Лицо в зеркале Айварса Терехова было еще более худым и осунувшимся, чем, то, которое он помнил. В сущности, оно напомнило ему то, которое у него было по возвращении на Мантикору при обмене военнопленными. Последние несколько месяцев может и не были столь же кошмарными, как тогда – но они – и, в особенности, шесть недель после отлета с Монтаны – все же оставили свой отпечаток, и его голубые глаза изучали свое отражение, как будто ища знамения грядущего. Но, как бы ни искал, их он найти не мог… в который раз.

Его ноздри расширились когда, фыркнув в саркастической усмешке над собственными мыслями, он начал плескать холодной водой себе в лицо. Затем выпрямился, промокнул лицо и потянулся к чистой форме, которую для него приготовила старший стюард Джоанна Агнелли. Натягивая форму, он ощущал ее тепло, когда ткань скользила по коже, затем застегнулся и еще раз оглядел свое отражение в зеркале.

Никаких изменений, подумал он. Всего лишь мужчина в рубашке.

Но мужчина в зеркале не был «всего лишь мужчиной в рубашке», и Терехов знал это. Он снова был капитаном Тереховым, «первым после Бога» тяжелого крейсера Ее Величества королевы Мантикоры «Гексапума».

По крайней мере – пока, напомнил он себе, наблюдая как отражение губ в зеркале дернулось в краткой усмешке.

Он отвернулся от зеркала и вышел из своей ванной в спальню. Дверь в зал была приоткрыта и он мог видеть, что коммандер Джинджер Льюис, исполняющая обязанности его старпома, и лейтенант-коммандер Амаль Нагчадхури, командующий секцией связи, ожидают его. Немного задержавшись, он сделал глубокий вдох, убедился, что выражение лица из серии «уверенный капитан» на месте и, затем, вышел к ним.

– Доброе утро, – сказал он, жестом указав им оставаться на месте.

– Доброе утро, сэр, – за обоих ответила Льюис.

– Думаю, вы оба уже позавтракали?

– Да, сэр.

– Ну а я, боюсь, что нет, и Джоанна взбесится, если я не поем. Так что, если вы не против, во время утреннего доклада, я, как послушненький маленький капитан, что-нибудь погрызу.

– Даже и пытаться не буду встать между шефом Агнелли и ее взглядами на правильное питание капитанов, сэр, – сказала Льюис и широко улыбнулась. Улыбнулся и Нагчадхури, хотя не каждый исполняющий обязанности старпома решился бы на шутку, которую можно было бы отнести на счет капитана, и Терехов хмыкнул.

– Вижу, что Вы мудрая женщина, – заметил он и сел за свой стол. Терминал был опущен, освобождая место для работы – или в его случае – для кое-чего другого, и старший стюард Агнелли появилась так же быстро и тихо, как будто капитан потер лампу, чтоб ее вызвать.

С бойкой эффективностью, всегда напоминавшей Терехову выступление первоклассного фокусника, Агнелли расстелила по столу белую льняную скатерть, поставила тарелку с точно по центру выставленной чашкой с кукурузными хлопьями, небольшой молочник, тарелку с горячими булочками, масленку, высокий стакан с охлажденным томатным соком, чашку, испускающий пар кофейник, серебряные столовые приборы и белоснежную салфетку. Оценив свою работу в течение пары мгновений, она поправила приборы, подровняв их.

– Позвоните, когда закончите, сэр, – сказала она и исчезла.

Терехов обнаружил, что ищет дым, в котором исчез его личный джин. Затем покачал головой, потянулся за молоком и добавил его в хлопья.

– Со всем уважением, сэр, это не похоже на обильный завтрак, – заметила Льюис.

– Может и нет, – ответил Терехов, затем мельком взглянул на нее. – С другой стороны, именно так я и привык завтракать, Джинджер. У меня нет проблем с желудком, если это именно то, о чем Вы так изящно спросили.

– Полагаю, что именно это я и спросила.

Если Льюис и была смущена, она этого никак не показала, и Терехов покачал головой. Джинджер Льюис выглядела как более молодая версия его жены, Шинед, чей портрет и сейчас висел на стене позади коммандера. Также она была и столь же уверена в себе, как Шинед. На самом деле, Терехову иногда казалось, что она копировала Шинед, и он больше чем просто подозревал, что она решила, что это важнее, чем, то, как если бы на борту начали воспринимать ее как курицу-наседку при капитане.

Что слишком маловероятно между ней и Джоанной, или же я что-то упустил?

– Ну, считайте это моим не совсем изящным ответом, – вслух сказал он, тоном показывая, что это совсем не упрек. – И пока я хрущу моим скромным – но очень здоровым и весьма полезным – завтраком, почему бы вам двоим не рассказать мне все те вещи, что мне полагается знать?

– Конечно, сэр.

Льюис достала личный КПК и вызвала на экран первую из составленных ею заметок.

– Во-первых, – сказала она, – доклад о раненых. У лейтенанта Саркози в лазарете все еще двадцать семь пациентов, но троих он планирует выписать уже сегодня. Итак,… восемь наших людей и двенадцать с «Колдуна» и «Арии» вернутся на службу. И она утверждает, что Лайош вернется к обязанностям в течение следующих двух-трех дней.

– Отлично, – ответил Терехов. Офицер медицинской службы Руфь Саркози была корабельным врачом КЕВ «Бдительный» до жестокой битвы при Монике. «Бдительный» стал одним из кораблей, которые Терехов потерял в том бою, но Саркози выжила, что стало экстраординарной удачей по множеству причин, включая ту, что коммандер Лайош Орбан, корабельный врач «Гексапумы», сам стал одним из тридцати двух раненых. Саркози стала ему отличной заменой – что Терехов и отразил в рапортах, составленных им после сражения – но, как и все его выжившие люди, безусловно, чувствовала давление, исполняя слишком много различных обязанностей. Большим, чем для любого другого, облегчением для нее стало бы известие о том, что Орбан поправился настолько, что может покинуть лазарет. Было несомненной удачей то, что его раны, хоть и смотрелись месивом, но были намного менее ужасны, чем выглядели. С помощью интенсивной терапии, Саркози поставила его на ноги (хотя он и оставался очень слабым) меньше, чем за неделю, он был намного удачливее людей вроде Наоми Каплан, тактика «Гексапумы», которая приходила в сознание только время от времени.

И, мрачно подумал Терехов, Лайош намного удачливее тех семидесяти четырех членов экипажа, которые были убиты в бою.

– Судя по докладам Саркози, Анстен не скоро полностью поправится, – продолжила Льюис. – Но он, конечно же, утверждает, что готов приступить к своим обязанностям в любое время. – Она мельком взглянула Терехову в глаза. – И, несмотря на любые подозрения, я не настолько опьянена властью, чтоб желать остаться в должности исполняющего обязанности старпома дольше, чем будет необходимо, но, откровенно говоря, я сомневаюсь, что он в состоянии вернуться в строй. Лейтенант Саркози позволила ему вернуться в свою каюту, но, я думаю, только потому, что ей нужна была его койка. Ну и возможно, частично потому, что она на пути к помешательству из-за него. – Ее губы подернулись. – Он точно… не самый лучший пациент в известной истории галактики.

В этот момент Терехов пил томатный сок, и его невольная усмешка чуть было не привела к катастрофе. К счастью, он успел опустить стакан без того, чтоб забрызгать соком всю свою форму.

Назвать Анстена Фитцджеральда «не самым лучшим пациентом» было самым ярким примером сильнейшего преуменьшения из всех, что он слышал за последнее время. Старпом «Гексапумы» по складу характера был неспособен находиться вне своих обязанностей дольше, чем требовала самая крайняя необходимость. А также он был одним из тех людей, которых приводил в крайнее негодование тот факт, его тело, получив значительные физические повреждения, требовало времени на восстановление тогда, когда он уже был готов вернуться к привычному ритму.

– Частью это идет от того, – промокнув губы салфеткой сказал Терехов так серьезно, как только мог, – что Анстен понимает, как остро мы нуждаемся в людях. Ну и, конечно же, – он опустил салфетку и криво ухмыльнулся, – у него столько чистейшего упрямства, что хватило бы на трех любых других людей.

– Должна ли я понимать как приказ не передавать ему полномочия сегодня, сэр?

– На самом деле, ничто не обрадовало меня больше, если бы Вы сделали это, – сказал ей Терехов. – Поверьте мне, Джинджер, я знаю, сколько у Вас работы в Инженерном отсеке, чтоб взваливать на Вас еще и это. Но я не готов вернуть в строй Анстена, пока Саркози – или Лайош – не будут готовы выписать его, независимо от того, что он сам там для себя решил.

– Не буду лукавить насчет того, что не предпочла бы посвятить технике все время, – ответила Льюис, – но я согласна с Вами. Мне самой мягко донести эту мысль до него, сэр, или Вы сделаете это?

– Трусливая часть моей натуры хочет оставить это Вам. Но, к сожалению, на Острове Саганами мне что-то такое говорили об обязанностях и ответственности капитана, которую нельзя спихивать на подчиненных. И, как мне кажется, подобная встреча с Анстеном очень под это подходит.

– Трепещу перед Вашей храбростью, сэр!

– И следует, – сказал Терехов со скромным выражением лица, а затем развернулся к Нагчадхури.

– Что-нибудь новенькое от мониканцев, Амаль?

– Нет, сэр. – Длинное, бледное лицо офицера связи подернулось гримасой. – Они все еще повторяют свое требование, чтоб мы как можно скорее покинули систему, но это все. До сих пор.

– Ничего о вчерашнем запросе об эвакуации гражданского персонала, вызванного «медицинской необходимостью», со станции «Эройка»?

– Нет, сэр. По крайней мере, пока. В конце концов, на Эстелле день только начался.

Терехов улыбнулся кислой улыбкой, хотя шутка и не была смешной.

Он точно знал, что был самым ненавидимым человеком в системе Моники, и на это были веские причины. Он и десять боевых кораблей под его командованием уничтожили или превратили в обломки что-то около семидесяти пяти процентов общих сил Флота Моники. Они же уничтожили основную верфь мониканцев, убили несколько тысяч рабочих этой верфи и разнесли в щепы два или три десятилетия инвестиций в инфраструктуру. Не говоря уже о том, что уничтожили или обездвижили двенадцать из четырнадцати переданных Монике линейных крейсеров постройки Лиги. Он все еще не был уверен насчет того, как именно эти корабли вписывались в планы того, кто планировал срыв аннексии Скопления Талботта Звездным Королевством, но все улики, которые удалось собрать с обломков станции «Эройка» говорили о том, что эти планы требовали толстого бумажника… и очень слабых моральных предубеждений против убийства людей в промышленных масштабах.

В настоящий же момент и у него, и у Роберто Тайлера, президента Союза Моники, были более важные причины для беспокойства, хотя и свои у каждого. Айварс Терехов при уничтожении линейных крейсеров и военной составляющей станции «Эройка» потерял шестьдесят процентов своей наспех сколоченной эскадры и три четверти своего персонала. Все четыре его выживших корабля были серьезно повреждены. Только два из них могли войти в гиперпространство без ремонта на верфи, а систем жизнеобеспечения на этих двух кораблях не хватило бы на всех оставшихся в живых людей. Это означало, что если бы он и был склонен покинуть Монику, просто не смог бы этого сделать. А склонен он не был, так как не намеревался позволить Тайлеру и его людям «подчистить» все улики до того, пока кто-либо с Мантикоры с большими, чем у Терехова, возможностями, не изучит их.

На сегодняшний день не было причин верить, что Тайлер подозревает, что половина мантикорских кораблей слишком повреждена, чтоб покинуть систему. И, к счастью, не было похоже, что он готов подтолкнуть Терехова осуществить его угрозу по отношению к двум оставшимся линейным крейсерам. Эти два линейных крейсера находились в доках на гражданской верфи на дальнем конце растянутого индустриального комплекса станции «Эройка». Терехов, учитывая возможное ужасающее количество жертв среди гражданских, не стал уничтожать их при первоначальной атаке. Но, когда выжившие силы Флота Моники стали требовать его сдачи, угрожая уничтожением его кораблей, он сам поставил им ультиматум.

Если его корабли будут атакованы, он уничтожит оставшиеся линейные крейсера контактными ядерными зарядами… и не разрешит эвакуировать гражданское население со станции.

Возможно, в администрации Тайлера и подозревали, что он блефует. Даже если и так, президент предпочел ему поверить. Что, мрачно подумал Терехов, просто отлично, так как блефовать он не собирался.

– Как Вы думаете, в этой «медицинской необходимости» есть хоть доля правды, сэр? – вопрос Льюис вернул Терехова к реальности, он мысленно встряхнулся и кивнул головой.

– Не буду полностью отбрасывать эту возможность. Хотя то что-то очень уж вовремя, не так ли?

– Вот именно, сэр. – Льюис потерла кончик носа, затем пожала плечами. – Меня смущает только одно – он слишком долго ждал, чтоб прибегнуть к этой причине.

– Ну, он уже использовал «нехватку продовольствия», «поломку систем жизнеобеспечения» и «повреждение силовой установки», Джинджер, – заметил Нагчадхури. – Мне на ум приходит старая сказка о мальчике, который все кричал «волки, волки».

– Это точно, – согласился Терехов. – С другой стороны, эта причина отличается от других – ее мы не можем столь же легко подтвердить – или опровергнуть – как предыдущие.

Нагчадхури кивнул, и Терехов, размышляя, начал мазать масло на булочку.

Отбросить большинство мониканских «необходимостей» было проще простого. Хотя бортовые сенсоры «Гексапумы» и были жестоко истерзаны, у Терехова все еще было достаточно высокочувствительных сенсорных платформ, чтоб приглядывать за всем, что происходило в системе Моники. Эти же платформы были в состоянии контролировать состояние выживших компонентов станции и опровергнуть жалобы Тайлера на энергетические выбросы или утечку атмосферы, вызванные бомбардировкой военной составляющей станции «Эройка». Но жалобы на заболевания среди обитателей станции были чем-то иным.

– Я думаю, нам стоит устроить обследование некоторых из этих предположительно больных мониканцев – сказал Терехов спустя несколько мгновений. – Что, возможно, означает, что Лайош чертовски вовремя решил вернуться в строй.

– Сэр, со всем уважением, я не думаю, что предоставлять мониканцам возможность взять в заложники наших людей удачная мысль, – неуверенно произнесла Льюис, – Как только мы пошлем…

– Не беспокойся, Джинджер.

Пробормотал Терехов с булочкой во рту. Затем прожевал, проглотил и прочистил горло.

– Не переживай, – четче произнес он, покачивая головой. – Я и не думал посылать лейтенанта Саркози или Лайоша на «Эройку». Если они подготовят нескольких из их смертельно больных пациентов и отправят их на шаттле сюда, мы тут их и осмотрим. Если откажутся – будем знать, что это была липа.

– Хорошо, сэр, – кивнула Льюис

– Ну а пока, как там дела у коммандера Лигноса с управлением огнем «Эгиды»?

– Есть небольшой прогресс, сэр. – сказала Льюис, сверившись с записями. – Это, конечно, не починка в доке, но, обменявшись запчастями с «Арией», коммандер Лигнос сможет, по крайней мере, запустить свой носовой лидар. Это все еще оставит…

* * *

– Так значит, Тайлер завернул твое предложение обеспечить лечением его больных, не так ли? – сухо сказал Бернардус Ван Дорт. Чуть позже этим же утром, Терехов и он сидели в капитанской комнате для инструктажа, откинувшись в креслах с чашками кофе в руках, и Терехов фыркнул.

– Можно и так сказать, – он покачал головой. – Временами я жалею, что помешал Вам вручить Ваши верительные грамоты как личного представителя баронессы Медузы. В противном случае, весь этот дипломатический хлам был бы сейчас у Вас на тарелке, не у меня.

– Если Вы считаете… – начал Ван Дорт, но Терехов снова покачал головой, на этот раз сильнее.

– Забудьте. Я не для того провел столько лет в МИДе, чтоб не знать, как делаются дела. С той минуты, как Вы откроете рот в качестве официально аккредитированного представителя, дело перестанет бы быть делом отдельного бесконтрольного офицера Ее Величества, от поступков которого она может отбрехаться, если захочет. Мы не можем поставить под удар Тайлера нашу позицию, что я действую независимо от приказов любых вышестоящих лиц. Особенно в свете того, что я уже натворил.

Ван Дорт хотел что-то сказать, но передумал. Как бы он не хотел возразить, но Терехов был прав. Политический опыт самого Ван Дорта на Рембрандте, десятилетия его работы при сколачивании мультисистемного Рембрадтского Торгового Союза и все его усилия при организации референдума о присоединении Скопления к Звездному Королевству – все поддерживало слова Терехова.

Что вовсе не говорило о том, что они ему нравятся.

Он отхлебнул кофе из чашки, смакуя его богатый насыщенный вкус, надеясь, что Терехов не заметил, как он разволновался. Не о политической или военной ситуации здесь, на Монике, хотя и того и другого хватило бы на пару стандартных лет тревог, но о самом Терехове. Капитан был тем клеем, который держал всю эскадру вместе, и бремя командования давило на него тройной силой тяжести. Оно не исчезало. Оно было всегда, постоянно наваливалось на него, и не в силах его офицеров – или Ван Дорта – было облегчить эту постоянную давящую ношу, как бы сильно они этого не хотели. Хотя это, конечно же, не останавливало попытки.

– Что там с силами Бурмона? – спросил он чуть погодя.

Грегуар Бурмон командовал Флотом Моники. Требование о сдаче Терехова после Битвы у Моники исходило от него, и из тона той горстки сообщений, которыми стороны обменялись с тех пор, становилось ясно, что, он, из-за продолжающейся неспособности добиться этой сдачи, становился все более агрессивным.

Если, конечно, все это не театр, напомнил себе Ван Дорт. Терехов, в конце концов, не единственный, кто ценит «возможность отрицания». Если Тайлер позволит Бурмону исполнить роль жаждущего крови агрессивного вояки, то сам он может выступить в роли политика-миротворца. Ну, или, хотя бы, попробовать. И, если что-нибудь пойдет не так, то он всегда может попытаться уйти от последствий, предложив Терехову Бурмона в качестве жертвенного агнца и отстранить «горячую голову», которая завела дела намного глубже, чем было санкционировано его гражданскими руководителями.

– Все его корабли – то, что можно назвать кораблями – все еще висят на орбите Моники, – ответил Терехов. – Все говорит о том, что они планируют продолжать делать это и впредь.

– Из системы больше никто не улетал? – крайне нейтральным тоном спросил Ван Дорт, но Терехов снова фыркнул, еще резче, чем прежде.

– Нет, – сказал он. – Ну, конечно, это небольшое утешение, учитывая, сколько кораблей уже покинуло систему, прежде, чем я послал адмиралу Бурмону мой небольшой ультиматум.

Ван Дорт кивнул. Это и было настоящим источником беспокойства, действующим на нервы каждому выжившему в потрепанной эскадре Терехова. Правда состояла в том, что угроза Терехова нанести ядерный удар по станции «Эройка» больше была не нужна. «Гексапума», легкий крейсер «Эгида» и старый – и сильно поврежденный – крейсер класса «Звездный Рыцарь» «Колдун» восстановили достаточно каналов управления, чтоб суметь контролировать несколько дюжин новых «плоских» ракетных подвесок, а снабженческий корабль «Вулкан» доставил их эскадре более двух сотен. С этими подвесками, полными МДР, Терехов мог уничтожить все оставшиеся силы Бурмона задолго до того, как они смогут выйти на дистанцию поражения своим оружием.

К сожалению, Бурмон мог этого не понимать. Ну, или не верить, несмотря на доказательства того, что такие же подвески сотворили со станцией «Эройка». Тот факт, что никто вне станции не видел ни технических, ни тактических данных начальной фазы противостояния сейчас работал против Терехова. У Бурмона просто не было точных свидетельств того, что и как сделала мантикорская эскадра. В сущности, было похоже, что все свидетели были либо мертвы, либо находились среди той небольшой горстки выживших, которых шаттлы Терехова подобрали с руин военной части станции «Эройка» и обломков двух, из всех уничтоженных эскадрой, линейных крейсеров.

Говоря за себя, Ван Дорт пришел к заключению, что Терехов, возможно, ни при каких обстоятельствах не стал бы бомбить станцию. По крайней мере, не теперь. Принимая во внимание преимущество в дальности и точности, он скорее разнес бы крейсера и эсминцы Бурмона. Фактически, Ван Дорт склонялся к мысли, что угрозой уничтожения гражданских на станции, Терехов пытался избежать необходимости убить еще больше военнослужащих Флота Моники, так как только этой угрозой он мог удержать Бурмона от провокаций.

Ну конечно, это именно так, Бернардус, сказал себе бизнесмен-политик. И ты хочешь, чтоб это было именно так, потому, что не хочешь верить, что твой друг Айварс действительно способен убить всех этих гражданских.

Но правда состояла и в том, что ни Бурмон, ни весь выживший Флот Моники никогда не представляли реальной угрозы. Настоящая опасность, нависшая не только над эскадрой Терехова, но и над всем Звездным Королевством Мантикора, заключалась в той горстке кораблей, что сбежала в гиперпространство после короткой, жестокой битвы. Настоящей угрозой аннексии Скопления Талботта Союз Моники делали, в первую очередь, его отношения с Управлением Пограничной Безопасности Солнечной Лиги. Ни Ван Дорт, ни кто-либо еще в эскадре Терехова не знали подробностей соглашений или официальных договоров между Моникой и УПБ. Но, скорее всего, эти соглашения включали пункт о «взаимной обороне». И если это так, и если один из сбежавших кораблей направился к Мейерсу, где находился офис местного комиссара УПБ, было более чем вероятно, что эскадра Лиги – или даже легкая опергруппа – уже, в этот самый момент летела к Монике.

Ну а командующий солли, особенно работающий на УПБ, не будет проливать слезы, убив несколько сотен – или даже тысяч – неоварваров, мрачно подумал Ван Дорт. Даже если это граждане звездной нации, которую он предположительно должен поддерживать. В конце концов, невозможно приготовить омлет не разбив яиц. И он точно не поверит в сказки о мантикорских «супер ракетах». Так, что, если флот УПБ все-таки явится, Терехову придется или сдаться… или начать войну с Солнечной Лигой.

– Так, что ситуация, похоже, без изменений, – вслух сказал он и Терехов кивнул

– Мы позволили беременным покинуть станцию, – сказал он и скривился. – Не могу представить, о чем думали эти люди, позволив им работать в подобных условиях. Контракты на работу вне атмосферы в Звездном Королевстве всегда содержат пункты, призванные оградить беременных от облучения и возможных радиационных поражений на борту подобных станций.

– Да и на Рембрандте тоже, – добавил Ван Дорт. – Но у многих звездных наций, особенно у наибеднейших, попросту нет выбора.

– Выбора! – фыркнул Терехов. – Вы имеете в виду, что они не собираются вводить надлежащие законы об ответственности своих местных предпринимателей, разве нет? Ведь страховка задирает накладные расходы, так? А если нет ответственности – юридической, по крайней мере – то зачем им тогда вообще беспокоиться о том, что может случиться с их работниками и их детьми?

Ван Дорт согласно кивнул, хотя страстность Терехова его обеспокоила. Не потому что он не был с ним согласен, но неприкрытый гнев – и презрение – сверкнувшие в голубых глазах Терехова были совсем далеки от обычного холодного самообладания мантикорца. Его гнев был еще одним свидетельством давления, которое навалилось на Айварса, и Ван Дорту даже думать не хотелось, что произойдет, если Терехов внезапно сломается.

Этого не случится, сказал он себе. На самом деле, если подумать, то, что ты волнуешься о нем, свидетельствует о давлении, под которым вы находитесь. Айварс, похоже, один из тех людей, что не могут сломаться. В сущности, настоящей причиной того, что ты волнуешься о нем, это то, что он тебе очень нравится.

– Ну, то, что мы позволили им вернуться на свой шарик, даст нам хорошие отзывы в прессе, – вслух заметил он.

– Не глупи, Бернардус, – Терехов взмахнул кофейной чашкой. – Ты, так же как и я, знаешь, как это будет преподнесено. Неустанные усилия президента Тайлера от имени граждан его избравших, наконец-то принесли по крайней мере частичные плоды в деле убеждения бессердечного мантикорского тирана и убийцы Терехова, позволив этим бедным беременным женщинам – женщинам, которых, наряду с остальными заложниками, под угрозой уничтожения беззащитных гражданских, злобные манти подвергли всем ужасам и опасностям заключения на разрушенной космической станции – вернуться домой в безопасности, – он покачал головой. – Поверь мне, если и будут хорошие отзывы, Тайлер и его прихвостни постараются сделать так, чтоб они были сконцентрированы только на них.

– После того, как он увяз в отбросах настолько глубоко, ему понадобится каждый хороший отзыв в прессе, – отозвался Ван Дорт.

– Предполагая, что он перестанет разыгрывать из себя невинную жертву и признается в содеянном. Что делать он, похоже, не торопится.

– Нет, но…

– Прошу прощения, сэр.

Услышав юный голос, оба мужчины развернулись к входному люку. Гардемарин Хелен Зилвицкая, одна из «салаг» «Гексапумы» смотрела на них и Терехов приподнял бровь.

– У которого из «сэров» Вы просите прощения, миз Зилвицкая? – мягко спросил он. В любом другом случае у него не было бы вопросов, к кому обращается один из находящихся под его командой гардемаринов, но Хелен, вдобавок ко всем своим обязанностям, была приставлена к Ван Дорту в качестве персонального помощника, как только он поднялся на борт.

– Извините, сэр, – мимолетно, но искренне улыбнулась Хелен. – Я имела в виду Вас, капитан, – сказала она и ее улыбка исчезла так же быстро, как появилась. – БИЦ засек гиперпереход, сэр. Крупный.