I

Королевский Дворец,

Транжир,

Королевство Таро

— Доброе утро, Ваше Величество, — тихо сказал отец Жошуа Макгрегейр, глубоко кланяясь, когда камергер провёл его в залу частных аудиенций.

— И вам, отче, — ответил король Горжа Тароский.

Горжа был стройным мужчиной, особенно по сравнению с массивным, широкоплечим Макгрегейром. Он был в середине своего четвёртого десятка, с тёмными волосами и цветом лица, значительно более тёмным, чем у Макгрегейра, и он был одет в свободные одежды из шёлка. Он также носил «кёрчиф» — традиционный головной убор Таро, наподобие цветного платка — вместо тяжёлой треугольной шапки священников, и, несмотря на погоду, выглядел раздражающе спокойным.

Словно вызванный мыслями о погоде, над Бухтой Тхол ещё раз прогрохотал раскат грома, смягчённый расстоянием и почти потерявшийся в звуке дождя. Экваториальный ливень обильно лился за открытыми окнами приёмной залы, стуча по черепичной крыше дворца Горжи. Водопады изливались из водосточных желобов и бежали по канавам, а тёплый воздух был пропитан влагой. Также он был необычайно неподвижен, несмотря на грозу, придавливая Макгрегейра, как влажный кулак, и его нижнее бельё было влажным от пота.

«Назначение в Таро не для мальчика, родившегося в Северных Землях» — подумал он, возвращаясь мыслями в своё детство в провинции Северные Земли в республике Сиддармарк. Он вырос, рыбача в холодных, глубоких водах пролива Син-у — когда лёд таял достаточно, чтобы позволить ему это — и эта влажная тропическая печь давила на него с почти физическим весом. — «Меня поражает, что у любого из них есть работающие мозги, способные мириться с такой жарой. Я бы подумал, что даже плесени будет достаточно, чтобы их мозги сгнили».

По крайней мере его летняя ряса была сделана из хлопка вместо традиционной шерсти, но в данный момент это не добавляло хоть сколько-нибудь комфорта, и какая-то его часть с вожделением смотрела на ещё более лёгкие шёлковые одежды Горжи.

— Спасибо, что нашли для меня время в своём напряжённом графике. И за то, что согласились принять меня в частном порядке, — сказал он, снова распрямляя спину, лишь чуть быстрее, чем это сделало бы большинство дипломатов. Горжа был королём, тогда как Макгрегейр был просто старшим священником. Но этот старший священник был здесь как непосредственный представитель святой божьей Церкви, и он посмотрел Горже прямо в лицо. В этом не было ничего неуважительного, но всегда было лучше сделать свой статус ясным с самого начала.

— Я с удовольствием меняю своё расписание, чтобы встретиться с представителем Матери-Церкви в любое время, — сказал Горжа. — «Он действительно говорит так, как если бы имел это в виду», — отметил Макгрегейр. — «С другой стороны, короли имеют много практики выражаться о каки-то вещах так, словно они для них много значили».

«Почти так же, как те из нас, кто служит дипломатами на службе у Канцлера», — подумал он про себя с лёгкой улыбкой.

— Это такая вещь, которую рад услышать любой священник, Ваше Величество. — Он позволил своей улыбке проявиться, но потом его выражение сделалось серьёзнее. — Тем не менее, я благодарен за это, Ваше Величество. Более того, я лишь хотел бы, чтобы все князья и короли Сэйфхолда были одинаково внимательны к своим обязанностям перед Богом и Его Церковью.

Выражение Горжи, казалось, застыло, а его глаза сузились.

— Простите, отче, — сказал он после короткого колебания, — но какой князь или король мог быть настолько заблудшим, чтобы забыть об этих обязанностях?

— Мать-Церковь и Святая Инквизиция должны всегда помнить о том образе жизни, при котором обязательства и ответственность — и искушения — мирской власти могут отвлечь правителя от его долга перед Богом, — серьёзно сказал Макгрегейр. — Не все из них столь же скрупулёзны, как и вы, когда речь идёт о соблюдении этих обязанностей, Ваше Величество.

— Я нахожу эту мысль тревожащей, отче, — медленно сказала Горжа. — И, честно говоря, даже немного пугающей, так как я должен предположить, что вы рассказываете мне это по какой-то причине.

— Не беспокойтесь, что кто-то недоволен вашим собственным уважением к Матери-Церкви, Ваше Величество, — тон Макгрегейра был уверяющим, и он снова улыбнулся, хотя и немного грустно. — И всё же вы совершенно правы. Я здесь, чтобы увидеть вас из-за недостатков князей. Говоря конкретнее, Викарий Замсин всё больше и больше беспокоится о другом правителе. Том, чья озабоченность земной властью и богатством увела его ужасно далеко от пути послушания Богу и Его Церкви. О том, с кем, боюсь, вы тесно связаны.

Смуглого цвета лицо Горжи даже слегка побледнело, и на его лбу появилось несколько ясно различимых бусинок пота, которые не имели ничего общего с утренней жарой и влажностью.

— Уверяю вас, отче, что я никогда не свяжусь с кем-либо, кто мог бы бросить вызов Богу! — Он решительно покачал головой. — Если бы я поверил на мгновение, что князь Гек…

— Простите меня, Ваше Величество, — мягко перебил его Макгрегейр. — Я не собирался подразумевать, что вы или кто-либо в Таро были виновны в таких вещах. Конечно, я должен был ясно разъяснить с самого начала, что вы сами не несёте ответственность за свои отношения с ним. Это был ваш отец, который подписал договор о союзе с его отцом.

Горжа открыл рот, но снова закрыл его с почти явно слышимым щелчком. Макгрегейр буквально почти видел мысли, преследующие друг друга в его мозгу, и терпеливо ждал, пока король Таро пробирался сквозь них.

Это заняло не очень много времени, и плечи Горжи распрямились, словно с них свалился тяжёлый груз. Очевидно, он боялся, что Макгрегейр был в Транжире потому, что Совет Викариев узнал о его секретных переговорах с Гектором Корисандийским. Было далеко не редкостью, чтобы Канцлер использовал священнических дипломатов Церкви, чтобы предостерегать светских правителей от альянсов, которые Церковь осудила. И при обычных обстоятельствах Храм был бы самым недовольным от махинаций Гектора. Сочетание его очевидных амбиций и мастерства, с которым он манипулировал ситуацией, сделало бы его существенной угрозой для равновесия, которое Церковь стремилась поддерживать, чтобы никто из светских правителей не становился слишком сильным.

Горжа так же хорошо знал об этом, как и Макгрегейр. Точно так же, как он был осведомлён, что Храм неоднократно поощрял амбиции и жадность одного светского правителя в качестве противодействия могуществу какого-нибудь другого, кого Совет Викариев не одобрял ещё сильнее. Поэтому, если личный представитель Канцлера не пытался предостеречь Горжу от Гектора…

— Отче, — сказал король после некоторой паузы, — из того, что вы сказали, я могу предположить, что вы имеете в виду Хааральда Черисийского.

— Увы, боюсь, что это так, — серьёзно ответил Макгрегейр.

— Я… потрясён, услышав это, — сказал Горжа, и задумчиво погладил свою корото подстриженную бородку. — Хотя я всегда знал, что Хааральд был… прекрасно осведомлён, скажем так, о возможностях, которые ему предоставили его богатство и военно-морские силы, я всегда считал, что он в равной мере осознаёт и свои обязанности перед Богом и Его Церковью. Уверяю вас, если бы я хоть на мгновение поверил, что это не так, это заставило бы меня очень серьёзно и критически задуматься о договоре между Таро и Черис.

— Викарий Замсин опасается, что искушение мирской власти, в сочетании с его несомненным чувством ответственности перед его династией, введёт Хааральда в заблуждение. — Макгрегейр чуть обозначил существительное «династия», и смотрел, как глаза Горжи сузились, когда он понял подтекст.

«Странно», — подумал Макгрегейр, — «насколько хорошо викарии могут проводить грань между обязанностями перед землями и амбициями правящих ими династий.

Это была не та мысль, о которой должен был задумываться священник, но те, кто служили дипломатами Матери-Церкви, нуждались в оценке реалий, стоящих за их миссиями. Макгрегейр сделал эту оценку, но не позволил даже следу своих размышлений коснуться выражения своего лица, когда он печально покачал головой.

— Мы слышим некоторые тревожные сообщения, доносящиеся из Черис, — продолжил он. — Очевидно, что всегда есть какая-то причина для беспокойства, учитывая расстояние от Черис до Храма. Однако, эти последние «нововведения» являются наиболее тревожащими. Хотя ни одно из них не нарушает Запретов, изменения порождает изменения, и так недолго до момента, когда произойдут нарушения.

— Могу ли я спросить, намерена ли Мать-Церковь принять меры? — неуверенно спросила Горжа.

— Независимо от того озабочена ли Мать-Церковь, или может такой стать, — ответил Макгрегейр, — она всегда должна помнить о своей ответственности действовать только после тщательного обсуждения и зрелого размышления. И она никогда не должна забывать, что она управляется смертными людьми, и что смертные люди — даже те, кто носит оранжевый — всегда подвержены ошибкам. Из-за этого она колеблется, чтобы не обнажить свой меч до тех пор, пока у неё не будет ни тени сомнения, что произошло нарушение. С огромной силой Матери-Церкви, и в тоже время с её ответственностью за то, чтобы разумно и в соответствии с волей Божьей осуществить эту власть, она обязана быть уверенной в том, что граница между тьмой и светом действительно была пересечена прежде, чем она сможет действовать. То, что мы можем опасаться, заключается в будущем Черис, и не может служить оправданием Матери-Церкви в принятии официальных мер, если преступление ещё не было совершено.

— Я понимаю. — Горжа откинулся назад на своём троне, слегка барабаня пальцами правой руки по мягкому подлокотнику, пока он смотрел на Макгрегейра.

— Должен ли я тогда понять, отче, — сказал он через несколько секунд, — что причина вашего визита в первую очередь заключается в том, чтобы предостеречь меня? Чтобы предупредить меня об опасениях Церкви, так чтобы я не пошёл по стопам Хааральда, если он пересечёт эту линию?

— Это, действительно, основная часть причины моего визита, Ваше Величество, — согласился Макгрегейр, кланяясь слегка, но серьёзно. — И я не верю, что канцлер будет расстроен из-за меня, если я добавлю, что другие князья и правители получат похожие… предупреждения.

Глаза Горжи заметно вспыхнули при этом, и Макгрегейр спрятал улыбку удовлетворения.

— Я, конечно, очень встревожен, узнав, что правитель и королевство, с которыми я так тесно связан, стали причиной такой озабоченности пастухов Божьих, — сказал король. — Очевидно, учитывая, как много лет Таро и Черис были союзниками, мне трудно поверить, что Хааральд мог быть таким заблудшим в своём долге перед Богом. Но я благодарю вас и Викария Замсина за предупреждение. Как бы тревожно оно не было, намного лучше быть предупреждённым. Я боюсь, что мне надлежит очень серьёзно пересмотреть мои отношения с Черис в свете того, что вы мне сказали.

— Вы, конечно, должны действовать, как того требует ваше собственное чувство ответственности перед Богом и вашим государством, — серьёзно сказал Макгрегейр. — Я всего лишь посланник Викария Замсина, и мне было бы неуместно призывать вас к конкретному курсу действий без каких-либо указаний на этот счёт от Канцлера. Однако я скажу, говоря строго за себя, что я считаю, что было бы действительно разумно проанализировать ваши отношения с Черис, и ваши договорные обязательства перед ней, самым тщательным образом.

— Я ценю такой мудрый совет, — сказала Горжа с такой же серьёзностью. — Пожалуйста, скажите канцлеру, что я очень благодарен за его своевременное предупреждение, и что я буду очень серьёзно думать над тем, что вы сказали мне сегодня утром.

— Я уверен, что ничто не может понравиться Викарию Замсину больше, чем услышать это, Ваше Величество, — сказал Макгрегейр ещё одним поклоном. — И теперь, выполнив мои поручения от канцлера, я предлагаю нам распрощаться и позволить вам обратить ваше внимание на насущные вопросы, от которых мой визит, несомненно, отвлёк вас. С вашего позволения, Ваше Величество?

— Конечно, отче. — Горжа помахал правой рукой в изящном разрешающем жесте. — Спасибо вам.

— Всегда пожалуйста, Ваше Величество, — пробормотал Макгрегейр, и вышел из приёмного зала с ещё одним поклоном.

 

II

Галеон «Благословенный Лангхорн»,

Марковское море

— Добрый день, Ваше Высокопреосвященство.

— Добрый день, капитан Браунинг. — Архиепископ Эрайк Диннис вежливо улыбнулся Эллису Браунингу, капитану галеона «Благословенный Лангхорн», хотя он не чувствовал особенного удовольствия.

Это не было виной капитана Браунинга, и не было виной погоды. Хотя Марковское море могло быть столь же бурным и коварным, как и любое водное пространство в мире, особенно в конце весны и в начале лета, оно было доброжелательно к ним в этом плаванье — по крайней мере, пока. Вода была насыщенной, сверкающей синевой; небеса были кристальным сводом светло-голубого цвета, окружённым волнами белых облаков, а солнце сияло с удивительной теплотой, в то время как свежий северо-западный ветер, достаточно прохладный, если не сказать пронизывающий, живо бился в раковину правого борта «Благословенного Лангхорна».

К сожалению, у Динниса для беспокойства были проблемы посерьёзнее, чем нынешняя погода.

Он покинул Домашний Порт в Храмовой Бухте на борту одной из посыльных галер Викария Аллайна почти месяц назад, как только лёд достаточно растаял, и быстро миновал Пролив Син-у. На посыльных кораблях были очень большие для их размера экипажи, чтобы они могли регулярно менять гребцов и поддерживать высокую скорость. Но их мелкосидящие, облегчённые корпуса были плохо приспособлены к плаванию по открытой воде, и архиепископ перешёл на более медленный, но зато более мореходный галеон пятидневку назад. Это означало, что он был всего лишь в пяти или шести пятидневках от Теллесберга.

«Другое дело, что такие идиоты, как Кахнир, которые думают, что я должен больше времени проводить в Черис, не думают об этом», — раздражённо подумал он. — «Проведение моего «одномесячного» пастырского визита занимает четыре месяца только в пути! Я провожу половину года или в Теллесберге или путешествуя туда и обратно между ним и Храмом».

По крайней мере, семафорная цепь вдоль берегов Пролива Син-у позволила ему оставаться на связи с Храмом, пока он не попал в открытое море. Но это было едва ли то же самое, что возможность лично принимать участие в его архиепископских делах. Семафорные сообщения по своей природе были короткими и немногословными, и всегда существовал риск того, что любой шифр, который можно использовать, может быть взломан кем-то, кто захотел бы причинить вред.

Он был вполне уверен, что мог положиться на Матайо Броуна в том, что он правильно интерпретирует его краткие семафорные сообщения, и управляет его делами так же хорошо, как мог любой другой, кто был рангом ниже епископа, но не взирая на это он не мог чувствовать себя полностью комфортно. Бесспорно, он обучил старшего священника достаточно тщательно, и у него не было никаких сомнений в отношении интеллекта Броуна или его компетентности. Но отношение Совета к Черис за зиму стало ещё более подозрительным и враждебным, и, если бы «Группа Четырёх» решила, что необходимо принять меры против Черис, собственное положение Динниса в иерархии Храма было бы, по меньшей мере, серьёзно подорвано. Броун был так же осведомлён об этом, как и любой другой, что означало, что любой из соперников Динниса мог бы почуять возможность склонить его помощника предать его.

Всё это помогло объяснить его невесёлое настроение, несмотря на холодный, бодрящий ветерок и свежий морской воздух, когда он опёрся на свою трость железного дерева с серебряным набалдашником.

— Надеюсь, обед был удовлетворительным, Ваше Высокопреосвященство? — продолжил Браунинг, и Диннис спрятал неохотную улыбку. Капитан казался… испытывающим неудобство. Очевидно, он понял, что Диннис чувствует себя совсем не весело, но у него не было выбора, кроме как предложить хотя бы видимость светской беседы. Капитан галеона, принадлежащего Храму, не мог просто игнорировать архиепископа, который вышел на его ют для послеобеденного моциона.

— На самом деле, ваш кок справляется удивительно хорошо, капитан, — сказал Диннис, сжалившись над мужчиной. — Должен всё же признаться, что я никогда не стал бы хорошим матросом. Для этого я слишком скучаю по свежим овощам!

— Я ценю этот комплимент, Ваше Высокопреосвященство, и передам его коку, с вашего разрешения. Что же касается свежих овощей, — Браунинг с улыбкой пожал плечами, — я могу только от души с вами согласиться. На самом деле, первая вещь, которую я делаю всякий раз, когда я возвращаюсь в Порт Харбор — это иду со своей женой в один из наших любимых ресторанов и усаживаюсь за самый большой, самый свежий салат, который я могу найти.

— Пожалуйста, капитан! — полуулыбнулся Диннис. — Не говорите мне ничего про недостаток свежего салата!

— Прости меня, Ваше Высокопреосвященство. — Браунинг склонил свою голову в полупоклоне, испытывая явное облегчение от искреннего юмора в ответе архиепископа. Затем он выпрямился, и выражение его лица стало более серьёзным.

— Тем не менее, Ваше Высокопреосвященство, не смотря на то, как скучна может быть в море наша диета, по крайней мере, спасибо Паскуалю, она держит нас здоровыми. — Он коснулся своего сердца, а затем и губ, и Диннис повторил жест. — Ненавижу думать, каким было бы состояние моих людей без учения Паскуаля.

— Конечно, я согласен с вами, капитан, — сказал Диннис с полной искренностью. Диетические законы архангела Паскуаля были особенно чёткими для тех — подобно людям, которые проводили пятидневки подряд в море — у кого не было свободного доступа к запасам свежего провианта. В тех случаях, когда эти законы непреднамеренно или неизбежно нарушались, последствия были… неприятными.

Диннис припомнил один случай не так много лет назад, когда доларский галеон почти полностью лишился мачт во время ужасного шторма, который унёс его далеко в непроторённые глубины Южного Океана. Его выжившая команда сумела поставить временные паруса и каким-то образом найти путь домой, но его скорость упала до мучительного передвижения ползком, а большинство их провианта было потеряно или испорчено штормом. К тому времени, когда ему наконец удалось вползти в порт на острове Вест-Брейк, две трети его экипажа умерли от цинги, поскольку они не смогли следовать законам Паскуаля и, как всегда случается, болезнь наступила быстро.

По крайней мере у несчастных в его экипаже была вода. Им удалось собрать кое-что из проливных дождей в воронки из старых парусов, чтобы наполнить их резервуары для воды, и что бы ни случилось с их запасами, эти ёмкости были неповреждёнными, спасибо Паскуалю!

Диннис вспомнил о занятиях в классе во времена собственной молодости. Независимо от ордена, в который поступал церковник, от него ожидали, по крайней мере, общего знакомства с основными учениями других орденов. В тот конкретный день старший священник Ордена Паскуаля продемонстрировал, почему Паскуаль требовал, чтобы корабли хранили воду в железных резервуарах, а не в деревянных бочках. Бочки были бы намного дешевле, но одного взгляда на слизистые зелёные водоросли, которые превратили воду в демонстрационном бочонке в почти густую, вонючую слизь, было более чем достаточно, чтобы убедить молодого Эрайка. Вода на борту корабля иногда могла иметь небольшой привкус ржавчины, но он был совершенно готов мириться с этим. Так же, как он был готов послушно потреблять свой ежедневный рацион лимонного сока, или есть ростки фасоли.

Конечно, у архиепископа были намного большие диетические возможности, чем у обычного моряка. Свежие яйца из курятника на главной палубе были предназначены в первую очередь для Динниса и его церковного персонала, а затем для офицеров «Благословенного Лангхорна». Младшие офицеры и обычные моряки не попробовали бы яйца — или цыплёнка — до тех пор, пока они снова не достигли бы земли. И ещё было пять овец на привязи рядом с курятником.

— Какова ваша лучшая оценка нашего прибытия в Теллесберг, капитан? — спросил Диннис спустя минуту.

— На самом деле, мы идём лучше, чем обычно, Ваше Высокопреосвященство, — сказал Браунинг. — В это время года ветер, в основном, дует с северо-запада, как сегодня, что ставит нас на наилучший для нас галс. Он будет не таким благоприятным, как только мы пройдём остров Молота и выйдем к Наковальне, но он всё равно должен быть больше в нашу сторону, чем против нас. Одна из тех новых «шхун», о которых я слышал, могла бы пройти быстрее, я уверен, но по лучшим подсчётам штурмана мы примерно в двадцати четырёх днях от Теллесберга.

Диннис подавил гримасу, а его настроение снова ухудшилось, когда Браунинг упомянул новый тип корабля. Капитан, очевидно, был блаженно не осведомлён о сомнениях Церкви насчёт черисийских нововведений, потому что в противном случае он бы более осторожно выбирал слова при архиепископе Черис.

«Тем не менее», — отметил про себя Диннис, — «возможно, как раз хорошо, что он не сделал этого. Он профессиональный моряк, поэтому, возможно, его реакция может обеспечить более реалистичную оценку угрозы, которую Совет видит исходящей из Черис».

— Вы действительно видели одну из этих — «шхун», так вы это назвали? — своими глазами, капитан?

— Конечно видел, Ваше Высокопреосвященство. — Глаза Браунинга оживились, и он протянул руку, чтобы положить её на перила. — Имейте в виду, я люблю «Блаженного Лангхорна». Он хороший, крепкий корабль, и он был добр ко мне и хорошо служил Храму. Но пока я знаю, что Писание учит, что зависть — это грех, я всего лишь смертный человек. Когда я увидел, что шхуна идёт гораздо ближе к ветру, чем мог бы идти любой другой корабль, на котором я когда-либо плавал…!

Он покачал головой, улыбаясь воспоминаниям.

— Любой моряк, достойный своей соли, хотел бы получить в свои руки такое судно, Ваше Высокопреосвященство, — просто закончил он.

Диннис медленно кивнул, улыбаясь капитану, несмотря на то что он почувствовал, как его собственное сердце ёкнуло.

Сообщения, которые поступали от Адимсина так стабильно, как позволяла погода, делали всё более очевидными, что Черис стал ещё большим очагом инноваций и новых концепций, чем предполагали первоначальные отчёты. Собственные источники Динниса в Храме и в Зионе давали веские основания предполагать, что оценки из других источников — таких как князь Нарман и князь Гектор — были намеренно и сильно преувеличены, но он не мог просто игнорировать корреспонденцию Адимсина. И если верить Адимсину, то «шхуна», которая так очаровала капитана Браунинга, была только верхушкой айсберга.

— Если вы извините меня, капитан, — любезно сказал он Браунингу, — я думаю я бы хотел провести какое-то время медитируя, пока я немного отхожу от того прекрасного завтрака, который приготовил нам кок.

— Конечно, Ваше Высокопреосвященство. Я дам приказ, чтобы убедиться, что вас не беспокоят.

— Спасибо, капитан. Я ценю это.

Капитан поклонился ещё раз и ушёл, оставив наветренную сторону узкого юта архиепископу. Диннис отобразил на лице нечто подходяще серьёзное, поправил лёгкий плащ, который он носил поверх своей рясы, и медленно зашагал вверх и вниз, вверх и вниз, с прихрамыванием, которое его сломанная нога оставила в качестве постоянного наследия, опираясь на свою трость для противодействия качке судна.

Двадцать четыре дня, по оценкам Браунинга. В лучшем случае это целые пять пятидневок. И кто знал, что происходило в Теллесберге — или Храме — пока «Благословенный Лангхорн» медленно шёл через тысячи миль между Хевеном и Черис?

Он вспомнил собрание, на котором он руководил церковным судом, собравшимся чтобы урегулировать спор о правопреемстве графства Хант в пользу Тадейо Мантейла. Тогда это предложение казалось таким простым. Просто рутинное дело, решение, вынесенное в обмен на щедрый личный подарок. Но это решение угрожало вырасти в нечто намного большее. Тогда это был не более, чем ещё один шаг в хорошо понимаемом танце посвящённых членов Храма. Теперь Диннису было ясно, что его архиепископское будущее было гораздо более хрупким, чем он когда-либо думал раньше, и что его собственное действие, каким бы безобидным и рутинным оно ни казалось в то время, служило интересам людей, которые хотели видеть, чтобы богатство и власть архиепископа разрушились навсегда.

Он вернулся в мыслях к своему зимнему разговору с Викарием Замсином. Озабоченность Канцлера была очевидна, но заверения Викария о том, что никакое решение по Черис не было неизбежным, успокоили худшие из тревог Динниса. Но это спокойствие было серьёзно подорвано, когда весна постепенно подкралась ближе, и лёд в Проливе Син-у начал таять. А последняя встреча Динниса с Трайнейром перед его отъездом в Теллесберг была чем угодно, но не обнадёживающей. Не из-за того, что сказал Викарий, а из-за того, что он не сказал.

В сознании Динниса не было никакого сомнения, что Канцлер — и даже, вероятно, вся «Группа Четырёх» — предпринимает собственные шаги, чтобы справиться с любой угрозой, исходящей от Черис. Но ни один из его источников не смог рассказать ему, какие именно «шаги» они могли бы иметь в виду, а отказ Трайнейра рассказать ему вообще хоть что-нибудь о планах «Группы Четырёх» приобретал зловещие обертоны.

Он на секунду приостановился, уставившись на море невидящими глазами. Как он не старался, он мог думать только о двух вещах, которые могли предотвратить бурю, которая медленно, но неотвратимо приближалась.

Одна состояла в том, чтобы продемонстрировать свой собственный жёсткий контроль, путём принятия решительных мер. Если вызывающие наибольшую тревогу из новых нововведений могут быть признаны нарушающими «Запреты» — или просто могут быть признаны приблизившимися к границе нарушений — и он прикажет отозвать их аттестации, это может убедить «Группу Четырёх», что он может контролировать ситуацию без их вмешательства. Отнюдь не было точным, что это будет иметь такой эффект, но это могло сработать.

В противном случае единственным вариантом, который он видел, было убедить их, что их внушающая ужас интерпретация событий в Черис была ошибочной. Если бы они могли прийти к выводу, что они слишком остро реагировали, что сообщения из таких мест, как Изумруд и Корисанд, на самом деле были сильно преувеличены, тогда они вполне могли бы отказаться от предпринимания активных шагов против королевства. По крайней мере, они безусловно были осведомлены, как много черисийской десятины вносилось в церковную казну каждый год. Разумеется, они не решились бы уничтожить этот поток доходов, если бы не почувствовали, что это абсолютно необходимо!

Он надеялся, что они, по крайней мере, знали, потому что, если Церковь, или даже «справедливый» Совет Викариев, действующий в своей светской роли, решит, что Черис должна быть уничтожена, Черис должна будет погибнуть. И если бы Черис погибла, карьера архиепископа, ответственного за её правоверность, внезапно разбилась бы вдребезги. Эрайк Диннис потерял бы своё архиепископство, богатство, которое оно предоставляло, и, по крайней мере, две трети своей власти и престижа, а кроме того он бы вдруг обнаружил, что взятка Гектора, которую он положил в карман, не имела смысла.

«Как они могут так поступать со мной?» — резко спросил его разум. — «В течение многих лет я был их архиепископом, заботился о них, защищал их от Инквизиции и тех, в Совете, кто автоматически с подозрением относится к любым изменениям. И как они мне отплатили? Принимая с распростёртыми объятиями все эти свои проклятые новые изобретения! Идя прямо в логово дракона — и взяв меня с собой — потому что они слишком глупы, чтобы посмотреть, что они делают!»

Он посмотрел на сверкающую голубую воду Марковского моря, и глубоко внутри его сердца отразилась несправедливость мира, в котором Бог позволил этому случиться с ним. 

 

III

Королевский дворец,

Город Горат,

Королевство Долар

— Итак, отец Альбирт, — сказал Альбирту Хэрису Сэмил Какрейн, герцог Ферн, когда дворцовый лакей провёл молодого священника в его личный кабинет в королевском дворце. — Что я могу сделать для вас сегодня?

— Сперва, Ваша Светлость, позвольте поблагодарить вас за то, что вы согласились принять меня, — сказал Хэрис. — Я знаю, насколько вы заняты, как первый советник Королевства, а я, увы, всего лишь простой младший священник. — Он обаятельно улыбнулся. — Поверьте мне, я слишком хорошо осведомлён, какая я мелкая рыбёшка!

— Чепуха, отче! — Ферн улыбнулся ему, значительно шире. — Вы служите Совету Викариев. Более того, ваши рекомендательные письма подписаны самим Канцлером. Это делает вас более крупной рыбой, чем вы можете себе представить.

— В любом случае, это очень любезно с вашей стороны, Ваша Светлость, — ответил Хэрис. Фактически, как оба они превосходно понимали, это сделало его очень большой рыбой. Но оба они знали, каковы правила игры, и поэтому оба они также знали, что его низший статус позволил ему стать неофициальной большой рыбой. Единственное различие между ними заключалось в том, что Хэрис знал, почему это было важно.

— Письмо Канцлера подразумевало, что вы здесь, чтобы обсудить какой-то дипломатический вопрос, отче?

— На самом деле, Ваша Светлость, может быть, более точным будет сказать, что я здесь, в консультативном качестве. Викарий Замсин довольно обеспокоен определёнными событиями — не здесь, в Доларе, конечно — которые могут иметь… плачевные последствия для замысла Божьего, и моими инструкциями было поделиться с вами его опасениями.

Ферн слушал с серьёзной улыбкой. Эта улыбка исчезла с последними словами Хэриса, и он довольно резко выпрямился в своём кресле.

— Это звучит зловеще, отче, — сказал герцог после небольшой, наполненной тишиной паузы, которую выдержал Хэрис, и его тон был осторожным.

— Всегда возможно, что опасения Канцлера лишены оснований, — сказал Хэрис точно взвешенным уверяющим тоном. — И, конечно же, я сам не настолько опытен, как он, в таких вопросах. Возможно, моё понимание этих опасений менее совершенное. Я, возможно, слишком остро реагирую на то, что он рассказал мне, когда инструктировал перед этим путешествием.

— Конечно, это всегда понятно, — промурлыкал Ферн, но его острые глаза сказали Хэрису, что он знает больше. Что он прекрасно понял дипломатическую маскировку последних двух изречений священника, даже если он пока ещё не знал причину этого.

— Ну, с учётом вышесказанного, — продолжил Хэрис, — я боюсь, что есть постоянный поток сообщений о тревожных изменениях и инициативах, исходящих из Черис. На этом этапе, конечно, нет никаких конкретных доказательств того, что какие-либо из Запретов были нарушены. Если бы так было, Мать-Церковь и Инквизиция уже бы действовали. Но всё же растёт обеспокоенность, скажем так, что Запреты всё более и более приближаются.

— Понимаю, — сказал Ферн, хотя Хэрису было ясно, что он не понимает — по крайней мере, пока.

— Мать-Церковь не может принимать меры, основанные всего лишь на подозрении, — продолжил младший священник. — Это, как я полагаю вам известно, является основополагающим принципом, который был заложен давным-давно. Но то, что является обязательным для Матери-Церкви в корпоративном и временном смысле, как помазанного хранителя Замысла Божьего, менее сдерживающе, когда слуги Церкви обнаруживают, что они должны действовать в более светской роли.

Ферн молча кивнул, на этот раз в подлинном понимании.

— В каком-то смысле, — сказал Хэрис, просто чтобы убедиться, что они действительно поняли друг друга, — я здесь не по службе Викария Замсина или Канцлера Совета Викариев, а скорее по службе Рыцарей Храмовых Земель, поскольку они стремятся выполнять свои обязанности по светскому управлению Храмовыми Землями. Конечно, Рыцари также сидят на Совете Викариев, поэтому должна быть определённая общность между их обязанностями как правителей в этом мире и мирской ответственностью Церкви за души людей в следующем. Тем не менее, то, что имеет обязательную силу для Матери-Церкви, не должно быть легко отброшено ни одним из её слуг, независимо от того, действуют ли они в светской или мирской роли.

— Я часто думал, что викариям чрезвычайно сложно выполнить все свои трудные обязанности, — отметил Ферн. — Очевидно, что мои собственные обязанности, как первого советника короля Ранилда, лишь тень тех, что падают на их плечи. Несмотря на это, бывают случаи, когда я ловлю себя на том, что разрываюсь между противоречивыми обязательствами, и такое должно быть намного хуже для кого-то вроде Канцлера. С одной стороны, он несёт все обязанности любого светского правителя, но с другой стороны, он должен быть вечно бдительным даже к намёкам на капризность о том, как он мог бы подходить к ним из-за своих более серьёзных обязанностей перед Богом и Матерью-Церковью.

— Это, к сожалению, слишком верно, Ваша Светлость, — с небольшой грустной улыбкой сказал Хэрис. — И в случае с Черис ситуация осложняется ещё тем фактом, что ни Мать-Церковь, ни Храмовые Земли не содержат каких-либо больших сил на море. Если случится так, что… прямые действия против Черис стали бы необходимыми, ни у Церкви, ни у Храмовых Земель не было бы средств для этого.

— Думает ли Канцлер, что такая возможность вероятна? — спросил Ферн, его голос был спокойным, даже задумчивым, но его глаза были весьма сузившимися, и Хэрис пожал плечами.

— Напомню, Ваша Светлость, что вы должны иметь в виду мою относительную молодость и неопытность. Я вполне могу читать больше в инструкциях Канцлера, чем он имел в виду. Однако моя собственная интерпретация заключается в том, что он действительно боится, что такой день прямого конфликта может увидеть рассвет. Насколько это возможно, я не в состоянии сказать. Но канцлер нарушил бы свой долг, если бы произошла такая ужасная ситуация, несмотря на все его искренние молитвы, а он не предпринял никаких шагов, чтобы подготовиться к этому. Отсюда мой визит в Горат.

— В самом деле? — Ферн склонил голову набок.

— Ваша Светлость, в отличие от Храмовых Земель, Долар обладает мощным флотом, — откровенно сказал Хэрис. — Более того, не желая предполагать, что соображения материальной выгоды могут повлиять на политику вашего Королевства, я скажу, что морская мощь Черис представляют собой прямую угрозу собственным потребностям и устремлениям Долара. В свете этих соображений, Канцлер попросил меня указать вам, что Храмовые Земли и Долар разделяют естественные общие интересы. Хотя озабоченность Канцлера является прямым отражением его обязанностей, как одного из старших пастухов Божьих, он также хорошо осведомлён о том, как растущее богатство и власть Черис угрожают будущему Долара. Первостепенная причина моей миссии здесь — предупредить вас о его растущем беспокойстве… и заверить вас в том, что он — и Мать-Церковь — понимают любые опасения, которые вы и король Ранилд можете чувствовать в отношении Черис.

Теперь глаза герцога Ферна стали действительно узкими.

— А Канцлер готовится принять меры, если это станет необходимым? — спросил он.

— Как я уже сказал, Ваша Светлость, он не имеет военно-морских сил под своим командованием. Или, скорее говоря, никаких военно-морских сил, достаточных, чтобы справиться с такой угрозой, такой как эта. Также вероятно, что у Храмовых Земли не будет достаточно времени, чтобы увеличили свои военно-морские силы к этому моменту. Тем не менее… — Хэрис посмотрел Ферну прямо в глаза, — казна Храмовых Земель глубока. Если возникнет необходимость принять меры, я уверен, что Канцлер и Великий Викарий признают ответственность Матери-Церкви за поддержку вооружённой руки любого князя или короля, действующего в защиту Божьего Замысла.

На несколько секунд в зале наступила тишина, а потом Ферн медленно кивнул.

— Я благодарю вас за то, что вы привлекли моё внимание к этому вопросу, отче. Уверяю вас, я как можно скорее проинформирую Его Величество о опасениях канцлера, а также о вашем собственном анализе… ограничений, которыми он должен руководствоваться. Хотя я, конечно, не могу сейчас говорить за Короля, я уверен, что он хотел бы, чтобы я попросил вас сообщить Канцлеру, что, будучи верным сыном Матери-Церкви, он, как всегда, готов защищать её от любой угрозы.

— Ваша Светлость, я вижу, что ваша репутация великодушного и благочестивого человека действительно заслужена. — Хэрис снова поклонился. — Я передам ваши слова напрямую Канцлеру. И, конечно же, — он поднял глаза и снова посмотрел в глаза герцогу, — я буду информировать вас о любых новых сообщениях, которые я получаю от него.