них. Но у нас ничего не было! И что в итоге? Лишь пара спутников, да непрерывная связь посредством которой они обменивают получаемые нами данные с телескопов на обратной стороне Луны, на устаревшие разработки, которые у них уже гроша ломанного не стоят! Да что говорить! Они даже на своей планете готовы устроить десяток войн лишь бы повысить стоимость барреля нефти или упрочить свое политическое влияние!

– Но, что им делать здесь?

– Может быть, захотят сохранить телескопы. Может быть, привести к власти своего человека, который национализирует все наши земли, а затем продаст лучшие из них Земным миллионерам, которых можно будет на старости лет отправить сюда и прибрать к рукам их власть на Земле. Или же сами переберутся сюда и устроят Третью Мировую Войну на родной планете. Все будет зависеть от количества прибылей. – Клея закурила. – Ты знал, что Морган велел провести анализы всех задержанных тобой последователей Эпплтона?

– Да.

– А ты знал, что все результаты он отправил на Землю?

– Разве у нас мало своих ученых, способных разобраться в этом?

– А ты видел эти результаты?

– Я военный, а не ученый.

– А я, по-твоему, всего лишь шлюха, которая сменила не один десяток постелей, чтобы добиться этой должности?

– Я не…

– Да, ладно, Харр. Я знаю, что у тебя есть личное дело на каждого из нас. Но знаешь что, мне это нравится. Не нужно притворяться и изображать добродетель.

– Куда ты клонишь?

– Давай, пройдем в мой офис.

– Я хочу знать, чего ты хочешь.

– Все чего-то хотят. – Клея встала из-за стола и поманила Харра за собой.

* * *

Огни города остались позади. «Ну, и черт с ним!», – подумала Биатрис Каплан, разгоняя свой «Форд» до ста пятидесяти километров в час. Четырех полосная дорога была ровной. Фары выхватывали из темноты четкие полосы дорожной разметки. «До Ияха триста километров», – сообщил дорожный указатель. Не снижая скорость, Бэт достала из бардачка бумажную карту. За последний месяц она поняла одно: ничему и никому уже нельзя доверять, даже дорожным указателям. Ты нужен до тех пор, пока нужен, а потом тебя либо выбрасывают на улицу, либо в подвалы и тюрьмы, где ты медленно гниешь, наслаждаясь своими знаниями, за которые ты и оказался там. Был еще и третий способ – убийство, но он казался слишком простым. Смерть не ломает твою жизнь, она лишь прерывает ее, а людям, которые стоят у власти этого всегда мало. Поэтому Бэт и бежала. Чемодан с бумагами лежал на заднем сиденье. Если она сможет добраться до Ияха, если сможет добиться встречи с Маню или Криспом, если они поверят ей… «Черт!» – Бэт засмеялась над собой. Столько «если» и ничего стабильного. Еще три месяца назад она была обыкновенным врачом с ремаркой «подающая надежды». Ей было двадцать семь, и жизнь, казалось, только начинается. Хорошая работа, хороший город, хороший дом… Даже любовник и тот был хорошим во всех смыслах этого слова.

– Лет через пять я добьюсь, чтобы ты возглавила одну из больниц Селены, – пообещал он, когда они только начали встречаться и, судя по тому, как быстро карьера Бэт пошла в гору, не собирался отказываться от этих слов. С политиками всегда так – либо свиньи, либо влюбленные идиоты…

Бэт закурила. Снизила скорость. Теперь торопиться было уже некуда. До Ияха оставалось меньше двух сот километров…

* * *

Представь себя в шкуре Харра. Теперь войди в кабинет Клео и закрой дверь.

– На ключ», – говорит она и предлагает выпить.

– Я на работе.

– Уже нет. – Клео улыбается и откупоривает бутылку дорого коньяка. – Закуривай.

Клея разливает коньяк по стаканам, достает из сейфа листок бумаги.

Что это? – спрашиваешь ты.

– Приказ о твоем аресте, – говорит она.

Ты вырываешь листок у нее из рук. Читаешь. Подписано самим Морганом.

– Здесь нет даты, – говоришь ты.

– Именно, – говорит она и забирает у тебя листок. – Понимаешь, что это значит?

Ты молчишь. Берешь стакан с коньяком.

– Все мы у кого-то на крючке, Харр. Выпей. Достань сигарету и закури.

– Ты за этим меня сюда позвала?

Она качает головой, подходит к тебе и говорит, что хочет занять место Моргана.

– Это что, какая-то проверка? – спрашиваешь ты.

– Нет, – говорит она. – И не волнуйся, за прослушку в этом здании отвечаю я.

– Если я сейчас развернусь и уйду отсюда…

– То тебя арестуют, а все остальное представь сам.

– И что мне делать?

– Мы можем обвинить Моргана в измене, бездействии, в пособничестве Земле…

– Так они все-таки вылетают?

– А я не сказала? – Клея улыбается. – Их, видишь ли, очень заинтересовали результаты анализов задержанных твоими агентами людей. Они что-то нашли у них в крови, и хотят лично принять участие в исследованиях.

– Они знают о беспорядках?

– Думаешь, им есть до этого дело?

Ты пожимаешь плечами, а Клея спрашивает тебя:

– Ты знал, что у всех задержанных одна группа крови? Очень редкая группа…

– И что это значит?

– Не знаю. По-моему, ученые считают, что это какой-то вирус. Он проникает в кровеносную систему, подчиняет сознание…

Спроси ее:

– Почему же тогда не заразились мы?

– Может для этого нужно время или физический контакт? Ты слышал, как правительство Земли боролось с наркоманией и проституцией?

– ВИЧ?

– Именно.

– Думаешь, они собираются использовать нашу беду в своих целях?

– Почему бы и нет. Это же идеальное оружие, если, конечно, научиться контролировать его.

– И ты считаешь, что это возможно?

– Нет! – Клея рассмеялась. – Это идиот Морган, верит во всю эту чепуху. Земляне просто прилетят сюда, воспользуются ситуацией и придумают какое-нибудь временное правительство, сделав нас своей колонией! Представляешь, каких-нибудь четыре человека прилетят и перечеркнут все, чем мы жили последние столетия?

– Ты говорила об этом с Морганом?

– Да. Я сказала, что это ты сообщил мне об этом. Вот он и выписал приказ о твоем аресте.

– Ты знаешь кто ты после этого?

– И даже хуже, – улыбается она и говорит, что у тебя теперь только два пути. – Либо в тюрьму, либо к звездам.

– Я, пожалуй, еще выпью, – говоришь ты, а она рассказывает, что механизм уже запущен.

– Я выбрала одну сучку из группы ученых, проводивших анализы. Биатрис Каплан. Ничего личного, сам знаешь, как это бывает… Обвинила ее любовника в предательстве и шпионаже. Выдала приказ на его арест. Мои люди арестовали сначала его, затем Бэт. Промыли ей как следует мозги и отпустили под подписку о невыезде. А через пару дней она нашла дипломат своего, уже покойного, любовника, в котором было все: результаты анализов, переговоры Моргана с Землей, договоры о сотрудничестве… И к тому моменту, ее мозги были уже настолько промыты, что единственно верным решением, чтобы спасти свою жизнь, она видела лишь вариант отправиться к Криспу и Маню и променять эту информацию на обещание защиты и убежища. Так что, думаю, Земляне нас не побеспокоят в ближайшее время, а вот Морган… – она замолкает ненадолго, смотрит тебе в глаза. – А потом мы объединимся с торговцами и совместными усилиями подавим восстание Эпплтона. В результате торговцы получат деньги и полную экономическую свободу, а мы власть и всю эту планету.

– И ты думаешь, что у нас получится?

– Хочешь знать, что я думаю? – Она отходит назад, садится на стол, сбрасывая на пол кипы бумаг. – Я думаю, что офисный стол должен выдерживать как минимум двух человек…

Так ты становишься еще одним из того не первого десятка (или сотни?), которых сменила Клея, и чувство такое, что это не ты, а она трахает тебя…

– Хочешь еще выпить, дорогой?

– Пожалуй.

* * *

Морган.

Головная боль становится невыносимой. Ты уже чувствуешь ее не только физически, но и где-то глубже, намного глубже. Твой город, твоя страна… Все катится в пропасть, и ты вместе с ним. Где же твой преданный пес, которого у тебя никогда не было? С кем поговорить, когда вокруг лишь те, кто ждет, когда ты оступишься, когда твоя слабость даст им возможность свергнуть тебя? И все ради чего? Ради кресла, на котором ты сидишь? Ради этого кабинета? Всего лишь дерево и гвозди! Нет. Оденься в черное и неброское, натренируй отсутствующий взгляд, натяни на голову вязаную шапочку и выйди вечером в город. Пешком, без охраны. Слейся с толпой. Иди по мокрым улица, заглядывая прохожим в глаза. Что видишь ты в них, кроме пустоты? А, может, эта пустота внутри тебя? Ничего не осталось. Годы выжгли сердце, превратив в бездушный мускул, который умеет лишь сокращаться. Тело здорово, но больна душа. Смотри глубже, слушай в себя. Маленькие черные черви, копошатся в твоей душе, неустанно пожирая ее несуществующую плоть. Как и твоя собака, которой никогда не было, бежит к своему хозяину, виляя хвостом. Никто не поймет тебя лучше, чем она. Видишь? Она садится рядом с твоим креслом и молчит. Положи руку на ее большую голову. Чувствуешь? Ты такой же, как и она – верный и одинокий в своем служении. И дорога эта, извиваясь, уходит за горизонт. Считай шаги до падения. Даже звезды срываются с неба. «Успел загадать желание? Нет? Очень жаль». Но это всего лишь метеоры, которые сгорают в слоях атмосферы. Звезды загораются и гаснут, но никогда не падают. Им некуда падать в «большом космическом ничто». И нет смысла: успел ты загадать желание или нет. Оно лишь плод твоей веры, продукт твоей жизнедеятельности, и чем больше желаний, тем сочнее кажется жизнь. «Короткая счастливая жизнь коричневого тапка», в которой куда интереснее, чем занимаются в кустах ожившие туфелька и тапочек, чем важность эксперимента по их оживлению. «Положи голову мне на колени, верный пес!» А за окном снова идет снег. Кружит, залетая в разбитые окна, и тает на дорогих коврах, превращаясь в грязь. Неужели в конце и есть начало? Кто выбрал тебя править этим миром иллюзий: Господь, народ или ты сам? И почему перемены страшат больше, чем бездействие? Может быть, сложить с себя полномочия, и позволить другим писать историю этой жизни? Но что тогда останется у тебя, кроме сердечной мышцы и червей в душе? Все отдано этой книге, в которой тысячи историй, принесено в жертву. Столько лет ты писал эту сагу, а в результате сага написала тебя. И вот ты сидишь и гладишь собаку, которой нет. Одинокий, старый и нет сил, чтобы позвать стекольщиков и заделать разбитые окна. И горизонт все ближе и ближе. И ты считаешь шаги, уходя в закат. Ты и твоя верная собака, которой нет, но которая для тебя сейчас самая настоящая из всего, что тебя окружает. И ты готов бросить все, что у тебя есть, лишь бы она осталась с тобой. И солнце садится. И ваши тени, молча, ползут за вашими спинами… Нет. Звезды не падают. Они лишь загораются и гаснут, а все остальное мы придумываем сами, чтобы разнообразить свою жизнь. И не считать шагов до горизонта. Не считать шагов…

* * *

– Знаешь, что меня поражает больше всего? – спросил Крисп, вглядываясь в глаза Биатрис Каплан. – Что мы люди, не смотря ни на что, продолжаем верить в человеческую тупость.

– Я просто хочу выжить, – сказала усталая женщина.

– И ты думаешь, деньги смогут тебе что-то гарантировать?

Она не ответила. Крисп снял трубку и велел Сиду зайти к нему.

– Отвези ее в закрытую часть Ияха и сдай людям Эпплтона, – сказал он помощнику Маню. Бэт обессилено уронила голову на грудь. – Все еще не хочешь сказать мне, кто тебя послал? – спросил Крисп.

– Я уже сказала все, что могла сказать.

Сид вывез ее из укрепленного офиса Криспа ночью. Вооруженные люди патрулировали пустынные улицы города, освещенные редкими фонарями.

– Не знаю, чего ты добиваешься, – сказал он женщине, – но там, куда я тебя отвезу, у тебя не будет не единого шанса уцелеть. Они обратят тебя в свою веру, и ты уже никогда не будешь той, кем ты являешься сейчас. – Он помолчал, давая время обдумать услышанное. Ее лицо ничего не выражало. Красивое, бледное лицо с отсутствующим взглядом. – Я не пойму, ты этого хочешь что ли? – не выдержав, заорал Сид.

– Я уже ничего не хочу, – тихо сказала женщина.

– Как ты не поймешь? – не сдавался Сид. – Это же война! Здесь нельзя вот так… Нужно определиться, выбрать, на чьей ты стороне!

– Какая теперь разница?

– Чертова дура! – процедил сквозь зубы Сид.

Фонарных столбов стало меньше. Желтые пятна света скромно освещали небольшие участки, отдавая большую часть улиц на растерзание ночи. Когда рабочих фонарей и вовсе не осталось, Сид остановил машину.

– Вылезай, – сказал он, не стараясь смотреть женщине в глаза. Она подчинилась. – И дипломат свой забери! Мы и без тебя все это знали…

Он уехал. Бэт шла по улице и слушала царившую вокруг тишину. Редкие снежинки падали с неба, украшая голые ветви деревьев. Далекий бело-голубой диск Земли висел высоко в небе. «Здесь все заражено, – думала Бэт. – Абсолютно все». Но страха не было. Он кончился незадолго до этого, и теперь на его месте оставалась лишь пустота. Небольшой фонтанчик возле стеклянной витрины цветочного магазина был завален снегом. Бэт набрала пригоршню холодной воды и сполоснула лицо. Ничего. Совсем ничего. Она наклонилась и сделала несколько глотков. И снова лишь тишина. «Может быть, это сон? – подумала Бэт. – Долгий красочный сон, в котором я брожу по тихим, спокойным улицам города своей мечты и пытаюсь найти дом, в котором останусь на всю свою жизнь?» Она выбрала дом, который ей понравился больше всего, и постучала в закрытую дверь. Открыли почти сразу.

– Кто вы? – спросил высокий темноволосый мужчина. Его голубые глаза были совсем не такими, как у Сида, и уж точно не такими, как у ее бывшего любовника. – Почему вы здесь? – спросил он Бэт.

– Я не знаю, – призналась она, подумала и решила рассказать, о своем сне.

– Это не сон, – сказал мужчина и отошел в сторону, пропуская ее в дом. В дом ее мечты…

* * *

Квартира Харра.

Выключи в детской свет и закрой дверь. Сын спит, и ты думаешь, что у него будет лучшее будущее. Думаешь и радуешься тому, что он еще слишком мал, чтобы понимать весь ужас настоящего, в котором вы сейчас живете. Служебная квартира расположена на восемнадцатом этаже хорошо охраняемого дома. Внизу вооруженные люди, в коридорах камеры наблюдения, в подвале автономный генератор, на случай отключения электропитания, вода, поступающая в водопровод дома, проверяется и фильтруется снова и снова…

– Ты пил? – спрашивает жена, когда ты ложишься в кровать.

– Немного, – признаешься ты, лежишь и смотришь в потолок, думая о том, что произошло сегодня днем в кабинете Клеи Райт.

– Хочешь, я приласкаю тебя? – спрашивает жена.

– Нет. Я слишком устал.

– Понятно… Сигареты на тумбочке, если хочешь, можешь курить здесь, – она поворачивается на правый бок, спиной к тебе.

Чиркаешь зажигалкой, слушаешь, как потрескивает разгорающийся табак. Тело кажется каким-то ватным, словно Клея высосала из него все соки. Что это было? Сегодня? Между вами? «Офисный стол должен выдерживать как минимум двоих». Нет. У твоего ребенка будет лучшее будущее. Такова твоя надежда, и чтобы не происходило, никто не сможет забрать эту надежду.

Телефон звонит, – говорит жена.

Прислушиваешься.

– И, правда, звонит.

Снимаешь трубку.

– Морган умер, – говорит Клея.

Ты не спешишь отвечать. Сейчас молчание кажется жизненной необходимостью.

– Ты нужен мне здесь, Харр.

Молчишь.

– Харр?

– Да?

– Ты слышал, что я тебе сказала?

– Да.

Теперь молчит она – слышно лишь тяжелое, напряженное дыхание.

– И ты приедешь? – голос Клео вкрадчивый, с оттенком безнадежности. – Ты нужен мне, Харр.

И снова молчание, сдобренное неровным тяжелым дыханием. Ты затягиваешься сигаретой и вешаешь трубку. Лежишь и смотришь в потолок, думая о сыне. И надежды о будущем тают. И ком поднимается к горлу.

– Кто это был? – спрашивает жена.

– Никто, – говоришь ты, и она продолжает спать.

Может быть, Клея права, и вы с ней действительно одного поля ягоды? «Все мы у кого-то на крючке, Харр». Да, но вот только как понять у кого и кто? Сигарета обжигает пальцы. Боль всегда приводит в чувство лучше, чем стакан воды, выплеснутый тебе в лицо. Ты встаешь с кровати и одеваешься. Врач Моргана говорит, что у судьи был сердечный приступ. Ты смотришь на Клею и думаешь, какое отношение она имеет к этому, и не умрешь ли и ты от сердечного приступа, когда она перестанет нуждаться в тебе? Обмякшее тело судьи покоится в кресле. Он умер за рабочим столом, окруженный бумагами и доносами. «Преданность – это самое ценное, что у нас есть, – сказал тебе когда-то Морган, процитировав фантаста своей молодости. – Преданность, соединяющая нас, связывающая слугу с покровителем, мужчину с любовницей». Помнится, вы говорили еще о каком-то идеале, но это было уже так давно… Да и какая теперь разница.

– Нужно сообщить о случившемся совету, – говорит Клея.

Ты вспоминаешь клятвы, которые вы давали друг другу в ее кабинете. Что может быть более ценным, чем клятва? Но мир обесценился. Весь мир. И вместе с ним обесценились клятвы. Вот ваше истинное лицо и назад пути уже нет.

* * *

Сид увидел Биатрис Каплан на третий день, после того, как оставил ее в темной части Ияха. Она постучала в двери его дома и долго стояла, дожидаясь, пока ей откроют.

– Как тебе удалось уцелеть? – спросил он, пряча свою наготу за дверью.

– Они отпустили меня.

– Такого не бывает.

– Но, я же здесь.

– Значит, ты одна из них. – Сид захлопнул дверь. – Уходи, пока я не пристрелил тебя!

– Они сказали, что я должна кое-что передать тебе.

– Я не слушаю тебя!

– Они сказали, что не хотят войны.

– Уходи!

– Они просто хотят жить, Сид!

– Это не ты говоришь!

– Это я говорю! Они не такие, как о них рассказывают.

– Как же!

– Они отпустили меня, дав возможность самой решать, с кем я захочу остаться!

– Вот как?

– А еще они сказали, что все мы должны объединиться перед лицом грядущей опасности.

– Что за опасность?

– Земляне. Никто не хочет, чтобы они совали нос в наши дела.

– Это точно. – Сид приоткрыл дверь. – Как ты прошла мимо патрулей?

– Они провели меня.

– Значит, они могут проникнуть сюда, когда захотят?

– Они не хотят причинять вам вреда.

– Ладно, – сдался Сид. – Заходи, у нас как-никак комендантский час. – И когда она вошла. – Ты уж извини, но мне придется тебя обыскать.

– Это лишнее.

– Так положено.

– Ну, если положено… – Бэт повернулась лицом к стене и подняла руки.

– У тебя не плохая фигура, – подметил Сид.

– Жить от этого, к сожалению, не легче.

– У тебя же был хороший любовник.

– И где я теперь?

– Да. Смутное время. – Сид отошел назад. – Можешь обернуться.

– Нашел, что искал?

– Нет, но это ничего не меняет. Это, как вирус, понимаешь? Он может быть в твоей крови.

– Я знаю что это. – Бэт одернула кофту и поправила бюстгальтер. – Они обо всем рассказали мне.

– Вот как? – Сид жестом предложил пройти в гостиную.

– Все еще не доверяешь мне?

– Нет.

– Знаешь, если я когда-нибудь смогу вернуться обратно к ним, то, наверное, попрошу сделать меня одной из них.

– Давай я дам тебе пистолет, и ты вышибешь себе мозги прямо сейчас.

– Это совершенно другое, Сид. – Бэт мечтательно прикрыла глаза. – Это словно довериться кому-то. Более мудрому. Более сильному. Тому, кто сможет позаботиться о тебе: успокоить тревоги, излечить раны. Тому, кто никогда не бросит тебя, не причинит тебе боль. Тому, кто всегда будет рядом… – она замолчала, увидев, как помрачнел Сид. – Я сказала что-то не так?

– Нет, просто… – Он вдруг вспомнил, что не одет. Смутился. – Извини, в последнее время я совсем забыл, что такое нормальная жизнь.

– Да. Я тоже. – Бэт отвернулась.

– Знаешь, – говорил Сид, натягивая брюки, – когда началось все это, я был рад. Хоть какой-то смысл, а так… – Он застегнул рубашку. – Можешь оборачиваться.

– Так тебе гораздо лучше, – улыбнулась Бэт. – Извини, что ты говорил?

– Моя жена была одной из первых, кто примкнул к людям Эпплтона. Она просто собрала все самое необходимое и ушла. Я вернулся домой, а ее нет. Три года мы жили, как кошка с собакой, каждый день, планируя детали развода, и я мечтал о том дне, когда это, наконец, случится. Нет. Не подумай, что так было с самого начала, просто после того, как наша дочь умерла от пневмонии, все стало каким-то ненужным, тягостным, что ли… Я думал, стоит мне развестись с женой и все изменится, но когда я, наконец, остался один, все стало только еще хуже. Воспоминания оказались сильнее обстоятельств. Я понял, что они часть меня и никуда от этого уже не деться.

– Я сожалею.

– Да. – Сид пристально посмотрел на Бэт. – Почему ты пришла именно ко мне?

– Потому что твоя жена сказала, что ты не такой жестокий, как остальные.

– Я так и подумал.

– Она все еще любит тебя.

– Она стала другой.

– Она всего лишь простила себя. – Бэт опустила глаза. – И тебя тоже.

– Думаешь, мы сможем когда-нибудь быть вместе?

– Думаю, в этом мире нет ничего невозможного. Нужно лишь по-настоящему хотеть этого. По-настоящему… Понимаешь?

* * *

Клея Райт пришла к власти через неделю после похорон Моргана. Щедрая на обещания речь, присяга и все такое… Шеффер выждал удобный момент и, когда они остались одни, обнял ее за плечи.

– Убери от меня свои руки! – прошипела Клея.

– Но, ведь…

– Все кончено! – Она оттолкнула его от себя. В глазах горел огонь.

– Ты не можешь вот так… – Шеффер замолчал.

Секретарша в короткой юбке прошла мимо. Ее голова была опущена, и она старательно притворялась, что ничего не заметила.

– Скажи спасибо, что она работает на меня, – процедила сквозь зубы Клея, когда они снова остались одни.

Сквозняк колыхал тяжелый черный занавес, отделявший их от трибуны, на которой Клео предстояло принести в этот вечер присягу.

– Значит вот так, да?

– А как ты хотел, Тед? – Она встретила его взгляд. Щеки ее горели, на губах играла улыбка.

Он шагнул к ней, схватил за плечи и прижал к себе. Смена светотехников о чем-то переговаривалась за соседней ширмой. Шеффер чувствовал запах сигаретного дыма. Чувствовал тонкий запах духов Клеи.

– Пусти меня!

– Кричи, если хочешь. – Он впился поцелуем в ее рот. – Кто теперь из нас боится огласки больше?

– Я сказала…

– Думала, сможешь бросить меня, а? – Он вздрогнул и отшатнулся назад.

Из прокушенной губы по подбородку текла кровь. Клея тяжело дышала.

– Сегодня в десять, – сказал Шеффер.

Голоса светотехников стали громче. Клея опустила голову и зашагала прочь.

– В десять! – напомнил Шеффер.

Достав носовой платок, он промокнул им прокушенную губу. Белая ткань окрасилась в красный цвет. Гладковыбритый мужчина в черном хорошо сидевшем костюме извинился и сказал, что здесь могут находиться лишь высокопоставленные персоны.

– Я всего лишь хотел выкурить сигарету, – извинился Шеффер, доставая пачку «Данхила».

– Вы сможете сделать это в другом месте, – настаивал мужчина.

– Вы знаете, кто я? – вспылил Шеффер.

Мужчина покраснел и покачал головой. Его левая бровь начала нервно подергиваться.

– Так сходи и узнай! – Выдохнул Шеффер и сплюнул на пол скопившуюся во рту кровь.

* * *

Забирайся в шкуру Сида и следуй за Биатрис Каплан. В эту ночь она твой поводырь, твой гид. Вы минуете частные дворики, редкие фонари, лающих собак…

– Не удивительно, что наши патрули не находят вас, – говоришь ты.

– Их, – поправляет Бэт.

Ты не споришь. Не можешь спорить, потому что в голове кавардак. И это не вирус. Это ты сам. Твои мысли и твои желания.

– Надеюсь, скоро все это закончится, – говорит Бэт.

– Что именно? – спрашиваешь ты.

– Все. Комендантский час, аресты, гонения, войны… – Она отворачивается и ускоряет шаг…

– Это здесь, – слышишь ты ее голос.

Смотришь на высокий деревянный сарай. Заходишь. Зачем ты здесь? «Да, черт возьми, хороший вопрос», – говоришь ты себе. Особенно своевременный. Ты одет в штатское, у тебя нет оружия, и назад пути уже нет… Твоя жена оборачивается, и все сомнения проходят. Перед глазами почему-то встают маленькие глиняные чашечки, которые она раскрашивала еще до того, как умерла ваша дочь. Ты приходил с работы, смотрел, как она это делает, и знал, что когда она закончит, чашечка будет выглядеть лучше, чем купленная в магазине. Разве ты хотел тогда чего-то больше, чем просто вот так стоять и смотреть, как она выписывает на глине тонкой кистью причудливые узоры? Смотреть и знать, что пока ты стоишь здесь, ваша дочь лежит в своей кроватке, и ей снятся сны. Яркие детские сны…

– Прости меня, – говоришь жене.

Она обнимает тебя, и ты слышишь, как бьется ее сердце.

– Возьми, – слышишь ее голос и чувствуешь, как она вкладывает в твои руки что-то холодное и хрупкое.

– Что это? – спрашиваешь ты, поднимаешь руку и видишь маленькую глиняную чашечку.

Ты помнишь их все, каждую деталь, но эта чашечка не одна из тех, что стоят на столе в гостиной. От нее все еще пахнет краской и кажется, что она все еще хранит тепло рук твоей жены. И ты начинаешь верить Бэт. Нет. Наверное, ты всегда верил ей, лишь боялся признаться в этом. Твоя жена не изменилась. Она просто обрела покой, который вы утратили после смерти дочери.

– Прости меня, – говоришь ты и видишь, как блестят ее светлые волосы. – Прости за все, что я делал последнее время.

Ее губы прижимаются к твоей щеке. Такие теплые. Такие знакомые.

– Я люблю тебя, – говорит она.

И все так просто и понятно…

* * *

Вместо свидания в десять часов Шеффер получил уведомление о переводе на новую должность. Он получил повышение, но радоваться причин не было. Аппетит всегда приходит во время еды. К тому же уезжать из Селены, никогда не входило в его планы. А тут…

С охранниками на плечах, Шеффер вломился в кабинет Клеи Райт.

– Что, черт возьми, все это значит? – проорал он, бросая на стол приказ о переводе.

– Твое повышение, – сказала Клея и посмотрела на охранников, которые все еще пытались скрутить Шеффера. Безуспешно пытались. – Все нормально. Вы можете идти.

Шеффер расправил плечи и одернул разорванный по швам костюм.

– Тебе нужно сменить охрану.

– Мне многое нужно сменить.

– И многое оставить. – Шеффер сделал шаг в ее направлении.

– Стой, где стоишь.

– У тебя есть кто-то еще, да?

– Какое тебе дело?

– Ты права, никакого. Я переживу. – Шеффер улыбнулся. – Раньше переживал и сейчас переживу.

– Нет. – Клея взяла выброшенный им приказ. – Возьми его и уезжай.

– Ты не посмеешь. После того, что я для тебя сделал…

– Считай что это моя благодарность. – Она положила приказ на стол, повернулась к Шефферу спиной и подошла к окну. – Не вынуждай меня менять решение.

Странная, недобрая тишина повисла в кабинете. Клея слышала, как бьется собственное сердце. Слышала шаги Шеффера за своей спиной, его тяжелое дыхание.

– Может быть, сделаем это в последний раз? – предложил он. – В память о том, что было. Здесь на этом столе…

– Нет, – голос ее предательски дрогнул.

– Не говори, что ты этого не хочешь.

– Не с тобой. – Она вздрогнула, почувствовав руки Шеффера на своих плечах.

Он развернул ее к себе лицом и поцеловал в губы.

– Пожалуйста, уходи, – сказала Клея, встречаясь с ним взглядом. – Не заставляй меня ломать твою жизнь.

– По-моему, ты ломаешь все, к чему прикасаешься.

– Я знаю. – Она отвернулась к окну и стояла так, пока Шеффер не ушел.

* * *

Все стало чужим и ненужным. Сид смотрел на Маню и Криспа и думал: «Если бы они могли проникнуть в дома последователей Эпплтона так же, как Бэт проникла в его дом, оставили бы они в живых хоть одного лидера? Наверное, нет. Бэт права. Они борются не за жизнь и свободу. Они борются за деньги, власть, контроль, который они чуть не утратили в последнее время. Навряд ли они знают, что такое тихая, спокойная жизнь. Любовь, семья, забота – все это так же далеко и недосягаемо для них, как Земля для жителей этой небольшой планеты. Они могут лишь говорить об этом, прикрываться идеалами и масками, но суть их всегда будет оставаться иной. Они одиноки и бездушны и ненавидят всех, кто не похож на них, кто находит счастье и покой в том, что для них всегда будет загадкой. Это как глиняные чашки, которые разрисовывала его жена. Всего лишь работа и ничего больше, но для кого-то они стоят дороже, чем все золото в банках. И бесполезно что-то объяснять и доказывать. Рожденный солдатом никогда не возьмет плуг и не полюбит землю, дарящую жизнь. Он умеет лишь забирать жизни, и хаос – среда его обитания, без которой он не сможет существовать. Так было, так есть и так будет. Порядок и хаос всегда идут бок обок, как гам и тишина, как ненависть и любовь. Разрушать всегда проще, чем строить. Отрицать, презирать и не предлагать никаких решений. Умеют ли они чувствовать? Знают ли они, что в мире есть что-то кроме материального и физического? Что-то кроме холодного расчета и металлических слов? Что-то, что может значить так много, что ты готов отдать за это свою жизнь, но так никогда и не подержать в руках, не прикоснуться, не ощутить его физических форм, потому что это намного глубже, чем то, что ты можешь увидеть. Это внутри тебя. В самом сердце. И никакие деньги и власть не смогут заменить это. Потому что это сильнее всех благ. И никто: ни Маню, ни Крисп, ни кто-либо другой из их числа, не смогут искоренить это. Потому что они не знают, что это существует. Но оно есть. И оно сильнее их».

И Сид знал, что будет бороться за это. Потому что в этом есть смысл. Потому что в этом и есть жизнь. И борьба эта будет не против чего-то или кого-то, она будет вестись во имя того, что ему дорого, во имя того, за что он готов отдать свою жизнь и не ждать ничего взамен…

* * *

Харр закрыл папку с личным делом Теда Шеффера.

– Я люблю тебя, – сказала неделю назад Клея и долго смотрела Харру в глаза, словно ожидая услышать нечто подобное в ответ. Потом они занялись любовью, и она отдалась ему с такой страстью и нежностью, что Харр почти поверил, что она любит его. – Скажи мне, – просила Клея. – Скажи мне, что любишь меня…

Харр вошел в ее кабинет и положил на стол папку Теда Шеффера.

– Почему ты отослала его в «Раках»? – спросил он.

– Ты знаешь, почему. – Клея даже не взглянула на папку Шеффера.

– Ты могла бы просто порвать с ним и все.

– Он мог навредить нам.

– Нам или тебе?

– Нам. – Она нерешительно посмотрела на Харра. – Тебе и мне, понимаешь?

– Нет. – Харр сглотнул слюну.

– Не хочу, чтобы что-то стояло между нами. А он… Он будет всегда напоминать тебе о том, что… – Клея опустила глаза и покраснела.

– Выглядишь, как влюбленная девчонка, – подметил Харр. Она не ответила. – Будет забавно, если нас сейчас подслушивают.

– Да, – согласилась Клея. – Если, конечно… – Она поджала губы.

– Что-то не так?

– Нет. Извини. Сама не знаю, что на меня нашло.

Харр ушел, но еще долго думал о смысле этой незаконченной фразы: «Если конечно…» Что это значит, черт возьми? Что за игра? «Клея не может любить меня. Она никого не может любить!». Харр сидел в кресле, наблюдая, как жена, возится с их сыном. «Может быть, я тоже никого не умею любить? – думал он. – Разучился? И в этом мы с Клей похожи, как никто другой? Может быть, она чувствует именно это? Или же просто хочет втянуть меня в свою очередную интригу? Пережевать, перемолоть и выбросить, как выбросила Шеффера? Чего же она хочет? И чего, черт возьми, хочу я?»

* * *

Они лежали в постели. Клея и Харр.

– Я хочу родить от тебя ребенка, – сказала она. – Не сразу, конечно. После того, как ситуация нормализуется и войдет в прежнее русло.

– Почему от меня?

– Не знаю. Просто так хочется и все. Хотя бы, подумать об этом.

– Я совсем не понимаю тебя последнее время.

– Я сама себя плохо понимаю последнее время.

– И что это за игра? – Напрямую спросил Харр.

– С чего ты взял, что это игра?

– А разве нет?

– Нет. – Клея легла ему на грудь. Посмотрела в глаза. – Разве ты играешь?

– Я?

– Скажи, ты играешь со мной? – Краска сошла с ее лица. Тонкие губы казались бескровными, с синеватым покойницким оттенком. – Забудь, – замотала она головой, слезла с кровати и начала одеваться.

– Клея! – позвал Харр. Она замерла – руки за спиной, петельки бюстгальтера почти застегнуты. – Я женат, Клея, – осторожно напомнил Харр.

– Я знаю. – Она все еще не двигалась. – Знаю, но… – Он видел, как дрогнули ее руки, выпустили лямки бюстгальтера. – Черт! Забудь…

Время, казалось застыло. Не в тот момент, а вообще. Замерло, как замирает природа, перед ураганом, и никто не знает, что будет в следующий момент. Просто стоят и ждут. И часы, дни, недели – все становится тягучим, как резина. «Она хочет выйти за меня замуж, – думал Харр. – Она переиграла меня. Поставила в тупик. А что потом? Что если, я скажу: нет? От меня избавятся, как от Шеффера? Отправят куда-нибудь на задворки жизни, поставив подпись под приказом о переводе, или же обвинят в предательстве и бросят в тюрьму, где я совершу самоубийство, не дожив до суда?»

Жена, готовила ужин. Харр смотрел на нее и думал, что сейчас, они далеки друг от друга, как никогда. Она ничего не понимает. Совсем ничего не понимает. Пользуется благами, которые приносит в ее жизнь супруг, и даже не задумывается о том, какова плата за все это. «Может быть, мне и Клеи действительно лучше быть вместе? – подумал Харр, но потом вспомнил о том, что стало со всеми неугодными ей людьми. – Она не успокоится, пока не избавится от моей жены. Может быть, сын и тот будет казаться ей помехой. Она избавится от всего, что сможет мне напоминать о прошлом, и не важно, что движет ею: любовь или корысть. Результат будет один».

Харр достал из сейфа пробирку с черным, как ночь веществом. Он не сможет убить Клею, не причинив вред себе и своей семье, но он сможет попытаться избавиться от нее, сделав свой ход раньше, чем его сделает она.

* * *

– Я люблю тебя, – сказала Клея, поднимая бокал с вином.

Харр смотрел, как она пьет, и думал, как много времени потребуется вирусу, чтобы подчинить себе сознание этой женщины.

– Какой-то странный металлический привкус, – подметила Клея.

Харр кивнул и, надеясь выиграть время, сказал, что хочет развестись с женой. Клея улыбнулась, но тут же помрачнела.

– Знаешь, я впервые в жизни не хочу причинять никому боль.

– Ты не делаешь ничего плохого. – Харр смотрел на бокал вина в ее руках.

– Но ведь ты же любил ее когда-то.

– Что это меняет?

– Не знаю. Мне кажется, если кого-то по-настоящему любишь, то не можешь причинить ему вред. Больше. Его боль… Она словно становится твоей болью.

– Сейчас я люблю тебя, – то ли соврал, то ли признался Харр, хотя, собственно говоря, это уже ничего не меняло. Для него не меняло. Но Клея расцвела. Щеки ее засветились румянцем. Глаза заблестели.

– Очень крепкое вино, – растерянно сказала она.

Харр промолчал. Он сидел на кровати и думал о чем-то своем…

 

Глава вторая

Судебное разбирательство деяний Савла Эпплтона началось в понедельник на нейтральной территории недалеко от Центрального городского парка. Здание суда не предназначалось для подобных слушаний ни размерами, ни общепринятой обстановкой, но, тем не менее, вход был открытым и никто не обращал внимания на мелкие нестыковки.

Странный это был процесс. Эпплтон сам надел на себя наручники и занял место ответчика. Он лично написал послания последователям Моргана и разослал их всем, кто мог бы по всем законам осудить его или оправдать…

– У меня было видение, – сказала Блэр за неделю до назначенного дня суда. Она вошла в комнату, где спал Эпплтон, взяла его ремень и связала им себе руки.

– Что ты делаешь? – спросил охранявший Эпплтона Гарри.

– Голос сказал мне: Вот так и свяжут власти владельца этого пояса и отдадут в руки врагов. – Она закрыла глаза и села на стул.

Гарри долго смотрел на нее, обдумывая услышанное.

– Мы должны рассказать об этом Савлу, – решил он.

– Зачем? – спросила Блэр, не открывая глаз.

– Он не должен страдать.

– Никто не должен страдать, Гарри.

Они замолчали. Ночь медленно катилась к закату. Эпплтон проснулся и открыл глаза.

– Что вы здесь делаете? – спросил он Гарри и Блэр.

Они переглянулись и рассказали ему о видении Блэр.

– Я готов не только к тому, что меня свяжут, но и к тому, чтобы умереть во имя нашего дела, – сказал Эпплтон.

– Они всего лишь ревнители закона, – возразила Блэр. – О тебе им говорили, что ты учишь всех, отступиться от их правил и образов жизни.

– Ради этого я и собираюсь устроить этот процесс. Не хочу бежать и строить интриги, уподобляясь им…

* * *

Толпа зевак расступилась, завидев Эпплтона. Какое-то время они лишь тихо перешептывались, но гул нарастал. Неизбежно нарастал, как лавина, как снежный ком, который лишь увеличивается по мере своего продвижения. И вот кто-то уже кричит, обвиняя Эпплтона во всех смертных грехах.

– Не слушай их, – говорит Блэр. – Когда-то мне платили за подобные действия. – Но к одному голосу прибавляется второй, третий… Толпа ревет, сжимая кольцо вокруг Эпплтона и его последователей.

– Немедленно разойдитесь! – громыхает голос из громкоговорителя.

Военные патрули разгоняют толпу дубинками и водяными пушками.

– Кто вы такие? – спрашивает молодой майор Эпплтона и последователей.

– Смерть ему! – кричат самые стойкие из собравшихся.

– Мы всего лишь хотели пройти в здание суда, – говорит майору Блэр.

– Так вы… – Майор смолкает и признается, что они совсем не похожи на злодеев. – По крайней мере на тех, какими нам рисовали вас…

А толпа все ревет и ревет. Даже когда высокие двери закрылись, и началось предварительное слушанье, ее гул еще долго доносился до собравшихся, мешая Эпплтону произносить заготовленную речь. Собравшиеся в зале суда люди то замолкали, то начинали негодовать, заставляя судью снова и снова просить тишины…

* * *

Вечер. Дверь в камеру открывается. Пара молчаливых солдат привязывает Эпплтона к кровати.

– Что может быть лучше хорошей порки? – спрашивает их Рик Энин.

Солдаты смеются. Плеть рассекает воздух.

– Разве это по закону? – спрашивает Эпплтон. – Я пришел сюда, доверившись вашим правилам…

– Правил нет, – говорит Рик, но не спешит поднимать плеть. – Ты ведь был одним из нас. Разве ты не знаешь, как работает эта система?

– Все можно исправить, Рик.

– Мы всего лишь инструменты.

– Нет. Это плеть не может восстать против рук палача, а мы – люди. Разве ты хочешь делать то, что собираешься?

– Это просто служба.

– Так и кому же ты служишь: закону или людям, которые велят тебе нарушать закон?

– Я не думаю об этом.

* * *

Оставив отведенный ему кабинет, Рик вышел на улицу и закурил.

– Что-то не так? – спросил Виктор Диш.

Рик не ответил. Какое-то время они молчали. По низкому ночному небу плыли рваные тучи.

– Странные настали времена, – сказал Рик. – Смутные.

– Ты имеешь в виду людей?

– Я имею в виду: не знаешь, кому служить, а кого бить плетью.

– Это война, – вздохнул Виктор.

– И за что ты воюешь? За свой журнал?

– За то, во что верю. За тех, в кого верю.

– Я верил в Эпплтона. Молился на него. Мечтал стать таким, как он, а сегодня… – Рик сплюнул себе под ноги.

– Не принимай близко к сердцу, – сказал Виктор. – Все это закончится раньше, чем ты думаешь.

– Что ты имеешь в виду?

– Тебе не сказали?

– Нет.

– Таких как Эпплтон нельзя судить. Они, как зараза. Прокаженные. Их нельзя оставлять в нашем обществе, иначе они заразят нас всех. Вирус проникнет в кровь и…

– Вы что хотите его убить? – опешил Рик.

– Либо мы, либо они, агент. – Они снова замолчали. – Знаешь, – сказал Виктор, решив, что в данной ситуации лучше говорить, чем молчать, – у меня есть девушка. Не в Селене. Она живет в маленьком городке и пишет книги о Земле, на которую никогда не сможет попасть. – Он закурил, убедился, что Рик слушает его. – Странные книги. Ни на что не годные. Но я никогда не говорю ей об этом. Не говорю, потому что не хочу потерять ее. Я могу лишь надеяться, что когда-нибудь она сможет понять это сама. И вот тогда я буду рядом. Но до тех пор, мне остается лишь ждать. Ждать и терпеть ее странности. Потому что я люблю ее. Понимаешь?

– Хочешь сказать, я тоже должен ждать и терпеть?

– Да, Рик. Ждать и терпеть. Потому что иногда мы не можем ничего изменить.

* * *

Их было сорок. Сорок мужчин, ведомых в это утро лишь одной целью – убить Эпплтона по дороге в суд. У них было оружие. У них была злость, ненависть и решимость. Никто не направлял их, кроме собственной ярости.

– Дай нам шанс, – попросил один из них судью Дрейка, рассматривавшего дело Эпплтона. – Всего один шанс.

Судья ушел в свой кабинет и долго совещался с помощниками, после чего вышел к просителю и дал свое согласие.

– Готов ли ты молчать об этом разговоре? – спросил судья.

– Как рыба.

– Готов ли ты умереть ради своего молчания?

– Они забрали у меня все, что было.

– Значит готов. – И судья отпустил его, сообщив время и маршрут.

Дрейк вернулся домой, и сон его был крепок и спокоен. Он проснулся в шесть утра. Побрился и позавтракал. Служебный автомобиль отвез его в здание суда. Был вторник, второй день слушаний по делу Эпплтона и людей собралось еще больше чем в понедельник. Их робость сменялась любопытством. Они стояли плотной толпой, заглядывая в окна проезжающих машин, и обсуждали события прошедшего дня. Они напоминали судье несмышленых домашних питомцев, которые вдруг решили понять смысл жизни их заботливых хозяев и теперь сидели на задних лапах и заглядывали в их глаза, ища ответы на свои вопросы.

«Ничего, – подумал судья. – Скоро это все закончится». Он прошел в здание суда через черный ход и занял свое место. Когда наступило назначенное время, Эпплтона все еще не было. Судья ждал. Десять минут. Двадцать… Он успел составить текст трогательных похоронок семьям погибших агентов, сопровождавших Эпплтона по дороге в суд. Успел взволноваться отсутствием новостей и успокоиться. Собравшиеся в зале суда люди начинали недовольно шуметь.

– Прошу тишины! – сказал судья, поднимаясь со своего места. – Прошу… – Он замолчал, увидев вошедшего Рика Энина. Ни крови, ни побоев, лишь немного дорожной пыли, да помятая форма.

– Прошу прощения, судья, – сказал Рик. – Но нам в целях безопасности пришлось изменить маршрут.

И следом за ним в зал суда вошел Савл Эпплтон. Живой и здоровый.

* * *

Речь обвинителей была долгой и богатой на факты.

– Этот человек, – закончил один из них, указывая на Эпплтона, – как минимум смутьян. Он возбуждает мятежи по всему миру и предводительствует некой сектой, которая отвергает правила и общепринятые устои. К тому же, у нас есть сведения, что его люди отравили воду в центральном водохранилище нашего города неизвестным нам вирусом. Уверены, допросив его, суд сам сможет узнать глубину и неоспоримость представленных нами фактов.

– Савл? – судья перевел тяжелый усталый взгляд на бывшего агента. – Савл Эпплтон, встаньте, пожалуйста. Готовы вы защищаться или признаете выдвинутые против вас обвинения?

– Для этого я и здесь. – Эпплтон поднялся на ноги. Спина все еще болела от побоев, но он был готов говорить. Готов пройти этот путь от начала до конца.

* * *

Вечер. Рик сидел в своем кабинете, ожидая, когда за ним придут.

– Почему, Рик? – спросил Виктор Диш. – Почему ты сделал это?

– Помнишь, ты говорил мне про девушку?

– Да.

– Я думаю, ты был прав. – Рик закурил, предложил сигарету Виктору. – Иногда мы не можем ничего изменить. Нам остается лишь ждать и терпеть, оставаясь верными себе и своей вере.

– Эпплтон все равно умрет, агент.

– Но не в мою смену, не на моих глазах.

Они замолчали, и лишь часы на стене, тикали, нарушая тишину и отмеряя неизбежность.

* * *

Обвинители столпились вокруг стола главного судьи Феста.

– Мы должны отправить Эпплтона в Центральный суд Селены, – говорили они, вкрадчиво вглядываясь в глаза судьи. – Его должны судить здесь, а не где-то на окраинах.

– Думаю, это не важно, – сказал Фест.

– Но, ваша честь…

– Я не хочу, чтобы его кровь осталась на моих руках, – Фест смотрел на обвинителей. – Я знаю о неудавшемся покушении. – Обвинители встревожено загудели. – Завтра я сам отправлюсь в здание суда, где слушается дело Эпплтона, и лично возглавлю процесс. Пусть некоторые из ваших предводителей пойдут со мной и пусть они обвиняют этого человека, если есть за ним вина.

– Мы найдем его проступки, – пообещали обвинители.

– Только не те, которые он совершил, работая на нас, – предупредил Фест. – Иначе, судить вместе с ним придется всех нас.

* * *

Среда. Третий день слушаний по делу Савла Эпплтона.

Фест занял судейское место и велел привести ответчика. Обвинители, с синими мешками под глазами от бессонных ночей, выступали один за другим, выдвигая бесчисленное количество обвинений. Предательство, мятежи, заговоры, не выполнение служебных обязанностей и даже не выплаченные налоги с тех сумм, которые люди, продавая свое имущество, приносили Эпплтону.

– Я не сделал ничего плохого против закона, – сказал Эпплтон, поднимаясь на ноги.

Фест жестом попросил у зала тишины. Они проигрывали. Они все проигрывали в этом безумном слушание. Оставалось лишь одно. Действительно, только одно…

– Хочешь ли ты пойти в Центральный суд Селены или хочешь, чтобы я судил тебя здесь, по этим обвинениям? – спросил Фест Эпплтона.

«Это война, – говорил себе судья. – Настоящая война. А на войне все средства хороши. Абсолютно все». Он посмотрел на обвинителей долгим взглядом. Он не станет собственноручно выносить Эпплтону смертный приговор, отдавая приказ, перевести его в Центральный суд Селены, зная, что по дороге подсудимый будет убит. Он даст ему право выбора, позволит самому решать свою судьбу.

– Я стою сейчас перед судом, где меня и должны судить, – сказал Эпплтон, и обвинители разочаровано выдохнули. – Я не сделал ничего дурного, и вы это знаете. Если я не прав и совершил проступок, заслуживающий смерти, я не пытаюсь избежать ее. Но если в словах обвинителей нет правды, то никто не может выдать меня им. Я требую суда нашего верховного правителя…

Эпплтон помолчал и смущенно спросил:

– Кто там сейчас стоит у власти?

* * *

– Эпплтон был твоим начальником? – спросил судья Фест.

– Был, – признался Харр. – Не так давно был, но… Столько всего произошло за последнее время…

– Да, – выдохнул Фест. – Вам удалось узнать, каким образом вирус попал в кровь Клеи Райт?

Харр отрицательно покачал головой.

– Мы держим ее в отдельной камере, но она говорит только… – он прервался. – Она говорит, что прощает того, кто это сделал.

Фест тяжело вздохнул.

– Из нее мог получиться хороший правитель.

– Да, – согласился Харр.

– Ты уже принес присягу? – спросил Фест.

– Два дня назад.

– Значит, ты уже можешь возглавить процесс над Эпплтоном?

– Странно, что он все еще жив.

– Обвинители просили меня выдать его им, но я сказал, что у нас не принято выдавать обвиняемого, прежде чем он встретиться лицом к лицу с обвинителями и получит право защищаться. И неважно насколько смутные у нас сейчас времена. Закон всегда должен оставаться законом…

– Да, – согласился Харр, вспоминая Клею Райт. – И что обвинители?

– Они не доказали ни одного из преступлений, о которых я ожидал услышать. Напротив, они вели с ним какие-то непонятные споры, в которых не было совершенно никакого смысла с точки зрения закона. Признаюсь честно, я не знаю, как вести это дело.

– Поэтому ты предложил Эпплтону рассмотреть его дело в Центральном суде Селены?

– Да. Но он потребовал, чтобы его оставили там, где начался процесс, до тех пор, пока ты не встретишься с ним.

– Я встречусь, – пообещал Харр. – Завтра. Но прежде, ты кое-что должен сделать для меня.

– Все, что в моих силах…

– Оставь красноречие, – прервал его Харр. – Я не могу лично отдать распоряжение о том, чтобы освободить Клею Райт из-под стражи, но вот тебе это под силу.

– Хочешь, чтобы я…

– Нет. Просто отпусти ее и все. Пусть идет, куда хочет.

– Но… – Фест с сомнением смотрел на Харра.

– Мы не тираны, судья, – сказал Харр, глядя куда-то в пустоту. – И пусть все знают об этом.

Фест долго молчал, обдумывая услышанное, затем осторожно кивнул.

– Кажется, я понимаю твой план, – сказал он.

– Нет никакого плана, – возразил Харр. – Просто отпусти ее и все.

* * *

Четверг. Четвертый день слушаний по делу Савла Эпплтона.

Здание суда украсилось флагами и какой-то незримой пышностью с появлением Харра и высокопоставленных лиц первого десятка, которые посчитали своим долгом последовать за правителем.

– Можешь говорить, – сказал Харр Эпплтону, и все присутствующие смолкли, даже обвинители и те перестали листать бесчисленные страницы своих толстых папок.

– Спасибо, – сказал Эпплтон, поднимаясь со скамьи.

Его речь началась с рассказа о молодости и жизни до нынешнего дня суда.

– Я всегда служил закону верой и правдой, – говорил Эпплтон, рассказывая о том, как преследовал и бросал в тюрьмы тех, кем сегодня был он сам. – Я наказывал их, не жалея ни сил ни времени, стараясь вынудить отказаться от их веры, и столь велика была моя ярость против них, что я отправлял своих агентов во все города, чтобы отыскали они и искоренили всех этих людей. – Эпплтон подробно рассказал о том дне, когда Гарри и Блэр пришли к нему, изменив его жизнь. – И вот я стою перед судом за надежду, которую дает нам то, что вы называете вирусом. Надежду на покой и благополучие, на мир и процветание. Надежду, которую можно увидеть в глазах каждой матери, которая смотрит на своего новорожденного ребенка. Считаете, что она думает о власти и карьере, о деньгах и богатстве? Нет. Она думает о своем ребенке и надеется, что у него будет самое светлое будущее, и ни за какие деньги и блага вы не сможете забрать у нее эту надежду. Вот о чем я говорю людям – о надежде. Она открывает им глаза и обращает их от тьмы к свету, от материального к духовному, от власти денег и разврата к чистому и непорочному, чтобы смогли они получить отпущение грехов своих и место среди тех, кто предался свету, благодаря вере в этот путь…

– Ты сумасшедший! – воскликнул Фест, хотя Эпплтон все еще продолжал говорить. – Большая ученость свела тебя с ума!

– То, что я говорю, правдиво и разумно, – возразил Эпплтон. – Харр хорошо знает дела подобного рода, и я могу свободно говорить с ним. И я уверен, что ни одно слово не ускользнуло от его внимания, ибо все это происходило на виду у всех. Харр! Веришь ли ты моим словам? Знаю, что веришь, – Эпплтон замолчал, и какая-то странная тишина повисла в зале суда.

– Думаешь, – сказал Харр, – меня так легко убедить стать одним из вас?

– Не важно, легко это или трудно, – ответил Эпплтон. – Но я молю Бога, чтобы не только ты, но все, кто меня слушает сегодня, стали такими как я… Каким я был, пока на меня не надели цепи.

И снова тишина и молчание.

* * *

Ночь. Долгая бессонная ночь. Харр, Фест, судьи и многие другие высокопоставленные лица.

– Эпплтон не сделал ничего, заслуживающего смерти или наказания, – слышит Харр чей-то голос.

– Он всего лишь безумец, – еще один голос.

– Или мудрец.

– Но кандалы нужно снять.

– Да, пожалуй…

Молодой майор стучит в дверь, подходит к Фесту и что-то шепчет ему на ухо.

– Патруль обнаружил тело Клеи Райт, – говорит судья Харру, так, чтобы никто, кроме них не слышал этих слов.

Харр молчит.

– Судя по всему, – продолжает Фест, – ее забили до смерти в части города, контролируемой людьми Эпплтона. Безумцы!

– Кого забили до смерти? – спрашивает судья, сидящий рядом с Фестом.

Фест смотрит на Харра, и Харр говорит:

– Клею Райт.

Новость разносится среди присутствующих. Сначала шепотом, затем гулом и какими-то ненужными возмущениями.

– Это всегда будет с нами, – тихо говорит Харр.

– Я не причастен к этому, – шепчет Фест.

– Ты читал Послание Иакова? – спрашивает отрешенно Харр.

– Нет, – говорит Фест.

Харр смотрит на него стеклянными глазами и говорит:

Иаков писал: говори и поступай, как человек, который будет судим по закону, дающему свободу. Ибо суд Божий будет безжалостен к тому, кто не знал милосердия.

– Ты говоришь про Клею Райт? – спрашивает Фест.

– Я говорю про всех нас, – говорит Харр. – Про всех нас…

* * *

Какой прок, если кто-то скажет, что верует, но не совершает добрых дел? Такая вера ведь не спасет его, не так ли?

Если брат или сестра нуждается в одежде или пище, и кто-то из вас скажет ему или ей: «Ступай с миром. Живи в тепле и сытости!», но не дадите ему или ей, того в чем они нуждаются, то какой же прок от этого?

Точно так же, если вера не сопровождается достойными делами, то сама по себе она мертва.

Но кто-то может сказать: «У тебя вера, а у меня дела! Покажи мне твою веру. Она ни в чем не проявляется! Я же покажу тебе мою веру, которая видна в моих делах!»

Ты веришь в то, что Бог – един? Прекрасно! Даже бесы верят в это и содрогаются.

Соборное послание Иакова 2:14 – 2:19

 

Глава третья

Старый, проржавевший до основания автобус, съехал на обочину и остановился. Торможение было экстренным, и вещи пассажиров полетели с верхних полок на головы своих владельцев.

– Что за… – выругалась сидевшая рядом с Баррисом женщина, сонно оглядываясь по сторонам. За окном, купаясь в ночной мгле, простиралась гористая местность.

Голос водителя успокаивал взволнованных пассажиров, уверяя, что ничего страшного не случилось.

– Это всего лишь колесо! Сейчас поменяем и поедем дальше.

– Вот так всегда! – сказала Баррису женщина. – Сначала говорят, что ничего не случилось, а потом тупо молчат и разводят руками. – Она поднялась на ноги, достала пачку сигарет и вышла на улицу.

Вернулся водитель и, обратившись к мужской половине, попросил помочь ему демонтировать колесо.

– Это надолго! – сказал кто-то из пассажиров.

Люди поднимались с кресел и складывали упавшие с полок вещи на прежнее место.

– О, Боже, мой чайный сервис! – звенел женский голос.

– Мои фотоаппараты! – возмущался мужской.

– Разойдитесь! Разойдитесь все! – кричал прыщавый подросток, заглядывая под кресла. – Вы не могли бы поднять ноги? У кого-нибудь есть фонарик?

– Какого черта ты тут ползаешь? – прогремел седеющий крупный мужчина, когда прыщавый подросток заглянул под кресло, на котором сидела его жена. Он поднял подростка за шиворот и встряхнул за плечи. – Ты что, извращенец? – Большой кулак сжался возле сального, вздернутого носа. Глаза подростка под толстыми линзами очков суетливо бегали из стороны в сторону.

– Змея, – тихо простонал подросток.

– Что?

– Я вез в банке змею.

– Змею? – Мужчина выругался, и, схватив жену за руку, потащил ее к выходу.

Набившиеся в автобус люди тревожно загудели.

– Что за змея? – спросил кто-то подростка.

Какая-то женщина завизжала, увидев закругленную голову, поднимавшуюся над коленями Барриса. Тонкое тело с желтыми продольными полосами обвивало его ноги.

– Пожалуйста, не двигайтесь! – начал было подросток. – Она еще очень молодая и…

Маленькие зубы впились в руку Барриса. Несколько женщин взвизгнули и упали в обморок. Схватив змею, Баррис выбросил ее в окно. Пассажиры столпились вокруг него, перешептываясь и давая советы. Вернулся водитель.

– Можно ехать, – сообщил он, увидел собравшихся вокруг Барриса людей и спросил, что происходит.

– Все в порядке, – заверил его Баррис. – Все в полном порядке…

До Иера оставалось сорок километров.

* * *

В дверь постучали – осторожно, застенчиво.

– Пойду, открою, – сказала Марша.

На пороге стоял Даун, и глаза его блестели от слез.

– Я искупил свою вину, – сказал он, вставая на колени.

«Обними его, – услышала Марша голос в своей голове. – Обними, потому что ему нужно прощение. Нам всем нужно прощение».

Ангер вышел к ним и сказал, что лучше войти в дом.

– Там тепло и тихо, – сказал он, поднимая Дауна с колен.

– Почему меня хотят убить? – спросил Даун.

– Никто не хочет тебя убить.

Даун рассказал о Лео.

– Он просто напуган, – сказал Ангер. – Я тоже был напуган, когда впервые почувствовал, что со мной что-то происходит. Но все это прошло.

– Мне страшно, – сказал Даун.

– Я горжусь тобой, – сказал Ангер.

Марша заварила чай и поставила на стол мед.

– Тебе нужно согреться, – сказала она Дауну. – Нам всем нужно согреться. – Она прижала руки к своему животу, чувствуя, как ребенок шевелится внутри.

* * *

Взгляни на мир глазами Барриса.

Автобус останавливается, и ты говоришь, что тебе пора выходить.

– Кто ты: пророк или демон? – спрашивает водитель.

Ты оборачиваешься и видишь тот же вопрос в глазах пассажиров. Скажи им, что тревоги скоро закончатся.

– Я бы хотела пойти с тобой, – говорит женщина, с которой ты ехал из Ияха.

– Мы все хотели бы пойти с тобой, – говорят пассажиры.

– Скоро мы все будем вместе, – обещаешь им ты. – Скоро мы все станем одним целым.

Выходишь из автобуса, а люди расходятся по домам, и ты чувствуешь, как последователей становится еще больше. Их дети, мужья, жены, родственники…

* * *

Голос звучит в голове, мешая мыслить. Лео вглядывается в окна, видит, как Ангер, Марша и Даун сидят за столом. Руки замерзли так сильно, что он почти не чувствует пальцев. Они стали чужими, как и все тело.

«Зачем ты делаешь это?» – спрашивает голос в его голове. «Зачем?» – спрашивает себя Лео. От страха остались лишь ошметки. Любовница сказала, что он не должен сопротивляться этому. Сказала, что это лучшее из того, что случалось с ней в жизни.

– Нет! – шепчет Лео, и стекло, к которому он прижимается, запотевает от дыхания.

Рядом кто-то тихо поскуливает. Он опускает голову – Бестия трется о его ноги.

– Пошла прочь! – говорит Лео.

В голове уже ничего нет. Собственное имя и то какое-то далекое и ненужное. «Дойти до конца, – говорит себе Лео. – Дойти до конца… А что в конце?» Он не знает. Он уже ничего не знает. Есть лишь лицо за окном. Даун. Он сидит за столом и пьет горячий чай. Лео сжимает руки. Борется с немотой. Перед глазами женщина со стеклянным глазом, которую искалечил Даун. Ярость придает сил. Еще совсем немного. Еще совсем чуть-чуть…

* * *

Брат возвращается в шесть, садится за стол и молчит.

– Что-то случилось? – спрашивает Кэт.

– Автобус сломался, – говорит он.

– Для тебя это так важно? – спрашивает она.

– Нет, – говорит он. – Важно то, что я вижу здесь.

– А что ты видишь здесь?

– Женщину, которая спит с тем, кому нет места в нашем городе.

– Кто тебе сказал?

– Голос, – говорит брат. – Он знает все и видит все.

Кэт хмурится и думает, что слова брата это какая-то странная гипербола, карикатура, шарж, вычитка из каких-нибудь легенд или чего-то в этом роде.

– Что плохого в том, что мне нравится этот мужчина? – спрашивает она.

– Кевин, – называет брат имя любовника сестры.

– Вы что знакомы? – удивляется Кэт.

– Он не такой, как мы.

Кэт молчит и подозрительно вглядывается брату в глаза. «Она не верит тебе, – слышит он голос в своей голове. – Она не хочет верить тебе».

– Ты должна измениться, – говорит брат.

– Я, пожалуй, пойду, – говорит Кэт.

– Ты не знаешь, от чего отказываешься, – тихо, без эмоций, говорит брат, но она уже не слышит его.

* * *

Джинджер берет на руки Майкла и целует в щеку.

– Хочешь посмотреть его комнату? – спрашивает она Хэйли.

Делл смотрит на дочь и пожимает плечами.

– Решай сама.

– Тогда я пойду, – говорит Хэйли.

Она одевается и выходит на улицу. Делл стоит у окна, наблюдая, как Джинджер усаживает Майкла в детское кресло, закрепленное на заднем сиденье машины Говарда. Все вроде хорошо, да что-то не так. Что-то не правильно.

Делл набирает номер старого друга.

– Алло? Виктор? – спрашивает она. – До тебя последнее время сложно дозвониться.

– Что-то случилось? – доносится сквозь треск помех голос друга.

– Не знаю, – признается Делл. – Кевина заботит отсутствие новостей, а я…

– Ты должна приехать ко мне, Делл.

– Что?

– В городе беспорядки. По всей стране беспорядки. Я не смогу тебя защитить, если ты будешь далеко от меня.

Делл молчит. Вспоминает Говарда и Джинджер.

– Ты все еще там? – спрашивает Виктор.

– Да.

– И ты приедешь?

– Я не могу. По крайней мере не сейчас.

– Люди меняются, Делл.

– Что?

Виктор рассказывает о вирусе. Рассказывает о судебном процессе над Эпплтоном.

– Мне нужно позвонить Кевину, – говорит Делл.

– Зачем тебе Кевин?

Затем, что он сейчас рядом. Затем, что он мой друг.

– У него нет друзей, Делл, – говорит Виктор. – Его заботят лишь его никчемные книжки.

– Обычно ты говорил мне другое.

– Сейчас не время для лести, Делл.

– Для лести? – Она машинально начинает искать сигареты. – Что ты хочешь этим сказать?

– Я говорю, что хочу видеть тебя рядом с собой, заботиться о тебе…

– Знаешь, Виктор. – Делл пытается прикурить. Зажигалка чиркает, чиркает, чиркает… – Говорят… – Она затягивается, выпускает дым. – Говорят, что истинное лицо как нельзя лучше раскрывается в экстренных ситуациях.

– Все это неважно, Делл…

Он еще что-то говорит, но она уже не слушает. Садится на стул и курит, стряхивая пепел на пол. И мыслей нет. И делать совсем ничего не охота…

* * *

Баррис подходит к дому Марши Иен. Дверь открыта. Сквозняк выгоняет тепло. «Я опоздал», – думает Баррис. «Ты пришел во время», – говорит ему голос. Даун лежит на полу. Изо рта течет яркая до неестественности кровь. Марша зажимает рану на его груди. Ангер стоит напротив Лео и смотрит на нож в его руках.

– Все кончено, – бормочет Лео. – Все кончено.

Голос его смолкает и на смену приходит новый, более четкий и уверенный. Голос, который берет начало в его голове, но не принадлежит ему:

– Все кончено.

– Теперь ты с нами, – говорит Баррис, положив на плечо Лео руку.

Нож падает на пол.

– С вами, – повторяет Лео.

«С вами», – повторяет голос внутри его головы.

– Он не должен умирать! – говорит Марша, склоняясь над телом Дауна. – Он всего лишь хотел искупить свои грехи.

– Он не умрет», – обещает Баррис, и говорит Ангеру, что они должны отнести Дауна обратно к озеру. – Там есть начало, – говорит Баррис. – Там есть конец.

Ангер смотрит на кровь, растекающуюся по полу, и шепчет что-то бессвязное одними губами.

– Я помогу вам, – говорит Лео.

«Я помогу вам», – говорит голос в его голове, и он уже не может сопротивляться ему.

Бестия стоит на пороге и тихо воет.

* * *

Охранники вошли в кабинет Говарда Смита и расселись по местам. Никто ничего не говорил. Им не нужны были слова. Голос звучал у них в голове. «Мы должны охранять это место». «Да». «Мы должны беречь его от иноверцев». «Да». «Мы отдадим свои жизни за это место». «Да»…

* * *

– Я не знала, куда мне пойти, – сказала Кэт, когда Кевин открыл дверь. – Я, наверное, схожу с ума. Не знаю, что это: шизофрения или что-то другое, но… Черт! Мне кажется, что весь город сошел с ума! Люди изменились. Сначала мой брат, потом подруга… – она замолчала и подозрительно посмотрела на своего любовника. – Пожалуйста, скажи мне, что ты все еще нормальный!

* * *

– Никому не верь, Делл, – закончил Кевин телефонный разговор, пообещав приехать в ближайшее время.

Делл положила телефонную трубку, закурила и попыталась успокоиться. В дверь постучали.

– Кто там?

– Это я! – прокричала Хэйли.

Делл вышла в прихожую. Дочь и Джинджер стояли на пороге, словно не решаясь войти в дом.

– Почему вы… – Делл замолчала. Голова пошла кругом. Хэйли и Джинджер улыбались ей, но в их черных глазах ничего не было. Совсем ничего. Лишь темнота. Вселенская темнота.

– Мы все уже давно ждем тебя, – сказала матери Хэйли.

Делл выглянула в окно. Вечерние сумерки начинали сгущаться, но, несмотря на это, она могла различить практически всех своих соседей. Увидев ее, они дружно помахали руками. На их лицах светились улыбки, а в глазах горела ночь.

– Не бойся, – услышала Делл голос дочери. – Когда это случится с тобой, ты поймешь, что это лучшее из того, что может быть. И мы снова будем семьей. Ты, я и Филипп.

– Говард, – тупо поправила Делл.

– Филипп, – настойчиво повторила Хэйли. – Ты выйдешь за него замуж и родишь мне братика или сестренку, а лучше сразу двух. – Хэйли беззаботно хихикнула. – И мы всегда будем вместе! Всегда-всегда! Все-все!

Компьютер в гостиной пиликнул, оповещая о новом сообщении.

– Мне нужно ответить, – сказала Делл, отказываясь верить в происходящее.

Она прошла в комнату, села за стол и напечатала:

«Привет, Джим».

«Тебя давно не было», – тут же пришло сообщение.

«Дела», – выбила Делл, затягиваясь сигаретой.

«У тебя там все в порядке?»

Делл обернулась. Посмотрела на дочь и напечатала:

«Да, Джим. Все хорошо».

* * *

Баррис, Ангер и Лео спускались на лифте на дно «Дедала». Бездыханное тело Дауна лежало у их ног. Когда лифт остановился, они подняли его на руки и отнесли к черному озеру. Монолитная гладь поглотила холодную плоть. «Мы должны открыть купол», – услышали голос в своих головах, собравшиеся в кабинете Говарда охранники. Вместе с начальником они запустили старый, но надежный механизм. Озеро внизу задрожало, сотни, тысячи поднявшихся с его поверхности пузырей стали подниматься в небо. Когда все закончилось, на дне озера не было ничего, кроме Дауна. Глаза его были открыты. Он тяжело дышал, глядя в далекое черное небо высоко-высоко верху.

– Будет дождь, – тихо сказал он. – Дождь, который очистит эту планету, потушит пламя и принесет покой. Чистый, непорочный дождь…

* * *

– Они не прилетят, – сообщил Харр собравшимся судьям, закончив связь с Землей.

– Как это? – опешил Фест.

– Не знаю. Назвали тысячу причин и обоснований, сказали, что это для них не выгодно с экономической стороны и прервали связь.

– Ну, в принципе, их можно понять, – смущенно сказал Фест, и судьи, соглашаясь с ним, закивали…

А прямо за дверью, в зале суда, Эпплтон провозглашал:

– Мы вели жизнь, полную роскоши, и ублажали себя. Мы раскормили себя настолько, что стали подобны животным, готовым к закланию. Мы были безжалостны к невинным. Они не сопротивлялись нам, мы же их убили…

– Это же послание Иакова, – сказал Харр.

– Кого? – опешил Фест.

– Не важно, – Харр поднялся и вышел в зал суда.

– Скорбите и рыдайте, ибо на вас надвигаются несчастья! – не унимался Эпплтон. – Ваше богатство сгинет, одежды ваши изъест моль. Ваше золото и серебро заржавеет! Ржавчина эта будет свидетельством против вас, и пожрет плоть вашу, подобно огню… – Он все еще продолжал говорить, когда в окна ударил дождь. Дождь посреди зимы.

– Что это? – спрашивали люди, выходя на улицы. – Что это значит?

А дождь все лил и лил с неба. И вместе с его шумом миллионы людей начинали слышать голос. Тот самый голос, который говорил с ними устами Эпплтона и всех его последователей.

* * *

– Уверен, что все еще хочешь забрать свою подругу? – спросила Кэт, останавливая машину возле дома Деллавейн Смит.

Десятки людей стояли на улице, не обращая внимания на дождь. Кевин почти не знал их. Почти… Он отыскал взглядом среди собравшихся Джинджер, Хэйли и Делл. Они стояли на крыльце дома, запрокинув головы, подставив лица крупным каплям дождя, летящим с неба.

– Их глаза! – воскликнула Кэт. – Что, черт возьми, с их глазами?

– Понятия не имею, – сказал Кевин.

Они выехали за город и направились на восток. Там, в горах, среди снежных вершин и вечных ледников у Кевина был небольшой дом. Дом, в котором жил только он и его муза, как иногда шутила в разговорах Делл.

– Уверен, что они не станут нас там искать? – спросила Кэт.

– Какое им дело до тех, кто не хочет быть, как они? Мы же не претендуем на их мир. Мы просто запремся в домике и выпьем все вино, что я собрал в погребах. – Он улыбнулся. – А собрал я очень много!

– А как же твои книги?

– Думаешь, теперь их кто-то будет здесь читать?

– Думаю, нет.

Они остановились у дороги и занялись любовью. Мимо проехала колонна грузовиков и легковых автомобилей, навьюченных пожитками.

– Похоже, не только мы с тобой бежим отсюда, – сказал Кевин, глядя в след удаляющейся колонне. Кэт повернула его к себе лицом и поцеловала в губы.