– Поезд «Нью-Йорк – Москва» отправляется через пять минут. Он проследует без остановок по скоростному туннелю. Во время движения соблюдайте меры безопасности, которые указаны и демонстрируются перед вами на экране, – звучит голос в динамиках.

Оливер располагается в свободном кресле в середине салона у окна неподалёку от запасного выхода. И вскоре поезд трогается и несёт его сквозь водное пространство и земную мантию по туннелю. Электромагнитное пространство, созданное между Москвой и Нью-Йорком, позволяет мгновенно набирать скорость до 900 километров в час и притягиваться к пункту назначения. Оливер сидит в удобном кресле, пристёгнутый ремнями безопасности. Поезд в пути пять часов. Он прорезает пространство с одной стороны земного шара на другую, и за минуты день сменяет ночь.

Оливер смотрит в окно, и, пока они входят в пространство континентальной земной коры и углубляются в мантию, перед его взором возникают разноцветные картинки. И чем глубже уходит поезд, тем больше преобладание красного, оранжевого, жёлтого. Оливер почти ощущает жар, который как будто пляшет и дразнит его цветом огня. На экране предлагают напитки от галлюцинаций, но он отказывается. Он летал в космосе, и не однократно, на Микзу и обратно, и что ему волноваться на тему галлюцинаторных реакций от проникновения вглубь Земли? Когда-то в детстве он уже совершал такую поездку с родителями, но уже плохо помнит. Вдруг ему кажется, что его крепче примагничивает в кресле, и он видит разных людей, неизвестных ему. Разных возрастов, национальностей. И через время приходит мысль, что это люди, которые сидели в этом же кресле. Они проносятся чередой лиц перед взором Оливера. Их очень много, и он начинает считать. Десять, пятьдесят, сто, двести… Он сбивается и уже устало смотрит на них. Сколько людей проехало в этом кресле за срок службы поезда? Может, это система их запоминает и сейчас транслирует? Но как это возможно? Ведь Оливер видит их абстрактно, размытые образы. На мгновение ему становится страшно, ведь кто-то из них уже ушёл из жизни. До Оливера доходит, что это галлюцинации. Его тело вдавливается в кресло ещё сильнее, он пробует оторваться, но сила тяготения сильнее его. Ему приходится смотреть на череду лиц, которая кажется нескончаемой. Но вот, Оливер видит себя, отражающегося в пространстве, сидящего в кресле с удивлением и испугом в глазах. Он чувствует, что давление уменьшилось, и магнитная волна отодвигает его от кресла. «Хорошо, что это только здесь такие видения, не хотелось бы мне видеть столько людей каждый раз, садясь в кресло и перемещаясь в пространстве».

Меж тем, электричка «Нью-Йорк – Москва» углубляется в земную мантию. Современные мощнейшие системы охлаждения заложены в конструкцию туннеля и в состав материалов, из которых изготовлен сам поезд. Известно, что на строительство внутриземного туннеля ушло около десяти лет, и при работах погибли сотни человек. Он был построен сразу после межгалактического лифта с использованием схожих технологий.

Оливер смотрит на расположенный перед ним экран, имитирующий окно, на который транслируются внешние ландшафты, если так можно назвать земную мантию. Она необычна и неповторима. Самые разные цвета возникают неожиданно и застают врасплох, кажется, что это огромный калейдоскоп, и невозможно удержаться, чтобы не смотреть. Как только поток лиц прекращается, и Оливер вздыхает с облегчением, он неотрывно смотрит на эту мозаику, и она завораживает не меньше, чем мелькание лиц, перемещение по межгалактическому лифту или космические пейзажи. Глубины Земли уже не сопротивляются и принимают вторжение внешнего мира. Огонь разгорается и тут же гаснет, вернее, он задувается мощным потоком охлаждающего пара, который испускают двигатели поезда. Иногда огонь разгорается мгновенно и так мощно, что кажется, сейчас он сожрёт поезд и всё его содержимое. От этого становится жутко, и Оливера пробирает озноб. «Люди всегда стремились в космос, а здесь внутри, в недрах Земли, не менее интересно и жутко».

– Чёрт побери! – Оливера осеняет внезапная мысль, и слова рвутся наружу. – А вдруг этот поток лиц – это умершие, погребённые в землю, их души, которые ушли вглубь Земли?

– Не говори чепухи. Какие души? Мне даже стыдно, что ты можешь предположить такое, – говорит другая часть Оливера, не верящая в существование души.

– Что тогда это были за лица? Кто это?

– Ты правильно подумал, это люди, которые ехали когда-то в этом поезде, сидели в этом кресле, их запомнила система экрана. А вызванная погружением галлюцинаторная реакция и стресс от погружения возродили память системы.

– Логично, но что-то не сходится. Мне приятно предположить, существование души реально. Это нельзя отрицать категорически, – ведь не доказано ни её существование, ни её отсутствие.

– Вот именно, поэтому что тратить время на догадки и предположения? Будь разумным и не пори чепухи. Ох, уж, эта религиозная тема! Чушь всё это. Фанатизм и обман народа.

– А может быть, и нет. Повторюсь, ведь не доказано ни то, ни другое.

Оливер смотрит в имитированное окно. Темноту освещает прожектор поезда. И постепенно Оливер засыпает. Его будит механический голос:

– Через пятнадцать минут наш поезд прибывает на конечную станцию Москва. Надеемся, что наше путешествие было не очень утомительным для вас, и вы воспользуетесь нашими услугами снова. Всего доброго!

«Как ни в чём не бывало. Люди дохнут, как мухи и жуки, а здесь такое чувство, что ничего не произошло. Может быть, глубина укрывает и укутывает от переживаний всего мирского? Но на Микзе нет таких ощущений. Там всегда болит душа, и хочется помогать людям. А может, это в моём сознании что-то происходит, и мне становится безразлична судьба других людей? Удивительно, я столько лет боролся за лучшую жизнь, за справедливость, помогал ближним и не только, – всем, кто обращался за помощью и кто не обращался. Просто сам видел проблему и предлагал своё решение. А сейчас мне не хочется. В экстремальных условиях усиливаются ощущения, такие мысли меня посещали во время перелёта и сейчас, при погружении на глубину. Это скрыто в моём подсознании, и я просто двигался по инерции, встав на рельсы «помоги другому». Может, я устал, выдохся и поэтому ничего не хочу, кроме как лениво лежать на песочке Микзы, слушать шум волн и грохот водопада, строить скульптуры из песка и проживать свои годы. Жизнь такая невероятно короткая…» Оливер опять вспоминает смерть своей жены и погружается в грустное, депрессивное оцепенение, сожалея о своей прошлой жизни.

Из забытья его возвращает в реальность остановка поезда и ослабление магнитов кресла. Он отрывается от спинки сидения и оглядывается по сторонам. В полутёмном узком вагоне ещё около двадцати кресел, они расположены двумя рядами друг за другом, между ними очень узкий проход. Вагон полупустой. Этот поезд в два раза уже обычного поезда и в три раза уже самолёта, определяет на глаз Оливер. Он обращает внимание на то, что здесь все кресла одинарные, видимо, чтобы не заразиться. Двойные в другом вагоне. Хотя это бестолковая мера безопасности. Вирус повсюду в воздухе Земли, и если человек предрасположен к склеиванию, то никакие меры предосторожности не спасут.

Некоторые пассажиры поднимаются с кресел и направляются к выходу. Счастливых лиц нет, в глазах страх и обречённость. «У нас, учёных, есть хотя бы смысл в жизни и миссия. Мы что-то ищем, исследуем, анализируем. И это очень наполняет и питает. Но почему же я хочу и готов отказаться от всего этого? Не нравится быть счастливым, когда вокруг много горя и страдания? Или я чувствую укоры совести, будто не имею права на счастье, пережив утрату близких? Нет, дело не в этом. Не хочу заниматься наукой, не хочу помогать другим людям. Пока не знаю, почему», – эти мысли спонтанно приходят в голову Оливера.

Тут он замечает, что смотрит на престарелого седого мужчину, который пальцем ест что-то из консервной банки. Мужчина торопится, чтобы успеть к выходу, и нервно озирается. Оливер смотрит на него, вернее, сквозь него, погружённый свои мысли. Когда проходит наваждение, оказывается, что мужчина, уже доев, в упор глядит на Оливера. Когда их взгляды встречаются, мужчина вопросительно кивает головой: «Что надо?» – шевеля губами, произносит в такт кивку. Оливер тут же отводит взгляд и создаёт видимость бурной занятости своим рюкзаком. Но мужчина подходит к Оливеру вплотную.

– Ещё раз спрашиваю, что-то хотел? – он впивается глазами в слегка растерянного Оливера и, уже готовый напасть, сжимает кулаки.

– Ой, да нет, ничего не хотел, задумался, извините. У Вас всё в порядке? – спросил он и тут же пожалел о заданном вопросе.

– А что, похоже, что не в порядке?

Поезд в последний раз выдыхает пары и останавливается. От резкого толчка мужчина не удерживается и падает в узкий проход, при этом головой бьётся о ручку кресла. Всё происходит в одно мгновение, и Оливер не успевает его подхватить, соображая, как ответить и уйти от дальнейших разговоров. Мужчина явно не в себе и лезет на рожон. Но всё происходит нелепо и трагично. Ударившись головой, он ещё пару секунд висит в воздухе и потом с громким стуком падает на пол, бездыханный. Изо рта у него идёт кровь. Оливер встаёт. «Ведь предупреждают, не вставать до полной остановки поезда. Куда он полез, дурак? Вот и схлопотал».

Он щупает пульс, убеждается, что мужчина мёртв, и нажимает на кнопку вызова стюардессы, считая своим долгом не уходить, пока не придёт кто-нибудь из персонала поезда. Другие пассажиры, лишь оглянувшись, продолжают двигаться к выходу. Некоторым приходится развернуться в другую сторону из-за неожиданного препятствия на пути, внезапно погибшего пассажира. Кто-то качает головой. Ребёнок плачет. Оливер стоит, уставившись в одну точку, не в силах двинуться с места. Он почему-то не уходит. Ждёт. «Ведь я только что думал, что всё, не хочу помогать другим людям, и вот, опять остаюсь, когда все безучастно уходят. Ему уже не помочь. Долг. Дурацкий долг. И совесть. Будь они неладны. У него явно были какие-то проблемы». Приходят стюардесса и начальник поезда.

– Что произошло? – строго спрашивает начальник, не выражая эмоций и прощупывая пульс.

– Он встал, поезд остановился, дёрнулся, и он упал, – ответил Оливер, стараясь соблюсти маску безразличия, а то ещё приплетут какую-нибудь деятельность, связанную с помощью ближним.

Начальник поезда больше не обращает внимания на Оливера, звонит и вызывает бригаду вывоза трупов, параллельно отдаёт распоряжения стюардессе. Оливер, понимая, что на этом его миссия окончена, и он больше не нужен, выходит из вагона. Тут же на перроне пересаживается на первый попавшийся клаудуз и уже спокойно, по сравнению с поездом, летит в Санкт-Петербург.

В Питере, так же как в Нью-Йорке и в Москве, льёт дождь. Это уже норма. Но сейчас он льёт непрерывно, и к запаху сырой земли примешивается кисло-спиртовый запах брожения. Клаудуз приземляется на крыше гостиницы. Оливер выходит. У входа в здание его встречает робот, сканирует его личность и пропускает внутрь. Оливер спускается в свой номер, забронированный ещё на Микзе, и окунается в горячую ванну. Он уже собрался отдохнуть и поспать, но слышит писк сети и подключается. Это Ангелина. И его губы невольно расползаются в улыбке. Какой приятный сюрприз! Вдали от дома он ощущает большее тепло от её присутствия и поддержку, скучает по её умным глазам и ангельскому личику. В этот раз оно выражает беспокойство.

– Привет, Оливер! Наконец-то я поймала тебя. Видимо, ты в движении, и сеть неуловима… – сходу выпаливает Ангелина.

– Здравствуй, здравствуй, дорогая! – слегка уставшим голосом и относительно спокойно перебивает её Оливер. – Я только что приехал в Питер. Как ты там?

– В общем, я нормально, что мне тут будет? Всё отлично! Скучаю немного, хотя загружаю себя делами под завязку, и получается, что некогда скучать. Но вспоминаю о тебе очень часто, – улыбается она, и тут же её лицо принимает беспокойное выражение. – Я уже десять часов не могу дозвониться до Софии, и это меня беспокоит. Это как-то странно.

– Я съезжу и посмотрю. Посплю только. Организм требует отдыха, и пока ещё не придумали лекарство, чтобы не спать без ущерба для здоровья, – умничает Оливер. – А что странного? Думаешь, что-то случилось? Хотя здесь возможно всё.

– Естественно, поспи. Я не заставляю тебя срываться и ехать искать Соню, – Ангелина обдумывает что-то. – Да, случиться может всё что угодно. Будет жаль.

– Мне до сих пор непонятно, почему ты так озабочена этой девушкой? Я тут много думаю о том, зачем вообще помогать другим людям. Ладно, если просят о помощи, а если нет? Я не чувствую от этого ничего, кроме ощущения себя приближенным к богу. Но ведь тогда это я для себя делаю, – помогаю другим, – получается эгоизм чистой воды. Но у меня нет потребности чувствовать себя богом.

– Ты там ничего не принимал, дорогой? Как-то странно рассуждаешь, это не похоже на тебя. Ты всегда стремился помогать ближним, занимаешься творчеством и сёрфингом. Это также даёт ощущение божественности.

– Нет, не принимал, – оскорбляется Оливер. – Это началось, ещё когда я летел на Землю. Эти мысли.

– Ты просто устал, и тебе нужно отдохнуть. Я даже не представляю, чтобы ты не помогал людям.

– Ладно, не обращай внимания. Пройдёт. Посплю и поеду. Это где-то на окраине, за высохшей Фонтанкой? Я уже посмотрел по навигатору. Сделаю всё, что в моих силах, так что не переживай. София – взрослая девочка, и несёт ответственность за свою жизнь сама.

– Да, согласна, согласна, – Ангелина опускает глаза и погружается в мысли, через минуту очнувшись от них, она вздыхает. – Ох уж это моё чувство вины! Муки совести меня просто съедают.

– Съедают! Должно быть, уже наелись. Ты не помогала брату, и он уже умер. Не кори себя. Ты не можешь нести ответственность за другого взрослого человека. Это не твоя жизнь. Можешь только помочь, чтобы как раз таки ослабить чувство вины и муки совести.

– Да, ты прав, я часто забываю об этом. Спасибо, что напомнил, – вяло улыбается девушка. – Вижу, ты устал, дорогой. Давай поспи, и желаю тебе удачи в поиске Софии.

– Угу, ладно, – зевает Оливер. – Что ж, тогда до скорой встречи. Уже осталось чуть-чуть, и увидимся. Я уже хочу обратно, домой на Микзу, там спокойнее. Здесь творится ужас. Приеду, расскажу.

– Да знаю я, сама ж недавно вернулась. Будь осторожнее и береги себя. Обнимаю.

– Целую, до встречи.

Оливер отключает сеть, бросив последний взгляд на Ангелину. Ложится и сразу проваливается в сон.

Ангелина остаётся с тревожными мыслями. Она решает пойти покататься на сёрфе, чтобы развеяться. По пути располагается в тенистых кустах малинарии – очень пахучего растения с красными соцветиями, выведенного здесь из малины и рябины. Получился неплохой гибрид, правда, без съедобных ягод. Прижился и разросся здесь. Ангелина падает на траву и потягивается, напрягая всё тело в струну, закрывает глаза. Нежно щебечут птички, летают бабочки, дует ветер, жужжит шмель. На минуту ей кажется, что она в детстве, на Земле, у бабушки в Крыму. Она вспоминает своё первое стихотворение, написанное тогда, вспоминает ожидание грома. Здесь почти не бывает гроз. Для детей, рождённых на Микзе, это явление – настоящая экзотика. Сидя дома, приятно слушать, как дождь стучит по крышам и где-то вдали гремит гром, так, что замирает сердце и становится жутко. А потом этот запах озона после грозы, такой долгожданный и вкусный. Тишина. Блаженство. Безмятежность. О чём ещё можно мечтать, живя в раю? Проходящие мимо люди не обращают внимания на Ангелину, лежащую на газоне среди зарослей малинарии, идут неслышно, поднимая ноги и отрывая своё тело от Микзы, почти парят. Это прекрасно.

Где-то поблизости плещется океан, и его близость девушка ощущает всем телом. И горит от предвкушения встречи с ним. Это похоже на медитацию перед выходом в океан и сёрфингом. Лёгкий страх остаётся всегда. Или это не страх, а ожидание чуда, чего-то нового? Каждый раз одно и то же чувство. Хорошо, что у неё получилось отвлечься от грустных мыслей о Земле и Софии и погрузиться в сёрфинг и океан. Она решительно встаёт и направляется на сёрф-спот. Уже издали она видит на воде сёрферов, которые на таком расстоянии напоминают стаю акул. Волна сегодня хорошая. Отлично. На берегу она трансформирует платье в гидрокостюм, нажав кнопочку на отвороте. И он мягко обтекает тело, обволакивая его прохладой. Сняв с шеи кулон в виде сёрфа и проделав простую операцию трансформации, прикусив зубами кончик, она кладёт его на каменистый берег и ждёт, когда доска вырастет до своих нормальных размеров 5'11" × 181/2" × 23/16.

Она устремляет свой взор на океан, на волны. Сейчас парочка сёрферов пытается поймать волну, и одному это удаётся, вот он уже стоит, возвышаясь над поверхностью воды, ловко управляя доской по ходу движения волны. Как он грациозен и красив! Ангелину вовлекла в этот спорт именно красота, совмещённая с риском, и ещё, очень важно, что сёрфинг – непотный спорт. Не надо потеть и вонять, вернее, не получается.

Сёрф готов и манит. Она берёт его под мышку и, осторожно идя по скользким камням, продвигается к воде. Примерно метров пятьдесят. Берег не очень хороший, это обычное явление для сёрф-спотов. Ил, мох, где-то ямки, в которых плещется вода. Природа, чистая природа, без намёков на цивилизацию. Страх уже прошёл, да и некогда его ощущать, необходимо осторожно пройти к воде, не поскользнуться и не упасть. А зайдя в воду, собранно и сосредоточенно следить за волнами. Пока воды по колено, Ангелина приседает на волне, а выше колена – подпрыгивает. Когда вода уже по пояс, она ложится на сёрф и гребёт вперёд, преодолевая встречные волны. Несколько раз приходит настолько сильная волна, что Ангелина не удерживается и падает в воду. Выныривает, забирается на сёрф и гребёт дальше. Ещё пару движений-гребков, и можно немного отдохнуть.

– Хай, – машет она знакомому.

– Хай, энерджи, – улыбается ей во весь рот красивый мужчина. Его лицо блестит от солнца, ветра и воды сиреневым перламутром.

Она улыбается в ответ и любуется, задержав взгляд на его лице. Но вот впереди волна. Ангелина разворачивается к берегу лицом, готовясь к встрече. Начинает усиленно грести, и волна подхватывает её снизу, делая мощный толчок. Девушка встаёт на доску, но теряет равновесие и, не удержавшись, падает в воду. «Первый блин комом. Как обычно», – думает она, вынырнув и забираясь на доску. Опять гребёт вперёд. И опять ждёт волну. Здесь долго ждать и отдыхать не приходится. Волна за волной, одна другой мощнее, и если не будешь её ловить, она тебя перевернёт. Нужно быть постоянно собранной и в постоянном движении. На этот раз ей удаётся встать и удержаться на сёрфе. С невероятной силой волна тянет её к берегу, и Ангелине остаётся лишь управлять доской, направляя её, то вдоль волны, перескакивая её, то поперёк, проходя по водному туннелю и выходя наружу, опережая её. Этот кайф длится пару минут. Ощущение себя богом. Невероятный драйв! За пятьдесят метров до берега она спрыгивает с доски и начинает всё сначала. Плывёт вперёд навстречу волнам. Внезапно она чувствует лёгкий толчок под доской, и тут же из воды выглядывает улыбающаяся морда Роя. Она всегда узнаёт его среди других дельфинов.

На Микзе дельфины отличаются от земных только глазами, они у них очень большие и выпуклые, как лупы, отчего и названы лупоглазыми. Когда-то они были завезены с Земли, но уже прошли этапы адаптации и дали новое потомство. Рой принадлежит к третьему выводку, он ещё совсем молод, ему три года. Они познакомились случайно, когда молодой дельфин отстал от своей стаи. Ангелина заплыла слишком далеко на сёрфе, её перевернуло волной, она погрузилась под воду и встретилась с дельфином нос к носу. Поначалу Ангелине было некомфортно, потом она погладила его, и он позволил ей это. А когда она вынырнула, забралась на доску и села на неё, он положил свой нос на сёрф, и девушка увидела, что у него катятся слёзы. Ангелина стала разговаривать с ним, и он стрекотал в ответ. Так она просидела почти два часа, разговаривала и слушала его. Дельфин рассказал ей, как красиво на глубине океана, что они здесь едят, и что некоторые водоросли ему не по душе, какой строгий у него отец и какая мягкая и нежная мать, о своих братьях и сёстрах, их всего восемь. Ангелина тоже делилась своими переживаниями и проблемами в своих генетических разработках. Так, разговаривая, они дождались семьи Роя. Дельфин, почувствовав их, сразу издал радостный стрёкот. Ангелина, покачиваясь на волнах, подняла голову и увидела плывущую к ним со стороны океана стаю дельфинов. Рой улыбнулся, коснулся носом коленки Ангелины и поплыл к родным. С тех пор они дружат.

– О! здравствуй, Рой! – Ангелина счастливо улыбается, забирается на сёрф и гладит его по голове.

Рой тоже улыбается, кладёт, как обычно, свой нос на доску, дотрагивается им до ноги и издаёт довольный стрёкот. Ангелина наклоняется и целует его в носик, а потом и в лобик. Он делает сальто, выпрыгивая из воды на два метра, и так три раза. Даже сёрферы, которые ожидают волну, обращают внимание на цирковое представление, громко гикают и кричат.

– Молодец, Рой! – его уже все знают.

– Мой ненаглядненький, как же давно мы не виделись! Я вижу, и ты соскучился, – треплет Роя по носу Ангелина. – Мой пусик, малипусик, а-ты-ти-ти-ты-тю, уси-пуси-муси-нюси, мани-мои-муни. О, вижу волну. Ты со мной?

Ангелина быстро разворачивает сёрф в направлении берега и начинает грести. Рой плывёт рядом. Её настигает волна, подхватывает снизу, девушка встаёт на сёрф и мчится к берегу в сопровождении дельфина. Он успевает перепрыгивать через волны и через сёрф и издаёт красивые трели, растягивая рот в улыбке. Ангелина тоже, чувствуя уверенную устойчивость на доске, начинает пританцовывать и перемещаться с одного конца на другой. Так, в паре, летят они к берегу, и счастье от единения с природой накрывает с головой. У берега Ангелина спрыгивает с доски, и Рой кругами обозначает пространство только для него и его подруги. Он касается её тела своим телом, оно гладкое и тёплое по сравнению с водой океана. Ангелина поворачивает голову и видит вдали его стаю. Рой тоже уже почувствовал родню, разворачивается в их сторону и уплывает, сделав на прощание тройное сальто над водой и махнув хвостом.

– Пока! До встречи, Рой! – машет она ему на прощание и довольная выходит на берег.

Оливер просыпается от какого-то сна, открывает глаза и непривычно вглядывается в темноту. Он слышит где-то вдали вой сирены труповозки. Лежит на кровати и размышляет, вставать лениво. Внутренний диалог с самим собой выходит наружу.

– И зачем они воют? Ведь человек уже умер.

– А, ясно, один или несколько из склеенных умерли, но ещё остались живые, которых можно спасти, отделив от мёртвых.

– Почему тогда скорые не ездят? Раньше были «скорые помощи».

– Ха-ха-ха! В целях экономии бензина. Вдруг, пока доедут к больному человеку, он умрёт, и всё равно придётся вызывать труповозку.

– Ну и бредовые мысли у меня по утрам. Ладно, встаю.

После утреннего душа он завтракает, одновременно просматривая новости. Нажимает на кнопочку наручной системы в форме часов, и на расстоянии двух метров от него в пространстве воспроизводятся каналы. Он выбирает нужный. Материализовавшаяся дикторша в голографическом режиме показывает разрушения, произошедшие за последние сутки, приводит цифры, показатели смертности и расширения патологии. Оливер встаёт, ставит посуду во встроенную мойку. Дикторша следует за ним. Её новости пугают его, она кажется ему навязчивой со своим вязким сладким голосом.

– А теперь обратите внимание на разрушения, которые произошли в мире. В Манхеттене обрушилось почти 200 домов от тектонического давления, созданного непрекращающимся таянием ледников. По предварительным оценкам количество жертв составило 250 тысяч человек, – она показывает рукой на руины домов после разрушения, слышны вопли и плач людей, потерявших близких.

Оливер застывает на месте. Он только сутки назад был там. Сердце бешено колотится, и он бьёт кулаком по столу. Но что тут сделаешь? Человек бессилен перед лицом стихии. Хотя это прогнозировали учёные и фантасты. Предупреждали. Да, сегодня Оливер настроен очень решительно по сравнению с прошлыми днями, когда он решил, что больше никому не будет помогать. Сейчас он зол. Бессилие других людей передалось ему и переросло в сдерживаемую злость. А дикторша продолжает своим механическим сладким голосом. Оливер кривится в гримасе.

– В Москве тектонические толчки слабые и не приносят разрушений. Здесь продолжается увеличение мигрантов, увеличивается количество склеенных людей и, следовательно, количество смертей. Непрекращающийся дождь затопил подвалы и спровоцировал процесс гниения, несмотря на борьбу с грязью и гнилью со стороны служб ЖКХ.

– Мы же любим грязь и гниль! Внешнее – это отражение внутреннего, – не выдерживает Оливер.

– А теперь хорошие новости, – дикторша натягивает улыбку. – Совместно с американскими психологами наши генетики наконец-то открыли причину склеивания и смогли доказать её. Как и было предположено ранее, но не было доказано, причины склеивания – социальной среда, в которой растёт человек до 14 лет, и особая генетическая предрасположенность. К сожалению, вакцины, которая смогла бы изменить ход событий, нет и, по заверениям учёных, вряд ли будет. Необходимо менять мировоззрение людей в нескольких поколениях.

– Что же в этом хорошего? Вакцины нет. Получается замкнутый круг. То есть людям, которые уже склеились, не помочь, а можно спасти только ещё не склеенных. И то, не факт, что они не передадут по наследству эту мутацию.

Дикторша продолжает говорить, но Оливер уже не слушает её и вскоре отключает. Сейчас ему необходимо отследить местонахождение Софии и спасти хотя бы одного человечка. Он убеждается в том, что Софии нет дома, и на вызовы она не реагирует. Тогда он решает отправить её данные своим знакомым трейдерам, они гении в информационных технологиях и сети, заодно поинтересуется, как повлияла на них катастрофа в Манхеттене. Отправляет с адреса Микзы, чтобы обезопасить себя от несанкционированного земного контроля и избежать ненужных вмешательств. Он пока не знает, чем может обернуться эта история. Тем более, здесь запрещено вторгаться в личную жизнь через сетевое пространство пользователя.

Кому: [email protected]

От кого: [email protected]

Тема: найти человека

Приветствую вас из Питера! Как вы там? Катастрофа в Манхеттене на вас повлияла или никак не отразилась? Сегодня услышал новости и сразу вспомнил о вас. Как там моя идея? Продвигается? Продаётся? И главная тема моего письма. Мне нужно отследить местонахождение Софии Черкасовой в данный момент времени. Ей 23 года. Адрес проживания: Санкт-Петербург, Невский проспект, дом 53, квартира 389. Адрес электронной почты: [email protected]

Она училась в каком-то институте, – забыл, – если надо, уточню. Заранее благодарен, Оливер.

Письмо отправлено 08.08.2100 09:10

Пока Оливер заваривает кофе, сеть оповещает о приходе сообщения. Он читает ответ.

Кому: [email protected]

От кого: [email protected]

Тема: поиск Софии

Оливер, добрый день!

Мы очень рады весточке от тебя и очень признательны за твоё беспокойство о нашей судьбе. У нас всё отлично, насколько это возможно в данной ситуации. Катастрофа в Манхеттене нас не затронула. Идея пока зависла, но мы надеемся на её скорый рост. Мы обнаружили твою Софию по адресу: Санкт-Петербург, набережная Обводного канала, дом 10. Без квартиры, видимо, это частный дом. Её сетевое устройство включено, но никто не реагирует на вызовы. Оно лежит среди каких-то других вещей, не в сумке, там есть и другие сетевые устройства. Больше нам ничего разглядеть не удалось. Рядом с устройством людей нет. Мы можем понаблюдать, может, кто-то и появится.

Письмо отправлено 08.08.2100 09:13

Кому: [email protected]

От кого: [email protected]

Тема: поиск Софии

Спасибо! Да, было бы очень хорошо. Я пока отправлюсь по данному адресу, держите меня в курсе.

Письмо отправлено 08.08.2100 09:15

«Какие умные евреи! Который раз убеждаюсь в этом. Как так распределены мозги? Почему они умные? Может, всё дело в воспитании? Я знаю, что родители евреи не запрещают своим отпрыскам ничего, нельзя говорить слово «нет». Вероятно, всё дело в воспитании. Евреи растут самостоятельными, развиваются в полной мере, пробуют, набивают шишки и к зрелому возрасту становятся цельными личностями».

На улице, как всегда, пасмурно и идёт дождь. Запах брожения и гниения ударяет в нос. Он едва уловим, но у Оливера хорошее обоняние, и он чувствует. Он поднимает вверх руку с растопыренными пальцами, и через минуту приземляется клаудуз.

– Здравствуйте! Сообщите, пожалуйста, место назначения, – говорит робот.

Оливер называет. Нужный дом находится почти на окраине города. Напротив разрушенное здание бывшей психиатрической лечебницы. Жуткое местечко. Много повидавшего Оливера сковывает страх от этого зрелища. С высоты больница выглядит устрашающе. На половине здания нет крыши, и видны палаты, коридор. Всюду валяются стулья, матрасы, предметы кухни, даже пианино, которое, правда, стоит. И всё это на фоне полуголых деревьев, дождя и серости выглядит как кадр из фильма ужасов. Хотя, что уж говорить, вокруг всё, как в фильме ужасов. С тех пор как началось таяние ледников, затопление, переселение и склеивание людей, этот жанр неактуален. Документальные съёмки являются фильмами ужасов. Психбольница обнесена изгородью, местами покосившейся, с вырванными пролётами, валяющимися рядом или чуть в стороне. Клаудуз приземляется в центре улицы недалеко от угла больничной изгороди.

– Мы прибыли в пункт назначения. Спасибо, что позволили мне быть нужным Вам.

Оливер кивает и выходит на дорогу, местами сбитую и покорёженную тяжёлым транспортом, давно не асфальтированную. Он тут же проваливается в какую-то грязь. Досадует, что теперь ботинок грязный. Наконец он замечает узенькую каменную дорожку вдоль домов и направляется к ней. Перепрыгивает через очередную лужу, и вот она, тропа спасения, иронично полагает он. А вот и дом, который указал Гамерман. Обычное строение, каменное, двухэтажное, достаточно большое. Окна на первом этаже закрыты наружными жалюзи. На втором этаже всего одно окно, а остальные зацементированы и сверху покрыты краской в цвет дома. Создаётся впечатление, что строили дом с окнами, а потом эти окна закрыли навсегда. Видимо, когда-то цвет дома был зелёным, но с годами выцвел и от постоянных дождей местами приобрёл цвет хаки. В результате получился камуфляж. Издалека сливался бы с зелёными кронами деревьев, если бы они были.

Оливер подходит к двери. Внутри у него беспокойно. Что-то не так, он чувствует. И эта подозрительная гробовая тишина. Ни звука машин, ни случайного шороха, треска, стука, разговора людей. Он стоит перед дверью и не может решиться позвонить. Дверь очень массивная, железная, тёмно-зелёного цвета. Нигде не видно звонка, зато есть видеокамера. Он стучит. Тишина. Он стучит ещё раз, а потом ещё и уже барабанит кулаком по двери. Этот стук эхом отдаётся в разрушенном здании больницы. Ничего. Тишина. Он отходит и всматривается в окна. Но и здесь не замечает никакого движения. «Может, Гамерман ошибся адресом?» Оливер садится на ступеньку и открывает сеть на запястье. Пишет письмо своим трейдерам. Через минуту приходит ответ, что по указанному номеру сети фиксируется именно этот адрес, более того, они уловили движение. Это мужская фигура. Высокий, блондин, одет в кожаные брюки, куртку. Его удалось сфотографировать, когда он подошёл близко к сети. Больше пока никакой информации.

На фотографии вполне обычный человек, хотя есть в его облике что-то холодное и отстранённое. Оливер думает о своих проекциях. Потом вспоминает, что иногда банан – это банан, а роза – это роза, и не надо всё анализировать. Сеть снова пиликает, и Оливер видит полную информацию о блондине. Это Макс Негулески, 2070 года, значит, сейчас ему 30 лет. Поляк, рождённый в Полтаве, зарегистрированный в Ленинградской области в поселении егеря, в настоящее время проживает по адресу, где Оливер сейчас находится.

Ответив благодарностью на письма, он ещё раз стучит в дверь, ждёт пару минут, потом решает уехать и подумать, что делать дальше. Нет смысла ломиться в закрытые двери. Он проходит по частному сектору метров двести и видит на горизонте клаудуз. Поднимает руку вверх, растопырив пальцы, и через минуту уже сидит в комфортном кресле машины. «Значит, так. Что я имею? Есть адрес, где должна находиться София. Макс, по всей вероятности, именно тот, кто собрал эту психотерапевтическую группу, если это можно так назвать. Но, по словам Софии, это именно так. Хотя, сколько она проходила в неё? Кажется, два месяца. Надо с Ангелиной связаться. Приеду, свяжусь. По каким-то причинам София пропала и не отвечает на звонки, её сеть валяется в груде других вещей по указанному адресу, и рядом ошивается этот Макс. Мне никто не открыл дверь, хотя я стучал громко и долго. Значит, кто-то, – скорее всего, Макс, – не хочет открывать дверь. Логично. Но может, трейдеры ошибаются? Например, адресом, или кто-то хочет запутать следы. И я ломлюсь не в тот дом. Единственный способ проверить – взломать двери. Нет, такую броню не взломаешь. Надо попробовать влезть через окно или поискать чёрный ход. Наверняка он есть. Должен быть. И чтобы быть незаметным, это надо сделать ночью. Сегодня ночью опять еду сюда же», – решает Оливер и на этом успокаивается.

В запасе есть почти двенадцать часов, и он решает прогуляться по городу. Давно он здесь не был. Оливер останавливает клаудуз возле Петродворца и тут же жалеет о своём решении прогуляться. Кругом толчея, несмотря на дождь. И он с трудом протискивается сквозь толпу. Как уж тут не склеиться? Легко можно. Вот поэтому ему встречаются только склеенные люди. И одинокий только он один, что выделяет его из толпы. Лица у всех людей несчастные, озлобленные, угрюмые, серые, исхудавшие. В Нью-Йорке всё то же, только больше толстых людей. И ведь куда-то спешат, идут. День. Просто так двигаются, типа «движение – это жизнь». В попытке уловить её, возможно, последние мгновения. На самом деле они обманывают себя, создавая видимость движения. Оно же без цели и без смысла. Иногда, конечно, не обязательно, чтобы цель была в движении. Можно просто идти, думать, созерцать. Но сейчас у людей нет ощущения безмятежности. Они, подавляя свою тревогу, идут, чтобы не ощущать её. Не чувствовать её мучительные спазмы в животе. На экране вверху идёт реклама одежды для двойни, тройни, квартета, квинтета и даже секстета. Социум подстроится под любой запрос, и коммерция будет выживать любыми способами.

Выбравшись из зомбированной биомассы, Оливер оказывается в подворотне старинного здания и углубляется в неё. Здесь, в арке, которая спасает от дождя, спит группа бомжей. А может, они и не спят, просто лежат. У него всегда шли мурашки при их виде. Его никогда не покидало опасение, что его жизнь может сложиться так же, и он тоже может скатиться до такого же состояния. От этого нельзя застраховаться. Но вот ведь странное явление. Сейчас полно жилья, из-за высокой смертности освобождается. И у них есть возможность перебраться в квартиры. Власти в новостях постоянно передают сводки освободившегося жилья, надо только сходить в департамент жилищной политики и взять ключи. Дают всем. Оно не продаётся, никому не нужно уже. Некому продавать. Люди ждут смерти. Или от мутации, или от таяния ледников, которое не останавливается и разливается всё больше, поглощая всё живое вокруг.

Ну да, определили, что причиной мутации являются генетика и воспитание в семье. Особой сенсации не случилось. Единственное, что мутация стала результатом копившейся непроработанности, неосознанности человека. Тот, кто был проработанным в психологическом плане или кому повезло родиться в семье осознанных людей, тот избежал мутации и скорее всего уже на Микзе. Но это малая часть людей. А может, это и есть естественный отбор, о котором говорил Павлов?

Человеку было дано больше ста лет, почти двести, с момента, с тех пор как Фрейд открыл психоанализ. Психология развивалась как наука, открывались новые методы работы, направления, отрасли. Но люди не шли к психологу. Только единицы решались погрузиться в свой внутренний мир, столкнуться с болью, пережить её и вновь возродиться уже в новом качестве и с новым мировоззрением. Надо сказать, что и психологи не все были честными в своей работе, многие использовали трюки и уловки. Сами, не являясь проработанными, лишь получив корочку, уже мнили себя специалистами. Эта такая психологическая ловушка. Каждый считает себя умным и немного психологом. Разве ж объяснишь, что здесь речь совершенно о другом, и что защитные свойства психики действуют на всех, независимо от того, получил ли человек образование психолога, прошёл ли кучу тренингов. Групповые сеансы ничто по сравнению с личным курсом терапии. Хотя вот же странно, – каким образом философы и писатели, такие как Толстой, Достоевский, Эпикур, Платон, Дидро, Гёте, Шекспир, Ларошфуко, Блез де Паскаль, смогли без внутренней проработки с помощью психотерапии прийти к осознанию жизни? Или это осознание далось, благодаря писательству и постоянной работе мысли, переживанию себя через героев? Видимо, так. Однако в каком возрасте это произошло? Уже в зрелом, за пятьдесят или гораздо старше. Это было тогда. Что, опять? Отговорки, какая вообще разница, что было раньше? Что ход эволюции нельзя изменить. Что всё предрешено, и человек – невольная песчинка, добыча в чьих-то руках. Нет, это полный бред, так же как и рассуждения о судьбе-злодейке. Оправдания ленивого. Ленью можно назвать отказ от внутреннего осознания себя и внутреннего самосовершенствования, работы над собой.

Оливер пробирается по двору, где людей практически нет, он просто идёт, размышляя и не обращая внимания на окружающее. Тут он осознаёт, что не видит и не слышит птиц. Раньше было полно голубей и воробьёв, а сейчас их нет. Куда же они могли деться? Он вновь мысленно возвращается к дому рядом с психбольницей, в котором, по предположению Гамермана, находится София. Сбоку дома он видел дверь, возможно, это запасная. Так он идёт почти отрешённо, не замечая толпы и стонов людей, весь сконцентрированный на том, как пробраться в дом. Он поднимает глаза и почти перед своим носом видит неоновую вывеску «ИНСТРУМЕНТЫ». Оливер заходит в магазин. Девушка-робот приветствует его и интересуется причиной визита. Он бегло осматривается, но во всём многообразии товаров не может увидеть ничего подходящего. Различные инструменты, приспособления висят в виртуальном пространстве магазина, и в этом хаосе сразу не разобраться.

– Да, помогите мне, пожалуйста, – поняв, что вряд ли он самостоятельно что-то здесь отыщет, обращается Оливер к девушке. – Мне бы резак по камню и железу. Я хочу распилить каменную ограду и железный забор. И чтобы было бесшумно.

– Да, пожалуйста, – робот вытягивает руку и достаёт из дальнего угла на потолке небольшой прибор, сантиметров двадцать в длину. – Это всеми любимый лазерный нож «Каларез». Он уже давно нашёл практическое применение в быту, и на сегодняшний день лучше его ничего нет.

– Как он работает?

– Заряжается от солнечной батареи, и этого заряда хватает на двадцать четыре часа. Работает совершенно бесшумно и быстро. Вот здесь регулировка длины луча и мощности, – девушка показывает на кнопки сбоку, потом показывает на другую кнопку. – Здесь инструкция с подробным описанием.

– Отлично. Думаю, это то что надо.

Оливер, оставляет свой отпечаток пальца на табло в знак благодарности, берёт каларез и выходит из магазина. Теперь у него есть более чёткие представления, как действовать и как войти в дом. Он идёт дальше. Ходьба пешком всегда помогает ему сосредоточиться на задаче, идеи сами приходят в голову, подсознание подсказывает решение. Вот и в этот раз, случайно, а может и нет, попадается магазин. Эта синхрония постоянно присутствует в жизни. Когда чего-то очень хочешь и сосредоточен на чём-то, обязательно создаются нужные ситуации, встречаются нужные люди, удачно складываются обстоятельства. Главное, быть открытым миру, доверять ему и, в первую очередь, себе.

Запиликала сеть на его запястье. Оливер поднимает руку, смотрит. Ангелина. Какая прелесть! Он пишет ей ответ, что через тридцать минут будет на связи, а пока он в толпе и не может говорить. Он решает, что на этом его прогулка закончена, тем более, он не совсем понимает, где находится. Оливер поднимает руку вверх, голосуя такси-клаудузу. Тут же сзади слышит сигнал пробирающегося сквозь толпу транспортного средства. И через двадцать минут он уже в своём номере. Скинув влажную одежду, он закидывает её в сухожаровой шкаф. Сам заходит в душ, быстро ополаскивается и согревается. Одевшись в тёплую и сухую одежду, вызывает Ангелину. Она, как всегда, лучезарная и счастливая, трансформируется рядом с ним в виртуальном пространстве.

– Я уже соскучилась, – говорит она вместо приветствия. – Вот ведь как здорово расставаться. Тогда понимаешь свои чувства.

– Я тоже соскучился и сейчас предпочёл бы быть рядом с тобой на Микзе, в спокойном безмятежном мире. Здесь кругом хаос.

– Ну, это я знаю, не новость! На Земле хаос и беспорядок, бардак, и, вообще, жесть, – декларирует она.

– Ладно, теперь о деле. Сегодня я нашёл место, где находится София. Мне помогли мои трейдеры, с которыми я когда-то давно работал. Они хакеры и знают различные гениальные приёмы слежения и поиска.

– А что она там делает?

– Это и для меня вопрос. Её сеть лежит в куче барахла, и трейдеры видели только этого молодого человека, – Оливер показывает фотографию мужчины. – Я уже пробил, это Макс Негулески. Вот тебе его полные данные, – Оливер отправляет Ангелине всю информацию, которую собрал. – Может, ты ещё что-то найдёшь.

– Ты думаешь, она в плену, похищена этим Максом?

– Кажется, да, а на что ещё это похоже?

– Мда… Что собираешься делать?

– Сегодня иду напролом. Уже прикупил инструментик каларез. Попробую вечером, когда здесь стемнеет. Это уже через пару часов. Немного отдохну и двинусь в путь.

– Ой, я буду волноваться. Если ты не выйдешь на связь в течение двенадцати часов, что мне делать?

– Вот тебе адрес трейдеров. Связывайся с ними, и решите совместно. Этим ребятам можно доверять, они надёжные.

– Хорошо. Желаю тебе удачи, и будь осторожен. Береги себя!

– Хорошо, буду. Пока, дорогая.

Ангелина отключается. Она чувствует себя нехорошо. Какое-то беспокойство на уровне живота, даже лёгкая тревожность. И не отпускает уже сколько времени. Сёрфинг на время снял это ощущение, а сейчас опять. Она пытается проанализировать, что с ней происходит. С одной стороны, ей дорог этот человек, и она не хотела бы, чтобы с ним произошло какое-то несчастье. С другой стороны, она сама его попросила помочь практически посторонней девушке, то есть направила его на этот путь. Но ведь он взрослый человек, и сам несёт ответственность за свою жизнь. Так почему же при мыслях об Оливере у неё в животе колики, и в мозгу вертится рулетка «Поле чудес. Сектор миллион», как она иронично говорит себе при интенсивных переживаниях. Пройдёт – не пройдёт. С рук сойдёт – не сойдёт. Как же она любит риск! Этот кайф от риска. Адреналин. Ведь далеко не все люди такие, не все любят опасность. Вот она любит, и Оливер тоже любит. По крайней мере, он говорил это раньше. Хотя в последнее время он, кажется, успокаивается. А может, его стремление к опасности было результатом ухода от переживаний об умершей жене? Ведь именно в тот момент они и познакомились. Что ж, если это так, это хороший знак. Он уже пережил смерть и приходит в норму, возвращается к своему естественному образу мыслей и восприятию. Тогда, возможно, Ангелина перестанет связывать с ним своё будущее, и они так и останутся просто друзьями, а их отношения так и не станут чем-то большим. Он рискует, чтобы заглушить боль, а для неё риск – её сущность. У неё в мозгу такое содержание эндорфинов. Не зря же она генетик. Она уже изучила всё, что касается нейромедиаторов. И ничего тут не изменишь. Она такая родилась.

В философской праздности проходят часы, и Ангелина не замечает их. Они просто текут и текут плавным ходом через неё. Торопиться некуда. Её размышления дают успокоение, возвращают внутренний комфорт, проясняют ситуацию и отношение к ней. В конце концов, ей только и остаётся, что находиться в этой лёгкой тревожности, зная, что это не будет вечно, что это надо пережить. Главное, она здорова и живёт полной жизнью. Сейчас она пойдёт в институт, и ей предстоит исследование нематод. Это очень интересно и поглощает всё её внимание. А Оливер – взрослый мужчина, разберётся сам.

В Санкт-Петербурге наступает вечер и Оливер, снарядившись в бойцовский брезентовый костюм, оставшийся со времени учёбы в институте, устойчивый к ножевым порезам и пуленепробиваемый, берёт рюкзак с каларезом и тросом на всякий случай и выходит в сырой вечер.

По вечерам запах гниения уменьшается. То ли выветривается за день, то ли ночь укутывает его тьмой, то ли он впитывается в поток людских тел, вдыхающих его. Так или иначе, но вечером он слабеет. А в небе его вообще нет. В таком случае лучше жить ночью, думает Оливер. Без вони и кучи народа. И тут же осаживает себя за такие мысли. Не всем же так повезло, как ему. Хотя каждый – творец своей судьбы. Если ему и повезло, значит, он достоин этого, значит, он много работал и старался. «Везение – результат тщательной подготовки», – сказал кто-то из великих.

Выйдя на крышу дома, он сигналит красным фонарём ночного видения для привлечения внимания клаудуза и в ожидании слышит звуки скрипки. Кто-то музицирует. Ошибается, снова пытается взять нужную ноту и проиграть миниатюру. Несмотря на смерть вокруг. Как последняя попытка остаться в живых. Оливер думает, что это хороший знак. Он усаживается в подлетевший клаудуз, говорит пункт назначения и ещё раз прокручивает в голове план действий. Ощущает лёгкий страх и тревогу. Это естественно.

Он планирует разрезать дверь и вломиться в чужое жильё, а гарантии, что София именно там, не особо-то большие. Может, трейдеры ошиблись, всем ведь свойственно. По просьбе Оливера клаудуз припарковывается чуть подальше от названного адреса. Через три минуты он подходит к двери дома. Несмотря на то, что уже двадцать три часа и темно, ни в одном окне фасада не горит свет. Он огибает дом, и здесь видит свет на втором этаже. Очень слабый, как от светильника-ночника. Он огибает следующий угол, потом ещё. Обойдя дом, он решается вломиться в дверь со стороны, как раз противоположной к светящемуся окну. Достаёт свой каларез, включает его и, проведя лазером по двери, вырезает прямоугольник в свой рост. Ножом подтягивает на себя и вынимает кусок. Осторожно. Шума практически не создаёт.

Теперь, когда есть вход, он стоит и прислушивается к тишине. Всё тихо, ни шороха, ни шелеста, ни свиста. Где-то далеко гудят машины и клаудузы. Вдохнув полной грудью и выдохнув, он входит в дом. Здесь кромешная тьма, и он включает подсветку на сети. Направляет руку по сторонам. Это какой-то чулан. Много хлама и барахла, кругом пыль и грязь. И воняет хуже, чем гниением. Какой-то мертвечиной. «Ужас, – мелькает в его мозгу. – Это просто чулан, и он не ведёт в дом. Придётся снова вырезать дырку или поискать другой вход. Какая разница? И там придётся вырезать. Ладно, раз уж зашёл сюда, так дальше и двинусь, вырезая и устраняя преграды на своём пути». Он опять достаёт каларез и вырезает отверстие в стене. Пролазит. Сейчас он попадает в коридор. Здесь пусто. Ни картин, ни ламп, ни стульев. Совсем пустой коридор. И даже нет никакого хлама, как это обычно бывает, – там мешочек валяется, там тряпочка. Ничего. Он выбирает направление и идёт сначала направо, здесь коридор заканчивается дверью. Оливер открывает её. Это ванная и туалет. Он заходит, видит туалетные принадлежности и предметы.

Здесь живут люди, один или два человека. Хотя зубная щётка одна, на полке стоят женские духи и мужской одеколон. Духи какой-то очень старой марки, которую уже давно сняли с производства. Шанель № 5. Мужской одеколон обычный, такой продаётся на любом интернет-портале. На верхнем ободке раковины он замечает капли крови, как будто смывали и не заметили. Уже засохшие. «Может, кровь из носа шла?» – предполагает Оливер. Он открывает шкафчик и видит лезвие, тоже столетней давности. Опасное лезвие. И на нём остатки крови. Он трогает пальцем острую сторону. Она затупилась, непонятно, как режет. «Неужели хозяин – суицидник, извращенец, получающий кайф от боли и вида крови? Есть такие больные люди. Да, не хотелось бы иметь дело с отмороженным маньяком. И если София здесь, жива ли она ещё?» Оливер разворачивается, чтобы пойти дальше и вздрагивает, потому что у входа в комнату стоит высокий мужчина-альбинос с ухмылкой на губах, а в руке он держит что-то вроде пистолета.

Оливер не успевает сориентироваться и отскочить в сторону, как его настигает разряд дальнего электрошокера, именно он в руках у незнакомца. Обжигающая резь по щеке, и Оливер падает парализованный, не в силах пошевелить ни руками, ни ногами, ни телом, ни головой. Лицо одеревенело, подвижными остались лишь глаза. Он пробует открыть рот и произнести слово, но получается нечленораздельное мычание. Только мысли в голове: «Вот дурак, как я мог так попасть? Чёрт! И как он зашёл, что я не услышал шагов? Может, по камере видеонаблюдения увидел? А, точно. Я же видел камеру и не отключил. Тут всё казалось таким заброшенным и нежилым, что думал, и камеры не работают. Ненавижу электрошок. Вероятно, это и есть Макс Негулески. Чёрт. Вот попал! Эх, неудача какая. Гадство». Оливер чувствует бессилие и беспомощность, и слёзы готовы предательски вырваться наружу. И миссию свою не выполнит, и как посмотрит Ангелине в глаза? А может, уже и не посмотрит.

В это время незнакомец подходит к нему и разглядывает со странным интересом. Глаза у него пустые, бездонные и ничего не выражают, ни злости, ни гнева, ни радости.