Книга одиннадцатая

Лондон, 923 г.

Две вороны яростно дрались за кусок свиной шкуры. Одна, покрупнее ростом, уже было победила, но тут на пир без приглашения явился черный кот и показал, кто здесь главный. Птицы улетели, не дождавшись даже объедков. Вдоль Темзы шли высокая женщина с грустным лицом и мальчик-подросток. Они остановились ненадолго, молча посмотрели на эту сцену и продолжили свой путь.

— Видите, сын мой, — сказала женщина, — сама природа дает нам важные уроки. Эти вороны — узурпаторы. Одну зовут Роберт, и царство ее продлилось не долее, чем взмах крыла. Вторая же ворона — Рауль, другой разбойник, что мнит теперь себя воцарившимся над землями вашего отца…

— А кот? — спросил мальчик (его звали Людовиком). — Он кто, по-вашему?

Королева Огива отвечала сыну, и лицо ее посуровело:

— Этот кот — вы, милый мой Людовик. Однажды вы вернетесь на французскую землю и призовете к ответу тех, кто изгнал нас из отцовского королевства. Они думали, что покончили с династией Каролингов, но не знают, что наш род никогда не признает себя побежденным. Бог не попустит совершиться такой несправедливости.

— Но если Бог с нами, — осмелился сказать в ответ Людовик, — как вы объясните, что мой отец Карл томится в мрачном и сыром каземате крепости Перонна?

Королева Огива остановилась и посмотрела на сына с гневом.

— Ваш отец совершил множество грехов, — сурово сказала она — Он столковался с нашими врагами, северными язычниками, и распустил своих баронов. Его время прошло — пришло ваше время. Даю слово Огивы, дочери короля Эдуарда Английского, что я верну вам ваш престол и вы восстановите нашу семью в ее законных правах. Пусть Робертины трепещут в своих замках и захваченных у нас доменах — час их пробил.

Людовик услышал за спиной тихое урчанье. На берегу реки, удобно улегшейся среди высоких трав, кот доедал свою добычу, а вороны завистливо смотрели на него. Мальчик подумал: чтобы свергнуть короля Рауля, ему нужно еще много смелости, много сил, но главное — союзников с сильным войском.

Многие на французской земле думали, что время Каро-лингов прошло и наступило время Робертинов. Новая династия уже не раз проявляла отвагу, успешно отражая викингов — дикарей, понимающих только язык силы. В этих битвах потерял свою жизнь Роберт; переселение Рольфа Пешехода с его людьми ничего не изменило. Людовик вздохнул. Он решился изо всех сил сражаться с теми, кто притворился, будто служит Богу, но нимало не отрекся и от своих кумиров.

 

Книга двенадцатая

Кнут Молодой, как всегда, сразу принялся возмущаться.

— Кто это придумал назначить нашу сходку в таком месте! Да в эти норы даже крот не полезет! Холодно, сыро, к тому же еще и ни зги не видно.

— Молчать!

Скирнир Рыжий так грозно прервал молодого воина, что никто и помыслить не мог возразить. Десять человек проследовали за рыжеволосым гигантом в тупик по узкому извилистому подземному ходу, лишь местами выложенному камнем. Скирнир постарел, но нисколько не утратил запальчивости. Он стоял прямо и горделиво, скрестив руки на груди, ожидая, пока маленькое собрание устроится напротив него. Хотя люди Севера жили на французской земле давно — иные уже несколько десятков лет, — своим обычаям в одежде они не изменяли. Норманны все так же облачались в длинные плагци из грубого сукна на широких застежках, а чтобы уберечься от мороза, который в это время года стоял крепкий, сверху накидывали на плечи еще звериные шкуры.

— Товарищи мои! — начал Скирнир, подняв руку вверх. — Больше десяти зим и весен протекло с той поры, как наш вождь принудил нас склонить шею перед ничтожным королем Франции. Сегодня Карл III получает заслуженное. Он коптится на медленном огне в каком-то дальнем замке, а его троном завладел Рауль. Нам, людям Севера, с каждым днем становится все трудней терпеть нашу долю. Люди Рауля не признают старых договоров, оспаривают решения низложенного короля, без конца преследуют наших кровных братьев…

— Ты правду говоришь, — ответил Олаф. — Рольф заставил нас сражаться с викингами — братьями нашими, — и с собственными нашими богами. Сегодня кровь моя закипает от того, что я не могу прийти на помощь драккарам, с которых ударили по войскам подлого короля Рауля. Из нас делают предателей!

— Как вы смеете? — возмутился Кнут Молодой. — Короткая же у вас память. Прежде наши братья без всяких колебаний нападали на нас, и каждый пытался уничтожить другого, чтобы забрать себе побольше богатств. А ныне у нас достаточно земли, чтобы не беспокоиться, чем будут жить наши жены и дети.

От этих слов Скирнир Рыжий еще страшней разъярился. Он подскочил к Кнуту, схватил его за горло и стал трясти с хриплым воплем:

— Молчи, предатель!

— Посмей только сказать, что я не прав, — отвечал молодой воин. Он знал, что имеет право так говорить.

Потеряв всякое терпение, Скирнир стукнул его кулаком в лицо, и Кнут повалился на землю.

— Я позвал вас сюда, — заговорил он дальше, — потому что вам доверяю. Я знаю, что вы остались верны своей крови и своим богам. Ничто не отвратит вас от вашего решения: убить клятвопреступника Рольфа, чтобы почтить память наших предков и вернуть викингам их могущество. Франция слаба, король в нашей власти. Никогда еще не было такого удобного момента для действий. С нами Один, а прежде всего мы можем уповать на Тора с его громовым молотом — на того единственного бога, который одолеет Иисуса. Ради нашей борьбы, ради победы правого дела я не потерплю ни малейшей слабости. Кое-кто из нас разложился, заразившись трусостью здешних народов. Мы же, викинги, не рождены пахать поля и пасти скот. Мы люди моря и битвы, боги вылепили нас для сражений и вдохнули в нас свою силу. Те, кто уклоняется с этого пути, должны исправиться или же поплатиться за свое предательство.

Скирнир взялся за рукоять и выхватил меч из обитых дубленой кожей ножен. Он взмахнул оружием и опустил его на шею Кнута Молодого, который так и не поднялся с земли. Струя крови брызнула в каменный свод, а голова покатилась к ногам собравшихся. Никто из них не сделал и полшага назад.

— Вот так, — заключил свою речь Скирнир, — все они заплатят за свою слабость. Нам подлые трусы не нужны. А теперь я полагаюсь на вашу честность и умение хранить тайну. Верьте и вы мне. Скоро я вам скажу, каким же образом мы победим.

Рыжий гигант поднял меч над собой, и все последовали его примеру. Несколько раз они радостно прокричали «ура», оживляя усталые сердца. У всех людей Севера на лицах сияли улыбки: они знали, что час битвы настал вновь.

 

Книга тринадцатая

Все туже натягивалась тетива лука, все пристальней вглядывался лучник в деревянный столб, накрытый красным полотнищем. Рольф Пешеход выждал еще несколько мгновений, чтобы точнее навести острие стрелы, и отпустил тетиву. Стрела вонзилась в самую середину столба, а лучник громко закричал от радости и сознания своей силы:

— А-а-а!

— Здброво, отец! — воскликнул юноша, стоявший чуть позади герцога. — Теперь держись, войско короля Рауля!

Рольф вырвал стрелу из столба и крикнул:

— Мы не воюем с ним, Вильгельм, — помни это!

— Не воюем, правда, — ответил юноша, — но многие говорят, будто король Рауль решил побить всех викингов, где бы они ни были.

— Король обещал соблюдать договоры, — прервал его Рольф и засунул стрелу обратно в колчан. — Ты мой сын, а главное — ты наследник герцогства. Значит, голова у тебя должна быть холодная. А то ведь иные стараются распалить тебя собственной корысти ради.

Теперь Вильгельм взял свой лук и достал из колчана стрелу. На тетиву он ее положил с такой силой и яростью, что сразу стало видно, как он задет.

— Люди говорят, — пробурчал он.

— А что они еще говорят? — спросил Рольф. — Что я струсил и не применил Божий Молот? Что я оскорбил старых богов и навязал народу нового трусливого божка? Что народ отрекся от своих обычаев и законов?

Стрела сорвалась с лука, пролетела мимо столба и воткнулась в траву в нескольких шагах от него. Вильгельм выругался и тут же выхватил другую стрелу.

— Спешка — дурной советчик, — заметил Рольф. — Не путай силу с яростью, сын мой. Те, кто так говорит про меня, в чем-то правы. Но они забывают, что наш народ, поселившись здесь, стал досыта есть и заставил признать за собой свои права. И этим я горжусь. Боги наши не забыты, а Христос им не враг.

— Мы созданы для битв, отец, — угрюмо возразил Вильгельм. — Для битв, а не для болтовни и не для того, чтобы молить о милости врагов, которые слабее нас.

Рольф подошел к сыну, чуть приподнял ему левый локоть и навел лук на цель.

— Зорче гляди вперед, — сказал он веско, — тогда ни за что не промахнешься.

Стрела вылетела и вонзилась в середину деревянного столба. Вильгельм даже не улыбнулся. Выстрел удался, но что это за выстрел, если без помощи отца его бы не было?

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал Рольф. — Когда-нибудь все поймешь. Ты станешь герцогом Нормандским, и твою власть все признают. И сына твоего, и сыновей и внуков твоего сына. Вы не забудете ту землю, откуда пришли, но теперь Норманния — ваша земля, потому что я ее избрал, и она стала моей. Не ищи в моих делах слабости: это славное завоевание.

— А что Рауль? Говорят, он нас так ненавидит, что готов уничтожить.

— Престол Рауля не крепок, — ответил Роллон, чуть улыбнувшись. — Я думаю, напрасно он так полагается на свою удачу. Враги его готовы на все, чтобы его прогнать. А коли так, они и нам заплатят за подмогу…

Отец положил сыну руку на плечо, и они оба повернули к герцогскому замку. Новый чудный день занимался над нормандскими полями.

 

Книга четырнадцатая

Старческий палец двигался вдоль изгибов рисунка змеи, выбитого на каменной плите. Иногда он почти останавливался, потом бежал дальше еще быстрее. Иногда возвращался назад, как бы подчеркивая некоторые слова и знаки.

— Видишь, Скирнир? — сказал довольный старик. — Наши предки имели мудрость выбить для вечности законы нашего народа. И прежде всего — на этих священных камнях, растущих из чрева земли.

По всей плите вилась огромная змея, и все ее тело, как чешуя, покрывал долгий ряд рун. Старому Сверре никогда не надоедало глядеть на этот памятник знаний и мудрости его предков. Каждый знак, написанный на плите, он знал наизусть, но все равно всякий раз непременно читал и расшифровывал их, словно впервые увидел. Сверре знал, что магическая сила письма возобновляется и поддерживается чтением. Для того, кто ведает тайной рун, они сильнее любого топора, жгучее самого большого костра, острее самого острого лезвия. С течением лет люди Севера понемногу стали терять ключи к их разумению, но пока жив Сверре, это искусство еще не погибло.

— И что же означают эти руны? — спросил Скирнир не без раздражения. — Тут есть тот замечательный закон, о котором ты мне толковал?

— Хи-хи-хи, — рассмеялся Сверре слабым голоском. — За что люблю тебя, Скирнир Рыжий, — ты не утратил ни одного из пороков, в которых упрекают наш народ. Ты упрям, как осел, зол, как бешеный пес, и нетерпелив, как жеребец перед случкой. Такие люди, как ты, напоминают нашим, каковы они на самом деле. Даже боги должны быть тебе благодарны за то, что ты для них делаешь. Ладно, я отвлекся.

Сверре опять подошел к каменной змее. Он прищурился сперва немного, потом сильнее и, наконец, совсем закрыл глаза. Потом начал что-то шептать…

— Чтобы вернуть порядок в мире, пойди на последнюю жертву. Вождь должен быть принесен к алтарю Тора и там пролить свою кровь. Тогда все встанет на место на земле и в преисподней.

Скирнир внимательно выслушал слова старого Сверре. Он еще немного подумал, но мог обойтись и без этого. Он и так хорошо понял смысл закона, дошедшего из глубины столетий, из дремучих чащ Норвегии.

— Последняя жертва? — переспросил он. — Стало быть, в жертву должно принести вождя. Он будет довольно наказан за измену, если напоит своей кровью Молот непобедимого Тора.

— Это я и говорю, — лукаво ответил Сверре. — Ты истый викинг, Скирнир. Да, ты упрям, жесток и нетерпелив, но когда с тобой говорят предки, ты умеешь слушать и ждать. Это и есть тот самый закон, который позволит нам отвратить бедственный жребий от нашего народа. Он дает нам ключ к порядку против хаоса.

Рыжий гигант задумчиво погладил бороду. Он решился.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Скирнир, — сказал старый мудрец. — Но будь осторожен. В этом законе нигде не сказано, что боги будут хранить тебя. Никто не знает причин их поступков, и никому отчета они не дают.

— Не бойся, — ответил богатырь, встав у порога хижины Сверре Премудрого, — тебя никто не тронет. Ты сделал свое дело законника, и о нашей встрече никто не узнает. Но каменная змея будет разящим орудием моего мщения и торжества богов!

Скирнир поворотился спиной к старику, но тот еще его окликнул:

— Скирнир, подожди!

— Что такое?

— Не хочешь ли поглядеть на мою книгу? Я уже почти закончил работу, о который ты просил меня.

Скирнир снова закрыл дверь. Он явно не ожидал того, что сказал ему Сверре.

— Почти закончил? — радостно воскликнул он. — Но как это может быть? Ведь эта работа очень долгая и трудная.

— В мои годы сон нейдет, — ответил Сверре, прибедняясь.

Он подошел к деревянному пюпитру, іїа котором лежал

толстый том, переплетенный в кожу, с трудом поднял этот том и показал своему гостю.

— Вот книга — другой такой нет, — проговорил он с гордостью. — Скоро у тебя будет единственное на всей земле Евангелие, написанное рунами.

— Потрясающе! — сказал Скирнир, осторожно перелистывая страницу за страницей. — И тогда все эти евангелисты, что разнесли ложь о сыне плотника, будут в нашей власти. Магия рун навеки покончит с баснями Евангелий…

— Погоди, викинг, погоди! — хрипло воскликнул старик. — Не такое простое у нас дело. Это правда, мы можем полагаться на волшебную силу рун, но прибегать к этой магии надо с умом и с большой осторожностью. Иначе она может обернуться против нас. Не забывай: власть рун безгранична. Она позволяет нам раскрывать глубокие тайны, предохраняться от них, даже обращать в ничто. Но постепенно и осторожно.

Скирнир слушал законника, но невольно продолжал читать страницы, покрытые письменами викингов. К собственному удивлению, эти постыдные слова теперь его изумляли. Подобные письменам на длинной каменной змее, они перетекали со страницы на страницу, повествуя о нагом боге, пригвожденном к кресту, который имел слабость думать, что способен противостоять могучим владыкам Ас-гарда и Митгарда.

— Торопись, Сверре, — сказал богатырь, осторожно закрывая книгу. — Твоя работа очень нужна нам. Наконец-то мы сокрушим их кумиры и заставим почтить наших богов как они того заслуживают. Я горжусь тобой!

Закрыв дверь за рыжим гигантом, Сверре еще раз тихонько хихикнул. Он с гордостью посмотрел на Евангелие, лежащее на пюпитре, и подумал: если позволят глаза, надо сейчас же переписывать дальше.

 

Книга пятнадцатая

Как проклинал он море, пока доплыл! Лорд Гарольд всегда ненавидел разнузданные валы, дикие водовороты, брызги соленой воды в лицо, а главное — ужасное чувство, когда корабль подкидывает на волне и твой желудок подкатывает к горлу. Он был из тех людей, которые считают так: для суши созданы одни, для моря — другие. И Гарольд раз навсегда выбрал сушу.

Слава Богу, когда приставали к нормандскому берегу, море стихло. И разбойников на большой дороге, пока лорд Гарольд скакал во весь опор к замку герцога Рольфа, которого здесь кое-кто называл Роллоном, бояться тоже не приходилось.

Поручение ему было отдано четко. Его никто никак не должен был увидеть — все надо было делать в совершенной тайне. К счастью, он мог полагаться на помощь двух посланцев герцога: они вели его лугами, в стороне от слишком оживленных дорог.

Когда их маленький отряд добрался до жилища Рольфа, Гарольд не мог скрыть изумления. Замок герцога Нормандского только назывался замком. Правда, он был укреплен и мог выдержать неприятельский приступ, но в прочем ничем не отличался от большого крестьянского двора. Был только один признак, что здесь живет сеньор: штандарты, полоскавшиеся, на ветру, да еще узор на деревянных столбах говорил о викингском происхождении здешнего народа.

За всю дорогу проводники ни разу не раскрыли рта — даже не сказали, какой они путь выберут. Поэтому Гарольд не ожидал, что у ворот маленькой крепости один из них сурово обратится к нему:

— Если кто с тобой заговорит — назовись купцом. Нашему господину вовсе не нужно, чтобы в замке знали, что ты здесь.

— Не бойтесь, — ответил англосакс, — мне не впервой молчать, когда требуется.

Все трое въехали в форт, где, как обычно, толклось множество людей. Купцы привезли запасы пищи, ткани, оружие. Воины точили мечи и упражнялись в стрельбе из лука. То и дело мимо проходили женщины с корзинами провизии или тяжелыми свертками стираного белья. Все это больше было похоже на деревенскую площадь, чем на замок славного Рольфа Пешехода, сына Севера, победившего французского короля, но Гарольд никак не выдал своего удивления. Он пошел вслед за своими провожатыми к главному дому, и никому не было интересно, кто он такой и что здесь делает. Один из конюших провел его в большую комнату, где по стенам висели охотничьи и боевые трофеи. «Это, верно, такая большая передняя», — подумал лорд: ведь его по-просили обождать тут. Через несколько минут отворилась дверь, и стражник пригласил его пройти дальше.

Рольф был уже немолод, но выглядел могучим. Он был из тех людей, которых время не разрушает, а только укрепляет. Если бы не лицо и не длинные белокурые воины, никак нельзя было бы догадаться, что герцог Нормандии — викинг. Он был одет по французской моде: на нем был очень красивый голубой плащ, расшитый золотом. Он на миг всмотрелся острым взором в гостя, потом предложил ему сесть на скамью.

— Надеюсь, путь вам был не слишком тяжек, — начал речь Роллон. — Я припоминаю: в это время года море не подарок.

— Признаюсь, государь, — живо ответил Гарольд, — я в душе отнюдь не моряк. Но прибытие мое вознаградило меня за все неприятности.

Рольф взял кувшин с пивом, наполнил кубок и предложил гостю, потом налил и сам себе.

— Викинги, как всем известно, любят пожить, — сказал он шутливо, — так что вы, не промочив горло, разговаривать со мной и не думайте!

Гарольд немного удивился такому предисловию, но без всякого неудовольствия отдал хозяину долг вежливости, о котором тот просил.

— Вот так-то лучше, — весело сказал герцог. — А теперь говорите, что привело вас в наши края.

— Моя государыня королева Огива просила передать вам послание.

— Огива? — удивился Рольф. — Я думал, она не переносит норманнов и всех людей северной расы. Или, вернувшись к отцу, Эдуарду Английскому, она настолько переменилась в мыслях, что собралась вступить в союз со старым врагом?

Как ни хитроумен был Гарольд, в словах нормандского герцога он не нашел и следа дипломатии. Королева предупреждала его об этом, но он невольно изумился и, главное, не скрыл своего изумления.

— Моя государыня, — сказал он несколько принужденно, — стояла рядом с королем Карлом, когда он заключил с Вашей милостью славный договор в Сен-Клер-на-Эпте.

— Когда он был принужден подписать этот договор, чтобы обеспечить себе мир, — уточнил Рольф. — А государыня Огива никогда не скрывала, что он ей противен. Но не бойтесь: если обстоятельства требуют, мы, викинги, умеем забыть прошлое, чтобы строить будущее.

— Тогда я перейду к делу: моя госпожа желает вернуть трон Франции своему сыну. Подлый узурпатор Рауль должен быть изгнан. И она желает положиться на вашу поддержку в таком славном деле.

— Но король Карл, ее супруг, насколько я знаю, еще не умер, — возразил герцог Нормандский. — Не торопится ли госпожа Огива?

Лорд Гарольд не привык к такой откровенности. Он хорошо владел тонкостями придворного языка, а язык, на котором разговаривали в Нормандии, очевидно, с языком английского двора не имел ничего общего.

— Король Карл находится в заключении в Перонне, да и здоровье его чрезвычайно слабо, — сказал он. — И пора уже, как вы сами сказали, подумать о будущем. В будущем же нет никого, кроме Людовика IV, законного французского короля.

— Я теперь не в войне с Раулем, — благоразумно заметил Рольф. — Чего от меня просит Огива? Пропустить ее войско или дать ей мое?

— Не всегда все проблемы решаются войной, — заметил Гарольд, понизив голос. — Вам ли этого не знать…

Преимущество перешло к английскому посланнику. При всей своей смекалке, Рольф должен был признать, что стрела попала в цель. Он понял, что должен выбрать, на чьей стороне ему быть в начинающейся борьбе.

 

Книга шестнадцатая

Эмма никак не собиралась допустить, чтобы какой-то мелкий рыцарь указывал ей, что делать. Дочь короля Роберта I и королевы Беатрисы из могущественного рода Вер-мандуа, она хорошо знала, насколько знатна, и не терпела, когда ею командовали.

— Ваше Величество, — умолял ее барон Эмерик, — король велел не принимать никого. Позвольте хотя бы доложить о Вас!

— Еще не пришел тот день, когда простой барон будет докладывать обо мне моему супругу, — холодно возразила Эмма. — Не забывайте: я королева Франции. Своим избранием на королевский престол Рауль обязан моей преданности, а главное — поддержке моей семьи.

Бедный Эмерик не нашелся, что возразить. Ничто не могло одолеть волю государыни. Она прошла по коридору до королевского покоя. Барон в отчаянье схватил супругу Рауля за руку, чтобы хоть так убедить ее не входить в покой. Эмма остановилась и прожгла его испепеляющим взглядом:

— Благороднейший Эмерик! — громко, ледяным тоном произнесла она. — Уберите ладонь с руки вашей королевы, не то, поверьте, вы горько пожалеете. Мне нужно безотлагательно говорить с моим супругом о весьма важных делах.

Барон подчинился повелению Эммы и тяжело вздохнул. Отворив дверь, Эмма вошла в спальню супруга. Рауля она застала в весьма не королевской позе. Какая-то юная блондинка, никак не ожидавшая появления государыни, выскочила из постели и, громко закричав, а потом всхлипывая, побежала прятаться в дальнем углу.

— Дражайшая супруга! — воскликнул Рауль. — Нехорошо так врываться в покои законного мужа.

— Я вижу, вы были заняты очень важными делами, — насмешливо произнесла королева. — Не прогневайтесь, но мне тоже нужно донести до вас последние вести из нашего королевства.

Рауль, сильно нахмурившись, пальцем указал девице на дверь. Бедная наложница, прикрытая лишь тонкой сорочкой, вся сгорая от стыда, поневоле повиновалась и вышла. Ей пришлось пройти мимо королевы Эммы, которая с величайшим презрением оглядела ее с головы до пят. Король тем временем, не стесняясь наготы, вылез из постели. Он хлопнул в ладоши, слуга принес ему плащ. Государь поспешно завернулся в него.

— Что ж, Эмма, — проворчал он раздраженно, — вы хотели со мной говорить — чего же вы теперь ждете?

— Рауль, — ответила королева, не моргнув глазом, — вам известно, как сильно вы мне обязаны своим престолом. Поэтому я требую, чтобы вы выслушали меня.

Слуга и барон Эмерик поняли, что им не следует присутствовать при этой беседе. Они, не медля, вышли из спальни. Рауль, которому давно надоели капризы его половины, сел на резную деревянную кровать.

— Знайте, дорогая моя, — ответил он горделиво, — что престолом я обязан своей верной руке и острому мечу. Чтобы возвыситься до нынешнего своего положения, мне пришлось победить вашего брата, вероломного Роберта Вер-мандуа, а также венгров и норманнов. Король прежде всего воин, а женщины в воинских делах ничего не смыслят.

— Иногда мне кажется, что это вы не смыслите, насколько плохи дела, — вздохнула Эмма — Король Карл заключен в Перонне, но его сторонники не сложили оружия. Враги у наших ворот, вас нс все признают законным королем…

— А ваше чрево по-прежнему безнадежно бесплодно, — сухо парировал Рауль.

Удар попал прямо в цель. В глазах Эммы блеснула ненависть. Она посмотрела на супруга, тщетно пытаясь превратить эту ненависть в презрение.

— Ваша выходка достойна сравнения с величайшими подлостями, — глухо проговорила она. — Должна признать: шлюхи, что сменяют друг друга на вашей постели, не медлят, награждая вас выводком байстрюков. Подумайте сперва, Рауль, а уж потом оскорбляйте вашу самую ценную союзницу. Лучше бы вы вспомнили про своих врагов там, за морем, и здесь, у порога вашего собственного королевства.

Рауль встал и с любопытством посмотрел на жену. Он подошел к ней, словно утихнув после бури.

— Говорите, любезная моя, — сказал он спокойным голосом. — Я вас слушаю.

— Речь об Огиве, — ответила Эмма, дождавшись наконец, когда можно будет выговорить все, что лежит на душе. — Коварная супруга ничтожного короля Карла спряталась у английского короля, своего отца, но не потеряла надежды вновь добыть французский престол для своего любимого сына Людовика. Как донесли мне верные слуги, королева ищет союзников. И понятно, что взор ее обратился к нормандскому берегу.

Король, до той поры слушавший внимательно, тут недовольно качнул головой. Он посмотрел вверх и крикнул в ответ:

— Опять вы о Роллоне, о его будто бы злых умыслах… Уж если вам что запало в голову, так вы не отстанете!

— Если я говорю со слепым, — убежденно возразила королева, — мне приходится снова и снова повторять один и тот же довод. Разве нужно быть слепым, чтобы не видеть, как все привязывает Огиву к Роллону? Викинг ей обязан землями, титулом и богатством. Разве не Карл подписал договор в Сен-Клер-на-Эпте? Похабный договор, который вы струсили разорвать…

— Зачем же разрывать мир, когда столько в королевстве других мест, откуда грозит война? — спросил Рауль. — Карл жив и всеми оставлен. Госпожа Огива далеко, а про ничтожного Людовика Заморского почти никто не вспоминает. Нам не хватает лишь сына, чтобы продолжить наш род — и только.

Эмма была в бешенстве: ее не слышали. Гнев настолько обуял ее, что глаза наполнились слезами. Но это были слезы бешенства, ничего иного: не такова она была, чтобы плакать от слабости.

— Рауль, — простонала она, — ради Бога, послушайте меня. Бароны избрали вас, потому что признали вашу боевую доблесть, но они совсем не хотят, чтобы французским троном овладела новая династия. Если вероломная Огива и ее союзник Роллоп решат сразиться с вами, вы не сможете на них полагаться.

— Дорогая моя Эмма, — ответил король, — вы решительно не похожи на других женщин. Вы тверды, и воля ваша сильна. Поэтому я вас уважаю и признателен вам за все, чем вам обязан. Но не мешайтесь больше в дела королевства. Сегодня враги нас боятся, и так будет до тех пор, пока я способен крепко держать меч и вместе с товарищами давать шпоры коню на поле битвы. Как бы то ни было, я, как обычно, учту ваши советы. Впрочем, я могу еще положиться на нескольких человек, у которых есть свои ходы при дворе нормандского герцога.

Эмма понимала, что ничего, кроме этого невнятного обещания, не получит. Но выйдя из спальни супруга, она подумала, что приходила к нему не зря. Она знала: теперь Рауль должен что-то предпринять. А раз так, она при случае напомнит ему об этом…

 

Книга семнадцатая

Топот копыт по земле оторвал отца Клемента от книги. Священник удивился, откуда такой шум: в это время жители деревни обычно затворялись в своих хижинах и ужинали. Урожай в этом году выдался хороший, всего в их долине было вдоволь. Должно быть, путники-чужестранцы просятся на ночлег, подумал попик. Он торопливо прошел через коротенький неф своей церкви и открыл тяжелую деревянную дверь, отделявшую дом Божий от мира людей.

Выйдя на улицу, он огляделся, но никого не увидел: только две лошади паслись поодаль в высокой траве. Отец Клемент нахмурил брови и опять посмотрел вокруг. Не могли же эти лошади сами прискакать к его церкви. Где же всадники? Может быть, спустились к реке напиться после долгой дороги. Попику было любопытно, а встревожиться он особо не встревожился. Он повернулся и пошел назад к себе в церковку, строенную из дерева и самана. И тут он почувствовал у спины между лопаток прикосновение холодного лезвия. Священник вздрогнул, а за спиной у него раздался громкий грубый хохот:

— Что, отче, ты небось думал, этих коней ангелы небесные пригнали?

— Но кто же вы? — тихонько проговорил дрожащий священник. — Что вам нужно?

Его вдруг с силой швырнули в храм. Он споткнулся о ножку скамейки и нелепо покатился по земле. Остановившись, он наконец увидел своих обидчиков. Перед ним стояли два воина: длинноволосый рыжебородый человек с мечом в руке и еще один, поменьше ростом, но очень крепкий, тоже носивший на манер викингов длинные светлые волосы. Рыжий великан с грозным видом приблизился к отцу Клементу.

— Ну как, поп, — громко воскликнул он, — испугался? Дрожишь? Боишься, что твой бог не придет тебя выручить? А ты ему так служил — где же благодарность? А?

И рыжий воин захохотал пуще прежнего. В два прыжка он подскочил к алтарю, на котором стояло резное деревянное распятие. Пару секунд викинг смотрел на него и смеялся, а потом поднял меч и ударил по статуе. Точный удар отсек голову Христу. Голова упала с глухим нелепым звуком. Викинг вернулся к священнику; тот уже встал на ноги и, плача, прижался к стене. Рыжий великан подошел к нему вплотную.

— Вот видишь, — сказал он с наигранным огорчением, — я, кажется, осквернил твой храм. Согрешил, значит. Теперь, должно быть, сгорю в аду… Ууу, как страшно…

И викинг вновь расхохотался, а его товарищ, как бешеный, принялся крушить все, что было в церкви. Прежде всего он сорвал со стен два ковра, потом стал переворачивать скамейки. Затем он разбил крест, бросил оземь и расколол каменную статую Пресвятой Девы. Отец Клемент ничего не мог поделать: он только наблюдал, как рушится то, чем он до сего дня гордился больше всего в жизни. Как ни молил он от всего сердца у Бога милости, никто не мог прийти ему на помощь.

Вдруг Скирнир разом перестал смеяться. Вид у него стал свирепый; он опять подошел к попу и заорал:

— Ну, ладно, довольно я потратил времени! Говори мне сейчас, где спрятал клад! Мне говорили, у тебя здесь деньги спрятаны. Да только не ври, а не то здорово поплатишься!

— Государь мой, — взмолился священник, — нет у меня тут никакого клада… Я только смиренный священник в этом бедном приходе… Вы же знаете, у нас тут народ очень бедный…

— Знаю я вас, лжецов! — еще громогласнее загрохотал Скирнир и схватил отца Клемента за горло. — Все вы прячете денежки! Люди, как дураки, вам их несут, чтоб епископы ваши жирели, а вы их себе берете! Не будет по-моему, так сильно ты пожалеешь о своем упрямстве.

Тут отец Клемент склонил голову и побежал к клиросу. Он открыл черную дверцу в ризницу, где складывались все священные предметы, и тут же вышел назад. В руках у него был ларчик, обитый кожей и украшенный железными полосами. Священник поднес его Скирниру. Второй викинг тем временем тоже подошел к ним.

— Вот так-то лучше, — сказал Скирнир с улыбкой. — И что это у вашего бога слуги все такие трусливые? Должно быть, потому, что он и сам жалкий трус…

— Бога ради… сжальтесь, государь мой… — умолял священник. — Герцог Роллон — наш господин… он пришел под кров святой матери-Церкви… Что он скажет?..

— Рольф Пешеход предатель, и пора уже всем об этом узнать, — с презреньем ответил Скирнир. — Олаф, холодно мне в этой церкви. Не напустить ли на нее огня? По-нашему — божьего огня, а по-ихнему — дьявольского.

Второй викинг улыбнулся, схватил подсвечник и поджег ковер, брошенный на пол. Ужасом наполнился взгляд священника.

— Нет! — возопил он. — Вы не смеете рушить этот храм! Я не дам вам совершить такой грех!

— Тихо! — велел ему Скирнир. — Ты, поп, слишком много хнычешь, право. Даже мне надоело, а я ведь сегодня в духе…

Он вынул меч и вонзил его в сердце священника: тот даже не увидел удара. Он рухнул в собственную кровь, растекавшуюся по храму. А Скирнир уже не глядел на свою жертву. Он сбил с ларца непрочный замок, посмотрел, что там было, и скривился.

— Клянусь Тором, — сказал викинг, — не стоило наше дело всех этих трудов.

— Пошли, Скирнир! — крикнул Олаф. — Хорошо загорелось; скоро тут одни угольки останутся!

Скирнир прижал к себе ларец и выскочил из храма. Он развеселился:

— Что ж, мы еще не так порадуемся в тот день, когда Рольф околеет! В этих краях еще много церквей можно пограбить, многим попам кровь пустить. Верно, христианам долго еще дрожать!

Один миг — и два воина, вскочив на коней, пустили их во весь мах. Когда их тени уже еле виделись вдалеке, крестьяне собрались вокруг церкви. Но успели они только увидеть, как рухнула деревянная колоколенка. Огонь одолел Божий храм.

 

Книга восемнадцатая

Архиепископ был одним из немногих, кого Роллон всегда принимал безотказно. Поселившись в Нормандии, герцог всегда старался поддерживать наилучшие отношения с Церковью — она была одной из его самых надежных опор. Но при всем благорасположении сеньора, епископ так и не мог сказать, искренним ли было обращение его крестника. Божий служитель был из тех, кто не без оснований полагает, трудно человеку исторгнуть из сердца то, чему он прежде ревностно поклонялся. Как говорит пословица, вера не рубашка — сразу не скинешь. По мнению епископа, он должен был в первую очередь сопровождать Роллона на долгом духовном пути, который, вне всякого сомнения, приведет его к Божьему свету.

При всех своих сомнениях, при всем природном благоразумии епископ не мог не признать, что вождь норманнов всегда поступал как благоверный последователь Христа и Его Церкви. Поэтому Роллон не ожидал, о чем пойдет речь. Приняв епископа в оружейном зале, герцог сказал:

— Добрый день, ваше преосвященство. — Чему обязан удовольствием так рано видеть вас в своем замке?

— Никакого удовольствия в этом деле нет, — мрачно ответил прелат. — Знайте, ваша светлость, что терпение мое кончилось. Если вы не наведете порядка среди своих, я должен буду прибегнуть к помощи войск французского короля. Таких бесчинств я терпеть уже не могу…

— Погодите, успокойтесь! — с величайшим изумлением воскликнул герцог. — О чем вы, в чем дело? Я ни о каких бесчинствах не слыхал. Скажите прямо, на что вы жалуетесь.

Епископ расхаживал по большому залу с толстыми деревянными балками на потолке, украшенными скандинавским узором. Он снова и снова задавал себе вопрос: правду говорит герцог или миролюбивыми словами хочет усыпить его подозрения?

— Ваша светлость, — сказал он наконец, пытаясь быть спокойным. — Поймите мое возмущение. Вчера вечером два человека ворвались в церковь Святого Иакова в деревне Меан. Они убили местного священника и забрали церковную кружку для скромных приношений. После этого они скрылись, а храм подожгли. Все люди в деревне бессильно смотрели, как рушится их любимая церковь. Эти добрые люди прибежали слишком поздно, но успели увидеть, как два преступника стремглав скачут от места преступления.

— И что же? — сказал герцог довольно неприязненно. — Кто это был?

— Два викинга, ваша светлость… — сказал епископ, не отводя глаз. — Один, как говорят, очень высокий, рыжий, другой поменьше, белокурый. Точных примет не передают: когда селяне увидели их, они были уже далеко.

Теперь Роллон понял, почему прелат так не в духе. По правде сказать, он был не слишком удивлен услышанным.

И после подписания договора в Сен-Клер-на-Эпте в бесчинствах не было недостатка. Правду же говорят: в семье не без урода. Герцог без колебаний и без слабости наказывал тех, у кого были загребущие руки. Но он не мог подозревать всех своих братьев — иначе его собственная власть поколебалась бы. Так что Роллона такие поступки не заставали врасплох, но он сохранял надежду увидеть, что его люди переменились со временем, осознали свое новое положение. На сей раз его внимание привлекло слово «рыжий». Может ли быть, что его собственный родич замешан в таком преступлении? Герцог почувствовал, как в его жилах закипает кровь от гнева. Тогда он принял решение, которого твердо был намерен держаться: Скирнир должен объясниться открыто, а если что — поплатиться.

— Я понимаю ваше огорчение, — сказал он епископу. — Знайте: я рассужу это дело скоро и строго. Виновные будут найдены и примерно наказаны. Все Божьи слуги на наших землях должны быть в безопасности, а церковь в деревне Mean мы заново отстроим за счет собственной казны.

— Будьте благословенны, — сказал епископ с глубокой благодарностью. — Своим деянием вы облегчите долю бедных людей, глубоко уязвленных пережитым несчастьем.

Прелат ушел, а герцог схватил глиняный кувшин, стоявший на столе посередине залы. Он размахнулся и с силой швырнул кувшин на землю, выкрикнув старое норманнское ругательство, которому научился от отца. Свидетель Тор! — этот старый кабан Скирнир поплатится наконец за свое вероломство!

 

Книга девятнадцатая

Книга была перевязана длинным кожаным ремешком. Тонкие узловатые пальцы на диво спокойно развязывали узел. Скирниру, напротив, не терпелось.

— Не торопись, Скирнир, — шутливо сказал законник Сверре. — С самого твоего детства я тебе твержу: победа приходит к тому, кто умеет терпеть и дожидаться. Придет день, когда твое нетерпенье тебя погубит!

— У нас хорошие новости, старый плут, — улыбнулся в ответ Скирнир. — Сегодня утром прибыл гонец от короля Рауля. Франкский король боится, как бы Рольф не сговорился с Огивой, чтобы вернуть династию Каролингов. Рауль готов помочь нам в борьбе с герцогом Нормандским и его союзниками… Дни Рольфа-предателя сочтены, уж поверь мне!

Сверре положил книгу на стол, осторожно раскрыл ее и стал перелистывать страницы. Годы его уже тяготили, но маленькие глазки живо блестели. Он гордился только что завершенным большим трудом.

— Вот, готово, — сказал он негромко. — Евангелие четырех спутников бога Иисуса Христа. Впервые оно переводится на священный язык рун. Магической силой письма наших предков мы одолеем бога трусов и слабосильных.

— Ты сделал превосходную работу! — воскликнул восхищенный Скирнир. — Я никогда теперь не расстанусь с этой книгой. Как только мы справимся с Рольфом, она станет нашим лучшим оружием для победы над Христом. Тор, Один и все боги Асгарда будут с нами и уничтожат его. Викинги подадут знак к этой славной победе, и ты — один из достойнейших ее творцов.

— Лишь бы только я был еще с вами! — вздохнул Сверре и подошел к приоткрытой двери. — Каждый день я чувствую новый натиск старости на свою ненадежную крепость. Недолго я еще смогу противиться этим зловещим ударам тарана… Дни мои сочтены…

— Молчи ты! — грозно сказал Скирнир. — Ты нас еще всех похоронишь. К тому же я…

Вдруг Сверре движением руки велел ему замолчать. Старый законник выглянул в щелку, и в тот же миг дверь разом распахнулась. Четверо вооруженных людей ворвались в хижину, а старика Сверре бросили наземь. Они решительно подошли к Скирниру. Тот невольно выхватил меч из ножен.

— Что такое? — спросил он, видя, что на него готовы броситься четыре норманнских воина. — Что вам от меня нужно? Берегитесь, братья, не то узнаете, до чего остр мой меч!

— Приказ герцога Роллона! — крикнул один из воинов. — Нам велено тотчас же доставить тебя к нему.

— Об этом вы пожалеете, — пригрозил им Скирнир.

Но было поздно. Его уже связали.

Сверре с трудом поднялся. Он инстинктивно, чтобы чего не случилось, взял Евангелие и осторожно положил на пюпитр. Старик многозначительно поглядел на Скирнира, тот в ответ чуть-чуть ухмыльнулся. Дело для рыжего великана оборачивалось неважно, но зато могучее оружие против христианского бога было спасено.

 

Книга двадцатая

Рольф спустился по лестнице в тюрьму при своем замке. Тюрьма была невелика — всего две камеры, где обычно узники проводили недолгое время перед казнью. Стражники поклонились герцогу и провели его в камеру, в которой был заперт Скирнир Рыжий. Рольф приказал оставить их наедине. Стражники удалились.

— Скирнир, — заговорил Роллон, оставшись с родичем с глазу на глаз, — на сей раз ты положил конец моему терпению. Прежде у меня не было доказательств твоих бесчинств — теперь есть.

— Я ничего тебе не должен, Рольф, — ответил Скирнир, не вставая. — Я рожден от той же крови, что и ты. Но ты предал свою кровь, а я нет. Ты знаешь, что я думаю о тех договорах, что ты заставил нас подписать, о боге, которому ты заставил нас поклоняться, о мире с трусами, который ты велишь нам терпеть… Я не из тех, кто скрывает свои мысли. Но я все-таки не понимаю, о каких бесчинствах ты говоришь.

Рольф Пешеход посмотрел на родича с яростью в глазах, как охотник на дикого зверя, попавшего в волчью яму.

— Скирнир, — сказал он, — или ты посмеешь сказать мне, что не знаешь деревни Меан? И церкви той деревни? Ты, видно, совсем ни при чем, что там сожгли Божий храм, убили священника и похитили его ларец?

— Не знаю, о чем ты мне говоришь, — нахально ответил великан. — Или ты думаешь, что Скирнир Норманн опустится до карманной кражи?

— Не стоит тебе лгать, Скирнир, — глухо выговорил Рольф. — Уже много-много лет ты спишь и видишь, как бы выпустить мне кишки. Фрейя, светлая ей память, много раз говорила мне об этом, но я не хотел раскрыть глаза. Ты мечтаешь занять мое место и повернуть все вспять. Но наш народ живет на этой земле свободно и счастливо. А после меня править им надлежит моему сыну Вильгельму.

Скирнир наконец решил встать. Он подошел к зарешеченному окну и негромко заговорил:

— Рольф, мы с тобой рождены от одной крови. Ты знаешь: мы с тобой — два лика одного народа, нашего народа. И ты, Рольф Пешеход, не помогай нашим врагам, уничтожая родную кровь. Ты знаешь: лучшие наши воины верят мне. Если я слишком долго останусь в этой тюрьме или — хуже того — ты решишься казнить меня за преступленье, в котором я неповинен, ты встретишься с восставшими викингами. Лишь потому, что мы с тобой вместе стоим во главе народа, он согласился последовать в эту новую жизнь. Не забывай.

Герцог отступил на пару шагов. Слова Скирнира посеяли в его уме смятение. Он подумал: ведь это он первый затеял двойную игру, как только прибыл на эту землю. Но и его практичность имела границы. Нужно было платить по счетам новым союзникам, не предавая своего народа. Нужно было почитать нового Бога, не забывая старых богов. До сих пор ему все прекрасно удавалось, но вдруг все, как показалось, стало гораздо сложнее.

— Скирнир, — сказал Роллон, — я никогда не предавал ни кровных уз, ни доверия своего народа. Сейчас я сделаю вид, что поверил тебе, но знай, что ты меня не провел. Я не прощаю тебя, а даю тебе последнюю надежду. В воспоминание наших прежних побед и по слову наших предков, ты свободен. Но берегись, Скирнир: я слежу за тобой.

Рольф повернулся, вышел из камеры и стал подниматься по лестнице. Подозвав стражников, он велел им открыть двери для Скирнира. Герцог поднялся наверх. В какой-то миг неприятное впечатление овладело всем его существом. Он словно повернулся спиной к человеку, готовому всадить ему нож между лопаток.

 

Книга двадцать первая

Дворцовые прислужницы почтительно склонились, когда Огива вошла в большую залу приемов. Королева прошла мимо них, не глядя, и резко обратилась к сыну, сидевшему на кресле рядом с троном.

— Людовик! — воскликнула она. — Сколько раз я говорила вам, что на кресле принца вы должны сидеть прямо? Не забывайте: придет день, когда оно станет престолом и вы должны будете внушать подданным страх и почтенье. Когда я вижу вас таким разболтанным, мне кажется, передо мной опять ваш отец. Бедный Карл! Будь его воля, он принимал бы иноземных послов в постели, как древние ленивые короли, сыны Меровея.

Властная Огива никогда не стеснялась делать сыну выговор на людях, словно он был простой мальчишка, уличенный в дурном поведении. Людовик уже привык к тому, как мать с ним обращается, но все же испытывал в таких случаях жуткий стыд. Повинуясь матери, принц встал с кресла, но притом нахмурился. Огива же и не смотрела больше на него: она повернулась в другую сторону и велела стражнику, стоявшему у двери в залу:

— Впустите Гарольда!

Огива села на королевский трон своего отца, как всегда делала, принимая посетителей. Она еще раз взглянула на сына, убеждаясь, что он держит себя как подобает. Гарольд вошел и направился к тронам государей. Сначала он дважды поклонился матери, потом сыну.

— Оставьте церемонии, милорд Гарольд, — холодно сказала королева. — Вы привезли нам вести из Нормандии. Как встретил вас наш любезный кум герцог Рольф, известный также как Роллон или Роберт?

— Превосходно, государыня! — с жаром ответил Гарольд. — Говоря по правде, должен сказать, что сперва он колебался.

— Эти дикари никогда не славились скорым соображением, — презрительно проронила Огива.

— Это так, — ответил Гарольд, — но когда я объяснил ему дело, он все же сдался на наши доводы. Взяв слово хранить это в тайне, он даже согласился дать нам своих людей для битвы с войсками узурпатора Рауля.

— А ты уверен в его чистосердечии? — недоверчиво спросила королева.

— Он ждет лишь слова от Вашего Величества, — уверенно ответил Гарольд. — Я сам порукой слову Рольфа Пешехода.

Огива провела рукой по лицу, а затем оно осветилось улыбкой. Она взглянула на сына: тот ждал, как отзовется на весть мать, чтобы и самому вести себя так же.

— Именем сына моего Людовика, четвертого короля этого имени, — объявила наконец Огива, — я весьма благодарю тебя за поручение, которое ты исполнил. Поддержка герцога Нормандии дает нам решительный перевес в борьбе против наших врагов. Ты будешь вознагражден соразмерно твоим заслугам — не сомневайся в этом.

И она опять бросила взгляд на сына Тот понял, чего от него ждут:

— Искренне благодарю вас, милорд Гарольд, — сказал юноша.

Гарольд отдал низкий поклон юному королю, потом королеве. Понимая, что аудиенция закончена, он вышел. Стражник проводил его из залы; служительницы также удалились, оставив Огиву и сына ее вдвоем.

— Наши дела хороши, Людовик! — довольно сказала Огива. — Если мы можем рассчитывать на помощь дикаря Рольфа, то эта собака Рауль долго не продержится. Викинг заплатит нам то, что должен, а когда мы твердо укрепимся на нашем престоле — покажем этим еретикам, кто настоящий хозяин во Франции.

Огива встала и подошла к стене залы, где стояли два скипетра. Она подала их сыну. Тот еще не понимал, куда клонит мать.

— Держи, Людовик! — властно сказала она. — Вообрази, будто ты твердо держишь в руках скипетр Франции. Учись носить его как должно и, главное, с достоинством. Со всем величием, примером которого должен служить французский король.

Юный принц послушался матери, и Огива почувствовала, как мысли ее уносятся далеко от этого дворца — по ту сторону моря. Она горела желанием видеть, как ее сын наденет корону своих предков, желанием забыть неспокойное царствование своего слабого супруга. Людовик IV станет орудием, через которое возродится величие Каролингов, и это станется благодаря силе воли его матери.

 

Книга двадцать вторая

Два всадника во весь опор скакали по нормандским полям. Солнце только начинало согревать макушки деревьев. Земля в этот час была еще сыра, и лошадиные копыта отпечатывались на ней, не поднимая пыли. Рольф немного сдержал своего коня, чтобы спутник его Олаф к нему подтянулся.

— Что за странная мысль пришла в голову епископу — вызвать меня в этот час в церковь Святого Иакова для исповеди! Обычно мы встречались в капелле замка…

— Но это так, ваша светлость, — ответил Олаф голосом, срывающимся от скачки. — Епископ поручил мне передать, что эта перемена — из-за грабежа церкви в Меане. Храм Святого Иакова известен замечательными реликвиями…

— Тогда все ясно! — смеясь, воскликнул Рольф. — Этот чертов епископ хочет наложить на меня новую епитимью! Ну, если это его успокоит, то он будет доволен мной.

Рольф расхохотался и пришпорил коня. Тут он увидел и очертания небольшой церкви Святого Иакова. Подход к ней охраняла стенка из валунов вокруг всего здания. Церковь, выдержавшая в прежние времена много приступов, и теперь казалась большим укрепленным жилищем, больше похожим на крепость, чем на храм. Невзирая на свои годы, Рольф проворно соскочил с коня и ввел его во двор. Через несколько мгновений то же сделал и Олаф. Герцог Нормандский в превосходном настроении поднялся на крыльцо и крикнул:

— Эй, епископ! Что же вы не встречаете вашего герцога?

Не ожидая ответа, он открыл дверь и вошел в храм. К его удивлению, там было совсем темно. Как будто в одно мгновение ока день сменился ночью. Рольф сделал несколько шагов, пока его глаза привыкли к окружающей темноте. Потом он остановился и снова крикнул:

— Мессир епископ! Куда мне к вам идти?

— Иди к алтарю, Рольф Пешеход, — произнес низкий голос из глубины храма.

Герцог с любопытством подчинился этому повелению. Не убирая руки с рукояти меча, он подошел к престолу и снова встал, ожидая нового приказания. И приказание тотчас последовало:

— Перекрестись перед Господом и подними покров с каменного престола.

Рольф перекрестился, глядя на распятого Христа, чье изображение висело над клиросом. Затем он приподнял богатый покров, украшенный крестом с вышитым золотом орнаментом. Кругом по-прежнему было совсем темно. Рольфу понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что там изображено. Это был не престол, а стела, во всю высоту покрытая выбитым на камне рисунком. Норманн сразу узнал Змея закона, сплошь покрытого священным рунами.

— Что значит этот маскарад? — воскликнул герцог, взявшись за меч.

И в этот самый миг на клиросе зажглось несколько факелов. С десяток соотечественников Рольфа явились, будто призраки из глубин ночи. Скирнир Рыжий, стоявший среди них, выступил вперед. На нем были одежды для древних викингских обрядов. Олаф присоединился к остальным и встал от него по правую руку.

— Приветствую тебя, Рольф Пешеход или, следовало мне сказать, Ролл он, герцог норманнов! — начал речь Скирнир. — Мы рады убедиться, что ты не забыл, как выглядит священный образ Змея законов. Знай, что это он назначил тебе встречу в этой церкви. С ним явились все наши боги и все силы небесные, повинуясь которым дуют ветры, идут дожди, гремят громы и прозябают семена.

— Что вам от меня нужно? — вскрикнул Рольф и обнажил меч. — Если вы решили убить меня, не сомневайтесь: я буду драться, чтобы отправить вас в пекло! Радуйтесь, нет прекрасней смерти, чем гибель в бою!

Тогда шагнул вперед, явившись в свете факелов, старый законник Сверре. Он указал на каменного змея, а потом молитвенно поднял руки вверх.

— Рольф Пешеход! — произнес он торжественно. — Совет мудрейших народа Севера собрался, чтобы указать тебе на закон Тора Некогда ты отказался прибегнуть к Молоту бога, чтобы одержать победу. После этого ты оскорбил наших богов, попрал нашу веру, испортил наши сердца, ослабил нашу доблесть. Все мы сыны Одина, Фреи и Тора и пребудем им верны. Мы решили восстановить древний, порядок и полагаемся на закон Змея.

— Вы не имеете права судить меня! — крикнул Рольф в бешенстве. — Если ты законник, Сверре, ты это знаешь лучше всех.

— И ты не хуже нас знаешь законы Змея, — невозмутимо продолжал старик. — Когда люди хотят восстановить порядок богов, им должно принести последнюю жертву. Мы должны убить тебя и окропить алтарь Змея кровью неверного вождя. Тогда мы умирим гнев богов и восстановим порядок естества.

Герцог с мечом накинулся на Сверре и мощным ударом рубанул его по горлу.

— Подыхай! — рявкнул Рольф.

Тогда все прочие члены совета накинулись на него. Он отбивался, как бес, но врагов было больше. Рольф только успел ранить Олафа, а затем его повалили, как собаки дикого зверя, и связали так, что он не мог пошевелиться. Скирнир встал над ним. На поясе у него висел кинжал с костяной рукояткой — ритуальное оружие, до самого лезвия покрытое рунами.

— Ты знаешь закон нашего народа, — сказал великан, занося кинжал. — Долго ты торжествовал над ним. Теперь ты расплатишься за свое предательство, и народ твой будет спасен. Дело, которое мы должны теперь совершить, исполняет нас горем, но это жертва не на один только день: она зачтется через мрак столетий и столетий.

— Ты не прав, Скирнир! — вскричал Рольф, и не думая молить о пощаде. — Мы смогли сделать так, чтобы наши боги на этой земле мирно ужились с Христом. Если ты вновь прольешь кровь, для нашего народа вновь на много веков настанет эпоха скитаний и насилий.

Скирнир уже не слушал слов своего родича. Его друзья крепко держали Рольфа Пешехода, а рыжий великан вонзил нож ему в сердце и громко испустил победный клич:

— Тор! Один! Примите жертву сию, дайте народу нашему веру в его судьбу, силу и величие! Всего же первее дайте нам победу над ничтожным божком трусливых людей!

Бездыханное тело герцога Норманнского рухнуло на землю. Олаф собрал кровь из него в чашу. Пока еще кровь не остыла, он вылил ее на камень Змея, и все повторили за Скирниром победный клич:

— Ура! Ура! Ура!

И затем, потрясая мечами, хором прокричали:

— Тор! Один! Один! Тор!

За порогом церквушки Святого Иакова ярко сияло солнце. На богатой нормандской земле начинался новый день. Только что эта земля потеряла своего первого герцога.

 

Книга двадцать третья

Новость пробежала со скоростью огня, пожирающего сосновый лес. Нечаянная смерть герцога Нормандского погрузила в величайшую скорбь не только ближних Рольфа Пешехода, но и весь народ. Те, кто слыхал о заговоре, не смели о нем говорить, чтобы не выдать себя, а остальные горевали, что не смогли предотвратить трагедию. Приходилось признать, что государь погиб необычайно страшной смертью. Под конец дня тело герцога было найдено насаженным на кол в кабаньей яме. Гордый норманн погиб, как дикий зверь; кровь из него вьітеїиіа до последней капли. Было о чем горевать!

Скирнир больше всех дивился тому, какие чувства вызвала смерть его родича. Казалось, что план, составленный с таким тщанием, улетает куда-то прочь, как клочок соломы на северном ветру. Рыжий великан полагался на то, что верные люди изберут его герцогом на место покойного, но случилось совсем не так, как он рассчитывал. Как только было объявлено о гибели Рольфа, все бароны собрались во дворе замка и провозгласили новым герцогом Вильгельма Длинный Меч. Молодого человека, явно смущенного, подняли на щите и вручили ему оружие покойного отца.

Даже тех, кто прямо участвовал в заговоре, смутило всеобщее единение вокруг сына Рольфа. Когда Скирнир увидел, как Олаф преклонил колено перед сыном человека, которого сам же убил, он почувствовал, что гнев захлестнул его с головой.

Гонец от коварной королевы Огивы доставил послание из Лондона. В нем государыня свидетельствовала приязнь покойному герцогу и уверяла его сына Вильгельма в своей полной поддержке. Прибыл и посол от двора короля Рауля с таким же посланием: там говорилось о дружбе и верности короне. Рауль подтверждал, что договор, подписанный прежними государями, останется в силе и при последующих. Скирнир Рыжий пережил это послание от человека, который еще недавно был готов в союзе с ним свергнуть Рольфа, как еще одно предательство.

Через несколько дней после смерти герцога Нормандского Скирниру с трудом удалось собрать членов заговора в том же подземелье, где они встречались в первый раз. Рыжий великан, еще недавно глядевший победно, теперь был подавлен. Но у него еще оставалась последняя стрела в колчане.

— Товарищи мои! — начал он, вглядываясь всем по очереди в глаза, как делал и Рольф. — Мы оказали огромную услугу нашему народу. Теперь же противные ветры сбивают нас с пути. Но мы должны довести свою борьбу до конца. Прежде вам хватало доблести, и мы победили. Держитесь же и теперь!

— Мы победили? — спросил Олаф. — Сын нашего врага сел на престол своего отца, а про смерть Рольфа Предателя поползли самые безумные слухи. Иные даже утверждают, что к его гибели причастны бароны. Положение для нас становится опасным.

Скирнир ожидал такого ответа, поэтому ничуть не смутился и продолжал:

— Я сказал — мы победили. Признаю, что события пошли не совсем так, как я надеялся. Я видел и то, как иные из вас чересчур легко поклялись в верности сыну Пешехода. Но я буду великодушен: сейчас не время мщения. Наша борьба справедлива, у нее свое место в долгой цепи веков. И вот что я решил…

Рыжий великан переждал несколько мгновений, чтобы оценить, как отзовутся его товарищи. Он пришел говорить, как вождь, и как вождь он должен будет повести своих людей на новую битву.

— Я ошибался, думая, что наш главный враг — Рольф Слабосильный. Я не измерил достаточно силы другого врага, с которым надо сражаться неустанно и во что бы то ни стало. И враг этот — не кто иной, как та земля Нормандии, на которой мы осели. Это она заставила нас забыть наших богов и отречься от отеческих преданий. Чтобы сразить этого врага и вновь почтить наших богов, как они того достойны, мы должны оставить эту землю, а потом вернуться на нее уже не так, как прежде. На сей раз мы должны прийти не как подлые попрошайки. Мы вернемся гордыми завоевателями и заставим содрогнуться всех, кто хотел бы теперь посмеяться над нами.

На всех лицах изобразилось недоверие. Всерьез ли говорит Скирнир? Как могут они покинуть землю, которая принесла им изобилие и тепло, а их семьям — счастье. Рыжий великан понял, чего боятся присутствующие, и пустил в дело последний аргумент.

— Глядите! — воскликнул он, указывая на тяжелый деревянный ларь. — Мы уедем отсюда не с пустыми руками. С собой мы возьмем сокровище нормандского герцога. Будет нам на что купить и оружия, и самые лучшие корабли, и самим есть до отвала. Один! Тор! Победа!

Собравшиеся стали совещаться. Как истые викинги, они не повиновались слепо приказу, который им казался незаконным. То было необычное совещание: в подземелье, на глазах у человека, желавшего стать их новым вождем. Они еще немного поколебались, потом разом хлопнули в ладоши и обернулись: норманны решили следовать за Скирниром. Они прокричали традиционное «Ура!» — знак радости и победы. Вот как в подземелье, вдали от всех посторонних глаз повернулась судьба нескольких непримиримых викингов.

 

Книга двадцать четвертая

При первых утренних лучах десятка два человек собрались на берегу. Их ждал драккар, готовый к отплытию. Выбранный ими «дрекскип» (корабль-дракон) был большим судном с тремя десятками скамей для гребцов. Форштевень, смотревшийся на его изогнутом корпусе, как лезвие на клинке, делал его настоящим морским скакуном: он не разрезал волны, а парил над ними. Фигура дракона на носу была вырезана не только для устрашения врагов: у нее было также религиозное и магическое назначение. Чтобы совершить столь долгое путешествие, требовалось покровительство древних богов, которые всегда являлись на славных страницах героических саг. Все твердо знали, что дракон — надежный заступник перед Одином Одноглазым.

Скирнир Рыжий уже поднялся на борт. Не без тревоги он пересчитал тех, кто согласился следовать за ним. К великому своему облегчению, он убедился, что явились все — даже непостоянный Олаф. Когда посадка была закончена, Скирнир приказал штурмовать море. Парус быстро надулся, и вот уже драккар с резной головой дракона на носу стремительно заскользил по волнам. Скирнир встал спереди и надолго закрыл глаза. Ветер хлестал ему в лицо, брызги орошали длинную шевелюру, и ему казалось, что он заново родился. Море было настоящим, единственным царством викингов. Скирииру так его не хватало! Теперь, он покинул развратную Нормандию, и оно ему снова покорится. Ему ничего не стоило оставить все, чем был богат он и его братья все эти годы, проведенные на плодородной земле.

К нему подошел некий человек — звали его Сорг Лысый. Он вывел Скирнира из мечтаний.

— Что ж, Скирнир Рыжий, — спросил он, — ты думаешь, победа еще возможна?

— Я не солгал вам, когда сказал, что у меня есть небывалое сокровище. Скоро вы все сами увидите и поймете.

Сейчас, когда начинался их путь к холодным северным землям, только Скирнир Рыжий знал, что в тяжелом деревянном ларе, погруженном на борт драккара, лежит самое драгоценное из сокровищ: закоченевший труп Рольфа Пешехода, а у него на шее — бесценный Молот Тора — страшный Божий Молот.

 

Книга двадцать пятая

Описать подробно прибытие драккара в Норвегию. Похороны Рольфа Пешехода. Божий Молот переходит к Скирниру…

(На этом рукопись обрывалась. Последние строки были черновыми записями профессора Харальдсена).