И снова мистер Кавендиш оказался прав — служить его нянькой, или надзирателем, как называл меня он, было тяжелее, чем приручить дьявола! На мои плечи легло все, чем до этого занималось несколько человек: я следила за питанием и личными звонками хозяину вместо миссис Ортис, я договаривалась о встречах с издателем и с агентами вместо секретаря, я выслушивала истерики и гневные речи вместо матери и сопровождала его на ежедневных долгих прогулках по саду как друг или нянька. С мистером Кавендишем было сложно и интересно в одночасье, я еще не встречала такого переменчивого характера: в одну секунду его взгляд мечет молнии, готовый уничтожить и раздавить всех, но в следующую секунду он уже светится добротой и улыбкой, милее пушистого щенка. Я разработала отличное расписание, которое хозяин утвердил с первого раза и по которому мы стали жить:
4:30 — подъем
4:50 — зарядка
5:40 — душ
6:00 — завтрак
6:30–12:00 — работа над новеллой
12:00–13:00 — обед
13:00–15:00 — прогулка в саду и посещение оранжереи
15:00–18:00 — встречи с издателями, агентами, чтение сообщений и написание ответов
17:00–17:30 — чай
18:30–19:30 — наброски работы на следующий день, проверка сделанного за день.
Будучи по натуре своей склонной к худобе, я не присоединялась к мистеру Кавендишу во время занятий зарядкой, потому что она запрещал. Но, живя через три комнаты от его спальни, я слышала, как звенит железо в переоборудованном спортзале — гантели, штанги, свистела скакалка.
Пребывая в хорошем настроении, он называл меня светлым эльфом, волшебным созданием, духом леса — таким же призрачным и невесомым, тогда я действительно порхала по дому словно бабочка. Когда же настроение у мистера Кавендиша было плохим, он угрожал, что посадит меня на калорийную диету и заставит миссис Ортис пришить по кирпичу к каждому моему карману, чтобы меня не унесло ветром.
Многие девушки, которых я знала, завидовали моей тонкой талии и худым ногам, но для меня они всегда были настоящим испытанием! Разве объяснишь не понимающему человеку как трудно бывает подобрать себе одежду, чтобы не болталась на талии или не жала в плечах, как невозможно иногда бывает заставить себя надеть платье с вырезом — когда твои ключицы торчат словно у скелета? Понимают ли люди, что ты стесняешься своего худого тела так же, как некоторые стесняются своей полноты? Всю жизнь я терпела эти грубые замечания: тебя ветром еще не уносит? ты вообще ешь что-нибудь? тебя к земле только обувь притягивает? Глупые и жестокие слова, хотя, другим они кажутся комплиментами. Но благодаря местному свежему воздуху и практически полному отсутствию стрессов (не считая редких ночных кошмаров), мой аппетит стал немного лучше и пища наконец-то начала идти на пользу. Я бы сама ничего не заметила, но однажды мистер Кавендиш, окинув меня быстрым оценивающим взглядом с ног до головы, изрек:
— У вас появилась грудь, мисс Ионеску! Та до безобразия худая девчонка, которая тарахтела костями при ходьбе, наконец-то исчезла! У вас заметно улучшился цвет лица, исчезли ужасные круги под глазами и, о чудо, вы теперь можете носить часы на запястье и в ремешке не нужно будет проделывать десять дополнительных дырочек! Боже мой, Анна, неужели вы счастливы здесь?
— Да, мистер Кавендиш… — поморщилась я, словно выпила клюквенного сока, — Вы умеете поднять девушке самооценку.
— Вам не нравятся все мои комплименты?
— Спасибо уж. — Я немного сгорбилась, чтобы спрятать грудь под платьем.
— Так вы действительно здесь счастливы, Анна?..
Пока я помогала миссис Ортис готовить завтрак, мистер Кавендиш успевал закончить занятия спортом, принять душ и спуститься вниз повеселевшим и свежим — его волнистые волосы красиво обрамляли высокий лоб, рубашка с закатанными до локтя рукавами открывала взгляду мускулистые руки с проступавшими крупными венами. После завтрака мы обычно удалялись в его кабинет, где он занимал свое место за столом у печатной машинки, задумчиво рассматривая дверь, погруженный в обдумывание своей новеллы, или лихорадочно стуча по кнопкам, записывая свои мысли. А я поначалу не знала, чем заняться, слоняясь у книжной полки, шурша страницами и выглядывая в окно.
— Анна, вы маячите перед глазами отсчитывая минуты? — раздраженно спросил он, глядя на меня горящими глазами из-под нависших бровей.
— Нет, сэр, простите. — Ответила я и остановилась как вкопанная у дверей на веранду. Когда у хозяина было плохое настроение, нужно быть тише воды и ниже травы.
— Вам скучно?
— Да, сэр.
— Найдите себе дело, только не забывайте обо мне.
— Какое дело, сэр?
Он задумался.
— Вы рисуете?
— Нет.
— Отлично! Вот вам бумага, краски и карандаши, — он быстро выложил все это на стол, подвигая ко мне, — Мольберт вон там, у книжной полки. Рисуйте.
— Что рисовать, сэр? — меня разбирал смех и немного дрожали руки.
— Рисуйте меня, мисс Ионеску. Только меня! Теперь я — ваша муза! Или муз… Я буду проверять ваши умения и чем больше страниц будет написано у меня, тем более похожим и профессиональным должен становиться мой портрет у вас! Не жалейте бумаги, Анна! Вперед!
Кажется, он не шутил. Под пристальным испытывающим взглядом я прошла мимо стола в другой конец комнаты, взяла мольберт и поставила его у окна.
— Не здесь, мисс Ионеску.
— Кто бы сомневался, сэр! — ответила я. — Где?
— У дверей на веранду. С этой стороны освещение лучше и мой профиль не выглядит таким бесформенным и мягким!
— Ваш профиль, сэр, ни с какой стороны не выглядит мягким.
— О, мисс Ионеску! — он засмеялся, вмиг изменившись в лице, откинувшись на спинку кресла и закинув руки за голову, — Вы свою колючую натуру укутываете в вуаль сарказма! Но дай вам волю, вы переломили бы этот мольберт пополам о мою спину, так ведь?
— Иногда, сэр. — с улыбкой ответила я, распаковывая новую папку с листами и раскладывая краски и карандаши.
Иногда, в обдумывании какой-нибудь сцены мистер Кавендиш принимался ходить по кабинету и, конечно же, подходил оценить мою работу, бесцеремонно выхватывая у меня из рук карандаши, ломая их и отодвигая меня от мольберта.
— Боже мой, Анна, и таким вы меня видите? — он уставился на мой первый портрет. — Что это за нос? Откуда взялся этот чудовищный горб? Разве у меня такой нос?
— Нет, сэр!
— А уши! У слона уши поменьше, чем вот эти, которые вы пририсовали мне! До этой минуты я так гордился своими ушами! Лучше бы я оставил вас в оранжерее!
Постояв минуту у мольберта, переломав половину карандашей, он вернулся на свое рабочее место.
— Мне прекратить рисовать, сэр? — спросила я.
— Нет, конечно, с чего вы взяли?
— Но у меня остались одни красные карандаши, сэр.
— Рисуйте красными. Вашу картину ничего уже не испортит! Завтра утром у вас будут новые карандаши, мисс Ионеску.
Перед тем, как закончить работу и отправиться на обед, я получила еще одну книгу от мистера Кавендиша — анатомия для художников.
— Учитесь, мисс Ионеску, потому что ваша работа должна висеть у меня в кабинете. И только от вас зависит краснеть вам перед моими гостями или гордиться ею!
Отличная новость!
После чудесного сытного обеда я сопровождала мистера Кавендиша на прогулке. Первым делом он решил посетить свою оранжерею и лично проверить работу нового садовника, кузена Афии, красавца (как я уже слышала) Нгози. Следом за ним я вошла в цветочное царство и остановилась у входа, ожидая прогулки по саду.
— Нгози! — крикнул хозяин, склонившись над молодым деревцем магнолии.
— Да, сэр!
Из-за обильно цветущих кустов розовой камелии, в двух метрах от нас, поднялся Нгози. Это был удивительно красивый и высокий молодой человек — его симметричное лицо с умеренно пухлыми губами, миндалевидным разрезом глаз и практически ровным носом притягивало взгляд. Его теплая кофейная кожа блестела в лучах яркого послеобеденного солнца и я настолько залюбовалась этой дикой красотой, что не сразу заметила отсутствие рубашки на мускулистой рельефной груди.
— Добрый день, мисс… — заметив меня, Нгози мгновенно спрятался назад.
— Что ты там возишься? — мистер Кавендиш, разглядывая клумбу с королевской протеей, не заметил произошедшего.
— Я здесь, мистер Кавендиш! — Нгози, уже облаченный в белую футболку с закатанным рукавом и рабочие штаны, вышел на дорожку, неловко улыбаясь мне.
— Вот ты где. — Мистер Кавендиш бросил быстрый взгляд на работника.
Пока хозяин мучил Нгози, расспрашивая его о состоянии дел, водя между клумбами, что-то рассказывая и кое-где разгребая землю граблями, я меланхолично бродила в одиночестве. Благодаря огромным размерам оранжереи, время от времени я действительно оставалась в одиночестве, скрываясь за поворотом или за высокими деревьями и кустарниками, слыша только отзвуки голосов, которые, улетая вверх и ударяясь о высокие стеклянные своды, таяли и исчезали в залитом солнцем небе. Прохаживаясь между рядами живописно цветущей флоры, я вспомнила о герани мистера Кавендиша, стоящей в моей комнате на окне. Глубоко в душе я чувствовала какие-то изменения, сигналы и предупреждения. Что-то менялось во мне в течение этих нескольких недель, постепенно, незаметно, но неотвратимо, словно зарождающаяся от резкого звука лавина, набирающая свою силу. Вспоминая о герани, я улыбалась. Перед глазами возникало лицо мистера Кавендиша, еще когда он был для меня просто обычным неприветливым садовником. Его переменчивые острые глаза, хмурые брови, резкий характер, не щадящий никого, кто попадет под горячую руку… За это время, проведенное в Кавендиш-холле я поняла, что у хозяина, под железными доспехами резкого, холодного и деспотичного человека, бьется доброе и отзывчивое сердце. Я вспомнила с каким раздражением он вручил мне герань, с какой резкостью он отчитал миссис Ортис тогда в оранжерее. Но в то же время, перед моими глазами проплыли воспоминания о том, как мистер Кавендиш вручил мне свой атлас цветов или анатомию для художников, как нес меня в комнату, чтобы уложить под одеяло. Я стала для него тоже намного ближе за это время, это точно.
Из множества книг, прочитанных мной, и историй о моей маме, рассказанных Ариной, я давно уже сделала вывод о том, что сказок в реальном мире не бывает, и искореняла из своей души любые зародыши напрасных надежд, ожиданий и чувств. Каждый раз, когда мой мозг отключался и глупые надежды и вера в чудо начинали работать на полных оборотах, я заставляла себя вспомнить Рождество в 10 лет. В ту зиму я вся состояла из грез и мечтаний — однажды, убирая в конюшне, я услышала разговор Арины и Степана. Они говорили о том, что Арина написала и отправила письмо моему отцу с просьбой приехать, проведать меня и, возможно, забрать в семью. Как тяжело ей ни было расставаться со мной, но ребенку нужен настоящий родитель, который может посвятить ему много времени и отдать всю свою любовь. Скрыв от своих друзей то, что я услышала, не подавая виду, я погрузилась в подготовку ко встрече с отцом — каждый день я мыла голову, всегда надевала чистую одежду, вела себя хорошо и даже перестала воровать колбасу и сладости из бабкиных закромов. Я уже представляла себе, как отец заберет меня к себе и я навсегда забуду лица бабки и деда! Я буквально слышала радостные голоса моих брата и сестры, чувствовала их крепкие объятия! Но прошло три дня, затем неделя, затем месяц — ни весточки, ни слова ни от отца, ни от Арины. Но надежда все еще не гасла во мне — почта всегда работала медленно, а перед праздниками особенно! В общем, утром 7 января Арина вошла в мой флигель, впустив в комнату волну мороза. Подпрыгнув на кровати, я подбежала к своей подруге и получила небольшой конверт с письмом внутри. Письмо от отца! Скоро, очень скоро я заживу счастливо и беззаботно! Счастливая, я прыгнула назад на кровать, открыла конверт и погрузилась в чтение. Не буду пересказывать все, что там написано, но опишу мысль, которую отец выразил четко и ясно: очень жаль, что жизнь так с нами поступила, я делал все, что мог, у меня нет денег содержать детей, твоя сестра умерла два года назад от туберкулеза, я всегда буду любить тебя, оставайся там, где ты есть и благодари бога за то, что он дает тебе каждый день… Вот и все. Если бы надежды рушились со звуком, то от такого грохота всем во дворе пришлось бы закрыть уши руками! Страшно, когда у десятилетнего ребенка рушится мир, исчезают надежды, мечты и улыбка.
Вот и в этот раз я нещадно вытаптывала едва восходившие ростки нежного чувства, упорно удобряя их преданностью, искренним чувством дружбы, уважения и повиновения. Что может объединить нас с мистером Кавендишем? Он — на тринадцать лет старше меня, богатый, выросший в роскоши и аристократизме человек, а я — бедная, не знающая ни роду, ни племени, дочь беглого иностранца, воспитанная кнутом и нелюбовью. Понимая, что мистер Кавендиш строг ко мне только для того, чтобы испытать меня, выбить из меня остатки моего плохого воспитания и научить чему-то новому, я воспринимала любой его каприз и приказ как вызов — чем больше вещей я не умела делать, тем больше он заставлял меня их делать. Его философия был проста: не умеешь — научись! Принимая каждый вызов, я обязательно доводила его до конца — у бедного одинокого человека в этом мире есть только его гордость и честное слово, которое необходимо держать во что бы то ни стало!
На дорожке появились мистер Кавендиш и Нгози — оба высокие и широкоплечие, едва помещались между клумб. Став рядом со мной, хозяин принялся отчитывать работника за одни ему известные провинности, отрывая листья с засыхающего цветка и тыкая их Нгози в руки. Переступив через брошенную на дороге лопату, протиснувшись мимо двух мужчин, поймав на себе взгляд улыбающихся глаз-миндалин, я пошла дальше по дорожке, снова оставляя занятую делом парочку позади, и улыбаясь. Солнце заливало всю оранжерею, падая через застекленный потолок густыми косыми лучами. Высокие пальмы создавали красивые резкие тени, падающие на дорожку. В нитях лучей иногда кружились пылинки, сверкая и переливаясь в воздухе, пока не исчезали в тени.
— Мисс Ионеску! — послышался грозный призыв хозяина через несколько минут. — Вы заблудились? Мы уходим отсюда!
— Иду, сэр! — ответила я громко, разворачиваясь в обратную дорогу к выходу.
У дверей стоял Нгози, мистер Кавендиш уже вышел на улицу.
— Это вам, мисс. — Нгози протянул мне букет из трех королевских протей.
— Что вы? — поначалу я запротестовала, отказываясь их принять.
— Возьмите, мисс. Они сорваны для вас и не должны умереть, не получив свою долю любви.
Глядя в подернутые дымкой глаза, я приняла букет и, поблагодарив, поторопилась догнать мистера Кавендиша, который ушел уже на добрых пятьдесят метров в глубь сада.
— Так вот, куда деваются мои цветы! — воскликнул мистер Кавендиш, остановившись, чтобы подождать меня. После визита в оранжерею он был заметно раздражен и его брови практически скрывали глаза, нависая над ними словно грозовые тучи. — Это вы сами сорвали, Анна?
— Нет, сэр. Это Нгози подарил мне. — честно призналась я.
— Какое право он имеет уродовать мои цветы? — вскипел хозяин, — Я сейчас же его уволю!
Он ринулся назад к оранжерее, но я остановила его одним словом:
— Нет!
— Что? — мистер Кавендиш резко остановился и удивленно посмотрел на меня, обернувшись. Под напором этих неумолимых глаз, мечущих молнии, я на секунду засомневалась в правильности своего решения. Но слово — не воробей…
— Нет, сэр. Если вы уволите Нгози, кто будет ухаживать за вашими цветами?
— Вы, Анна! Вы снова вернетесь в оранжерею! — приказал хозяин.
— Нет, сэр. — снова ответила я, чувствуя себя все более уверенно.
— Мисс Ионеску, либо королевская протея затуманила вам разум, либо болезнь все еще не покинула вашего тела! — он вернулся на два шага назад и остановился настолько близко, что у меня перехватило дыхание. Подняв глаза вверх, я снова наткнулась на сдвинутые брови и тяжелый взгляд, в котором проступали нотки интереса.
— Нет, сэр, я вполне здорова. Если вы не заметили, то Нгози ухаживает за вашими бесценными цветами намного лучше меня. Эти клумбы с диковинными цветами и их манящие ароматы чужды мне. Прошло так мало времени с тех пор, как я перестала работать в оранжерее, а все названия цветов уже напрочь стерлись из моей памяти! Я не вернусь туда, мистер Кавендиш! Вы не заставите меня! Вы действительно думаете, что я теперь брошу ваш кабинет? — мой голос становился все увереннее.
Несколько мгновений мы мерились силой взгляда, пока мистер Кавендиш не сказал, как ни в чем не бывало, продолжив свою прогулку по саду:
— Вы правы, Анна. Я не хочу подвергать мои цветы опасности, поэтому вы останетесь со мной. Тем более, что мой портрет не готов и до создания совершенства вам еще работать и работать.
— Я боюсь, сэр, что вы не увидите того, чего желаете. У меня нет никакого художественного таланта. — Мы не спеша шли рядом, наслаждаясь чудесной послеобеденной погодой, слушая пение птиц, доносящееся из сада, чувствуя на лице легкий прохладный бриз.
— Тогда, Анна, вам придется рисовать меня снова и снова, даже если мне нужно будет жить до двухсот лет, чтобы увидеть идеальный портрет!
Он сказал это так просто, без тона издевательства или раздражения! Я посмотрела на хозяина — он шел рядом, высоко подняв голову, устремив гордый взгляд вперед, навстречу развевающему волосы ветру, думая о своем и, вероятно, придумывая наказание для строптивого садовника.
Мы дошли до тенистой аллеи в самом центре парка и мистер Кавендиш предложил немного посидеть на лавке под развесистой кроной моринги. С этой лавки открывался очаровательный вид на Кавендиш-холл, утопающий в зелени, и на далекие горы, покрытые снежной шапкой. Если прислушаться, то можно было услышать и шум океана.
— На следующей неделе сюда приедут гости. — сообщил хозяин, не сдержав вздоха. — Они пробудут здесь не больше трех дней.
— Хорошо, сэр. Какие мои обязанности?
— Вы обязаны их выдержать.
— Что вы имеете ввиду, сэр? — переспросила я.
— Сюда впервые за много-много лет приедет моя семья — мать, отец, сестра с мужем и детьми.
Прочитав немой вопрос в моих глазах, мистер Кавендиш вздохнул и перевел взгляд с моего лица на виднеющийся вдалеке дом.
— Я уверен, что миссис Ортис рассказала вам о моей дочери и жене. И вы знаете, что никто из моих родственников не приезжал сюда восемь лет.
Внезапно мистер Кавендиш снова перевел свой испытывающий взгляд на меня, но теперь в нем читались нотки отчаяния и усталости.
— Вы жалеете меня, Анна? Вы думаете, что я несчастен? Только не вы, не жалейте меня! — он заиграл желваками, хмуря свои густые брови.
— Нет, сэр. Я вас не жалею.
— Почему же?
Теперь я отвела свой взгляд, сосредоточившись на букете цветов на моих коленях:
— Бог не дает нам таких испытаний, которые мы не можем вынести. В своей жизни я прошла через многое, но благодарна ему за каждый момент, за каждую счастливую и грустную минуту, за дни, насыщенные смехом и за дни, омраченные болью. И вы, мистер Кавендиш, тоже должны быть благодарны богу за все испытания, через которые вы прошли, потому что они сделали вас тем, кто вы есть сейчас.
— Какой бред! Вы думаете, Анна, что сейчас я лучше, чем был раньше?
Я поднялась, оставив букет на лавке, расправила платье и улыбнулась моему хозяину искренне и дружески:
— Вы не покончили жизнь самоубийством, не спились, не употребляете наркотики. Вы занимаетесь делом, которое любите, вы держите свое имение в чудесном состоянии, предоставляя работу стольким людям! Вы отличный хозяин. Вы очень многогранная и интересная личность, сэр.
В следующую минуту мистер Кавендиш уже стоял рядом со мной — откуда у него эта привычка смущать меня? Я почувствовала, как в горле снова перехватило дыхание. Ветер укутывал меня тяжелым, но едва уловимым ароматом древесины, шедшим от мистера Кавендиша, и так невозможно ему подходящим! Попытавшись отступить на шаг назад, я была остановлена тяжелой рукой, взявшей меня за запястье. Между нами оставалось всего несколько сантиметров воздуха, горящие глаза смотрели на меня с высоты, смущая, обездвиживая, гипнотизируя и подчиняя своей воле.
— Если бы я не знал, кто вы, то подумал, что вы влюблены в меня, мисс Ионеску. — прошептал мистер Кавендиш, прикрывая меня своим телом от ветра. — Вы считаете меня идеальным, Анна?
— Нет, сэр. — тоже шепотом ответила я, едва помня себя.
— Почему вы не вырываетесь? Где ваш колючий сарказм? Вы сдались? — между нашими лицами практически не осталось пространства.
— Никогда, сэр. — ответила я резко, в миг освободившись, схватила свой букет и не оборачиваясь пошла к дому, делая над собой нечеловеческие усилия, чтобы не побежать назад и не утонуть в этих объятиях!
В тот вечер, сославшись на головную боль, я не вышла к ужину. Афия перед уходом домой занесла мне поднос с бифштексом, запеченными овощами и чашкой крепкого чая. Сидя у открытого окна, я потягивала чай, глядя на заходящее солнце. На парк постепенно опускался вечер, а вместе с ним и темнота, один за одним зажигались солнечные фонари вдоль главной аллеи, последние задержавшиеся работники уходили домой. Одним из таких опоздавших оказался Нгози. Проходя мимо, метрах в десяти, он поднял голову и, увидев меня, остановился.
— Добрый вечер, мисс! — он приподнял свою модную шляпу.
— Добрый вечер, Нгози! — улыбнулась я, отставляя чашку и выглядывая в окно. — Спасибо за букет!
— Цветы скучают по вам, мисс Анна! — молодой человек улыбнулся, сверкнув белыми зубами.
— Цветы не могут скучать по мне, Нгози! — я засмеялась, — Они знают, что я неумело за ними ухаживала.
— Вы неправы, мисс! Цветы умеют скучать — они вянут, теряют лепестки, сок перестает бежать по их стеблям и, в конце концов, они умирают!
— Но я уверена, что вы не дадите им умереть?
— Почему, мисс?
— Во-первых, мистер Кавендиш к ним очень привязан и я боюсь, что он разобьет все стекла в оранжерее, если хоть один цветок умрет. И во-вторых, я же знаю, что вы отличный садовник, Нгози!
Он улыбнулся. Послышался крик — его звали идти домой. Убегая, он бросил:
— Все равно, мисс, заходите почаще, цветы будут вам рады!
Следующие пять дней я редко оставалась с мистером Кавендишем наедине. Нет, он не избегал меня, не злился, не игнорировал. Просто Кавендиш-холл готовился к приезду семейства Кавендишей из Англии. Миссис Ортис, наняв несколько помощниц, заново выдраивала каждую комнату, заказывала продукты, подбирала рецепты. Работники достраивали беседку в саду, меняли лампочки в фонарях, убирали поваленные ветром деревья. Я была отправлена в помощь миссис Ортис — взбивала перины, месила тесто, вытирала пыль на люстре, балансируя на лестнице, и распахивала окна в гостевых комнатах, впуская свет и выгоняя пыль.
Вечером, накануне приезда семейства, мистер Кавендиш позвал меня к себе в кабинет. Он, как обычно в этот час, сидел за разбором почты, потягивая слабый несладкий кофе.
— Как ваши дела, Анна? — поинтересовался он очень сухо, не глядя на меня.
— Отлично, сэр.
— Миссис Ортис не слишком вас утомила за эти дни?
— Нет, сэр! Я была рада поработать руками.
— Вы не скучали по вашим карандашам?
— Нет, сэр.
— Вы не скучали по мне? — он, как ни в чем не бывало, поднял тяжелый изучающий взгляд на меня.
— Мне некогда было скучать, мистер Кавендиш. — увильнула я. — Миссис Ортис действительно затеяла очень много работы. Мы едва справились.
— Вы хитрая лиса, Анна! — Мистер Кавендиш усмехнулся, отставив чашку в сторону. — С виду такая простая, словно открытая книга, а на самом деле хитрая, умеющая увильнуть от ответа, и, вероятно, умеющая манипулировать людьми! Чем вы планируете заняться завтра, когда вся эта бесстыдная стая гиен заявится на порог моего дома?
— Не знаю, сэр. Если я не буду вам нужна, я могу провести день в городе.
— Что вы будете там делать? — резко спросил он. — Пойдете в кино с садовником?
Этот вопрос застал меня врасплох. Откуда мистер Кавендиш знал, что Нгози пригласил меня в кино? Эту неделю мы практически не встречались, не разговаривали, я не выходила с ним на прогулки и не обсуждала с миссис Ортис свои дела.
— Да, мистер Кавендиш, я пойду с Нгози в кино.
Хозяин встал и прошелся по кабинету от стола к окну, от окна к дверям на балкон, от дверей ко мне.
— Анна, я уверен, что вы не потеряете голову. — Серьезно заметил он, проводя пальцами по своим непослушным волосам и глядя на меня сверху вниз. — Вы мне нужны целая и собранная. Таких садовников здесь тысячи, а вот вас не заменит никто.
— Сэр, я не собираюсь терять голову. Сегодня в кинотеатре показывают очень интересную ленту и я согласилась выйти в город только по этому поводу.
— Вы уверены? — он слегка прищурил глаза.
— Абсолютно, сэр.
— Я вам верю, Анна! — мистер Кавендиш заметно повеселел. — Раз вы не собираетесь кинуться в омут с головой, я перейду ко второй части нашего разговора.
— Я слушаю, сэр.
— Я хочу, чтобы вы завтра вместе со мной встретили гостей.
— Но сэр…
— Нет, мисс Ионеску, никаких «но»! Если бы вы мне сказали, что мой садовник очень вам по душе, я бы подумал отпустить вас или нет. Но раз вы открыто признались, что вам интереснее кино, то я решительно требую, чтобы завтра вы остались в Кавендиш-холле!
— Но…
— А фильм я вам куплю.
Я молча прошла мимо хозяина и села на кресло у окна. За целый день я очень устала, а он все не предлагал присесть. Мистер Кавендиш проследовал за мной и снова стал напротив, сверля меня взглядом не отступая от своего решения. Мне даже показалось, что он боится остаться тет-а-тет со своими родственниками и я служу чем-то вроде щита.
— Раз вы моя надзирательница, Анна, вы должны быть со мной и завтра. Вы не в курсе, но встречи с моей семьей всегда очень… как это приличнее сказать… — мистер Кавендиш прищурил глаза в поисках подходящего слова, — …сложные для меня. Я их люблю, честно, но это не мешает им быть назойливее осенней мухи!
Я бросила на него быстрый взгляд и успела поймать те же нотки отчаяния и мольбы, что и в парке пять дней назад. Такие глаза у маленьких щенков, ты не можешь просто отказать такому взгляду.
— Хорошо, сэр, я останусь завтра в Кавендиш-холле. — я согласилась скрепя сердце. — Но только до обеда. Затем я пойду в кино с Нгози.
— Мне это вообще не нравится, но договорились! — Мистер Кавендиш приоткрыл дверь и крикнул туда: — Миссис Ортис, заносите!
В дверях возникла наша добрая экономка, неся в руках что-то на плечиках. Эта одежда была хорошо упакована в длинный чехол и миссис Ортис, отчаянно задрав руку вверх, пыталась не наступить на его подол.
— Что это? — я встала навстречу миссис Ортис.
Она передала плечики мистеру Кавендишу и тихонько, по своему обычаю, удалилась, закрыв двери.
— Это ваше платье. — сказал хозяин.
— У меня есть целых три платья.
— О, милая Анна! — он засмеялся. — Вы такая наивная! Вы хотите, чтобы по Англии поползли слухи о том, что я эксплуатирую несчастную монашку?
Признаюсь честно, мне страшно было смотреть на это платье. Почему-то казалось, что сейчас я увижу что-то, что мне будет стыдно надеть даже в одиночестве. Но когда мистер Кавендиш расстегнул замок, передо мной появилось очень милое и достаточно скромное платье.
— Вам нравится?
— Очень! — улыбнулась я и потрогала мягкий светло-голубой струящийся материал.
— Видите, мисс Ионеску! — мистер Кавендиш вручил мне чехол. — Я знаю ваш вкус. Ступайте к себе в комнату. Завтра к завтраку вы должны быть готовы — они приедут к семи утра.