Глава 16
– Ты будешь нас кормить? – спрашивает рыжий, оскалившись. – Я уже голоден, другие, скорее всего, тоже, но меня они мало интересуют. Я хочу есть. Или начну есть соседей. Я уже попробовал.
– Аааах, – вздрагивает Сандра.
– Нет, еда закончилась, и больше не будет. Вы плохо себя ведёте и не заслужили, – отмахивается Макс. – И так возитесь уже три дня, не можете разобраться со своими эмоциями.
– Но это не так легко, мы стараемся, – пытается защититься София.
– Значит, плохо стараетесь. Надо лучше, – ухмыляется Макс.
Его, явно, забавляет эта игра, а ещё ему страшно представить, что он сейчас останется один. Невыносимая боль от смерти матери, ощущение пустоты и бессмысленности накрывают его. Макс с видом превосходства обводит взглядом участников группы. Они испуганно смотрят на него.
Внезапно Сандра дёргается и падает навзничь на диван, увлекая за собой рыжего и Мигеля. По цепочке остальные приседают на диван. Мигель склоняется над ней и слушает её дыхание, потом левой рукой пытается нащупать пульс и отрицательно мотает головой, сглатывая подступивший к горлу комок. Все догадываются. София, протянув правую руку через рыжего, тоже проверяет пульс у Сандры и опускает голову, слёзы катятся из её глаз. Увидев это, Оливер обнимает девушку в попытке успокоить и как-то поддержать.
– О, я вижу, ещё один откололся, и вам опять предстоит работа по утилизации. Что ж, вперёд, не скучайте, – Макс зло смеётся и отключается.
Все в молчании смотрят на Сандру. Её красивое лицо приняло выражение безмятежности и покоя. Мария блюёт, не в силах подавить свой страх.
Измотанные, обессилевшие, отчаявшиеся люди выживают в таких условиях уже четвёртый день. Это уже на грани возможностей. Если среди склеенных пар встречались такие, что жили долго, около полутора лет с момента склейки, то склеенные в большем количестве, по три-четыре, а уж тем более по пять-шесть человек, были обречены на скорую смерть. Хоть люди, которые склеивались, были схожи эмоционально, в основном это касалось лишь некоторых подавленных эмоций, таких как страх, стыд, чувство вины, злость, ненависть, зависть, обида, надежда.
Мигель нервно трёт рукой лоб. Зловоние от блевоты Марии и спёртый воздух от длительного пребывания людей в запертой комнате вызывает у него тошноту, и он тоже блюёт.
– Фу, какие вы мерзкие, – презрительно произносит рыжий, зажимая нос пальцами. – Я не могу больше.
У рыжего опять начинается приступ, и он трясётся, стараясь оторваться. Он силится встать с дивана, но его удерживает бедро мёртвой Сандры. Её тело дёргается от его телодвижений. От его конвульсий невольно дёргается и рука Софии, а также рука Мигеля, приклеенная к Сандре. Они все уже стоят рядом с диваном. София кричит от боли.
Оливер придвигается к рыжему, но поскальзывается на блевоте Мигеля и Марии и падает на пол в ноги Софии, она тоже падает. В эту минуту рыжий, сидя на диване, размахивается свободной правой ногой и изо всех сил бьёт пяткой по спине упавшего Оливера, который успевает накрыть своим телом Софию, ближайшую к дивану и рыжему. Удар, хоть и слабый, на некоторое время оглушает Оливера.
Пользуясь моментом, рыжий изворачивается, наклоняется к Софии, хватает её правую руку, тянет на себя и уже подносит ко рту, чтобы укусить. Звериные инстинкты, недавно разбушевавшиеся в нём, но утихшие на время, проявляются с новой силой, подстёгиваемые осознанием бесконтрольности. В его глазах безумие, белки наливаются кровью.
Мигель, у которого левая рука свободна, резко наклоняется к рыжему, пока тот пытается ухватить Софию. Надо остановить разбушевавшегося китайца. И на Оливера нельзя рассчитывать. Поэтому Мигель вдруг проявляет неожиданную для себя решимость. Ему очень тяжело, так как с одной стороны его за спину держит Мария, а правая кисть прилипла к Сандре. Но вот ему удается резко обхватить рыжего за горло и начать его душить. Рыжий отбивается, он молотит руками по чему попадя и даже пытается лягаться свободной ногой. Но его движения тоже ограничены. Рука Софии, приклеенная к его спине и мёртвая Сандра у правого бедра мешают ему выскользнуть из захвата.
Мария, вынужденная потянуться за Мигелем, прекращает блевать, поднимается с дивана, подходит к рыжему и свободной левой рукой наотмашь бьёт его по лицу. Удар сбивает своей неожиданностью, да и вес девушки придает оплеухе такую силу, что рыжий ненадолго отключается. Мигель продолжает душить, хотя жертва уже не сопротивляется. Теперь он кажется безумным, как будто к нему перешло бешенство от рыжего. Когда Мигель поднимает глаза и встречается взглядом с Марией, он видит в её глазах ужас.
– Не надо, – говорит она осипшим от страха голосом. – Отпусти его.
– Но он в следующий раз покусает всех и, может, убьёт, – не сдаётся Мигель, но хватку ослабляет.
– Давай дадим ему ещё шанс, – приходит в себя София. – Он похож на затравленного волчонка, к тому же он ещё не рассказал нам свою историю.
– Тебе любопытно, что ли? – ухмыляется Мигель.
– А иначе не сложится пазл… Хм, хотя Динара умерла, тоже не поведав нам ничего о себе. Но мы все видели, как она себя разрушает.
– Мы знаем про рыжего, – вставляет Мария, – что он был любимчиком у мамы.
Слышен звук открывающегося замка. Все в удивлении смотрят на дверь. Целых три дня и вот четвёртый они в заточении, и с момента появления Оливера дверь не открывалась. Входит Макс какой-то неуверенной, робкой походкой. Выражение лица у него убитое и затравленное. Мигель отпускает рыжего и поворачивает голову к выходу. Рыжий тоже устремляет свой взгляд на Макса, глаза его наполняются ещё большей злостью и из красных превращаются в бордовые. Однако смиренность Макса приводит всех в замешательство. На руке у него повязка, на кожаных брюках и куртке пятна. Когда он подходит ближе, все видят, что на лице и на открытых участках тела, на животе и груди, брызги крови. Он делает несколько шагов от двери и останавливается. Все хоть и смотрят на него, не скрывая злости и даже ярости, приближаться не смеют. У него в руках кожаная плётка и чемоданчик, который он ставит на пол рядом с собой.
– Что, садист, решил поиграть? Скучно стало? – ехидно произносит осмелевший рыжий.
– Заткнись, урод, – обрывает его Макс.
Он берёт стул возле стола и садится посередине комнаты. Перед ним диван, возле которого и на котором находятся участники группы в неестественных позах. Сандра лежит на диване, рядом с ней сидит рыжий, с другой стороны Мигель, Мария. София сидит рядом с диваном у ног рыжего, подобрав под себя ноги. Принять другую позу ей мешает Оливер, лежащий на полу лицом вниз. Но вот он приходит в себя и поднимает голову. Все обессилены и голодны. Тут до Макса доходит, что он не кормил их с тех пор, как умерла его мать. Уже больше суток.
Он и сам сейчас испытывает шок, переходящий в гнев. Резать себя уже не помогает, чувство пустоты и тревоги не проходит, а лишь усиливается. Поэтому он и решает присоединиться к своим подопечным, более не в состоянии переносить одиночество. Идут вторые сутки, как он не спит. За это время он уже раскапывал могилу матери, так как ему показалось, что она зовёт его. Он трогал её уже холодное тело, пытался открыть глаза, но она осталась неподвижна и бездыханна. Когда до него дошло, что это галлюцинации, вызванные шоком от смерти матери, он закопал могилу, но её голос по-прежнему сопровождает его повсюду.
Закинув ногу на ногу, он ритмично ударяет плёткой о свою ладонь, как будто разминает, и обводит изучающим взглядом участников группы. В это время Оливер окончательно приходит в себя и поднимается. Он весь в блевоте, и София даёт ему тряпку вытереться. Она поднимается за ним, и они садятся на диван.
Все в ожидании смотрят на Макса, а он по-прежнему молчит. Его настроение меняется за секунды. Только что он входил слабый и понурый, а теперь сидит перед ними уверенный, красивый и очень сексуальный. Как будто ощущение власти наделяет его особой силой. И это ощущение возникает у него от покорности других участников, не смеющих противоречить.
– Итак. Прошло три дня, и я хотел бы знать, как вы выполнили задание. Судя по всему, вы его не выполнили, – он скалится злой улыбкой и подёргивает носом. – Двое из вас покинули этот мир навсегда. И я разочарован. Эксперимент не удался, и вы не расклеились.
– Может быть, эксперимент и удался бы, если бы мы добровольно в нём участвовали. А так, мы в состоянии страха находимся, – произносит София и тут же замолкает, понимая всю нелогичность.
– В состоянии страха мы все находимся уже давно, а по поводу добровольности… – Макс на минуту замолкает. – Да, я немного слукавил. Но тем не менее, вы сами решили участвовать в группе. А то, что вы ожидали другого, ваши проблемы. «Ожидалки рождают разочаровалки», – и он усмехается своей шутке.
– Немедленно отпусти, козёл, – рычит рыжий. – А то я порву и тебя.
– Ха-ха-ха! – смеётся Макс. – И куда ты пойдёшь? Тебе придётся порвать всех, кто приклеен к тебе, дурачок. Неееееет, здесь можно только по-хорошему, если хотите добиться результата. Хотя я и не уверен, что мои ожидания оправдаются. Не буду повторяться по поводу «ожидалок».
Макс поднимает руку.
– Вентиляция и дезодорирование, – вслух произносит он. – Ну и навоняли вы здесь.
Резко встаёт и идёт по комнате, осматривая всё кругом. В воздухе ощущается работа вентилятора, и приятный запах дезодоранта постепенно вытесняет зловоние.
– А что с Сандрой делать? Она ведь скоро начнёт пахнуть… – боязливо спрашивает Мигель.
– То же, что и с Динарой. Я видел, у тебя это хорошо получилось, – не скрывая своего презрения, говорит Макс.
– Макс, будь человеком. Зачем подвергать нас таким пыткам? И так достаточно, – София решает надавить на человеческие чувства этого монстра. – Человек звереет, хотя бы раз попробовав человеческого мяса.
– Как я вижу, на Мигеля это не повлияло, Всё такая же подавленная пугливая овечка, – отвечает Макс.
Макс заносит руку с плёткой и с силой опускает её, нацелившись в Мигеля, но попадает по Марии. Та взвизгивает от неожиданности и боли.
– Нет! Только не надо бить, не надо! – вопит на высокой ноте Мария, сжавшись в комок. Её огромное тело похоже на тушу беззащитного раненого буйвола.
– Нет, я буду бить, потому что вы не выполнили задание, – с яростью и безумной улыбкой произносит Макс, снова заносит руку и опять хлещет Марию. Сейчас удар приходится и по Мигелю. – Вот когда вы научитесь выражать свои эмоции, а не подавлять их, я перестану злиться. Мигель, ты же любишь, когда тебя бьют? Привык, сестра била.
Мигель, кажется, не замечает боли и покорно смотрит на Макса. Макс подходит к Марии. Она поднимает голову и смотрит на него в ужасе. Он хватает её грудь и мнёт.
– А ты любила, когда отчим тебя лапал и трахал. Это твой сценарий, так что получай и ты.
– Нет, не надо, не надо! – верещит Мария и пытается свободной рукой отбиться от рук Макса. А тот ещё сильнее сжимает её грудь.
Все остальные настолько обессилены от плохого сна, голода и ужаса, который они испытывают в эти дни, что не в силах заступиться за Марию. И они понимают, что Макс прав. Не в своих действиях, но в оценке её поведения. Мария, хоть и не по своей вине, выполняет сценарий, как и все. То, что было в детстве, повторяется. По кругу, как дурной сон, пока человек не проживёт это сполна и не осознает. Он должен осознать, что проживает не свою жизнь, а созданную и запрограммированную чужим сценарием. И только тогда он сможет изменить его.
– Нет, не любила! Я ненавидела его! – откуда-то взяв силы, хрипло орёт Мария. – Я ненавидела его, отчима своего. Я хотела убить его. И тебя я тоже ненавижу. Убери от меня свои грязные лапы, ублюдок! Ненавижу! Ненавижу! Все вы только используете меня!
Мария трясёт головой, свободной левой рукой и ногами пытается отстраниться, отбиться от Макса. Она осознаёт, что и в этот раз никто её не спасёт, и что она сама должна спасти себя. Как и раньше, в детстве, когда она долго ждала, что мама придёт и спасёт её, но та никогда не приходила, да и не знала ничего. А Мария ждала и надеялась. Пока не решила уехать из дома. С тех пор она никогда не ждёт спасения, а просто уходит, если ей не нравится ситуация. У неё никогда даже мысли не было защищаться. В данной ситуации она бы тоже ушла, убежала, но так как такой возможности нет, она, не узнавая себя, сопротивляется обидчику.
Она настолько входит в азарт, подстёгиваемая своей накопившейся злостью и обидой, что превратилась в бушующую стихию. Все удивлённо смотрят на Марию, всегда кроткую и покорную. Даже Макс отстранился. Но вот он опять размахивается и бьёт плёткой по Марии, и Мигелю достаётся снова. Тот сжимается от боли и страха, без того напуганный, что Мария заденет его. Страх овладевает им полностью, как когда-то в детстве, когда его била сестра. Он и сейчас ожидает этого и какой-то частью себя даже нуждается в этом. Привычка.
Но вот Мария уворачивается от очередного удара плетью, и когда хлыст рассекает воздух рядом с ней, она успевает его схватить и потянуть на себя так, что Макс от неожиданности подаётся вперёд и тоже пугается. Мария выхватывает плётку из рук Макса.
– Я ненавижу, когда меня лапают! Но бить себя просто не позволяю, меня никто никогда не бил, – яростно говорит она, подтягивая плеть к себе, и уже хватает за рукоятку.
Она успевает размахнуться и хлестнуть по Максу. Размахнуться снова и ещё раз ударить. К изумлению всех, у Макса на лице появляется улыбка, как будто он ждал этого и сейчас наслаждается, как от массажа или душа Шарко. После третьего удара Макс вздрагивает, будто выходит из оцепенения, достаёт лазер и лучом отключает Марию. Та падает, как мёртвая, увлекая Мигеля за собой.
– Что ты сделал? – не сдержался Оливер. – Зачем ты используешь эту хрень?
– Это для вашего же блага. Поспит и впредь не будет дёргаться, – поняв, что выдал свои тайные подсознательные желания, Макс испытывает неловкость и пытается скрыть её за властным тоном.
– Скоро Сандра начнёт разлагаться и вонять. Пожалуйста, Макс, отдели её. У тебя же, наверняка, есть инструмент, – жалобным просящим тоном говорит Мигель. – Опять откусывать не хотелось бы…
– А кого интересует, что бы тебе хотелось? – затыкает его Макс, потом внимательно смотрит на Мигеля, и у него возникает мысль. – Хотя, пожалуй, я помогу тебе. Я же добрый.
Макс достаёт из кармана свой лазер и настраивает на нож. Подходит к Сандре, направляет нож на место склейки с Мигелем, проводит по телу Сандры. И вот Мигель отделён. Он с облегчением трясёт рукой, освободившейся от веса Сандры. Ту же манипуляцию Макс проделывает в месте склеивания с рыжим.
– Утилизировать и убирать будете сами. Я и так много сделал для вас, – говорит он и смотрит на реакцию. – Ну, что замерли? Давайте хватайте труп и несите его в утилизатор, и мойте здесь всё. Я не собираюсь в вони и грязи разговаривать с вами.
– У нас уже нет сил. Мы голодные и уставшие, – говорит София.
– Это ваши проблемы, и меня они не волнуют.
Оливер делает движение в сторону трупа Сандры, София за ним, а потом и рыжий.
– Лучше давайте уберём, – шепчет Софии Оливер. – Потом я что-нибудь придумаю. Надо усыпить его бдительность…
– Что это вы там шепчетесь? – гаркает Макс. – Работать и не отвлекаться.
Оливер берёт тело Сандры за подмышки, а рыжий, – ему так удобнее, – подхватывает ноги. София поддерживает под спину. Они несут труп в ванную комнату для утилизации. Помещение взрывается мощным рёвом от работы установки, в которую помещают тело Сандры. Этот невыносимый звук перемалываемых костей и мяса. София пытается закрыть уши, но не помогает. Она берёт тряпку и ведро.
– Пошли мыть пол, – говорит она Оливеру и рыжему. – Что замерли? Или звук нравится? Мне невыносимо его слушать. Лучше займёмся делом, чтобы отвлечься.
– А, звук не нравится? – злорадно ухмыляется Макс. – К нему вам надо привыкнуть.
Сам Макс давно привык к звуку утилизатора, правда, уже давно не слышал его, и сейчас он напоминает детство. Отец Макса каждый день приносил с охоты туши животных. Дичи было так много, что мать не всегда успевала её обрабатывать, и когда не было места для хранения, труп животного пускали в утилизатор, если он сутки пролежал без обработки. С тех пор Макс любил этот звук перемалываемых костей и мяса. Сейчас воспоминания его растрогали, и слёзы почти навернулись на глаза. Вот, вероятно, к чему всё это шло. Возможно, он скучал по этому звуку и действию, поэтому притянул события, чтобы снова пережить. Какие эмоции он испытывал, когда перемалывали мёртвых животных? Было ему страшно или жаль? Он силится вспомнить, как это было тогда. А запах мяса? Он похож. Только сейчас более сладкий.
Утилизатор почти живой и состоит из миллионов искусственно выведенных бактерий, которые набрасываются на мясо и поглощают его. И так как их очень много, создаётся звук, похожий на треск. Поглотив всю массу, они впадают в спячку до следующего раза. Так могут спать годами. В то время как Макс предаётся воспоминаниям, София и Оливер убирают грязь в комнате. Рыжий безучастно смотрит рассеянным взглядом и тоже весь сконцентрировался на звуках и запахе, невольно двигаясь вслед за Софией. Мигель с Марией, опять свободные от всех, но склеенные вместе, пытаются помочь в уборке, однако только что очнувшуюся Марию постоянно тошнит. И не успевают они всё вымыть, как тут же требуется новая уборка.
– Мария, успокойся ты, наконец, – раздражённо говорит София.
– Я что, виновата? Не могу себя сдержать, – обиженно отвечает Мария, подавляя очередной рвотный рефлекс. – Это ещё и из-за голода, уже сутки не ели.
– А мне о еде даже не думается, я так устала… Хочу просто выбраться отсюда, – грустно произносит София.
– И не надейтесь, – возвращается из своего анабиоза Макс. – Вы же не выполнили моё задание. Ну, что это такое? Две уже умерли. С Динарой, конечно, ничего не понятно, хотя и можно предположить, что у неё было тяжёлое детство, раз она много пила и часто меняла половых партнёров. А с Сандрой всё более или менее ясно. По её рассказу, ей мама сказала, когда она вернулась из больницы, что лучше бы она сдохла там и не возвращалась. Вот она и прожила всю жизнь в этом подсознательном страхе, и в итоге умерла. Грустно. Не успела прожить эту боль. Как в детстве подавила, так и держала её в себе всю жизнь, и не выдержала, не хватило сил, сломалась. Что ж, выживают сильнейшие. Так было всегда.
– Но ты не учитываешь экстремальные условия, созданные временем и усиленные заточением и принуждением, – сказал Оливер.
– Это всё к лучшему. Иногда надо дойти до точки, до крайнего предела, оттолкнуться от дна, только тогда возможен либо подъём, либо ничего. Сейчас вы оказались на пределе, и кто куда двинется, время покажет, – явно ощущая себя богом и повелителем, говорит Макс, царственно вскинув голову.
– В этом с тобой согласен, – подтверждает Оливер, вспоминая работу трейдером и хождение акций. – Но мы же всё-таки люди, а ты используешь нас, как подопытных крыс. Ты не имеешь права на это.
– Ещё как имею. Вы могли бы умереть в своих домах. Ещё максимум год, и все вымрут, и Земля опустеет.
– В таком случае, почему ты сам не участвуешь в эксперименте? – спрашивает София.
– Кто-то же должен наблюдать. Хотя сейчас мне было бы интересно тоже поучаствовать и приклеиться к вам, но я не буду. Должен быть дежурный и ведущий. Хотя вы и сами заведёте себя в могилу или в утилизатор, – он смеётся своей шутке. – Сейчас, находясь в стрессовой ситуации, вы можете максимально проявить свои подавленные эмоции, и заметьте, вы их уже проявляете. Я готов обратить ваше внимание на них, чтобы вы их осознали. Начну с Марии, – Макс смотрит на неё, ловит её ответный взгляд. – Мария, скажи, пожалуйста, на что ты надеешься?
Мария не ожидает вопросов к ней, тем более такого. И она задумывается, опускает голову.
– Не надо долго думать, это не экзамен, – почти раздражённо говорит Макс.
– Э-э-э, ну, мммм. В этой ситуации или вообще? – после долгого, почти с минуту, раздумья и мычания, отвечает Мария.
– Будем брать данную ситуацию. Группа – это маленький микрокосм семьи и очень хорошо отражает проекции и проблемные зоны. Мы же знаем, что всё начинается с семьи и с детства.
Мария внезапно заливается густой краской и молчит.
– Ты покраснела. Что с тобой происходит? Что ты сейчас чувствуешь?
– Сейчас мне очень стыдно.
– За что? За свои мысли? Их никто не видит, можно не стыдиться. Лучше скажи, выскажи их, и тебе станет лучше. Даже если придётся переступить через себя, преломляй своё сопротивление.
– Ну, хорошо, – кажется, Мария смелеет. – Я надеюсь на то, что всё это закончится, я отклеюсь. Что ты подобреешь и…
Мария тормозит на полуслове и ещё гуще заливается краской. Макс наклоняет голову и выжидательно смотрит на девушку. Хоть она и выглядит бесформенной грудой мяса, но ведь женщина. И лицо привлекательное.
– И что? – подталкивает её к ответу Макс.
– И… захочешь меня потрогать, пощупать и… может быть, и большего захочешь.
– Как твой отчим? Ты надеешься на это? Мне показалось, что ты его ненавидишь.
– Да, то есть я его ненавижу. Но почему-то всегда оказываюсь в схожих ситуациях. Как будто я сама этого хочу и уже действую по инерции. Но иногда разум и сознание меня останавливают, как когда ты бил плёткой, потому что меня никогда раньше не били. Ой, не знаю, что я такое говорю?! Полный бред. Слова сами вылезли из меня. Всё запуталось как-то.
– Подсознательно ты привыкла к такому сценарию. Если твой отчим щупал тебя постоянно, ты к этому привыкла и бессознательно ожидаешь того же, притягиваешь такие ситуации, чтобы снова и снова это пережить.
– Что, значит, мне это нравится? – опять краснеет Мария.
– Нет. В тот момент ты испытывала эмоции, когда тебя щупал отчим. Ещё раз озвучь, что ты чувствовала тогда?
– Ну, сначала стыд, потом гордость, что я желанна отцом, всё равно он был для меня отцом. И что я лучше мамы, ведь он меня хочет, а её обманывает. Было чувство тайны. Ещё мне было обидно, и я чувствовала себя очень беззащитной и беспомощной, – Мария с трудом дышит, очень громко и прерывисто, сидит вся пурпурно-красная, с опущенной головой, и вот уже слёзы начинают капать. – Я так долго держала это в себе и никому не рассказывала об этом, что сейчас не могу этого выдержать, – она опускает голову на колени, и закрывает лицо свободной рукой, всё её тело сотрясается от рыданий.
Все молча смотрят на Марию, кто-то опускает голову и погружается в свои мысли, кто-то тоже начинает плакать. София понимает, что из женщин они остались вдвоём, и плачет из солидарности, и ещё оттого, что вспоминает свою боль, постоянные унижения и пренебрежение со стороны родителей. Мигель тоже плачет. В нём, как ни в ком другом, откликаются чувства и переживания Марии. Мало того, что он склеен с ней, она своим рассказом разбередила его чувства, глубоко похороненные с детства. Рыжий сидит с тупым отстранённым видом, и кажется, он не в этом мире и пространстве. Макс сидит на стуле напротив всех и молчит. И спасибо ему за это.
Оливер как будто роняет карандаш, который крутил в руке. На самом деле он специально бросил его в сторону Макса. Ему необходимо кое-что проверить. Он спускается с дивана, становится на четвереньки, увлекая за своим бедром Софию, и тянется за карандашом. В это время он находится почти вплотную к Максу. Но когда протягивает руку к ноге Макса, возле которой лежит карандаш, слабый разряд отбрасывает его назад. Это он и хотел проверить. Теперь ясно, Макс в защитном костюме.
– Хотел проверить? – прерывает рыдания Марии Макс. – Да, я защищен. Мне до сих пор непонятно, как ты пришёл сюда без защиты. На что рассчитывал?
Оливер молча отползает обратно к дивану. Макс подталкивает карандаш к нему. Да, со стороны Оливера было безрассудно не надеть защитный костюм. Он был так уверен, что проработал все свои подавленные эмоции, паттерны и прочую хрень, и что никто к нему не приклеится. И потом, он привык, что на Микзе всё спокойно. Ах, уж, эта его самонадеянность! Вот и вышла боком. Этот костюм защитил бы его от лазера Макса, и сейчас бы он здесь, наверняка, не сидел, и всё сложилось бы по-другому. Но раз он здесь и сейчас оказался в этой комнате и в этой компании, значит, ему это зачем-то нужно. Что-то он должен прожить в своей жизни, что-то, ещё не прожитое и не проработанное. Ведь если он такой почти идеально проработанный и осознающий себя человек, какого чёрта умерла его жена? По законам галактики этого не должно было произойти. Не должно было? Вот здесь он всегда впадал в ступор и не знал, что делать.
Сейчас он винит себя в ошибке, что не защитился. Этот костюм, созданный из нанонитей, покруче защитного колпака, хотя и колпак тоже неплох. То, что никто не приклеился бы, гарантировано. Но костюм более дорогой, он может менять свою текстуру, цвет и фасон в зависимости от того, что чувствует его обладатель. И самое главное, он, при желании, может создавать биополе на расстоянии пятидесяти сантиметров от обладателя костюма, которое не пропускает инородные частицы и другое вторжение. Нет, сейчас Оливер чувствует себя явным самоубийцей. Что-то явно не так в его жизни. Да, никто не совершенен. И глупо надеяться, что всё проработано, и что он почти идеален. Нет, до этого ещё далеко. Вот и эта ситуация демонстрирует наличие у него психологических проблем.
От этих мыслей под громкий плач Марии его отвлекает внезапная тишина, её нарушают лишь всхлипывания. Мигель чешет спину рядом с местом склеивания. Потом начинает отдирать остатки мяса Сандры от кисти. То, что осталось прилепленным, теперь легко отделяется, как мёртвая ткань. Он сидит в стороне от рыжего. Боится снова кого-то приклеить. Он единственный, кто умудрился приклеить троих и двоих из них потерять всего за несколько дней. Странно, почему они умирают? Эта мысль полностью завладела ним. Почему такое происходит именно с ним?
– Мигель, а ты не думаешь, почему твои партнёрши умирают или бросают тебя? – как будто прочитав его мысли, спрашивает Макс, переключая своё внимание с Марии на ближайшего к ней Мигеля. – Ведь тебя бросила первая жена, потом Динара и Сандра умерли. Что происходит в твоём пространстве? Не задумывался?
– Вот, задумался. Как раз сейчас, – тихо отвечает Мигель.
– По такому сценарию следующая должна умереть Мария, – злорадно вставляет рыжий.
– Мне всё равно, – печально отвечает девушка. – Я уже хочу умереть, надоело вот так мучиться и страдать, – она чешет свою правую руку, которой приклеена к Мигелю.
– Не надо так думать и говорить, Мария, – ласково произносит София. – Надо бороться до последнего, пока живёшь.
– У меня нет больше сил, – подавленно отвечает Мария. – Я вся выжата, как лимон, и опустошена.
– Ты сейчас действительно пережила шок и инсайт. А это забирает много энергии, – констатирует Макс. – Всё восстановится. Хотя лично мне плевать. Это я уж так…
София исподлобья зло смотрит на Макса.
– Макс… Скажи, пожалуйста, а какие проблемы были у тебя, что ты вырос таким злобным извращенцем? – смело спрашивает она.
– Я? – Макс вздрагивает от неожиданности, но быстро приходит в себя и возвращается к высокомерному тону. – Ну, может быть, как-нибудь я и открою вам эту тайну. Но сейчас я не готов, и у меня другие цели. Ха-ха-ха! – смеётся он. – Меня ещё никто так не называл, – тут он резко прерывает смех и зло смотрит на Софию, та съёживается от этого холодного взгляда. – А тебе зачем это знать? Ты всегда такая любопытная?
– Нн-нет, – она чуть-чуть заикается. – Но мы все собрались здесь не просто так, и думаю, ты тоже не просто так. На каком-то духовном, небуквальном уровне мы связаны одной нитью, и я хочу понять, что это за нить. Думаю, когда мы поймём это, возможно, твой эксперимент удастся, и мы расклеимся.
– Хорошо, согласен, – кивает Макс. – Твои доводы кажутся разумными. Но сначала я хочу завершить начатое. Сейчас я подвожу резюме вашей работы, краткосрочной динамической терапии. Ха-ха-ха!.. – смеётся он своей шутке и обращается к Мигелю, – и остановился на тебе.
Мигель чешет спину в месте склейки с Марией, там невероятно зудит. Мария также обращает внимание на кисть, которой приклеена к Мигелю, и тоже чешет её.
– Что вы там увидели? – спрашивает Макс.
– Мне кажется, что область склеивания уменьшилась, хотя может, это только кажется, – говорит Мигель. – Чешется невероятно.
– Ничего не уменьшилось, – потирая красный нос, говорит Мария. – Это твои ожидания и притягивания за уши. Как было, так и осталось.
– Ну, хотя бы не растёт. Чешется, вот что странно, раньше так не чесалось.
– Да, чешется, это точно. Как противно! Хочется оторвать кожу и разодрать.
– Может, это знак, что скоро расклеимся?
– Какой ты наивный, – вставляет рыжий, заглядывая за спину Мигеля. – У вас всё по-прежнему.
– А тебе откуда знать? Ты что, контролируешь всех?
– У меня фотографическая память, и я хорошо помню, как было.
– Ты несёшь чушь, – не отступает в споре Мигель, что обыкновенно ему не свойственно, и поэтому его лицо заливается краской. – Ты не можешь знать, как мы были склеены, это только нам известно. Наша область непрожитых эмоций.
– Давайте не будем отвлекаться, а то я сейчас уйду. Мне есть чем заняться, – резко обрубает спор Макс. – Ты, Мигель, что чувствовал, когда вас бросила мама, когда узнал, что отец был наркоманом, когда сестра била?
Мигель тут же опускает голову и делается очень несчастным. Колени его наклонены в одну сторону, и он весь сжимается. Он молчит долго, пару минут, потом еле слышно произносит:
– Я всю жизнь чувствовал себя изгоем. Отверженным матерью и отцом и ненавидимым сестрой. И всегда хотел умереть, только не мог решиться на самоубийство. Вот, пить стал, и мне помогало, – он опять молчит. – А сейчас, когда на человечество обрушился вирус, я подумал, что очень хорошо. Сейчас меня никто не сможет бросить и оставить одного. Жаль, что это произошло после того, как жена сбежала с любовником на Микзу.
– Как ты пережил, когда от вас ушла мать?
– Я хотел плакать, но не мог. Я просто лежал и ничего не мог делать. И я замолчал, не разговаривал почти год. Меня исключили из школы, и я занимался дома самостоятельно. Больше всего я всегда боялся ощущения брошенности, ненужности и одиночества. Думал, что не переживу ещё раз подобную боль. Но когда меня бросила жена, я пережил. Ходил на работу какое-то время, потом перестал, пил много и долго, а потом встретил Динару и приклеился к ней. И мы пили вместе. Боль не отпускала, особенно в периоды трезвости, но рядом всегда была Динара, и своим присутствием она спасла меня от самоубийства. Хотя мы с ней убивали себя, только медленно, алкоголем. Вот уже несколько дней я трезвый, это очень необычное состояние. Я уже отвык. В голову приходят здравые мысли. И самая сильная боль утихает, перейдя через свой максимальный пик, – Мигель чешет бок спины и, немного помолчав, продолжает, – но я всегда боюсь, что она снова вернётся, и жду её. Это ужасно.
– Думаю, у тебя самая острая проблема в том, что ты притягиваешь людей, которые тебя покидают. В твоём подсознании – бросают. Даже за этот короткий период времени твоя мощная энергия способствовала сначала приклеиванию девушек, а потом их смерти, – резюмирует Макс.
– Ты что, хочешь сказать, что я виноват в их смерти?
– Не буквально, но да. Винить себя не надо. Это абстракция. Существуют энергетические потоки, создаваемые каждым человеком. Их множество. Эти потоки формируются на основе чувств человека, будь то явные или подавленные эмоции. Когда человек внутренне наполнен положительными эмоциями, энергетический поток направлен на созидание и как бы озаряет всё вокруг. А когда много отрицательных эмоций, даже если они скрыты и подавлены, они образуют мощный энергетический поток, который направлен на разрушение и буквально травит всё вокруг, – продолжает Макс. – Вот вы думаете, почему возникли этот катаклизм и вирус? Да потому, что люди накопили много отрицательных эмоций, и эти эмоции в совокупности образовали энергетический заряд, способный глобально изменить поле планеты. Это произошло не сразу, а копилось десятки и даже сотни лет. Долгие годы человек подавлял эмоции, сначала в себе, потом в рамках своей семьи, потом это вышло наружу и обрело масштабы роевого интеллекта с подавленными эмоциями. А это всё очень связано с геополитическим фоном… Ладно, что-то я разошёлся. Так на чём мы остановились? Ах да, ну, в общем, ты не виноват в их смерти, и тебе необязательно ещё одну отрицательную эмоцию на себя вешать, – обращается Макс к Мигелю. – Я это так сказал. Хотя, если хочешь, можешь себя винить. Тогда к твоему винегрету подавленных эмоций добавится ещё одна – чувство вины. Но думаю, она у тебя уже наверняка присутствует. Ты ведь чувствовал себя виноватым, что мать бросила и когда тебя била сестра?
– Да, я всегда чувствовал себя виноватым, – опускает голову Мигель.
– Это заметно. Только не плачь, – с издёвкой вставляет рыжий.
Мигель поворачивает голову к рыжему, в нём закипает злость. В этот раз он опять её сдерживает. Как и всегда, он боится проявлять свою злость, накопленную годами. Злиться ведь нельзя, плохо. В детстве так говорили взрослые, и в книгах о злых людях пишут не очень хорошие вещи. Значит, злиться плохо. И это детское заключение усваивается и становится частью натуры. Он постоянно подавляет злость или направляет на себя. Отсюда и аутоагрессия, которая выражается в пьянстве. Зато вид он сохраняет сдержанный и добрый. А окружающие воспринимают эту его особенность как мягкотелость и неспособность постоять за себя. Как ни прогибай, он всё прогибается. Значит, можно прогнуть ещё. Вот и пользуются все, кому это нужно. Отрабатывают свои склонности к власти и доминированию, то есть садистические. А Мигель является явным мазохистом.
– Мигель, тебе нравится, когда над тобой издеваются, когда тебя унижают? – спрашивает его Макс после паузы.
– Нет, – Мигель поднимает удивлённые глаза, но тут же опускает их.
– Почему же ты позволяешь это делать? В детстве ты не мог постоять за себя, был слабым и зависимым от родственников. Но ведь сейчас ты здоровый взрослый мужчина, почему не можешь защищаться? Ты злишься сейчас?
– Ну, так, немного, – виновато опускает глаза Мигель.
– Я бы хотел, чтобы ты выпустил свою злость наружу и не держал её в себе. Не надо её сдерживать. Ну, давай, разозлись!
– Не понимаю, чего ты от меня хочешь. И как я должен разозлиться? Начать орать, крушить здесь всё, ломать?
– В принципе, ты можешь сделать всё что захочешь. Ты ведь уже проявлял инициативу, когда откусывал мясо от Динары.
– Да как это? Полный бред. Мммм… Тогда я думал о том, что начнётся некроз тканей, и что я умру, если не отделаюсь от мёртвого тела.
– То есть тебе нужна крайняя точка, а сейчас пока всё терпимо? Словесные и эмоциональные унижения ты готов терпеть?
– Ну, не знаю… Да, слова могу терпеть. Это ваша культура. А я не хочу уподобляться вам. Это невоспитанно и некультурно. И потом, не хочется, чтобы вы увидели мою злость.
– А мне хочется увидеть твою злость. Надоел уже подавленный, забитый сморчок, ушлёпок, – добавляет рыжий. – И вообще, способен ли ты быть мужчиной?
– Сам ты ушлёпок, – краснея, отвечает Мигель. – Быть мужчиной не означает быть злым.
– Это понятно, никто и не спорит, – говорит Макс. – Просто иногда необходимо защищаться, и если злишься, то выражать свою злость. В противном случае она, если подавляется, копится годами, тихонько проявляясь в аутоагресии, а потом может проявиться во внезапно вспыхнувшей ярости, что очень удивляет людей. Ты всегда был таким культурным и воспитанным, а тут на тебе, непонятно отчего озверевший. И эти крайности очень пугают людей. Поэтому не стоит доводить до них.
– Всё! Надоело. Хватит меня поучать. Что я вам, студент-заочник? Или козёл отпущения?
– Нет. Вовсе нет. Мы по очереди разбираем каждого, чтобы закончить наш эксперимент, и чтобы вы расклеились, если это возможно. Твоя проблема в том, что ты не можешь своевременно осознать злость и выразить её. Если бы ты на начальном этапе осознавал её и выражал, – пусть словами, – что ты злишься, она бы не копилась. И не разрушала бы тебя изнутри.
– Ты же внутренне, вон, какой сильный и смелый, – говорит София. – Не каждый решится откусывать мясо от мёртвого человека.
Мигель молчит и о чём-то думает. Внезапно он резко поворачивается к Марии и вонзается зубами в её свободную левую руку. Мария истошно вопит и теряет сознание от боли. Мигель откусывает кусок мяса и выплёвывает его. По его подбородку течёт кровь. Он облизывает губы. Она тёплая в отличие от холодной крови мертвецов. Глаза его горят безумным пламенем. Все в шоке. А Макс и не думает что-то делать. София и Оливер подбегают к Мигелю, подтащив за собой рыжего. Мигель смотрит на них озверевшим взглядом и трясётся в страхе. Рыжий ухмыляется:
– Не только я зверею в подобной ситуации, даже скромняга Мигель не выдержал.
– Только попробуй снова укусить, я сразу тебя вырублю, – предупреждает Оливер рыжего.
– Да мне на тебя насрать. Я голодный и хочу есть, и мне всего и всегда мало. Я всегда хочу большего, – отвечает рыжий.
– Ты жадный? – спрашивает его Макс.
– Нет, не жадный, – отвечает рыжий. – Хотя, может, и жадный. Что с того?
Мигель, кажется, сам в шоке от своего поступка и теперь, чувствуя вину, начинает плакать.
– Макс, хватит издеваться над нами. Мы голодные и уже на грани безумия. Сейчас все друг друга перегрызём, – молящим голосом произносит София.
Трое склеенных оказываются возле Марии, и рыжий в одно мгновение, завидев свежее мясо и кровь потерявшей сознание девушки, почти ложится на неё и откусывает кусок от её груди. София наклоняется над ними, следуя за приклеенной рукой. Оливер пытается оторвать его, а тот рычит, как собака. Макс спокойно наблюдает и ничего не делает.
– Макс, выруби его! Посмотри, как он озверел! – продолжает молить София.
– Неееет, – довольно растягивает Макс. – Я хочу посмотреть, что будет дальше.
– Ты изверг! Жестокий тиран! – зло говорит София.
Рыжий впивается в тело Марии, откусывает, жуёт, проглатывает, что-то сплёвывает, ещё и ещё. Он уже и на человека-то не похож, скорее дикий зверь над своей добычей. Мигель плачет, сгорбившись на диване и не обращая внимания на происходящее. Оливер пытается вырубить рыжего, но тот ловко уворачивается. Наконец-то удар левой, хоть и слабый, приходится в голову рыжего, и тот сползает рядом с неподвижным телом Марии. И он и Мария забрызганы кровью, вокруг валяются шматки мяса.
Хорошо, что Макс включил вентилятор, и система кондиционирования справляется с запахами, наполняющими комнату. Дополнительно Макс выпускает чистильщиков, маленьких роботов, которые постоянно шныряют по полу и поглощают грязь, кровь, мусор, человеческую плоть, – всё, что им попадается на пути. Теперь не надо мыть пол. Остаётся мыть себя и утилизировать мёртвые тела. Мария, вся истерзанная и окровавленная, лежит неподвижно, рядом с ней рыжий. Он тоже без сознания, лежит, уткнувшись носом в подмышку Марии. Со стороны выглядит, как будто он прикорнул на мягкой пышной груди. Мигель, кажется, потерял рассудок или, по крайней мере, находится в глубоком шоке. Оливер и София неподвижно стоят рядом с рыжим.
– Итак, в сознании остались только вы трое, – объявляет Макс. – Мигель, ты как?
Мигель не отзывается и вообще никак не реагирует. Сидит, склонив голову, и беззвучно шевелит губами. Макс подходит к нему и бьёт по щекам. Тот поднимает голову и покорно смотрит на Макса, потом вдруг падает на колени перед Максом, пытается схватить за ноги, но лёгкий импульс тока отбрасывает его, и он пятится назад к неподвижному телу Марии.
– Ладно, двигаешься, значит, всё нормально. Ну вот, копил, копил в себе злость и разрядился. Хорошо, правильно. Так держать, мой мальчик, – почти ласково произносит Макс.
– Ладно, давай дальше, пора кончать этот спектакль, – презрительно говорит Оливер.
Он постоянно раздумывает, как вырубить Макса, минуя его защитный костюм. Это непросто. Макс весь защищен и неуязвим. Неужели не существует никаких методов против наноткани? Оливер пытается вспомнить физику, которую изучал в институте, но ничего не приходит в голову, трудно сосредоточиться, поскольку его мысли постоянно обрываются событиями в комнате. А теперь и Макс решил переключиться на него.
– Как тебе здесь? Я слышал, что ты эмигрировал на Микзу и на Земле теперь редко бываешь. Как тебе все эти изменения?
– Всё это очень тяжело. Когда я решил эмигрировать, было начало девяностых XXI века. Уже тогда ощущалось давление и тяжесть, как будто что-то витало в воздухе, – без особого желания отвечает Оливер, не доверяющий собеседнику, только притворяющемуся другом и готовому на подлость в любой момент.
– Мы жили с родителями вдали от городской суеты, поэтому мне это незнакомо, – по-прежнему миролюбиво говорит Макс. – Интересно, а вы не думали, почему люди раньше не склеивались? Ведь города были так же перенаселены, и люди испытывали такие же эмоции?
– Я думаю, что раньше, хоть и было тесно, но человека воспринимал это как норму. Ведь население выросло не в один миг, а увеличилось постепенно, столетие за столетием.
– Увеличилось благодаря тому, что продлили срок жизни, теперь люди живут аж до 150 лет. Рождаемость, хоть и снизилась, но количество смертей значительно уменьшилось, – вставляет София.
– А когда произошла катастрофа, это было стихийное бедствие. Началась паника, и люди в страхе начали метаться. В стрессовой ситуации все эмоции усилились, чувства обострились. Человек стал усиленно вырабатывать гормоны и выделять их на поверхность тела, что образовывало клейкую массу, – продолжает Оливер. – Это лишь гипотеза, однако, она очень устойчивая и имеет много доказательств.
– Я так и думал! Я так и думал! Значит, я оказался прав! – радостно подпрыгнув, восклицает Макс.
Такое поведение не свойственно взрослому мужчине, София и Оливер удивлены несколько детской реакцией, у обоих мелькает мысль, что их мучитель может быть на самом деле не так страшен, как кажется. Но у них по-прежнему нет ответа, как его деактивировать. Мигель до сих пор сидит в забытьи, рыжий в отключке, тихий стон Марии говорит, что она пришла в себя. Она пытается привстать, и тут Оливер, София и Макс, обратив взгляд на движение, видят, что Мария склеилась с рыжим. Теперь они снова в единой цепочке, только в другом порядке.
– О, чёрт! – стонет София.
– Ха-ха-ха! Чего и следовало ожидать! – ликует Макс и хлопает в ладоши.
– Не понимаю, чему ты радуешься, – укоризненно говорит София. – Как будто тебе надо, чтобы мы здесь торчали.
– Мне всё равно, я никуда не тороплюсь. Недавно умерла моя мать, не дожив даже до ста лет, и теперь мне некуда спешить. Она умерла очень рано, не дождавшись окончания нашего эксперимента и моего триумфа.
В век трансплантологии и пластической хирургии, человек мог жить долго и сохранять внешне молодой облик. Было сложно определить возраст человека, если он сам не скажет об этом. А об этом, как правило, молчат. Человек мог прожить до ста пятидесяти лет, каждые двадцать лет погружаться в барокамеру на пару лет, засыпать и просыпаться двадцатилетним красавцем, обновлённым и как бы заново рождённым. И когда это происходило, человек сам верил, что он заново родился и что ему всего двадцать, а не шестьдесят. Этот самообман витал повсюду среди обеспеченного населения. Конечно, эти процедуры не из дешёвых и были недоступны большинству обывателей. Так росла и процветала каста богатых людей, которые могли продлить себе жизнь до 150, а в некоторых случаях и до 180 лет. Обычные же люди доживали максимум до 120, но и это уже много по сравнению с прошлым столетием, когда средняя продолжительность жизни составляла 80 лет. В связи с этим преобладала массовая иллюзия, и когда грянула катастрофа, естественно, это привело к сбою в системе и краху.
– Ой, ах, что это? – очнувшись, произносит Мария и в ужасе смотрит на свою грудь. – О, боже! Кошмар!
Рыжий приклеился к её левой груди своей левой щекой. Докусался! Сейчас ему сложно будет у кого-то что-то откусить. Разве что Марию подъедать начнёт, а при её пышных телесах это легко можно сделать.
– Блядь… Ой, извините, – Мария прикрывает рот рукой и произносит рычащие и стонущие звуки. – Когда он успел, и почему вы не смотрели?
Тело Марии жутко болит. Из кусаных и рваных ран ещё сочится кровь, хотя София и постаралась обработать их и заклеить. Мария потирает истерзанные места. Поворачивает голову и, увидев рядом с собой Мигеля, в ужасе отстраняется. Он смотрит на неё полными раскаяния виноватыми глазами.
– Мария, прости меня, я не хотел этого делать, – говорит он жалобным голосом. – Не знаю, что на меня нашло. Видимо, поддался панике и людоедству. Или хотел попробовать мяса живого человека, чем оно отличается от мяса мёртвого. Не знаю, зачем мне это было нужно. Не могу понять, что со мной происходит. Мне жаль…
Мария молча смотрит на него, она по-прежнему не доверяет ему и напряжена.
– Сейчас с нами со всеми что-то не то происходит, и не только с нами, но и со всем человечеством, – говорит София.
Оливер чувствует напряжение Софии и легонько приобнимает её, успокаивая.
– Потерпи, – шепчет он ей.
– О чём вы там воркуете? – от слуха Макса ничего не ускользает. – Что там у тебя было в детстве, Оливер? Ты обосрался. Вот, не зря я о говне вспомнил, – он опять ржёт, обнажая свои ровные белые зубы. – И что же ты чувствовал тогда? Какие мысли пришли тебе в голову?
– Что чувствовал? Стыд. Мне было ужасно стыдно. А мысли?.. Как я буду из этого говна выбираться, – немного подумав, отвечает Оливер.
– Как это отразилось на твоей жизни?
– Да пошёл ты. Я здесь не для психоанализа и не собирался… Я не собираюсь отчитываться перед тобой, – первая защитная реакция Оливера оказывается неожиданной для него самого.
– О, дорогой, это не по правилам, и ты действуешь мне на нервы. Хватит выкобениваться. Давай думай и отвечай на вопросы, – Макс приподнимает лазерный луч и угрожающе трясёт им.
Оливер замечает это движение, и не то чтобы пугается за свою жизнь, скорее рассуждает здраво, что сейчас лучше подчиниться, а потом, когда противник ослабеет или отвлечётся, он перейдёт в атаку. Он и раньше принимал такие решения, но не всегда хватало терпения их придерживаться. В стрессе сложно управлять своими эмоциями.
– Ладно, ладно, хорошо. Мне сейчас сложно сказать, как это отражается на моей жизни. Хотя, вероятно, вот как. Я, если можно так сказать, люблю испытывать чувство стыда и постоянно притягиваю такие ситуации. И даже если ситуация не постыдная, мне всё равно будет за неё стыдно, я найду за что. Но это было раньше, сейчас я уже не втягиваюсь в такие ситуации, так как проработал это.
– Видимо, ты что-то не проработал и не прожил, раз склеился, – замечает Макс.
– Видимо, да.
– Давайте тогда с Софией поговорим, и раз вы склеены, возможно, на её ответы в тебе что-то откликнется, и ты что-то поймёшь.
София поднимает грустные уставшие глаза. Они уже второй день без еды и больше суток без сна. И весь этот ужас… Мало того, что этот кошмар в её жизни начался более года назад, когда она склеилась с Карлосом, потом пережила его смерть, смерть родителей, так ещё умудрилась вляпаться в эту историю. И так в мире чёрт-те что творится, человечество на грани вымирания. Она пытается себя успокоить, вспоминая фразу, прочитанную где-то в соцсети: «Если вам кажется, что человечество катится в говно, – это не пиздец, а постмодернизм». Но, сколько ни повторяй про себя эту фразу, настоящее положение дел в мире выходит за рамки самого модернового постмодернизма, это уже апокалипсис, психологический коллапс.
В жизни бывают такие случаи, когда катишься, катишься вниз, в пропасть, и ничего нельзя сделать, необходимо смириться с поражением и приготовиться к худшему. А худшее – это смерть. У человеческой жизни нет цены, но само человечество её обесценило, найдя другие ценности и продлив срок жизни. Никому не стала нужна жизнь человека, так же как и жизнь мухи или жука. Любой, более сильный, могущественный или хитрый мог раздавить всех, попавшихся на пути, и спокойненько пойти дальше, не оглянувшись.
Софии кажется, что падение в пропасть началось ещё задолго до катаклизма и вируса. А именно, лет двадцать назад, когда учёные твёрдо доказали, что нет никакого Бога, что он придуман, это иллюзия, идеальный образ самого человека, чтобы было к чему стремиться. Но оказалось, раз нет Бога, – нет и души. Для верующих это стало шоком. Ещё пару десятилетий они катились по инерции, подпитываемые надеждой, что бог всё же есть. Но неоспоримые факты и доказательства, отрицающие его существование, постоянно демонстрируются во всех средствах массовой информации. Правительства решили разрушить все религии как никчемный аппарат, хотя церкви всегда были в союзе с государством и являлись мощным инструментом управления народом. Сразу, как только был разрушен институт церкви, прокатилась волна самоубийств. Конечно, человек верил-верил всю жизнь, и тут на тебе. Всё рухнуло.
Родители Софии пережили это. Они тогда были ещё молоды. Их родители были глубоко верующими людьми. Естественно, сценарий передался поколениям. София вспоминает, как мама с папой держали друг друга за руки, не в силах поверить в то, что транслируют по телевизору, который они очень любили смотреть вечерами и в выходные. «Бога нет. Всё это иллюзия. Не обманывайте себя. Человек смертен. Никакого рая и ада нет». Вот, примерно, такая пропаганда шла повсюду. У неподготовленных людей это вызвало шок. София была тогда ещё маленькой, но чувствовала и понимала страдания родителей.
Именно тогда мама стала очень холодной, чёрствой и злой. Могла даже прикрикнуть на Софию или дать подзатыльник. Иногда Софии казалось, что мать её ненавидит. Но потом мама становилась доброй и ласковой, и Соня забывала все обиды. А обид было много. Девушка погружается в воспоминания, и жизнь проносится перед её глазами.
…Глубокая осень. Вот они с мамой идут в школу. София почему-то замешкалась, а мама, как всегда, опаздывает на работу и резко тянет её за руку, так, что девочка падает лицом в лужу. Вся испачкалась. Мама кричит, что ей уже некогда возвращаться и переодевать её, и что Соня такой грязнулей и пойдёт в школу. Девочка плачет, всю дорогу не может успокоиться. Грязь смешивается со слезами, проложившими светлые дорожки на испачканных щеках. Мама заводит её в школу и оставляет. Соне ужасно стыдно. Она стоит в вестибюле и плачет, пока её не замечает учитель. Он-то и помогает ей раздеться, и отводит в уборную умыться. Она умывается и кое-как смывает грязь с кофты и юбки. И с мокрыми пятнами заходит в класс. Учительница строго спрашивает, почему она опоздала. У детей удивлённые взгляды, а потом со всех сторон она слышит насмешки и колкости в свой адрес…
– Я тоже попала в детстве в ситуацию, когда мне было жутко стыдно и страшно от этого стыда. По дороге в школу я упала и испачкалась, а потом в школьном туалете смывала грязь с одежды и мокрая предстала перед классом. Это было очень позорно. Я даже не хотела ходить в школу, до того мне было стыдно. На следующий день я заболела, и мама в очередной раз меня пристыдила, что и так денег в обрез, а нужно ещё таблетки для меня покупать, и что со мной вечные проблемы, и что я непутёвая, и так далее.
– Вот удивила! Я думал, ты что-то новенькое расскажешь. А ты снова про стыд, – несколько разочарованно вздыхает Макс, жаждущий интересных историй. – Стыд и у Оливера. Значит, именно этой непрожитой эмоцией вы приклеились. Я вообще считаю, что здесь нечего стыдиться, вы не совершили ничего постыдного. Ну, пёрнул, ну, обосрался, с кем не бывает? Это в детстве. А упасть в грязь, это тоже обидная случайность. А то, что мама тебя стыдит, так это проблемы у твоей мамы, и пусть она обратится к психиатру.
– Мои родители умерли, – сухо говорит София.
Она пытается определить роль Макса. С одной стороны, он монстр, а с другой стороны, кажется, что её действительно отпускает от подавленной эмоции, и даже область склейки становится меньше. София смотрит на своё бедро. Оливер ловит её взгляд и тоже смотрит.
– Кажется, уменьшается? – говорит он.
– Кажется, да.
– Ладно, вам всё кажется, – взволнованно говорит Макс, не веря в быстрый успех эксперимента. Он даже удивлён, что результат может оказаться положительным. – Иллюзия, обман зрения.
– Что же с нами будет? – плачет Мария, и от её всхлипываний трясётся приклеенная к её груди голова рыжего.
Она сидит и с трудом удерживает полтела отключённого рыжего. Но все понимают, что лучше пусть он будет такой. Ещё непонятно, что с Мигелем. У него очень быстрая смена настроения. Сейчас он очень подавлен и кажется провинившимся ребёнком, но надолго ли? Мария с осторожностью смотрит в его сторону, готовая тут же отпрянуть. Но это очень неудобно из-за веса её тела и того, что она с двух сторон теперь ограничена в движениях. И с двух её сторон как раз таки самые агрессивные в группе.
Мария размышляет. Может, и она способна? Она просто не пробовала, как это. Может, взять и отомстить Мигелю, и тоже откусить у него кусок? Он же позволил себе, почему она не может? Мария, как змея, зависшая перед броском, нацеливается на левое предплечье Мигеля. Её глаза темнеют и мутнеют… Никто не успевает опомниться, как она мёртвой хваткой впивается в тело Мигеля, сжимает зубы, проходит кожу, мышцы, откуда брызжет кровь, откусывает кусок и жуёт. Очень необычный вкус, но она так голодна, что ей уже всё равно.
Мигель орёт от боли и тоже пытается укусить Марию, хотя ему это крайне неудобно. Вовремя подошедший Макс хватает его за подбородок, так что тот не может пошевелить головой, и еле сдерживает себя, чтобы не свернуть ему шею. Он ощущает, что может легко это сделать. Злость накапливается. А общая атмосфера крови, мяса и убийства очень возбуждают.
Мария входит во вкус и, ещё не дожевав, опять впивается в тело Мигеля и откусывает очередной кусок. Слышен звук рвущейся плоти. Мигель теряет сознание от боли и боком валится на диван. Теперь Макс пытается унять Марию. Но она злыми безумными глазами смотрит на него, жует мясо и, скорее всего, ничего не понимает. Она похожа на огромного голодного пса или даже медведя. Всё её лицо в крови. Красные струйки стекают с подбородка на грудь. Ей мешает голова рыжего, приклеенного к её груди, и она пытается его скинуть, но тот намертво прилип и ещё в отключке. Сначала она делает несколько резких движений плечами, пытаясь его стряхнуть, потом левой рукой берёт рыжего за волосы и тянет. Видно, что ей и самой больно, потому что кожа на её груди очень натянулась. Никак, безрезультатно. Мигель приходит в себя почти сразу.
– Мария, успокойся! – кричит София. – Так ты его не отлепишь. Бесполезно. Ты только делаешь себе больно.
– А мне уже всё равно, – нечеловеческим голосом отвечает Мария, таким грудным, хриплым, низким, и глаза её сверкают безумием.
– О, ужас! – стонет София. – Макс, сделай что-нибудь, пожалуйста!
– Я стараюсь.
Теперь группа людей похожа на дикую свору, всю в крови, истерзанную и склеенную между собой. Беспрестанно ползают по полу роботы-планктоны, убирающие куски человеческой плоти и кровь.
Мария крутит головой. Молниеносно, с удивительной для её комплекции ловкостью изгибается и, наклонившись, откусывает кусок мяса у рыжего. Тот дёргается и опять замирает. Похоже, болевой шок вывел его из забытья и опять отправил туда же. Оливер не может справиться с огромным весом Марии и удержать её. Она вновь вгрызается в Мигеля и снова откусывает кусок от его руки. Он, еле-еле превозмогая неимоверную боль, наклоняется, впивается зубами в её правое бедро и отрывает кусок.
Кажется, боли уже никто не чувствует, и общая атмосфера бешеной стаи на всех действует гипнотически. Более или менее в здравом рассудке остаются Оливер и София, они из последних сил держатся, чтобы не поддаться всеобщей вакханалии. Мигель с Марией по очереди обкусывают друг друга. Тут Мария оступается, случайно наступив на роботона, и с грохотом падает на пол, потянув за собой Мигеля и рыжего. София поскальзывается на красной жиже и тоже падает, увлекаемая рыжим. Оливер пытается её поддержать, и пока он озабочен помощью Софии, Мигель хватается зубами за её грудь, вдруг оказавшуюся почти у его лица. Откусывает кусок. Оливер изо всей силы бьёт его кулаком в голову, летят брызги крови. Мигель замертво падает. Мария наклоняется, хватает Оливера за ногу и откусывает кусок мяса. Тот теряет равновесие и падает на пол.
Теперь они все, обессилевшие, с множеством травм, возятся на полу, пытаясь защитить себя. И единственное оружие – это их зубы. Только нанеся болевой удар, откусив кусок мяса другого человека, можно на некоторое время обездвижить противника. Крики, шум, ор, звериное рычание, клокотание и общее безумие передаётся и заражает. Очень трудно устоять и не поддаться.
София, быстро придя в себя, хватается зубами за ляжку Марии. Сначала ей кажется, что она откусывает кусок непрожаренной свинины. Но сразу же чувствуется сладковатый запах и вкус человечины. Ни на что не похожий. Она шокирована. Но повинуясь инстинкту, который подсказывает, что только так она может спастись, София впивается зубами всё глубже, изо всех сил сжимает челюсти и тянет на себя, отрывает кусок мяса от тела Марии и сразу же выплёвывает его, она не готова, подобно рыжему, есть человечину. Исполнительный робот-планктон радостно устремляется к куску, который в секунды исчезает в полости машины. Мария, ещё больше разъярённая, опираясь на неподвижное тело рыжего, тянет за собой Мигеля, продвигаясь ближе к Оливеру. Оливер занимает оборонительную позицию, заслонив собой Софию. Но тут неожиданно он чувствует резкую боль в спине. Это София вцепилась в него и откусила кусок. Он инстинктивно сбивает её локтем, и она теряет сознание.
В этом хаосе все без исключения поддаются всеобщей панике и бешенству. Даже Макс не может удержаться, чтобы не слиться с этой кучей, где торжествуют животные инстинкты. Он наливает себе воду и быстрыми глотками пьёт. Внезапно к нему под ноги падает сбитый Оливер. Макс проливает воду себе на костюм. Защитные свойства на какой-то миг теряют свою силу, и Оливер хватает его за ноги. Макс падает. Оливер, воспользовавшись удобным моментом и поняв, что в мокрых местах защита костюма пока не действует, цепляется за его ногу и тянется к голове. Но его удерживает груз других участников, которые из-за слабости вяло возятся на полу, как в замедленном фильме, откусывая друг от друга куски мяса. Его также кусают. Кто, он уже не смотрит. Пытаясь преодолеть невыносимую боль, он ползёт к Максу. Наконец-то ему удаётся добраться до его горла, и он почти обессилевшими руками обхватывает его и душит.
Тут он соображает, что как только наноткань подсохнет, – а это произойдёт раз в десять быстрее, чем с обычной тканью, почти мгновенно, – она вновь приобретёт свои защитные свойства, и их мучитель опять станет недосягаем. Макс пытается встать, но его удерживает Оливер. Всё вокруг красного цвета от крови, которая брызжет со всех сторон и во все стороны. Оливер хватает одной рукой проезжающего мимо робота-планктона и распарывает ним ткань, срывает защитный костюм. Какое-то мгновение Макс в ужасе смотрит на него. Потом, опомнившись, резко пинает Оливера в грудь. Оливер откатывается обратно к куче людей и попадает под укусы других участников группы, как будто чтобы выжить, надо как можно больше покусать и откусить от другого человека. Естественно, когда ограничены движения склеенными телами, остаются зубы как единственная защита. С волками жить – по-волчьи выть.
Мысли лихорадочно проносятся в мозгу Оливера. Ему сложно поверить, что и София, некогда кроткая девочка, уподобилась этой стае. Конечно, стаей сложно назвать пять человек, но тем не менее… Должен же быть более конструктивный выход! Хотя о какой конструктивности идёт речь, когда все взбесились и озверели от голода, от физического и нервного истощения? Если цель эксперимента этого психически больного человека – склеить и потом расклеить путём осознания своих привычек и неосознанных, подавленных эмоций, тогда почему всё идёт не так? Да потому что люди здесь заточены насильственно. А какая, в принципе, разница? Они и так насильственно сами себя заточили в свои пороки и привычки. И что произошло с миром в итоге? Люди дохнут регионами. Мёртвые тела отвозят на свалку и сжигают напалмом. Зараза распространяется с молниеносной быстротой. И если говорить о конце света, то, видимо, это он и есть. Эволюция. Выживают сильнейшие. Но кто выживет в такой среде? Какими качествами необходимо обладать, чтобы выжить? У Оливера всегда не хватало терпения и способности подождать. Он всегда любил всё и сразу. Видимо, поэтому он не смог торговать на бирже и ушёл. Но ведь потом у него было много времени подумать, потерпеть и подождать. Он уже другой и научился сдерживать себя. Ведь даже здесь он ждал подходящего момента. Сейчас он затих.
Макс встаёт и поправляет свой костюм, порванный и больше не защищающий его. Он направляется к выходу. Оливер молниеносно соображает, что если Макс сейчас выйдет из комнаты, неизвестно, когда он вернётся и вернётся ли вообще. И им грозит навсегда остаться здесь по воле этого сумасшедшего. Оливер хватает стоящий рядом стул и швыряет его в Макса. Попадает в голову, и тот падает. Оливер ползёт к нему, увлекая за собой остальных, всё ещё возящихся друг с другом, включая невероятно огромную тушу Марии. Левое бедро его вот-вот лопнет в месте склейки с Софией. София тоже испытывает боль от натяжения и инстинктивно ползёт за Оливером. Боль от натяжения кожи на бедре несколько отрезвляет её, она догадывается о его планах и начинает помогать, в свою очередь тянет остальных. Дотянувшись до ноги Макса, Оливер хватает её и подтаскивает его к себе, берёт стул и ножкой давит ему на горло. Тот хрипит, издаёт гортанные звуки, дёргается. А Оливер продолжает давить. Накопленная злость выходит наружу, и он вымещает её на Максе.
– Не надо, – понимая его намерения, говорит София. – Давай его свяжем.
Она срывает с себя остатки оборванной одежды и делает что-то наподобие верёвки, подаёт Оливеру. Он вяжет Максу руки за спиной, затем связывает ноги. Потом они подтягивают пленника к дивану и привязывают к задней ножке. Рыжий, Мигель и Мария пока затихли. Неизвестно, временно это, или они закусали друг друга до смерти.
– Прости меня, – говорит София, – Не знаю, что на меня нашло. Ведь я, как Мигель. Он тоже извинялся, а потом снова начал. Как будто, один раз попробовав человеческого мяса, уже не остановиться. Неужели это как наркотик, как особый сорт героина?
София произносит последние слова с ужасом. Ей действительно очень страшно. И уже страшно за своё будущее, если его можно назвать будущим. Какое оно может быть? Она вся искусана и истерзана. Оливер кивает головой, не в силах что-то ответить. Молчит. Наступает тишина, лишь изредка похрипывает рыжий, и тихо постанывает Мигель. Со стороны Марии тишина.
– Она жива? – спрашивает София скорее у самой себя, чем у кого-то.
И в ответ опять тишина. Никто ей не отвечает. Роботы-планктоны хаотично ползают по полу, подчищают мусор и грязь. Но теперь всем уже не до приличий, и грязь, не грязь, всё равно. Главное – выжить. Главное, чтобы закончился этот кошмар.
– Смотри, кажется, область склеивания уменьшается, по крайне мере, не растёт, как раньше, – замечает София.
– Мгм, да, кажется, это так, – еле открывает рот Оливер.
У него совсем нет сил. Он теряет сознание. София остаётся одна в относительной тишине. Её попытка начать беседу исчерпала себя. Она тоже чувствует дикую усталость, и сон накрывает её своей пеленой. Но тут же она чувствует жуткий страх, – если уснёт, кто-нибудь что-нибудь с ней сделает. Так она сидит и переваривает свой страх. Пережёвывает, как мясо. А что, человеческое мясо на вкус такое ничего себе, очень необычное. Если побороть брезгливость, стыд и всё остальное на пути к выживанию, у неё вроде бы получается. Она до сих пор жива и относительно здорова, если не считать множественных укусов и синяков. Правда, она очень голодная.
И тут она снова чувствует, как кружится голова и начинается галлюцинация. Она вспоминает свои ощущения и мысли, когда укусила Оливера. Он превратился в сочный бифштекс. У Софии потекли слюнки, и она не удержалась. Это было в первый раз. Сейчас она одной частью мозга осознаёт, что это голодные галлюцинации, но другая, не менее сильная часть убеждает её, что перед ней вкусная котлета, а рядом стейк слабой прожарки. Дымящиеся, ароматные. Она даже ощущает их аппетитный запах… И опять возврат к разумной части. Так её болтает, как маятник. Она изо всех сил пытается удержаться и не совершать никаких действий. Это очень сложно. Голод ощущается всё сильнее, и уже не то чтобы сосёт в животе, уже ничего не сосёт, а просто выскребает последние капли жизненных сил. София чувствует, что скоро потеряет сознание и упадёт в голодный обморок. Правда, падать некуда, она уже сидит на полу, прислонившись к дивану. Все, как возились на полу, так и остались на нём. Кто потерял сознание, кто забылся сном или даже умер. После разберёмся. И София проваливается в глубокий сон. Она и так дольше всех продержалась в бодрствующем состоянии. Сквозь сон она слышит какие-то звуки. То ли стук, то ли топот. Кажется, это за дверью. Но она уже не в силах открыть глаза и думает, что смотрит сон, и там, во сне, люди пришли её спасти.
В реальный мир её возвращают возня, натяжение со стороны Оливера и боль в бедре, где они склеены. Глаза болят от долгой бессонницы, в них как будто песок. Когда удаётся их открыть, перед ней всё расплывается. Это пугает, но постепенно зрение возвращается. Она смутно видит, как Оливер склонился возле бедра и пытается оторваться. Он ловит удивлённый взгляд Софии.
– Мне кажется, что область значительно сократилась, и мы вот-вот расклеимся. Я пробую ускорить процесс, – говорит Оливер.
– Это вам просто повезло, – завистливо говорит рыжий.
Его щека прилеплена в груди Марии и движения очень ограничены. У этой клейкой массы противный запах, запах гниения. Рыжий явно улавливает этот запах, который раньше не доходил до него. К тому же ему достаются и ароматы из подмышки Марии. И надо же было прилепиться к груди этой толстухи, дойной коровы, свиноматки! Сначала рыжий испытывает некое подобие блаженства от того, что прилепился к мягкой груди. Но после того, как почти сутки его щека натягивается всякий раз, будь то его движения или Марии, накапливается всё большее раздражение. У китайца круглое лицо и оттого щёки тоже кажутся пухлыми. Но он не страдает лишним весом, просто упитанный. Шевелится Мария. Тупая боль от побоев и укусов отдаётся во всём теле.
– Мммммм! Как же больно! Ещё прилепились ко мне со всех сторон. Что за ужас!
– Да, тебе очень не повезло, – поддерживает София. – А вот мы, кажется, расклеиваемся. По крайней мере, область становится меньше.
– А что вы делали такого особенного? – спрашивает рыжий.
– Мы проговаривали много раз о стыде, как о подавленной эмоции и непрожитой, – говорит Оливер. – Может быть, поэтому. Мне казалось, что я проработал все свои эмоции. Я-то ведь много работал над собой.
– Ой, ну надо же, какой особенный, – ехидничает Мария. – А что делать нам, непроработанным?
– Это не факт, но думаю, и вам стоит побольше думать и осознавать свои эмоции.
– Я вижу, что с Мигелем область склейки уменьшилась, но он сейчас в отключке, и процесс остановился. С ним у нас были схожие: обида, насилие.
– А знаете, что меня удивляет? – говорит рыжий. – По рассказам Мигеля, у него целый букет, но по сравнению со мной он в данный момент в значительно лучшем положении.
– Потому что такого, как у него, не было ни у кого, и думаю, это вообще большая редкость иметь такой набор непрожитых эмоций. И как он ещё жив после всего пережитого? – говорит София.
– Не знаю, как я жив, – Мигель просыпается и, поняв, что разговор о нём, почти бессильно выдыхает. – Но, думаю, это ненадолго… Кажется, я умираю.
– Сейчас нам всем кажется, что мы умираем, – философски замечает Оливер. – Как ты пережил то, что случилось с тобой в детстве? Ведь ты это пережил и выжил. Значит, ты очень сильный и стойкий.
– Сам не знаю, как мне это удаётся. Я пил много алкоголя. Это было вроде анестезии.
– Чёрт! Мне кажется, я ещё больше погрузился щекой в твою грудь, – обращается рыжий к Марии. – Сейчас это мне легче почувствовать и ощутить, нежели другой склеенной частью тела. Здесь всё прямо перед глазами. Вот блядство! Наша область склейки увеличивается. И что будет? Я погружусь в это жирное тело?
– Сам ты урод, так тебе и надо, – зло отвечает Мария.
– Чему ты радуешься? В тебя ведь погружаюсь.
– А мне-то что? Мне уже плевать на всё. Я уже и умереть готова. Надоело.
– Подождите, ребята, – говорит Оливер. – Если наша область склеивания уменьшается, значит, мы правильно поступаем, прорабатывая свой подавленный стыд. У вас какая-то другая эмоция схожа. Найдите её и попробуйте осознать, подумать об этом, принять как есть. Поговорить об этом. Мы здесь, и сможем послушать вас и принять. Это работает. Я знаю. Уже проходил давно.
– Да пошёл ты со своими эмоциями! – рычит рыжий. – Бред всё это! Бред сивой кобылы. Нет у меня проблем, и не было никогда.
– Отрицание – первый признак наличия проблемы, – хмыкает София.
– Да пошла ты!..
– Хватит уже огрызаться, чего ты этим добиваешься? – не сдаётся Оливер. – Ты и так всё глубже и глубже погружаешься и больше склеиваешься с Марией. Заметь, с Софией область склейки не увеличивается. Может, тебе пора изменить своё поведение и образ мышления?
– С Софией незаметно, потому что это часть тела, которая не контролируется.
– Это ты не можешь контролировать, что у тебя на спине, – говорит Соня, рассматривая свою руку. – А вот я вижу, что наша с тобой область склеивания уменьшается, правда, медленно, но всё же уменьшается.
– Я тоже не верю, что эти эмоции способны управлять людьми, – говорит Мари я.
– А как ещё? Конечно, способны. Если человек не может ими управлять, они берут власть в свои руки. Это закономерный процесс эволюции, – говорит очнувшийся Макс. – Каждому своё.
– Тебе, видимо, близок фашизм, – говорит обиженно Мигель, вздрогнув от голоса Макса. – Ты способен издеваться над людьми, даже хуже – тебе это нравится.
– Да вы сами над собой издеваетесь, – презрительно отвечает Макс. – Если вы не замечаете этого за собой, а проецируете на внешний мир, то это ваши проблемы. Обратите внимание, что всё окружающее нас – проекции. То, что мы видим, каких людей притягиваем, то, что происходит с нами в жизни, – всё это наши проекции. Вообще-то, я хотел бы, чтобы вы меня отвязали, мне так некомфортно.
– Нет, Макс, – говорит Оливер. – Ты останешься так. А я бы хотел выйти отсюда и прошу назвать код, пароль для выхода.
– Вот! Вот вы и попались, – хохочет Макс. – Не скажу, пока не отвяжете.
– Хорошо, подождём. Мы не торопимся, – сообщает Оливер, вспомнив такую же фразу Макса.
