– Стр-р-р-ра-а-а-айк р-р-раз!

Маленький белый мяч пролетел мимо молодого человека в белой с зеленой отделкой форме к присевшему за его спиной на корточки спортсмену в серой форме и влепился в большую кожаную перчатку. Третий мужчина в этой композиции – тот, кто кричал, – носил архаичного фасона черные куртку и кепку, дополненные защитной маской и нагрудником, такими же, как у игрока в сером. В ответ на его объявление в толпе, почти целиком заполнившей удобные сиденья стадиона, поднялся гул недовольства, сопровождавшийся отдельными свистками, и человек в белом опустил длинную, изящную биту и сердито посмотрел на человека в черном. Пользы это не принесло. Главный, одетый в черное, лишь посмотрел на него в ответ и, наконец, снова повернулся к игровому полю, а человек, который поймал мяч, бросил его обратно товарищу по команде, стоявшему на небольшом земляном холмике метрах в двадцати поодаль.

– Минуточку, – сказала сидевшая в роскошной частной ложе коммодор леди Мишель Хенке, графиня Золотого Пика, поворачиваясь к хозяйке ложи. – Это был страйк?

– Конечно страйк, – с серьезным видом подтвердила леди дама Хонор, герцогиня и землевладелец Харрингтон.

– Но в прошлый раз ты сказала «страйк», когда тот парень пытался отбить мяч и промазал, – жалобно произнесла Мишель.

– Правильно, – подтвердила Хонор.

– Но сейчас-то он этого не делал. То есть не замахивался.

– Если подача сделана в зону страйка, не важно, замахивался он или нет. Это страйк.

На мгновение лицо Хенке стало похоже на физиономию незадачливого игрока – когда тот смотрел на арбитра, – но Хонор выдержала свирепый взгляд подруги с выражением полнейшей невинности. Когда же графиня снова открыла рот, то проявила максимум терпения и осторожности, стараясь не дать кое-кому очередной повод для мелкого торжества.

– А что такое зона страйка?

– Все пространство от колен до плеч, если мяч пролетает над «домом», – пояснила Хонор с видом многоопытного знатока.

– Боже мой, только не прикидывайся, будто ты знала ответ хотя бы год назад, – скорчив сокрушенную мину, съязвила Хенке.

– Ну конечно, Мика, мне следовало ожидать, что ты проявишь такую косность мышления, – укоризненно покачала головой Хонор. – Но, вообще говоря, это очень простая игра.

– Конечно, проще некуда! – фыркнула Хенке. – Наверное, именно поэтому из всех миров обитаемой Вселенной в бейсбол до сих пор играют только на Грейсоне.

– Это неправда! – строго возразила Хонор, а растянувшийся на спинке её сиденья кремово-серый древесный кот поднял голову и, адресуясь к гостье, высокомерно встопорщил усы. – Ты прекрасно знаешь, что эта игра по-прежнему распространена на Старой Земле и еще по крайней мере на пяти планетах.

– Ладно, на семи планетах из… скольких там? Сколько у нас сейчас обитаемых миров – тысяча семьсот?

– Как профессиональный астрогатор ты должна привыкнуть к абсолютной точности, – сказала Хонор с кривой усмешкой.

В этот момент питчер сделал коварный и на зависть резкий бросок. Деревянная бита с оглушительным треском соприкоснулась с мячом и срезала его назад через все поле. Он пролетел над низенькой стеной, которая отделяла игровое поле от остального стадиона. Хенке вскочила было на ноги и открыла рот, чтобы радостно закричать, но тут поняла, что Хонор даже не шелохнулась. Коммодор уперла руки в боки с видом не то мученика, не то женщины доведенной до белого каления.

– Я так понимаю, что по какой-то идиотской причине это все-таки не та чертова штука, про которую ты говорила раньше? – спросила она, сдерживая рычание или стон. – «Хоумран», да?

– Хоумран, Мика, засчитывается только тогда, когда мяч вылетает за забор не пересекая фаул-линию, – объяснила Хонор, показывая на полосатые желто-белые столбики, обозначавшие боковые границы игрового сектора. – Этот же ушел в фаул-зону по меньшей мере на десять-пятнадцать футов.

– Футов? Футов?!! – Хенке закатила глаза. – Боже мой! Дорогая моя! Ты не можешь хотя бы расстояния в этой глупой игре обозначать теми единицами измерения, которые понимают цивилизованные люди?

– Мишель!!! – Хонор смотрела на подругу с таким ужасом, словно та прервала литургию, чтобы объявить, что подалась в сатанисты, и приглашает прихожан к себе домой отслужить черную мессу и выпить лимонаду.

– Что «Мишель»? – возмутилась Хенке. Единственное, что противоречило серьезности ее тона, – озорной огонек в глазах.

– Полагаю, я не должна была быть настолько глубоко шокирована, – призналась леди Харрингтон скорее скорбно, чем гневно. – В конце концов, некогда и я была, подобно тебе, заблудшей потерянной душой, не ведавшей, сколь поистине убого мое добейсбольное существование. К счастью, рядом оказался тот, кто уже узрел истину и привел меня к свету, – прибавила она и сделала знак рукой невысокому крепкому мужчине с каштановыми волосами, в зеленой форме, стоявшему у нее за спиной. – Эндрю, будь добр, повтори коммодору то, что ты сказал мне, когда я спросила, почему расстояние между базами девяносто футов, а не двадцать семь с половиной метров.

– На самом деле, миледи, – дотошно уточнил полковник Эндрю Лафолле, – вы спросили, почему мы не перешли на метры и не округлили расстояние до двадцати восьми между каждой парой баз. Если я правильно припоминаю, вас это несколько раздражало.

– Неважно. – Хонор царственным жестом отмахнулась от уточнения. – Просто скажи ей то, что сказал тогда мне.

– Слушаюсь, миледи, – не стал спорить начальник личной охраны землевладельца Харрингтон и вежливо повернулся к Хенке. – Так вот, миледи графиня, я сказал тогда землевладельцу: «Миледи, это бейсбол!»

– Поняла? – гордо спросила Хонор. – По-моему, совершенно логичное объяснение.

– Почему-то я не совсем уверена, что слово «логичное» в твоих устах сохраняет свое обычное значение, – хихикнула Хенке. – С другой стороны, мне говорили, что Грейсон слегка повернут на традициях, и глупо было бы ожидать, что местные жители внесут какие-то изменения в игру на том смехотворном основании, что ей уже две тысячи лет и её, возможно, стоит немного обновить.

– Обновление хорошо только тогда, когда ведет к усовершенствованию, миледи, – заметил Лафолле. – И не стоит обвинять нас в закоснелости: кое-какие изменения мы внесли. Если архивы точны, было время, когда питчер – по крайней мере, в одной лиге на Старой Земле – вообще не должен был занимать место бьющего. Кроме того, тренер мог менять питчеров сколько угодно раз за одну игру. Хвала Испытующему, святой Остин положил конец подобным нелепостям!

Хенке закатила глаза и безвольно обмякла в кресле.

– Надеюсь, вы не поймете меня превратно, Эндрю, – сказала она полковнику, – но знаете, почему-то это маленькое открытие – что основатель вашей религии был фанатом бейсбола – меня нисколько не удивило. По крайней мере, это объясняет, почему вы так бережно относитесь к некоторым, хм… архаичным аспектам этой игры.

– Я бы, миледи, не стал называть святого Остина фанатом, – вежливо поправил Лафолле. – Судя по всему тому, что я читал, «фанат» – это слишком мягкое слово.

– Никогда бы не подумала, – ехидно сказала Хенке, еще раз обведя взглядом стадион.

Огромное сооружение с рядами мягких удобных кресел вмещало по меньшей мере шестьдесят тысяч зрителей. Мишель страшно было подумать, сколько все это стоило. Особенно на такой планете, как Грейсон, где все соревнования, традиционно проводимые на открытом воздухе, требовали стадионов, оборудованных множеством разных приспособлений вроде систем фильтрации воздуха, чтобы защитить местное население от тяжелых металлов, насыщавших атмосферу планеты.

Но при возведении Мемориального стадиона имени Джеймса Кэндлесса такие приземленные соображения в расчет не принимались. Безупречную изумрудно-зеленую гладь аккуратно подстриженной игровой площадки нарушали только белые полосы традиционной меловой разметки и голая темно-коричневая земля на месте баз. Яркие краски поля и еще более яркие цвета праздничных одежд болельщиков переливались в солнечном свете, проникавшем сквозь прозрачный защитный купол. Ряды были щедро украшены флагами команд и плакатами, зовущими родную команду к победе. Была предусмотрена даже специальная установка в системе вентиляции в точности воссоздающая на стадионе погодные условия за пределами купола, так что планетарный флаг Грейсона, со скрещенными мечами и открытой Библией, не висел, а гордо развевался на вершине одного из двух шестов, обозначавших фаул-линии. На другом реял штандарт лена Харрингтон.

Мишель на секунду задержала взгляд на флаге лена, затем глянула на огромное голографическое табло, «повисшее» над внутренним полем, и вздохнула.

– Я знаю, я еще пожалею о том, что спросила об этом, но, может быть, кто-нибудь из вас, всезнаек, возьмет на себя труд объяснить мне, откуда вот это, – она указала на ярко-красную цифру «2», появившуюся в колонке «страйки», – черт побери, взялось? Я же своими ушами слышала, что объявили только первый страйк.

– Это было до фаул-бола, – доходчиво объяснила Хонор.

– Но он же попал по мячу! – возмутилась Мика.

– Ну и что. Фаул-бол считается как страйк.

– Но…

Хенке замолчала на полуслове, увидев, что питчер послал крученый мяч. Бьющий отбил, но криво – мяч, пролетев над третьей базой, ушел в фаул. Мишель выжидательно посмотрела на табло – и глубоко втянула носом воздух: счет не изменился.

– Кажется, ты только что сказала… – начала она.

– Фаул считается как страйк только до тех пор, пока число страйков не дойдет до двух. А после двух они как страйки уже не считаются – и как болы, кстати, тоже. Если только мяч не поймает один из полевых игроков. Тогда вместо «мертвого мяча» засчитывается аут.

Мишель скорчила кислую рожу. Хонор ухмыльнулась. Графиня сердито зыркнула на нее, заодно наградив неодобрительным взглядом телохранителя…

– Очень простая игра, – фыркнула она. – Точно. Проще не бывает!

* * *

«Харрингтонские древесные коты» продули со счетом «одиннадцать-два».

К эллингу ложи, чтобы забрать хозяйку и её гостей, подлетел роскошный аэрокар. Мишель Хенке героически попыталась отразить на лице приличествующее случаю соболезнование. Получилось, увы, не очень.

– Нехорошо злорадствовать, Мика, – заметила Хонор с оттенком строгости в голосе.

– Злорадствовать? Это я-то злорадствую? Я, пэр Звездного Королевства, злорадствую всего-навсего из-за того, что твою команду надрали, как котят, пока вы с полковником на два голоса высмеивали мое дремучее невежество? Как ты могла даже предположить, что я на такое способна!

– Возможно, дело в том, что я слишком давно тебя знаю.

– И, возможно, в том, что на моем месте ты и сама бы не удержалась, – прибавила Хенке.

– Все возможно, – согласилась Хонор. – С другой стороны, одни поступки более вероятны, а другие – менее. Принимая во внимание силу моего характера, твое предположение более маловероятно, чем все остальные.

– О, разумеется. Я все время забываю, Хонор, какая ты скромная, робкая и застенчивая, – сказала Хенке.

Они заняли места в аэролимузине, за ними проследовали Лафолле с подругой Нимица Самантой на руках и три постоянных телохранителя Хонор.

– Нет, не скромная и застенчивая, а более зрелая и ответственная личность.

– Не настолько зрелая и ответственная, чтобы не назвать свою команду в честь одного мохнатого шестилапого любителя таскать сельдерей и его приятелей, – выпалила в ответ Хенке и потянулась почесать за ухом древесного кота, который сидел у Хонор на плече.

– Нимиц и Саманта не имели к моему выбору никакого отношения, – ответила Хонор. – Прошу заметить, они одобрили название, но выбирала я меньшее из двух зол. – Она скривилась. – Альтернативой были «Харрингтонские саламандры».

Хенке вскинула на нее взгляд, едва не подавившись.

– Ты шутишь!

– Если бы. Собственно говоря, когда комитет владельцев команд и судейская комиссия приняли решение расширить лигу, председатель тут же окрестил моих «Саламандрами». Кошмар, что мне пришлось пережить, пока я их уговаривала переиграть.

– А мне кажется, чудненькое было название, – с ехидной усмешкой протянула Хенке.

– Не сомневаюсь, что тебе так кажется, – отрезала Хонор. – У меня другое мнение. Оставим в стороне вопрос о скромности, но попробуй представить себе, как бы отреагировали Высокий Хребет и его шайка! Это ж готовая сенсация!

– Хм…

При упоминании о политическом раскладе, изменившемся не в лучшую сторону после прихода к власти правительства Высокого Хребта, усмешка на губах Хенке растаяла сама собой. Ситуация за последние три с лишним стандартных года становилась все более и более неприятной и все сильнее и острее цепляла их лично – по крайней мере Хонор. Именно в этом, насколько было известно Хенке, заключалась истинная причина того, что её подруга с радостью вернулась ненадолго на Грейсон для исполнения обязанностей землевладельца Харрингтон. И именно поэтому сама Хенке с такой готовностью приняла приглашение провести здесь отпуск в качестве гостьи.

– Наверное, ты права, – сказала она, помолчав. – Разумеется, в любой прилично устроенной вселенной Высокий Хребет, для начала, никогда бы не стал премьер-министром, и уж точно его не стали бы терпеть на этом посту так долго. Надо подать жалобу на мироустройство верховному руководству.

– Я этим занимаюсь каждое воскресенье, – заверила её Хонор без тени улыбки. – И, подозреваю, по просьбе Протектора то же самое делает преподобный Салливан, для пущей доходчивости.

– Для пущей или не пущей – все равно без толку, – заметила Хенке, покачав головой. – Поверить не могу, что им удалось протянуть так долго. Боже мой, Хонор, но ведь большинство из них просто ненавидят друг друга! А уж если вспомнить про их убеждения…

– Конечно ненавидят. К сожалению, в настоящий момент твою кузину они ненавидят еще больше. Или, по крайней мере, настолько её боятся, что держатся заодно вопреки чему угодно, только бы сохранить силу для противостояния ей.

– Знаю, – вздохнула Хенке. – Знаю. – Она вновь покачала головой. – У Бет всегда был характерец не дай Боже. Очень жаль, что она не научилась его обуздывать.

– Ты не вполне справедлива, – не согласилась Хонор, и Хенке удивленно подняла бровь.

Мишель Хенке, в силу того, что её отец и старший брат (а вместе с ними герцог Кромарти и весь экипаж королевской яхты) погибли от рук убийц, оказалась пятой в списке претендентов на наследование короны Звездного Королевства Мантикоры. Её мать, Кейтрин Винтон-Хенке, герцогиня Винтон-Хенке и вдовствующая графиня Золотого Пика приходилась королеве Елизавете III теткой, у отца королевы не было других братьев и сестер, а Мишель теперь оказалась единственным оставшимся в живых ребенком своей матери. Прежде Хенке никогда и не думала о том, что будет стоять так высоко в списке претендентов, как и о том, что унаследует титул отца. Но Елизавету она знала всю свою жизнь и со взрывным винтоновским темпераментом, который в полной мере унаследовала королева, была знакома далеко не понаслышке.

Несмотря на это, Хенке понимала, что за последние три с лишним года Хонор общалась с королевой намного больше, чем она сама. Герцогиня Харрингтон была хорошо известна как один из самых решительных сторонников королевы в Палате Лордов (и как член домашнего круга «кухонных советчиков», к которым королева обращалась за советом, избегая членов официального правительства). Именно поэтому проправительственные средства массовой информации лезли из кожи вон, пытаясь всеми доступными им средствами дискредитировать Хонор. Завуалированное (а иногда и не слишком завуалированное) злопыхательство в её адрес проявлялось порой совершенно омерзительно. Как бы то ни было, Хенке признавала, что Хонор не только больше времени работала с Елизаветой, но и обладала кое-какими отсутствующими у других людей дополнительными способностями, касающимися оценки людей и их эмоций. И тем не менее…

– Хонор, я люблю Бет как кузину и уважаю как монарха, – сказала Хенке, помолчав. – Но если её завести, то характер у нее становится как у гексапумы, которая сломала себе зуб. Мы с тобой хорошо это знаем. Если бы она всего лишь постаралась сдержаться, когда ещё только формировалось правительство Высокого Хребта, то ей, возможно, удалось бы разделить их, вместо того чтобы сплотить в монолитную оппозицию по отношению к самой себе.

– Я не говорила, что она все делает правильно, – заметила Хонор, откинувшись на сиденье.

Нимиц уютно устроился у нее на коленях. Саманта соскользнула с рук Лафолле и присоединилась к мужу; Хонор нежно поглаживала уши кошки.

– По сути дела, – продолжила она, – Елизавета первая согласится, что потеряла прекрасную возможность взять ситуацию под контроль, когда набросилась на них. Но пока ты искала на свою задницу приключений в космосе, я просиживала свою в Палате Лордов, наблюдая за тем, что вытворяет Высокий Хребет. И, судя по тому, что я видела, думаю, в конечном счете не важно, как повела себя она.

– Прости, я не совсем понимаю, – сказала Хенке, ощутив некоторую неловкость.

Она знала, что Хонор не собиралась её упрекать, но невольно чувствовала себя виноватой. Ее мать как герцогиня имела полноправное место в палате лордов, поэтому они решили, что Мишель вполне может передать ей все полномочия и мать будет представлять их обеих. Для герцогини Винтон-Хенке политика всегда была намного более увлекательным делом, чем для Мишель, к тому же смерть мужа и сына заставила её искать способа отвлечься. Мишель и самой надо было отвлечься, вот почему она как офицер Королевского Флота Мантикоры с головой погрузилась в глубокий космос, наполненный множеством дел и обязанностей.

Хонор этого способа отвлечься от вредных мыслей лишили.

– Даже если предположить, что в правительстве Высокого Хребта нет идеологических разногласий, в Палате Лордов все равно недостаточно консерваторов, либералов и прогрессистов, чтобы Высокий Хребет получил безоговорочное большинство голосов без поддержки по крайней мере части независимых лордов, – начала объяснять Хонор. – Высокому Хребту, правда, удалось еще привлечь в союзники «Новых людей» Уоллеса, но даже этого недостаточно, чтобы существенно изменить соотношение сил основных партий. И как бы сильно ни испугала или разозлила королева Высокого Хребта и его приспешников, независимым, которые решили его поддержать, она ничем таким страшным не угрожала, так ведь?

– Так, – признала Хенке, припоминая обрывки разговоров с матерью, и внезапно пожалела, что в свое время отнеслась к ним без внимания.

– Разумеется. Он сумел завоевать их поддержку без того, чтобы она на них набросилась. А даже если бы и набросилась, что-нибудь вроде «Скандала с Рабсилой» отвратило бы от правительства большинство независимых.

– Кстати, когда Кэти Монтень бросила свою бомбу, я ожидала, что именно это произойдет, – подхватила Хенке и пожала плечами. – Лично мне Кэти всегда нравилась. Мне казалось, что к тому времени, когда она отправилась на Старую Землю, у нее, пожалуй, немного съехала крыша, но она всегда была верна своим принципам. И, черт побери, как красиво она сработала!

– Я пришла к выводу, что мне она тоже нравится, – призналась Хонор. – Никогда бы не подумала, что смогу сказать такое о члене либеральной партии. Правда, если не считать негативной позиции либералов по отношению к генетическому рабству, я не понимаю, что общего у неё и у «её» партии.

Голос Хонор остался невозмутимо ровным, но глаза опасно прищурились. Её врожденная ненависть к торговле генетическими рабами по безжалостности не уступала сфинксианской зиме – возможно, сказывалось влияние матери.

– Не могу вспомнить, чтобы кто-то другой высказывался на эту тему столь же… э-э… красноречиво, – добавила она.

– Да, она умеет обращаться со словами, и не могу не согласиться, что в данном вопросе её можно упрекнуть в некоторой предвзятости, – с улыбкой признала Хенке. – Не говоря уже о том, что давно пора врезать правительству по зубам просто из принципа. Одна из моих кузин замужем за свояком Кэти, Джорджем Лараби, лордом Альтамонтом, и она говорит, что леди Альтамонт, мать Джорджа, просто желчью исходит из-за Кэти, мол, та открыто «живет во грехе» с простолюдином. И даже не с обычным простолюдином, а с грифонским горцем, которого вывели за штат на половинную плату за нарушение воинской дисциплины!

Хенке было хихикнула, но тут же посерьёзнела.

– Но на этот раз мне казалось, что она этих ублюдков прижала к ногтю. Бог его знает как она заполучила эти записи – и знаешь, раз уж на то пошло, если Бог мне об этом никогда не расскажет, я буду просто счастлива. Но судя по тому, что говорила мама и что я читала в газетах, подлинность этих документов практически не оспаривалась.

– Вообще не оспаривалась, – согласилась Хонор, которая, в отличие от Хенке, очень хорошо знала, как именно графиня Тор заполучила злополучные документы.

На мгновение она задумалась, не рассказать ли подруге о своих подозрениях относительно капитана Зилвицкого и его роли в таинственной утечке информации, но решила воздержаться. Пожалуй, Мике и в самом деле знать это не обязательно… равно как и некоторые другие факты биографии Антона Зилвицкого, ставшие известными ей самой благодаря Эндрю Лафолле. Например, как именно распоряжается вновь образованное частное охранное предприятие отставного капитана той информацией, которую герцогиня не передала властям.

– К сожалению, – продолжила Хонор, отсекая лишнюю информацию, – имена, которые были там упомянуты персонально, это всё довольно мелкая рыбешка. В некоторых случаях это люди, занимающие видное общественное положение, в других – играющие достаточно важную политическую роль, чтобы быть на виду, но все они находятся недостаточно близко к верхним эшелонам власти, чтобы нанести ей существенный урон. То, что многие из них имели связи с консерваторами и – что особенно важно! – с отдельными представителями либеральной партии, конечно, вызвало определенное смятение. Вот почему министерство юстиции быстренько упрятало пару десятков обвиняемых с глаз долой на очень долгий срок. Но подонков оказалось предостаточно и в других партиях, а также среди независимых – даже, как это ни прискорбно, нашлось двое среди центристов – и это дало повод соглашателям кричать, что «все так делали» и что нельзя обвинять какую-то одну конкретную партию. А тот факт, что непосредственной связи виновных с лидерами партии так и не обнаружили, позволил правительству избежать худших из возможных последствий. Они попросту принялись громче всех орать, требуя наказать всех, кто упомянут в документах. Например, Хендрикса – его отозвали со Старой Земли, а туда направили нового посла.

– Или адмирала Юнга, – хмуро добавила Хенке. Хонор с подчеркнуто бесстрастным выражением лица согласно наклонила голову. Непримиримая вражда между ней и кланом Юнгов тянулась уже более сорока стандартных лет, очерченная ярким пунктиром лютой ненависти и цепочкой смертей. Именно поэтому, когда командование Флота отозвало адмирала Эдвина Юнга со Старой Земли, обвинило его перед трибуналом в нарушении Военного кодекса и лишило звания, леди Харрингтон изо всех сил старалась сохранить видимость безразличия. Гражданский суд поступил не менее жестоко – не помогли даже связи со всемогущим графом Северной Пустоши, обладавшим огромным влиянием на высшие круги Ассоциации консерваторов, партии, лидером которой был премьер-министр. Юнг умудрился избежать высшей меры, но, несмотря на благородное происхождение, был приговорен на ближайшие несколько десятилетий к безвыездному отдыху в местах, подведомственных Королевскому министерству юстиции.

– Или адмирал Юнг, – наконец откликнулась она. – В сущности, его судьба – неплохой пример того, на какие безжалостные меры готово пойти руководство, чтобы выйти из игры чистенькими… и кого именно они были готовы при этом выкинуть за борт. Он из Юнгов – значит у всех на виду, и флаг-офицер, а значит, совершенное конкретно им преступление, ко всеобщему удовольствию, никакого отношения к внутриполитическому раскладу не имеет. Зато Северной Пустоши он приходится всего-навсего пятиюродным братом и, если честно, в реальной структуре власти Ассоциации консерваторов представляет собой абсолютно пустое место. Так что Северная Пустошь и пальцем не пошевелил, чтобы спасти его. Адмирал стал на редкость удобной жертвой, принесенной на алтарь «принципов» титулованного родственника, и заодно послужил живым «доказательством» того, что сам Северная Пустошь – а вместе с ним и все руководство Ассоциации консерваторов – никогда не имели ни малейшего отношения к этим гнусным преступлениям. И именно поэтому лидеры правящей партии так яростно – и так демонстративно – набросились на всю пойманную мелкую рыбешку. В конце концов, ублюдки не просто нарушили закон; они обманули доверие, оказанное им вождями партии. – Настала очередь Хонор пожимать плечами. – Как ни воротит меня от всей этой истории, должна признать, они провели блистательную операцию по минимизации политического ущерба. И тем не менее Высокий Хребет и Новый Киев сумели провернуть её только потому, что большинство в палате лордов, включая и независимых, не замешанное в этой истории, решило смотреть на все сквозь пальцы и удовольствоваться козлами отпущения.

– Но почему? – возмутилась Хенке. – Мама в одном из писем говорила мне абсолютно то же самое, но я никогда не понимала этой подковерной логики!

– Всё это политика и, скажем так, исторический императив конституционной эволюции, – ответила ей Хонор.

Тем временем по обе стороны от лимузина заняли свои места два тяжеловооруженных истребителя сопровождения с опознавательными знаками гвардии землевладельца Харрингтон. Хонор и Хенке были приглашены на ужин во дворец Протектора. Взяв курс на владение Мэйхью, воздушный лимузин в почтительном сопровождении эскорта понесся по ослепительно синему небу, размеченному пунктиром облаков. Полет предстоял долгий, и Хонор еще глубже откинулась на спинку кресла и положила ногу на ногу.

– Как правило, – продолжила она, – большинство в Палате Лордов старается закрыть глаза на вещи, о которых им знать не хочется, даже в тех случаях, когда дело касается рабства и тому подобных гнусностей. Понимаешь, хотя сами они могут быть кристально честны, но они скорее предпочтут сохранить правительство Высокого Хребта, чем рисковать, не зная, кто может прийти вместо него. Несмотря на существующую коррупцию и подкуп голосов на средства избирательного фонда, они считают, что Высокий Хребет – это меньший риск, чем возвращение Елизавете и её сторонникам контроля над обеими палатами.

– Мама мне что-то такое говорила – а еще о том, что в этом политическом уравнении важное место занимает Сан-Мартин. Но она торопилась закончить письмо, а я потом так и не попросила у нее более подробных объяснений, – повинилась Хенке.

– Адмирал Курвуазье мне однажды сказал – цитирую слегка неточно: «ни один капитан – или коммодор – на службе Её Величества не может позволить себе девственности в том, что касается политики», Мика. Особенно коммодор, который стоит так близко к трону, как ты.

В тоне Хонор не прозвучало и тени упрека, но когда она встретилась глазами с Микой, они смотрели почти сурово. Несколько секунд графиня, казалось, готова была ответить дерзостью, но затем потупила взгляд и горько кивнула, соглашаясь.

– Знаю, – тихо призналась она. – Просто дело в том, что… Ну, если уж сознаваться, так мне политика никогда не нравилась, и тебе, между прочим, тоже. А с тех пор как папу и Кэла убили и этому мерзкому ублюдку удалось отобрать у Вилли Александера кресло премьер-министра, меня тошнит от одной мысли, что я должна сидеть с ним в одной Палате Лордов.

– А сама только что критиковала королеву за несдержанность характера! – мягко попеняла Хонор.

– Признаю свою вину по всем пунктам обвинения, – капитулировала Хенке. – Но я тебя перебила?

– Я говорила о том, что у большинства в Палате Лордов есть причины поддерживать Высокого Хребта. Именно это, возможно, имела в виду твоя мама, когда упомянула о Сан-Мартине. Это самое большинство боится того, что произойдет, когда пэры Сан-Мартина наконец получат места в парламенте.

– Почему? – спросила Хенке с таким неподдельным непониманием, что Хонор невольно вздохнула.

– Мика, – терпеливо сказала она, – это же самые элементарные вещи из политической истории. Что – с самого момента образования Звездного Королевства – Корона пытается отобрать у лордов?

– Контроль над бюджетом, – ответила Хенке.

– Очень хорошо, – сказала Хонор. – Но Основатели, которых во всем остальном я считаю неплохими ребятами, поголовно были буквально одержимы стремлением обеспечить себе и своим потомкам реальную политическую власть в Звездном Королевстве. Вот почему Конституция особо оговаривает, что премьер-министр должен быть членом Палаты Лордов, и указывает, что ни один финансовый билль не может вступить в силу без одобрения лордов. Я иногда думаю, что разумное зерно в этом есть: сосредоточить значительную политическую власть в руках той законодательной палаты, которая… менее подвержена сиюминутной политической и идеологической истерии. Но Основатели перестарались. Тот факт, что пэрам не надо агитировать на выборах, означает, что слишком многие из них – разумеется, исключая здесь присутствующих – имеют… скажем так, весьма специфические представления о реальности. Хуже того, человек, который наследует титул, легко может выстроить внутри парламента собственную империю. Поверь мне, – сухо добавила она, – я уже дважды, на двух различных планетах видела, как это работает, и наблюдать это мне пришлось с гораздо более выгодного наблюдательного пункта, чем хотелось бы.

Она несколько секунд невидящими глазами смотрела на истребитель эскорта в иллюминатор по правому борту, поглаживая длинными пальцами нежную шелковистую шерстку обоих котов. Нимиц задумчиво поднял на нее взгляд, проверяя её настроение с помощью существовавшей между ними эмпатической связи. На секунду Мике показалось, что сейчас он, пусть и осторожно, вонзит зубы в колено Хонор. Обычно кот не стеснялся в выражениях недовольства, когда считал необходимым выбранить «своего» человека за то, что тот опять переживает из-за давно минувших дел, которых всё равно уже не изменить. Но на этот раз он передумал и не беспокоил Хонор до тех пор, пока она не встряхнулась сама и вновь заговорила с гостьей.

– Так или иначе, я полагаю, Корона была бы счастлива ничего не менять в институте премьер-министерства. Я, конечно, очень люблю и уважаю твою кузину, но честность заставляет признать: в силу наследственного права она заинтересована в поддержке наследственной аристократической системы. И раз уж мне так захотелось честности, я, пожалуй, должна отметить, что к нам с тобой это тоже относится. По крайней мере, на данный момент. Тем не менее на протяжении уже нескольких поколений Корона пытается изменить соотношение сил между Палатой Общин и Палатой Лордов, и лучший способ добиться этого – передать Общинам контроль над бюджетом, в противовес тому, что премьер-министр всегда будет назначаться из числа членов Палаты Лордов. Вот только Короне ни разу не удалось набрать требуемое большинство в Палате Лордов, чтобы изменить Конституцию и передать эту привилегию нижней палате.

– Еще бы! – фыркнула Хенке с тем глубочайшим презрением к привилегиям аристократии, на которое способен лишь аристократ по праву рождения. – Неужели ты и впрямь думаешь, что человек, у которого есть такая замечательная штука, как пэрство, проголосует за то, чтобы отдать половину своей власти неизвестно кому?

– На самом деле, – серьезно сказала Хонор, – именно этого и боится Высокий Хребет. И с ним согласны многие независимые.

– И мама так говорила, – в отчаянии произнесла Хенке, – но я почему-то никак не могу в это поверить.

– А Высокий Хребет верит. И Елизавета, и Вилли Александер – тоже. Это все вопрос математики, Мика. Пэры Сан-Мартина легко могут изменить соотношение сил в палате лордов, и королева наконец добьется своего. Но джокер в нашей колоде – сочетание конституционного ограничения на появление новых пэров и условий Акта об Аннексии, по которому Звезда Тревора вошла в состав Звездного Королевства. По Конституции в период между всеобщими выборами количество членов палаты лордов может увеличиться не более чем на десять процентов, а в Акте об Аннексии указано, что новые пэры из Сан-Мартина не могут получить утверждение и место в парламенте раньше, чем после следующих всеобщих выборов. Поэтому правительство и его сторонники в Палате Лордов пытаются оттянуть выборы на возможно более долгий срок. Сейчас всем понятно, что сан-мартинцы твердо стоят на стороне королевы и центристов. В конце концов, ведь это наш флот под руководством королевы и правительства Кромарти вышвырнул хевов из системы Звезды Тревора и принес её гражданам свободу, и не кто иной, как Кромарти и твой отец, находившийся на посту министра иностранных дел, сформулировали условия присоединения к Звездному Королевству. Кроме того, на Сан-Мартине до присоединения не было потомственной аристократии, и вряд ли сан-мартинцы будут так уж… рьяно поддерживать существующее положение в парламенте. Их благодарность людям, в которых они видят своих освободителей, подкрепляемая отсутствием аристократических традиций, приведет к тому, что новые пэры, вероятнее всего, – да нет, практически наверняка, – поддержат предложение лорда Александера как лидера партии центристов о передаче контроля над бюджетом палате общин.

– Понимаю.

– Но пока они не получили мест в парламенте, ни на что повлиять они не смогут. И в настоящий момент Высокий Хребет и его банда как раз пытаются сколотить из числа уже имеющихся пэров достаточно сильное большинство, чтобы сопротивляться любым попыткам введения в палату новых членов. Судя по недавней статистике, число действующих на данный момент пэров, не поддерживающих внесение нужной нам конституционной поправки, дает им по крайней мере пятнадцатипроцентный перевес, но это число непостоянно. Даже если оно не уменьшится, после двух выборов в палате лордов появится достаточно сан-мартинцев, чтобы одолеть их – при условии, что новички будут твердо поддерживать введение новой поправки. Поэтому Высокий Хребет и его союзники не только вербуют сторонников среди пэров, но и пытаются расколоть центристское большинство в Палате Общин. Поскольку именно Палата Общин утверждает создание новых мест в Палате Лордов, Высокий Хребет надеется, увеличив свое влияние в нижней палате, контролировать также процесс расширения верхней палаты с тем, чтобы в нее кооптировались только те пэры, которые, по его представлениям, выступят за сохранение главенствующего положения лордов. Тот факт, что представители от Сан-Мартина наверняка присоединятся к центристам или лоялистам, усугубляет его опасения. Формально Сан-Мартин пока не имеет депутатов и в нижней палате, но их так называемые «спецпредставители» выполняют в Палате Общин фактически те же самые функции, только не имеют права голосовать. И их политические пристрастия никаких сомнений не вызывают. Этот мелкий факт не мог ускользнуть от внимания пэров.

Хенке хмыкнула.

– Вот потому-то, Мика, члены Палаты Лордов – в остальном вполне приличные люди – активно поддерживают такое дерьмо, как барон Высокого Хребта, и смотрят сквозь пальцы на его попытки спустить на тормозах «скандал с Рабсилой». Никто из них не в восторге, и лишь единицы питают хотя бы крошечные иллюзии относительно доскональности его «досконального» расследования обвинений графини Тор, и большинство из них не доверят ни ему, ни его союзникам присматривать даже за своей собакой, не то что за ребенком. Но в целом их позиция такова: даже если действующая Конституция несовершенна, уже созданная система до сих пор служила Звездному Королевству весьма неплохо, и в настоящий момент премьер – залог сохранения statusquo. Не сомневаюсь, многие прекрасно понимают, что их противодействие переменам продиктовано исключительно личными интересами, но от этого противодействие не становится менее искренним.

– Вот как, – протянула Хенке, откидываясь поглубже. В пассажирском салоне роскошного аэрокара они с Хонор сидели лицом друг к другу. Каждый раз, когда Хонор Харрингтон вот так вот препарировала политическую обстановку – исчерпывающе и кристально ясно, – Мишель пугалась. Казалось бы, давно пора привыкнуть – военные задачи Хонор анализировала с таким же блеском, – но на протяжении почти сорока стандартных лет именно Мишель Хенке разбиралась во внутренней политике Звездного Королевства значительно лучше, чем её подруга. Разумеется, проницательность Хенке была обусловлена происхождением и семейными связями. Поскольку Мика приходилась королеве двоюродной сестрой, понимание политической подоплеки приходило к ней почти интуитивно, ей даже не приходилось задумываться. А сейчас, вдруг поняла она, именно это мешало ей сравняться в видении текущей политической ситуации с подругой. Хонор не принадлежала к кругу избранных по праву рождения. Она вошла в него, не обладая инстинктивным чутьем, свойственным урожденным аристократам, а потому, входя в новую для себя среду обитания, ей приходилось анализировать абсолютно все.

Однако тот факт, что Хонор родилась не среди сильных мира сего, не была воспитана потомственной элитой Звездного Королевства, обусловливал существование опасных для нее «слепых пятен». Это внушало Мике беспокойство, которое она тщательно скрывала. «Слепота» выражалась в том, что Хонор не видела угрозы там, где любой аристократ – да хотя бы сама Хенке, при всей её нелюбви к политике – мгновенно её распознавала. Взлетев на самую вершину политической власти в двух звездных государствах, Хонор продолжала воспринимать себя – и свою жизнь – с точки зрения простого йомена.

Мишель Хенке посмотрела на подругу и в очередной раз задумалась, сказать или не сказать… надо бы все-таки напомнить ей о том, что и ее частная жизнь может быть использована – и будет использована – против нее политическими врагами, стоит ей лишь чуть-чуть приоткрыть щель в защите. Как подруга она просто обязана спросить Хонор, есть ли доля истины в недавнем, но уже расползающемся слушке…

– Звучит очень логично, – вместо этого сказала она, прервав паузу. – Только знаешь, когда я слышу такие вещи от тебя, до сих пор удивляюсь. Могу я спросить: а лорд Александер в курсе этих твоих соображений?

– Конечно, конечно. Неужели ты думаешь, что я с ним об этом не говорила? – фыркнула Хонор. – Разумеется, говорила, и много. По сравнению с говорильней в Палате Лордов и лоббированием интересов Бенджамина при дворе, я куда больше времени – больше, чем можно себе представить, – потратила на «мозговые штурмы» вместе с человеком, который должен был стать премьер-министром!

– Не сомневаюсь, так оно и было, – медленно проговорила Хенке и, едва заметно склонив голову, искоса быстро посмотрела на Хонор. – А графу Белой Гавани удалось что-нибудь добавить к твоему анализу ситуации?

– Да, – ответила Хонор, протягивая руку, чтобы погладить Нимица по спине.

При этом на собеседницу она даже не взглянула; вместо этого взгляд землевладельца Харрингтон, как отметила Хенке, скользнул в сторону, вниз, остановился на её собственной руке, гладившей шелковистую шерстку древесного кота… В краткости односложного ответа Хенке почудилось нечто… зловещее.

На мгновение графиня заколебалась: может быть, все-таки надавить, задать прямой, откровенный вопрос? В конце концов, уж если она не сумеет задать его Хонор, кому же ещё это по силам? Никому… и ей самой, к сожалению, тоже. Так что она просто откинулась в кресле и кивнула:

– Это вполне стыкуется с тем, что говорила мама. Наверное, она считает, что я достаточно знаю о происходящем, чтобы разобраться во всем самой, не дожидаясь, пока она все распишет мне подробно, как это сделала сейчас ты. – Хенке пожала плечами. – Иногда мне кажется, что она никогда не понимала, что я полностью свалила политику на Кэла. Меня слишком занимал флот.

По лицу ее пронеслась тень недавнего горя, но она быстро справилась с собой и изобразила кривую улыбку.

– Теперь, когда ты мне наконец всё объяснила, я, кажется, поняла, что ты имела в виду, говоря об историческом императиве. Но я всё-таки считаю, что вспыльчивость Бет в любом случае нам не на пользу.

– Не без этого, – согласилась Хонор, отводя глаза от кошек, разлегшихся у нее на коленях; в её взгляде, казалось, проступило нечто похожее на облегчение. – Одного этого хватило бы, чтобы у Высокого Хребта, Нового Киева и Декруа появились к ней личные счеты. Но после того, как убили герцога Кромарти и твоего отца, мы почти неизбежно пришли бы ровно к тому же финалу. За одним исключением, конечно: никто, причем по обе стороны, не понимает, что затевается в Народной Республике, пока мы тут занимаемся мелкими домашними склоками.

– Подписываюсь обеими руками, – мрачно согласилась Хенке и, наклонив голову, спросила: – Как ты думаешь, Причарт и Тейсман лучше меня понимают, что у них происходит?

– Очень на это надеюсь, – сухо ответила Хонор.