Молодого инженера Леонида Кушникова, участника одной из проектировочных групп будущего «Калибра», вызвали в Высший Совет Народного Хозяйства.
- Понимаете, какое положение, - сказали ему. - Нас просто за горло берут плитки Иогансона. Вы ведь, кажется, кое-что видали? Опыт вашего отца, артель…
- Приходилось, - коротко ответил молодой инженер.
- Так вот, Леонид Николаевич. Производство плиток должно быть на «Калибре». Крупное производство, на весь Союз. Можем мы или не можем, а оно должно быть. Мы хотим вам дать одно поручение…
Кушников ждал, к чему все это клонится.
- Надо попытаться… ну, как бы вам сказать… снять секреты. Найти твердые научные основы, разработать технологию. Словом, ставить дело по-инженерному… Возьметесь?
Кушников раздумывал. Он понимал, что ему предлагают.
- Так что же? Вам полная свобода действий. Только найдите. Найдите, на что можно было бы опереться.
- Постараюсь, - сдержанно ответил он.
Молодой инженер стал вдруг перед глухой, неисследованной областью, как стоит иногда путешественник перед неизвестной землей и думает: что он там найдет и с чем вернется?
Был опыт отца - несколько наборов плиток, созданных в терпеливом труде. Был еще опыт трех - четырех мастеров с «Красного инструментальщика». Но этот опыт надо было объяснить. Объяснить вполне научно все, что происходит, когда рука доводчика водит плиткой по притиру с рассыпанным порошком. Ведь даже сами мастера доводки не могут сказать, почему именно у них так получается. Чутье? Удача? Кто знает…
Молодому инженеру предстояла задача: переложить капризное искусство на какие-то более твердые, закономерные основы. Только тогда можно и думать о постановке настоящего, заводского производства.
Он решил подступать к своей задаче постепенно, методически. Время не ждало - на строительной площадке уже укладывали фундаменты цехов. Но он приучился считать, что продуманность действий - это и есть истинная быстрота, - привычка, вероятно унаследованная от отца, от лучших лекальщиков, в работе которых строгий предварительный расчет решает половину дела.
Он намечает широкую программу действий. Все, что касается плиток, должно быть проверено, изучено, долж-но получить объяснение. В его аккуратно разлинованной тетради множество вопросов. На них нет еще ответов. Он сам должен найти ответы, сделать выводы - из собственных наблюдений, из расспросов, из намеков, проскальзывающих в специальной литературе. «Снять секреты». Вот уж где его склонность находить всему «теоретические обоснования» может быть полностью удовлетворена!
С этим планом, как с компасом в руках, вступает он в дебри неисследованного процесса.
Итак, сначала по плану: «Плитки как эталоны длины».
Леонид Кушников отправляется в тот самый тихий, заповедный угол на загородном проспекте Ленинграда, куда он еще юношей в дни страшного наводнения отвозил первый отцовский набор плиток, - во Всесоюзный институт метрологии. Он входит в этот храм мер и весов, где в бетонных глубоких камерах, в бронированных комнатах за двойными шлюзованными дверями хранятся и проверяются самое точное время, самый точный вес, единицы длины, электричества, показатели температуры… И где в особой лаборатории тончайшими методами испытывают свойства маленьких пластинок, называемых плитками Иогансона. Здесь-то, в лаборатории, и приступает инженер Кушников к начальному этапу своих исследований.
В сущности, это учеба, самая добросовестная, кропотливая учеба. Он учится науке точных измерений, учится понимать плитку как метролог, выражая ее свойства в точных научных формулах и понятиях, - ее зеркальную поверхность, ее безукоризненную плоскостность, ее способность слипаться с другими плитками при плотном контакте.
В его тетради, в графе ответов, постепенно появляются записи.
«Плитки измеряются световой волной - наиболее точная природная единица длины. Постоянна всюду, при всех условиях. Плитки - носители светового эталона».
«Длина волны дневного света - 0,6 микрона».
«Зеркало плитки: неровности на поверхности металла не должны превышать длины световой волны».
«Сцепление плиток. Происходит сцепление молекул. Щелочка между плитками, вероятно, не превышает пяти тысячных микрона. 0,005 микрона! Практически - один кусок металла. Условие: отделка поверхности до сотых долей микрона…»
Световая волна о многом ему рассказала.
Дальше по плану - исследование процесса доводки. Здесь неизвестно даже, с чего начать, за что ухватиться.
Но вот какая догадка мелькает у молодого инженера. Немецкая фирма Цейс известна своими работами по оптике, тонкой шлифовкой стекол. И эта фирма открывает после Иогансона секрет изготовления измерительных плиток. Что это - случайность? Или возможно какое-то родство в методах производства? В самом деле, в обоих случаях - та же чрезвычайная гладкость, зеркальность… Разве это не должно навести на некоторые сравнения?
За ответом идет молодой Кушников в Государственный оптический институт (ГОИ). Он не рассчитывает получить готовые объяснения. Нет, он сам становится в ряды сотрудников института и, проделывая всю черновую работу лабораторных опытов, проходит школу химии и физики оптического стекла, пытаясь выведать при этом нужные ответы. А потом еще едет на оптический завод и там, надев спецовку, становится за шлифовальный станок, собственными руками постигает производственные приемы искушенных полировщиков стекла.
Он видит - стекло шлифуют тонкими абразивными порошками, снимая с его поверхности микронные бугорки; стекло полируют до отменного блеска особой пудрой, втертой в смоляной круг. И он все ищет, примеривает: что бы можно было извлечь отсюда для производства плиток?
Эти поиски приводят инженера Кушникова к дверям одной из лабораторий Оптического института, где написано на табличке: «Академик И. В. Гребенщиков».
Илья Васильевич Гребенщиков, химик, крупный оптик, занят опытами по своему последнему исследованию. Ученый не очень расположен в самый разгар напряженной работы заниматься беседой с посторонним посетителем. Каждую минуту за опытным столиком, в чашках и тиглях, может совершиться решающая реакция. Утомленные от постоянного обращения со стеклами и микроскопом глаза академика, чуть прикрытые тяжелыми веками, рассеянно глядят куда-то мимо скромного визитера, примостившегося на кончике стула.
Но то, что начинает рассказывать молодой инженер о плитках, о поисках секрета их производства, заставляет почтенного академика проникнуться вниманием. Тень утомления сходит с его взора, и в нем уже сверкает искра живого интереса.
- Я вас понимаю, - говорит ученый. - Лет пятнадцать назад я с моими товарищами был примерно в таком же положении. Мы искали секрет оптического стекла. И тогда перед нами также захлопнулись за границей все двери. Но мы все же нашли, сами, без чужих одолжений. - И луч воспоминаний пробегает по его серьезному лицу. - Но дело не в прошлом, - продолжает он, поднимаясь. - Мне кажется, мы можем сейчас друг другу помочь…
Он берет гостя под локоть и ведет в глубь лаборатории, где за опытным столиком завершается его последнее исследование. Ученый создает свою новую теорию - теорию полировки металла. И идет он к ней именно от методов обработки оптического стекла.
Перед молодым инженером открывается завеса. Вот она, кажется, возможность, которую он так ищет! Научно обоснованный подход к обработке плиток.
Академик, в свою очередь, нуждается в практических подтверждениях своей теории. Что же еще лучше может подтвердить, чем зеркальная поверхность на плитках Иогансона? А этот молодой человек повидал кое-что с плитками, знает опыт выдающихся мастеров.
Так завязывается их знакомство.
Молодой гость очень аккуратен, обходителен в обращении. Но если ему что-нибудь неясно, он неизменно с вежливой настойчивостью возвращается к этому еще и еще раз, просит объяснений. И академик, угадывая за этой деликатной манерой скрытый жар стремления к цели, охотно разделяет с ним часы поисков и размышлений.
В рабочей тетради Леонида Кушникова появляется новая запись:
«Теория И. В. Гребенщикова. Полировка - не только механический процесс, то есть срезание бугорков с поверхности стекла или металла. Полировка - это и процесс химический. Атомы полировочной пудры вступают в химическое взаимодействие с наружным, наиболее твердым слоем металла, разрушают его и подготовляют почву для процесса резания, для снятия металлических частиц».
Следующая запись:
«Подбирая порошок для доводки плиток, надо думать не только о величине и твердости его зернышек. Важен также их химический состав».
Расставаясь с Оптическим институтом, Леонид Кушников выносит оттуда не только сумму нужных знаний. Он увозит с собой, осторожно прижимая, как драгоценный подарок, маленькую баночку с темно-зеленой мазью. Это специальная паста, составленная по рецепту академика Гребенщикова для зеркальной доводки металлов,-«паста ГОИ». Она должна облегчить и доступ к зеркалу плиток.
Остается еще одно исследование по плану: свойства притиров. Эти гладкие чугунные притиры, на которых производится доводка плиток, имеют также свои загадки.
Казалось бы, два одинаковых притира, оба из чугуна, а на одном плитки получаются, на другом же - никак. А почему? Старые доводчики говорят, что у каждого притира свой «характер».
И Кушников опять стучится в двери науки - в Институт металлов. Он ставит опыты, проникая в строение разных чугунов, примеривает их к условиям доводки. После долгих недель изысканий он записывает в тетрадь:
«Материал притира должен быть мягче, чем материал плиток».
А потом еще:
«Лучший вид чугуна для притиров - перлитный».
…Все дальше ступает молодой инженер в своих розысках. Шаг за шагом сквозь дебри неизвестности. И все больше и больше записей появляется в его тетради: ответы на поставленные вопросы.