Наступил сезон дождей. Без моего непредсказуемого хозяина жизнь потекла скучно и однообразно. В тот же день, когда семейство Кавендишей улетело назад в Англию, мы с миссис Ортис долго вместе сидели за ужином, думая над тем, чем теперь заняться. Кавендиш-холл опустел, здесь стало холодно и одиноко. Казалось, что даже цветы в оранжерее действительно заскучали по своему хозяину!
— Я не люблю, когда хозяин уезжает надолго. — Сказала экономка, грустно глядя на струйки воды, стекающие по оконному стеклу. — Без него Кавендиш-холл становится пустым музеем.
— Часто мистер Кавендиш путешествует?
— Раз в год, не больше. Но он никогда не уезжал больше, чем на три недели, мисс Ионеску.
— Что ж, нам остается только делать то, что и обычно.
И мы делали то, что и всегда — миссис Ортис занималась домашним хозяйством, вела финансы, убирала и стирала, готовила. Я помогала ей практически во всем, даже выезжала с ней в город за покупками, но все равно свободного времени оставалось очень много. Чтобы хоть как-то скоротать длинные скучные часы, я часто подолгу находилась в оранжерее, помогая Нгози: поливала цветы, работала тяпкой и граблями. Но неумолимое время едва двигалось. И картина моей жизни в первую неделю выглядела так: я у окна, идет дождь; я на обрыве, дождя нет; я на обрыве под зонтом, идет дождь; я в парке под зонтом, идет дождь; я в беседке, идет дождь; я в кабинете мистера Кавендиша, читаю в его кресле, идет дождь.
Из состояния апатии меня вывел звонок Аристарха Бенедиктовича как раз тогда, когда я уже битый час тупо рассматривала розовый украшенный стразами телефон. «Это наверняка был подарок от маленькой мисс Изольды» — думала я, поглаживая прохладный гладкий пластик. Наставник позвонил на пятый день моих мучений и сказал: «Аня, вы очень талантливый и упорный человек. Ни разу за семь лет нашего знакомства я не видел, чтобы вы опускали руки! Я далеко и не могу вас утешить, тем более не стану лезть в вашу душу, выясняя причину вашей хандры, но я умоляю вас — не сидите, сложа руки, не теряйте ни себя, ни драгоценное время! Жизнь так быстротечна!».
Эти слова, как глоток свежего воздуха, вселили в мою душу вдохновение и вернули былую упорность! С того момента каждый день я проводила в разнообразной работе — после завтрака и до обеда я рисовала портрет мистера Кавендиша, упорно работая над линиями, изгибами и тенями; после обеда я совершала прогулку по саду, проводя не менее получаса у обрыва, заглядывала в оранжерею, чтобы немного побеседовать с Нгози, и возвращалась в кабинет мистера Кавендиша. Там я садилась за его печатную машинку, вставляла новый лист и приступала к написанию своего рассказа. Писала я обычно до вечернего чаепития. После чудесно проведенных за чашкой чая минут с миссис Ортис, я снова отправлялась на обрыв, посмотреть на закат. Так шел день за днем, утекали недели. Монотонность и рутина, спокойно и размеренно текущие дни снова заставили меня остро почувствовать давно забытое одиночество.
Несмотря на все, за это время я смогла стряхнуть с себя хандру, снова найти в себе силы делать то, что я когда-то любила. Мистер Кавендиш не звонил, но мы получали весточки от миссис Розы, которая сообщала, что с братом все хорошо, и сейчас он находится где-то в районе Южной Америки. Я отгоняла от себя мысли о том, почему мистер Кавендиш не звонит, скоро ли он вернется, как проходят его вечера с мисс Отулл и сильно ли он обиделся на меня.
Однажды, в самый разгар работы над моим рассказом, я была прервана стуком в дверь.
— Войдите!
На пороге появился издатель мистера Кавендиша, мистер Рассел Нот — жутко потеющий, но очень добродушный упитанный старичок с тростью.
— О, мисс Ионеску, это вы? Я думал, что это мистер Кавендиш вернулся!
— Нет, сэр, — Я встала навстречу гостю, слегка смутившись. — Это всего лишь я.
Окинув удивленным взглядом рабочую атмосферу кабинета, мистер Нот заглянул в напечатанные мной листы, лежавшие в стопке на столе.
— Это ваша работа, мисс Ионеску? — он посмотрел на меня поверх очков, внимательно изучая написанное.
— Да, сэр.
— Постойте… У вас отлично получается! — он улыбнулся. — Вот так дело! Заехал забрать бумаги, а открыл талант!
— Какой талант, сэр? — я действительно не на шутку испугалась. — Я пишу для себя.
— Мисс Ионеску, с людьми нужно делиться! — иронично сообщил он. — В нашем мире не хватает таких романов, как ваш и слишком много разной дряни!
— Спасибо, сэр. — Я достала бумаги, за которыми приехал издатель. — Вот, сэр. Мистер Кавендиш предупреждал, что вы приедете, но я ждала вас недели две назад.
— Спасибо, мисс Ионеску! — он спрятал бумаги в портфель, не отрываясь от чтения моей писанины. — Свежо, необычно! И слог такой, давно забытый, журчащий как песня! Нет, мисс Ионеску, я буду ждать вашего романа с нетерпением!
— Но, сэр!
— Мисс Ионеску, обещайте, что я буду первым, кто прочтет его! — он посмотрел на меня строго. — Я серьезно! Не можете же вы всю жизнь жить в чужом доме и работать на кого-то! Пора подумать и о себе!
Последние крохи сомнения исчезли.
— Обещаю, сэр. Как только все будет готово, я вам позвоню.
— Вы умница, мисс Ионеску! — похвалил он, весело улыбнувшись и направился к выходу. — До свидания!
Когда двери за мистером Нотом закрылись, я все еще пребывала в легком шоке. Расхаживая по кабинету от окна к дверям на веранду и назад, я все думала, взвешивала и меняла свое решение. Снова и снова. Пока из состояния фрустрации меня не вывел громкий крик миссис Ортис из столовой. Я опрометью кинулась туда и застала экономку, лежащую на полу, отчаянно кричащую и держащуюся за ногу. Рядом валялись осколки разбитой чашки и перевернутая банка с вареньем.
— Господи, миссис Ортис! — я упала около нее на колени, пытаясь понять, что случилось.
— Я сломала ногу, Анна! — стонала она. — В моем возрасте нужно смотреть под ноги! Mi pierna! Как же больно! Maldita sea! Maldita sea esa taza estúpida!
— Я сейчас, миссис Ортис! Я сейчас! — бросившись к телефону что есть мочи, я вызвала «скорую» и провела все время до ее приезда на полу около страдающей женщины, побоявшись ее потревожить.
— Хвала небесам! — обрадовалась я, когда увидела карету скорой помощи, подъезжающую к дому.
Миссис Ортис уложили на носилки и отнесли в машину. Оставив Нгози и Афию за главных, я прыгнула следом за пострадавшей в карету скорой помощи и поехала в больницу. Через час, когда после обследования и рентгеновских снимков стало известно, что у миссис Ортис закрытый перелом в районе голени, ей дали обезболивающее и снотворное, поэтому я попрощалась и вернулась в Кавендиш-холл, пообещав, что буду следить за домом так же, как это делает наша добрая экономка.
К вечеру, когда работники разошлись по домам и я осталась одна в огромном поместье, то ощутила забытое с детства чувство, когда ты один во всем мире! Расхаживая по первому этажу, я не могла заставить себя уйти в спальню. Дошло практически до абсурда — я боялась остаться в темноте! Включив все лампы в коридоре и на лестнице, я поднялась в свою комнату, взяла герань и одеяло, и вернулась в кабинет мистера Кавендиша, выключая свет следом за собой. От непрекращающегося дождя в доме стало немного сыро и прохладно. Обернувшись в одеяло, я села в хозяйское кресло, подтянув под себя ноги, и прикрыла глаза. После изматывающего дня, сон завладел моим сознанием за несколько секунд.
Не знаю, что мне снилось, но я очень долго слышала во сне странное дребезжание, исходившее непонятно откуда. Огромным усилием воли разлепив веки, я наконец поняла, что это звонит телефон, стоящий на столе передо мной. Придя в себя, я взяла трубку.
— Кавендиш-холл.
— Анна, простите меня! — тихий голос мистера Кавендиша, так неожиданно ворвавшийся в мои уши, вызвал дрожь во всем моем теле, по спине побежали мурашки и сон сняло как рукой. Я никогда не разговаривала с ним по телефону и этот момент оказался таким тревожным и интимным, что мои руки и ноги покрылись гусиной кожей и внизу живота заныло.
— Мистер Кавендиш? — встрепенулась я. — Что я должна вам простить?
— Вы заставляете меня повторять то, что я так долго пытался забыть, мисс Ионеску? — его голос был таким родным, таким нежным и далеким.
— Нет, сэр. Я хочу сказать, что мне не за что вас прощать. — после короткой паузы я добавила. — Миссис Ортис сломала ногу и лежит в больнице, сэр.
— Что?! — воскликнул он. — Вы одна в доме? Вам не страшно? Нгози не с вами?
— Нет, сэр, все хорошо! — я улыбнулась. — Миссис Ортис чувствует себя хорошо, у нее закрытый перелом в районе голени.
— Вы одна?
— Да, сэр. Нгози ночует в своем доме, сэр!
— Как Дженет сломала ногу?
— Поскользнулась на разлитой воде.
— Кто разлил воду?
— Миссис Ортис, сэр.
— Она ругалась?
— Да, на испанском, сэр. Я не поняла.
— Вам повезло, Анна, что вы не поняли. Миссис Ортис остра на язык! — мистер Кавендиш засмеялся. — Как бы я сейчас хотел оказаться дома, Анна!
— А где вы сейчас, мистер Кавендиш?
— Я в Бразилии, Анна. Здесь праздник, но мне не весло. Я словно бездомный кот под дождем — жалкий и брошенный всеми. Нас с вами разделяет океан… Кажется, если я выйду на берег и хорошо пригляжусь, то увижу Кавендиш-холл и свет в вашем окошке.
— Сегодня, сэр, свет горит в окне вашего кабинета..
— Вы в моем кабинете, Анна?
— Да, сэр.
— Что вы там делаете?
— Обычно я здесь рисую ваш портрет и пробую писать на вашей печатной машинке. А сейчас я сижу в вашем кресле, укутавшись в одеяло и смотрю на вашу герань.
— Одеяло тоже мое?
— Нет, сэр.
— Я бы тоже с радостью посмотрел на мою герань, Анна. — мистер Кавендиш улыбнулся, я в этом уверена, и добавил, — Сколько прошло с тех пор, как я уехал?
— Сорок пять дней, восемнадцать часов и пять минут, сэр.
— Всего лишь? Я думал, что полтора года! — воскликнул он наигранно весело.
— А мне кажется, что полтора века прошло. — призналась я.
— Постойте, Анна… — мистер Кавендиш выдержал театральную паузу, — То есть вы хотите сказать, что скучаете по мне?
— Да, сэр.
— Правда?
— Да.
— И сильно скучаете?
— Очень, сэр.
— Это прискорбно! — улыбнулся он.
— Ваш голос звучит слишком счастливо, сэр.
— Да, вы меня поймали. — он откашлялся. — А теперь о серьезном, Анна. Мне придется задержаться еще на месяц.
— Что случилось?
— Оливия расширила мой тур, договорившись о посещении нескольких городов в США и во Франции.
— Хорошо, сэр. — ответила я огорченно.
— Мне нужно бежать, Анна. Но я вас заклинаю: не подпускайте Нгози!
— До свидания, сэр! — улыбнулась я.
— Я серьезно, мисс Ионеску! Не общайтесь с Нгози! Ох, как я жалею, что не уволил его перед отъездом!
— Спокойной ночи, сэр!
Кладя трубку, я все еще слышала, как он отчаянно убеждал меня не общаться с Нгози.
Парящая на крыльях счастья, я посильнее укуталась в одеяло и принялась с вдохновением стучать по клавишам печатной машинки.
Всю следующую неделю я не успевала опомниться — все заботы об имении легли на мои плечи: мне нужно было позаботиться о чистоте и порядке в доме, о садовых работах, о закупке продуктов, о распоряжении работникам и по-прежнему, я разбирала письма мистера Кавендиша, честно рисовала его портрет и писала свою книгу. Каждый день я навещала миссис Ортис и подробно рассказывала о проделанной работе, не забывая со скорбным лицом упомянуть, что без нее мне очень тяжело, да и вообще у нее все получается гораздо лучше, чем у меня! Для себя и своих дел у меня оставалось очень мало времени. За неделю, что миссис Ортис провела в больнице, я успела написать всего одну главу, а портрет все никак не получался, сколько бы я над ним ни билась! Мистер Кавендиш больше не звонил и поначалу меня снова одолела хандра, но я буквально вытащила себя за волосы из этой пучины, не давая раскиснуть и согнуться под тяжестью ноши. Я все повторяла себе, что Кавендиш-холлу и его хозяину нужна сильная, разумная, взрослая Анна, а не маленький капризный ребенок!
Наконец к концу следующей недели миссис Ортис оказалась дома. Ковыляя на костылях, она обошла весь первый этаж, осматривая свои владения, и поднялась бы на второй, если бы я не отговорила. Немного поразмыслив, она согласилась, что это глупая идея, и осталась внизу, попросив меня позвать Афию ей в помощь. Я чуть не сошла с ума от радости, когда услышала запах любимых вафель, которые миссис Ортис уже выпекала на кухне! Я снова почувствовала себя маленькой девочкой, которая с радостным предвкушением мчалась во флигель к Арине на вкусные, но такие редкие, пирожки с клубникой! Наконец-то оказавшись не одной в доме, я с радостью посвятила первый день миссис Ортис — мы с ней разговаривали, пекли вафли, делились впечатлениями. Она рассказывала о больнице, я поведала историю о том, как мы с Нгози выгоняли большую птицу из оранжереи. Она наделала много беды в цветнике мистера Кавендиша, но мы сумели все исправить и, кажется, успешно.
Как только приходила Афия и меня отпускали, я пользовалась любой свободной минутой, чтобы уединиться и писать. Пишущий автор похож на больную собаку — ищет уединения, бежит от шумных компаний, бродит в одиночестве. Мне понадобилось еще две недели и много душевных мук, чтобы закончить свою первую книгу. Как обычно, я осталась нею недовольна, но зная себя, переделывать или дописывать не стала, чтобы не сделать хуже. Как только последний лист был дописан, я тут же позвонила мистеру Ноту и сообщила о проделанной работе. Теперь оставалось только ждать.
Однажды рано утром подул сильный порывистый западный ветер. Со стороны океана прилетал аромат свежей воды, смешанный с дурманящими запахами садовых цветов. Я проснулась от того, что мои шторы резко вспорхнули к потолку, затем с шумом опустились назад, незакрепленная оконная створка громко ударилась о стену так, что стекла едва не посыпались! Мой сонный мозг на секунду увидел входящего в двери мистера Кавендиша, и я, было, подбежала к двери, но это оказались всего лишь отголоски странного тяжелого сна — в комнате было пусто и нечем дышать. За окном пасмурно и прохладно, солнце сегодня не появится. Накинув платье, не успев собрать волосы, я вышла подышать свежим сухим воздухом, которого мне так не хватало! Ветер яростно трепал ветки деревьев, отрывая самые слабые молодые побеги и бросая их оземь, либо унося вдаль. Фонари, стоящие вдоль аллеи отчаянно раскачивались из стороны в сторону, рискуя сорваться и разбиться вдребезги. Тканевые шторы, висевшие в беседке, вырвались из своих завязок и теперь разлетались в разные стороны из огромных ниш, похожие на белые крылья ангелов. Сегодня в доме и в саду будет пусто — в такую погоду мистер Кавендиш разрешал работникам не приходить. Миссис Ортис еще крепко спала, пустующий сад приглашал меня.
Укутавшись посильнее в теплую шаль, я прошла по аллее и свернула направо, к тропинке, которая вела на обрыв. Точно такая же погода, когда нормальный человек и носа из уютного дома не высунет, и сблизила нас с мистером Кавендишем, объединив одним неожиданным случаем спасения. Когда Кавендиш-холл превратился в миниатюрный домик, выглядывающий из-за волнующихся деревьев, я скользнула между лавкой и стволом старого дуба. На обрыве ветер был еще крепче. Сделав шаг на поляну, мое сердце прыгнуло в ожидании услышать знакомый голос и увидеть дорогие черты… Но здесь тоже было пусто.
Волны бесновались, налетая на камни, взбивая пену, разлетаясь миллионами брызг! Это зрелище завораживало, я не могла оторвать глаз от клокочущей пропасти! Сев на самом краю обрыва и свесив вниз ноги, я смотрела и слушала. Да, это можно назвать безрассудным поступком, но я не могла по-другому! Мне нужен был прилив чувств после столь долгого затишья! Точно так же требуется разминка засидевшемуся за столом человеку — растягивая каждую мышцу, ощущаешь райское наслаждение, освобождаясь от ужасной сковывающей тяжести во всем теле! Вот так чувствовала себя и я — мне просто необходимо было что-то, что сможет освежить, встряхнуть, отвлечь!
В голове моей роились мысли под стать погоде, сказывалась усталость последних месяцев. Посидев еще немного на пронизывающем до костей холодном ветру, я встала и пошла вдоль обрыва туда, где я еще не была. Пробравшись сквозь заросли каких-то колючих веток, я оказалась на каменистом берегу. Волны здесь накатывали до самой линии сада, разбиваясь о ряд небольших камней и выбрасывая капли воды высоко вверх. Я знала, что где-то здесь стоит маяк, чей свет видно по ночам. Я видела его в день прилета в Кавендиш-холл, но так ни разу и не собралась сходить к нему. Я ни разу не была на маяке и не видела его так близко. Завернув за клином выдающийся на берег сад, я увидела белое конусообразное здание маяка, одиноко стоящее на возвышенности над водой.
Сбив пальцы и немного расцарапав правое колено, по белым камням я добралась до дверей и, сняв крючок, зашла внутрь. Здесь было довольно просторно, пахло сыростью и старостью, но было сухо и темно. По стенам разливалась вибрация от прожектора, заканчивающего свою ночную смену. Отодвинув тяжелую пыльную штору, я распахнула единственное небольшое окно, вырубленное в стене, и комната вмиг наполнилась свежестью и призрачным утренним светом, весело зашуршали листы, прикрепленные к стенам. Я подошла поближе, чтобы рассмотреть, что же на этих листах написано, и увидела себя! Десятки моих лиц смотрели с белой бумаги загадочно и одиноко большими темными глазами. Сначала я почувствовала тошноту — мне стало так страшно, что ноги подкосились и я прислонилась к стене, чтобы не упасть. Но как только первый шок прошел, я покачала головой, мысленно думая «вот дура, испугалась своих же портретов» и подошла поближе.
— Что же это? — прошептала я, срывая один листок и разглядывая рисунок.
«Р. К., 1 июня 2014 года» — в самом низу красовалась едва заметная подпись автора — Ричард Кавендиш. Это день нашей первой встречи в оранжерее. Здесь я стою с геранью в руках. Какая я здесь худая и угловатая, словно подросток. Взяв второй листок, я прочла «Р. К., 25 июля 2014 года» — это день, когда мы спасли дельтапланериста, у меня здесь испуганные глаза и разметанные по лицу волосы. 26 июля, 3 августа, 5 июня, 8 июня, 5 сентября… Сколько же здесь рисунков! Так вот какой видит меня мистер Кавендиш? Я во второй раз в жизни невольно залюбовалась собой, точнее рисунками мистера Кавендиша. Порыв ветра ворвался в комнату и сорвал еще несколько листов со стены. Торопливо прикрыв окно, я развесила дрожащими руками все на места. Мои ноги по-прежнему были ватными, я тряслась, словно в горячке. Мне хотелось сорвать все портреты со стены и, прижав к себе, кружиться в вальсе по комнатушке! Сделав над собой усилие не поддаваться провокациям моего сердца, я поднялась наверх и вышла на смотровую площадку. Отсюда открывался широкий обзор на океан, зеленые холмы сада и шпиль красной крыши Кавендиш-холла. Далеко за горизонтом виднелась верхушка горы и, куда ни глянь, бушующие волны на километры вокруг.
С того дня я стала приходить на маяк со своим мольбертом, карандашами и папкой листов. Время от времени я «зависала» — остановившись напротив настенной галереи и рассматривая свои портреты — тонкие линии, сделанные рукой мистера Кавендиша, мелкие детали, подмеченные художником и недоступные никому более! Когда у меня были силы оторваться от созерцания портретов, то я, устроившись на смотровой площадке, подолгу упражнялась в рисовании портрета мистера Кавендиша и очень скоро к имеющимся десяткам листов, прикрепленных к стене маяка, добавилось еще почти столько же. Каждый день я упорно рисовала одни и те же черты лица, стирая карандаши до половины, но передать тот взгляд с горящим пламенем в нем все никак не получалось. Теперь внутренняя комната маяка выглядела жутковато — вся стена усеяна нарисованными портретами всего лишь двух людей.
Зачастую, убегая по утрам в маяк, я оставалась там до самого вечера и возвращалась в дом только после заката, когда уже не могла рисовать. Сначала миссис Ортис пыталась образумить меня, выражая крайнее беспокойство моим частым уединением в заброшенном здании, но я оставалась непреклонной и, в итоге, она смирилась и даже стала готовить мне обед и давать с собой.
Странно, но, пребывая в абсолютном одиночестве большую часть дня, я не страдала и не изнывала от скуки и печали — наоборот, мне было интересно, я была одухотворена и вдохновлена! Раскладывая по утрам карандаши и закрепляя новый лист на мольберте, я ощущала, что делаю что-то важное, что-то достойное похвалы, словно приносящий утреннюю газету, пес. Как бы я ни сопротивлялась и не отталкивала от себя призрачную надежду, она все-таки завладела мною очень быстро и окончательно. Мой мозг рисовала картины счастливого воссоединения с мистером Кавендишем, его похвалы моим художественным стараниям. Я так живо представляла его непослушные вьющиеся волосы, мышцы, угадывающиеся под рубашкой, большие вены на руках ниже локтя, нависающие над глазами брови и испытывающий непонятный взгляд глубоких глаз, но запечатлеть это все на бумаге никак не получалось.