Ангелина вторые сутки пытается достучаться до Оливера, но все её попытки тщетны. Она уже понимает, что-то случилось. Последний раз они общались, когда он собирался посетить дом, где, по его предположению, находится София. Ангелина идёт к океану, катается на сёрфе, посещает институт, работает, но мысли о том, что Оливер в опасности, никак не отпускают. Она плохо спит. Четыре часа и всё, больше не хочет, просыпается, и хоть глаз выколи. Ощущение тревоги, спирания в животе. Как ей это знакомо, и как давно она уже не чувствовала подобного. С тех пор как она поселилась на Микзе, она иногда ощущает тревогу, но обычно это непродолжительно и быстро заканчивается. Максимум час. Как только она осознаёт возможную причину, тревожность тут же уходит. Главное – осознать свои страхи, она это знает, а также что они не будут вечны, и их надо пережить. Но сейчас уже второй день не отпускает, хотя первый раз кольнуло, как только Оливер улетел. Но тогда это была слабая и едва зарождающаяся тревожность. Сейчас же её колбасит не по-детски уже два дня подряд.

За дни после отъезда Оливера Ангелина познакомилась с мужчиной на океане. Они виделись и раньше пару раз, но в последнюю встречу ей кажется, что невидимая нить протянулась между ними. Они подолгу разговаривают, и ей это нравится. Ей кажется, что он читает её мысли. Задаёт интересные вопросы. Она наблюдает за его движениями, позами, и язык его тела говорит ей о многом. Она думает, интересно, знаком ли он с языком тела, специально ли он это делает или бессознательно? Гладит свою коленку, поворачивает руку так, как будто берёт женскую грудь. О, боже, что за мысли? Но сколько секса в его движениях! Постоянно облизывает губы. И она заражается и облизывает свои. Ей очень комфортно с ним. Хотя и с Оливером она ощущает этот комфорт, но к нему её не влечёт с такой бешеной силой, вообще ни с какой силой не влечёт. Он просто хороший друг. А этого мужчину она хочет. И как только она осознаёт это, её накрывает страх отношений. Она тщательно прорабатывала все свои эмоции, но на тот момент она была не в отношениях, и поэтому этот страх был неактуален. И вот сейчас она, несчастная, измученная от того, что и поделиться не с кем, места себе не находит. Она понимает, что проецирует на незнакомого мужчину то, что не может почувствовать, когда её друг Оливер рядом, и то, что она тщательно подавляет.

Что ж, против природы не попрёшь. Она и радуется внезапно охватившей её страсти, и ненавидит себя за эту слабость. Если он своим телом демонстрирует ей своё желание, значит, и он её хочет, и неважно, бессознательно он это делает или осознанно пытается её соблазнить и влюбить в себя. Он её хочет. А если это её проекции, значит, она его хочет и проецирует на него свои желания, видит то, что хочет видеть, и слышит то, что хочет слышать, не замечая ничего вокруг.

И вот теперь вопрос, отчего ей так неспокойно? То ли это беспокойство об Оливере, то ли это влечение к незнакомому мужчине. Подкрадывается мысль, что она не имеет права на новые отношения. Это просто страсть, которая не имеет отношения к любви. Она даже осуждает себя. Но вскоре отбрасывает эти бесполезные мысли и чувства, вновь и вновь погружаясь в нирвану влечения и возбуждения. А может, это всё же любовь? Если она наконец-то дошла до самого высшего духовного уровня, научилась любить всех и способна своей любовью разжечь пламя любви, в ком хочет? На Микзу отправляют, даже если пока нет этой способности. Предполагается, что способность любить заразительна, и люди передают её друг другу, если человек открыт.

В реальность её возвращает пиликанье ручной сети. Ангелина нажимает энтер. Перед ней в пространстве открывается окно сообщений с письмом от некоего Гамермана.

Кому: [email protected], [email protected]

От кого: [email protected]

Тема: Поиск продолжается

Ангелина, добрый день!

Обнаружили Ваш адрес в пересылаемом сообщении от Оливера. Мы уже сутки не можем с ним связаться. Может, Вы что-то знаете? Нам известно, что он собирался пойти по адресу, где, предположительно, находится пропавшая девушка София. И пропал. С его сетью такая же история, что и с сетью Софии. Есть сигнал, но нет ответа. Мы попытались взломать и выйти в пространство, где находится сеть, но там темно. Видимо лежит в тёмном месте. Первый раз нам удалось через экран сети Софии осмотреть окружающее пространство. Но это получилось лишь один раз, а потом, скорее всего, нас обнаружили и ограничили доступ. У нас есть новая информация о людях, которые живут в этом доме, и мы обещали Оливеру сразу передать её. У нас получилось взломать сеть Макса. Это хозяин дома. В его файлах обнаружили много литературы по психологии, по мутации склеивания и другие научные труды. На первый взгляд он кажется очень увлекающимся человеком. Но когда мы зашли в его фотографии, мы были шокированы. Взять хотя бы фотографию на его рабочем столе, которая изображает мужчину в позе ребёнка, сосущего грудь матери. Приглядевшись, мы увидели, что это именно он, а женщина в возрасте – его мать. Её мы узнали по семейным фотографиям, где Макс, ещё в детстве, снят с матерью и отцом. Потом пошли фото без отца, только матери и сына, и эти фотографии говорят о том, что они были любовниками. Можно только предполагать, какая серьёзная психологическая травма у этого Макса. И непонятно, жива ли мать.

Ждём Вашего ответа, с уважением, Гамерман

Отправлено: 10.08.2100 13:18.

Ангелина вдохновляется, что она не одна в поиске, и сразу пишет ответ.

Кому: [email protected]

От кого: [email protected]

Тема: Поиск продолжается

Добрый день, господин Гамерман.

Спасибо за письмо. Я, действительно, начала волноваться. Я уже два дня не могу пробиться к Оливеру. То, что Вы пишете об этом Максе, – невероятные вещи, они повергают меня в ещё большее волнение и даже шок. Что будем делать? Вылететь я пока не могу при всём своём желании. Даже если я сегодня подам заявку на вылет, пройдёт минимум три дня, пока её одобрят, и я сдам анализы, в общем, всё для полёта. У Вас есть возможность выехать туда? Могу ли я просить Вас об этом? Сообщать в полицию бессмысленно. У нас нет фактов и доказательств, лишь наши предположения. И потом, за взлом сети по головке не погладят. Придётся выжидать. Будем на связи.

Ангелина, перечитав письмо и внеся некоторые дополнения и корректировки, отправляет его в пучину вселенной.

Отправлено: 10.08.2100 13:31.

Она идёт готовить себе чай бордо с маковыми, розовыми и мятными листочками. Через десять минут приходит ответ, сеть сообщает о нём звуковым сигналом. Ангелина слегка встряхивает кистью и восстанавливает экран с окном письма. И уже сидя в столовой и попивая ароматный, освежающий чай, читает:

Кому: [email protected]

От кого: [email protected]

Тема: Поиск продолжается

Уважаемая Ангелина!

У нас сейчас вовсю идёт работа, середина недели. Фондовый рынок и так практически умер, выползаем на идеях и научных открытиях. Акции, валюта и фьючерсы сейчас не ценятся и ничего не стоят. Остались единицы, кто поддерживает этот некогда мощный живой организм. Мы не можем бросить его в ближайшие два дня. В пятницу вечером или в ночь на субботу постараемся выехать, но опять-таки учитывая время в пути из Нью-Йорка в Москву, а потом в Питер, мы приедем только к обеду. Видимо, и Вы к этому времени прилетите.

Про взлом сети Вы правильно подметили. Сейчас нам огласка не нужна, мы можем потерять последнюю тоненькую нить, связывающую нас с тем домом. Мы периодически заходим в сеть, пытаясь пробиться. Но этот Макс, видимо, заметил наше присутствие и всё заблокировал, ограничил доступ.

Будем надеяться, что Оливер справится. Он ещё тот боец! Мы Вас уверяем! Не волнуйтесь, Ангелина!

Отправлено: 10.08.2100 13:59.

Ангелина ещё раз перечитывает письмо и размышляет о целесообразности своей поездки на Землю. «Действительно, какой толк и смысл в моём присутствии? Или это действие чая, который накрыл эйфорией? Чай бордо содержит малую толику опиатов, не приводящую ни к привыканию, ни, тем более, к ломкам. Получается, все употребляющие кофе, сахар, белый хлеб, варёную колбасу и многое другое – наркоманы, потому что это уж точно бесполезные и даже вредные продукты, к которым происходит привыкание вплоть до ломки, пусть даже в фигуральном смысле. А уж те, кто смотрит телевизор, – совсем больные и несчастные люди. К сожалению, таких на Земле 95 процентов. Поэтому произошло то, что должно было произойти уже давным-давно. Катаклизм и человеческие мутации».

За размышлениями Ангелина внутренне перемещается в уголок своего подсознания, зная, что скоро пространство станет трёхмерным, стимулируемое силой мысли, и что-то подарит ей. Краем глаза она наблюдает природу. За окном светит незаходящее солнце, и если не следить за временем по часам и учесть, что время – это иллюзия и является также бесполезным в жизни параметром, не понять, что сейчас, день или ночь. Да и какая разница, в свете того, что жизнь продолжается. Эту хронологию времени придумали для истории и летосчисления. А пространство времени – вот оно. Здесь и сейчас.

– Но по большому счёту, кому нужна эта история? – сквозь мысли Ангелины наконец-то прорывается внутренний голос, вливается в пространство и материализуется в виде её двойника.

– Чтобы помнить, что было в прошлом, – сама себе отвечает Ангелина, любуясь на своё красивое отражение, которое вальяжно располагается в кресле напротив.

– А как это влияет на жизнь в поколениях через сто, двести, триста лет?

– Видимо, как-то влияет. Может, учатся на ошибках, хотя это вряд ли, – Ангелина задумчиво смотрит на себя. – Возможно, контролируют процесс развития.

– Интересно, кто контролирует? – ехидно улыбается двойник. – Не думала?

– Думала-думала. Действительно, иногда кажется, что люди и жизнь придуманы кем-то очень великим, и он, этот кто-то, наблюдает и контролирует, – но тут же, спохватившись, Ангелина ставит себя на место. – Или всё это бред? Нет никакого великого, божественного существа. Просто так сложились пазлы.

– В этом вопросе сложно прийти к одному мнению, как всё устроено на самом деле. Неизвестно и неопределённо. А что, если это циклический процесс вселенной? – двойник подаётся вперёд, оторвавшись от спинки кресла.

– Но ведь он идёт по спирали вверх.

– Нет, не всегда. Есть ещё бесконечность, которая иногда повторяется. Только на другом витке.

– Ох, не знаю я. Сложно, сложно всё очень. Неизвестно и неопределённо, – повторяет слова своего двойника Ангелина и резко встаёт.

Пространство меняется на двухмерное, двойник исчезает, словно сон. Девушка смотрит на часы – пора в институт. Проблема с Оливером не решена и начинает напрягать. Возвращаясь в реальный мир, Ангелина остро чувствует, что проблема осталась. Каким бы образом человек ни пытался уйти от проблемы, она сама не решается. Хотя… Иногда, бывает, решается. Если подождать. Ангелина убеждает себя пока не предпринимать никаких действий, находясь в таком смятении, и подождать. Когда выжидаешь, приходит то, что надо. А пока она сходит на работу, потом поспит, и как проснётся, решит, что делать.

Идя по глухому прохладному коридору института, она прислушивается к своим шагам, считая их и медитируя при ходьбе, полностью концентрируясь на прикосновении ступней и пяток к полу. Кажется, звук шагов отдаётся во всём здании, нарушая мирную работу учёных. Ангелина встречает господина Франкла, учёного, психотерапевта, изучающего взаимное влияние мутации и психического состояния человека. Именно он предположил, что мутация – результат непрожитых эмоций. Хотя сто лет назад то же самое говорили и о раке, – что он также является результатом непрожитых эмоций. Пока учёные не знают ответ, им проще всё свалить на эмоции и на бессознательное. Конечно, в этом есть свой резон. Сначала страдает психический уровень, потом патология переходит в психосоматику и в последней стадии проявляются физические заболевания, органические изменения и мутации.

– Уважаемый господин Франкл! – радостно приветствует его Ангелина и протягивает ему руку. – Здравствуйте.

– Здравствуйте, милочка, здравствуйте, – так же радостно откликается Франкл.

Слегка склонив голову, он с невероятным обожанием по-отечески смотрит на Ангелину сквозь линзы очков. Очки для него этакий символ или фетиш, для красоты. Он давно сделал операцию по коррекции зрения, но привычка носить очки осталась.

– Как Ваши изыскания в области генетики? – он, конечно же, помнит и их последний разговор, и тему, которой интересуется коллега.

– О, я застряла, – делится Ангелина. – Партия нематод издохла, и сейчас я пытаюсь культивировать новых. Но здесь, на Микзе, чего-то не хватает, и они плохо размножаются. Я заказала, чтобы мне привезли с Земли новую партию. Жду.

– Интересно, интересно. Я правильно помню, что именно этих червей Вы используете для распознавания генома мутации и предрасположенностей?

– Да, правильно, – улыбнулась Ангелина. – Но почему они не культивируются на Микзе? Не понимаю.

– Возможно, потому что это не их среда обитания. Климат не подходит, сильный ультрафиолет… – Франкл о чём-то думает и изучающе смотрит на Ангелину. – А почему именно нематоды? Попробуйте другие виды.

– Да, я думала о медузах. Тем более, что у нас нашли склеенную пару. Их отправили на Землю, посмотреть, как они будут вести себя там. Это микзянские, и они отличаются от земных.

– Знаете, Ангелина, я подумал, что как раз сейчас нам было бы неплохо побеседовать на тему психогенетики и посмотреть, как мы сможем объединить усилия в поиске причин возникновения мутации, – он берёт Ангелину под руку.

– Да, конечно, с удовольствием, – сияет Ангелина. – Тогда пойдёмте в центральную лабораторию. Или сначала ко мне? Я покажу, что произошло с нематодами. Я заморозила их на последнем этапе.

– Интересно… а что случилось?

– Когда нематоды выросли до 20–30 миллиметров в длину, они стали активно склеиваться, врастать друг в друга и в течение двадцати часов превратились в одного огромного червя. Вот это и пугает. Если предположить, что человечество идёт по тому же пути, страшно представить, что будет.

– У человека есть ограничения. Человек – не нематода. У хомо сапиенс – потому-то он и сапиенс – хотя бы есть психологическая составляющая, чего нет у червя.

– Мне в последнее время кажется, что и у человека нет ничего, кроме тела и эмоций. Ах да, ещё интеллект и самосознание, которое очень вредно для человека. Поэтому сложно сказать… Хотя, да, Вы правы, – у нематод нет эмоций и интеллекта. Но мои нематоды склеились не сами, а принудительно. В данной партии я двум особям ввела человеческий вирус, вызывающий мутацию. И эти два заразили всю группу. С невероятной скоростью.

– Это действительно пугает, – Франкл думает, потирая подбородок.

Они как раз приближаются к лаборатории, где работает Ангелина. Она открывает дверь, и они заходят внутрь. Здесь пахнет формальдегидом и ещё какой-то химией.

– Ой, забыла вчера включить дезстанцию, – оправдывается Ангелина и нажимает на кнопку дезинфекции. Воздух вмиг очищается, и запах в помещении меняется на приятный стерильный. – Вот он, замороженный.

Ангелина выдвигает из стены морозилку, где в пластиковом пакете лежит замороженный экземпляр. Открывает пакет и демонстрирует огромного червя метровой длины и диаметром с полметра. И он уже не похож на червя, какая-то биомасса.

– Я вижу места склейки, кое-где они видны очень явно, – Франкл показывает взятой линейкой на места посередине тела червя.

– Да, Вы правы. И что интересно, места склейки или спайки можно разглядеть лишь на ранних этапах, на более поздних особи так сильно врастают друг в друга, что их практически не отличить.

– То же самое происходит и с людьми на Земле.

– Вот именно, – у Ангелины горят глаза, как обычно, когда она занимается научными исследованиями, и она со страстью рассказывает о своих наблюдениях. – Дальше я планировала найти методы расклеивания. Но червь стал отмирать, сначала частями, а потом и вовсе издох. И я его заморозила.

– А Вы попробуйте его разморозить. В некоторых случаях глубокая заморозка останавливает процессы разложения, если таковые имели место быть, и организм начинает функционировать, как здоровый. Особенно у холоднокровных. Вы проверяли, он издох весь?

– Кажется, да, – Ангелина засомневалась. – Дело в том, что я посмотрела прибором в различных частях тела на предмет жизнедеятельности, и он показал отсутствие таковой. Хотя у меня были смутные подозрения, и сейчас меня не отпускает мысль, что внутри, куда не пробрался прибор, могла сохраниться жизнь.

– Вполне вероятно. Я бы попробовал разморозить, – Франкл ткнул линейкой в твёрдое замороженное тело червя и попробовал сковырнуть.

Ангелина перемещает червя в инкубатор и включает режим разморозки. Они наблюдают, как медленно оттаивает тело. Градусник показывает температуру внутри камеры. Плюс пять градусов. Разморозка идёт достаточно быстро, благодаря лазерным лучам, равномерно проникающим в ткани тела. Но червь остаётся неподвижным. Проходит пять минут, десять, пятнадцать. Температура достигает двадцати градусов.

– Ещё минут десять-пятнадцать, – нарушая тишину, говорит профессор Франкл.

– Да, – еле слышно отвечает Ангелина, как будто боясь своим голосом нарушить процесс.

Они вглядываются в тело, но оно по-прежнему неподвижно. Ангелина внутренне радуется, что Франкл предложил разморозку, потому что эта мысль мелькала и у неё, но почему-то тогда она сочла эту идею бредовой и ждала, когда она созреет до действия и проверки. Если эта гипотеза верна, и тело после разморозки начнёт функционировать хотя бы частично, тогда можно будет отделить отмершие части и посмотреть, что останется и как поведёт себя освобождённый организм. Тогда по-прежнему остаётся верным закон Дарвина, что выживает сильнейший, в данном случае ещё и впитав в себя гены других индивидов, которые были с ним склеены.

– Ангелина, а Вы сами не боитесь склеиться? Вы же часто летаете на Землю, – в ожидании разморозки профессор обращает своё внимание на коллегу.

– Да, если честно, боюсь. Каждый раз, приземляясь, я испытываю страх. Это больше страх отношений. У меня не было положительного опыта, и я действительно боюсь. Склеивание – это такой, уже извращённый, этап отношений.

– Согласен! Про извращённый. Я бы сказал, буквальный, – поддерживает профессор.

– Человек уходит из родительской семьи и всё из неё переносит в новые отношения, и эта нить не обрывается, а тянется и тянется. Если он не революционер, борющийся и стремящийся изменить свою жизнь и свой мир, отшельник, одиночка, – ведь таких единицы, – он становится жертвой мутации.

– Я вообще очень счастлив, что мне удалось попасть сюда. Я знаю, что отношусь к меньшинству, но ведь это и есть результат моих трудов, вечного самокопания и самосовершенствования. Дело не в том, что нам повезло. Наше везение – результат тщательной подготовки и упорного труда над собой.

– А Вы не чувствуете себя одиноким? Я иногда чувствую. Например, у меня нет своей семьи, когда у всех есть. Но это так, кратковременно.

– О, Ангелина! Как можно чувствовать себя одиноким? – улыбается профессор. – Это чувство обычно внутри человека. Если не можешь наполнить себя, то никакие отношения не спасут. Никто не сможет быть лекарством от одиночества. Я – нет, не чувствую. Мне кажется, что здесь на Микзе очень много свободных людей. Мне, кстати, это слово, – я говорю о «свободе», – нравится больше слова «одиночество».

– Я тоже редко ощущаю одиночество. Лишь когда думаю о биологической потребности любого человека в создании семьи, продолжении рода и единении. И что я не реализую эту биологическую потребность.

– Я считаю, что это не панацея и не является обязательным условием жизни человека.

– А представляете, что будет, если все так будут думать? Прекратится рождение людей, – тут Ангелина сама себя перебивает, – хотя нет, не прекратится. Начнут выращивать в пробирках. Уже начали, кстати.

– Вот именно. Это уже давно не является обязательным. Рожать. Бред полный, так издеваться над своим телом. Я всегда искренне сочувствовал женщинам. Мало того, что во время родов мучения, так ещё в период беременности вымывается кальций из организма, необходимый для костей. И получается, женщины отдают своё тело в жертву новой жизни. Я считаю это бессмысленным актом. А потом, это также стресс для ребёнка, который, если бы был наделён разумом в момент рождения, не пережил бы такого жестокого отчуждения.

– Да, пожалуй. А вот я никак не могу отойти от устаревших представлений. Они очень плотно засели в моём мозгу.

– Потому что Вы – женщина, и это испокон веков заложено в подсознании, так же как и у мужчин потребность в охоте. Но это можно в себе побороть. Учитывая, что мы развиваемся по спирали и совершенствуемся, а все эти древние замашки в своём сознании давно пора искоренить.

– Я думаю так же, господин Франкл. Но всё равно иногда ностальгирую.

– Вы влюбляетесь? – игриво спрашивает профессор.

– Да, бывает, – немного смущаясь, опускает глаза Ангелина.

– Вот и отлично. Главное – любить. Значит, рано или поздно встретите мужчину, с которым захотите жить вместе.

– Кажется, я и сейчас влюблена.

– Это прекрасно! Так, а что с нашим червячком? Ещё не разморозился, – чтобы сменить тему разговора и оставить на позитивной ноте, профессор возвращается к цели визита. Он наводит на тело червя луч и пытается пошевелить его. – Какой-то он совсем мёртвый.

– Да уж, – смеётся Ангелина. Разговор с профессором отвлекает её от переживаний, и она полностью погружается в исследования, оставив на потом свои мысли о личной жизни.

– А что показывает ультразвуковой аппарат? Так-так-так. А вот тут я вижу, есть жизнь, вижу точечку, – торжествует профессор и показывает на маленькую светящуюся точку на экране среди тёмно-серой массы. – И не одну. Ты посмотри! Получается, что некоторые особи подверглись заморозке и умерли, а некоторые сохранили жизнь в условиях замораживания. Потрясающе!

– Да, действительно, – Ангелина внимательно изучает экран. – Мне кажется, что они растут в размерах. Смотрите, они поглощают мёртвые ткани сородичей, срастаются с ними и становятся больших размеров. Они, как клетки, склеиваются и трансформируются одна в другую. Метаморфоз.

– У человека идёт тот же процесс, только в замедленном темпе, и человек сопротивляется. Вернее, сопротивляются защитные свойства его психики. Хотя бессознательно, по своей природе, он тянется к другой клетке и к трансформации в ней. Как и все живые организмы.

– Почему же животные: звери, птицы, насекомые, – избежали такой участи?

– Я думаю, что здесь проблема в крайностях. Клетки всегда и делились, и объединялись. А человек достиг такого уровня, что его гениальность или, наоборот, тупизм, превратили его в клетку, в большую совокупность клеток, и он начал трансформироваться в другую колонию клеток, предварительно объединяясь. Всё это копилось годами. Сначала человеку было необходимо объединение с кем-то на психологическом, эмоциональном уровне. Даже был создан институт брака. Люди стали контролировать поведение друг друга, жизнь друг друга и так далее, и это перешло все допустимые границы. Свобода, хоть человек и стремился к ней, была недосягаема. Не мог он быть полностью свободен, биологическая потребность в семье и продолжении рода всегда мешали этому.

– А когда возник дисбаланс в виде отсутствия необходимости в продолжении рода, вернее, когда это стали делать в институтах, в пробирках, человек потерял свой смысл. Ведь большинство людей видели смысл своей жизни именно в продолжении рода.

– Да, правильно, Ангелина! В общем-то, это такая биологическая потребность, и смысл жизни – её продолжение. Получилось, что человек эволюционировал до такой степени, когда этот смысл у него отобрали. Грубо говоря, он по инерции ещё двигался какое-то время, но внутренний дисбаланс привёл его к физиологической мутации. Как бы это объяснить… Вот как у Вас: в мозгу заложена эта потребность, и она передавалась из поколения в поколение. Но Вы это осознаёте, потому что находитесь на более высоком психологическом уровне развития. А большинство людей этого не осознают. С одной стороны, потребность осталась, а с другой, весь социум и государство забрали у человека этот смысл в продолжении рода. Даже не социум, а прогресс, – техническое развитие пошло быстрее, чем развивался сам человек. Вот он и рухнул до уровня клетки. И началась мутация.

– Звучит логично. Теперь ясно. В принципе, и я предполагаю такую же модель развития человечества. Но сейчас главный вопрос, как выйти из этой ситуации? И есть ли выход?

– А это нам подскажут наши дорогие червячки-нематоды. Вы же неспроста вцепились в них и исследуете, – улыбается Франкл.

Червь наконец-то подаёт внешние признаки жизни, шевелится. Потребовалось всего двенадцать минут, чтобы живые клетки поглотили мёртвые. Профессор поправляет очки и осторожно гладит лучом слабого тока вдоль тела червя, слегка раздражая его. Если увеличить силу тока, это его убьёт, но пока это не нужно. Нематода начинает двигаться, реагируя на импульсы.

– Давай размораживайся, мясо, – ласково приговаривает Франкл.

– Профессор, я смотрю, что всё равно не все участки тела ещё разморозились, – глядя на экран, сообщает Ангелина. – И смею предположить, что не все и разморозятся. Почему какие-то размораживаются, а какие-то нет? Интересно. Ммммм. Возможно…

– А Вы проверьте возраст клеток, которые не размораживаются. Возможно, они уже старые или больные.

– Точно! Так и есть, – радостно констатирует девушка. – Возраст у всех разный. И те, которые не размораживаются, достигли возраста тридцать дней, максимальной продолжительности жизни у этого вида. А вот более молодые отлично функционируют и весьма активны, особенно те, которые только что родились. А вот это чудо, смотрите, господин Франкл! – Ангелина ставит на ускоренную программу. – Как удивительно идёт процесс! Рождение и умирание. И червь растёт в размерах. Кстати, поэтому я в прошлый раз и остановила эксперимент, не зная, каких размеров он достигнет. Как видно снова, он только растёт, хотя непропорционально.

– Если посмотреть на цикл жизнедеятельности червя в условиях мутации, то он развивается циклично. Можно предположить, что и человечество вышло на новый уровень развития. И мутация – это очередная ступень на витке спирали. Но цена велика. Жизнь человека – это не жизнь червя.

– А почему бы и нет? – иронизирует Ангелина. – Посмотрите на людей. Причём на большинство в их массе. Они же настолько бессознательны, живут в своих проекциях и иллюзиях, в полусонном состоянии, что страшно становится за будущее человечества. Таких как мы, единицы, и я не утверждаю, что мы совершенны. Но мы хотя бы работаем над собой и развиваемся. Пытаемся осмыслить и осознать жизнь и себя.

– Вы рассуждаете, как умудрённый опытом старик, – и я полностью согласен с Вами, дитя моё, – Франкл смотрит тёплым взглядом на коллегу. – Если мы не будем предпринимать никаких попыток прекратить мутацию, то человечество само себя поглотит, и останутся более молодые и здоровые. Естественный отбор. Но нам никто не разрешит это сделать, мы сами не позволим себе это. Мы же гуманные, альтруисты. И будем помогать самому немощному и ненужному члену общества, пусть даже он полностью деградировал.

– Вот только зачем? Чтобы чувствовать свою божественность и величие?

– Да, нет. Просто так помогать. Это приносит удовлетворение.

– Я сомневаюсь в этом. Это наполняет и тешит собственное Эго. И внутри чувствуешь: как хорошо, что я не такой, и что я избежал подобной участи. Сравниваешь себя с убогими и внутренне радуешься, конечно, не без чувства сострадания, сочувствия и жалости, – как хотите это назовите, – но всё равно радуешься, что это не с тобой произошло. Разве не так?

– Ох, как глубоко Вы зашли. Сложно признаться себе в этом, но в какой-то степени может быть и так. Мы же не Боги, а такие же люди. Просто мы трудились весь век, работали над собой. А другие были в плену, может, им просто не повезло.

– Ах, умоляю Вас! Судьба, везение – это отговорки для ленивых, всегда говорила об этом и не перестану говорить. Работать надо над собой.

– Ангелина, Вы, когда расходитесь, становитесь очень жёсткой. Вы же женщина, мягкая, сексуальная, красивая, – улыбается Франкл, которого забавляет запальчивость коллеги.

– Звучит как упрёк, – Ангелина смягчается, вспомнив, что она действительно красивая женщина. – Ладно, предлагаю закрыть эту тему и сосредоточится на червяке.

– Хорошо. Мне сейчас в голову пришла мысль. Вероятно, этот процесс мутации и потепление, что вызвало таяние ледников и наводнение, затопление начались одновременно. Что-то спровоцировало процесс гниения, который вызвал тепловой эффект.

– А спровоцировали этот процесс какие-то геномо-вирусы. Скорее всего. Какие-то черви, как наш, поглощают других особей, а какие-то умирают и гниют. А что началось раньше? Или Вы думаете, что одновременно? – Ангелина морщит лоб в размышлениях. – А как же то, что таяние ледников, массовые скопления людей, их склеивание, – всё прошло именно по такой цепочке, последовательно?

– Это нам рассказали в средствах массовой информации, чтобы все так думали, – Франкл с лукавством в лице сделал пальцами «кавычки». – Это самое простое объяснение катаклизма.

– Вероятно, вы правы. Можно предположить, что геномо-вирус дремал в человеке долгие годы. Человек его вынашивал, как беременность, пока тот созревал. Он копился и копился. С точки зрения психологии именно накопленные эмоции пробудили этот геномо-вирус. Сами себя породили. Подобно тому, как возникает сбой в иммунной системе человека, когда иммунные клетки начинают сами себя атаковать. А вызывается этот сбой многими причинами, в том числе экологией, наследственностью, стрессовыми факторами. И причём это копилось из поколения в поколение, передавалось по наследству, с молоком матери, в процессе воспитания.

– А что если этот червь есть буквальная модель накопленных эмоций, которые пожирают сами себя и разрастаются, становятся всё больше и больше, и когда не хватает места в своём теле, приклеивают другие тела со схожими эмоциями и поглощают их? – профессор изучает червя. – Не думали об этом, коллега? Ведь посмотрите, всё, что вы говорите о накопленных эмоциях, можно увидеть в Вашем эксперименте, причём у нас уникальная возможность проследить за развитием нескольких поколений в ускоренном темпе, что невозможно в случае с человеком. Я имею в виду, здесь те же самые процессы. Попробуйте, разрежьте его, отделив некоторые части, что будет?

– Да, давайте попробуем, – Ангелина берёт лазерный нож и настраивает программу на более сильный поток. – Думаю, можно подойти с любой стороны.

Она аккуратно проводит ножом с одного бока червя и отрезает примерно десятую часть от всей массы. Отрезанная часть тела отваливается и с двух отрезанных сторон каплями проступает зелёноватая жидкость. Большое тело начинает извиваться в судороге, и маленький кусок тоже, они стремятся друг к другу, но Ангелина удерживает их на расстоянии. Так, в агонии, проходит минут пять, и части червя, привыкнув к положению, адаптируются. Зелёная жидкость прекращает сочиться, и рана покрывается тонкой плёночкой.

– Как у них всё быстро! Невероятно! – восхищается профессор. – А теперь хотелось бы посмотреть, будет ли это открытое пространство приклеивать и обрастать новым опытом. По идее, сейчас мы открыли рану. Применительно к человеку, открыли очаг с накопленной эмоцией. Она на поверхности, и человек может её увидеть, поскольку она уже не подавлена и не спрятана. Он может её разглядеть, осознать, полечить. И тогда уже не будет проекций относительно её. Проекции возникают, когда собственные эмоции не видны. Парадокс в том, что человек, сам не осознавая и не видя своих проблем, умудряется «одеть» в них партнёра. Но это является именно проекцией. И поэтому люди приклеивают друг друга. Человек проецирует на другого свои чувства, рисует себе образ, не соответствующий действительности, и воспринимает другого человека только с позиций своей фантазии. А тот, другой, в свою очередь, тоже проецирует чувства. И если у них есть в прошлом опыте схожие непрожитые, подавленные эмоции, они будут выходить в проекциях и притягивать друг друга, а потом и склеивать.

– Но у червей нет эмоций, вот ведь загадка, – Ангелина уже догадывается об ответе, даже почти уверена, но решает убедиться и услышать от профессора.

– Конечно, нет! Но Вы ввели им геном человека, который определяет психологический уровень, то есть тот или иной тип реагирования в стрессовых ситуациях.

– Вообще-то, я об этом знаю, – улыбается Ангелина. – Просто хотела услышать это от Вас, чтобы убедиться, что я правильно думаю. Также этот геном определяет склонность человека к привычкам, в том числе и вредным. Уверена, что связь между эмоциями и привычками также существует.

– Поясните, пожалуйста, – профессор краем глаза наблюдает за нематодой, – что вы хотите этим сказать? Что за связь?

– На примере червя. Мы вводим ему геном человека, который отвечает за склонность к тем или иным привычкам и за психологический уровень. В стрессовой ситуации человек начинает реагировать на событие, и от этого у него появляются эмоции, которые впоследствии подавляются и формируют привычку. Нематоде мы ввели уже сформированную привычку и психологический уровень и сейчас наблюдаем, как она будет реагировать, когда мы лишаем её этой привычки и какой-то части непрожитых эмоций. Когда не вмешиваемся, – это уже проверено, – она поглощает клетки других особей и растёт.

– Но этот факт будет свойственен лишь нематоде, так как она не имеет жёсткого скелета и обладает высокой регенеративной способностью, а потому может быстро расти. Человек же не сможет расти так быстро. Он будет медленно врастать в своего партнёра, с которым у него одинаковые привычки, или в случае, когда люди друг для друга стали привычкой.

– На Земле таких уже много. Они приняли облик друг друга и вросли костями. Понятно, что их уже не разделить, и они останутся такими на всю жизнь.

– Интересно, как у них, я имею в виду, когда умирает такой полностью сросшийся человек, кого хоронят? Например, если это супружеская пара, мистера Х или миссис Х? Просто таких большинство. Есть, конечно, и не супружеские, и не разнополые, и не двое, а большее количество слипшихся индивидуумов.

– Индивидуум! Слово-то какое Вы сказали, господин Франкл, – Ангелина растягивается в улыбке. – Какие ж это индивидуумы? От слова индивидуальный, уникальный даже, а это никак не подходит к склеенным существам.

– Ах, придираетесь к словам, – подмигивает профессор. – Изначально-то все рождаются уникальными и индивидуальными. Это в процессе социализации человек теряет свою неповторимость и всё больше подражает другим. Это ведь так сложно, быть не таким как все, это могут лишь единицы.

– Да, сейчас это очень далеко от меня. Ещё раз поймала себя на мысли, – как хорошо, что я здесь, на Микзе, среди уникальных людей. Не хотела бы я сейчас оказаться склеенной с кем-то. Это же никакой свободы.

– Не каждому дорога свобода. Обычно о свободе только разговоры ведут, а по факту, человеку сложно быть полностью свободным. Что такое свобода? Это отсутствие почвы под ногами. Истинная свобода – это почти невесомость. Надо сказать, это очень тяжёлое переживание для неподготовленного человека. Опираться только на своё решение, не спрашивать ничьих советов, слушать только себя и свой внутренний голос, делать то, что хочешь, а не то, что надо. Вернее, самому определять, что же всё-таки надо в каждый момент, а не ждать указаний извне. Человек с детства привыкает к режиму ограничения свободы. Сначала садик, потом школа, институт, работа и так до смерти в рамках времени и пространства. Убери эти рамки, и человек испытает шок, стресс, он не будет знать, что ему делать, куда идти. И потом, человек привык к потреблению, он обзаводится предметами, чтобы застолбить своё место в пространстве. Это, в первую очередь, недвижимость, которая явно ограничивает свободу, потом семья, дети, даже место на кладбище. И он ненасытно хочет иметь всё и думает, что чем больше он имеет, тем более твёрдо он стоит на земле, усиливает опору и тем самым лишает себя свободы.

– Я согласна с Вами, профессор, – Ангелина наслаждается речью Франкла. – Это созвучно с моим образом мыслей и откликается внутри. И это очень удобно системе, правительству. Иметь зомбированных людей очень выгодно. Никто не сопротивляется.

– Я полагаю, что здесь, на Микзе, большинство так думает, и поэтому мы так же неуникальны, у нас здесь такой же схожий образ мыслей. Только, в отличие от Земли, у нас более высокое развитие, а по сути – мы такие же стадные животные. Конечно, нам легче, чем им. Но нас здесь мало, и если бы мы жили на Земле, мы бы очень резко контрастировали с общей массой. Вероятно, так и было бы, поэтому мы сейчас здесь. Естественный ход эволюции. Ладно, всё это философствование, хоть и очень приятное. Так, посмотрите, Ангелина, на нашего червячка. У него рана зарубцевалась, а его отрезанная часть издохла.

– Вот они, гниющие останки, которые наполнили мировой океан и вызвали тепловой эффект.

– В том числе. Да, и это тоже. Но в основном этот эффект создали водоросли. Хотя не факт. Не факт, – профессор проводит двумя пальцами по подбородку и потом по бороде. – Ваше исследование и выводы мне очень интересны. Я пойду, увидимся.

– Да, господин Франкл, счастливо, до встречи. Я хотела бы Вам рассказать ещё и об опыте с медузами. Сейчас этот образец доставлен на Землю, и как пойдёт его развитие, увидим позже. Я Вам сразу же сообщу.

– Добро, – профессор кивает головой и удаляется, мурлыча мантру себе под нос.

Ангелина думает, что необходимо связаться с коллегами из Нью-Йорка, куда Оливер доставил образец медуз. Кажется, он писал о мистере Флюгеле. Включает сеть, делает вызов. Сначала долго никто не отвечает, потом щёлкает соединение, и перед ней предстаёт лицо во весь экран.

– Да, – хриплым со сна голосом отвечает объект, не глядя в экран, так как усиленно трёт глаза руками.

– Здравствуйте. Я Ангелина, коллега Оливера. Он вам доставил микзянских медуз с неделю назад, я хотела бы узнать их судьбу.

– А, здравствуйте, – лицо расплывается в улыбке и от этого становится ещё шире. – Здравствуйте, Ангелина. Рада с Вами познакомиться. А я госпожа Флюгель. Сейчас ночь, я проснулась, но это ничего. Я очень рада, что смогу поговорить с Вами.

– Извините, что разбудила, – оправдывается Ангелина. – Я всегда путаю время, трудно подсчитать, даже с учетом разницы. Иногда мне кажется, что во времени нет никакой системы, и оно постоянно меняется. Как бы я ни проводила подсчёты, никогда не попадаю.

Ангелина разглядывает собеседницу, её лицо. «Вроде бы мужчина, но очень много женского, да и представилась госпожой. Может, это и есть двойник, склеенная супружеская пара? Интересно». Когда летала на Землю, она видела такую мутацию на улице, но так чтобы общаться, да ещё с директором института, это было впервые. Значит, людям удаётся социализироваться в своём сдвоенном состоянии.

– Какова цель Вашего звонка, Ангелина? – интересуется Флюгель.

– Узнать о судьбе медуз, которые вам доставил на прошлой неделе Оливер Санчес, – повторяет девушка.

– Ах, о судьбе медуз. Так-так-так… О судьбе медуз, о судьбе медуз… – Флюгель смотрит куда-то за экран, опустив глаза.

Ангелина замечает, как директор барабанит пальцами по столу, и то ли он-она ещё не проснулись, то ли они не в себе. Взгляд пустой и отрешённый.

– Вы знаете, дорогуша, – через долгую минуту молчания произносит Флюгель, – я сейчас не могу Вам ничего рассказать о судьбе медуз, никак не могу вспомнить. Дело в том, что сейчас, дома, я в роли госпожи Флюгель и больше женщина, а на работе активен мой муж, господин Флюгель, я же на работе в дремотном состоянии. Раньше меня увлекала исследовательская деятельность, а сейчас что-то сломалось. Муж ещё держится, а я больше не могу. Меня как будто не стало.

– Понимаю, – Ангелина приготовилась выслушать монолог и быть психологом. – Это действительно очень тяжёлые переживания, – не чувствовать себя и свою жизнь.

– Да, – Флюгель вскинула глаза на Ангелину, почувствовав сострадание и сочувствие. Потекли медленные слёзы. – Это очень тяжело. Я даже порой хочу умереть, но не могу.

Сейчас Ангелина видит перед собой слабую женщину, измученную, несчастную, и ей очень жаль её.

– Как давно Вы в таком состоянии, я имею в виду, в склеенном?

– Около полутора лет. Мы в числе первых склеились, и, кажется, дольше всех живём. Муж смотрел статистику, она неутешительна. Умирают в течение полугода либо оба, либо кто-то один из склеенных от невозможности вынести это психологически.

– Я знаю, склеиваются потому, что кто-то в паре очень хотел быть вместе, был сильно привязан к другому. Большинство женщин этого хотят.

– Хотеть-то хотят. Но когда доходит до дела, и приходится в течение суток, недель, месяцев находиться в тесном контакте с другим человеком как со своей частью тела, это становится невыносимым. Я смирилась, да и многие смиряются, но далеко не все. Большинство не может. И знаете, что я Вам скажу? Нет вакцины против этой мутации. Это копилось годами и веками. Они там что-то ищут, исследуют. Фигня всё это. Лишь бы заполнить свою жизнь смыслом под завязку. Чушь. Самообман.

Внезапно выражение её лица меняется. Оно становится жёстким и злым.

– Что там наговорила моя жёнушка? Глаз да глаз за ней нужен, – сразу же обмякнув, господин Флюгель, продолжает. – Вы медузами интересуетесь? Лучше позвоните через шесть часов. Я сам ещё не узнавал. Приду в институт, наведаюсь в лабораторию и всё узнаю.

– А, хорошо, хорошо, – Ангелина, растерянная от того, что стала свидетелем буквального двуличия Флюгеля, хочет побыстрее закончить переговоры и отключиться. – Доворились. Я Вам позвоню. Счастливо.

– Мгмха, – мычит Флюгель и разворачивается от экрана к кровати.

Ангелина отключается сразу, боясь стать невольным свидетелем ещё чего-либо, и выдыхает с облегчением. Неприятное зрелище – слипшийся человек. Одно дело, червяк или медуза, но человек…

Живя на Микзе, девушка безнадёжно отстаёт от земных реалий и иногда чувствует себя, как в тёмном лесу. То, что происходит сейчас на Земле, теоретически ей понятно, но практически наблюдать это жутко. И, несмотря на то, что она летала в командировки на Землю пару раз и видела склеенных людей, всегда при общении с ними у неё шли мурашки по телу, охватывал страх и возникало ощущение неприятия и дискомфорта.

Её шокировала вдруг пришедшая мысль о том, что и раньше люди всё время ходили в масках, двуличные или трёхличные и более, но это было не буквально и тщательно скрывалось. Чтобы распознать маску человека, когда он в ней и без неё, нужно было какое-то время с ним пообщаться. Надо же, как повернулась жизнь. Да, теперь мы имеем внешнее отражение внутреннего. Как всё стало явно и буквально. В это невозможно поверить, никто не мог и представить, что такое произойдёт. Да если бы сто лет назад кто-нибудь сказал, что людское двуличие и подавленные эмоции, которые проявляются как разные маски человека, из психологических составляющих перейдут в физические и отразятся в реальности, никто бы не поверил в эту чушь. Да как такое возможно? А вот возможно, и сейчас это происходит.

Конечно, можно сказать, что раньше надо было думать. А кто думает заранее? Единицы. Вот эти единицы и уцелели и сейчас на Микзе кайфуют. Человек же по природе ленив. И если есть, кому подумать за него, он с радостью снимет с себя эту ответственность. Всё из-за интеллектуальной лени. Конечно, большинство сублимирует и проецирует на физические работы свою умственную лень. Они трудятся в поте лица, лишь бы не думать ни о чём. Это действительно проще. Размышления приводят к экзистенциям, а это ещё и эмоционально больно, так что человек предпочитает держаться подальше от этого. «Горе от ума». Великая фраза. Или «Безумным счастье». Опять-таки, это границы, крайности. Если тщательно поразмышлять над этими фразами, можно понять, что баланс ума и применения этого ума приносит счастье и безмятежность. Что толку от ума, когда его невозможно правильно применить? Тогда он действительно принесёт лишь разрушение и горе. А безумство в разумных пределах тоже полезно. Только революционеры, способные в одиночку на безумные поступки, делают прорыв в науке и в жизни. Поэтому капля безумства также не помешает. Вот, опять-таки получается, что вся изюминка в балансе. На то она и изюминка.

Ангелина выходит из задумчивости. Иногда она чувствует себя, как под наркозом, хоть и трезвая. Она опять уходит в свои размышления и на какое-то время погружается в себя, потом выходит лёгким толчком, отклоняющим тело назад. Ангелина смотрит на улицу через затонированное окно своего кабинета. Как всегда, ярко светит солнце. Тихо, безмятежно, и снаружи, и внутри. А на Земле хаос… Но это же на Земле. Ей-то что до этого? Да, сейчас там находятся её друг и подруга её брата, которую она решила спасти. Нет, просто помочь. Спасать – неблагодарное дело, если человеку не грозит смертельная опасность. Хотя можно сказать, что на Земле все обречены и всем грозит смертельная опасность. Что ж, сами виноваты. Их предупреждали. Кто-то же уцелел. Естественный отбор. Ангелина не любит себя за такие мысли. Они ей кажутся циничными и жёсткими. Но, может быть, благодаря этому она не застряла в роли спасателя человечества ради ощущения своего превосходства и божественности. Ведь для чего становятся спасателями? Конечно же, для удовлетворения своего Эго. Я спас, я герой, я по сравнению с другими, сильный. Всегда всё делается для собственного удовлетворения. Иногда стоит подумать, зачем нужно чувствовать себя героем и сильным? Зачем нужно внешнее подтверждение этого факта? Человек и так сильный, когда ему это нужно. И слабый, когда это необходимо. А спасать окружающих, если они не просят об этом, только во вред.

Ангелина выходит из лаборатории и направляется к директору. Надо попросить разрешение на командировку на Землю, вот только веского рабочего аргумента у неё не находится. Придётся говорить как есть, и это вряд ли понравится. Она заходит в овальный кабинет и видит директора на потолке, висящую вниз головой в позе лотоса.

– Минуточку подождите, Ангелина, – улыбаясь невозмутимо произносит она.

– Хорошо-хорошо, – ничуть не смущённая практикой своего руководителя, Ангелина садится в мягкое кресло и любуется небом и солнцем.

Директор через несколько секунд встаёт и спускается в прилипающих ботинках по потолку и стене. Оказавшись на полу, она взбивает свои шикарные пышные волосы, улыбается и довольная садится на край стола, пристально вглядываясь в коллегу. По-матерински заботливо и участливо смотрит на Ангелину и, наклонив голову вбок, ждёт, когда та заговорит. Девушка, как всегда, любуется красотой своей директрисы, она всегда получает эстетическое удовольствие от вида этой восхитительной женщины.

– Я бы хотела попросить Вас разрешить мне командировку на Землю.

– С какой целью, Ангелина? Насколько я помню, Вы недавно прилетели, и у Вас в планах не стоит командировка. Что-то внеплановое?

– В общем-то, да, внеплановое. Я хочу помочь девушке, которая жила с моим братом перед его смертью. Туда улетел Оливер, – ему удалось совместить помощь этой девушке с рабочими вопросами, – и пропал. Я предполагаю, что он в той же ловушке.

– Ммммм, а в полицию не обращались?

– Нет пока.

– Я Вам откажу, дорогая. Вы не обязаны помогать другим взрослым. Это их ответственность. Но самое главное, на ближайший месяц нет мест. Всё занято.

– Я так и думала, – опустив голову, говорит Ангелина.

– То, что кто-то заболеет или передумает, маловероятно. И рассчитывать, что освободится место, бессмысленно. Лучше расслабьтесь. Всё будет как должно. Вы не сможете изменить ход эволюции таким образом. Вы больше нужны здесь, и уж здесь Ваша помощь и вклад, безусловно, меняют временную тенденцию. Так что не надо попусту расходовать свои силы ради одного человечка. Лучше подумайте, почему именно её Вы хотите спасти? Какие чувства Вы испытывали к брату и сейчас проецируете на его девушку? Может, это чувство вины?

– Наверное, – теперь Ангелина ещё больше погружается в себя от заботливого и несколько монотонного голоса директрисы, и слёзы уже готовы вырваться из глаз. – Да, в последнее время, с тех пор как я улетела на Микзу, мы не общались. Он был моим последним родственником. Мой отец и его родители умерли, со своей матерью я давно потеряла контакт, сейчас её уже тоже нет в живых. Она жила в Новой Зеландии, когда началось наводнение. С братом мы несколько раз пытались наладить общение, но у нас из этого ничего не вышло. И тем не менее он был единственной ниточкой, удерживающей меня от ощущения тотального одиночества. Сейчас хочется, чтобы кто-то напоминал мне о нём. Раз он и эта девушка были вместе, у них с братом должно быть много общего.

И тут поток слёз градом вырывается наружу, Ангелина больше не может сдерживать рыдания. Она закрывает лицо руками, плечи её сотрясаются, но, кажется, с рыданиями она освобождается от накопленного напряжения. Директриса приобнимает её за плечи и молча ждёт, когда девушка успокоится. Другой рукой она наливает воду из графина. Когда через пять минут плач понемногу стихает, и Ангелина уже всхлипывает, бессильно провалившись в кресло, директриса подаёт ей стакан с водой. Девушка пьёт, поднимает в благодарности красные от слёз глаза, снова закрывает их и глубоко вздыхает.

– Человек всегда один, просто рядом кто-то находится, – говорит директриса.

– Да, я это знаю, – кивает уже успокоившаяся Ангелина.

– Рождается с чьей-то помощью, материнской или учёных, неважно, из утробы матери или из пробирки, а вот умирает всегда один, и не только человек, всё живое. Такова жизнь, чёрт бы её побрал.

– Да, – вымученно улыбается Ангелина. Её директриса всегда была крута, умна, стильна, красива, достойна восхищения. Как, впрочем, и сама девушка, и большинство микзян.