СЕГОДНЯ, КОГДА МЫ с Сетом выехали в темноту, я опустила стекла, позволив ветру трепать мои волосы. Чем глубже в пустыню мы забираемся, тем темнее становится. Мы едем, пока не остается ничего, кроме звезд, песка, гор и нас с ним. И все же мы едем дальше. Сет подобрал плей-лист, и песни, словно вода, омывают меня, заполняя салон машины, и мы как будто купаемся в музыке. Я прислушиваюсь к словам внимательнее, чем обычно. Пытаюсь понять, не хочет ли Сет через них что-то сказать мне. А вдруг это лишь мои домыслы. Размышляю, хочу ли я, чтобы он отправлял мне тайные послания.

Мы с Сетом почти каждую ночь отправляемся в пустыню в поисках приключений. Эти вылазки заставляют меня почувствовать, что я нашла в другом человеке часть себя, которую и не надеялась отыскать. С тех пор как несколько недель назад закончился учебный год, я почти не видела своих школьных подруг. Дре я просто игнорировала. Не хочу, чтобы она (или кто-то еще) стала расспрашивать меня. Не хочу думать о своей разделенной надвое жизни и о том, как это странно, что я столько времени провожу с Сетом.

На прошлой неделе мы вернулись к этому лесу из бутылочных деревьев, который впервые увидели по пути к Рут. Мы провели там несколько часов, гуляя между рядами звенящего и дребезжащего мусора. Потому что хотя это не больше чем мусор, но чуточку любви и света – и вот это уже не просто мусор, а произведение искусства. Если вообще не настоящее чудо.

– Мы еще не доехали? – спрашивает Сет.

Сегодня одна из тех ночей, когда мы не знаем, куда едем, но обязательно поймем, когда доедем.

– Пока нет, – говорю я.

Потом, высунув голову из окна, я начинаю выть, как койот.

– Можно съездить на побережье, – говорит Сет, когда я прекращаю выть, но я пропускаю его идею мимо ушей и делаю громче музыку.

Я не люблю побережье. Слишком близко к океану. Поэтому мы всегда держимся подальше от него.

– Как-нибудь, – продолжает Сет, – надо будет съездить в Йосемити или еще куда-нибудь. Залезть на гору Эль-Капитан. Поглядеть на секвойи. Увидеть что-то новое, что-то кроме пустыни. По крайней мере, подняться вверх по канатной дороге точно нужно.

Что-то отталкивает меня от того, чтобы пуститься в такое дальнее путешествие, да и вообще сама мысль строить с Сетом планы на будущее не вдохновляет меня. С Сетом мне нравится оставаться в настоящем. Ни будущего, ни тем более прошлого. Только здесь и сейчас.

– Но мы же видим горы, – говорю я.

– Горы в пустыне, – бубнит он. – Всё только в пустыне.

Несколько минут мы едем в тишине, после чего Сет глубоко вздыхает. Как будто готовится к чему-то.

– Как ты думаешь, когда начнется новый учебный год, мы продолжим наши вылазки? – спрашивает он.

Я притворяюсь, что не слышу его. Не хочу думать о Сете в стенах школы. О том, что подумают мои друзья, настоящие друзья, если увидят, как я оттягиваюсь в обществе Сета Роджерса.

– Давай выйдем вот здесь, – говорю я, испытывая внезапное желание выйти на открытый воздух под это небо. Останавливаю машину и вылезаю наружу. Сет светит фонариком в мою сторону.

– Ты как Венди Дарлинг, когда она встречает Индиану Джонса, – говорит он.

На мне горные ботинки и светло-голубой халат.

– Я не против, – отвечаю я.

Мы гуляем в темноте, стараясь не наступить на камни и не натолкнуться на кактусы, пока не доходим до подножия невысокой горы и не обнаруживаем тропинку, которая в лунном свете выглядит довольно соблазнительно.

– Та-да! – пропеваю я, указывая на нее. – Я же говорю, что нам постоянно попадаются горы. Полезли наверх!

– Уже темно, – отвечает Сет.

Он подошел так близко, что при желании я могла бы взять его за руку. Но я не этого не делаю.

– Ничего, как-нибудь прорвемся. Просто не забывай работать фонариком.

Мы лезем вверх, вверх, вверх. А потом сидим и встречаем рассвет. Кажется, что солнце встает под нами, а не над нами, будто мы призываем его к себе из-под земли. На какое-то мгновение я кладу голову лечь на плечо Сета. Только потому, что устала.

В джип мы возвращаемся вспотевшие и в пыли. Я распускаю волосы и замечаю на себе пристальный взор Сета. Обычно я не обращаю на его взгляды внимания или же делаю вид, что не замечаю, но на этот раз я выдерживаю его.

– Что?

– Что что́? – вопросом на вопрос отвечает он, и рот его медленно растягивается в улыбке.

– Почему ты так на меня смотришь?

– Я смотрел на небо.

Может, и так. А может, и нет. Иногда, особенно в минуту усталости, особенно когда ночь плавно переходит в день, а сны сливаются с реальностью, я не могу отличить происходящее в реальности от воображаемого.

– Тебе не кажется странным, – говорю я, глядя на бледное серебро луны, – что луна ложится спать, когда мы просыпаемся? Думаешь, луна пропускает события дня?

– Для человека, который так силен в естественных науках, у тебя довольно дикие представления о луне, – говорит Сет. – Это же просто кусок камня в космосе.

Я сержусь: мне обидно за луну. Она нечто большее, чем просто кусок камня, уж я-то точно знаю.

* * *

По дороге обратно в город Сет просит меня притормозить у какого-то стоящего у обочины и покрытого пылью магазинчика спиртных напитков.

– Хочешь кофе или лимонада? Или чего-нибудь еще? – спрашиваю я, хотя знаю: он хочет, чтобы я купила ему сигарет.

Я не одобряю его курения, но, когда мы с ним начали общаться, он каким-то образом сумел меня убедить покупать ему сигареты. Наверное, потому что объяснил, что курение для него – единственный способ почувствовать близость к своему отцу. Сет никогда его не видел, но знает, что тот был заядлым курильщиком. Это, в принципе, все, что Сет знает об отце, поэтому тоже решил курить. Проблема в том, что Сет не знает, какую марку сигарет курил отец. И мать не помнит. Так что каждую неделю он курит новую марку. Сет считает, что в конце концов ему попадутся именно те сигареты, которые курил отец, и тогда хотя бы в течение недели он будет вдыхать тот же дым, который вдыхал его отец. Мы никогда не пытались покупать сигареты в Палм-Спрингс (не хотим рисковать быть замеченными кем-то из знакомых), так что вместо этого затариваемся на случайных заправках и в доживающих век продовольственных магазинах, когда едем куда-нибудь покататься ночью.

– Возьмешь мне сигарет? – спрашивает Сет, как я и ожидала.

Я притворяюсь, что не слышу его.

– Ну пожалуйста. Продавец тебе не откажет, – клянчит он.

Это его вечный аргумент – «тебе никто не откажет».

Это правда, но, когда я это слышу, мне становится не по себе. Эта суперспособность мне совершенно не нужна, и вообще я ее побаиваюсь, если уж быть до конца честной. Я знаю, что не должна вообще замечать, как люди на меня смотрят: ни отдельных взглядов, ни взглядов толпы – и уж точно мне все это не должно нравиться. Но каким-то странным образом в моей голове уживается тревога от чрезмерного внимания окружающих со стремлением привлекать еще больше внимания.

Вот, например, у нас в прошлом году был учитель, заменявший основного. Молодой парень лет двадцати с небольшим, вовсе не красавчик, но я видела, как он смотрит на меня, задерживая на мне взгляд на полсекунды дольше, чем на других. И мне это нравилось. Я тогда чувствовала свою особую силу. Но этот взгляд и пугал меня до безумия.

Я думала: в чем загвоздка? Этот парень, учитель, мужчина – ему нравится на меня смотреть? Что мне с этим делать? В упор не замечать эти взгляды? Делать вид, что они мне шли и ехали? Торчать на задней парте, опустив голову? Никто не подскажет, как правильно себя вести. Зато все твердят: будь осторожна. Будь осторожна. Как будто я сделана из тончайшего фарфора и меня нужно постоянно хранить в полиэтиленовой упаковке с пупырышками.

После того, что случилось с Микой, я не хочу быть осторожной. Я хочу жить. Мне необходимо жить. Жить за двоих. Я обязана жить именно так ради нее. Но, с другой стороны, иногда мне хочется запереться с ней в комнате и никуда не выходить. Иногда мне кажется, что во мне два человека: я разрываюсь между страхом перед жизнью и страхом перестать жить на полную катушку.

– Если мама когда-нибудь застукает меня за покупкой сигарет… – говорю я.

– Да твой папа – японец! Разве курение – это не самое главное занятие в Японии?

– Смех, да и только.

Но мне совсем не смешно.

– Но ведь так и есть! Курение и суши? Ключевые элементы твоей культуры.

– Сет…

Если он и уловил предостерегающие нотки в моем голосе, то предпочитает не замечать этого.

– Просто подойди к этому парню, что стоит за прилавком, и купи у него пачку. Одари его одной из твоих фирменных улыбок, Рейко. Он даже документы у тебя не попросит. Ну же.

– Кажется, ты решил со мной дружить только поэтому, – бормочу я. – Потому что знал, что я буду потакать твоей нелепой одержимости курением.

– Это не одержимость. Это эксперимент.

– А если не одержимость, тогда почему ты не бросаешь?

– Рейко, скажи, я капаю тебе на мозги? Читаю тебе нотации по поводу твоих дурных привычек?

– У меня нет дурных привычек.

По крайней мере таких, о которых он знал бы. Интересно, можно ли считать дурной привычкой то, что я провожу с ним столько времени?

– Ты же понимаешь, что не выглядишь круто, когда куришь? – говорю я чуть позже, уже купив ему сигареты (разумеется, я пошла и купила их).

Точно так же, как никто не может сказать мне «нет», в последнее время и я сама не могу отказать Сету.

– Не знаю, Рейко, круто или нет, но, может, я просто такой и никакой другой, – отвечает он. Ноги Сета упираются в приборную доску, рука высунута в окно и через уголок рта он выпускает наружу дым. – Может, это ты на меня так влияешь.

– Я не курю, – напоминаю я. – Так что, если бы я на тебя все-таки влияла, ты бы точно не курил.

– Иногда, когда я вот так сижу в твоей машине, я как будто бы окунаюсь в другую жизнь. В лучшую жизнь. Понимаешь?

От его слов я невольно напрягаюсь.

– Это просто моя жизнь, – отвечаю я. – Так что нет, не понимаю. Зато что я хорошо понимаю, – продолжаю я и выхватываю сигарету из его руки, – так это то, что мне не нравится, когда ты куришь в салоне моей машины. Прибереги свою отвратительную привычку для времени, когда ты наедине с собой.

Я вышвыриваю еще дымящуюся сигарету из окна.

– Угроза пожара, – говорит Сет. – Там же жарко.

– Ты сам угроза чертова пожара, – парирую я, но все же выглядываю из окна, чтобы убедиться, что окурок не вызвал пожар, который спалит всю пустыню дотла.

– Ты хочешь сказать, что я горячий парень? – спрашивает Сет.

Я прыскаю:

– Не смеши меня.

– Горячий до нелепости, судя по твоим словам. Такой горячий, что рискую разжечь пожар.

Помимо воли я начинаю смеяться.

– Ну все. Больше я тебе сигарет не покупаю.

– То же самое ты говорила в прошлый раз, – отвечает он с такой улыбкой, что у меня кружится голова.

Должно быть, это от жары. Или от недосыпа. Или от палящего солнца. Точно не из-за Сета. Это невозможно.