Среди многих ломбардцев, одаренных изящной способностью к рисунку и некоей живостью духа в выдумках, а также особой манерой создавать в живописи прекраснейшие пейзажи, никому не уступает, вернее, всех других превосходит Франческо Маццуоли из Пармы, щедро одаренный небом всеми свойствами, необходимыми для превосходного живописца: ибо, помимо того, что говорилось и о многих других, он придавал своим фигурам некую прелесть, сладость и нежность совсем особенные и только ему свойственные. По тому, как он писал головы, равным образом видно, что он учитывал все необходимое настолько, что его манере подражали и ее придерживались бесчисленные живописцы за то, что он осветил свое искусство таким приятным изяществом, что творения его будут всегда цениться, а сам он будет почитаться всеми изучающими рисунок. О, если бы только Господь пожелал, чтобы он продолжал заниматься живописью, а не увлекался мечтой заморозить ртуть, ради приобретения богатств, больших, чем какими наделили его природа и небо! Ведь в таком случае он стал бы в живописи поистине единственным и несравненным. Он же в поисках того, чего найти никогда не мог, потерял время, опозорил свое искусство и погубил жизнь свою и славу.

Родился Франческо в Парме в 1504 году и, так как отца он лишился малолетним ребенком, он остался на попечении двух своих дядей, братьев отца. Оба они были живописцами и воспитали его с величайшей любовью, преподав ему все похвальные обычаи, какие надлежит иметь христианину и человеку приличному.

И как только он подрос и взялся за перо, чтобы учиться писать, как, понуждаемый природой, предназначившей его от рождения рисунку, начал в этой области творить чудесные вещи. Это заметил учитель, обучавший его писать, и, видя, как со временем может возвыситься дух мальчика, убедил его дядьев учить его рисовать и писать красками. И хотя они были уже стариками и живописцами не весьма знаменитыми, они тем не менее понимали толк в произведениях искусства и, сознавая, что Бог и природа были уже первыми учителями молодого человека, они, дабы он приобрел хорошую манеру, не преминули весьма исправно обучать его рисованию под руководством превосходных мастеров. Считая, что он, можно сказать, родился с кистями в руках, они в дальнейшем, с одной стороны, его поощряли, но опасаясь, как бы чрезмерное учение не испортило ему здоровье, они иной раз его и сдерживали.

В конце концов, дожив до шестнадцатилетнего возраста и совершив чудеса в рисовании, он по собственному желанию написал образ св. Иоанна, крестящего Христа, в такой манере, что и теперь всякий, кто его видит, поражается тем, что подобная вещь была так хорошо выполнена мальчиком. Образ этот был поставлен в пермской Нунциате, обители братьев-цокколантов. Однако, не удовлетворившись этим, Франческо пожелал испытать себя в работе фреской и в Сан Джованни Эванджелиста, обители черных монахов св. Бенедикта, в одной из капелл он написал до семи фресок, так как и эта работа ему удавалась.

В это время, однако, папа Лев X послал синьора Просперо Колонна в поход на Парму, и дяди Франческо, опасаясь, что он будет терять время или собьется с истинного пути, отправили его вместе с его двоюродным братом Джироламо Маццуоли, тоже молодым живописцем, в Виадану, поместье герцога мантуанского, где они провели все время этой войны, и Франческо написал там два образа темперой: один из них, со св. Франциском, обретающим стигматы, и св. Кларой, был поставлен в церкви братьев-цокколантов, другой же – многофигурный, – с обручением св. Екатерины, был помещен в Сан Пьеро. И никто не верит, что написал это не старый мастер, а начинающий юноша.

Когда война кончилась и Франческо воротился с двоюродным братом в Парму, он первым делом закончил несколько картин, которые он из-за отъезда оставил незавершенными и которые находятся у разных лиц, а затем написал на дереве маслом Богоматерь с младенцем на руках со св. Иеронимом с одной стороны и блаженным Бернардином из Фельтро – с другой, а рядом в лице одного из названных он изобразил заказчика образа так отменно, что не хватает ему только дыхания. И все работы эти он выполнил, когда ему не было еще и девятнадцати лет. После этого, когда начал он зарабатывать порядочно, когда он услышал, как восхваляли творения добрых мастеров и в особенности Рафаэля и Микеланджело, его охватило желание увидеть Рим, и он высказал это желание и свои намерения своим престарелым дядям, которые остались этим довольны, так как признали подобное желание похвальным, но посоветовали ему взять с собой кое-что из своих работ, которые могли бы ему открыть доступ к тамошним синьорам и художникам его профессии. Совет этот Франческо понравился, и он написал три картины – две малые и одну довольно большую, на которой изобразил Богоматерь с младенцем на руках, которая благосклонно принимает от ангела некие плоды, а также старца с волосатыми руками, и было выполнено это искусно и толково, с прекрасным колоритом.

Помимо этого, дабы углубиться в тонкости искусства, начал он однажды писать самого себя, глядясь в зеркало, состоящее из двух полушарий, какие бывают у цирюльников. Занимаясь этим, он обратил внимание на несообразности, которые образуются из-за круглости зеркала на закруглениях: как изгибаются балки потолка, как странно сокращаются двери и целые здания, и захотелось по собственной причуде ему все это воспроизвести. И потому, заказав точеный деревянный шар и расколов его пополам, он на одном из полушарий, равном по величине зеркалу, с большим искусством начал воспроизводить все, что видел в зеркале, и в особенности самого себя так близко к натуре, что и оценить это и поверить этому было бы невозможно, а так как все предметы, приближающиеся к зеркалу, увеличиваются, а удаляющиеся уменьшаются, он изобразил рисующую руку несколько более крупной, как видно в зеркале, и настолько хорошо, что она казалась совсем настоящей. А так как Франческо был очень красив и лицо его, и наружность были очень изящными, скорее ангельскими, чем человеческими, то и изображение его в этом шаре казалось божественным, и так счастливо удалась ему вся эта работа, что написанное не отличалось от действительного, так как блеск стекла, все подробности отражений, свет и тени были столь подлинными и верными, что большего от человеческих способностей ожидать было невозможно.

Закончив эти работы, признанные редкостными не только его стариками, но изумительными и чудесными многими другими, знавшими толк в искусстве, он уложил картины и портрет и в сопровождении одного из дядей отправился в Рим. Там увидел картины датарий, оценил их по достоинству, и юноша с дядей тотчас же были представлены папе Клименту, который, увидев работы и столь юного Франческо, был поражен, а вслед за ним и весь двор. И его святейшество тут же, оказав ему много милостей, заявил, что желает передать Франческо роспись Папской залы, все своды которой в свое время отделал лепниной и живописью Джованни из Удине.

И вот, после того как Франческо поднес картины папе и получил от него не только обещания, но и всякие милости и подарки, он, побуждаемый славой и похвалами, которые он слышал, и пользой, на которую он мог возлагать надежды при подобном первосвященнике, написал прекраснейшую картину Обрезания, признанную папой вещью весьма редкостной по выдумке из-за необычайного тройного освещения этой картины, ибо первые фигуры были освещены сиянием лика Христова, на вторые падал свет от фигур, приносивших жертвенные дары и поднимавшихся по лестницам с зажженными факелами в руках, а задних обнаруживала и освещала заря, раскрывавшая прекрасный пейзаж с многочисленными постройками. Законченную картину он поднес папе, поступившему с ней не так, как с другими, ибо картину с Богоматерью он подарил кардиналу Ипполито Медичи, своему племяннику, а портрет в зеркале мессеру Пьетро Аретино, поэту, находившемуся у него на службе. Обрезание же он оставил у себя, а со временем, как говорят, оно перешло к императору. Но портрет с зеркалом я помню: в юные годы я видел его в Ареццо, в доме названного мессера Пьетро Аретино, где его показывали проезжающим через город иностранцам как редкостную вещь; позднее он попал, а как, не знаю, в руки вичентинца Валерио, резчика по хрусталю, ныне же он находится у венецианского скульптора Алессандро Витториа, ученика Якопо Сансовино.

Возвратимся, однако, к Франческо: обучаясь в Риме, он пожелал увидеть все находившиеся в этом городе древние и новые произведения как скульптуры, так и живописи. Но особенно преклонялся он перед творениями Микеланджело Буонарроти и Рафаэля Урбинского, и, как потом говорили, дух Рафаэля вселился в тело Франческо, так как видели, что юноша этот был столь же редкостным в искусстве и благородным и приятным в обращении, каким был Рафаэль, а главное, потому, что стало известно, насколько он старался во всем ему подражать, и больше всего в живописи. Старания эти были не напрасны, ибо многочисленные мелкие картины, написанные им в Риме, большая часть которых попала затем в руки кардинала Ипполито Медичи, были поистине чудесны; таким же было и тондо с прекраснейшим Благовещением, написанное им для мессера Аньоло Чезис, находящееся ныне в его доме и почитающееся редкостной вещью. Равным образом написал он картину с Мадонной, Христом, несколькими ангелочками и св. Иосифом, исключительно прекрасную по выражению лиц, по колориту и по изяществу и тщательности, с каким они явно написаны; произведение это раньше было у Луиджи Гадди, теперь же должно быть у его наследников.

Прослышав о его славе, синьор Лоренцо Чибо, начальник папской гвардии и человек очень красивый, заказал свой портрет Франческо, который, можно сказать, не написал его, а воссоздал его во плоти и живым. После этого Франческо, получив заказ от Мадонны Марии Буффалини из Читта ди Кастелло на образ, предназначавшийся для одной из капелл, той, что возле дверей в Сан Сальваторе дель Лауро, он изобразил на нем читающую Богоматерь в воздухе с младенцем у ног; внизу же в необычайной и прекрасной позе стоит на одном колене св. Иоанн и, повернувшись всем телом, указывает на младенца Христа, а на земле в сокращении изображен спящий кающийся св. Иероним.

Однако завершить эту работу ему помешали разгром и ограбление Рима в 1327 году, что стало причиной не только тому, что на некоторое время искусства были заброшены, но также и тому, что у многих художников отнята была жизнь, и чуть не лишился ее и Франческо, ибо, когда начался разгром, он так был поглощен работой, что, когда солдаты ломились в дома и несколько немцев было уже в его доме, он, не смотря на производимый ими шум, не отрывался от работы. Когда же они ворвались и увидели, как он работает, они были так поражены его творением, что повели себя как люди благородные, какими им и полагалось быть, и оставили его в покое. Итак, в то время как нечестивейшей жестокостью этих варварских народов разрушался и несчастный город, и творения светские наравне со священными, без почтения ни к Богу, ни к людям, те же самые немцы его охраняли и весьма уважали и защищали от всякой обиды. Одной докукой для него было тогда лишь то, что один из них оказался большим любителем живописных произведений, и пришлось делать ему бесконечное количество рисунков пером и акварелью, которыми он как бы расплачивался. Когда же солдаты сменились, Франческо чуть было не угодил в беду, а именно, когда он пришел разыскивать каких-то там друзей, его забрали другие солдаты и ему пришлось уплатить выкуп теми немногими скудо, которые при нем были. Дядя был огорчен и этим, а также и тем, что такая беда лишила Франческо надежды приобрести знания, славу и состояние, и потому решил, видя, что Рим почти что совсем разрушен, а папа взят в плен испанцами, увезти его обратно в Парму. И вот, отослав его на родину, сам он остался на несколько дней в Риме и передал образ, написанный для Марии Буффалини, монахам делла Паче, где он находился много лет в монашеской трапезной, а затем мессером Джулио Буффалини перенесен в их церковь в Читта ди Кастелло.

А Франческо приехал в Болонью и в общении с многочисленными друзьями прожил в этом городе несколько месяцев, и главным образом в доме близкого своего приятеля, одного пармского седельника, так как помещение это ему понравилось. В это же время он передал для гравировки несколько рисунков светотенью и, между прочим, Усекновение глав св. Петра и св. Павла, а также Диогена крупных размеров. Он подготовил и много других для гравировки на меди и печати, имея для этого дела при себе некоего мастера Антонио из Тренто, но осуществления подобные замыслы тогда не получили, ибо ему пришлось приступить к работе над многими картинами и другими заказами для болонских дворян, и его первой живописной работой, какую он показал в Болонье, был очень крупный св. Рох для капеллы де Монсиньори в Сан Петронио. Он придал ему прекраснейшее выражение лица и написал его прекраснейшим во всех подробностях, изобразив его как бы преодолевшим ту боль, которую ему причиняет чумная язва на бедре; он выражает это тем, что воздевает голову к небу, благодаря Господа, как поступают праведники даже и при несчастиях, их постигающих. Работу эту он выполнил для некоего Фабрицио из Милана, полуфигуру которого со сложенными руками он изобразил на этой же картине как живую; естественной кажется также изображенная там же собака, равно как и великолепные пейзажи, в чем Франческо всегда особенно отличается. После этого он написал для пармского врача д'Альбио Обращение св. Павла со многими фигурами и пейзажем, – произведение редкостнейшее, для своего же друга седельника еще одну исключительно прекрасную Богоматерь, повернувшуюся в прекрасной позе боком, с несколькими другими фигурами. Для графа Джорджо Маццуоли он написал еще одну картину и два полотна гуашью для магистра Луки деи Леути, где несколько изящных фигурок выполнены очень хорошо.

В это время названный Антонио из Тренто, состоявший при нем для гравировки, однажды утром, когда Франческо был еще в постели, открыл один из его сундуков и выкрал все гравюры на меди и на дереве, а также все рисунки, какие у него были, и, убравшись с ними к чертям, никогда больше ничего о себе знать не давал. Тем не менее гравюры Франческо получил обратно, ибо тот оставил их у одного из своих друзей в Болонье, предполагая, вероятно, забрать при удобном случае. Рисунки же так никогда и не были получены. Поэтому он в полном почти отчаянии возвратился к живописи, нарисовал для заработка какого-то там болонского графа, а затем написал образ Богоматери с Христом, который держит земной шар: у Мадонны прекраснейшее

выражение лица, очень естествен равным образом и младенец, ибо он имел обыкновение вкладывать в лица детей чисто детскую живость, в которой проявляются острота и лукавство, часто присущие мальчикам. Он и Богоматерь одел необычайным образом, надев на нее платье с желтоватыми кисейными рукавами, как бы затканными золотом, и это платье было действительно исключительно изящным, так как просвечивающее тело казалось живым и очень нежным, не говоря о том, что нигде нет лучше написанных волос. Картина эта предназначалась для мессера Пьетро Аретино, но в это время в Болонью прибыл папа Климент, и Франческо поднес ее ему. После этого она каким-то образом попала в руки мессера Диониджи Джанни, ныне же ею владеет его сын, мессер Бартоломео, который приспособил ее так, что с нее уже сделано пятьдесят копий (так она ценится).

Он же для монахинь св. Маргариты в Болонье написал образ с Богоматерью, св. Маргаритой, св. Петронием, св. Иеронимом и св. Михаилом, высоко почитаемый по заслугам, ибо в выражении лиц и во всех подробностях есть то, что отличает как одно все творения этого живописца. Он выполнил также много рисунков и, в частности, несколько для Джироламо дель Лино, а также для Джироламо Фаджуоли, золотых дел мастера и резчика, который попросил их у него, дабы отгравировать на меди, и рисунки эти почитаются изящнейшими. Для Бонифацио Гоццадино он написал с натуры его портрет и оставшийся неоконченным портрет его жены. Набросок же картины с Мадонной впоследствии был продан в Болонье аретинцу Джорджо Вазари, который хранит его в Ареццо в своих новых домах, им самим построенных, вместе с многими другими знатными картинами, скульптурами и древними мраморами.

Когда император Карл V находился в Болонье, где его короновал Климент VII, Франческо, ходивший не раз взглянуть на него за обедом, но не писавший с него портрета, изобразил этого Цезаря маслом на огромнейшей картине; на ней же он написал Славу, коронующую его лавром, и мальчика в виде ребенка Геркулеса, подающего ему земной шар, как бы предлагая ему владеть им. Работу эту в законченном виде он показал папе Клименту, и она понравилась ему так, что он отправил ее вместе с Франческо и в сопровождении епископа вазонского, который тогда был датарием, к императору, которому она весьма понравилась, и его величество дало понять, что ее следует ему оставить, однако Франческо, по дурному совету одного ненадежного и мало сведущего приятеля, заявил, что она не закончена, и оставить ее не пожелал. Так его величество ее и не получило, он же остался без вознаграждения, которое несомненно получил бы. Картина эта попала впоследствии в руки кардинала Ипполито деи Медичи и была им подарена кардиналу Мантуанскому, ныне же она находится в гардеробной тамошнего герцога вместе со многими другими прекрасными и знатнейшими живописными работами.

После того как Франческо, как было рассказано, столько лет провел вне родины и приобрел в искусстве большой опыт, не нажив, однако, никаких богатств, кроме разве только друзей, он воротился наконец в Парму, к удовлетворению многочисленных друзей и родных. Приехав туда, он тотчас же получил заказ расписать фреской в церкви Санта Мариа делла Стекката довольно обширный свод; но так как перед сводом проходила закруглявшаяся по своду плоская арка, как лицевая его сторона, он сначала принялся за нее, как за более легкую работу, и написал там шесть отменно прекрасных фигур – две красками и четыре светотенью, а между ними проходят весьма красивые украшения с рельефными розетками посредине, которые он по собственной прихоти сам делал с величайшей тщательностью из меди. В то же время для кавалера Баярдо, пармского дворянина и своего ближайшего друга, он написал картину с Купидоном, мастерящим лук; у ног его сидят два мальчика, один из которых схватил другого за руку и, смеясь, подстрекает, чтобы он дотронулся до Купидона пальцем, а тот не хочет его трогать и плачет от страха обжечься об любовное пламя. Эта картина, прекрасная по колориту, остроумная по замыслу и изящная по своей манере, служившая и служащая предметом подражания и изучения со стороны художников и любителей искусства, находится ныне в кабинете синьора Марк Антонио Кавалька, наследника кавалера Баярдо, вместе со многими собранными им разного рода прекраснейшими и тщательно отделанными собственноручными рисунками Франческо. Не менее хороши также и те, что находятся на многих листах в нашей Книге и выполнены рукою того же Франческо, и в частности Усекновение глав св. Петра и св. Павла, которое, как уже говорилось, было выпущено им на листах, гравированных на меди и на дереве в бытность его в Болонье. Для церкви сервитов Санта Мариа он написал на дереве Богоматерь со спящим младенцем, а сбоку несколько ангелов, один из которых держит в руке хрустальный сосуд, в котором сияет крест, созерцаемый Богоматерью. Работа эта не вполне его удовлетворяла и потому осталась незавершенной; тем не менее вещь эта, написанная в его манере, полной красоты и изящества, весьма достойна похвалы.

Между тем Франческо начал пренебрегать работой в Стеккате или, во всяком случае, работал там так вяло, что становилось ясно, что дело идет плохо. А происходило это потому, что начал он заниматься алхимией и забросил совершенно живопись, рассчитывая, что если он заморозит ртуть, то скоро разбогатеет. И потому, забив себе голову этим, а не думами о прекрасных вымыслах и не мыслями о кистях или красках, он проводил весь день в хлопотах об угле, дровах, стеклянных колбах и тому подобной чепухе, на которую он в один день тратил больше, чем зарабатывал в капелле Стеккаты за неделю, а так как других доходов у него не было, а жить было нужно, он так постепенно и разорялся с этими своими горнами, а еще хуже было то, что члены сообщества Стеккаты, видя, что он совершенно забросил работу, а они, как полагается, случайно ему переплатили, возбудили против него тяжбу. Поэтому он счел за лучшее удалиться и удрал однажды ночью с несколькими своими друзьями в Казаль Маджоре, где, когда у него алхимия из головы немного выветрилась, он для церкви Сан Стефано написал на дереве Богоматерь в воздухе, внизу же св. Иоанна Крестителя и св. Стефана, а после этого написал (и это была последняя его живописная работа) картину с римлянкой Лукрецией, которая была творением божественным, одним из лучших когда-либо им написанных. Однако она как-то была украдена и где находится – неизвестно.

Его же работы и картина с несколькими нимфами, та, что ныне в доме мессера Никколо Буффалини в Читта ди Кастелло, а также колыбель с младенцами, выполненная для синьоры Анджолы де Росси из Пармы, супруги синьора Алессандро Вителли, и находится она равным образом в Читта ди Кастелло.

В конце концов Франческо, все еще увлекаясь этой своей алхимией, превратился, как и все другие, однажды на ней помешавшиеся, из человека изящного и приятного в бородатого, с волосами длинными и всклокоченными, опустился и стал нелюдимым и мрачным, напали на него тяжкая горячка и жестокий понос, вследствие чего через несколько дней он отошел к лучшей жизни, положив тем самым конец тягостям мира сего, в котором не познал он ничего, кроме тоски и докуки. Он пожелал быть погребенным в церкви братьев-сервитов, прозванной Ла Фонтана и расположенной на расстоянии одной мили от Казаль Маджоре, и как завещал, так и был похоронен голым с архипастырским крестом на груди. Он закончил свой жизненный путь 24 августа 1540 года, и было это большой потерей для искусства из-за того изящества, единственного в своем роде, какое руки его придавали всему, что он писал.

Франческо любил играть на лютне, и рука его, и талант настолько этому соответствовали, что он обладал и в этой области не меньшим превосходством, чем в живописи. И, по правде сказать, если бы он работал не просто как Бог на душу положит и если бы забросил все глупости алхимиков, он стал бы поистине одним из самых редкостных и превосходных живописцев нашего времени. Я не отрицаю, что лучше всего работать с увлечением и когда есть охота, но всячески упрекаю тех, кто работает мало или не работает вовсе, теряя время на размышления; а тот, кто хочет пустить пыль в глаза, показать то, на что он неспособен тот, стремясь к невозможному, теряет и то, что умеет.

Если бы Франческо, одаренный от природы изящной и прекрасной манерой и весьма живым духом, приучился работать ежедневно, он усовершенствовался бы постепенно в искусстве настолько, что, подобно тому как он умел придавать своим лицам прекрасное и изящное выражение и большую миловидность, точно так же он в совершенстве, в основательности и в добротности рисунка превзошел бы и себя самого и других.

После него остался его двоюродный брат Джироламо Маццуоли, постоянно подражавший его манере к большой для себя чести, о чем свидетельствуют его работы, находящиеся в Парме, а также в Виадане, куда он бежал с Франческо из-за войны. Он написал на дереве в Сан Франческо, обители цокколантов, несмотря на свой юный возраст, небольшое прекраснейшее Благовещение, а другое выполнил для Санта Мариа в Борго. В Парме для братьев францисканцев-конвентуалов он написал многофигурный образ для главного алтаря с Изгнанием из храма Иоакима, а в Сант Алессандро, монастыре тамошних монахинь, он написал на дереве возносящуюся на воздух Мадонну с младенцем Христом, протягивающим пальмовую ветвь св. Иустине, и несколькими ангелами, приподнимающими полог, а также со святым папой Алессандром и св. Бенедиктом. В церкви братьев-кармелитов он написал прекрасный алтарный образ, а в Сан Сеполькро еще один довольно большой образ. В Сан Джованни Эванджелиста, церкви монахинь, в том же городе есть две очень красивые картины на дереве Джироламо, но не настолько красивые, как створки органа или образ главного алтаря с прекраснейшим Преображением, написанным весьма тщательно.

Он же в трапезной названных монахинь написал фреской перспективу и картину маслом с Тайной вечерей, Христа с апостолами; а в соборе расписал фреской капеллу главного алтаря. Для мадамы Маргариты Австрийской, герцогини Пармской, он написал портрет князя дон Алессандро, ее сына, в латах, с мечом над земным шаром и с коленопреклоненной перед ним вооруженной фигурой, олицетворяющей город Парму.

В пармский Стеккате в одной из капелл он написал фреской апостолов, на которых нисходит Святой Дух, на арке же, подобной той, какую расписал его родич Франческо, он изобразил шесть сивилл – двух красками и четырех светотенью; а в нише насупротив упомянутой арки он написал Рождество Христово с поклоняющимися пастухами; весьма прекрасная живопись эта осталась незавершенной.

В Чертозе, за Пармой, он написал образ для главного алтаря с тремя волхвами, и еще один образ в Сан Пьеро в Павии, аббатстве монахов-бернардинцев, и еще один в мантуанском соборе для кардинала, а в Сан Джованни, в том же городе, еще один с Христом во славе в окружении апостолов и со св. Иоанном, будто произносящим: Sic eum volo manere (С вами хочу пребывать я) и т. д.; вокруг же этого образа на шести больших картинах чудеса названного св. Иоанна Евангелиста. В церкви братьев-цокколантов по левую руку большой образ его же работы с Обращением св. Павла, творение прекраснейшее, а в Сан Бенедетто, что в Поллироне, местечке в двенадцати милях от Мантуи, он написал для главного алтаря образ с Христом в яслях, поклоняющимися пастухами и поющими ангелами.

Еще он написал, точно не знаю когда, прекраснейшую картину с пятью амурами, один из которых спит, остальные же его грабят, отнимая у него кто лук, кто стрелы, а кто факел. Картина эта принадлежит герцогу Оттавио, который ее очень ценит за талант Джироламо, который нисколько не отстает от своего родича Франческо ни как превосходный живописец, ни как человек, сверх меры учтивый и приятный. А так как он жив еще, то надо от него ждать и других прекраснейших работ, пока еще им не созданных. Ближайшим другом названного Франческо был мессер Винченцио Каччанимичи, болонский дворянин, занимавшийся живописью и старавшийся подражать, насколько мог, манере того же самого Франческо Маццуоли. Он превосходно писал красками, и потому его вещи, написанные им для собственного удовольствия и для подарков разным господам и своим друзьям, поистине весьма заслуживают похвалы, но в особенности одна написанная маслом картина с Усекновением главы Иоанна Крестителя, находящаяся в их семейной капелле в Сан Петронио. Доблестный дворянин этот (несколько отменно прекрасных рисунков которого есть в нашей Книге) скончался в 1542 году.