Каждое утро в Кавендиш-холле начиналось ни свет, ни заря — в пять! Поначалу было очень сложно привыкнуть к такому расписанию, ведь прошло уже больше девяти лет с того времени, как я вставала в четыре утра, чтобы приступить к работе во дворе моей названой бабки. Но со временем я привыкла к такому графику — здешний чистый воздух заметно улучшил мое здоровье, легкие мои стали наполняться свежим воздухом лучше, я начала делать вдохи немного реже и не такие глубоко, в голове исчез туман, сопровождающий всех жителей промышленных городов с самого детства. Мое тело наконец-то получило то, чего заслужило — хороший воздух, умеренную физическую работу, здоровую пищу, я даже прибавила пару килограмм и избавилась от противно выпирающих ребер. По ночам иногда меня еще мучили кошмары, но старалась послушать или посмотреть новости, чтобы быть хоть немного в курсе происходящих на родине событий и каждый день молилась о том, чтобы Аристарх Бенедиктович с женой, да и весь мой край, оставили в покое и вернули мир.

Здесь спать ложились поздно, далеко за полночь, а просыпались, как я уже сказала, в пять утра, а то и раньше. Вставая рано по утру, я принимала душ, убирала волосы, надевала платье и спускалась вниз. Мистер Кавендиш редко завтракал с нами, очень часто к тому времени, когда накрывали на стол, он уже уезжал в город по делам. Какие у него были дела и чем он занимался, я не знала.

Позавтракав, я переодевалась в комбинезон и уходила в теплицу, где, благодаря книге хозяина, постепенно изучила каждый цветок и научилась ухаживать за ними не хуже, чем за самыми простыми розами. Обычно, я справлялась в теплице до обеда, а затем, переодевшись в одно из четырех моих новых платьев, либо шла в сад, захватив с собой какую-нибудь книгу из библиотеки мистера Кавендиша, либо помогала миссис Ортис по хозяйству. Других занятий у меня пока не было.

Миссис Ортис, веселая, активная женщина за пятьдесят с толстой черной косой сложенной в узел на затылке, была очень словоохотливой и дружелюбной. Бывало, занявшись мойкой посуды или замешивая тесто на пирог, она рассказывала мне много разных историй, и о семье мистера Кавендиша в том числе.

Однажды, через несколько недель после моего приезда в Кавендиш-холл, небо с утра затянулось тучами и дождь полил как из ведра, и мистер Кавендиш остался утром дома. Позавтракав вместе с нами, он освободил меня от работы в оранжерее на весь день и, пожелав хорошего времяпрепровождения, удалился в свой кабинет. В то утро он был хмур, как небо за окном, но не груб и не резок. Высидев с нами честно полчаса, а то и сорок минут, выслушав веселое щебетание миссис Ортис, которая умела пользоваться хорошим расположением хозяина, он изредка останавливал свой взгляд на мне, просто, чтобы улыбнуться уголками губ. Я знала, что сейчас он заканчивает свою очередную новеллу, ищет уединения и вдохновения. Мы с миссис Ортис разговорились о национальных блюдах и я решила научить ее печь булочки с вареньем. Пока я замешивала тесто, она развлекала меня историями из своего детства, сидя за столом напротив меня и внимательно следя за происходящим.

— Мисс Изольда очень любила клубничный джем. — Внезапно сказала она и тут же, спохватившись, прикрыла рот рукой. Но было поздно.

— Мисс Изольда? — я еще не слышала этого имени, хотя пробыла в имении уже около месяца.

— Да, — миссис Ортис понизила голос, оглянувшись по сторонам, — Это дочь мистера Ричарда.

— Дочь? — ложка с тестом едва не выпала у меня из рук! В моей голове пронесся образ розового телефона на столе у хозяина. — Где же она?

Лицо миссис Ортис приняло скорбное выражение, она потупила взгляд и стала мять в руках салфетку.

— Мисс Изольда погибла восемь лет назад. — Ответила она шепотом, боясь, как бы хозяин не услышал.

— Боже! — прошептала я, переставая мешать тесто. — Что случилось? Как это произошло?

Миссис Ортис прикрыла двери на кухню и еще раз осмотрелась по сторонам, будто шпионы могли таиться в углах, села на место и подозвала меня к себе, тоже приглашая присесть. Она говорила тихим голосом, на время замолкая и тяжко вздыхая. Благодаря природному дару миссис Ортис рассказывать все до мельчайших подробностей, я молча выслушала весь рассказ, не переспрашивая и не уточняя.

— Мистер Кавендиш не всегда ведь был таким, как сейчас. Он рос очень спокойным и общительным ребенком, у него была страсть к письму и рисованию, хотя он тоже любил лошадиные скачки и шумные компании. Кстати, компании и скачки он любит до сих пор и время от времени пропадает на недельку у кого-то из друзей, что любит делать ставки. Окончив частную школу в Лондоне, он пошел учиться в училище при Королевской Академии Художеств. Да, да, мисс Анна, мистер Кавендиш очень талантливый художник! Вы бы видели картины, которые он рисовал раньше! О, это были шедевры! Я бы сравнила их с самыми лучшими картинами человечества! — поймав мой взгляд, миссис Ортис решила вернуться к своему рассказу, — Там, в училище, он познакомился с прекрасной девушкой Алисой Честервиль. Она была из рода северных Честервилей, набожная и красивая, любительница острых ощущений, хоть таланта у нее было намного меньше, чем у мистера Ричарда. Она любила прыгать с парашютом, кататься на водных лыжах и участвовать в гонках на мотоциклах. Мисс Алиса была молодой, ветренной, красивой и знала себе цену!

Через год они поженились и перебрались в свой собственный дом в городе. Когда мистеру Кавендишу было двадцать четыре, у них родился маленький ангелочек, мисс Изольда. — Миссис Ортис всплеснула руками, расплывшись в улыбке, с головой уйдя в воспоминания, — Какое это было дитя, мисс Анна! Белокурая, с глубокими отцовскими глазами и ямочками на щеках! Она радовала обе семьи и стала талисманом счастья на долгие годы! Все семейство Кавендишей любило приезжать сюда на лето — с ноября по май они жили в Кавендиш-холле, устраивая вечеринки и детские праздники, мисс Изольда росла красавицей и умницей, и счастье семьи все крепло. Какие пикники и чаепития устраивал мистер Ричард для своей ненаглядной дочурки! Когда они гостили здесь, то весь Кавендиш-холл преображался, светился счастьем и радостью!

Маленькой мисс шел шестой год, когда они приехали сюда всей семьей в последний раз. Миссис Алиса очень часто брала ее с собой на риф, поплескаться в воде, прокатиться на яхте, пока мистер Кавендиш занимался делами имения. Сколько раз ссорилась она с мужем из-за каких-нибудь глупостей, которые были опасны для ребенка!

Мисс Анна, не дай бог пережить своего ребенка… Самый страшный сон, который только может осуществиться — ничто по сравнению с этой бедой! Когда миссис Кавендиш прибежала в дом, крича от горя и страха, мы не сразу поняли, что произошло. Но когда на крик выбежал Мистер Кавендиш и увидел жену одну, без ребенка, то сломя голову бросился к берегу. Продираясь сквозь заросли терновника, сокращая путь, он исцарапал в кровь все свое тело, разорвал рубашку и выскочил на утес как раз к тому моменту, когда бездыханно тело маленькой мисс выбросило внизу на узкий берег.

Миссис Ортис замолчала, то ли собираясь с мыслями, то ли окончив рассказ, но я боялась спросить и даже пошевелиться, молясь, чтобы это был еще не конец.

— Миссис Кавендиш, усадив малышку в катер и крепко пристегнув ее, мчалась по волнам, рассекая волнующиеся воды. Лодка подпрыгивала высоко на каждой волне, словно лошадь. Когда же она в очередной раз обернулась посмотреть на дочь, ее уже не было… Сколько раз мистер Ричард запрещал ей брать дочь с собой на риф, сколько раз он просил ее не делать этого! После того, как мисс Изольда была похоронена в семейном склепе в Ланкашире, мистер Кавендиш развелся с женой и уехал сюда.

Я молчала, не зная, как поступить с полученной информацией. Прекрасно понимая, что я не смогу об этом поговорить абсолютно ни с кем, включая мистера Кавендиша и миссис Ортис, я приняла решение молчать. У каждого в жизни есть какая-то беда, иногда она столь ужасна, что остается только смириться и укрыть ее настолько глубоко в своей душе, чтобы никто никогда не коснулся ее. Каждый человек имеет право хранить свои горести в душе и не давать никому доступа. Я решила молчать и ничего не говорить хозяину, разве только он сам когда-нибудь захочет об этом поговорить.

— А что с миссис Кавендиш? — только и спросила я.

— Она осталась в Англии. Я не знаю, что с ней и где она. Мистер Кавендиш ни разу о ней не вспомнил, а его родители больше ни разу сюда не приехали.

Блуждая по мокрому от временно прекратившегося дождя саду в одиночестве, я все думала о маленькой мисс Изольде и о судьбе, так коварно отобравшей ее у любящей семьи. Я не знала, что испытывает ребенок, живущий с родными любящими родителями, мне не знакома материнская ласка и отец ни разу не посадил меня на колени, балуя шоколадкой. Но я могла представить, что чувствовал мистер Кавендиш, навсегда прощаясь со своей крохой… Теперь я стала лучше понимать его сложный характер — не у каждого человека хватает сил быть прежним после таких трагических событий. Не нам судить его характер, на который он имеет полное право.

После обеда дождь снова припустился, но я была готова — захватила из дому прозрачный полиэтиленовый плащ, накинула его на плечи и пошла дальше по аллее. Каждый раз, когда у меня выдавалась свободная минутка, я бродила по саду, открывая для себя новые неизученные тропы и полянки, забредая в такие отдаленные укромные уголки сада, где тебя никто и никогда не нашел бы, потеряй ты там сознание. В тот день я брела по новой для меня дорожке, слушая стук капель по капюшону и садовой плитке. Птицы, испугавшись дождя, замолчали, спрятавшись, ветер немного утих и остались только я и дождь. Воздух стал заметно прохладнее и в нем витал едва уловимый сладковатый запах каких-то цветов. Я зашла уже достаточно далеко от дома, обернулась назад и увидела Кавендиш-холл во всем своем величии, стоящий на холме, — огромная красная крыша, крытая терраса, ниши окон и дымок, поднимающийся от печной трубы. Разве могла я когда-нибудь подумать, что буду жить в таком прекрасном доме, пусть даже и служанкой? Где вы, холодные глаза названой бабки, смотревшей на меня как на грязь, как на существо, не достойное лучшей жизни! Где вы, священник и его жена, бившие меня линейкой по рукам, убеждающие в том, что я не достойна ничего, кроме грязи и нищеты!

Стоя лицом к Кавендиш-холлу, улыбаясь крепчавшему прохладному зимнему дождю, я наслаждалась моментом, я ощущала непередаваемое чувство гордости за себя и за свою настойчивость, чувство благодарности моему наставнику и еще удовлетворение. Потеряв связь с реальностью, я не услышала, как из кустов выскочил мистер Кавендиш.

— Анна! — крикнул он совсем рядом, у самого уха так неожиданно, что у меня сердце ушло в пятки и я вздрогнула. Обернувшись и увидев мокрого и грязного хозяина, я потеряла дар речи: холодная дрожь промчалась по моему телу — его мокрые волосы прилипли ко лбу, белая рубашка и брюки были в рыжей грязи, руки сбиты, глаза широко раскрыты.

— Боже мой, сэр! Что с вами? — испугавшись, воскликнула я, собираясь расспросить и помочь, и уже даже протянула руку, чтобы ощупать его разорванную рубашку, но у мистера Кавендиша был другой взгляд на происходившее.

Схватив своей грязной рукой мою руку, разбрызгивая глину и грязь по моему платью, выглядывающему из-под развивающегося плаща, он потащил меня за собой назад в чащу. Он шел так быстро, пробираясь через заросли и переступая через пни и бревна, что я едва поспевала, спотыкаясь, задыхаясь, но безропотно бежала не отставая. Со стороны он был похож на Серого Волка, который тащит Красную шапочку в дремучую чащу, чтобы пообедать ею.

— Анна, мне срочно нужна ваша помощь! — мистер Кавендиш перекрикивал шум дождя, резко переросшего в ливень. Он даже не обернулся, чтоб посмотреть на меня, просто тащил за собой, крепко схватив за запястье своей мокрой большой ладонью.

— Да, сэр! — я умирала от любопытства с примесью волнения, но не отставала от хозяина. Надеялась, что он не заставит меня прыгать со скалы…

Через мгновение мы выбежали на узкую поляну у самого обрыва. Внизу бушевал океан, а поднимающийся шквальный ветер пытался сорвать с меня мой слабенький полиэтиленовый плащ, изо всей своей природной силы трепля и выворачивая его. В конечном итоге, мой многострадальный плащ, сорванный одним резким порывом ветра, улетел куда-то вдаль, в кипящие воды океана и вся неистовость природы обрушилась на мое новое платье и прилежно зачесанные свежевымытые волосы!

Заметив мой улетающий в даль плащ, мистер Кавендиш крикнул:

— Забудьте о плаще, Анна! Вы мне нужны здесь!

На поляне, распластавшись на спине и подставив лицо нещадно хлещущему дождю, без сознания лежал молодой человек. Рядом с ним валялись остатки дельтаплана с разорванным в клочья крылом.

— Что здесь произошло? — кричала я мистеру Кавендишу, пока тот подбегал к пострадавшему, бросив мою руку.

— Каким надо быть идиотом, чтобы в такую погоду летать на дельтаплане! — раздраженно кричал он, обращаясь то ли к лежащему без сознания человеку, то ли к ветру, то ли ко мне. Но определенно именно мне он бросил, раздраженный: — Анна, что вы там стоите, как статуя! Помогите мне! Вы видите, у него сломана нога и кровь хлещет гейзером!

— Простите, сэр! — опомнилась я и подбежала, шлепнувшись на колени прямо в грязь. Я была вне себя от волнения и сперва опешила, стала как вкопанная — я действительно не ожидала увидеть такое на этом утесе! Оказавшись лицом к лицу с опасностью, я не сразу увидела красную жидкость, смешивающуюся с грязью и дождевой водой, и жуткого вида рану на ноге у пострадавшего!

При виде крови у меня заметно поубавилось энтузиазма и к горлу подступил ком, но мешкать не было времени. Разорвав подол уже безнадежно испорченного платья, я тот час же наложила тугой жгут пострадавшему выше колена, пока мистер Кавендиш зажимал рану своей рукой.

— Анна, вяжите покрепче! Вы что, каши с утра не ели? Дайте же сюда!

Он раздраженно оттолкнул мою руку и крепче затянул грязную повязку, вставив в нее кусок ветки и посмотрев на часы.

Тем временем я изо всех сил сдерживала позывы желудка, старалась не смотреть ни на кровь, ни на кость, торчащую из ноги раненого. Мистер Кавендиш, очевидно, заметил мое позеленевшее лицо, потому что дернул меня за руку:

— Вы в порядке, мисс Ионеску?

— Да, сэр! Все в порядке! Он будет жить?

— Я не врач, к сожалению, но у него поломана нога и выглядит это просто ужасно! — хозяин прищурился, глядя на меня из-под налипших на лоб волос, с которых ручьями стекала вода. — Вы не потеряете сознания, я надеюсь? Мне не хватает еще вас, лежащей рядом с этим бедолагой!

— Нет, сэр! Все в порядке! — повторила я, хотя на самом деле с радостью дала бы волю своему желудку.

— Тогда быстрей бегите в Кавендиш-холл и вызывайте «скорую помощь»!

— Хорошо, сэр!

Сказать, что я мчалась сломя голову — это ничего не сказать. Я летела на мощных крыльях страха и адреналина! Перепрыгнув через повалившееся дерево, как настоящая коза или скаковая лошадь, я выскочила на дорожку и что есть силы помчалась к дому, виднеющемуся на холме. Так быстро я не бегала с тех времен, как у бабки в доме таскала сладости и еду, чтобы разделить с друзьями на лугу! Грязная, мокрая, с растрепанными волосами и разорванным подолом платья, я влетела на кухню, где теплая и уютная миссис Ортис готовила обед с юной служанкой Афией. В мгновенье ока женщины подняли крик, пока я пыталась объяснить, что произошло и что нужно делать! Когда миссис Ортис наконец поняла, то сразу же бросилась к телефону и вызвала помощь. Там обещали приехать через пять минут. Объяснив, где находится больной и дав указания открыть ворота для более удобного подъезда машины, я ринулась в обратный путь. Когда я примчалась назад, то, обессиленная, снова упала на колени в грязь около мистера Кавендиша, который неотрывно следил за состоянием пострадавшего, не обращая внимания ни на струйки воды, стекающие с волос на лицо и плечи, ни на шквальный ветер, треплющий его грязную рубашку. Дождь все никак не унимался, практически смыв с бедолаги дельтапланериста всю кровь и грязь, а мистера Кавендиша, да и меня тоже, превратив в двух болотных кикимор.

— Сказали, что через пять минут приедут! — громко сообщила я, пытаясь отдышаться.

— Раньше никак? — хозяин еще ниже сдвинул брови и дотронулся до шеи пострадавшего и немного ослабил жрут на ноге. — Пульс еще есть! Мне не хватает, чтобы этот дурень здесь погиб!

Я молча сидела рядом, пытаясь убрать налипшие на лицо волосы, выбившиеся из узла на затылке, растирая грязь по щекам и лбу. Я старалась не смотреть на ужасную рану бедолаги, рассматривала горизонт и ждала, когда же прекратится дождь и подоспеет помощь. Мистер Кавендиш то и дело щупал пульс пострадавшего и нетерпеливо посматривал то на часы, то на дорожку идущую из чащи. Кажется, прошла вечность прежде, чем мы услышали звуки подъезжающей машины. Подхватившись, мистер Кавендиш бросился навстречу, и тут же появился из кустов, указывая путь прибывшим докторам. Вскоре раненого уложили на носилки и унесли в «скорую». Невидимая машина, взвизгнув шинами, умчалась в госпиталь. Мистер Кавендиш тоже скрылся в кустах, сопровождая пострадавшего на носилках, а я осталась одна, сидя на мокрой земле, глядя на горизонт. Тошнота все еще не проходила, руки дрожали, на глаза наворачивались слезы — то ли от страха, то ли от переизбытка адреналина. Мокрое платье прилипло к телу, было грязным, рваным и окончательно испорченным. Дождь так сильно барабанил по земле, что превратил ее в болото и моих ног почти не было видно. Здесь на утесе было страшно — до крутого обрыва рукой подать — не повезет и сильный шквальный ветер сбросит тебя вниз! Я хотела уйти, снять грязную одежду, помыться и укрыться одеялом, но силы меня покинули. За эти двадцать минут я пережила такой прилив адреналина, что теперь не было сил сделать простое движение и подняться на ноги. Я подумала о мистере Кавендише — он не растерялся, остался собранным, действовал быстро. Хорошо, наверное, все держать под контролем! Я вдруг поняла, что нас разделяют не только миллионы его состояния и двенадцать лет разницы в возрасте, но и стойкость характера, уверенность в себе. Ему было почти сорок, он многое пережил и был готов ко всему, даже если завтра наступит конец света. Даже если вокруг нас с неба будут падать горящие камни, он спокойно прикажет нам с миссис Ортис брать свои чемоданы и спускаться в подвал, а сам пойдет спасать свою герань.

— Вы идете, мисс Ионеску? — вдруг спросил мистер Кавендиш, неожиданно появившись из чащи и протягивая мне руку.

Я обернулась, подняв голову, и выдавила из себя улыбку.

— Вы вернулись за мной? — спросила я, делая вид, будто вытираю дождь с лица, а на самом деле прятала слезы.

— А как иначе, мисс Ионеску? — кажется, он тоже стал добрее, даже немного улыбнулся. — Вы были очень храброй и сильно помогли мне. Без вас этот чудак вряд ли бы выжил.

— Я уверена, сэр, что вы не дали бы ему умереть! — ответила я.

— Анна… — Мистер Кавендиш все еще стоял с протянутой рукой, — Либо положите сюда монету, либо дайте мне свою руку и я помогу вам подняться!

— Простите, сэр! — засмеялась я и подала руку.

Он помог мне подняться и мы пошли к дому, шлепая и чавкая ботинками в грязи. Я чувствовала, что с этой минуты между нами что-то изменилось, появилась совместная история, объединяющая нас спасением погибающего. Миссис Ортис наблюдала в окно за двумя грязными оборванцами, устало шагающими под дождем к дому и уже хлопотала о теплых ваннах и чистых вещах.

— Давайте пошевеливайтесь, мисс Ионеску! — поторопил меня хозяин, положив ладонь мне на спину, словно подталкивая вперед. — Не то эта история выйдет вам боком! Зимние дожди в Африке очень коварны!

К моему сожалению, мистер Кавендиш оказался прав — на следующее же утро я проснулась с ужасной болью в горле и грудной клетке, и провалялась в постели с высокой температурой еще неделю. В первое же утро, когда я вышла к завтраку пошатываясь от поднимавшейся температуры, миссис Ортис тут же отвела меня обратно и, уложив в постель, измерила температуру и дала лекарство. Велев мне придерживаться постельного режима, она сказала, что передаст мистеру Кавендишу, что мисс Ионеску расплачивается за вчерашние геройства и час, проведенный в грязи под дождем. Я не стала спорить и даже не стала думать о том, как съехидничает хозяин — мне действительно было плохо и я предпочла последовать настоятельным советам старшей дамы. Весь день я провела в постели с предчувствием приближающейся болезни — мои кости ломило, меня морозило, голову постепенно окутывал туман. Каждый час ко мне заходила миссис Ортис или Афия, неся на подносе небольшую чашку чая, сока или бульона — «пейте больше жидкости, болезнь покинет ваше тело быстрее!». Когда Афия пришла в следующий раз, я попросила распахнуть мое окно — мне хотелось послушать звуки с улицы, ведь был отличный день без дождя и ветра, и сад наполнился веселыми работниками, которые время от времени затягивали какие-то мелодичные африканские песни, обрезая кусты и деревья, убирая дорожки и вычищая пруд.

К вечеру, когда комната начала наполняться красными отблесками заката, я уже чувствовала себя немного лучше. После новой дозы лекарств мне показалось, что я совсем поправилась: по телу разлилось тепло, боли в спине и суставах пропали, в голове прояснилось. Из окна долетал голос мистера Кавендиша, дававшего распоряжения работникам на завтра. Он так четко и детально расписывал каждому занятие, что я сразу вспомнила первый день и мое платье, принесенное миссис Ортис. Тогда она сказала, что хозяин сам принимает участие во всех событиях, которые происходят в Кавендиш-холле, включая выбор моего платья. Он был словно паук в своей паутине — все должно быть под личным контролем!

Провалившись на пару часов в полудрему, я очнулась, когда за окном уже сияла луна и кузнечики «пиликали на скрипке». Кто-то заходил когда я спала, потому что на прикроватном столике опять стоял стакан с остывшим чаем. Увидев его я вдруг поняла, что очень сильно проголодалась! За целый день я так ничего и не съела, хотя Афия приносила пару бутербродов, суп и немного овсянки. Кое-как натянув свой халат и мягкие тапочки (меня все еще немного морозило), я потихоньку выбралась из комнаты и спустилась по лестнице, чтобы попасть на кухню. Мистер Кавендиш часто устраивал перекусы по ночам, поэтому миссис Ортис оставляла на столе свежие булочки или салат. Пробравшись через едва освещенный лунным светом холл на кухню, я, не включая свет, прикрыла за собой двери. Вряд ли свет кого-то разбудил бы в доме, но мне казалось, что мои глаза не выдержат такой резкой перемены. На кухне все еще пахло ужином и я услышала громкое урчание в желудке и сопутствующие неприятные ощущения. Вся эта ситуация напомнила мне детство и мои отчаянные вылазки за колбасами и булочками в закрома богатых скряг-хозяев.

На столе в большой корзине, прикрытой льняной салфеткой лежали свежие еще теплые булочки с корицей. Дрожащими руками я вытащила одну и жадно впилась зубами в ароматную мякину! Кто не знает опьяняющего чувства счастья, когда после жуткого сосущего голода в желудок попадает первый кусочек какой-то еды? Я не смогла сдержаться и тихонько застонала от счастья и удовольствия.

— У меня два вопроса! — послышался сзади приглушенный голос мистера Кавендиша. От неожиданности я едва не выронила булку и обернулась резко, словно собака в свете фар. Он стоял в дверях, подкравшись незаметно в лучших традициях своей натуры. — Во-первых, почему вы не в постели, Анна? И во-вторых, почему вы воруете мои булочки?

— Я… я… — от растерянности я даже не знала, что сказать. Грозная фигура хозяина закрыла широкими плечами дверной проход и я не знала в каком он сегодня настроении.

— Успокойтесь! — он фыркнул, усмехнувшись, и подошел ко мне. — Я тоже заглянул подкрепиться. Без вас моя книга не пишется и я то и делаю, что ем.

— Простите, сэр! — ответила я, скромно откусывая еще кусочек булки.

Мистер Кавендиш прошел мимо меня, не включая свет, достал из холодильника молоко и поставил его на печь подогреться. Затем, заварив какао, он разлил его по чашкам и уселся за стол, подвинув одну чашку мне.

— Спасибо. — так же скромно произнесла я, присаживаясь напротив.

И вот мы сидим, пьем горячее какао и едим булочки с корицей в полутьме. Из огромного кухонного окна, словно из молоко кружки, льется широкий луч лунного света и, не касаясь нас, падает на пол у самых моих ног. Постепенно первая скованность проходит и вот мы уже даже улыбаемся друг другу, запивая булочки ароматным напитком и понимая всю необычность ситуации. Легкий туман в моей голове снова начинает сгущаться, ноги дрожат сильнее. Зря я встала с постели.

— Вам плохо, Анна? — мистер Кавендиш глядит на меня двумя огоньками, блестящими в глазах, из темноты.

— Немного морозит. — честно признаюсь я, понимая, что жар возвращается и я уже сама до комнаты не дойду. Разве только ползком.

Наши желудки уже набиты и мистер Кавендиш встает, подходит ко мне и, подхватив на руки, несет прочь из кухни. Не будь мне так плохо, я бы сопротивлялась, но мои ноги действительно отказываются идти, а мышцы спины сводит судорога. Сильные руки прижимают меня к крепкой груди и я чувствую тяжелый едва уловимый аромат древесины, идущий от кожи и рубашки мистера Кавендиша. Почему-то этот запах действует на меня успокоительно, будто дает мне понять, что я в безопасности и все будет хорошо! Прикрыв глаза, я покорно лежу на руках. Вот мы поднимаемся по лестнице, вот мистер Кавендиш толкает ногой дверь моей комнаты, вот он осторожно кладет меня на постель и накрывает одеялом и хочет уходить.

— Подождите, сэр! — внезапно попросила я, сама такого от себя не ожидая. — Посидите со мной немного!

— Хорошо. — точно так же неожиданно соглашается он и присаживается в кресло у моей кровати.

Сейчас он покладистый, спокойный, чуткий и заботливый. Интересно, раньше он всегда таким был? Может быть он оборотень наоборот — днем свирепый и резкий, а ночью отзывчивый и добрый? Он сказал, что ему без меня не работается, он скучал по мне?

— Это бред… — произнесла я вслух.

— Что? — переспросил он.

— Расскажите, как вы провели день без меня! — спросила я первое, что пришло на ум.

— Мой день прошел очень скучно, мисс Ионеску! — мистер Кавендиш сидел в темноте и лунный свет освещал только его ноги. Все остальное было скрыто от моего взгляда. — Вы хотите знать всё?

— Да, сэр, желательно.

— Ну хорошо. — он поерзал на стуле. — Я проснулся утром рано, ожидая увидеть маленького эльфа за завтраком, но был очень расстроен, когда она явилась больная и тут же была отправлена нехорошей миссис Ортис назад в комнату. — (я улыбалась, чувствуя себя особенной). — После завтрака я вышел в оранжерею и дал указания негоднику Нгози, который удумал сделать перестановку горшков с однолетними магнолиями. Там пришлось провозиться почти полчаса! Затем я пошел в кабинет и уселся написать кульминацию книги, но на ум не пришло ничего стоящего. До самого обеда я занимался тем, что мастерил бумажные самолетики и запускал их в корзину для бумаг, пытаясь сосредоточиться и написать хоть пару абзацев.

— Без меня у вас ничего не вышло? — спросила я в полусне.

— Да. — он вздохнул. — Без вас ничего не вышло, Анна. Поэтому после обеда я отправился в город по делам, которые откладывал в дальний ящик последние полгода — я навестил издателя, заглянул в местную газету и дал интервью, зашел в книжный магазин и расписался на нескольких экземплярах моих книг.

— Чтобы помочь магазину дороже их продать?

— Да, именно так. — он говорил со мной как с сонным ребенком, но мне было все равно. Мне было так спокойно и уютно! — Затем я вернулся в Кавендиш-холл и как раз вовремя — в саду приступили к расчистке поваленных штормом деревьев. Я велел распилить два вывернутых с корнями фруктовых дерева на дрова для барбекю.

— Мммм… — промычала я, представив ароматный запах мяса и овощей на костре.

— Когда работники приступили к распилу, я вернулся в кабинет и принялся проверять почту. На нее у меня ушло больше времени, чем обычно, потому что я все время отвлекался.

— Почему вы отвлекались, сэр?

— Я попросил миссис Ортис и Афию отчитываться передо мной каждый раз после посещения вашей комнаты.

— Вы беспокоились обо мне?

— Конечно, Анна, я беспокоился о вас. И до сих пор беспокоюсь.

— Все будет хорошо, сэр! — я подтянула ноги и улеглась на бок, сквозь полудрему пытаясь улыбнуться.

— Конечно будет, Анна! Скоро вы поправитесь и продолжите сражаться со мной и ставить меня на место…

— На место… — повторила я.

Мистер Кавендиш встал и, протянув руку, коснулся моего лба.

— Бог мой, да вы горите! — воскликнул он и вышел из комнаты.

Не знаю, сколько отсутствовал мистер Кавендиш, но мне показалось, что его не было год! Наконец-то он вернулся и стремительно вошел в комнату, неся в руках стакан и таблетку.

— Выпейте, Анна, и засыпайте. Вам нужно много спать, чтобы поскорей поправиться!

Я села и послушно проглотила немного раскисшую во рту таблетку, поморщившись и передернувшись от неприятного вкуса, и выпила весь стакан воды.

— Укладывайтесь! — мистер Кавендиш легонько нажал на мои плечи, чтобы я легла, и хорошенько укрыл меня.

— Спасибо, сэр. — ответила я. — Вы чудесный человек, сэр! Не позволяйте никому заставить вас думать о себе плохо. Вы самый лучший…

Последние слова были сказаны в призрачных проблесках здравого рассудка и дальше я провалилась в темноту.

Три дня я пролежала в бреду, едва приходя в сознание. В моем воспаленном мозгу крутились картины из далекого детства, всплывали безжалостные холодные бабкины глаза, голодные и холодные дни и ночи в детском приюте, слышался свист розг, которыми меня наказывали за каждый проступок. Свист розг сменялся свистом летящих снарядов, перемешивающихся с детским плачем и завыванием ветра. С неба сыпались дельтапланеристы, горящие камни, мистер Кавендиш то и дело протягивал мне руку, но я все никак не могла схватиться за нее и, не удержавшись, летела с обрыва прямо в клокочущую бездну! Сквозь выливающийся на меня тоннами бред, я слышала тихие мягкие шаги у кровати, кто-то менял компрессы на моем горящем лбу, трогая прохладными пальцами мои пышущие жаром щеки и губы, проводя по ним кубиком обжигающего холодом льда. Когда мне становилось немного лучше, тут же приходила миссис Ортис и кормила меня с ложечки, заставляя съесть хотя бы немного супа и выпить стакан чаю или сока. Каждый день наведывался врач, делая мне какие-то уколы, подолгу беседуя с миссис Ортис и что-то спрашивая у Афии, молодой девочки-служанки. К концу недели я практически окончательно поправилась и уже даже сама, хоть и не долго, ходила по комнате. Мистер Кавендиш больше ко мне не заходил и я уже начала верить в то, что наше ночное рандеву у корзинки с булочками мне приснилось в бреду: не мог мистер Кавендиш нести меня на руках в комнату, да еще и сидеть со мной, словно нянька!

Я читала неинтересную книгу, изнывая от скуки, когда дверь распахнулась и вошла Афия с завтраком на подносе.

— Спасибо, Афия! — я искренне радовалась появлению хоть кого-то в это скучно и невозможно длинное утро.

— Приятного аппетита, мисс Анна! — она улыбнулась и поставила поднос на постель.

Девушка уже хотела уйти, но я остановила ее вопросом:

— Почему так тихо в доме?

— Мистер Кавендиш в отъезде, миссис Ортис дает указания новому садовнику в оранжерее. — Афия смотрела на меня своими красивыми темными глазами, поправляя белый фартук с рюшами, который так шел ее бронзовой коже.

— Новому садовнику? — сначала удивилась и огорчилась я, но затем что-то сжалось внутри. — Видимо, мистеру Кавендишу не понравилось, как я ухаживаю за цветами.

— Хозяин сначала сам работал в оранжерее, не пуская никого, а потом все-таки решил нанять Нгози, моего кузена. Он отличный садовник, мисс! И такой красавец! — добавила она со смехом, хитро поглядывая на меня.

— Понятно… — только и выдавила я. Во рту пересохло и я не могла пошевелить языком: Нгози — он говорил о нем тогда ночью… Значит, это был не бред? Мурашки побежали по коже и желудок сделал еще один прыжок. Мой взгляд скользнул на окно и я заметила свою герань, необыкновенно пышно цветущей и красиво обрезанной. — Афия, кто позаботился о моем цветке?

— Мистер Кавендиш, мисс. Пришел два дня назад с ножницами, и, пока вы спали, обрезал этот цветок, вычистил и полил удобрениями.

— Но он же ненавидит эту герань!

— Наоборот, мисс! — Афия покачала головой, — Я здесь работаю уже пять лет и эта герань — самый любимый цветок хозяина! Он никого к нему не подпускал с тех пор, как привез из Лондона. А когда в прошлом году горничная нечаянно разбила горшок, то уволил ее в ту же минуту!

— Правда? — удивилась я. Это было неожиданно. — Афия, ты ничего не путаешь?

— Нет, мисс! Я точно знаю!

Кивнув, Афия удалилась, мягко прикрыв дверь.

Любимый цветок мистера Кавендиша? Я улыбнулась. Что бы это могло значить? Зачем отдавать незнакомке (а я ведь тогда была еще незнакомкой) свой любимый цветок? И та ночь на кухне… Она действительно оказалась реальной. Как теперь будет смотреть на меня мистер Кавендиш? Не наговорила ли я ему ничего лишнего в бреду? Господи, как страшно и стыдно…

Отложив книгу и отставив завтрак на постели, я поднялась, пытаясь не запутаться в длинной сорочке, и подошла к окну. Теплый ветер едва прокрадывался в комнату, слегка играя с густыми тюлевыми гардинами, надувая их как белые паруса. Раздвинув занавески, я склонилась к маленьким розовым цветочкам и с наслаждением вдохнула их необычный аромат. Почему мистер Кавендиш так дорожит ею? Значит ли она для него то же, что и для меня?

Раньше, до приезда в Африку, мне не нравилась герань, точнее, этот странный резкий запах, который источают стебли и листья. Но теперь, когда я была так далеко от дома и знала, что я вряд ли когда-нибудь туда вернусь, этот цветок стал для меня чуть ли не самым родным не свете, напоминанием о моей родине, о том, кто я есть — такая же простая, бедная, одинокая и не похожая на других в этом далеком краю. Слова мистера Кавендиша, сказанные тогда в оранжереи не выходили из моей головы. Его поведение на кухне за совместным поеданием булочек, ставило меня в тупик. Как бы он вел себя, если бы мы встретились в других обстоятельствах? Если бы я была известным литературным критиком и мы познакомились бы где-нибудь на литературном вечере? И хозяин, мистер Кавендиш был бы для меня просто Ричардом Кавендишем, эксцентричным писателем из Южной Африки, а я была бы не его садовником-служанкой, а мисс Анной Ионеску, известным критиком, автором кучи критических статей и сборников рассказов… Возможно, он не захочет вспоминать о той ночной встрече и я не стану осуждать — кто я такая?

Оторвав взгляд от цветка, я посмотрела на сад. Отсюда, из моей комнаты, открывался чудесный вид на океан, виднеющийся тонкой светлой полосой вдалеке за деревьями. Стояла чудесная солнечная погода середины зимы — теплый сухой ветер, крики птиц за окном, шум ветра и голоса рабочих в саду и во дворе.

Мне вспомнился мой дорогой наставник Аристарх Бенедиктович. Накинув халат, я вышла в кабинет мистера Кавендиша, чтобы воспользоваться его смешным и непонятным розовым телефоном со стразиками. Номер профессора я помнила наизусть. Три длинных гудка.

— Алло! Аристарх Бенедиктович?

— Алло! Аня! — голос в трубке стал немного громче и счастливее.

— Да, это я! Как ваши дела? Как обстановка?

— Не очень, Анечка, не буду врать! Но мы держимся… Держимся. А вы как, деточка?

— Я отлично, Аристарх Бенедиктович! Спасибо вам огромное за помощь! Здесь отлично!

Мы говорили еще минут пятнадцать. Профессор рассказал мне о том, как у них обстоят дела с обстрелами, как идет работа в университете и расспросил не обижают ли меня здесь. Когда ты слышишь голос близкого тебе человека, пусть и отделенного от тебя океаном и тысячами километров, подсознательно чувствуешь себя в безопасности. Да, это призрачное чувство, но все-таки, ты знаешь, что о тебе помнят и думают, а значит, ты кому-то нужен.

— Мистер Кавендиш показывает свой характер? — профессор засмеялся.

— Да, бывает. Характер у мистера Кавендиша тот еще, но он хороший хозяин и…человек. Мне кажется, мы с ним подружимся!

Профессора позвали, мы попрощались и я положила трубку. Все это время я простояла спиной к двери, разговаривая по телефону, стоящему на рабочем столе хозяина.

— Значит, характер у меня еще тот? — внезапно вошедший мистер Кавендиш снова застал меня врасплох.

Как уже повелось в таких случаях, я вздрогнула от неожиданности и, поплотнее затянув свой длинный теплый халат, обернулась. Он стоял в двух шагах от меня — высокий, широкоплечий, румяный после поездки в кабриолете, с торчащими в разные стороны от ветра волосами. Увидев, что я в халате, он наигранно вскрикнул и прикрыл глаза:

— О боги! Вы не в своем монашеском наряде, мисс Ионеску? Что будет со мной, если я увижу хотя бы вашу ключицу? Не превращусь ли я в камень, как после лицезрения Медузы Горгоны?

— Нет, сэр, к сожалению. — ответила я, едва улыбнувшись краешками губ.

— Мисс Ионеску, вы тратите мои деньги на международные звонки при этом желая, чтобы я превратился в камень? — он засмеялся и убрал руки с глаз. Очевидно, хозяин был сегодня в хорошем настроении.

— Сэр, вы и так камень.

— О, Анна! Как вы можете так говорить о своем друге… Хотя, вы же уверены, что мы с вами еще не подружились? Вам не достаточно совместного спасения дурака и ночного поедания булок в одном халате? Может, мне сплести вам фенечку?

Я молчала. Он вспомнил о нашем рандеву.

— Что может заложить прочный фундамент дружбы, если не совместное спасение чьей-то жизни? — спросил он. — Кстати, если вам интересно, то идиот, из-за которого вы неделю лежали в бреду, живехонький и нога его благополучно срастается.

— Простите, сэр. Я просто не хотела показаться…

— Вы никогда ничего не хотите, мисс Ионеску! — резко оборвал мистер Кавендиш. Всю его галантность и веселье как рукой сняло! — Боже, Анна, вы сведете меня с ума — то вы покладистая и безвольная, то проявляете чудеса выдержки и гордость, то вы укутываетесь в свое платье, как в кокон, то расхаживаете по дому в чем мать родила!

Я молча стояла у стола, плотно укутанная в халат с ног до головы, пока мистер Кавендиш не обошел меня и не сел на свое кресло.

— Ступайте, мисс Ионеску! — приказал он строго. — Раз вы вышли в таком виде из комнаты, значит, вы еще не до конца поправились — другого объяснения у меня нет. Отдохните еще сегодня, а завтра уже принимайтесь за работу!

— Но вы отняли у меня оранжерею, сэр. Чем я теперь буду заниматься?

— Анна, отныне вы будете заниматься мной.

— Что, простите?

— Что вам не понятно в этом предложении? — Он встал и подошел к окну, налил себе в стакан немного виски и сделал небольшой глоток, убрал непослушную прядь со лба. Глядя в окно, не обращая на меня никакого внимания, он продолжил, — Вы, верно, уже слышали обо мне кучу сплетен. Я знаю, что миссис Ортис не умеет держать рот за зубами. Иногда мне кажется, что предназначение таких людей — совать свой нос во все дела. Так вот, вы, вероятно, слышали, что я писатель? И то, что я люблю шумные вечеринки и развлечения, и скачки? — он обернулся на секунду, я кивнула в знак понимания, и мистер Кавендиш продолжил. — Так вот, теперь вы будете моей тенью — разработаете для меня график, будете следить за тем, чтобы я вовремя вставал и ложился, чтобы писал в сроки, чтобы совершал часовые прогулки на свежем воздухе, чтобы не ленился и не уклонялся от работы. Теперь понятно?

— Да, сэр! — я сияла от радости и он это заметил.

— Не улыбайтесь так широко, мисс Ионеску! Вы думаете, что со мной легко? Так вот: все это были только цветочки! На самом деле я сущий дьявол! Вы будете с жалостью вспоминать дни, проведенные в оранжерее! — бросив на меня пристальный взгляд, он спросил, — Случалось ли вам приручать дьявола, мисс Ионеску?