КОГДА НАЧИНАЕТСЯ НОВЫЙ семестр, я чувствую, что не просто пропустила несколько вечеринок – я совершенно выпала из процесса, как будто за каникулы все выучили новый язык, который мне неизвестен. Либби вышагивает по коридору с важным и напыщенным видом. Сет всегда рядом, и я думаю: неужели и я когда-то так выглядела, ходила такой походкой, была такой же противной во времена своего господства в школе? Интересно, смогу ли я когда-нибудь вернуть себе трон? Но больше всего меня беспокоит другой вопрос: а что если это все не важно? Зачем я так старалась быть популярной? Сестру таким способом все равно не вернуть. Даже если бы я была идеальной версией себя, разве это что-нибудь изменило бы? Один человек никогда не сможет быть так же хорош, как двое.

Однажды утром в конце января в туалете я слышу, как кто-то хлюпает носом в соседней кабинке. Нет, не просто хлюпает – рыдает. Мое первое инстинктивное желание – высушить руки и убраться отсюда как можно скорее. Но на секунду я задерживаюсь, чтобы убедиться, что все нормально. Дверь в кабинку открывается, и я узнаю девушку. Она ходила со мной на занятия по истории искусства, а когда-то угостила меня диетической кока-колой. Пенни, ее зовут Пенни. Она все еще плачет, низко наклонив голову. Волосы спадают ей на лицо. Но вот девочка поднимает глаза.

– Привет, – говорю я. – Что с тобой? Все нормально?

– Нормально, – отвечает она сдавленным голосом.

– Правда?

– Да.

Пенни все еще отворачивается от меня. Я не знаю, что делать. Мне знакомо это чувство: когда ты не хочешь, чтобы кто-то узнал, как тебе больно. Я хочу как-нибудь помочь и начинаю рыться в сумочке в поисках увлажняющего крема, который использую, когда опухаю от недосыпания.

– Пенни?

Девочка оглядывается через плечо:

– Да?

Теперь я вижу, какие красные и опухшие у нее глаза.

– Возьми. – Я протягиваю ей крем. – Помажь под глазами. Поможет снять припухлость.

– Спасибо, – отзывается она.

Я улыбаюсь в ответ.

Перед тем как лечь спать, я рассказываю Мике, что сегодня произошло.

– Я подумала о том, что на моем месте сделала бы ты, – говорю я, слегка пожимая плечами и внезапно стесняясь этого неожиданного проявления альтруизма. Я хочу, чтобы она мной гордилась.

Мика качает головой и тихонько смеется:

– Рейко, все это, конечно, мило, но не настолько.

– Не настолько?

Я вжимаюсь в подушку. Мика залезает под одеяло и ложится рядом со мной.

– Ну то есть, разумеется, мило, но не стоит думать, что ты заслужила медаль или что-то такое.

Внутри я сжимаюсь в комок. Она права. Я хочу получить сверкающую золотую звезду за то, какой я хороший человек. Хочу похвалу и награду.

– Я могла бы просто уйти.

По тону кажется, что я сильнее защищаюсь, чем планировала. Мика смеется и толкает меня в плечо:

– Ох, Рейко.

Впервые за очень долгое время я снова чувствую себя старшей сестрой. Как будто все так, как и должно было быть.

– Знаешь, что тебе нужно делать?

– Что?

– Тебе нужно завтра с ней на обед сходить.

– Что? Она даже там, в туалете, со мной говорить не захотела. Так что на обед она точно со мной не пойдет.

– Конечно, пойдет. Разве ты не Рейко Смит-Мори? – Мика заключает мое имя в невидимые кавычки.

– Может быть, раньше это что-то и значило, но теперь все изменилось, – мрачно бормочу я.

– Рейко! Это на тебя совсем не похоже. Только потому, что ты больше не с Сетом, а Либби ведет себя как сучка?..

Я резко вдыхаю, шокированная ругательством из уст Мики. Мика закатывает глаза:

– Ну да, я произнесла слово «сучка». Мне четырнадцать лет, помнишь?

Как будто мне нужно об этом напоминать.

– Короче, – продолжает Мика, – ты – это ты. Они у тебя ничего не отняли. Это невозможно. И я могу гарантировать, что этой девочке абсолютно все равно, что ты больше не встречаешься с дебилом Сетом или находишься в состоянии войны с Либби. И даже более того: она оценит твою доброту, – Мика наклоняется ближе ко мне: – Если бы кто-то услышал, как в туалете плачешь ты, я бы тоже хотела, чтобы к тебе проявили доброту.

На следующий день Дре спрашивает, не хочу ли я бургеров на обед.

– На самом деле я хотела найти Пенни Коллинз, – говорю я.

– А кто это? – морщится Дре.

– Ты ее знаешь. Блондинка низкого ростика.

Я понимаю, что не знаю о ней ничего, кроме того что Пенни ходила со мной на историю искусства, любит диетическую колу и вчера плакала в туалете.

– Рейко, так выглядит примерно половина населения нашей школы. Зачем тебе нужно ее найти?

Я пожимаю плечами:

– Вчера я видела, как она плачет в туалете, и… Я хочу проверить, все ли с ней хорошо.

Дре морщится еще сильнее:

– И для этого ты пойдешь с ней обедать? Очень странно.

Дре начинает по-настоящему хмуриться:

– Это же не какая-нибудь дружеская версия того, что случилось с Сетом, так?

Потом ее глаза округляются:

– Или даже не дружеская? Тебе что, девчонки нравятся? Знаешь, если что, я все приму и поддержу тебя, главное, чтобы ты не решила повторить историю с Сетом…

Я смеюсь:

– Дре, если бы я была лесбиянкой, ты бы узнала об этом первой. И нет, это никак не связано с Сетом. Я не… не пытаюсь использовать ее для того, чтобы почувствовать себя лучше, – медленно говорю я, пытаясь аккуратно сформулировать, что именно произошло у меня с Сетом. Но я все еще не уверена, что сама это понимаю. – Я просто подумала, что это было бы проявлением доброты.

– Звучит все еще странно, но все же, по-моему, лучше, чем расхаживать в сексуальном наряде школьницы.

– Дре!

И я ударяю ее по руке. Она отходит назад и хохочет:

– Иди уже на обед со своей новой подружкой, чудо в перьях.

Я нахожу Пенни на парковке совсем одну.

– Привет, – говорю я, – как ты?

Она наклоняет голову:

– Привет… Вроде неплохо.

– Здорово, – отвечаю я слишком оптимистичным голосом. – Рада это слышать.

– Отдать тебе твой лосьон? Спасибо, он, кстати, и правда мне помог с… – Пенни указывает на свое лицо.

Я качаю головой:

– Ой, не беспокойся. Можешь оставить его себе. Я не поэтому здесь.

– Ну… а тогда почему?

Я пытаюсь подражать Мике:

– Я подумала… Что если нам вместе сходить на обед?

– На обед?

– Да! – слова сами вылетают у меня изо рта. – Просто ты вчера была так расстроена, я вдруг подумала, что могу тебе помочь.

– Зачем тебе это? – отзывается она, и во взгляде ее сквозит усталость. – Все же нормально, я не нуждаюсь в благотворительной помощи.

– Я в курсе! – говорю я. – Просто… Я не знаю. Подумала: не будет хуже, если я предложу.

Чувствую себя по-идиотски.

– Ну то есть это все мило с твоей стороны, но мы же вовсе не подружки.

– Знаю.

Я чувствую, как моя шея краснеет и нагревается.

– Слушай, не беспокойся. Глупое было предложение.

Пенни делает глубокий и громкий выдох:

– Нет, я очень тебе благодарна. Может быть, ты и могла бы понять мою беду.

Ее взгляд пронзает меня насквозь. В голове начинает звучать сигнал тревоги. Этого я не ожидала. К этому не готовилась. Интересно, знает ли Пенни о Мике.

– У меня болеет мама, – говорит она. – Очень сильно. Я очень боюсь. И никому еще об этом не рассказывала. Не знаю… – Ее голос обрывается.

– …Как об этом говорить, – продолжаю я ее мысль. – Да. Я это понимаю, – я прерываюсь. – А… а ты хотела бы?

– Не то чтобы. Но на самом деле я сходила бы на обед.

– Правда?

– Да.

* * *

Мы идем в закусочную, где подают буррито, неподалеку от кампуса. Пенни больше не упоминает про маму, а я – про Мику. Мы разговариваем о самом разном, например о том, какой период в истории искусства больше всего понравился каждой из нас. Пенни говорит, что хочет заниматься искусствоведением и, возможно, поедет учиться в Париж.

– А ты хотела бы учиться за границей? – спрашивает она.

– Раньше я хотела поехать в Японию. – Слова выпрыгивают изо рта быстрее, чем я успеваю их обдумать.

– А теперь нет?

Это довольно деликатное, но все же любопытство. Примерно так же стоматолог выискивает во рту кариозные полости. Я вспоминаю о документах, отправленных в школы Японии. И наполняюсь тихой и давно знакомой ностальгией, которая немного похожа на тоску по дому.

– Не знаю.

Честность придает моим словам вес.

– Япония – действительно крутая страна с точки зрения современного искусства, – говорит она, и я киваю.

Она права. Об этом я забыла. Интересно, что еще я забыла о Японии.

Вернувшись на кампус, мы обмениваемся номерами.

– Мы должны снова как-нибудь погулять, – говорю я и правда этого хочу.

– Да, – с улыбкой отвечает Пенни. – Надо бы.

Вечером дома я понимаю, что не хочу говорить Мике об этом обеденном перерыве, потому что может показаться, что я жду от нее похвалы за то, что провела с Пенни время. И еще вчера это было бы правдой. А после того, как я на самом деле с ней пообщалась… Это кажется просто смешным.

На следующий день, когда я одна в комнате, достаю мой японский альбом. Тихонько переворачивая страницы, разглядывая фотографии, читая сделанные нами с Микой подписи, я снова испытываю эту странную тоску по дому. И что-то еще. В душе мелькает крошечная искорка желания вновь туда попасть.