Он просиял и подошел к окну, Дрожавшему от грохота трамвая, Вплетенного в живую тишину, Звенящую сквозь снег, как неживая. И вглядываясь в этот снег и свет, Упавший навзничь в неприютном сквере На комья грязи и клочки газет, На праведных и грешных в равной мере Прохожих без особенных примет, Он рассудил не рассуждать о вере, А просто верить в то, что смерти нет, А милость есть — как в жизни есть потери, Хранящие от сотни горших бед, С рождения дежурящих у двери.