Зима была уже на исходе, когда начался монтаж пробного макета.

Конструктор лабораторного бюро Владимир Федоров привел схему из каракулей Марка в надлежащий технический вид, и теперь в мастерской монтажник Федосеев громоздил на ее основе живое, осязаемое плетение. Он свинчивал, припаивал, склепывал, насаживал, и под его аккуратными исполнительными руками плоские символы схемы вырастали постепенно в объемные вещи. Поднимались колпачки ламп, пузатились катушки, топорщились конденсаторы, и точки соединения завязывались в тугие узелки. Осмотрительная, ажурная работа.

Однако в лаборатории не ждали, пока будет закончено монтажное построение. Это долгое дело. У лаборатории своя забота. Как ни тщательно и продуманно была составлена монтажная схема, как ни предусмотрены всякие действия и противодействия всех ее двухсот элементов, а все же отдельные связки и узелки нуждались еще в предварительном изучении и исследовании. И прежде всего каскады усиления с системой защиты. Самое важное и самое капризное звено.

В комнате лаборатории на столах, очищенных от других работ, на полках, даже на полу расставлялось, раскладывалось, крепилось многообразное и запутанное электрическое хозяйство. Эталонные источники тока, измерители, подсобная аппаратура, шнуры, провода - все, что должно понадобиться.

Специальные панели с готовыми гнездами, с клеммами и крепежными винтами и были той главной платформой, на которой разворачивался сейчас трудный лабораторный опыт. На панелях под руками трех человек возникали отдельные клеточки и связи будущего нежно-чувствительного организма.

На панелях все обнажено, все вывернуто наружу, разъято на части, как самая наглядная анатомия. И провода в маслянисто-кожистой оболочке вьются и тянутся тонкими жилами по столам. На панелях проверяются все решения, вычисления, все счастливые идеи.

Первые шаги всегда напряженно-тревожны. Ничего еще не расставлено как следует, не налажено, и вся огромность капризной, сложной задачи еще впереди. Хочется поскорее что-то соединить, чтобы можно было испытать, привести в действие. Но нельзя поскорее!

- Проверяйте, обязательно проверяйте, - напоминает Александр Иванович.

Каждая вставляемая в панель деталь должна быть прежде проверена. Лампа, катушечка сопротивления, конденсатор. .. Очень тщательно следует проверить по всем показателям, тут же, на подсобной лабораторной аппаратуре. Работает ли? Нет ли изъянов? Соответствует ли этикетным отметкам? Пропустишь что-нибудь, а потом каково находить ошибку в общей паутине!

Ведь был же такой случай здесь, в лаборатории. Монтировали и испытывали трудную схему. Несколько месяцев на нее ушло. А в самый канун пуска вдруг началась какая-то невообразимая чехарда. Схема сразу, неожиданно выбилась из всякого осмысленного действия. Вот те раз! Александр Иванович учинил тогда долгое, придирчивое расследование. В чем же ошибка? Много дней доискивались напрасно, пока наконец… И что же оказалось? Кто-то в спешке последнего монтажа присоединил маленькую деталь (а их в схеме сотни!) не тем концом, пропустив отметку «плюс». Один лишь «плюс» не туда - и вся схема нарушена. Не так уж важно, что сказал тогда своим сотрудникам Александр Иванович. Гораздо важнее, что этот «случай с плюсом» с тех пор в лаборатории не забывался. Проверять, все проверять!

В молчаливом внимании копошится над панелью Марк, пытаясь время от времени откинуть со лба свою непокорную, рассыпающуюся шевелюру. Молчаливо поблескивает очками Александр Иванович. Только один голосок Милы, внушающий что-то заупрямившейся детали, разбавляет безмолвие:

- Ах, ты не хочешь? Погоди, я тебя все равно посажу!..

А потом опять тишина.

Идет монтаж. Час за часом.

…С недоверием оглядывал Клейменов запутанное, словно бы неряшливое переплетение на панелях. Неужели это и есть каскады усиления, о которых столько говорилось? Такой неприглядный вид! Но Марк заявляет, что уже готово, и Александр Иванович кивает согласно головой. Предстоит первая проба.

Датчик устанавливается на седельной подставке, в спокойном, ровном положении, - черный лакированный механический палец с едва заметным выпущенным ноготком. Теперь-то он и может передать наконец куда-то свои ощущения. Остается только соединить контакты.

Невольная заминка. Марк взглядывает на Клейменова: пожалуйста! Но тот уступает честь: пожалуйста!

- Марк, соедините, будьте добры, - тихо говорит Александр Иванович.

Игла пока ничего не ощупывает. Она просто должна покоиться в равновесии, занимая нейтральное положение. По нейтральному положению и происходит первое испытание. Испытание на нуль. На ток, протекающий в цепи, не накладывается сейчас никаких сигналов. Нуль!

- Осциллограф! - коротко бросает Александр Иванович.

Марк включает катодный осциллограф. На матовом экране возникает тотчас электрическая картина состояния макета.

- Ах! - легонько вскрикивает Мила, выдавая то, что подумал про себя каждый из остальных.

На туманном фоне экрана всплывает, колышется тонкая изумрудная змейка. Картина бегущего тока. Змейка морщится, выбрасывает острые зубцы и пики. Нет нуля! Только прямая ровная полоска на экране говорит о действительно нулевом, нейтральном положении, о том, что в макете все правильно, все на месте. А тут вот этакая пляска на экране, грязь. Что-то там в их изощренных устройствах происходит помимо всех расчетов и предположений. Но что же?

Клейменов вопросительно оглядывается на электриков. Они вопросительно оглядываются на Клейменова. «Что у вас там?» - взаимно читается на их лицах.

«У вас» - первое невольное движение души при всяком содружестве.

Могло быть что-то в датчике, какой-то механический непорядок, возбуждающий ненужные токи. Могло быть, конечно, и в электронике, распятой на панелях. Ничтожный недосмотр, случайная непредвиденность .- и вот пожалуйте, нет нуля.

- У нас все проверялось на заводе, сколько полагается, - с металлической ясностью в глазах объявляет Клейменов.

- А разве известно, сколько именно раз полагается? - тихо спрашивает Александр Иванович, поправляя очки.

Клейменов, не скрывая обиженного вида, берет датчик с подставки, снимает футляр и тут же при всех принимается проверять подвес, качание якоря… Чтобы эти электрики больше не смели сомневаться.

- Начнем по порядку, - обращается Александр Иванович к своим сотрудникам.

И они также начали проверять.

Как ни тщательно был отлажен заново датчик со всей его тонкочувствительной механикой, как ни придирчиво было просмотрено каждое звено электронного макета, а грязь на экране осциллографа все же продолжала появляться. Изумрудная змейка стала как будто ровнее, но тем более резко выпирали теперь отдельные пики и зубцы. То вдруг повиснут под полоской какие-то клочья или лохмотья.

- Борода! - с досадой повторял Марк и записывал форму искажения в лабораторный журнал.

Словно какие-то судороги поражали электрическую картину. Внезапный налет возмущения - и на экране уже виснет эта самая «борода». Александр Иванович внимательно рассматривал записи день за днем. Иногда записи, составленные даже по часам.

- Наводки! - сказал он, покачивая головой.

Несомненно, это были наводки.

Такого слова вы не встретите в словаре. Зато оно хорошо знакомо во всех лабораториях, где занимаются тонкой электрикой. Тревожное слово, которое означает и вредные влияния, и помехи, наведенные со стороны, словом - почти наваждение. Наводки! Они настигают чувствительную электрическую схему неожиданно, бьют по ней без разбору.

Включили поблизости мотор - наводка. Ударил где-то разряд - наводка. Волна радио пронеслась по комнате - наводка… Многое из этого можно предусмотреть, и, монтируя на панелях, они заранее уже принимали меры против всяких искажений. Но, видно, пробивалось еще что-то такое, что было уж совсем сверх ожиданий. Нежданно-негаданно. Уж очень чувствительная система.

- Проверьте вольтметром, - сухо говорит Бояров.

А сам, уткнувшись за столом в карточки, размышляет пером, как же укрыться от неожиданных наводок.

Марк пристраивает вольтметр к выходу ламп. Мила пристально фиксирует стрелку. Включение.

- Три вольта! - почти с испугом вскрикивает она.

Чувствительный вольтметр, которому надлежит улавливать здесь рабочие токи в сотые и даже тысячные доли вольта, совершает вдруг гигантский скачок. Целых три вольта! Страшная величина для такой системы. И это в нейтральном, нерабочем состоянии, когда должно быть и не вольт, и не десятые его, и даже не сотые, а круглый нуль. Вот какова цена мимолетной наводки. Грубый посторонний удар выбивает прибор сразу из его точности, из той щепетильно высокой точности, ради которой все затеяно.

В тесной лабораторной комнате, за монтажной панелью, как за операционным столом, с обнаженной частью организма, началась методичная, но отчаянно решительная борьба за спасение прибора от наводок, за его электрическую жизнь. Борьба за нуль - так называли ее сами участники.

Не только знания и расчет вступали тут в действие. Чутье, чутье экспериментатора было сейчас, пожалуй, важнее всего. Великая сила всякого исследования, не поддающаяся расписаниям и арифметическому учету. Ее не приобретешь одним книжным прилежанием. Множество неизвестностей, мелких, случайных, обступают опыт. И откуда, какие наводки могут налететь извне, угадывается именно чутьем экспериментатора. Иногда даже такой факт, как простая расстановка отдельных элементов схемы, уже оказывает свое влияние.

Непрестанная прихотливая игра сопротивлениями и емкостями, чередование вводов и отводов происходит на панелях макета, чтобы можно было разделять, регулировать, сглаживать и снимать токи, бегущие по артериям электронного сердца. И все это влияет друг на друга, сосед на соседа. Провод на провод, по которым течет ток. Провод на катушку. Провод на лампу. Катушка на лампу. Где только ни образуется воздушный промежуток между двумя элементами, там уже возникает новая емкость. Но это ненужная, паразитная емкость, искажающая электрическую картину. А где она может быть? Да всюду. Здесь одних проводочков на панели, если их распрямить, хватит на целый километр. Они вьются, переплетаются с разными элементами вокруг ламп, сплошная толкотня.

Всем этим Марк занимался, составляя еще монтажную схему, - бесконечно осмотрительная расстановка. Но надо еще и еще, проверяя теперь по живому действию. А оно всегда вносит столько нового, непредвиденного, это живое действие, что ему уступают даже самые лучшие, остроумные расчеты схем.

Собственно, с того и начали наступление на нуль: пока никаких нововведений, а лишь еще и еще раз простая перестановка.

Что мешает? Что влияет? Александр Иванович и Марк рыщут придирчивым взглядом по всем закоулкам лампового узла.

Переставили кое-что, развели по сторонам. Ну, как теперь? Что скажет осциллограф?

Снова колышется изумрудная полоска на матовом экране. Она уже ровнее, и возникающая иногда «борода» как будто укоротилась. «Подстригли» немножко. И вольтметр отмечает уже только вольт. Не три, как было, а только один. Простая перестановка - и уже заметный результат. Первый шаг к нулю.

- А здесь? - указывает пальцем Александр Иванович в другую точку макета.

Переставили и здесь. Опять проверка.

- Полвольта!

Еще ровнее становится полоска на экране, но ей все-таки далеко до спокойного нулевого безразличия. Наводки все же прокрадываются. Надо дальше, дальше, к самому нулю.

Александр Иванович не оставляет поисков. Цепко хватают его маленькие мягкие руки любую ниточку, которая, кажется, обещает приблизить к нулю. Каждое утро он повторяет:

- Ну-с, продолжим.

Необходимо что-то предпринять с первой лампой. О, эта первая лампа! Сколько она приносит всегда тревог и возни! С нее-то все начинается. Она первой принимает удары наводок и посылает искажение дальше, по всем каскадам усиления. Пятьдесят на пятьдесят и еще раз на пятьдесят… И наводка разрастается до размеров катастрофы - жуткая, всклокоченная «борода» на всем экране.

Александр Иванович решает: изолировать первую лампу. Ее отделяют от других стальной перегородкой. Там, в уголке, она теперь как в отдельном загончике, и стальной забор охраняет со всех сторон ее нежную чувствительность. В стальной массе перегородки должны тонуть, задерживаться мятущиеся напряжения, электрические поля, невидимо пляшущие вокруг.

Лучше, еще лучше становится картина на экране. «Бородка» чуть клинышком выскакивает иногда из-под полоски. А вольтметр что?

- Две десятых!

Ого! Крупный шаг к нулю.

Поставили лампу на резиновую подкладку. Так ей спокойнее, меньше будет дрожать. Вы топаете возле прибора ногами, где-то хлопнули дверью или грузовик прогромыхал под окнами - и все это бьет лампочку по нервам, заставляет вздрагивать, и уже какие-то лишние электроны срываются внутри ее пустотного баллончика, дополняя к наводкам свои уколы. Капли, от которых случаются наводнения.

Прокладка смягчила и эти наводки.

- Одна десятая!

Они приблизились к порогу, за которым начинается уж вовсе ничтожный счет - сотые дольки вольта. Почти капельное напряжение. Но как перепрыгнуть туда? Туда, поближе к нулю. Ведь нуля, желанного нуля все еще нет.

Опять раздумье над панелью, и тот же тихий голос Александра Ивановича, не допускающий никаких возражений:

- Ну-с, продолжим.

Клейменов был тут же, следя ревниво за тем, не влияет ли все-таки состояние датчика на электрическую картину. На его глазах разворачивались перипетии лабораторной борьбы с капризной сменой разных ходов, маневров и поворотов. И невольное чувство удивления возникало вновь перед сложностью этой борьбы и перед ее бесконечным упорством. У себя на заводе ему тоже приходилось видеть кое-что. Но тут! Тут было нечто совсем иное.

Борьба за нуль продолжалась. То приходилось защищать подводку к макету. То придумывать особую систему двойного заземления… Наводки отбрасывались экранами, наводки отводились в землю. Шаг за шагом продвигались они -к нулю. Это были уже совсем маленькие, крохотные шажки. Трудно было уследить за ними по извивам полоски на экране. Только с помощью вольтметра можно было ловить эти едва пробивающиеся наведенные токи. Стрелка, дрожащая, беспокойная стрелка топталась почти на месте.

- Пять сотых!

Совсем около нуля, почти нуль.

Около? Почти? Это не устраивало Александра Ивановича. Нельзя успокаиваться, нельзя отпускать в самый последний момент вожжи эксперимента. Должен быть вполне удовлетворительный нуль, устойчивое нейтральное положение прибора, на котором только и смогут проявиться ничтожнейшие сигналы оттуда, из мира невидимых гребешков.

- Продолжим, - с тихой твердостью повторяет Александр Иванович.

Борьба за нуль продолжалась.