Доктор Йозеф Кайльбэр вернулся домой в девятнадцать часов. Полдня он провел на конференции, проходившей в центре города, и жалел о напрасно потерянном времени. Он тепло поздоровался с домашними, поужинал в семейном кругу и немного побеседовал с дочерьми. Старшая рассказала о том, что произошло в институте, младшая, шестнадцатилетняя, — в школе. Кайльбэр знал, что они не до конца откровенны с ним, но внимательно слушал их, задавал вопросы и что-то советовал.
Кайльбэр семью чтил. В будние дни посвящал жене и детям не менее часа, а в выходные и праздничные — вдвое больше. Все остальное время он приносил в жертву зарабатыванию денег. Конференция, состоявшаяся во второй половине дня, денег не принесла, поэтому он и вспоминал о ней с негодованием. Кайльбэр надеялся завязать там новые связи, но эти надежды не оправдались, и он пребывал в плохом настроении.
Адвокат перебрался в свой кабинет. На письменном столе лежала свежая почта и заказанная стопка берлинских газет за последние дни. Письма Кайльбэр отложил в сторону, придвинул настольную лампу н погрузился в изучение прессы.
Он прочел все, что касалось убийства Эрики Гроллер. Прочел обстоятельно, не торопясь. Натренированный глаз быстро отыскивал наиболее важную информацию, а цепкая память тут же ее фиксировала. Иногда он что-то подчеркивал, делал кое-какие заметки, многие газеты отложил отдельно.
Почти два часа потратил на все это гамбургский адвокат. Затем он поднялся — взволнованный, с несколько осунувшимся серым лицом. Скрестил на груди руки и быстрыми шагами прошелся по кабинету. Его дыхание было прерывистым, свистящим; бронхи реагировали не только на запахи бытовой химии, но и на душевные волнения.
Его имя пока не упоминалось ни в одной из газет. Уголовная полиция умалчивала о нем. Тактика? А может, он действительно был исключен из круга подозреваемых? Большинство статей представляли собой журналистские расследования. Одни отдавали дешевой сенсацией, другие содержали серьезный анализ. Но и в тех и в других неизменно присутствовали два имени — доктора Лупинуса и Герике. И к обоим он, Кайльбэр, имел отношение. Тайное, анонимное — к врачу-гинекологу, явное — к Герике. Тайные отношения были опаснее. Знала ли о них полиция?
А что вообще знала полиция? Когда угадываешь намерения противника, ему легче противостоять. Это как в шахматной игре. Там, правда, любой ход соперника на виду. Глядя на доску, можно замышлять хитроумные комбинации, но теперь Кайльбэр не видел ходов соперника. Он видел лишь то, что происходило вокруг него и что писалось в газетах. Поэтому он вынужден был играть вслепую.
Доктор Кайльбэр ненавидел игру в жмурки. И он боялся, так как было совершено преступление. Жуткое преступление. Может быть, включить аварийный тормоз и сойти с поезда? Но это означало бы остановку на перегоне, остановку на полном ходу! А что представлял собой перегон, на котором он находился?
Во время допроса в Берлине Кайльбэр действительно не знал, что Эрика Гроллер была женой доктора Лупинуса. Сегодня он, естественно, уже понимал смысл вопросов главного комиссара относительно изготовления очков, фармацевтики и всего прочего: ведь убитая была врачом-окулистом. Но не из одной из газет Кайльбэр так и не смог ничего узнать о причинах, по которым женщина была убита. Именно эта неизвестность пугала адвоката.
Кайльбэр намеревался заключить с Герике сделку, которая вряд ли давала хоть какой-нибудь повод для убийства Гроллер. Тем не менее Герике бежал, и полиция разыскивала его.
Кайльбэр договорился с двумя французами, братьями Конданссо, что будет посредником при продаже Лупинусом одного украшения. Но сам Лупинус не дал о себе знать, а его жена была убита.
Итак, что же получается? Герике был замешан в убийстве, Лупинус — тоже. Как Герике, так и Лупинус были связаны с Кайльбэром. И поэтому Кайльбэра могли также, пусть косвенно, заподозрить в преступлении.
Разве этого мало?
Йозеф Кайльбэр взвесил свои шансы и решил отступать. Он отступал до тех пор, пока не вскрыл первое письмо: уведомление об остатке на его счету в банке. Он устало опустился за письменный стол, обхватил голову руками. И дышать ему стало еще труднее.
Сделка с Герике лопнула. Сделку с французами и Лупинусом требовалось оживить. Требовалось! «Я должен выстоять. — Эта мысль неотступно преследовала его. — Боже праведный, как сделать, чтобы все устроилось?» Йозеф Кайльбэр молитвенно сложил ладони и уставился на люстру, словно оттуда должен был поступить ответ Господа.
Он не поступал. Кайльбэр вперился взглядом в настольную лампу — ответ опять-таки не поступал. Не поступил он и тогда, когда взор адвоката застыл на крышке письменного стола. Доктор Кайльбэр получил ответ лишь после того, как продолжил просмотр корреспонденции. Выход содержался в письме без обратного адреса, напечатанном на пишущей машинке:
«Глубокоуважаемый господин доктор!
Мне известно, что Вы интересуетесь одним ценным украшением. Я могу Вам его предложить. Приходите в четверг в двадцать, один час в ресторан «У голубого якоря». Приходите один. Подробности узнаете при встрече».
Йозеф Кайльбэр потер глаза. Не мерещится ли ему? Лупинус предлагает свои услуги. Он снова и снова перечитывал строчки письма, вслух и про себя. Выучил их наизусть. Затем рассмеялся. Свободно и непринужденно. И в том же ритме из его легких со свистом вырывался воздух. Адвокат решительно придвинул к себе телефонный аппарат.
— Срочный разговор с Парижем, — крикнул он в трубку.
Поезд метро с грохотом мчался к центру. «Maison Blanche», «Porte d’Italie», «Place d’Italie» — станции следовали одна за другой, скучные, одинаково серые. Аннет Блумэ нервно теребила сумочку, которую держала на коленях, и время от времени доставала из нее носовой платок. Комкала его в руках, легкими движениями касалась им носа или уголков рта и снова прятала в сумочке.
Аннет Блумэ волновалась. Она испытывала жуткий страх, но не хотела себе в этом признаться. «Это все от нервов, — уговаривала она себя, — а может, от предчувствия опасности». Ей стоило большого труда заставить себя пойти в этот час к ростовщику Гюставу Лекюру. Будет полночь, когда она доберется до его лавки. Не лучшее время для визитов молодой девушки…
Улица Вивьен была ей знакома. Она бывала здесь днем и старалась не появляться в темное время. Но сегодня Аннет была вынуждена сделать исключение. Она только что вернулась в Париж, и в четыре утра ее поезд отправится дальше. Багаж Блумэ был перевезен с вокзала Сен-Назэр на Северный. Утром рано она сядет там в экспресс, который доставит ее в Германию.
Аннет Блумэ было девятнадцать лет. Она выглядела как истинная парижанка: высокая и стройная, лицо овальное, немного косметики, глаза пытливые и слегка задумчивые, рот узкий и строгий. На ней были плащ цвета липы, в тон ему туфли-лодочки и кожаные перчатки. Из-под пестрого платка выглядывали завитки черных волос.
Она вышла у Оперы. Отсюда до улицы Вивьен было рукой подать, но Аннет в растерянности остановилась у выхода из метро. Она машинально открывала и закрывала сумочку, не зная, как ей поступить, пока вдруг не увидела двух таксистов, которые покупали в киоске сигареты. Аннет просияла. Она велела таксисту отвезти ее к дому Лекюра.
Начался дождь. Потоки воды обрушились на город. Пушечные раскаты грома сотрясали воздух. Яркие вспышки молний рассекали ночное небо на юго-западе.
В машине было тепло. Аннет чувствовала себя в безопасности. Толстая короткая шея водителя, его спокойные толстые руки, крепко сжимавшие руль, внушали ей уверенность. Поездка продолжалась менее десяти минут, и то лишь потому, что пришлось совершить объезд по соседней улице, поскольку в начале рю Вивьен велись ремонтные работы. Аннет попросила шофера подождать.
— Не задерживайтесь, — хмуро пробурчал водитель. — Плохая погода несет нам хороший заработок!
Звонок в лавке Лекюра донесся на улицу. Не прошло и минуты, как в прихожей загорелся свет. Входная дверь чуть-чуть приоткрылась, и в узкой щели показалась сгорбленная фигура ростовщика в поношенной домашней куртке и куцей кепчонке на голове.
— Что вам нужно? — проворчал он, но без злобы и раздражения. Гюстав Лекюр привык к ночным визитам.
— Месье Лупинус попросил меня забрать у вас свой медальон. Вот его доверенность. — Она протянула ему листок бумаги. Старик даже не взглянул на него. Он немного расширил щель между косяком и дверью, и девушка с трудом протиснулась внутрь. Не проронив ни слова, Лекюр запер дверь и, шаркая ногами, повел гостью в заднюю комнату лавки.
По-видимому, это было его бюро. Древняя лампа тускло светила над обшарпанной, усеянной чернильными кляксами конторкой. Стулья были завалены какими-то разорванными пакетами. На полу повсюду валялись обрывки гофрированной бумаги и стружка. Прилавок, казалось, вот-вот рухнет под тяжестью каких-то инструментов, приборов и разного старья. В полутемном углу виднелись неясные очертания софы. Оттуда навстречу Аннет сверкали два зеленых глаза.
Девушке вдруг стало жутко. Она остановилась у двери. Старик проковылял через комнату и уселся за конторку. Не торопясь поменял одни очки на другие.
— Давайте сюда! — приказал Лекюр.
Аннет Блумэ вопросительно взглянула на него.
— Расписку! — бросил он.
Она не решалась отдать листок. Лекюр ухмыльнулся.
— Не бойтесь, не украду. — Получив расписку, он начал читать ее вслух по слогам: — «Доверяю мадемуазель Аннет Блумэ получить мой медальон, находящийся у месье Гюстава Лекюра в закладе. Залоговая сумма мною возвращена. Фолькер Лупинус».
Старик снова поменял очки. Затем поднялся, вышел из-за конторки и оглядел девушку с ног до головы.
— Вы и есть мадемуазель Блумэ? Можете удостоверить свою личность?
Аннет кивнула. Она нашла его требование справедливым и протянула ему свой паспорт. Игра с очками повторилась.
— Хм, — задумчиво произнес Лекюр и еще раз хмыкнул. Затем, шаркая ногами, пересек комнату. В дверях повернулся кругом. — Вам придется дать мне расписку. Вон там бумага и чернила. Вы пишете расписку, я отдаю медальон.
Девушка облегченно вздохнула. Она набросала текст расписки, но подписи не поставила. Вначале она должна была получить украшение, по крайней мере увидеть его. Ей пришлось подождать, пока ростовщик не вернулся из лавки. В руке он держал квадратную картонную коробочку.
— Великолепная вещь, не правда ли? — спросил он и открыл крышку.
Аннет склонилась над коробочкой. На желтоватом ватном тампоне в тусклом отсвете древней лампы что-то блестело. Она присмотрелась и оторопела — там лежал не медальон, а простенькая брошка. От ваты исходил тяжелый лекарственный запах.
Девушка хотела отпрянуть назад, но силы покинули ее. На душе стало как-то легко и спокойно, она пошатнулась, открыла рот, чтобы сказать что-то, и потеряла сознание.
Лекюр подхватил ее на руки и оттащил на софу. Кошка, выгнув спину и злобно шипя, приблизилась к ним, но старик прогнал ее прочь. Его глаза хищно сверкнули, когда он взглянул на распростертую девушку.
— Желанная моя, — прошептал он. — Желанная.
Лекюр заковылял на улицу и оплатил такси. Шофер подозрительно взглянул на старика. Он высказал свое удивление по поводу того, куда подевалась девушка, но щедрые чаевые быстро его успокоили, к тому же дождливая погода обещала много клиентов. Гюстав Лекюр проводил машину взглядом.
Возвратившись в контору, он подошел к софе и о минуту постоял недвижно. Дыхание Аннет было спокойным и ровным. Лекюр распахнул на ней плащ. Затем медленно начал расстегивать блузку. Дрожащими старческими руками погладил ее упругое тело.
— Желанная, — снова прошептал он, но тут вдруг опомнился.
Телефон находился в соседней комнате. Лекюр набрал номер. На другом конце провода долго не брали трубку.
— Алло, месье Конданссо. Блумэ здесь! Да, Аннет Блумэ. Хорошо, когда? Через тридцать минут. Хорошо!
Тридцать минут. Лекюр потер руки. Он вернулся в контору и сел рядом с девушкой. Жадным взглядом впился он в ее стройное молодое тело.
— Я не притронусь к тебе, желанная. Буду смотреть на тебя, только смотреть! — Лекюр стал раздевать девушку дальше.
Одна из последних реплик главного комиссара Майзеля в квартире доктора Бауха не совсем соответствовала действительности. Ассистент Кройцц не «задержал» Клауса Герике. Во всяком случае, он не гонялся за ним.
Под конец рабочего дня в бюро комиссии по расследованию убийств появился элегантно одетый господин, источавший въедливый запах алкоголя, туалетной воды, духов и пота. Анри Маршан, как он себя назвал, пожелал дать показания комиссару, возглавлявшему расследование дела об убийстве Эрики Гроллер. Фрау Зюссенгут, секретарша Майзеля, позвонила на квартиру главного комиссара, но к телефону никто не подошел. В поисках начальника она обзвонила в управлении всех, кого могла, однако отыскать смогла лишь Стефана Кройцца, сидевшего в столовой. Не доев свой томатный суп, он отменил заказ на жареный окорок косули и взбежал вверх по лестнице на шестьдесят шесть ступеней. Во французе он узнал разыскиваемого берлинского экономиста. Визитер, правда, и не скрывал, что его зовут Клаус Герике. Но он отказался давать показания кому-либо, кроме главного комиссара, поскольку был экономистом и не собирался рассказывать все лишний раз.
Дерзкое поведение предполагаемого убийцы разозлило Стефана Кройцца. Однако мысль, что он имеет какое-то отношение к поимке столь важной птицы, успокоила его, и ассистент принялся разыскивать своего шефа.
Довольно скоро это ему удалось, и вот сейчас он сидел, гордый своей удачей, с доктором Баухом и Майзелем в кабинете шефа и с любопытством разглядывал Клауса Герике, который курил сигарету за сигаретой. Задержанный попросил кофе.
Его просьба была выполнена.
Герике похвалил кофе, затем огляделся вокруг, стряхнул с сигареты пепел и сказал:
— Ну что же, начнем! Итак, находясь в Париже, я прочел в немецких газетах, что Эрика Гроллер убита, а меня повсюду разыскивают как подозреваемого в совершении этого преступления. Чтобы сразу внести в дело ясность, скажу — я скорее пожертвовал бы собственной жизнью, нежели посягнул на жизнь Эрики! Но я знаю, что мои слова для вас пустой звук, вам нужны факты. Итак, давайте говорить фактами. Я мог бы облегчить себе жизнь и спокойно наблюдать, как вы будете мучиться со мной. Ведь, в конце концов, вы должны доказывать мою вину, а не я — свою невиновность. Вы, кажется, удивлены? Да, несколько семестров я изучал также юриспруденцию. Но я не хочу бесполезно тратить ни ваше, ни свое время. Поэтому подробно расскажу, что знаю о той ночи, когда убили Эрику.
Вечер накануне убийства Эрики мы провели вместе. Посидели в ресторане, и в двадцать три часа я отвез ее на машине домой. Мы попрощались, она вошла в дом, а я поехал обратно в город. У меня пересохло в горле, поэтому я зашел в ближайшую пивную. Не помню ее названия, но могу точно описать, где она находится. Хозяин наверняка запомнил меня. Мы составили с ним компанию — пивная пустовала, и он скучал. Я оставался там до полицейского часа и покинул заведение в начале первого. Если доктор Гроллер была убита в полночь, как пишут газеты, то определенно не мной. Но в это время она была еще жива! Эрика была убита не в полночь, поскольку я видел ее еще в половине первого.
— Как вы сказали? — Майзель подался вперед, а Гансик Баух потер от волнения нос.
— Что вас так удивило? Да. Видел ее еще раз в ноль тридцать. В это время я опять проезжал мимо ее дома и видел там Эрику.
— Постойте! — Эта реплика Майзеля была излишней.
Герике закончил свой рассказ. Он склонил голову на грудь и закрыл глаза, будто хотел спать.
— Постойте! — повторил главный комиссар. — Господин Герике, расскажите, пожалуйста, об этом подробнее.
Но Клаус Герике молчал. Он с трудом поднял голову, его глаза лихорадочно блестели. Неожиданно он обмяк и повалился вперед, невольно ища руками опору.
Кройцц вскочил с места и подхватил его. Герике бессильно откинулся на спинку кресла, его лицо покрылось испариной.
— Герике! Возьмите себя в руки!
Мало-помалу Клаус Герике пришел в сознание. Туманным взглядом осмотрелся вокруг. Вытер рукавом пот со лба и щек.
— Спасибо, спасибо, — поблагодарил он Кройцца. — Спасибо, небольшой приступ слабости, извините. Я немного выпил. Для храбрости. Поймите меня правильно: чтобы явиться в полицию, даже невиновному нужно мужество. А я невиновен, и вы это знаете. — Он снова сел прямо, затушил сигарету и отодвинул в сторону чашку с кофе. — Вы не могли бы дать мне стакан воды?
Майзель кивнул своей секретарше. Затем пристально взглянул на доктора Бауха. Прокурор выразил на своем лице согласие. Сейчас надо было засыпать Герике вопросами, в противном случае допрос грозил закончиться впустую. Майзель, Баух и Кройцц стали поочередно спрашивать экономиста.
— Где вы видели Эрику Гроллер?
— Она стояла на балконе.
— Ночью в половине первого?
— Она стояла на балконе, я ехал медленно, совсем медленно, и видел…
— Кого вы еще видели?
— Никого. Только Эрику.
— В доме был свет?
— Да, одно окно светилось.
— Где?
— Наверху. На верхнем этаже.
— Что Эрика Гроллер делала на балконе?
— Стояла у двери.
— Точнее — как она стояла?
— Как люди обычно стоят.
— Во что она была одета?
— Кажется, в плащ.
— Где вы оставили свою машину?
— В… Вовсе я ее нигде не оставлял. Проехал мимо дома…
— Почему вы бежали в Париж?
— Я не бежал. Просто отправился в путешествие.
— Без багажа? Без документов?
— Все необходимое у меня было с собой.
— Куда вы подевали дамскую сумочку?
— Выб… Какую сумочку?
— Вы пили в доме Эрики Гроллер коньяк или вино?
— Я не был в ее доме.
— Почему вы назвали себя Маршаном?
— Хотел явиться к вам добровольно. Иначе меня задержали бы на границе.
— Что было в дамской сумочке?
— Не знаю я ни о какой сумочке.
— Доктор Кайльбэр знал о вашем намерении убить Эрику Гроллер?
— Я не убивал Эрику!
— Почему вы так настойчиво приглашали доктора Кайльбэра в Берлин на девятнадцатое мая, то есть через день после убийства?
— Я не знаю никакого доктора Кайльбэра.
— Входная дверь в дом фрау Гроллер была открыта или закрыта?
— Я этого не знаю. Я не был в ее доме. Поверьте мне, я…
— Вы пили с Эрикой Гроллер спиртное в машине?
— Нет.
— Что вы делали до отлета самолета?
— Сидел в зале ожидания.
— Почему вы не поехали домой и не собрали чемодан?
— У меня не было для этого времени.
— Вы могли бы улететь другим рейсом!
— Но я хотел лететь этим рейсом.
— Тогда вы могли бы, по крайней мере, позвонить доктору Кайльбэру и отменить назначенную встречу.
— У меня не было номера его телефона.
— Послушайте, Герике! Недавно вы сказали, что не знаете никакого доктора Кайльбэра.
Ответа Майзель не получил.
— Герике, почему вы убили Эрику Гроллер?
Клаус Герике плотно сжал губы.
— Герике, зачем вы заставили Эрику Гроллер нарисовать на картонной подставке план подвального этажа ее дома? Отвечайте!
— Господин Герике! Вы видите, мы многое знаем.
Нам известно почти все. Дружище, признайтесь же наконец!
Герике поднялся. Он засунул руки в карманы брюк, затем кивнул, как и в начале допроса, каждому из присутствующих. Майзель, Баух и Кройцц тоже встали.
— Я требую адвоката. До тех пор я отказываюсь давать какие-либо показания!
— Хорошо, это ваше право! Герике, вы арестованы по подозрению в преднамеренном убийстве восемнадцатого мая врача-окулиста Эрики Гроллер. Уведите его, Кройцц!
Размеренными шагами Герике направился к выходу из кабинета. У двери он обернулся:
— Если б вы знали, господа, как сильно заблуждаетесь!
Майзель рухнул в свое кресло. Доктор Гансик расстегнул ворот своей рубашки.
— Жалкий тип, черт побери, растленный преступник… Как вы считаете, Майзель?
— Я считаю, что Герике не убивал Эрику Гроллер.