Они понимали: им не справиться одним с такой задачей, как вся эта электрика для прибора. Уж очень особые, специфические тонкости. Потому Георгий Иванович и ответил тогда в беседе с профессором: «Есть расчет соединить усилия». А взгляд туда сквозь щелочку, в нутро английского прибора под стеклянным колпаком, еще более их в этом утвердил.

Что можно было бы сделать самим, опираясь лишь на собственную заводскую лабораторию?

Темноватое узкое помещение, похожее на коридор. Заводские электрики добросовестно и аккуратно собирают здесь за длинными, как сплошные полки, столами проверенные и разработанные электросхемы различных контрольных измерительных приборов, освоенных в производстве.

Но такое новое, необычное дело… Нет, для него одних местных сил недостаточно. Здесь, очевидно, потребуются особо поставленные эксперименты, редкая аппаратура, словом, целая исследовательская работа. И люди нужны совершенно особых, специальных знаний даже среди электриков, - из тех, кто владеет тайнами электронных потоков, высоких частот, модуляций и прочих премудростей. Недавний опыт с пьезопластинками тоже достаточно убеждал.

Короче говоря, если в приборе самая тонкая механика соединяется с самой тонкой электрикой, то и люди для его создания должны объединиться: заводские механики вместе с электриками, точнее - с теми, кого именуют электронщиками. Кооперация двух отраслей.

Тот период, когда один человек все придумывал сам в таких приборах, видно, уже подходит к концу. Поиски в одиночку вряд ли сулят тут что-нибудь дальше. Они думали дать прибору имя своего завода, подчеркнув этим усилия не только двух-трех конструкторов, но и большого производственного коллектива. А теперь, оказывается, даже целый завод, крупный завод не в состоянии быть одним-единственным создателем столь сложной, тонко действующей новинки. Брать надо еще шире.

Не приходилось особенно гадать, кто бы мог им в этом помочь. На совещаниях у главного конструктора по поводу нового прибора уже не раз присутствовал низенький, скромной наружности человек, к мнению которого все внимательно прислушивались. Александр Иванович Бояров, сотрудник электротехнического исследовательского института, - он был достаточно известен инженерам завода и своими знаниями и своим практическим складом ума. Когда нужно было решить какую-нибудь особую электрическую схему, на заводе часто говорили: «Вот хорошо бы сюда Боярова». Он приезжал тогда из своего института, и его видели и в конструкторском отделе, и в заводской лаборатории, и в цехах. Время у него всегда было на счету, и работу он вел с экономной деловитостью, объясняясь даже в спорах очень коротко, тихим, чуть сдавленным голосом.

У него был вкус к измерениям очень малых величин с помощью электричества. Эту свою особую, личную склонность проносил он упорно сквозь все остальные обязанности. И часами отдыха, и кандидатской диссертацией, затянувшейся на годы, и даже служебными отношениями, - всем приходилось жертвовать ему ради непонятного на иной взгляд увлечения или прихоти, именуемой по-старомодному: «то, к чему лежит душа».

Недавно он с конструкторами завода разработал оригинальный автомат - измерение и сортировка конических роликов. Быстро и четко с микронной точностью производит электричество промер диаметров и конуса, отделяет брак, а годные ролики автоматически раскладывает на десять разных групп, бросая каждый в назначенный ящик. Каждую секунду падает ролик - тук-тук… Неутомимо точная автоматика отстукивает там, где раньше десятки людей корпели изо дня в день в нелегком труде, напрягая зрение.

За время совместной работы конструкторы особенно близко узнали манеру и метод Александра Ивановича. Да и просто его отношение к тому, за что он берется. Кого же еще желать для нового дела? Он, Бояров, наверно, смог бы там, в своей институтской лаборатории, создать самое чуткое электронное сердце, какое нужно для прибора, и такой рычаг, который сможет вытаскивать и рисовать крупно мельчайшие гребешки.

Вначале на предложение Георгия Ивановича он ответил коротко:

- Подумаю, - и привычным жестом, двумя пальцами, как рогулькой, поправил очки.

А через несколько дней он стал одним из самых необходимых участников совещаний у главного конструктора. Его у-же касалось все: и часть электрическая, и механическая, и общие вопросы исследования поверхностей. Конечно, возник самый серьезный вопрос: с каким же увеличением должен прибор записывать гребешки, чтобы вполне отвечать современному уровню исследований?

Тот, английский, под стеклянным колпаком, мог увеличивать в сорок тысяч раз.

- Сумеем ли сделать не хуже? - ставил вопрос Георгий Иванович.

Бояров задумался, поправляя очки,

- Почему же… - произнес он наконец негромко. -

Электроника, мне кажется, позволяет и больше. Тысяч сто, пожалуй…

Это было так неожиданно и особенно в устах Боярова, всегда осторожного на крайние выводы, что главный конструктор даже с недоверием качнул головой. Сто тысяч! Шутка сказать! Это значит, что какой-нибудь совсем ничтожный зубчик на поверхности в сотую дольку микрона предстанет вдруг размером в целый миллиметр. Гигантское, невообразимое увеличение. А десятая долька микрона вырастет уже до сантиметра. А сам микрон полезет горой… Это микрон-то - тысячная долька миллиметра, которую нельзя обычно ни увидеть, ни нащупать и которая в десятки раз меньше самой тонюсенькой паутинки! .. Это значит, что будет возможность рассматривать хорошо, уверенно скрытый профиль самых что ни на есть чистых поверхностей, какие только знает современная техника. Профиль невидимки, проявленный до степени явственно видимой картины. Вот что значит увеличение в сто тысяч раз.

Георгий Иванович машинально написал на бумаге единицу с пятью нулями и, дважды подчеркнув, бросил восклицательный знак. Сто тысяч!

- Понимаете? - оглядел он присутствующих.

И все смотрели на это число, не столько, может, еще понимая, сколько угадывая, что для них стоит за ним, какие задачи, какая работа за этой единичкой с пятью нулями.

- Принимаем? - спросил Георгий Иванович.

И в этом вопросе уже слышалось, что он-то, главный конструктор, принял такое решение. Итак, увеличение в сто тысяч. Если получится…