Когда-то Казик Слухотский и Валик Петляков учились в одной школе, в параллельных классах. Тесно общались на футбольном поле, выступали вместе за сборную команду школы. Казик был центральным нападающим и капитаном команды, а Валик — вратарем, поэтому в школе они были личностями известными и уважаемыми. Из этой пары Слухотского учителя считали более одаренным, но неупорядоченным. Он мог бы учиться на одни пятерки, но из-за несерьезного отношения к оценкам перебивался с двойки на пятерку, получая и то, и другое с одинаковой легкостью. Кроме того, Казик постоянно принимал участие в каких-то сварах, драках, что к его популярности футболиста добавляло и славу хулигана. В общем, амплуа футбольного нападающего подходило и ко всем другим его жизненным установкам.

Валик же в учебе и в игре руководствовался принципом — не пропустить. Не пропустить гол в защищаемые им ворота, запятую в предложении, урок или комсомольское собрание. Естественно, что он был членом комсомольского комитета школы и учился на круглые четверки. До пятерок не хватало даровитости, а тройку в своем табеле он просто не мог допустить, потому что по жизни был вратарем.

Последний раз их видели вместе на школьной дискотеке в выпускном классе. Но год этот оказался выпускным только для Валика Петлякова. У Казика Слухотского этот год стал «впускным», точнее «вступительным». Он попал под суд то ли за злостное хулиганство, то ли за попытку ограбления, и это стало блестяще сданным вступительным экзаменом в особый университет.

А у Валика дальше был институт, стройка, райком комсомола. Перестройку он встречал, уже будучи инструктором райкома партии. Затем вместе с товарищами по партии перестроился в хозяйственника — стал заведовать крупной универсальной базой, которую в результате и приватизировал, превратив практически в единоличную частную собственность. Здорово нагрев руки на черной торговле модным в недавнем прошлом заграничным спиртом «Ройял» и импортной электроникой, он, таким образом, остался верен себе и не пропустил ни одной возможности присвоить ничейное и обогатиться. Правда, Валерий Яковлевич иногда сильно расстраивался по поводу того, что другие его соратники достигли гораздо больших материальных высот в виде серьезной недвижимости и солидных счетов в иностранных банках. Но утешением ему служило то обстоятельство, что другая группа однопартийцев, в свою очередь, преуспели гораздо меньше Петлякова, ограничившись владением разнообразными ТОО и ООО — обществами с ограниченной ответственностью. Ограниченность, она и предназначена для ограниченных людей, думал он с тайным злорадством, никак не причисляя себя к этим ограниченным.

Однако в своих действиях Валерий Яковлевич был все же сильно ограничен и в глубине души это сознавал. Но привычка выполнять все приказы сверху, даже если ты с ними не согласен, позволяла ему не тяготиться теми рамками, в которые он был зажат. А зажат он был между двумя монолитными и нерушимыми стенами. С одной стороны, это были официальные службы охраны законности, опасаться которых у Петлякова имелись веские основания. С другой — совершенно противоположные по назначению службы, не имеющие на своих фуражках кокарды с гербом. У этих служб были свои гербы, но в других местах, нанесенные синей краской на всевозможных участках тела, не отвинчивающиеся и не смываемые.

Людей в фуражках с гербом было отчего побаиваться, и причиной этого страха служила вся хозяйственно-экономическая деятельность Петлякова и его огромной, с уже многочисленными филиалами, универсальной базы. Но к ним, фуражкам, Валерий Яковлевич пошел сам. И прямо в верхний эшелон. Там он нашел своих друзей по комсомольско-партийной работе и заручился у них взаимопониманием и поддержкой. Тоже взаимной. Они поддерживали его, он поддерживал их. А их он поддерживал не только за локоть после совместных возлияний где-нибудь в частной сауне.

Его взаимоотношения с людьми в татуировках были в чем-то похожими на только что описанные, только там, наоборот, инициатива исходила не от Петлякова. Не он к ним пришел с предложением взаимопомощи, а они к нему с тем же предложением.

Валерий Яковлевич знал законы общественного развития и не стал строить из себя невинного бедного ягненка, когда к нему в главный офис, о местонахождении которого, не говоря уже о возможности прорваться лично к Петлякову, дано было знать очень узкому кругу лиц, прибыли на двух джипах неразговорчивые молодые люди. Валерий так и не понял причину их неразговорчивости: то ли у них был запрет на лишние разговоры, то ли дело заключалось в отсутствии словарного запаса. Во всяком случае, когда один из этих «краснобаев» все-таки изрек: «На вас наложен налог» и стал протягивать какую-то бумажку, очевидно, с цифрой, Петляков, уняв внутреннюю дрожь, решительно ответил, что он не отказывается, но должен все обсудить с их хозяином.

Валерий Яковлевич еще со времен своей партийной деятельности усвоил основной закон социалистического общения — обращаться всегда на самый верх. Многие ошибочно полагают, что, если тебе нужно украсть гайку или болт, вернее, выточить их на казенном оборудовании за казенный же счет, то нужно обратиться к тому, кто их вытачивает, то есть к работяге. Да, это так, если тебе нужна одна гайка или болт. А если тебе нужен минимум один вагон этих гаек или болтов? Или они нужны ежедневно в течение, скажем, десяти лет? Вот то-то же, если и обращаться к работягам, то нужно задействовать несколько тысяч человек. Или — одного директора! Вот в чем этот ребус, который давно уже разгадан умными людьми. Поэтому ушлый преступник обращается сразу к самому главному прокурору, а опытный крупный хозяйственник решает свои дела только с самым главным руководителем.

Итак, в ответ на наезд рэкета Валерий Яковлевич потребовал встречи с главарем этой шпаны. Услышав такую неожиданную претензию лысого хозяина офиса, который начал качать права и потребовал разговора с боссом, ребята переглянулись, пожали плечами и удалились почти так же молча. Только самый разговорчивый из них кивнул головой и уронил: «Ждите!» Чего ждать и сколько, он не уточнил. Но обращались они к нему, и это с удовлетворением отметил для себя Петляков, на «вы».

Математика говорит, что параллельные прямые никогда не пересекаются. Но жизнь богаче всякой математики, да и жизненные пути не бывают прямыми. Ах, эта наша жизнь! Она порой как линза преломляет траектории наших судеб и фокусирует совсем, на первый взгляд, несовместимое в одной точке. Вот и сейчас, через двадцать с лишним лет, до сих пор параллельные и, казалось, никогда не могущие перехлестнуться дорожки вора в законе и партийного функционера, центрального нападающего и вратаря, сошлись в одном фокусе — в великолепно обставленной, соединенной из трех, квартире дома на Васильевском острове.

Следов постоянного, оседлого проживания в этой квартире не наблюдалось. Это был своеобразный штаб. Даже огромная карта России на стене, с пометками в виде оранжевых кружочков, обозначающих места расположения лагерных зон, пересылок и тому подобных географических объектов, ассоциировались в сознании если не со знаменитой по фильмам картой военных фронтов верховного главнокомандующего, то уж со штабной картой маршала Жукова — точно. И, конечно, тут же на специальных подставках стояли не запыленные бездействием современные высококлассные компьютеры.

«Да-а, ментовке далеко до этого», — глядя на них, подумал Петляков. Он перед приходом сюда побывал у своего знакомого начальника районного управления, занимающегося вопросами борьбы с организованной преступностью и, честно рассказав о притязаниях, как их называют, криминальных структур, попросил совета. Тот успокоил его тем, что высказал свои соображения насчет наезда:

— Да ты, Валерий Яковлевич, не волнуйся очень-то. Это никакие не тамбовские или там чеченские варяги. Насколько я понимаю, а я ведь тут кое-что понимаю, это наши, питерские. Можно сказать, земляки. Скорее всего, это ребята Кызи. Есть у нас тут один солидный авторитет, под ним четверть Питера ходит, а остальные три четверти с ним дружат.

— Как же так! Вы знаете и не можете ничего противопоставить? — возмутился, было, Валерий Яковлевич, но вовремя спохватился и смиренно добавил: — Хотя, конечно, понимаю.

— Вот именно! — подхватил его мысль милицейский руководитель. — Мы все о нем знаем, все мысли и дела. Ну, с мыслями-то я, может, и под-загнул, а вот дела — точно. Но лично против него у нас ничего нет, да и не будет. Он — «туз», а дела, в основном, делают «шестерки». А между тузом и шестеркой, посчитай, сколько карт этой преступной масти! Семерки, восьмерки и так далее. Потом еще дамы да короли. А у нас теперь правовое государство. Что ты сделаешь с этим Кызей, что ты ему предъявишь, если он лично давно уже ни одной мухи не пришиб, ни одного личного указания кого-нибудь обидеть не давал. Никто и никогда не подтвердит, что давал. Так что у нас с ними скорее холодный мир, чем холодная война.

Валерий Яковлевич молча слушал эти всем давно известные сентенции и согласно кивал, изображая удрученную смиренность.

— Кстати, если уж возникнет крайняя необходимость, я могу с ним поговорить. Но, сам понимаешь, просто так гусей дразнить… Они хоть и подчиняются своим законам, часто бывают непредсказуемы.

Петляков и не думал о том, чтобы получить от милиции какую-то защиту. Он был тертый в этих вопросах и знал, что платить придется. Весь вопрос в том, как соотнести эту плату с доходом. Если назначат плату рубль, значит, надо для себя украсть два. Потребуют миллион — укради два. Правда, потом вымогатели проведут корректировку на увеличение доходов и увеличат ставку своего налога, но это все в порядке вещей и объяснимо законами экономики. Государство тоже именно так и делает. Так вот, Валерий Яковлевич на всякий случай застраховался тем, что вроде бы обращался в органы милиции. В то же время он получил успокоительную устную справку о том, что ментовка в курсе его отношений с авторитетом, и, если возникнет такая крайняя необходимость, он эту заявку тому авторитету может предъявить. Удостоверившись, что связь между милицейским руководителем и воровским авторитетом существует, Петляков успокоился — значит, он пока в безопасности.

Вот с такой предысторией началась эта встреча двух бывших однокашников. Но то, что они бывшие однокашники, знал пока только один из них. Кызя собрал все необходимые сведения о приглашенном к себе госте через свои «разведывательные органы» сразу после того, как ему передали, что тот требует встречи с ним. А, узнав, не очень удивился. Чуть не четверть века тяжелой, поначалу звериной борьбы за выживание не только выбелили глаза и обтянули кожу до костей, но и напрочь лишили его сентиментальности. Он спокойно вошел в просторную комнату, где возле дивана, не садясь, ожидал его прихода плотный и солидный мужчина. Не знай он, что когда-то тот, надев вратарские перчатки, показывал образцовую подвижность и реакцию, не поверил бы, что перед ним стоит бывший его кореш.

Валерий Павлович повернулся к вошедшему, цепким быстрым взглядом партийного инструктора окинул его, как бы набрасывая портрет и составляя ему служебную характеристику, настороженно поздоровался, обескураженный блеклостью и бесцветностью авторитета. Что-то шевельнулось в его памяти, но он сразу не признал своего бывшего школьного дружка.

— Ну, здорово, Валя! — произнес вошедший, называя Петлякова так, как его давным-давно называли товарищи по футбольной команде. В школе его обычно звали Валик, в институте — Валера, а потом, в кабинетах — Валерий Яковлевич.

— Погодите-ка, постой! Неужели Казик! Елки зеленые! Вот так встреча! — Валера засуетился, радость и страх заговорили в нем одновременно. Внутренний голос подсказывал ему, что перед ним сейчас не его школьный друг и центр нападения его команды, а закоренелый вор, пахан, властитель темных сил Петербурга Кызя.

А тот стоял напротив, бесстрастно взирая на не знавшего, как себя вести, потерявшего чувство равновесия вратаря. Наконец, прекращая душевные муки забытого вместе с прошлой жизнью приятеля, Кызя протянул руку для пожатия:

— Узнал, говоришь? Ну, тогда еще раз здорово! Как жизнь?

Как Валя жил, что делал, Кызя и так знал, поэтому импульсивную попытку гостя действительно начать рассказывать, как у него жизнь и что где болит, он сразу же прервал следующим деловым вопросом:

— Говорят, ты хотел со мной побазарить. У тебя что-то есть предложить?

Они стояли друг против друга, такие в прошлом близкие и такие теперь далекие. Один — на переднем крае нападения, а другой — на последнем рубеже защиты.

— Слушай, Казимир Пырьевич. — Как Петляков вспомнил отчество Слухотского, для него и самого осталось загадкой. Он его и знать-то мог, скорее всего, только по протоколам да заявочным спискам на матчи. Столько воды утекло с тех пор, а, поди ж ты, память сохранила его в своих закромах и сейчас выдала. — Я понимаю, что законы, хоть светского мира, хоть ваши, надо выполнять. И платить вам я буду. Единственное — я надеюсь, что плата будет соразмерна моим скромным возможностям, а «крыша» будет надежной. А то я вот до сих пор платил одной вашей организации, — при слове «вашей» Кызя поморщился, — так у меня в Озерках целую партию югославских аккумуляторов увели. Концов и по сию пору не нашли, да и убытки на себя не взяли.

— Ну, концы мы поищем, хотя дело это прошлое, к тому же и не наше. Но ты давай ближе к делу, Петля. — Кызя первый раз назвал его так, хотя в детстве это естественное прозвище не раз фигурировало в обращении подростков. Но сейчас прозвучавшая кличка «Петля» как нельзя лучше укладывалась в тему разговора и в дальнейшем за ним закрепилась.

— Ну а по делу я хотел рассказать вот о чем. Понимаешь, по ходу моей работы приходится встречаться и заводить отношения с очень многими людьми. И вот среди таких знакомых есть один военный чин, морской, секретный. Нас познакомила одна моя, ну, сам понимаешь, женщина, в общем. Иногда он обращается ко мне по поводу того-сего, запчасти там, фигли-мигли. А я его держу про запас, думаю, может, когда и пригодится.

Так вот, встретились мы недавно по его инициативе, и он сказал, что у него есть какое-то интереснейшее изобретение. Можно на определенной территории установить какие-то там штуки, компьютеры и всякую муру, запустить программу, и все, кто там есть, или заболеют, или с ума сойдут, или даже сдохнут. Это как настроишь регулятор. Как я его понял, он хочет найти надежного и денежного покупателя на это «ноу-хау» — так эта штуковина по-ихнему называется. И еще желательно, чтобы рядом были какие-нибудь элементы крупных конструкций и трубопроводы. Причем трубы могут быть и под землей. Главное — чтобы по ним что-то текло. Ну а у нас в городе, да и в любом другом городе тоже, все коммуникации под землей. В любом месте, куда ни ткни, попадешь на какую-нибудь трубу. Сам-то я хоть и строитель, правда, бывший, но ни хрена в этом не могу разобраться. Так вот, я и подумал, может, вас заинтересует такое предложение?

В голове Кызи промелькнули огороженные колючкой участки лагерной зоны, с ее вышками, охранниками и прочими символами смертельных запретов. Несмотря на то, что он уже несколько лет жил вольной и вполне цивильной жизнью, его память все измеряла по въевшимся во все клеточки организма меркам лагерной жизни. Вот куда они могли бы применить свои научные изобретения. Никакой душегубки, газовой камеры не надо. Тут его все еще острый ум подсунул из памяти часто мелькающую в современных кино-теле-триллерах дешевую ситуацию. В финале таких фильмов герои оказываются в каком-нибудь огромном недостроенном здании или пустующем цехе со всякими там кран-балками, перилами, многоэтажными перекрытиями, лестницами и прочей искусственно-промышленной требухой. Начинаются примитивные погони, стрельба, кто-то куда-то падает, цепляется за вдруг появившиеся канаты, ужимки и прыжки и прочая галиматья.

Но такие места, и не только в кино, а иногда и в действительной жизни, выбираются для «стрелок» и всяческих разборок. И вот если противную сторону заманить в такое помещение, например, в подвал, можно из них сделать то самое, о чем сейчас трекает этот фармазон! Да и вообще — тут такое можно придумать! Это даже лучше карманной атомной бомбочки. А, главное, никто из соперников ни о чем таком вроде бы не только не знает, но и в своих бредовых фантазиях вообразить не может.

Кызя слушал Петлякова молча, смотрел на него почти не мигая и никак не показывая, какая буря чувств всколыхнулась в нем в результате сообщенных ему сведений. Когда Валерий Яковлевич умолк и вопросительно посмотрел на Кызю, что он думает обо всем этом, тот лениво пригасил сигарету и равнодушно скользнул бесцветными глазами по возбужденному лицу Петлякова:

— Ну, и что? Ты к чему это, Петля? Я тебе подобных сказок столько могу порассказать — всем твоим базам не хватит места, куда их складывать. Ты сам видел все это?

— Да нет, Казик, сам не видел. Но человек очень уж ответственный. Говорит, не хочется просто так, по дешевке, отдавать все государству. Все равно будут использовать против нас же самих. А у вас, я смотрю, все чин-чинарем, все по-современному: вон, и компьютеры, и всякая новая электронная техника. Короче, видно, что человек он с понятием, и хочет заработать.

— А раз сам не видел, так и не бери на себя ответственность за чужие слова. Слова хоть и чужие, но, если ты их произносишь, значит, ты за них и отвечать должен. — Кызя, как бы играя, жестким плотным кулаком слегка постукал несколько раз по челюсти Петлякова, но так, что голова бывшего вратаря дернулась. — А за слова, Валя, надо отвечать. Ты это учти, браток. — Он первый раз употребил такой термин, и, по мнению Петлякова, проявил этим признаки доверия к нему. Валерий Яковлевич понял, что к его рассказу отнеслись с вниманием, это его воодушевило и придало уверенности. — Ну, и как все это выглядит, ну, размеры, там, вес, транспортабельность, и сколько стоит? — уточнил Кызя.

— Насчет стоимости и всего прочего нужно еще говорить с ним. Если желаешь — я устрою встречу.

— Я буду иметь дело только с тобой, Петля, и только ты будешь за все отвечать. Твои комиссионные и прочая мура меня не интересуют. Ты называешь цену и отвечаешь за качество товара. Твоя ответственность вот здесь. — Кызя выпрямил указательный палец, направил его между бровями и чуть выше в лоб и выразительным ввинчивающим движением продемонстрировал степень ответственности посредника за предоставляемый товар. Петляков понял, что этот жест обозначал пулю, и жуткий холодок пронзил все его тело.

— Через неделю к тебе приедут мои ребята, будешь готов?

— Давай я лучше позвоню, скажи, куда. Тот чин высокий, и может куда-нибудь слинять, не сразу до него доберешься. А то слово дам, но не от меня зависит. А ты тут нагнал на меня страху.

— Вот тебе номер. — Кызя что-то крикнул в соседнюю комнату, и тот же парниша, что проводил Петлякова сюда, принес и протянул ему визитку какого-то общества, то ли массажного, то ли масонского — сразу не разглядеть, особенно, когда руки трясутся так, что хоть зажимай их в тиски. — Позвонишь, когда будет все точно определено.

И хорошо, что Валерий Яковлевич предусмотрительно не связал себя обязательством за неделю решить конкретные вопросы авторитета. Всю следующую неделю он не мог встретиться со своим военным — тот либо был в Москве, либо звонки к нему домой оставались безответными. А ровно через неделю ему самому позвонили в рабочий кабинет офиса. Секретарша по местной связи сообщила, что звонят из какого-то общества массового потребительского спроса, и спросила, соединять его или нет. Петляков вначале решил отмахнуться, не поняв, кто его добивается:

— Пусть оставят сообщение тебе, Верунчик. Я сейчас занят. — Он подумал, что опять какое-то общество «униженных и оскорбленных» просит в порядке благотворительности выделить материальную помощь в размере. Но Верунчик через минуту снова с ним соединилась по короткой связи:

— Валерий Яковлевич, эти массовики настойчиво и как-то уж очень нагло потребовали передать вам, чтобы вы им срочно перезвонили. Говорят — это в его личных интересах.

— А номер оставили, куда звонить?

— Я спросила. У него, говорят, все есть.

Тут до Петлякова, наконец, дошло, в чем дело. Он порылся в «визитнице» и нашел нужную карточку, на которой было выбито: «Общество изучения массового потребительского спроса» и номера телефонов, факса и электронной почты. По своему прямому телефону набрал первый по порядку номер из приведенного списка. После нескольких пиканий и щелчков, связанных, очевидно, с внутренними переключениями, ему ответили.

— Это Петляков вас беспокоит, — представился Валерий Яковлевич. — Меня просили позвонить…

— Секунду, — сказала трубка ему, а кому-то там, на другом конце провода, сообщила: — это ваша «Петля».

Затем отчетливый, хорошо поставленный голос поинтересовался, как идут изобретательские дела. Петля виноватым тоном ответил, что связи с нужным клиентом пока не было, тот в командировке. Трубка молчала.

— Алло! Вы слышите меня? — Молчок. — Вы слышите меня? Алло! — повторял Петляков, не повышая голоса. — Алло! Вы слы…

— Ага, — сказала трубка, и тут же раздались короткие гудки.

Этот эпизод поселил в душе Петлякова непонятное чувство одновременно и страха, и неуверенности в себе, и ожидания чего-то неприятного. Он теперь ежедневно до часу ночи звонил и звонил своему знакомому — гудки оставались пугающе длинными. Наконец ему пришла в голову простая мысль — съездить к нему на квартиру.

Сергей Ильич Гаврилов — а это оказался он, собственной персоной, в махровым халате, с торчащими из него голыми икрами ног, — не сразу открыл дверь, долго всматриваясь в глазок.

— Ты, Валера, что ли? — для достоверности спросил он, открывая обыкновенный французский замок.

— Да ты, никак, приболел? — Валерий бочком протиснулся мимо Гаврилова в тесную прихожую и, протягивая хозяину до поры покоившуюся у него под мышкой красочную продолговатую коробку с французским «Наполеоном», добавил: — А то я звоню, звоню, думал, ты исчез куда-то. Вначале сказали — в Москве, а потом — вообще тебя нет.

— Раздевайся, проходи. У меня тут, сам понимаешь, холостяцкий бардак. Да еще, видишь ли, телефон пришлось отключить. Конспирация, понимаешь. — И Гаврилов рассказал, что скрывается от притязаний одной дамочки, которая якобы обвиняет его в измене и терроризирует по телефону всякими угрозами. А на прошлой неделе его в собственном подъезде пытались избить какие-то юнцы, и, как он предполагает, это тоже связано с претворением угроз настырной дамочки. «Мне бы твои заботы», — подумал Петляков, прошел в комнату и передал по «мобильнику» водителю, ждущему внизу, в машине, что задержится минут на тридцать.

Гаврилов не скрывал, что коньяк «Наполеон» французского разлива пришелся ему по душе. Но, с другой стороны, такая штуковина является символом чего-то торжественного и очень важного. Придвинув журнальный столик к дивану и поставив на него маленькие массивные стопочки, он накромсал хлебным ножом залежавшийся в холодильнике лимон и стал ждать, что скажет гость. Спрашивать: «Ну, рассказывай, с чем пришел», вроде как-то и неудобно — ясно, с чем пришел, с коньяком, да не с простым. А вот зачем? — это другое дело. И гость не стал затягивать с прояснением ситуации.

— Видишь ли, Сергей Ильич, — начал Петляков, — ты мне недавно забрасывал удочку насчет покупателя на твою идею с изобретением. По контролю за территорией.

— Подожди-ка, ты о чем? — Гаврилов изобразил усилие, с которым он вспоминает об этом разговоре, хотя до мельчайших подробностей его помнил. Действительно, он предложил самому Петлякову быть заказчиком и профинансировать разработку идеи с инфразвуковой защитой территории. Для складов большой базы это, казалось, было самое то. Петляков тогда попросил поподробнее рассказать, как это все выглядит, как действует, сколько это может стоить, и добавил, что сможет, вероятно, еще кое-кого заинтересовать подобным предложением, даже вызвался быть посредником в поисках заказчиков. «На комиссионных началах, разумеется», — полушутливо, полусерьезно сказал тогда он.

— Идет! — согласился Гаврилов и популярно объяснил, как действует эта штуковина, что собой представляет. Единственное, от чего он ушел — это от оценки стоимости. Просто сказал, что цена, поскольку устройство оригинальное и еще не растиражировано, будет приличная. Он не договорил тогда, что идея еще не испытана, требует серьезных проверок на «натуре», поскольку не ожидал, что Петляков так быстро развернется.

Сейчас Гаврилов изображал, что вспоминает этот разговор.

— Да-да, вспоминаю. Так что, уже и покупатели нашлись?

— Нашлись, Сережа, и очень такие, как бы это сказать… из самых крутых. — Валерий Яковлевич даже понизил голос при воспоминании о встрече с Кызей. — И их интересуют условия сделки. Люди, скажу тебе, очень серьезные. Пожалуй, даже серьезнее ваших военных.

Сергей сразу догадался, какого сорта эти покупатели. Мелькнула неприятная мысль, что этими заказчиками могут быть воинственные представители Северного Кавказа. Поэтому вслух он произнес:

— Валерий Яковлевич! Во-первых, из заказчиков я знаю, и намерен знать в будущем, только одного — тебя. Дела я буду иметь только с тобой, а что там у тебя за спиной, меня не интересует. Вернее, интересует, раз ты мой партнер, но формально, так сказать, юридически, — я об этом не знаю и знать не хочу. Это первое условие. А, во-вторых, — я же тебе говорил и говорю, что система еще требует натурных испытаний и доводки. Вот на это-то и нужны еще средства и время.

«Интересное кино получается, — думал Петляков, — Кызя, потребитель товара, желает иметь дело только со мной, и вся ответственность за неудачу возлагается на меня. Гаврилов, предлагающий свою идею кому-нибудь за деньги, тоже не хочет знать прямого покупателя, и здесь ответственным снова становлюсь я. Стало быть, моя ответственность удваивается, следовательно, и гонорар должен быть удвоен». Эту очевидную и сугубо коммерческую мысль он попытался внушить и своему собеседнику.

— Так что, Сергей Ильич, вопрос о цене твоего товара приобретает первостепенное практическое значение. Ты уж, пожалуйста, сделай сейчас хотя бы грубую, самую первичную прикидку.

— Ну, хорошо, — согласился Гаврилов, — давай завтра подъезжай к пяти к бассейну на Лесной. Я подготовлю тебе смету, так сказать.

На следующий день Петляков уже бегал глазами по листку бумаги с выжженными на нем лазерным принтером буковками и циферками. Здесь учтены были авторский интеллектуальный труд — так оценивалась сама идея — стоимостью пятьдесят тысяч долларов, основное и вспомогательное оборудование, включающее все необходимое, от компьютера, с соответствующим программным обеспечением, до мерной линейки для измерений расстояний между генераторами инфразвука — это еще тридцать пять тысяч, работа операторов, накладные, вспомогательные и прочие расходы. Итого, набегало сто тысяч. На словах автор и продавец идеи требовал пятьдесят процентов аванса на проведение испытаний. Кроме того, просил предоставить испытательный полигон. Запрашиваемый срок проведения всех подготовительных и испытательных работ предполагался два месяца.

Наконец-то Валерий Яковлевич с облегчением мог позвонить по одному из телефонов «Общества изучения массового потребительского спроса» и, назвав себя, попросил соединить его с Казимиром Пырьевичем. На том конце провода вели себя так, как будто все эти несколько суток непрерывно дежурили у телефона в ожидании его звонка, потому что, как только он произнес последние слова, ему сразу же ответили: «К тебе приедут. Жди».

И он ждал. Но ни сегодня, ни на следующий день никого не дождался. В субботу в семь утра его разбудил звонок в дверь, который он спросонья не сразу и расслышал. Массируя руками сонное лицо, он подошел к двери, уверенный, что это почтальон с какой-нибудь депешей. Так рано к нему никто никогда не приходил. Жена с дочерью были на даче, и в это время они никак не могли заявиться.

— Кто там? В чем дело? — широко зевая, спросил хозяин квартиры.

— НКВД, — изящно пошутил знакомый голос с четкими дикторскими интонациями. — Просыпайся, Петля. На умывание и писсуар пять минут. Машина внизу, у подъезда.

«Ни фига себе, батоны», — подумал Валерий Яковлевич, просовывая ладони между коленками, чтобы они не стукали друг о дружку, так затряслись у него ноги. Мысли быстро прокрутили все случившееся с ним за последние дни — не сделал ли он какой-нибудь глупости? Да нет, вроде ему не в чем себя упрекнуть, оснований для страха перед братвой быть не должно. Это его немного приободрило и дало возможность в отведенный срок завершить туалет и сборы на дорогу. У него еще хватило самообладания пошутить над собой: «А не взять ли в дорогу сухариков, раз уж НКВД»? Сухарей он с собой не взял — их просто не было. А вот бумажку со сметой расходов с перепуга забыл, оставил в секретном ящичке письменного стола.

Пункт их поездки на зеленом БМВ, в котором кроме Петлякова ехали еще двое, включая водителя, причем оба сели на передние кресла, что окончательно его успокоило, находился в конце Садовой. В прошлый раз он встречался с Кызей в другом месте. Сейчас же его провели в какой-то офис, отделанный и оборудованный так, будто его готовили на выставку образцов офисной продукции двадцать первого века. Петляков с профессиональным интересом оглядывал все это совершенство, имея в виду использовать эти новинки в своей практике. Здесь все было скрыто, все вделано в стены. А сами стены в буквальном смысле радовали глаз качеством поверхности, сочетанием тонов окраски и неуловимо совершенной гармонией линий и пересечений. Непосредственно же краски меняли цвет, в зависимости от освещения, наличия в помещении тех или иных предметов, создавая полную иллюзию того, что они следуют за настроением посетителей. Однако эта гармония цвета и линий не только следовала за настроением находящихся здесь людей — задавала нужный ритм его изменения. Все это действовало как соответствующее музыкальное сопровождение.

Сейчас весь ход событий и окружающая обстановка создавал тон напряженности и тревожного ожидания. Валерия Яковлевича оставили одного в этой своеобразной камере психологической обработки. В распахнувшейся стенке появился экран монитора с настроенной ультрасовременной японской игровой установкой «Сони плэй стэйшн». «Вот это я понимаю — действительно общество изучения массового спроса!» — с восхищением подумал Петляков.

Что бы вы испытали, если бы в сверкающей стерильностью и музейной чистотой королевской опочивальне вдруг обнаружили… клопа или таракана? Вот такое же чувство испытал Валерий Яковлевич Петляков, когда в этом буквально райском помещении появился блеклый, очень даже земной и вульгарный профессиональный заключенный Казимир Пырьевич Слухотский.

— Ну, здравствуй! — одними губами прошелестел он, не протягивая руки.

Валерий напрягся, не понимая причин такой холодности. Он не знал, что в этом мире и на таком уровне, да, собственно, и в других мирах и на любых уровнях, существует неосознанный, но эффективный психологический прием — на собеседника сначала нагоняется как можно больше страху, подавляется воля, травмируется психика. Это всегда полезно для активной договаривающейся стороны — партнер становится более покладистым и сговорчивым, независимо от темы разговора. Сразу же устанавливается ранг договаривающихся сторон и демонстрируется право сильного. Повод для такой демонстрации может быть любым, если его нет — то он тут же и придумывается.

— Ты такую эстраду мне заворачиваешь? Шо ты мне рисуешь автобиографию без лицензии! — с наигранной издевкой заговорил Кызя. У Петли от неожиданно посыпавшегося на него потока непонятных и потому обидных претензий страх частично парализовал слух. Он слышал только отрывки угрожающих речей авторитета. — …да видел я всю эту твою команду на фотокарточках перед парашей, понял? И если это все я сейчас тебе высказываю лично, а не на похоронах по случаю безвременно погибшего бывшего любимца партии и народа, то только из быстро увядающих личных симпатий. — Тут Кызя, очевидно, заметив, что добился результата, и психологический пресс сработал, неожиданно повернулся к столу, взял поднос и протянул его Петлякову: — Держи! Да говорю же — держи, а не дрожи! — кивнул он на поднос с налитыми до краев бокалами.

Валерий Яковлевич Петляков судорожно схватился за один и дрожащей рукой быстро поднес ко рту. В мозгу мелькнула ядовитая мыслишка: «Вот сейчас отравят, как пить дать, отравят». Ну а что поделаешь? Он собрал остатки самообладания, чтобы выглядеть достойно:

— Так за что ты предлагаешь выпить, Казимир Пырьевич?

Казимир Пырьевич Слухотский, которого чуть ли не две трети из его сорокадвухлетнего периода жизни общающиеся с ним и разыскивающие его люди называют «Кызя», опустил тяжелые веки так, что на них отчетливо проступили синие татуированные буковки «они спят», и ответил:

— Что, перетрухал? Ну, извини меня за такую музыку, шо я тебе здесь напел. Но дело серьезное. За свое слово надо отвечать. Ты так ничего и не понял, Петля. Вот это и плохо. Я тебе объясню — но в первый и последний раз. Ты сам назначил себе срок — неделя, чтобы дать мне ответ по твоему же предложению: как выглядит, как транспортируется и сколько стоит.

Валерий Яковлевич чуть не подавился от такой наглости. Он же отлично помнил, что не брал на себя обязательство решить эти вопросы за неделю, и еще радовался, что не связал себя таким жестким обязательством. Но в этой компании, видимо, правила игры другие. Тут не важно, что ты сказал, важно только то, что сказал главный — авторитет.

Да-а, влип в историю, с невыразимой тоской подумал Петляков. И надо же было лезть со своей инициативой. Платил бы им положенный процент от своего кровно наворованного, и жил бы спокойно. Так нет, захотелось еще им и понравиться! А теперь не видно, как и выпутаться. Соединить бы их напрямую — так нет. Ни тот, ни другой не хотят иметь дело друг с другом — только с ним, Петляковым. Как ни крути, а везде он — крайний. Какой же выход, — мучительно думал Валерий Яковлевич, но ничего путного в голову не приходило. Шевелилась где-то на самой дальней орбите мысленного обзора идейка, что его из неприятной ситуации смогла бы вытащить гибель или исчезновение одного из них. Но это же нереально. Зато самому исчезнуть в случае срыва сделки — это вполне реально. Его в этом сегодня убедили.

Все эти соображения сверкнули в возбужденном мозгу Петлякова, пока он отпивал из предложенного Кызей бокала. А в бокале была обыкновенная водка, даже не лучшей очистки. Это Петляков воспринял как оценку его личности в том мире, куда он затесался. На большее, чем неочищенная водка, по этим оценкам, он не тянул.

И такая оценка подтвердилась тотчас же, когда Валерий Яковлевич полез в карман, чтобы достать бумажку со сметой расходов. Оказалось, что он забыл ее дома. На лице Кызи, молча наблюдавшего за своим гостем, мелькнуло выражение, похожее и на улыбку, и на гримасу брезгливости.

— О, черт! Оставил на столе. — Надо же, какая досадная оплошность, и в такой неподходящий момент. Валерий чуть не зарыдал. — Но я помню смету наизусть, могу воспроизвести по памяти. — И вдруг он увидел, что перед ним стоит не Кызя, а один из сопровождавших его сюда людей. Кызя исчез так же внезапно, как и появился. Заменивший его сотрудник назвал себя Денисом и сказал, что все вопросы теперь нужно будет решать с ним.

Петляков продиктовал ему цифры, которые действительно помнил отчетливо. Да и как ему было их не помнить, если он все показатели расходов скорректировал простым умножением на полтора, то есть попросту накинул свои пятьдесят процентов комиссионных. Денис все записал, отметил, что остается неопределенность со сроками, сказал, что эту неопределенность нужно устранить как можно быстрее, и в конце добавил: «Сейчас вас доставят обратно. Ждите!»

— Постой, Денис! — вдруг спохватился Валерий Яковлевич. — Чуть опять не забыл со сроками-то. Этот военный изобретатель просит на проведение испытаний, ну, на натуре, то есть в реальной обстановке, два месяца, и для покупки оборудования и аппаратуры нужен аванс. Пятьдесят процентов. — Названные цифры испугали самого Петлякова больше, чем удивили Дениса. Тот ничем не выказал своего впечатления, только, дернув головой, бросил: «Учтем!»

Последующие дни были для Валерия Яковлевича настоящим кошмаром. Гаврилов явно увиливал от прямого ответа на вопрос: «Когда он сможет продемонстрировать свою установку в действии». Его то не было на месте — выехал в местную командировку, то он у начальства на важном совещании, а то просто в открытую — слышно было в трубку, как он говорил секретарю: «Кто там еще? Петляков? Меня сегодня нет», — и все тут. Попытки дозвониться или застать его дома тоже были безрезультатны.

Что-то здесь явно не так. Да он, похоже, просто водит его за нос, к такому выводу пришел Петляков. Нужно что-то решать! Но что решать, как решать, у него не было плана. К тому же он не знал и не мог знать о такой маленькой тайне, как «ОСПА» — особый секретный параметр Александрова. Да и откуда ему было о нем знать, если об этом не знал и сам выдающий себя за автора разработки Сергей Ильич Гаврилов, доктор наук, научный руководитель одной серьезной военизированной организации.

Между тем, люди Кызи приехали недавно к нему на работу, в его засекреченный офис к самому началу рабочего дня. Это были другие ребята, не те, что приезжали в прошлый раз. В выражениях теневой лексики они изложили свои условия. Во-первых, финансирование испытаний они производят по факту, сколько и чего нужно — тут же покупают и оплачивают счета или наличкой. Размеры затрат значения не имеют. Во-вторых, они же обеспечивают и, так сказать, испытательный полигон. Это — облюбованный бомжами большой подвал полуразрушенного старого кирпичного здания на Пороховых. Там есть все необходимое: и сохранившиеся коммуникации, и элементы конструкции и строений. И, в третьих, готова даже натура, подопытные кролики — бомжи.

Увидев, как побледнел при этих словах Петляков, один из приехавших, которого, если бы он не открывал рот со своей сочной лексикой, можно было принять за дипломата, пояснил:

— Да сотри ты белила с рожи, начальник! Они добровольно, за хорошие бабки согласны на этот ваш эксперимент. Уже ждут — не дождутся, когда. И аванс получили. Каждый раз, как мы появляемся, на выпивку требуют, в счет будущего заработка. Так что, на худой конец, если он действительно будет для них худой, они свою вонючую жизнь уже пропили. — Так и не представившийся посланец Кызи, не спросив разрешения хозяина кабинета, закурил свой «Кэмел». — И последнее, все это нужно провести и закончить в этом месяце, до мая. И хотя сегодня первое апреля, все это, как ты понимаешь, начальник, далеко не шутки. — Посланец аккуратно постукал мизинцем по сигарете и стряхнул пепел на полированную поверхность письменного стола из карельской березы. — Ну, как, я могу передать, что вы согласны, начальник? — прищурившись, добавил он. — А, Петля? Так как, спрашиваю?

Тот попытался еще побарахтаться, мол, нельзя ли поговорить с Казимиром Пырьевичем. Ведь не все от него, Петлякова, зависит, главное тут — как управится со всем этим делом основной исполнитель и продавец, у военных ведь свои рамки и ограничители.

— Да перестань ты хныкать и сморкаться тут, — нарочито брезгливо оборвал его гость. — А с Кызей ты все разговоры уже переговорил.

И Валерий Яковлевич понял, что все это бесцеремонное и оскорбительное для него, человека, привыкшего с давних времен к почету и уважению, поведение санкционировано самим Кызей. Иначе бы эта, кто она по статусу, «семерка» или «десятка», не проявлял такую смелую самодеятельность. И Петляков затих.

— Ну, вот и ладненько! — потирая руки, сказал посланец. — Дело сделано, дуру замуж выдали! — И, удостоив Петлякова прощальным кивком головы, удалился.

Заглянувшая к шефу Верунчик, увидев его посеревшее лицо, без всяких указаний догадалась принести чашечку свежего ароматного кофе, достала из шкафчика и наполнила рюмочку коньяка, все это поставила на стол перед Петляковым и молча удалилась. Эта предусмотрительность верной и догадливой офисной спутницы чуть-чуть смягчила суровый и несправедливый удар судьбы, и Валерий Яковлевич, проделав все необходимые операции с кофе и коньяком, стал способен немножко думать.

Но как он ни разбрасывал свои мысли — карты, расклад выпадал всегда только один. Жуткий расклад. Либо бомжи в своем подвале, либо сам Валерий Яковлевич Петляков, либо заваривший всю кашу Сергей Ильич Гаврилов должны быть готовы проститься с жизнью. «Что же делать? — в который раз спрашивал себя Петляков, но реального ответа пока не находил. Отчаяние и досада душили его. — Чтоб ты сдох!» — со всей силой невысказанной страсти подумал о своем ученом приятеле Валерий Яковлевич, и ему слегка полегчало от этой мысли.