НЕ ПРИПОМНЮ ДАЖЕ, когда мы в последний раз проводили время с мамой, если не считать того похода в «Кастрюли» несколько недель назад. С тех пор как не стало Мики, я избегаю и ее, и папу. Мне всегда казалось, что так будет лучше для всех, но теперь я начинаю сомневаться: а что если я пропустила больше, чем осознавала?

Когда мы приезжаем в дом престарелых Палм-Дезерт, я вижу, что все знают мою маму. Удивляться тут нечему, она ведь сказала, что ездит туда раз в неделю, но я все равно удивлена. Она ведет себя так расслабленно и так мила со всеми, даже останавливается в коридоре и спрашивает медсестру про какую-то конкретную бабушку.

День проходит быстро, и я обнаруживаю, что смеюсь больше, чем ожидала. Старики и старушки здесь такие забавные и добрые. Фрэнк хвастается курицами, которых выращивал (они всегда брали все призы на выставках), Барбара признается в том, сколько у нее было любовников («При последнем подсчете было шестьдесят три», – говорит она и многозначительно смотрит на Фрэнка), а Эвелин берет меня за руку и безо всякого предисловия начинает рассказывать, как сама потеряла сестру в очень раннем возрасте, а десять лет назад не стало ее дочери.

– Так что я знаю, каково это – терять близких, – говорит она тихо, глаза ее круглы и прозрачны.

Я вся сжимаюсь и оглядываюсь, не слышала ли мама, но она громко смеется над какой-то шуткой Фрэнка. Я делаю глубокий вдох. Я в порядке, все хорошо. Это просто милая старушка. Она не собирается затевать разговор о Мике.

– Твоя мама старается, как может, – продолжает Эвелин. – Лучше нее не справился бы никто.

– Я знаю, – шепчу я в ответ.

– Надеюсь, ты еще приедешь с ней вместе. Ты пахнешь солнечным светом. Это полезно нашим старческим душам.

На обратном пути домой на душе у меня так легко, как не было уже много месяцев. Мама приглушает рождественские песни в салоне и говорит:

– Я буду чаще справляться о твоем самочувствии. Слишком далеко ты без меня зашла. Хочу быть рядом, если нужна тебе. Только этого я всегда хотела, Рейко. Быть рядом.

– Я знаю, – отвечаю я.

И этот момент должен стать особенным, должен сблизить нас, но вместо этого я чувствую себя неловко. Это что-то вроде приступа клаустрофобии.

– Сегодня было весело, – выпаливаю я.

– Тебе правда понравилось?

Робкая надежда прогоняет мамину печаль, как нежный, но настойчивый ветерок.

– Да, – отзываюсь я и понимаю, что это чистая правда. – Было классно.

Мама улыбается.

– Можно я и на следующей неделе с тобой поеду? – спрашиваю я.

– Я буду счастлива. Думаю, что и компашка в доме престарелых тоже обрадуется. Они все дружат, но я точно знаю, что посетителей тоже очень любят. – Мама замолкает. – Эти посещения помогают мне думать о других. Не вариться в собственных мыслях.

Мама практически в открытую сейчас говорит о том, что скучает по Мике, и меня очень удивляют ее слова. Мне-то всегда казалось, что мама с папой неплохо справляются, потому что они есть друг у друга и потому что они всегда, всегда, всегда убеждали меня, что все прекрасно, но сегодня я точно узнала, что маме тяжело…

– Эй, мечтательные глазки. – Мама толкает меня локтем. – С тобой все нормально?

– Да, – отвечаю я.

Потому что впервые за долгое время чувствую, что, возможно, я и правда однажды смогу вернуться к норме.