Поистине велика радость тех, кто обнаружит, что кто-нибудь из их предков и из их собственного семейства отличился и прославился, проявив себя в военном деле, в словесности, в живописи или в любом ином благородном занятии. И люди эти, нашедшие в истории почетное упоминание о ком-либо из своих предков, получают за неимением другого хотя бы это побуждение к доблести и узду, сдерживающую их от поступков, недостойных семейства, имевшего людей знаменитых и славнейших.

Но насколько эта радость, о которой я упомянул с первых же слов, велика, я сам испытал на себе, обнаружив среди своих предков Ладзаро Вазари, который был живописцем известным в свое время не только у себя на родине, но и во всей Тоскане. И, несомненно, не без причины, что мне и нетрудно было бы показать, если бы я мог позволить себе говорить о нем так же свободно, как о других. Однако, поскольку его кровь течет в моих жилах, можно подумать, что, восхваляя его, я преступаю положенные мне границы. Поэтому, оставив в стороне заслуги его и его семейства, я просто расскажу о том, о чем никоим образом не могу и не должен умолчать, не желая уклониться от истины, на коей зиждется вся история.

Итак, Ладзаро Вазари был аретинским живописцем, ближайшим другом Пьеро делла Франческа из Борго Сан Сеполькро, с которым он постоянно сотрудничал, когда тот работал, как уже говорилось, в Ареццо. И подобная дружба, как это часто случается, пошла ему на пользу, ибо, если Ладзаро поначалу в некоторых своих работах умел изображать лишь малые фигуры, как это тогда было принято, то благодаря Пьеро делла Франческа он стал писать и более крупные вещи. И первая его работа фреской была в Сан Доменико в Ареццо, во второй капелле, по левую руку при входе в церковь; она изображала св. Викентия, у ног которого он написал коленопреклоненными самого себя и своего маленького сына Джорджо в праздничных одеждах того времени; они обращаются к этому святому, так как мальчик нечаянно порезал себе ножом лицо. Хотя на этой фреске и нет никакой подписи, тем не менее кое-какие воспоминания стариков из нашего семейства и изображение герба Вазари позволяют приписать ему эту работу с твердой уверенностью. Память об этом в самом монастыре несомненно сохранилась бы, но так как солдаты неоднократно уничтожали и рукописи, и все прочее, то я нисколько не удивляюсь обратному. Манера Ладзаро была настолько сходной с манерой Пьеро из Борго, что их едва можно было различить. В его время очень было принято расписывать лошадиные седла различными узорами и сочетаниями всяких эмблем в соответствии с положением их владельцев, и в этом Ладзаро был мастером отменнейшим, в особенности потому, что ему удавались весьма изящные маленькие фигурки, очень хорошо подходившие к подобного рода сбруям. Ладзаро выполнил для Никколо Пиччинино и его солдат и капитанов много вещей, изобиловавших историями и эмблемами, которые очень ценились и приносили ему такую пользу, что на вырученные за них деньги он перевез в Ареццо почти всех своих братьев, которые жили в Кортоне, занимаясь горшечным ремеслом. К нему в дом переехал из Кортоны также и Лука Синьорелли, его племянник, сын одной из его сестер, а так как он обнаружил большой талант, то Ладзаро договорился с Пьеро из Борго, чтобы тот обучал его искусству живописи, в котором он и сделал отменнейшие успехи, как будет сказано в своем месте. Ладзаро же неустанно продолжал изучать свое искусство и с каждым днем достигал все большего совершенства, о чем свидетельствуют несколько собственноручных весьма отменных его рисунков, находящихся в нашей Книге. А так как ему особенно по душе было все естественное и все страстное и так как он отлично выражал плач, смех, радость, страх, содрогание и тому подобные вещи, то большинство его живописных произведений изобилует такого рода выдумками, как мы это можем видеть в маленькой капелле, расписанной им собственноручно фресками в аретинской церкви Сан Джиминьяно, где изображено Распятие, а у подножия креста – плачущие, в разных положениях, столь живо, что завоевали ему среди сограждан уважение и известность. Для сообщества св. Антония в том же городе он написал на материи хоругвь, что носят в процессиях, на которой изобразил у столпа нагого и связанного Иисуса Христа с такой живостью, что кажется, будто он трепещет и с невероятной кротостью и терпением принимает на скрученные веревками плечи удары, наносимые ему двумя иудеями, один из которых, расставив ноги и повернувшись плечами к Иисусу Христу, заносит обе руки со свирепейшим видом, а другой, в профиль и поднявшись на носки, сжимает в руках бич и скалит зубы с такой яростью, что и передать невозможно. Обоих Ладзаро изобразил в разорванной одежде, чтобы лучше подчеркнуть голое тело и лишь как-нибудь прикрыть их срамные и менее пристойные части. С этой работы, сохранившейся на материи столько лет и поныне (чему я, конечно, удивляюсь), за красоту ее и добротность по заказу членов названного сообщества была сделана копия французом-приором, о чем будет рассказано в своем месте.

Ладзаро выполнил также в Перудже в церкви сервитов, в одной из капелл возле ризницы несколько историй из жития Богоматери, а также Распятие, а в приходской церкви Монтепульчано – пределлу с малыми фигурами, в аретинском же Кастильо – не в церкви Сан Франческо он расписал образ на дереве и темперой и много других вещей, о которых, дабы не распространяться, рассказывать не приходится, и в особенности много сундуков с мелкими фигурами для домов граждан. Во дворце гвельфской партии во Флоренции можно видеть среди старого вооружения несколько расписанных им седел, выполненных отлично. Кроме того, для сообщества св. Себастьяна он на хоругви написал названного святого у столпа с венчающими его несколькими ангелами, однако ныне эта вещь, пострадав от времени, сильно испорчена.

В Ареццо во времена Ладзаро стекла для окон изготовлял аретинец Фабиано Сассоли, юноша весьма сведущий в этом деле, о чем свидетельствуют его работы в Епископстве, аббатстве, приходской церкви и других местах этого города, однако рисунком он хорошо не владел и к тому, что сделал Парри Спинелло, много не прибавил. Умея хорошо варить стекло, составлять и крепить витражи, он решил попробовать выполнить некоторые работы так, чтобы и живопись на них была дельной, и потому он заказал Ладзаро, по его усмотрению, два картона для двух окон в церкви Мадонна делле Грацие. И, получив их от Ладзаро, который был его приятелем и мастером учтивым, сделал названные окна, завершив их в прекрасной манере и столь отменно, что они не уступают многим другим. На одном из них – очень красивая Богоматерь, а на другом, которое еще значительно лучше, – Вознесение Христово с вооруженным воином перед гробницей, изображенным в ракурсе; а так как окно, а следовательно и самая роспись, малых размеров, то просто чудо, как в таком небольшом пространстве фигуры могли казаться такими большими. Много и другого можно было бы сказать о Ладзаро, который рисовал отличнейшим образом, как мы это видим по нескольким листам нашей книги, но обойду все это молчанием – так, мне кажется, будет лучше.

Был Ладзаро человеком приятным и на язык весьма острым и, хотя весьма был предан удовольствиям, от порядочной жизни никогда не уклонялся. Прожил он семьдесят два года, и после него остался сын его Джорджо, который всю жизнь посвятил изучению древних аретинских глиняных сосудов. И в то время, как в Ареццо епископом этого города был мессер Джентиле, урбинец, Джорджо заново открыл состав для глиняных сосудов красного и черного цвета, вырабатывавшихся древними аретинцами со времен царя Порсенны. Будучи человеком трудолюбивым, он делал на круге большие сосуды высотой в полтора локтя, какие можно видеть в его доме и поныне. Говорят, что, разыскивая древние сосуды в одном месте, где, как он полагал, находилась древняя гончарная мастерская, он нашел в глинистом поле у Кальчарельского моста, как называлось это место, на глубине в три локтя под землей три арки древних печей и вокруг них много разбитых сосудов и четыре целых из упомянутого состава. Когда же в Ареццо прибыл великолепный Лоренцо деи Медичи, Джорджо через посредство епископа поднес их ему в дар, и они таким образом послужили причиной и началом его службы этому счастливейшему роду, которая с тех пор стала постоянной. Джорджо отлично работал в круглой скульптуре, о чем можно судить по нескольким головам, находившимся в его доме и выполненным им собственноручно. Было у него пять детей мужского пола, и все они занимались тем же ремеслом, и среди них были хорошие мастера – Ладзаро и Бернардо, умерший молодым в Риме. И не подлежит сомнению, что, если бы смерть так рано не похитила его из семьи, он приумножил бы славу своей родины тем ловким и легким талантом, который был им обнаружен. Скончался Ладзаро глубоким стариком в 1452 году, а Джорджо, сын его, – шестидесяти восьми лет, в 1494 году, и оба были похоронены в приходской церкви в Ареццо под их семейной капеллой, посвященной св. Георгию, где в честь Ладзаро со временем были помещены следующие стихи:

Aretii exultet tellus clarissima: namque est

Rebus in angustis, in tenuique labor.

Vix operum istius partes cognoscere possis:

Myrmecides taceat: Callicrates sileat.

(Пусть в аретинской земле славнейшей господствует радость.

Дивны ее мастера в крупных и малых делах,

Глазом части иных без труда различишь ты едва ли –

Пусть же молчит Мирмикид, смолкнет пускай Калликрат)

В конце концов Джорджо Вазари последний, сочинитель этой истории, в знак благодарности за благодеяния, которые он приписывает главным образом доблестям своих предков, получив, как говорилось в жизнеописании Пьеро Лаурати, в дар от своих сограждан и от попечителей и каноников главную капеллу названной приходской церкви и приведя ее в то состояние, о котором рассказано, воздвиг посреди хора, что позади алтаря, новую гробницу, куда перенес оттуда, где они были раньше, останки названного Ладзаро и Джорджо старших, а равным образом и всех остальных, принадлежавших к названному семейству, – как женщин, так и мужчин, – и таким образом создал новое место погребения для всех отпрысков дома Вазари. Равным образом и тело матери, скончавшейся во Флоренции в 1357 году и похороненной за несколько лет до того в Санта Кроче, он перенес в названную гробницу, согласно ее желанию, вместе с Антонио, ее супругом, а его отцом, умершим уже в 1527 году от чумы. А на пределле, что под образом названного алтаря, названным Джорджо Вазари изображены с натуры Ладзаро и Джорджо-старший, его дед, Антонио, его отец, и мадонна Маддалена де'Таччи, его мать. И на этом пусть закончится жизнеописание Ладзаро Вазари, аретинского живописца.