Прошел почти месяц и мы ждали возвращения мистера Кавендиша со дня на день. Он больше не звонил, поэтому мы не знали ни новостей, ни планов, которые у него могли бы появиться. Миссис Ортис каждый день готовила праздничный ужин, я ставила свежий букет в его кабинет. Но никто не приезжал и мы сами съедали все кухонные изыскания миссис Ортис, а завядшие цветы снова неумолимо отправлялись в мусорное ведро. Мы звонили миссис Розе, но трубки тоже никто не брал, пока однажды на том конце провода все-таки не послышался запыхавшийся голос.

— Да? — трубку подняла сама миссис Роза.

— Миссис Стенли, это Дженет Ортис из Кавендиш-холла!

— О, здравствуйте, Дженет! Как ваши дела?

— Все хорошо, миссис Роза! Я просто хотела спросить, когда вернется мистер Кавендиш? Мы уже неделю ждем его, а он все не приезжает.

— Ммм… Миссис Ортис, Ричарду пришлось задержаться в Англии. Миссис Алиса Кавендиш умирает.

— Умирает? — Миссис Ортис присела на вовремя подставленный мной стул. — Что случилось? Почему?

— Это не телефонный разговор, Дженет. Но скажу, что она очень больна.

Пока миссис Ортис заканчивала разговор, я опустила букет, с которым возилась последние пять минут, в воду.

Итак, бывшая жена мистера Кавендиша умирала. Он, как истинный джентльмен, не мог уехать не попрощавшись: их так много когда-то объединяло. И все-таки на душе лежал осадок — он не позвонил, не сообщил. Он просто забыл о нас. Забыл обо мне.

Остаток дня мы провели каждый в своей комнате. Я прекрасно понимала миссис Ортис — мистер Кавендиш был ей как сын и она тоже была немного обижена и расстроена таким игнорированием с его стороны. Я же, сидя у закрытого окна в своей комнате и наблюдая потоки воды, льющиеся по стеклу, ругала себя за то, что раскисаю, за завладевшие мной безосновательные надежды, за то, что я такая дура.

В середине ночи меня разбудил телефонный звонок. Он трезвонил, пока я сонная и в одной ночной рубашке (кого стесняться-то в пустом доме?) не спустилась в кабинет хозяина. Миссис Ортис не могла ничего слышать — она спала в другом крыле дома и, вдобавок, принимала прописанное врачом сильнодействующее снотворное.

— Кавендиш-холл. — я подняла розовую в стразах трубку и произнесла заспанным голосом.

— Анна, вы нужны мне. — сказал мистер Кавендиш в одной ему свойственной манере просьбы-требования.

— Вы не позвонили, сэр. Мы узнали обо всем от миссис Стенли. — ему не удалось застать меня врасплох на этот раз. Я уже давно прокручивала этот разговор в своей голове.

— Простите, Анна. Я думал, что справлюсь, но это не так. Мне очень тяжело.

— Вы до сих пор любите ее, сэр? — спросила я тихо, боясь услышать ответ.

— Приезжайте, Анна. Сейчас же собирайтесь и приезжайте! Я уже выслал за вами самолет!

— Но, сэр…

— Нет, Анна. Вы мне нужны сейчас! Я вас жду. — и он бросил трубку.

Разговор оборвался раньше, чем я думала. Что мне оставалось делать в два часа ночи? Я бросилась в спальню миссис Ортис и, испугав ее до полусмерти своим появлением, объяснила ситуацию. Быстро собрав небольшой чемоданчик, я вышла из дома в сопровождении отчаянно зевавшей экономки. Благословив на безопасный перелет, она отпустила меня к подъехавшей машине. Через час я вылетела в маленьком самолете из аэропорта Кейптауна, сгорая от нетерпения и страха увидеть мистера Кавендиша и услышать его голос.

Эти десять часов полета были одними из самых тяжелых за всю мою жизнь, даже считая тот день, когда я убегала от войны. О чем я только не думала, сколько раз я принимала и тут же меняла свое решение! Я переживала и боялась того, что может сказать хозяин. А что, если он действительно до сих пор любит свою бывшую жену? Что, если я все выдумала и никаких волн и симпатий между нами нет, а все это — просто плод моего разыгравшегося воображения, подпитанного романтическими морскими пейзажами и классикой литературы? Глядя в иллюминатор на дымчатые облака, медленно плывущие в предрассветных лучах под серебристым крылом самолета, я думала о том, какой будет наша встреча. Мои руки покрылись гусиной кожей, а по спине побежали мурашки от одной мысли, что скоро я увижу мистера Кавендиша! Его пламенные глаза, глядящие из-под нависших бровей, заставляли мое сердце биться чаще, а упрямый характер отталкивал и привлекал одновременно. Но… так ли я дорога ему, как прежде? Вдруг что-то изменилось за эти месяцы? Почему он так долго не звонил?

С тех пор, как я увидела все мои портреты в маяке, я не могла перестать думать об этом ни на секунду. В голове моей крутились мысли — что это, как это, зачем это? Мог ли такой человек полюбить такую, как я? Почему он молчит? Почему прячет от меня свои чувства, говорит намеками? К чему эта скрытность, словно ему пятнадцать лет? Может, ему, как художнику, просто понравились мои несуразные черты? Мистер Кавендиш не похож на нерешительного человека, значит, что-то его останавливает, либо он просто играет со мной. Кто знает, сколько таких «нянек» было у него до меня? Хотя, кого я обманываю, я знаю его лучше, чем себя и уверена, что не было больше никого. Миссис Ортис обязательно обо всем рассказала бы.

А я? Какая же я глупая! С первой нашей встречи, еще тогда, когда он, стоя на одном колене, обрезал розы, а затем раздраженно всучил мне горшок с геранью, я уже тогда была потеряна навсегда! Как могло со мной такое произойти?

Чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей, до боли кишащих в голове, я достала книгу и углубилась в чтение, то и дело отвлекаясь и подолгу останавливая свой взгляд на каком-нибудь слове.

Когда под крылом показался Лондон, ко мне вышла стюардесса и попросила приготовиться к посадке. Я летела самолетом всего лишь второй раз в жизни, но воспоминания о неприятном чувстве в животе во время приземления вспыли в моем мозгу. Точно так же я не любила ездить в лифте — это чувство, когда он едет вниз и последний рывок перед остановкой, когда тебя подбрасывает вверх, а затем резко вниз, а в животе разверзается пропасть, в которую утекает вся кровь в теле и твое достоинство! Через двадцать минут я уже садилась в присланный за мной автомобиль.

— Мистер Кавендиш сегодня не сможет с вами встретиться, мисс. — сообщил водитель, глядя на меня в зеркало заднего вида. — Но он распорядился доставить вас в дом, там о вас позаботятся.

— Спасибо. — ответила я, едва улыбнувшись и немного расслабившись от мысли, что наша встреча отложилась по крайней мере до завтра.

Еще через четверть часа я уже шла следом за юной горничной миссис Розы, которая провожала меня в мою комнату.

— Мисс Ионеску, — сказала горничная, укладывая мой чемодан на диван в комнате, — Сегодня ни миссис Стенли, ни мистер Кавендиш не смогут с вами встретиться, они в больнице и приедут не скоро.

— Хорошо, спасибо, Генриета.

— Вы можете погулять по саду, ужин будет ждать вас в вашей комнате через час.

— Спасибо! — ответила я, сбрасывая с себя теплый дорожный плащ.

Сделав реверанс, Генриета удалилась. Я была разбитая и уставшая. Приняв душ и не дождавшись ужина, я уснула крепким сном, хоть было всего пять часов вечера.

Организм сыграл со мной злую шутку — уснув так рано, я выспалась к двум часам ночи. Проснувшись, я сначала не могла понять, где нахожусь, но потом вспомнила вчерашний десятичасовой перелет. Я не успела распаковаться с вечера, поэтому пришлось включать лампу, чтобы найти свежее платье в чемодане. На столике стоял остывший чай с пудингом — я так крепко спала, что даже не слышала, как Генриета заходила в мою комнату! Умывшись, одевшись потеплее и причесавшись, я направилась в сад.

Начало декабря в Англии — это прохлада, если не сказать, холода. Как давно я не вдыхала такого свежего, практически ледяного воздуха! Я буквально чувствовала, как мои легкие радостно развернулись! Как же я соскучилась по этим редким снежинками, прилетающим ко мне в ладони из темноты! Жизнь в Африке, дав мне практически все, многого меня лишила. Накинув на плечи пальто, я брела по саду. Здесь он был намного меньше нашего в Кавендиш-холле, но такой же ухоженный и красивый. Главной достопримечательностью служило глубокое заросшее ряской озеро и красивая беседка в его центре, выстроенная в виде пагоды. Ночная иллюминация подсвечивала воду и какое-то волшебное сияние разливалось от нее в разные стороны. Сопровождаемая далекими отзвуками неспящего города, я прошла по мостику в беседку над водой и села на лавку, лицом к виднеющимся на горизонте огням Лондона. Такая тишина создает в душе гармонию. Иногда одиночество ощущается настолько остро, что кажется, будто ты один на всей планете! Я не могу описать ту ночь, кроме как одним словом — покой. Было так спокойно, тихо, мерцающие вдали огоньки сливались с ночным небом, образуя бесконечный звездный узор. Я сделала глубокий вдох и потихоньку выпустила теплый воздух изо рта, наблюдая за скудным клубом пара, плавно вытекающим в воздух. Так приятно было видеть снег и ощущать прохладу!

— Почему вы не спите, Анна? — мистер Кавендиш, как обычно, появился незамеченным.

Мое сердце бешено прыгнуло, я мгновенно поднялась навстречу подошедшему хозяину, не в силах скрывать счастье и улыбку. Это черное пальто так ему шло!

— Мистер Кавендиш… — сказала я. — Я так рада вас видеть, сэр!

— Я вас тоже, Анна! — он притянул меня к себе в крепком объятии, зарыв лицом в холодное пальто, затем, отстранившись, критично осмотрел с ног до головы, — А вы не изменились! Носите все тоже ужасное платье и умудряетесь выглядеть все так же чудесно в два часа ночи.

— Спасибо, сэр! — я снова села на лавку, мистер Кавендиш опустился рядом со мной.

— Анна, я еще раз хотел извиниться за наше расставание. — начал он, но я тронула его за руку, давая понять, что все хорошо. — Вы не злитесь на меня?

— Нет, сэр. Я не могу на вас злиться!

— Вы уверены? — он выглядел озабоченным.

— Сэр, если бы я злилась, приехала бы я сюда? Вы сказали, что вам тяжело? — я боялась задать волнующий вопрос, но все же не смогла сдержаться, — Вы еще любите ее?

— Анна, не будьте глупой. — Резко ответил мистер Кавендиш. — Я не люблю Алису уже давно, и сомневаюсь, что когда-либо по-настоящему любил. — Он смотрел на город, разминая подол пальто между двумя пальцами. — Просто Алиса — единственное напоминание, которое у меня осталось о… малышке. Она нас объединяла.

— Я понимаю, сэр.

— Знаете, Анна, до рождения Изольды я не думал, что смогу быть отцом. Я был ветреным и юным, не думал о завтрашнем дне, увлекался живописью, был азартным. С появлением ребенка жизнь резко меняется, понимаете? — Он смотрел на меня, пока я не кивнула, затем снова отвел взгляд. — И вот ты уже проводишь вечера в семейном кругу, в комнате, забитой игрушками, попивая выдуманный чай из игрушечной пластиковой посуды, а твои волосы уложены в элегантную прическу с розовым бантиком…

Тут я представила мистера Кавендиша с розовым бантиком на голове и едва сдержала смех.

Я взяла руку хозяина в свою. Он благодарно посмотрел на мои пальцы и крепче сжал их в своей огромной ладони.

— И когда приходит время расставаться, ты оказываешься не готов. А это время приходит, Анна, рано или поздно. Но лучше уж поздно, неожиданно, резко — как сдернуть бинт с засохшей кровью с раны… Терять близких очень тяжело, Анна. Как бы жестоко это ни звучало, но вам так повезло, что вы не знаете своей семьи — это на три-четыре горя меньше в вашей жизни!

— Что с миссис Кавендиш? Почему она умирает?

— Потому что глупая. Глупая и пустая. — ответил мистер Кавендиш сухо. — Она слишком много развлекалась и слишком мало следила за своим здоровьем. Вот теперь расплата и пришла.

Некоторое время мы сидели молча, рука в руке. Тяжелые мысли, занявшие голову мистера Кавендиша, нарушало лишь редкое крепкое пожатие моих пальцев в его ладони. Наконец, опомнившись, он перевел отсутствующий взгляд, который сразу же стал теплым и привычно огненным, на меня.

— Расскажите лучше о себе, Анна! Чем вы занимались без меня? Небось, не отходили от Нгози?

— Конечно, сэр, ни на шаг. — Я улыбнулась. — Мы веселились в вашей оранжерее каждый день! Ну хорошо, признаюсь честно: я писала книгу.

— Мистер Нот сообщил мне, — сказал мистер Кавендиш. — Ему очень понравился ваш роман, но он ждет моего приезда, чтобы я немного подредактировал его. Вы же не против?

— Нет, сэр.

— Отлично! Я думаю, настало время открыть ваш литературный талант миру!

— Прошу вас, сэр! — я смущенно поморщилась.

— Не будьте такой притворно-скромной, Анна! — он улыбнулся. — Скромным не достается ничего в этом мире!

— Но сэр, мне действительно страшно, потому что я не уверена в себе. Я не готова читать разгромные критические заметки о своем первом «детище»!

— О, милая Анна! — он покачал головой. — Вы думаете, я без потаенного страха отдаю очередную рукопись в редакцию? Я уверен, что все будет хорошо. И не называйте свои книги «детищами» — это не сулит ничего хорошего! Но, в вашем случае, я уверен, что роман прекрасен!

— Вы же даже не читали, сэр!

— Я знаю ход ваших мыслей и уверен, что книга вышла отличной! Ну хорошо, отставим литературу! Что вы делали еще?

— Я каждый день приходила на наш утес. Но без вас там ужасно скучно.

— Океан не иссох без меня?

— Просто ужасно, сэр. Воды почти не осталось! Киты выбрасываются на берег! Пара кораблей сели на мель и матросы жили у нас в доме целую неделю!

Мистер Кавендиш посмотрел на меня с такой нежностью, улыбаясь краешками губ, что холодный воздух внезапно раскалился, словно в самом жарком летнем месяце!

— Что вы еще делали, мисс Ионеску?

— Я рисовала, сэр.

— Неужели? Вы рисовали? — его брови поползли вверх, он широко улыбнулся, недоверчиво глядя на меня. — Мне это не слышится? Вы действительно рисовали? По собственному желанию? Никто не прижимал дуло пистолета к вашему виску?

— Да, сэр, сама, по собственному желанию. На маяке…

Последнее слово изменило лицо хозяина. Оно вмиг сделалось не то испуганным, не то грустным. По нему пробежала тень.

— Я видела все мои портреты, сэр. — меня понесло и я уже не могла остановиться. — Я видела все эти листы, на которых вы нарисовали все дни, проведенные со мной. Что это, сэр? Зачем вы нарисовали столько моих портретов? Чем скромная одинокая иностранка смогла привлечь ваше внимание?

Отпустив мою руку, мистер Кавендиш встал.

— Я боюсь вас, Анна. — признался он через несколько секунд молчания, отвернувшись.

Это был не тот ответ, которого я ждала. Он сразу же заметно остудил мой пыл.

— Что это значит, сэр? — я тоже встала и отошла в другой конец беседки, сцепив руки перед собой. Надежды начинали рушиться — крупная трещина побежала в стенах моих мечтаний.

— Нет, нет, Анна! — увидев замешательство на моем лице, мистер Кавендиш сделал один широкий шаг и подошел вплотную, взяв мои руки в свои. Я видела, как высоко вздымается его грудь и как часто пар вырывается изо рта — он волновался.

— Сэр, я ни на что не претендую, ничего не ожидаю, но мне надо знать — для чего это все? Чего вы хотите от меня? Что я должна делать, сэр? Я устала! Я ужасно устала, сэр, от всех игр и недосказанностей. Я слишком долго ждала чуда и уже не имею сил, чтобы ждать еще.

— Анна, Анна, Анна. — мистер Кавендиш склонился, прислонив свой горячий лоб к моему. — Я мечтаю, чтобы вы стали моей, принадлежали только мне. Навсегда… Вы — единственная, кто не боится меня. За все эти годы вы первая, кто смог дать мне отпор, кто не побоялся моего жесткого деспотичного характера, кто сумел поставить меня на место! Я боюсь, что, приручив меня окончательно, вам надоест, вы бросите меня и растворитесь в рассветной мгле точно так же, как тогда, когда сбежали из дома своей бабки много лет назад. Я боюсь, что вы проделаете в моем сердце огромную дыру, сами того не подозревая, и эта дыра уже никогда не заживет!

— Я никогда не смогу приручить вас, сэр. — ответила я шепотом, в горле пересохло. — Тех, кого любят, не приручают, им наоборот дают волю.

— Так вы меня любите, Анна? — прошептал он, согревая меня горячим дыханием и заглядывая в глаза.

— Да, сэр. — я пыталась не смотреть на него, чтобы не упасть без чувств.

— Давно, Анна?

— Минут тридцать, сэр. — отшутиться не получилось.

— А я вас люблю с первой встречи!

Мистер Кавендиш склонился, нашел мои губы и подарил долгий нежный поцелуй! Я почувствовала, как по телу разлилось невиданное до этого тепло, как сладко закружилось в голове и подкосились ноги. Но он не дал мне упасть, крепко прижимая к себе, будто хотел поглотить меня всю без остатка. Его губы, из которых вылилось столько сарказма и ругательств, оказались именно такими, какими я их и представляла: мягкими, теплыми, нежными! Его кожа источала едва уловимый запах пены для бритья и одеколона, а непослушные вьющиеся волосы скользили по моей щеке давая понять, что все это реальность и происходит со мной на самом деле!

— Как давно я этого ждал, Анна! — прошептал он, с трудом оторвавшись от моих губ и открывая глаза, — Теперь мы будем счастливы вместе, а не каждый по одиночке!

Я не могла и не хотела говорить. После стольких лет одиночества и грусти, я просто хотела оставаться в его объятиях как можно дольше, возможно, до конца своих дней! Я не хотела думать о том, что будет завтра, что скажет его суровая мать, как будут смотреть на нас миссис Ортис и работники! Я ни о чем таком не хотела думать, поэтому просто прижалась к крепкой груди мистера Кавендиша и прикрыла глаза.

Мы провели вместе в беседке еще три часа до рассвета, не отпуская друг друга из объятий, целуя до головокружения, утопая в счастье.

Мир вмиг изменился для меня! Как только в доме послышались первые голоса проснувшихся жильцов, мистер Кавендиш схватил меня за руку, стремительно пошел туда и громогласно объявил, застав всех врасплох, что мы любим друг друга! Взяв с прыгающей от счастья и пожимающей нас за руки Розы и мистера Стенли обещание, что они не расскажут об этом родителям до тех пор, пока Алиса Кавендиш не отдаст богу душу, мистер Кавендиш полностью посвятил свободное время мне. Тем не менее, мы очень редко проводили вместе пятнадцать минут кряду — мистер Кавендиш был очень занят и то пропадал на деловых встречах по поводу книги, то навещал миссис Алису. Когда же нам удавалось побыть вместе, мы гуляли по саду, ездили в город, бродили по улицам и он увлеченно рассказывал мне истории из своего детства, связанные с тем или иным зданием, парком или перекрестком. Мы не могли насладиться губами друг друга! Иногда казалось, что мы уже стали одним целым.

Я не умела быть счастливой, и когда счастье и любовь заполняли меня полностью без остатка, я терялась в собственных чувствах. Мне казалось, что я не достойна счастья и любви, разве такой человек, как мистер Кавендиш может действительно всем сердцем любить такую как я? Чем я могла привлечь его внимание? Я уходила в тень, уединялась в зимнем саду или в необитаемой мансарде огромного дома Стенли, но мистер Кавендиш бесцеремонно врывался в мое одиночество с одним ему свойственным напором, со своими огненными глазами и пламенным сердцем, вытягивая меня из меланхолии за руку, словно утопающего из зыбкого болота. Он бил меня по щекам своими словами, отрезвляя, вырывая меня из когтей низкой самооценки, убеждая в том, что я — самая лучшая, самая дорогая и самая красивая на свете!

Устроившись после ужина в большой комнате с камином, семейство Стенли любило вместе провести досуг. Миссис Роза была ко мне очень добра, приняла и полюбила меня. Мы были приблизительно одного возраста, поэтому быстро сблизились и нашли общий язык. Она звала меня играть с ней и с близнецами — обычно мы усаживались на пледе у самого пламени и жарили зефир или шили куклам платья, лепили солдатиков из глины. Мистер Кавендиш с мистером Стенли, усевшись в мягких глубоких креслах, потягивая кофе или виски из квадратных стаканов, обсуждали политику и последние события светской жизни, а я ловила на себе таинственный взгляд глубоких глаз моего хозяина, улыбающегося одними уголками губ.

И вот поступило известие — миссис Алиса Кавендиш зовет мисс Анну Ионеску к своему смертному одру. Что?! Откуда она знает меня? Почему она думает обо мне при смерти? Что хочет сказать мне бывшая жена моего любимого, дорогого и единственного мистера Кавендиша? Столько разных вопросов роилось в моей голове, пока я сидела в везущей меня машине! Мистер Кавендиш, неотступно следующий за мной, крепко сжимал мою руку, сидя рядом. Он тоже переживал.

— Анна, пообещайте мне, что не измените своего отношения ко мне, что бы Алиса не сказала! — говорил он, заглядывая мне в глаза.

— Что она может такого сказать, сэр? Вы кого-то убили? — я старалась выглядеть естественно спокойной, но получалось плохо. Актрисой мне не быть.

— Нет, Анна. Но Алиса… Она всегда найдет, что сказать. И у меня такое предчувствие, что вы выйдете из ее палаты совсем другой.

— Не волнуйтесь, сэр! — я нежно поцеловала его бледную руку. — Я никогда не перестану вас любить, даже если бы вы кого-то и убили.

Вскоре мы уже шли по длинному коридору больницы. Мистер Кавендиш шел рядом, тяжело ступая и то и дело касаясь моей руки, словно оттягивая наше расставание. У дверей палаты медсестра попросила его остаться в коридоре, а меня пригласила зайти внутрь.

Миссис Алиса Кавендиш, а точнее то, что от нее осталось после долгой болезни, лежала на широкой койке, глядя стеклянными глазами в окно. Ее костлявое лицо, обтянутое бледной и тонкой как пергамент кожей, не выражало ничего и было мало похоже на ту фотографию красивой белокурой румяной девушки, которую мне однажды показывала миссис Ортис. Увидев мое отражение в окне, она повернула лицо и ее глаза оживились.

— Вы — мисс Анна Ионеску? — спросила она тихим охрипшим голосом. — Хотя, я вижу, что это вы. Как и говорила Оливия — у вас нет вкуса.

— Да, миссис Кавендиш. — ответила я, боясь подойти и пропустив мимо ушей все оскорбления.

— Подойдите ближе. — Попросила она неожиданно мягко. — Сядьте рядом со мной.

Я послушно исполнила просьбу.

— Я много слышала о вас. И об особом к вам отношении со стороны Ричарда. — она прокашлялась и продолжила. — Это правда?

Я молчала.

— Что вы еще можете мне ответить? — Она вяло ухмыльнулась. — Мне говорили, что вы приехали сюда из какой-то бедной страны? Вы сирота? Вы небогаты?

— Да, миссис Кавендиш. У меня за душой нет ни копейки. Я живу на жалованье, которое мне платит мистер Кавендиш.

— Анна… Я могу называть вас по имени? Анна, вы знаете, что из себя представляют богатые люди?

— Н…

— Не спешите отвечать, — перебила она, — Вы все равно не ответите правильно.

Замолчав на несколько мгновений, она сделала пару жадных вдохов из баллона, стоящего рядом с кроватью.

— Вам рассказывали, что я была ветреной, беспечной? Что я убила свою дочь? — Ее ресницы дрогнули, но слез не было. — Я уже давно не могу плакать, Анна, слез уже не осталось в моих глазах.

Миссис Кавендиш посмотрела на меня своими водянистыми серыми глазами и добавила:

— Я не такой вас представляла, но вы мне нравитесь, Анна. Странно, вы совсем не во вкусе Ричарда, но у вас красивые глаза и они светятся гордостью. Позовите его! — внезапно она скорчилась в болезненных судорогах. — Позовите Ричарда!

— Мистер Кавендиш! — испугавшись, я тот час же вылетела в коридор. — Миссис Алиса хочет вас видеть!

Он нерешительно вошел в палату и плотно прикрыл двери, бросив на меня короткий смущенный взгляд. Через окно я наблюдала за ними и видела, как он медленно подошел к кровати умирающей, она схватила его за руку и начала что-то говорить, хмурясь и задыхаясь от кашля. Лицо мистера Кавендиша все сильнее менялось с каждой секундой, пока рука, крепко схватившаяся за воротник его рубашки, не упала бессильно на кровать.

Обернувшись, мистер Кавендиш хмуро посмотрел на меня и пошел к дверям.

— Анна, возвращайтесь в дом Стенли. — приказал он сухо и закрыл двери.

Постояв еще пару секунд, пытаясь понять, что произошло, я наблюдала, как в палату идет медсестра, а мистер Кавендиш, сев около миссис Алисы на кресло, задумчиво смотрит на ее профиль. В конце концов, я вышла на улицу и села в автомобиль.

На пороге дома миссис Стенли меня встретила Генриета. У нее в руках был мой чемодан, который она протянула, стоя в дверях.

— Вот, мисс Анна, — чуть не плача говорила она. — Я ничего не знаю, но мне сказали собрать ваши вещи. Вот, возьмите.

— Что случилось, Генриета? — Все равно спросила я. — Я ничего не понимаю!

— Я не знаю, мисс! — повторила она. — Мне приказали собрать ваши вещи. Вы летите назад в Кавендиш-холл.

— Мне нужно поговорить с мистером Кавендишем! — потребовала я. — Или с миссис Стенли!

— Я не могу вас пустить, мисс Анна. Пожалуйста, — она умоляюще посмотрела на меня, — Мне еще работать здесь, мисс…

Но я не собиралась устраивать сцен или истерик. Взяв свой чемодан, я вернулась в машину, ждущую меня у ворот. Вскоре я, растерянная и разбитая, уже летела назад в Африку.

Рождество в десять лет…