В тот вечер они долго не расходились спать. Оба Кушниковых и Дмитрий Семенов сидели за чайным столом, обсуждали положение цеха. Так уж получалось: сколько ни обсуждали днем на заводе, в цехе, а здесь, за вечерним чаем, опять назойливо лезли те же вопросы, самые беспокойные, настойчивые.
Они жили все вместе. Николай Васильевич приютил Семенова в своей комнате в заводском доме, пока тот сам не обзаведется квартирой и не перевезет семью. И трудно было отделить то, что происходило в цехе в служебное время, от того, что обсуждалось и задумывалось здесь, в комнате заводского дома, за общим вечерним столом.
А сегодня особенно было о чем поговорить.
Завод стал регулярно выпускать наборы измерительных плиток. И первого класса и второго - для разных отраслей. Все больше желтых коробочек уходило из заводских ворот в необъятное море промышленности. Плитки с четко прорисованной буквой «К» определенно получили признание. Казалось бы, можно только радоваться. То, за что бились почти два года, наконец свершилось.
Но вот какое положение… Чем больше плиток начал выпускать завод, тем больше стало ощущаться, как мало этого, ничтожно мало для страны. Узнав о плитках с буквой «К» - о плитках, которые не надо выписывать откуда-то из-за границы, а можно получить у себя, в Москве, - все, словно сговорившись, бросились за ними. Заводы, институты, лаборатории… И цех почувствовал, что такое работать на всю страну. Океанище!
- Сегодня был у директора, - сказал Леонид Николаевич, взглянув на Семенова. - Видел на столе… Вот такая гора. Телеграммы, заявки. И всё о плитках. Пишут: «Мы - ударная стройка, нам полагается в первую очередь». И другие считают, что им тоже в первую очередь…
- Да, а вот как цех будет справляться? - задумчиво произнес Николай Васильевич.
- Директор меня о том же спрашивал.
Молодой Кушников рассказывал еще, сколько ему как начальнику цеху приходится выслушивать. Цех, мол, стал на ноги, извольте теперь пошевеливаться.
Семенов молчал, помешивая ложечкой чай.
- Руки! Руки нужны, - вздохнул Николай Васильевич.
- Где же взять эти умные руки? - покачал головой сын. - Михаил Пахомович с ног сбился, разыскивая охотников. А нам, знаете ли, посади еще сто человек за верстаки - все равно будет мало, не справимся, - и снова поглядел пристально на Семенова.
Тот сосредоточенно рассматривал что-то у себя в стакане.
Отец с сыном переглянулись, и Николай Васильевич, слегка откашлявшись, мягко произнес:
- Слушай, Дмитрий Семенович! - И этим неожиданным обращением по имени и отчеству как бы подчеркнул важность разговора. - Ты же видишь, каково нам с плитками. А молчишь. Не сейчас, а все время молчишь.
Семенов вопросительно поднял голову.
- Что мы можем всё рукой да рукой? - продолжал старый Кушников. - А ты себя словно в сторонку поставил. Как же будет?
- Вы насчет чего? - нахмурился Семенов.
- Сам догадываешься, насчет чего. Механизация доводки. - И мастер скользнул ладонями навстречу друг другу. - Твоя идея…
- Это дело конченое, - дернулся Семенов. - Я уже говорил: отрезать и забыть…
- Почему конченое? - спросил Леонид Николаевич.
Семенов нехорошо усмехнулся:
- Да что, право! Придумал человек… А ему в нос ткнули - чушь, мол, гороховая… Спасибо, вразумили!
- Ага, значит, обиделся? - уколол Николай Васильевич.- На весь свет, на рабочий класс. Пусть теперь о нас не Семенов, а господин Иогансон думает!
Упоминание об Иогансоне вывело Семенова из напускного равнодушия.
- А что? - вспыхнул он. - Кто мне теперь поверит? За мной слава такая: горе-изобретатель! Кто же рискнет мою «чушь» строить? А один я не могу. Не могу? - с тоской и болью выкрикнул он, резко отодвинув стакан.
- А может, кто-нибудь и рискнет. Послушай лучше, что тебе начальник скажет, - кивнул Кушников на сына.
У Леонида Николаевича был сегодня с директором основательный разговор. Что же делать дальше? Как развивать производство плиток? Ведь малая производительность ручной доводки грозит просто катастрофой. И Леонид Николаевич поставил вопрос о семеновском изобретении. Раньше директор только отмахивался: что там заниматься далекими мечтаниями, когда цех еле дышит и путается еще с азбукой доводки! Но сегодня директор задумался над словами Кушникова.
- Ну что ж, покажите, что у вас там за чудо такое. Чертеж, схему…
Это был очень серьезный сдвиг. Директор не любил бросать слова на ветер. Надо хоть что-нибудь предъявить, что могло бы дать представление о принципе изобретения. Как думает Дмитрий Семенович?
При последнем вопросе Семенов, шагавший уже туда и обратно по комнате, остановился и, не поднимая упрямо опущенной лобастой головы, молча уставился в пол.
- Скажу вам честно, - продолжал Леонид Николаевич. - Я не знаю, что из всего этого еще получится. Как примут вашу идею директор, технический совет… Но время сейчас за вас, Дмитрий Семенович. Мы с отцом верим, будем отстаивать. Но вы должны сами решиться. Еще раз решиться. Пойти на все, что потребует изобретение. (Семенов молчал.) В конце концов это ваш интерес…
- И долг… - вставил Николай Васильевич.
Семенов принялся опять шагать туда и обратно по комнате.
Но вот он подошел к кровати, нагнулся и вытащил из-под нее свой дорожный сундучок. Подняв крышку, он порылся в вещах. На самом дне лежал толстый сложенный лист бумаги. Лист, вырванный когда-то из альбома для рисования. Сжигая свою модель в день краха там, в Ленинграде, разорвав все свои бумаги, он оставил зачем-то этот лист. И, сам ни во что не веря, сунул его, не зная зачем, в сундучок - так, на память. В Москве он ни разу его не доставал, словно и в самом деле забыл о нем, лежащем там, на дне, под ворохом вещей.
Он присел на кровать и тут же, над сундучком, медленно развернул лист, стал расправлять на коленях. Знакомые линии. Квадраты притиров. Верхний подвешен, как поплавок. Длинные ленты с плиточками в гнездах. Стрелки, обозначающие встречное движение… Основная схема его станка. Тот самый торопливый набросок, который он сделал в дни своей помолвки, когда пришла решающая находка и когда было столько надежд.
Семенов обхватил голову руками и смотрел, смотрел на лист…
В тот вечер еще поздно горел свет в одной из комнат заводского дома.