Ангелина предпочитает перемещаться на Землю в состоянии амнезии. Поэтому в одном из дальних отсеков ракеты она ложится в барокамеру и включает режим безмятежности. Капсулу наполняет дым миса, и она вдыхает его. Вдох, выдох, вдох, выдох. Каким-то краем мозга она осознаёт, что сейчас будет старт. И тут же чувствует толчок. Вот он. Ракета взмывает вверх, через несколько минут, описав дугу вокруг Микзы, входит в пространство лифта и несётся к Земле.

Мис действует практически мгновенно, уходит тревога, чувствуется легкая эйфория, и Ангелина перемещается своим сознанием в далёкое детство. Вспоминает маму. Её чуть шероховатые руки, которые она всегда почему-то отталкивала. Может, боялась? Чего?.. Какое блаженство! Как хорошо ни о чём не думать, ни о чём не беспокоиться, несмотря на то, что на Земле беда, и люди вымирают. Она же ещё живёт и живёт очень даже неплохо. И она всех так сильно любит! В этом вся её заслуга. Сколько времени она отдавала и отдавала, вкладывала и вкладывала. Сколько сил, энергии, времени и денег вложила она в своё развитие и самосовершенствование.

Да, спасибо маме за низкую самооценку. Если бы не эта низкая самооценка, Ангелина никогда бы не встала на путь изменения себя, своего внутреннего и внешнего мира. «Хм, все думают, что это всё от природы даётся. Нет, голубчики. Всё это результат тщательной подготовки и работы. Всё не просто так. Кто-то вкладывает свои силы в семью и в потомство. Да что там, кто-то! Большинство людей на Земле так и стремится связать себя узами брака и зависимости. И вот к какому результату это привело. Нет, я не против семьи и брака, но только между людьми, осознающими себя. Союз получается прочным и прогрессивным, только если оба партнёра развиваются, а не деградируют, всё больше склеиваясь между собой клеем привычки. Ясно, что это не буквально. Это абстракция. Но тем не менее, раз такое могло произойти, значит, имелись предпосылки. Человек погряз в своих примитивных убеждениях, твердолобо защищая свои устаревшие принципы. Защищать принципы – это хорошо. Но без крайностей, пожалуйста! Не надо вот этого! Почему бы просто не жить и не получать удовольствие от жизни? Ведь человеческая жизнь бесценна! Но ведь нет. Человек всегда поступает так, будто существует что-то более ценное, чем сама жизнь. Глупо. Я и сама не гений, и кучу ошибок допустила, и натворила о-го-го. Но я всегда критично отношусь к себе. Может, это моя заниженная самооценка не даёт расслабиться. Лишь мис иногда возносит, и это очень приятно. Посмотреть на себя с высоты, на свои подвиги и заслуги без самокритики и принижения. Это очень приятно! Ах, мис!»

Звучит сигнал сети. Ангелина нажимает на запястье, активизируя вшитый чип. Письмо.

Кому: [email protected]

От кого: [email protected]

Я прибыл в Москву. Вылетаю в Питер.

Отправлено: 14.08.2100 06:05.

Сеть тут же вырубилась. Нет, всё-таки она отвратительно работает в межгалактическом пространстве. И Ангелина безвольно опускает руку.

– Ты зависимая наркоманка, – звучит в её голове голос той части личности, которая всё контролирует. Некая субличность-контролёр.

– Да, хорошо, если тебе так хочется меня называть, пусть я наркоманка, – отвечает другая её субличность, склонная к риску. – Хорошо, что ты меня контролируешь. Если бы не ты, я бы, и правда, пыхтела дни напролёт. А так, 2–3 раза в год, это нормально.

– Так, ладно, давайте я буду решать, что мне делать и как, – подаёт голос Ангелина и сама удивляется, как он твёрдо и громко звучит.

В ответ тишина. И внутри тишина. Блаженство опять наполняет всё тело девушки, и она наслаждается. Контролёр ей достался от матери. Что ж поделать? Приходится с ним мириться. Действительно, если бы не контроль над ситуацией и самоконтроль, она бы не была собой. Такой пунктуальной, дисциплинированной и собранной. И снова надоедливая мысль впивается в мозг.

– Ну зачем ты летишь? Зачем тебе это нужно? – спрашивает её прагматик. – Тебе-то какая польза от этого?

– Польза, не польза, – говорит вслух Ангелина. – Я чувствую себя виноватой перед братом, что не помогла ему. А там девушка, которая жила с ним последние годы или год, неважно. У меня больше не осталось никого из родных.

– А какой в них толк? Даже когда они были живы, чем они тебе помогали? Вы же практически не общались. Странно всё это.

– Ничего странного. Может, я осознала свою ошибку, что не общалась с родными, и теперь хочу исправить. Искупить вину, что ли.

– Главное, тебе самой себя простить. Это чувство вины внутри тебя и не зависит от внешнего мира.

– Какая ты умная, моя прагматичная субличность! Конечно, ты общаешься со всеми только с пользой и выгодой для себя. Как только человек не выгоден и не нужен, ты спокойно его бросаешь. Не люблю тебя за это. Ну, нельзя же быть такой.

– Зато мне это всегда помогает в жизни. Я не делаю ничего бесполезного. И это же для тебя любимой. Я вот тебя очень люблю.

– Да иди ты! Эгоистка.

– Впрочем, я поняла, зачем ты летишь. Чтобы внести свой вклад в спасение мира и потешить своё тщеславие. Ты геройствуешь, причём с большим риском для себя.

– Нет, здесь ты не права. Риск минимальный. Я никогда или почти никогда не иду на большой риск. Всё просчитано. У меня есть защитный костюм и всё необходимое, чтобы себя обезопасить.

– А если там начнётся экологическая катастрофа? А если ты не сможешь вернуться на Микзу? Мало ли что.

У Ангелины сводит под ложечкой чувство страха. Ведь и она думала об этом, у неё мелькали подобные опасения. Но только сейчас она готова честно признаться, почему эти мысли не повлияли на решение лететь. При любом выборе надо всегда отдавать себе отчёт о причине, без этой внутренней честности невозможен осознанный образ жизни и мыслей.

– Теперь ясно, зачем я лечу. Мне не хватает адреналина и чувства страха в реальной жизни. И я лечу именно за этим. Теперь мне всё ясно.

– Ну, наконец-то! Хорошо, что хоть защиту взяла и усилила её. Молодец, хвалю. Но это очень рискованно.

В это время её субличность, склонная к риску, балдеет под действием миса и не считает нужным ввязываться в дискуссию. Дело сделано. Ангелина уже летит на Землю, укурилась в говно и довольна до ушей.

– Ну, всё уже, хватит. Заткнитесь вы все. Дайте кайфануть по-человечески. Я столько времени вкалывала и слушалась вас, а теперь хочу расслабиться, – сонно хрипит она.

В голове Ангелины воцаряется тишина. Как она любит эту тишину! Раньше любила, чтобы было тихо вокруг. Всегда раздражали разные звуки: шуршание, скрип, шелест и так далее. А теперь она добилась, что и в голове у себя, и в душе может создавать тишину, когда захочет. Главное, осознать свои субличности, которые рождаются в форме мыслей, переходящих в чувства, говорят с ней и между собой и которые помогают разобраться в себе, принять верное решение, выявить первопричину поступков. Если не осознавать этот процесс, невозможно будет им управлять, и это приведёт к спонтанным действиям. А это хуже всего.

Ангелина вздрагивает от неожиданного лёгкого толчка и понимает, что ракета примагнитилась к Земле. Вот и прилетели. Ура! Она нажимает на кнопку, которая открывает капсулу-камеру, садится, спускает ноги, осторожно ступает на пол. Всё устойчиво, её не шатает. Лёгкое головокружение прошло в минуту. В иллюминаторе серое небо, дождь и мрак. Ничего не изменилось с момента её последнего визита.

– Всё, это в последний раз. Очень тебя прошу, дорогая моя, больше не рискуй так, – умоляющим голосом шепчет прагматик.

– Хорошо, не буду, – посылает мысль в ответ субличность, склонная к риску, а про себя ухмыляется.

Ангелина мысленно переводит наноткань в городской режим и включает защиту от дождя, пыли и инородного вторжения. И её облегающий космокостюм трансформируется в джинсы и свитер, активизируется защитное поле. «Лучше пусть думают, что я бестактная и невежливая, но я защищу себя и останусь живой и свободной. Ведь, наверняка, придётся здороваться, обязательно встретится кто-нибудь из знакомых, какой-нибудь коллега, например».

Сократив в размерах свой дорожный рюкзак со всем необходимым, она застёгивает его на запястье левой руки. В правую у неё вшита сеть. Перед полётом она специально вшила её, чтобы не потерять. Ей до сих пор непонятно, почему Оливер вышел из сети. Лишь предполагает, что устройство не было вшито, и его отобрали. Как же неосторожно, осуждает она его. Что за олух! Тут же понимает, что она проецирует на него своё отношение к себе. Её прагматик всё-таки не успокоился и до сих пор осуждает её. Интересно, где он был на Микзе, когда Ангелина принимала решение о полёте? Или накал чувств был такой сильный, что заглушал его предостережения, и она не дала себе время подумать? Хотя как не дала? Вон, сколько времени думала или, наоборот, старалась не думать. А потом враз решила лететь на помощь.

Ангелина медленно идёт по огромному космопорту, стараясь соблюдать дистанцию между собой и людьми. Здесь довольно оживлённо, много склеенных. Она движется по эскалатору к таможенному контролю. Пройти его, и всё, на выход. Внезапно ход её мыслей прерывает толчок. Какой-то юноша, совсем молодой, столкнулся с её защитой, и его откинуло на два метра лёгким разрядом тока.

– Эй, ты что толкаешься? – удивлённо и громко говорит он.

– Смотри, куда идёшь. Сам виноват, – понизив голос почти до шёпота, говорит Ангелина.

Парень смотрит на неё и, кажется, заворожён её взглядом и низким спокойным тембром её тихого голоса.

– Извините, – почти приседает он.

Её независимый, невозмутимый и вместе с тем спокойный и уверенный вид удивителен среди испуганных и неуверенных земных людей. Хотя здесь она видит микзян, видимо, прилетевших по делам, их выдаёт сиреневый загар с перламутровым отливом. Ангелина перед вылетом тщательно старается скрыть его, замаскировав пудрой. Но полностью скрыть его невозможно. А уверенность и силу взгляда вообще никак не спрятать. Это идёт изнутри. Конечно, можно заняться самоуничижением, самобичеванием и культивированием чувства вины. Тогда взгляд сделается затравленным и испуганным. Получится жалкое подобие земного человека. Но этого трудно достичь. Самостоятельно превратить себя в жертву достаточно тяжело, как и сознание жертвы превратить в сознание и мировоззрение свободного человека. Да и зачем насиловать себя? Чтобы слиться с толпой? Целостная осознанная личность самодостаточна и настолько ценит свою уникальность, что не боится выглядеть не как все.

Она слышит своё имя. Поворачивает голову и видит коллегу из института на Микзе. Машет ему рукой.

– Вы только что прилетели? – спрашивает её, приблизившись, высокий красивый брюнет с зелёными жизнерадостными глазами.

– Да, только что. Здравствуйте, рада видеть. А Вы улетаете? – кивает Ангелина, выставив перед грудью согнутые в локтях руки ладонями наружу. Знак сигнала, что она в защите.

– Да, – отвечает красавец, так же поставив руки перед грудью. – Удачи Вам!

– Спасибо, – улыбается Ангелина и поворачивается в сторону таможенного контроля.

«Какой же он красивый! У нас все люди красивые и здоровые. Нас сразу можно выделить из толпы и общей массы землян. Даже по внешнему виду, по пропорциям, по общей гармоничности тела: правильному телосложению, росту, чистоте кожи, силе волос, не говоря о зубах, ногтях и всём остальном. По движениям. Размеренным, уверенным, спокойным. Как и речь, и взгляд. А голос? На фоне микзян это незаметно. Потому что на Микзе все такие. А здесь, на Земле, мы сразу бросаемся в глаза. Кстати, хороший урок, если у жителя Микзы пониженная самооценка. Посетить Землю и попасть в толпу. Сразу всё встанет на свои места».

Как только Ангелина садится в клаудуз, сразу выходит на связь с Гамерманом.

– Я на месте, – шёпотом говорит он.

Через вебкамеру он транслирует окрестности на её сеть. За его спиной виден двухэтажный дом, обнесённый забором. Гамерман показывает на него. Видно, что дом старый, но крепкий и прочный.

– Я прилечу через пару часов. Может, подождёте меня? – с надеждой говорит Ангелина.

– Нет, ждать не буду. Буду пробовать пробраться в дом. Это не так-то легко.

– Хорошо, увидимся. Я на связи.

– Если я не выйду на связь в течение двух часов, значит, со мной что-то произошло, и Вы будьте аккуратны и осторожны. Тогда я бы на Вашем месте не совался сюда в одиночку. Может, и правда, лучше привлечь органы безопасности.

– Я поняла, – пробежавший холодок по коже извещает её о первых позывных страха.

Этот страх, который она любит испытывать, постоянно подвергая себя опасностям. И риск, который манит её постоянно.

Гамерман через щель в заборе разглядывает двор, замечает камеры слежения над входной дверью и по углам дома. Он, примостившись на пеньке рядом с проходящей вдоль дома дорогой, заходит в сеть, подключается и взламывает пароль. Сначала была мысль отключить электричество в доме, но подумав, он обесточивает всю улицу. В окнах гаснет свет. Несмотря на то, что сейчас день, на улице мрачно из-за дождливой погоды. Сейчас в доме начнётся переполох. Хотя, возможно, они и не заметят пока. Гамерман занимает наблюдательную позицию и, решив выждать, изучает дом, включив визор на дальнее увеличенное видение. Он пытается просканировать все помещения, настроив прибор на преломление и преодоление препятствий, но здание оказывается защищенным металлической конструкцией и не поддаётся просмотру.

Вокруг мёртвая тишина. Даже птиц не слышно. Хотя их давно уже не слышно, они все улетели из перенаселённых городов в предместья, где образовались свалки трупов, потому что некому хоронить такое количество умирающих. Теперь птицы обитают на этих свалках, превратив свои некогда прекрасные трели в падальные прелюдии. Гамерману стоило только подумать о свалке, как до его обоняния донёсся знакомый сладковатый запах. Видимо, свалка где-то рядом. И почему трупы не сжигают сразу? Копят неделю, а потом жгут всю кучу. За неделю успевает начаться процесс разложения, к тому же свалки привлекают множество падальщиков, которые являются разносчиками болезней.

Молодого человека передёргивает. Уж что-что, а он в жизни многое видел, не удивишь, да и работа на фондовом рынке научила управлять своими эмоциями, но сейчас страх проходит по телу холодком, не предвещающим ничего хорошего. Правда, он давно не ощущал такого страха. Рынок практически не функционирует. Какая экономика может быть, когда все умирают? Всё летит в пропасть без шансов к восстановлению. Он отчётливо это понимает, но почему-то выжидает. Ещё на что-то надеется. На чудо. Бред всё это. Давно надо было выйти из игры, он это чувствовал. Возможно, спасение бывшего товарища и есть тот толчок, чтобы изменить свою жизнь. Он уже давно подумывал мигрировать на Микзу, но всё не решался. Что с ним происходит? Видимо, всеобщая паника парализует его действия. Обычно он замирает, когда не знает, что делать. Поддаваться всеобщей панике глупо и бесполезно. Надо делать противоположный ход. А в какую сторону, он пока не видит. Разве что переселиться на Микзу.

Клаудуз Ангелины подлетает к месту назначения и приземляется. С одной стороны разрушенный забор и большое здание, похожее на больницу. Наверное, это и есть психиатрическая лечебница, догадывается девушка, вспоминая карту местности. Она осторожно выходит из кабины, и клаудуз взлетает вверх, издавая слабые звуки, похожие то ли на кваканье, то ли на чпоканье. Ангелина вздрагивает, так как окружающая тишина сразу отвечает эхом на посторонний звук.

Она немного съёживается и передёргивается. Местность не из приятных. Выкорчеванные пни и упавшие деревья разбросаны на земле без всякого порядка. Их листья и кроны уже пожухли, пожелтели, в некоторых местах ветки сгнили, оставив коричневые культи. Густой туман и моросящий дождь наводят ещё больший ужас в этом полутёмном заброшенном месте. Напротив развалин бывшей больницы стоят в ряд частные дома, в большинстве своём заброшенные и отмеченные временем, но ещё пригодные для проживания. Несколько домов ухожены, если можно так оценить отсутствие мусора во дворе и наличие стёкол во всех окнах. Вот покосился полуразрушенный домишко с чёрными дырами выбитых окон, а рядом с ним разительно контрастирует большой дом, кажущийся идеальным на фоне унылой улицы. И стоит он в самом конце.

Ангелина смотрит в карту. Как раз этот дом ей и нужен. Двухэтажный, он возвышается над остальными домами, и только он на всей улице выложен из камня. Каменный дом, каменный забор. На темной деревянной улочке он выглядит величественно и мрачно в сумраке ненастного дня. Хотя видно, что дорожка к нему давно не убиралась, двор относительно чистый. Возле входной двери камера слежения. Её Ангелина замечает издалека и не спешит приближаться.

Она медленно направляется в сторону дома. И вдруг из-за кустов к ней навстречу выходит мужчина среднего роста, кивает ей головой, улыбается и машет рукой, приглашая за собой в своё укрытие. Ангелина пугается, но сдерживает крик, к тому же она заметила что-то доброе и дружеское во взгляде этого мужчины.

– Я Гамерман, а Вы, вероятно, Ангелина, – видя её смятение, говорит мужчина. – Да не бойтесь Вы.

– Да, я Ангелина, – говорит девушка. – Ну и методы у Вас.

– Это для конспирации. Я уже два часа сижу и наблюдаю. Решил обесточить всю улицу, но вокруг тишина, и никто не выходит, как будто все умерли.

– Это вполне вероятно. Я бы не удивилась, – Ангелина уже пришла в себя и осматривает наблюдательный пост Гамермана. – Здесь все дохнут, как мухи.

– Зачем Вы прилетели? – спрашивает Гамерман, в упор глядя на Ангелину.

– Даже не знаю, сама себя спрашиваю. Скорее всего, чтобы почувствовать страх и рискнуть. Проверить, сойдёт ли мне это с рук, и останусь ли жива. Это если быть честной с собой.

– Что ж, Вы предельно честны. А я всё тешу себя мыслью, что хочу помочь другу. Вообще-то, я давно подумываю перебраться на Микзу. Возможно, общаясь с Вами, быстрее приму решение об эмиграции, и в итоге уеду.

– Поживём – увидим. И долго Вы собираетесь выжидать?

– Нет, думаю, уже можно идти. Я ставил себе срок пару часов. Они как раз прошли. И как раз Вы подтянулись. Так что можно идти.

– Хорошо, я лишь немного отдохну, пять минут. Перекушу и выпью чаю.

– Да, конечно. Посмотришь на Вас, – всё так легко и просто. Даже не подумаешь, что впереди неизвестная, неопределённая ситуация.

– А чего бояться? Бывает, я испытываю страх, но осознаю его, и он проходит. А лёгкое чувство тревоги иногда даже приятно.

– При перелёте или прохождении под землёй я чувствую лёгкий страх. И согласен, он немного приятен.

Ангелина отключает защиту костюма, отстёгивает рюкзак от руки, трансформирует его в реальные размеры и достаёт термос. Наливает чай и предлагает Гамерману. Они пьют микзянский чай бордо, наслаждаясь вкусом и ароматом. Ангелина отходит после миса в ракете и кайфует от восстановления трезвости ума. Смена реальности её привлекает. Она считает, что изменение восприятия действительности помогает взглянуть на мир иначе. Естественно, если это не грозит последствиями.

– Может, перейдём на ты, – немного смутившись, спрашивает Гамерман и, опустив глаза, добавляет. – Мы ведь примерно одного возраста.

– Давай, – отвечает Ангелина, улыбаясь про себя по поводу «одного возраста», зная, что значительно старше его, и отмечая тонкий еврейский комплемент.

В другой раз она бы скорчила гримасу от дифирамбов. Давно уже не любит эти восхваления, восхищения её внешностью и другими данными. Она сразу представляет себя оскалившейся овчаркой.

За чаем они вполголоса беседуют, о Земле, о Микзе, о делах друг друга. Он говорит тихо, осторожно подбирая слова, словно боится спугнуть синюю птицу удачи, сидящую на его плече. Внешне Гамерман ничем не примечателен, его лицо даже сложно запомнить, тем не менее, он притягивает своей внутренней силой. И этот дисбаланс внешнего и внутреннего настолько разителен, что Ангелина, сразу отметив это, с удивлением и интересом наблюдает за трейдером. На Микзе она привыкла, что привлекательная внешность отражает красоту и силу внутреннего мира. А сейчас оказалось, что внешность вообще никак не характеризует человека.

– Ну, что, ты готова? Двинулись? – спрашивает он, когда допили чай.

– Да, почти готова, – отвечает Ангелина, убирая термос и чашки в рюкзак, который трансформирует в меньший объём и снова пристёгивает к запястью, бодро поднимаясь с пенька.

В доме по-прежнему тишина, а теперь ещё и темнота. Хотя и до этого горело всего-то несколько окон. Из соседнего дома выходит старенькая женщина и, опираясь на палочку, зачем-то смотрит на небо, что-то бормоча себе под нос, недовольная отключением электричества. Постояв так с минуту, возвращается обратно в дом.

– Что случилось со светом? – очнувшись ото сна, спрашивает слабым голосом София.

Ей никто не отвечает. Она тянет руку и ногу, тормоша своих прилипших соседей, …и отклеивается от Оливера. Слышен шлепок, и у Софии возникает ощущение свободы в ноге. С внезапно проснувшейся надеждой она сильнее тянет приклеенную руку на себя… Но нет. Они с рыжим по-прежнему плотно приклеены, хотя область склейки уменьшилась. Сам китаец никак не реагирует на толчки Софии. Видимо, крепко спит. Все так безумно устали и настолько истощены, что нет сил ни шевелиться, ни разговаривать.

– Отключили свет, – отзывается Макс. – И если вы меня отпустите, я схожу посмотрю, что случилось и, возможно, исправлю.

– Не дождёшься, – сухо говорит София, стараясь вложить в голос побольше злости. – Мы столько мучились, теперь и ты помучайся.

В комнате темно, и даже привыкнув к темноте, сложно различать фигуры. Жуть, да и только. Все спят. Софию передёргивает озноб от страха, но мысль о том, что с ними вряд ли может случиться что-либо ещё более страшное, чем сейчас, несколько успокаивает её, и она, закрыв глаза, снова проваливается в сон.

В это время просыпается Оливер, вернее, выходит из забытья и ощущает свободу в теле. Он машинально ведёт ногой и понимает, что она свободна. Он снова свободен! Бодро встаёт, но слабость не даёт выпрямиться, и он на полусогнутых дрожащих ногах медленно направляется в сторону двери. Судя по всему, замок магнитный, кодовый. Будить Макса означает разбудить всех, а он не хочет прерывать посапывание и похрапывание утомившихся людей. Неизвестно, что будет после их пробуждения, возможно, главное сражение. На здравый рассудок пленников рассчитывать не приходится. Он на ощупь пробирается к столу и берёт стакан с водой, пьёт, но тут же выплёвывает, так как вода протухла. Ко всему прочему, они уже вторые сутки без питья и третьи без еды.

Оливер размышляет. Значит, он прожил все эмоции, раз они с Софией отклеились, и скорее всего это была эмоция стыда, которая оказалась общей в их рассказах. Но София до сих пор склеена с рыжим, какая же у них общая непрожитая эмоция? Неизвестно. Рыжий скрытничает и ничего не рассказывает о себе, лишь то, что его очень любили в семье. А может, это гиперопека? Такое часто случается в семьях, из-за чего дети вырастают эгоистичными и требующими удовлетворения только своих потребностей. С одной стороны, это неплохо, среди таких людей много диктаторов и руководителей, они двигают экономику страны, вырабатывают политическую линию. Однако, куда привел этот экономический и политический строй в итоге? Известно куда. В яму, на дно, откуда теперь вряд ли выбраться.

Так Оливер размышляет и крепится, чтобы не заснуть. Снова потерять бдительность в опасной обстановке он считает безалаберностью и большой неосторожностью. В этой среде надо быть начеку, – среди неизвестных людей, мечтающих выжить и готовых на всё, даже на иррациональные действия. Впрочем, как и он. Но Оливер уверен, что у него есть принципы, и он никогда не стал бы кусать другого человека и уж тем более откусывать его плоть. Но рассчитывать на то, что и все остальные останутся высоко моральными и адекватными, не приходится. Недавние события показали, как быстро люди могут потерять человеческий облик, забыть о социуме, полностью подчинившись инстинктам.

Стресс способен ввергнуть человека в панику, превратить в животное, совершенно неразумное и, уж конечно, не осознающее себя. Хотя об осознанности и говорить не стоит. На планете за последние 100–200 лет процент осознающих себя людей не очень увеличился. Несмотря на то, что психология активно развивается, она перешла в область какой-то творческой дисциплины и большинством не воспринимается серьёзно. Всё больше и больше людей считают себя психологами по жизни, полагаясь на свой интеллект и ещё что-то там, например, на способность сопереживать. И они направо и налево дают советы, искренне веря в непогрешимость своих выводов и тем самым нанося вред не только окружающим, но и себе, поскольку они выстраивают логические цепочки, глядя на ситуацию через призму своей проекции. Ведь психолог – это серьёзная профессия, а вовсе не то, что они имеют в виду. Всё намного сложнее.

Невозможно самостоятельно постичь пласты своего сознания и эмоций. Это нереально. Так же как невозможно вывернуть себя наизнанку физически. В йоге человек может достичь определённого уровня. Например, научиться стоять на голове, и то, с помощью мастера. А нужно ли это большинству? Зачем? Зачем выворачивать себя наизнанку? Ради чего? Например, врачи, чтобы диагностировать болезнь, берут анализы, делают рентген. Анатомия, физиология – это физическая изнанка. Пока врач не знает, что внутри, он не может назначить лечение. С психологией точно так же. Надо знать, что внутри, тогда можно вылечить. Каждый человек неповторим, как узоры на ладони и анализы крови. Но человек часто пренебрегает анализом своей души, эмоций и сознания. Ничего же не болит, разве что повышенная тревожность и маниакальное состояние. И если это в пределах нормы, не превышает границы, то можно функционировать, ходить на работу. Большинство не видит в этом состоянии проблему. Некоторые даже умудряются при этом натягивать улыбку и делать счастливое лицо. Фокусники-инвалиды.

– Развяжи меня, ведь только я знаю код доступа и смогу открыть дверь, – то ли грозит, то ли умоляет Макс.

От его голоса Оливер невольно вздрагивает, оторвавшись от мыслей, и вяло поворачивает голову на звук.

– Кстати, могу тебя поздравить с тем, что ты расклеился, – в голосе Макса слышны довольные нотки. – Значит, моя теория верна.

– Если быть точным, это не твоя теория. Учёные предположили это уже давно. Просто у них нет возможности устроить живой эксперимент, насильственно склеить людей и заставить их прожить эмоции, чтобы наблюдать, – презрительно произносит Оливер. – А на животных эксперименты невозможно провести, ввиду отсутствия самосознания у последних.

– Значит, я был всё-таки прав.

– Не обольщайся. Ты насильственно проводишь свой эксперимент.

– Так вы же, люди, привыкли быть зависимыми. Вы сами всю жизнь лишаете себя свободы, ограничивая свою жизнь рамками: работой по графику, семьёй, детьми, моральными условностями.

– Допустим, с этим я согласен. Но почему бы тебе не взять и не отпустить это, и пусть себе человек выпутывается сам. Пусть сработает естественный отбор.

– Неет, я же хочу помочь людям. Пусть так, с принуждением, что ж теперь.

– Так вот кто здесь зачинщик всего! – очнувшись ото сна, хрипло восклицает рыжий. – Притворялся овцой, а сам расклеился и теперь будет главным?

– Тебе сон дурной приснился? – с иронией отвечает Оливер, поняв, что камешек в его огород.

Рыжий пытается повернуться. Создаётся натяжение между ним и Софией. Она просыпается.

– Ой, больно, не тяни так, – стонет девушка.

Рыжий хочет укусить Софию, он хватает её свободную руку и уже открывает рот, но прилепленная щека плохо слушается, да и тянет кожу на груди Марии. Та вскрикивает от боли и инстинктивно дёргает рукой, попав рыжему по печени. Тот охает и отпускает Софию.

– Эй, хорош буйствовать, – говорит Мария, опустив глаза, чтобы увидеть рыжего.

В темноте всё едва различимо даже в самой близи.

– А что с электричеством? – спрашивает Мария. – Что случилось?

– Что-то с ним случилось, – отвечает Макс, медленно выговаривая слова. – Я говорю, отвяжите меня, схожу посмотрю, разберусь и исправлю.

– Оливер, отвяжи его, пожалуйста. Что мы без света тут сидим? Я боюсь темноты, – стонущим голосом просит Мария.

– Придётся тебе бороться со своими страхами. Я не собираюсь его отвязывать, потому что хочу выбраться отсюда, – он поворачивается к Максу. – Сейчас начну тебя пытать. Как ты относишься к болевым ощущениям, Макс? – злорадно произносит Оливер и довольный своим решением подходит к нему ближе.

Тут возникает шорох и возня со стороны Марии. Мычит Мигель.

– А может, я уже умерла? Я ничего не вижу, – беспокойно произносит она. – Да, я умерла. Интересно как!..

– Нет, Мария, ты не умерла. Ты жива, – слышен голос Мигеля.

– О, ужас! – надрывно стонет Мария. – Я уже хочу умереть. Мне всё так надоело! Это ужас какой-то. Кажется, это никогда не кончится.

Она резко встаёт, увлекая своей массой рыжего.

– Как вы все мне надоели. И как бы вас отлепить?

– Попробуй подумать о своих чувствах, которые ты испытывала в детстве к своему отчиму и которые были подавлены, – стараясь сохранять спокойствие в голосе, говорит София. – Смотри, мы с Оливером отклеились. Вероятно, потому что я думала о своём стыде в детстве, и он думал об этом же.

– Да, Мария, постарайся подумать и осознать свои эмоции, – поддерживает Софию Оливер. – Я был приклеен именно эмоцией стыда. Видимо, это единственное, что я не проработал, хотя не буду зарекаться. Я осознал эту эмоцию и достал её, как подавленный материал, потом принял её как часть своей личности, и она отпустила. В результате мы расклеились.

– Теперь мне бы с рыжим расклеиться, – мечтательно произносит София. – А он не говорит, что у него было в детстве.

– Ничего у меня не было, – тут же огрызается рыжий. – Меня холили и лелеяли, на руках носили, пылинки сдували. За меня всё делала мама, даже школьные уроки. Я иногда пытался что-то сделать, например, убрать в доме. А мама говорила, не надо, я сама.

– Ну, и что ты при этом чувствовал? – спрашивает Оливер.

– Да ничего не чувствовал, чего привязались?

– Это поможет тебе и, возможно, мне. И мы расклеимся. Я подвергалась эмоциональному насилию в семье, как я уже говорила, – как можно мягче произносит София. Она хочет выудить информацию из рыжего, чтобы понять связывающую их эмоцию. – Всё было хорошо с внешней стороны, но мне ничего не разрешали: ни гулять с подругами, ни самостоятельно принимать решения. Всё подвергалось жёсткой цензуре и почти всегда критике.

– Ну, это твои проблемы, – сел на любимого конька рыжий.

– Что ты привязалась к нему? Видишь, он весь розовый и пушистый, и у него было идеальное детство. Только вот почему он здесь, среди нас? – резонно замечает Мария, снова плюхнувшись на диван и поглаживая рыжего по голове.

– Это тебя не касается, – бурчит рыжий, поднимая лишь глаза. – Никого из вас не касается.

– Ну, пойми же ты! Тогда ты расклеишься, – Оливер усаживается на стул посередине комнаты, где раньше восседал Макс.

– О, ты теперь у нас гуру? Всё знаешь? Тебе просто повезло, и ты был приклеен с одной стороны, – по-прежнему упирается рыжий.

– Ладно. Кажется, это бесполезно. Он твердолобый валенок, – в отчаянии София дёргает рукой, приклеенной к спине рыжего, и тот орёт от боли. Она подмечает, что область склеивания всё же уменьшилась, хоть и незначительно.

Может быть, стоит самой подумать о том, что сказал рыжий, соображает она. А если это и есть наша непрожитая эмоция? Отсутствие доверия со стороны близких людей, когда не разрешают ничего делать самостоятельно. Это же очень обидно, когда не доверяют.

Внезапно Мария, собрав оставшиеся силы, свободной правой рукой зажимает шею рыжего и начинает давить. Рыжий хрипит и дёргается, пытаясь ослабить давление. А Мария давит всё с большей силой. Стараясь избавиться от удушающей хватки, рыжий дотягивается руками до её лица, впивается ногтями и тоже давит. Одним пальцем попадает в глаз. Мария взвизгивает и ослабляет своё давление.

– Ты что, убить меня хочешь, сука? – отдышавшись, рычит рыжий.

– А ты думаешь, я мечтаю о тебе на своей груди? – вопит Мария.

– Да такой, как ты, жирной корове только об этом и мечтать.

– ААААААА! – истошно вопит Мария.

Мигель приходит в себя и первым делом хватает её за отвисающий бок. Он впивается зубами, и уже начинает капать кровь. С бешеным взглядом он откусывает кусок мяса, да так быстро и неожиданно, что подбежавший Оливер ничего не успевает предпринять. Мария бьётся в конвульсиях. Рыжий от запаха крови возбуждается и, подтянув к себе часть груди, к которой приклеена его щека, хватает зубами и тоже легко и быстро откусывает кусок.

Снова начинается потасовка, только кажется, сейчас люди более агрессивно настроены. София с трудом удерживает равновесие, поскольку рыжий дёргается, вгрызаясь в свою жертву. Он сейчас сосредоточен на теле Марии. Они с Мигелем, как два волка, накидываются на бедную девушку, которая от боли уже потеряла сознание. Обидно, ведь это результат её проекции. В детстве Мария подверглась сексуальному насилию со стороны отчима, и как будто всё продолжается. Вот и сейчас она испытывает физическое насилие в самой жестокой и извращённой форме. Но именно она и притянула это.

София пытается размышлять о потере доверия, надеясь, что именно эта эмоция связывает её с рыжим. Она так хочет обрести свободу, что её теперь мало волнует жизнь других. Ей бы самой выжить в этой ситуации.

Оливер тоже старается держаться подальше от озверевших, потерявших человеческий облик рыжего и Мигеля, накинувшихся на Марию. И уже непонятно, жива она или мертва. Возможно, Оливер мог бы её спасти, но он также начинает думать о своей роли спасателя. Ведь именно поэтому он прилетел на Землю. Чтобы побыть в роли благотворителя и спасателя. И это нужно именно ему. Это именно его эгоистическая потребность – спасти весь мир. Чтобы потешить своё Эго и Я. Он ещё раньше понял, что вообще-то ему неинтересно, выживет мир или нет. Сам он смертен, и это его волнует гораздо больше. В первую очередь ему хочется продлить именно свою жизнь. Ведь когда наступит его черёд умереть, никто не пойдёт вместо него на смерть. А его геройство – это чтобы быть нужным кому-то, чтобы казаться хорошим в глазах других людей. Как раз это ему самому ни к чему. Он оставляет себе ответственность лишь за Софию, так как за ней ехал.

От какого-то внутреннего толчка Мария внезапно вскакивает и, не обращая внимания на боль и текущую кровь, направляется к Максу, таща за собой остальных. И откуда у неё берутся силы на это? Макс лежит рядом с диваном, привязанный к ножке и дремлет, не обращая внимания на шорох, рычание и хруст. Мария обрушивается на Макса, почти задавив его. Виновником её несчастий она видит именно его. У неё в голове всё смешалось. И то, что когда-то давно отчим насиловал её, переходит в проекцию на Макса. В предсмертной агонии она решает задавить его хотя бы своей массой. Однако Макс, как скользкий червяк, выползает из-под неё и встречается с горящими звериными взглядами рыжего и Мигеля. Похоже, они сговорились и теперь действуют заодно. Не успевает он среагировать, как зубы рыжего впиваются в его руку, и Макс орёт от неожиданной боли. Мигель поедает мясо с уже неподвижного тела Марии. София пытается держаться в стороне и не привлекать внимание обезумевших людей. Хотя она уже готова к самому худшему.

Оливер, пользуясь вновь обретённой самостоятельностью, подходит к двери. Она герметично закрыта, и даже непонятно, где сама дверь, – с виду сплошная стена. Тут он слышит мерное постукивание с внешней стороны. Это постукивание синхронно и ритмично. Он напрягает слух и по-прежнему слышит ритмичное постукивание. Оно еле слышно, но Оливер улавливает. Что это может быть? Дятел на улице? Не похоже. Звук очень знакомый, но в данный момент он не может вспомнить, где его слышал.

София вскрикивает, и Оливер подбегает к ней. Рыжий устремляет на неё свой жадный голодный взгляд, напугав её, но потом снова переключается на более доступного и близкого Макса. Тот уворачивается от рыжего и ловко прячется за тело Марии. Мигель сосредоточенно жуёт, из его рта по подбородку и груди течёт кровь.

Кругом красная липкая жижа. Роботы-планктоны усердно трудятся, подбирая мусор, грязь и куски мяса, мельтеша под ногами. Большую часть роботонов уже раздавили в этой давке и свалке. Оставшиеся, не обращая внимания на суету и хаос, продолжают усердно наводить чистоту.

Оливер подбирает лазер Макса, внезапно попавшийся ему на глаза. И как он забыл о нём? Крутит в руках и никак не может сообразить, как им пользоваться. Лазер похож на современный, но всё же это устаревшая модель.

София пытается думать об эмоции, связывающей её с рыжим. Это очень трудно, так как примешивается страх, жуткий страх, который заполняет собой почти всё её сознание. Но она упорно возвращается к мысли о недоверии близких, об этом тошнотворном чувстве, почти как подлянка или тухлые оправдания. И как в связи с этим рождается недоверие к себе, в себя, в собственные силы. А вера очень нужна, без неё невозможно жить. Верующие в Бога находят её. Вернее, проецируют её на внешний мир, и этим питаются. Но такая вера весьма сомнительна, так как может рухнуть в любой момент. Вот и рухнула.

Вера в себя – вот основной двигатель. София вспоминает своё детство, юность. Как бы то ни было, она всегда выбиралась из всех сложных ситуаций. Основано ли это было на вере или на интуиции, некоем чутье, но всегда выкарабкивалась. Но если она не чувствовала доверия со стороны близких людей, откуда она брала эту веру? Так срабатывает бессознательный инстинкт выживания? Или где-то в глубине души она всё же верит в себя? Или верит во вселенную и невиданную энергию, непостижимую, как и внутренний мир человека?

От мыслей её отвлекает свора собак. Люди, превратившиеся в собак. И откуда у них берутся силы? После голодных и бессонных дней и ночей. Ведь нужны усилия, чтобы откусывать плоть, пережёвывать её и ещё бороться с противником. Правда, из-за слабости эта борьба со стороны больше смахивает на возню.