Гамерману и Ангелине без препятствий удаётся войти в дом. Здесь стоит пугающая тишина. Дом построен как бункер, стены с высокой звукоизоляцией. Они идут по тёмному коридору, путь освещает костюм Ангелины, в который она перевела в сверкающий режим. Вокруг неё мерцающее облако, переливающееся красным, жёлтым, оранжевым светом. И хотя это сияние не предназначено для освещения и обычно используется как праздничный эффект, оно лучше, чем сфокусированный луч фонаря. У Гамермана обычный защитный костюм без световых диодов и он восхищён прогрессом людей на Микзе. Конечно, их же не волнует проблема выживания, поэтому они и оказываются на шаг впереди.

Где-то вдалеке они слышат истошный вопль, но непонятно, кричали в доме или где-то в лесу. Всё же Гамерман догадывается, учитывая звукоотражающие стены, что крик был из какой-то комнаты.

– Это здесь? Как ты думаешь? – Ангелина останавливается и настороженно прислушивается.

– Думаю, да, здесь! – утвердительно кивает Гамерман.

У Ангелины замирает сердце и спирает комок в животе. Это страх. Но не тот страх, что на океане или при перемещении в межгалактическом пространстве. Это животный страх. Страх перед людьми и их непредсказуемым поведением, основанном на принципах выживания. Когда сталкиваешься с дикой природой, испытываешь другие эмоции, хотя это тоже страх. Но при этом нет ужаса мучительной смерти от рук себе подобных. Если и придётся умереть, это можно принять смиренно. Перед стихией все бессильны. А когда имеешь дело с людьми, есть риск умереть не сразу, а попасть в руки к тем, кто будет мучить и издеваться. Дикий зверь убивает, чтобы выжить, ради пищи или территории, и звери не пытают. Только человек способен убить ради развлечения и может истязать животных и даже себе подобных, просто чтобы насладиться чужими мучениями. Нормальному человеку невозможно принять человеческую жестокость, но нельзя игнорировать факт её существования.

Ангелина прижимает руку в кармане и нащупывает мини-лазер. Он не убивает, но дестабилизирует противника. Действует почти как электрошок. Так, защитная игрушка. У Гамермана оружие посерьёзнее. Лазер калибра 908576, новейшая модель. Убивает сразу наповал. Реагирует только на энергию хозяина. Так настроен, что воспользоваться оружием может только он. Но с другой стороны, его сразу вычислят, если он совершит убийство, тогда придётся предоставлять оправдательные данные. Вот вам две стороны использования индивидуального лазера.

Они проходят по коридору и сворачивают к лестнице, ведущей вниз. Ангелина оглядывается на Гамермана и, по безмолвному согласию, начинает спускаться. Всего шесть ступеней, подсчитывает Гамерман. Он всегда всё считает – профессиональное. Перед ними огромный круглый зал, оборудованный под тренинговую комнату. В центре стоят вкруг стулья, у стены на полу валяются сумки и защитные колпаки. Ангелина с Гамерманом переглядываются. Ясно, что здесь были люди. Трейдер оглядывает помещение. Здесь нет других дверей и вообще нет окон, похоже на тупиковую комнату. Однако они опять слышат вопль, и уверенность, что крики исходят отсюда, увеличивается. Только они очень приглушенные.

– Отличная изоляция, как будто специально продумано. Как бункер или комната пыток, – предполагает Ангелина.

– Да, – кивает Гамерман.

Он садится на один из стульев и настраивает сеть. В воздухе, дополнительно освещая комнату, появляется виртуальный экран с клавиатурой. Сеть ловит, правда, сигнал очень слабый.

– Хочу попытаться отсканировать стены комнаты и выяснить, есть ли тут ещё дверь или лаз. Пока это непонятно, – растягивая слова, говорит Гамерман, – но похоже, что мы слышим крики за стеной, так что какой-то вход должен быть. Раз он так замаскирован, скорее всего, ещё и закрыт паролем. Но это не беда, взломаем, главное – найти.

Ангелина обходит всю комнату по периметру, ведя рукой по стене и простукивая сантиметр за сантиметром в попытке определить на слух место возможного входа. Но все стены как литые, и где дверь, определить невозможно даже по звуку, который везде одинаков. На ощупь стена кажется монолитной, без швов и стыков.

Оливер пытается активировать лазер, но у него не получается. Прибор настроен на импульсы Макса. А если поднести его к Максу? Может, тогда он заработает? Но Макс закрыт телом Марии, и над ней восседают рыжий и Мигель, устроившие пиршество. Кровь стекает с их подбородков, глаза дикие, безумные. Точно, так и есть, человекоедение, как наркотик. Стоит попробовать один раз, и можно тут же подсесть.

Оливер в нерешительности. Что-то надо делать. Срочно. Но София ещё приклеена к рыжему, и её спасает лишь то, что теперь у него нет возможности дотянуться до неё, потому что он щекой прилеплен к Марии. А Мигель, хоть и решился есть Марию, очень пуглив, и пока София жива, не кинется. Мария же, скорее всего, скончалась от ранений, потому что уже давно не подаёт признаков жизни.

София смотрит на свою руку. Кажется, область склеивания уменьшается, но возможно, ей это только кажется. Рыжий пытается пальцами отковырять свою щёку от Марии, вонзая в её грудь ногти. Оттягивать и отрывать кожу больно, а откусывать её мясо не получается. У Мигеля просить, чтобы тот помог, он боится. Они злыми взглядами соперников смотрят друг на друга, готовые к защите.

Импровизированная верёвка из обрывков одежды оказалась ненадёжной, и Максу удалось освободить руки, но опасаясь рыжего и Мигеля, он по-прежнему предпочитает прятаться от них за огромным телом Марии, хотя риск очевиден, – долго лежать под телом нельзя, он может приклеиться. Хорошо, что его тело закрывает одежда.

Но кожаный костюм не полностью закрывает тело, а защита, которую повредил Оливер, больше не действует, и кисть Макса тут же прилипает к жирной ляжке Марии, как только он к ней прикоснулся. Почувствовав, что рука потеряла свободу, Макс ощущает растерянность, которая сразу сменяется гневом. Его разозлил сам факт склейки, и он изо всех сил отодвигает тело Марии, сдвигая за ним рыжего и Мигеля. Они пока боятся Макса, хотя он без оружия и связан. Оскалившись и придав себе угрожающий вид, он свирепо смотрит на рыжего, по очереди обводит взглядом оставшихся, хотя в темноте силуэт Оливера едва различим и видны только те, кто находится рядом.

– Даже не думай открыть эту дверь, – говорит он Оливеру. – Код у меня в голове. И никто отсюда не выйдет живым, пока не закончится эксперимент.

– Да ты больной придурок! Ты сам здесь сдохнешь. Люди уже озверели и готовы жрать друг друга, несмотря ни на что, лишь бы выжить, – голос Софии дрожит.

– А в этом и заключается эксперимент. Или все станут умными, осознают свои эмоции, или все умрут, так и не поумнев. Может быть, инстинкт самосохранения вдохновит, – тихо шипит Макс.

– Какой инстинкт? Здесь всё на страхе. А в страхе, в стрессе начинается паника и невозможно здраво осознавать свои эмоции, – Оливер подходит поближе, чтобы в случае чего защитить Софию, так как со стороны Макса он чувствует угрозу.

– Ты же осознал. И потом, к постоянному страху привыкают, как и ко всему.

– Просто я до этого работал. А кто не работал над собой и своими эмоциями, тот даже распознать не может, что чувствует в настоящий момент времени и в этом месте. Вот ты тоже приклеился сейчас к Марии. Давай, попробуй, осознай свои эмоции.

– Да пожалуйста, – уверенно говорит Макс. – Мне немного страшно, признаю свой страх. Но вот по какой непрожитой эмоции я склеился с Марией, пока не знаю.

Рыжий выплёвывает кусок мяса и свободной рукой пытается дотянуться до Макса. Тот связанными ногами отпихивает его. Мигель, совсем обезумевший, медленно жуёт с отрешённым взглядом.

– В детстве меня тоже любили и холили. Отец приносил туши убитых животных и разделывал их. Я присутствовал при этом. Мне было их совсем не жалко, потому что так мы выживали. Я даже разделывал кроликов и зайцев, сдирал шкуру и потрошил. Правда, в семь лет я подвергся сексуальному насилию со стороны неизвестного парня, но я забыл этот случай. А потом отец умер, и я стал маминым любовником. Но мне всё это нравилось. А сейчас, когда она умерла, я потерял какую-то часть себя и опору. Ведь всё шло по плану, пока она не умерла, – наблюдая за рыжим в готовности дать отпор, произносит Макс.

– Кажется, я поняла, – немного оживилась София. – Ты подвергся сексуальному насилию в детстве, как и Мария. У вас общие непрожитые эмоции.

Макс смотрит на свою кисть. Действительно, область склейки увеличилась. Тем временем рыжий всё больше погружается щекой в грудь бездыханной Марии. А Мигель в Марию своим боком и спиной. София смотрит на свою руку и видит, что тоже больше врастает в спину рыжего. Она плачет от бессилия и безнадёжности.

– Дай-ка мне мой лазер, я сейчас отрежу Марию от нас. Она всё равно уже мертва, – нагло заявляет Макс.

– И не подумаю. Обойдёшься, – отвечает Оливер. – После всего сделанного тебе нет доверия.

София плачет. Оливеру её очень жаль, но он не может ей помочь. Повсюду запах живой плоти, кондиционер и дезодоратор уже не справляются. Оливер подходит ближе к Софии и шепчет на ухо:

– Детка, хорошо подумай о своих возможных непрожитых эмоциях. Думай о них постоянно. Это не позволит тебе глубже погружаться в рыжего.

– Я думаю, но у меня не получается!.. Я устала, мне уже тошно. Кажется, я сама себя уничтожаю.

– У тебя неплохо получается. Нам же удалось расклеиться.

– Это благодаря тебе, – София поднимает глаза, в них стоят слёзы. – У меня не получается.

– Не падай духом. У тебя всё получится. Ты выживешь. Я знаю это, – Оливер берёт её за подбородок и заглядывает в глаза.

– Ох, не знаю я, – Софию вновь захватывает волна признательности и трепетного чувства к Оливеру. – Я так истощена и слаба, что у меня больше нет сил. Но я постараюсь.

Рыжий, Мария, Мигель и Макс постепенно превращаются в один клубок мяса. Свежего и мёртвого. Они всё больше погружаются друг в друга и приклеиваются разными частями тела почти мгновенно, стоит только прикоснуться. В этой мешанине София изо всех сил старается избегать повторных прикосновений, чтобы не склеиться ещё с кем-нибудь. Оливер помогает ей. Она постоянно смотрит на руку в страхе увеличения области склейки и напряжённо возвращает себя мыслями в эмоции детства. Это довольно сложно.

– Есть! – тихо произносит Гамерман, и на экране отображается проекция помещения, в котором они находятся.

Трейдер задаёт поиск-муравей подвижных частей стены, и огромное количество насекомых расползается по помещению, исследуя каждую щель. За минуту продиагностировав микрощели, они сосредотачиваются на одном участке стены, обрисовав контур проёма.

– А вот и дверь, которую мы ищем, – торжествующе улыбается Гамерман. – Осталось подобрать к ней ключик.

– Кажется, я слышу за дверью шорох и приглушённые голоса. Значит, кто-то ещё жив, – Ангелина подходит к вероятному месту двери.

Она водит руками по стене в поиске хотя бы мелкой, незначительной стыковки. Но всё как литое.

– Может, всё-таки не здесь? – говорит она Гамерману. – Здесь нет даже намёка. Никаких выступов, щелей, даже нет шероховатости.

– Спокойно. Без паники. Эта комната сделана из материала, по составу напоминающего жидкую сталь, которую используют при изготовлении космических кораблей и другого оборудования. Соединяясь с другим материалом, схожим по составу, они как бы сливаются друг с другом и вплавляются.

– Да, я что-то слышала об этом. Но в технике и строительстве не сильна. Мне в голову пришла аналогия, это похоже на то, как люди склеиваются, постепенно врастая в тела друг друга.

– Чёрт побери, – не реагируя на слова Ангелины, злится Гамерман. – Он заблокировал доступ в помещение. Потребуется ещё время, чтобы разблокировать.

Гамерман продолжает стучать по кнопкам в поиске решения. Ангелина – прощупывать стену. Она натыкается на сумки.

– Если я осмотрю сумки, меня никто не накажет за это?

– Думаю, что никто, – не отрывая глаз от экрана, говорит Гамерман.

Ангелина склоняется над грудой сумок и насчитывает пять штук, рядом стоят пять колпаков. Рюкзак Оливера она не видит, и это её настораживает. Хотя он может быть в миниатюре и валяться в любом уголке дома, тогда его заметить трудно. Она заметила, как Гамерман косился на её сумочку и, когда она достала оттуда термос и трансформировала его, выразил интерес. Пока они пили чай, она объяснила ему, что это миниатюра, и что все вещи у неё с собой в буквальном смысле. Это последняя новинка моды. На Земле этого точно пока нет, потому что землянам сейчас совсем не до научно-технического прогресса. В одной из сумок, явно девичьих, она обнаруживает много косметики, булочку, покрывшуюся плесенью, и шоколадку. Она ищет любую электронику или записную книжку, которая хоть что-то расскажет о владелице этой сумки. Но здесь ничего нет. Похоже, обладательница любит яркую косметику и покушать.

Внезапно Мария приходит в себя, как восстаёт из мёртвых. Она еле-еле шевелит руками и телом и пытается отделить от себя и отодвинуть всё больше прилипающих к ней рыжего и Мигеля, а теперь ещё и Макса.

– Как я вас всех ненавижу. Убила бы. Я всегда ненавидела людей и сторонилась социума, – произносит она еле слышно. – Я то беспрестанно ела всё, что ни попадало в руки, то ненавидела людей. Всегда грызлась со всеми, могла обидеть и легко подавить.

– Когда ты много ешь, это похоже на скрытую агрессию, – говорит Оливер, всё ещё стараясь удерживать Софию на расстоянии, чтобы она не прилипла больше. – Агрессию, направленную на себя, точно такую же, как и у алкоголиков, наркоманов, людей, склонных к большому риску – автомотогонщиков, игроков. Они направляют агрессию внутрь себя, иногда это их разрушает. Но когда эта агрессия становится осознанной, она направляется на окружающий мир, на людей.

Возня то начинается с новой силой, то прекращается, когда участники, обессилев, замирают в полузабытьи. Мария отбивается локтями и ногами, хотя свободных частей тела у неё теперь немного. Рыжий, Мигель и Макс пытаются оторвать от друг друга куски мяса и таким образом выжить. Мигель опять кусает Марию. Она, охнув, падает и тянет за собой остальных, опять превращая всё в клубок.

Не удерживается и София, теряет равновесие и падает вслед за рыжим. Попадает в комок и оказывается близко к телу Марии. Она инстинктивно пытается отодвинуться от её искусанного, в синяках, жирного окровавленного тела. Оливер никак не может извлечь её и в отчаянии чуть сам не попадает в колесо всеобщего безумства. София с ужасом понимает, что нога Марии, которая сейчас оказалась на её ноге, может приклеиться. Именно в месте предполагаемой склейки её кожа покрывается мурашками. Комок ужаса в животе, отчаяние и безнадёжность. Оливер чуть не плачет, он никак не может помочь Софии. Бросаться в эту кашу нет смысла. Даже если он не приклеится, вряд ли это поможет Софии. Она должна сама себе помочь без надежды на помощь извне. Это, как умирать. Никто не умрёт за тебя, со смертью каждому придётся встретиться самому.

– София, – пытается донести до неё Оливер, – думай об эмоциях. Если ты сейчас рядом с Марией, возможно, ваша схожая эмоция – агрессия.

– Да, я бываю иногда агрессивна. И что теперь? – зло отвечает София. – Иногда люди не понимают по-хорошему или нарушают границы. И ничего не остаётся, как быть агрессивной.

– Полностью с тобой согласен, – говорит Оливер, уворачиваясь от протянутой к нему руки Макса. – Агрессия – это защитная реакция, не всегда конструктивная. Если человек не может спокойно отстоять свои границы, вырастает агрессия. Но откуда она взялась у тебя? Тебя обижали в детстве, били?

– Да не помню я, кажется, нет. По крайней мере, ничего серьёзного, у нас в семье всё было по-религиозному чинно… Ну, запретов было много, это да, ну… А, вспомнила! Как-то я своровала в столовой булочку, и это заметили. Учительница вызвала родителей, и когда мама узнала, дома она избила меня ремнём. Я считала, что наказана заслуженно, хотя, что там эта булочка? И украла-то я её, чтобы привлечь внимание одноклассника, который мне нравился, – София еле-еле удерживает равновесие.

– Тогда ты чувствовала себя виноватой? – вмешивается Макс, который всё слушает.

София косится на него испуганно, не зная, стоит ли отвечать на его вопрос.

– Да, видимо, чувствовала, раз меня наказали.

– Чувство вины – очень устойчивая болезненная эмоция. И является зависимой частью личности, – пытаясь высунуть голову из-под тел, говорит Макс. – Зачастую люди совершают те или иные поступки, которые характеризуются агрессивным поведением, направленным внутрь себя или на окружающий мир, только для того, чтобы чувствовать себя виноватым и, если можно так сказать, кайфовать от этого чувства.

– Согласен. Человек с детства привыкает к чувству вины и без него не может жить спокойно. Оно, как наркотик, ужасная привычка, – подтверждает Оливер.

– Так тут почти все с этим чувством, – иронично замечает София. – Да большинство людей. Почти всех наказывали в детстве, и все что-то совершали.

– Меня никогда никто не наказывал, – подаёт голос рыжий. – Но я очень часто чувствовал себя виноватым, потому как понимал, что накосячил. Я любил устраивать подлянки одноклассникам. Так, незаметно, никто и не знал, что это я, и мне всегда всё сходило с рук. Но у меня никакого чувства вины. И у меня было отличное детство, и все эти ваши предположения – пустой бред.

Мария несколько раз шевельнувшись, издаёт звук, похожий на глубокий выдох, и снова замирает. Макс дотягивается до её шеи, чтобы проверить пульс.

– Она умерла. Теперь уже точно, – констатирует он. – Хорошо, одним инвалидом меньше.

– И тебе пора на тот свет, – агрессивно рычит рыжий, который уже на пол-лица погрузился в грудь Марии, и ему даже рот открывать становится всё труднее и труднее.

– Это ты сейчас сдохнешь, урод, – отвечает Макс.

Он протягивает руку из-за спины Марии и тянется к горлу рыжего. Хватает его и душит. Рыжий пытается оторвать руки Макса от своего горла, но у последнего мёртвая хватка, и рыжий начинает сопеть и хрипеть. Мигель решает помочь другу по несчастью и тоже пытается нейтрализовать Макса.

София, пользуясь моментом, усиленно размышляет над чувством вины и чувством недоверия, которые, возможно, явились причиной её склейки с рыжим. Она смотрит на свою и руку, и ей кажется, что область уменьшается, и уже осталось чуть-чуть. От тела Марии ей удаётся отстраниться, не прилипнув. Оливер контролирует ситуацию, по возможности оберегает Софию, но старается не влипнуть в эту кашу. Роботоны ползают и подбирают ошмётки плоти, кровь. Лицо рыжего распухло и сместилось в грудь Марии. Мигель спиной поглощает мёртвую руку Марии, а Макс, приклеенный кистью к её бедру, своим бедром приклеивается к рыжему через дыру в штанине. Макс не помнит, когда порвал одежду. Наверное, это всё Оливер. Все пошло кувырком из-за этого Оливера! Чёрт бы его побрал! Аааааааа!..

Начинается жуткая трансформация и мутация, которую София и Оливер наблюдают с ужасом. Девушка пытается периодически отключаться от происходящего, чтобы сконцентрироваться на своих чувствах и наблюдать за своей рукой. Радует, что она не мутирует, а остаётся на прежнем уровне, может, даже немного отклеивается. Но София заставляет себя не поддаваться иллюзии и самообману, а хладнокровно наблюдать, оценивать.

Тем временем Гамерман находит дверь, а вскоре и код доступа. Взломать получается не с первого раза, но учитывая его опыт и настойчивость в достижении результата, в конце концов ему удаётся достичь успеха. Они действуют в темноте, Ангелина выключила сверкающий режим костюма, и теперь лишь сеть освещает им пространство.

Наконец дверь открывается и их обдаёт удушливой волной и смрадом. Ангелина от неожиданности кашляет и чихает. Оливер оборачивается на открытую дверь и видит два входящих силуэта, которые светят на них экраном. Кто это, он не видит, но уже догадывается, что один из силуэтов принадлежит Ангелине. От увиденного Гамерман и девушка замирают на пороге. Перед ними горстка людей, превратившихся в комок мяса, одна девушка чуть обособлена и один мужчина в стороне. Ангелина узнаёт в нём Оливера и издаёт невольный возглас.

– Оливер, ну, наконец-то! Хорошо, что ты жив и, кажется, цел. Но что здесь произошло и происходит до сих пор? Что это за вакханалия?

– Привет, дорогая, – Оливер направляется к ней.

Они подбегают друг к другу и обнимаются. Оливер тут же спохватывается и возвращается к Софии. Ангелина подходит ближе. Доброжелательно смотрит на девушку. Она уже догадалась, что это и есть подруга её брата. Гамерман освещает пространство и разглядывает место побоища. Шесть голодных и озверевших глаз смотрят на вошедших, и если бы не мёртвое тело Марии, удерживающее их на себе, они бы набросились на свежее мясо.

– О, кому-то повезло, – зло рычит Макс и хватает Софию за ногу.

София теряет равновесие и падает, увлекаемая в клубок тел. К ней подбегают Гамерман, Ангелина и Оливер. Последний поднимает её и тащит на себя, пока та не успела приклеиться. Гамерман достаёт свой лазер. Ангелина вопросительно смотрит на него, она не понимает намерений. Зато рыжий сразу догадывается, что с ним собираются сделать, но, приклеенный со всех сторон, ничем не может помешать. Оливер тянет Софию от рыжего, а Гамерман включает лазер и проводит лучом по спине китайца, отделяя руку девушки. София спасена, а рыжий теряет сознание от боли.

Спасатели и спасенные быстро отходят на безопасное расстояние от склеенных тел, которые всё больше превращаются в одно целое. Оливер обнимает Софию, а та плачет от облегчения. Потом вдруг отстраняется от него.

– Не надо, – она смотрит на него широко раскрытыми глазами. – Приклеишься ко мне снова.

– Думаю, что к тебе уже не приклеюсь. Мы прожили нашу общую эмоцию, – отвечает он, улыбаясь. – Тебе надо опасаться других. И прожить до конца непрожитое, прожевать, как мясо. Видишь, как получается жевать мясо у Мигеля, рыжего и Макса? Они это делают буквально, но до этого доводить не надо. Да ты уже сама это поняла.

Оливер гладит Софию по голове. Она ещё всхлипывает.

– Ты молодец. Всё позади. Теперь всё будет хорошо.

– Как вы это выдержали, не представляю, – говорит потрясённая Ангелина.

Макс пытается ползти, но тела не дают ему продвинуться. Он умоляюще смотрит на Оливера.

– Отсоедините меня от этих людоедов, – просит он и издаёт пронзительный вопль, так как Мигель ухватил его за плечо, оказавшееся как раз рядом.

Ангелина и Гамерман с ужасом наблюдают эту картину, и трейдер уже собирается исполнить просьбу, но Оливер останавливает его.

– Не надо ему помогать. Он задумал этот жестокий эксперимент, в котором погибли люди, а оставшиеся в живых превратились в зверей. Пусть теперь сам выберется из своей каши.

– А что мы с ними сделаем? Оставим здесь и уйдём? – интересуется Ангелина.

– Можно подождать и понаблюдать, как они едят друг друга, пока сами не умрут, – ехидно отвечает Оливер. – Хотя нет смысла ждать. Исход уже ясен. Как бы ни было жаль некоторых людей, они сами себя загоняют в дерьмо, из которого не могут выбраться, и хуже всего, они этого не понимают, не хотят понимать.

– Нет! Я всё понял, я осознал! – кричит Макс, мгновенно среагировавший на укус Мигеля, локтем вырубив его. – Я всё понял. Это была моя ошибка. Я понял её. Я хотел, как лучше для людей.

– Я ему не верю, – говорит София. – Он в детстве любил отрывать крылышки у прилипших мух. Он прирождённый садист и извращенец.

«Как-то я тоже оторвал крылышки у стрекозы, хотел посмотреть, как она полетит, – проносится в голове у Гамермана. – Она не полетела. Больше я не отрывал». Озвучивать свои мысли хитрый еврей не стал.

– А что будем делать с другими двумя живыми? Что скажешь о них? Освободим? – спрашивает Ангелина.

– Они озверели настолько, что потеряли человеческий облик. Что уж тут говорить о внутреннем содержании, – отвечает Оливер. – Даже если мы сейчас освободим их, они, во-первых, начнут есть людей на улицах. Во-вторых, прилепятся к первым встречным. И в любом случае умрут. Так что, бессмысленно.

– Ладно, я пока займусь электричеством, – говорит Гамерман, усаживаясь на стул. – Я настроил лазер на общий доступ, так что держите его, и если что, знаете, что делать.

Оливер берёт инструмент и пробует на столе, который в момент разлетается на кусочки от пучка лучей. Он направляет на пол перед возящимися обезумевшими и проделывает борозду. Роботоны, попавшие под лучи, со свистом летят в разные стороны, щепки от пола, как вулкан, взмывают вверх. Макс настороженно смотрит, он боится.

Загорается свет и на мгновение ослепляет собравшихся. При ярком свете картина предстаёт в ужасающем виде. Кругом кровь, куски мяса, комната похожа на место побоища. Рядом с телом Марии растекается лужица светло-коричневого цвета, смешанного с кровью. Вонь уже не чувствуется благодаря усиленной системе кондиционирования при открытии дверей. А рыжий, Мигель и Макс, – все грязные, измазанные в крови и фекалиях, и ещё в чём-то, медленно пожирают друг друга.

– Всё же, что будем делать? Может, поджечь дом? – спрашивает Ангелина. – Конечно, это негуманно, они всё-таки ещё живые, но они уже не люди.

– Я предлагаю просто уйти и закрыть дверь. Пусть загрызут друг друга до смерти, – предлагает Оливер.

– Да ладно, ребята, я думаю, можно подождать максимум сутки, и они сами себя уничтожат, – убедительно говорит Гамерман.

– Ты готов ждать?

– Да, а что? Это же недолго. Я всегда выжидаю. Всё само собой решится.

– Хорошая мысль. И совесть будет чиста, и завершим дело, – соглашается Оливер.

– Там есть комнаты, мы пока можем смело там расположиться, – говорит Ангелина. – Хватит всем.

– Нет, пожалуйста! – стонет Макс. – Не бросайте меня с этими зверьми! Они сожрут меня!

– А ты осознай свои эмоции и расклеишься. Это же эксперимент, – зло ехидничает София и выходит вслед за остальными.

Гамерман закрывает дверь через сеть, и они поднимаются вверх по лестнице. Уставшие, измождённые, но выжившие. Ангелина поддерживает Софию. Гамерман предлагает помочь Оливеру, но тот мужественно отказывается, и самостоятельно хромает наверх.

– Скучаешь по трейдингу? – спрашивает Гамерман, когда они поднимаются по лестнице и сворачивают в коридор.

– Да, иногда скучаю и вспоминаю, особенно здесь, на Земле. Даже думаю вернуться, – Оливер поднимает голову, озорная улыбка скользит по лицу, в глазах блеск, не скрывшийся от внимательного Гамермана.

– Давай, – говорит еврей задумчиво. – А я хочу слетать на Микзу, может, там и останусь. Жаль, что у вас там нет финансовой системы, и даже идейной, которая сейчас на Земле, и трейдинг не возможен. Хотя… Что является более ценным? Творчество?

– Вот приедешь к нам и разовьёшь систему творчества, – смеётся Ангелина.

Гамерман идёт впереди всех. Ангелина с одной стороны Софии, Оливер с другой. Он украдкой поглядывает на девушек. Ангелина – его друг, самый надёжный, близкий. София ему нравится по-другому. Она похожа на его маму, и он осознаёт, что это, возможно, проекция. Ему кажется, что и София смотрит на него очень тепло и нежно, а когда их взгляды встречаются, она почти всегда опускает глаза и немного краснеет, смущаясь. Волосы её слиплись, лицо в запёкшейся крови, платье разорвано. Общие пережитые события, эмоции и боль связывают их невидимой нитью. Это чувство единения, глубокого понимания боли другого и сострадания. Оливер ещё несколько дней назад решил, что если они выживут, он на время останется здесь, на Земле. А там видно будет. Надоело жить в утопии. Возможно, он ещё не научился жить. Привыкший выживать, он всегда будет тянуться к экстремальным ситуациям, чтобы снова испытать судьбу и выжить. Так он самоутверждается.

Найдя четыре комнаты, каждый занимает свою. Находят одежду, хоть и старого образца и немодную, зато чистую и сухую. Умываются, переодеваются и встречаются в столовой. Пока Гамерман настраивает роботов, которые обслуживают и занимаются приготовлением пищи, остальные усаживаются за круглый стол.

– Буду рада увидеть тебя в гостях, – говорит София, обращаясь к Оливеру. – И вас всех тоже.

– О, я с удовольствием приду, – отвечает Оливер.

– София, ты думала об эмиграции на Микзу? – спрашивает Ангелина.

– Да, были мечты, но я всегда думала, что это для меня нереально.

– Всё реально. Я помогу тебе собрать все документы и подготовиться, – говорит ей Оливер. – Для этого потребуется год, ты готова ждать?

– Да, а что мне остаётся? Как будто есть лучшие перспективы. Ради будущей жизни на Микзе я готова на всё и всё вытерплю, любые мучения.

– Не надо мучиться, надо просто быть осторожной. Ты уже отмучилась и выжила, – Оливер нежно обнимает Софию за плечи.

Насытившись, они расходятся по комнатам, и каждый забывается в своём сне. Просыпаются от запаха гари и почти одновременно выходят из своих комнат в коридор. Принюхиваются. Запах идёт из комнат внизу. Они бегом спускаются на первый этаж, Гамерман открывает дверь, и их обдаёт жар пламени. Вся комната в огне, и он не распространяется на другие помещения лишь потому, что дом построен из огнеустойчивого материала. Горит диван, стол.

Внезапно на Гамермана и Оливера, стоящих первыми, из огня вываливается кусок мяса из ещё живых тел Макса, рыжего и еле дышащего Мигеля. Горящая масса в агонии дёргается, размахивает руками и ногами, хаотично двигаясь по комнате. Мигель что-то хочет сказать и шевелит губами. София хочет подойти к нему, но Оливер её останавливает. Мигель, дёргаясь, внезапно замирает, голова его свисает на грудь, и он расслабленно повисает на мёртвом теле Марии, которое тащат за собой рыжий и Макс, пытаясь дотянутся до Софии и Оливера.

– Что случилось? Почему произошёл пожар? – пытается выяснить Ангелина, обращаясь к Максу, который как раз таки жадно пытается дотянутся до неё, но ему мешает сила тяжести других тел, прилипших к нему.

– Я поджёг! Поймал одного из роботов-планктонов и закоротил. Поджёг диван, пока эти олухи задремали. Я так и знал, что вылезете из своих норок, я так и знал, что вы не уйдёте, пока всё не закончится, и все мы не умрём. Ха-ха-ха! – Макс хохочет во весь рот.

Он весь в крови и слизи. Кусок мяса вываливается у него изо рта, падает на пол. Он сплёвывает. Рыжий смотрит только одним глазом, потому что поллица уже вросло в тело Марии, ртом он шевелит с трудом, выражение ужаса застыло на его лице. Видно, что он испытывает мучительную боль. А Макс изо всех сил пытается выжить. Его склейка ещё поддаётся отделению или ампутации, и он надеется. Надеется на то, что эти люди всё-таки добрые и спасут его. Он ползёт к двери и тянет за собой массы тел. Всё сложнее и сложнее передвигаться, порой он не может сдвинуть с места эту груду. Рыжий тянет руки к Максу, пока тот усиленно ползёт вперёд, дотягивается и хватает за горло. Макс кашляет и задыхается. А рыжий старается изо всех сил сдавить и сомкнуть руки на его шее. Всё похоже на замедленный фильм. Ангелина, Гамерман, Оливер и София стоят в дверях и наблюдают за жутким действом.

Огонь, не найдя для себя предметов, постепенно стихает, оставив от дивана головешки и горстку пепла.

Гамерман включает экраны. Показывают новости. По всей Земле хаос. Люди, склеенные в пары, сознательно увеличивают численность в своей склейке, превращаются в огромный ком из тел, внутри которого некоторые не выдерживают давления и умирают. Начинается процесс разложения, который распространяется на остальных участников, и они все по очереди умирают. У одних процесс умирания проходит более или менее мирно и спокойно, но в большинстве случаев паника и агония, предшествующие смерти, напрочь лишают разума, и человек звереет в попытке выжить. Процесс склейки распространяется в логарифмической прогрессии.

Учёные бились над вакциной, но кроме того, чтобы проживать свои эмоции, ничего не придумали. А человеку требуется и всегда требовалась мгновенная пилюля. Чтобы по взмаху волшебной палочки враз всё стало хорошо. Но такого не бывает. Чтобы расклеиться и оторваться от привычки или от человека, на которого спроецировалась привычка, необходимы годы работы и прожёвывания эмоций. Медицина и технологии значительно преуспели в области ускорения различных биологических процессов, от регенерации кожи до восстановления органов. Можно даже восстанавливать клетки головного мозга и краткосрочными методами лечить истерию и нервный стресс. Но что касается эмоций и формирования нового человека, этот процесс занимает поколения. В родительской семье закладывается паттерн, усваивается сценарий поведения, формируются эмоции.

Мигель приходит в себя и со всей оставшейся силой впивается зубами в бедро Макса. Тот издаёт истошный вопль. Но рыжий ещё сильнее сжимает руки на его горле, и вопль переходит в хрип, бульканье и постепенно затихает. Похоже, он умер. Мигель, бесстрастно откусив очередной кусок с плеча Макса, тут же его выплёвывает.

А рыжий отключается, так и не убрав рук с горла. Он очень быстро врастает в тело Марии, и её мёртвые клетки проникают прямо в его мозг. Непонятно, как он до сих пор жив. Его подавленные скрытые эмоции так и остаются в глубине, неосознанные им. А умерев, он уже и не поймёт, и не осознает. Рыжий отлично сохранил своё тело и органы, и в свои девяносто лет выглядит молодым и бодрым. Но, даже дожив до преклонного возраста, он так и не осознал себя, твердолобо упираясь в стремление к личному комфорту и удобству, подчинив этому всю свою жизнь. А что происходит вокруг, его не касается. И даже приклеившись, он не смог поверить, что его всё это очень касается. Не просто так мы притягиваем те или иные ситуации в жизни, а чтобы снова и снова прожить, проработать непрожитое. В жизни мы притягиваем разных людей, приятных и нет, для того, чтобы увидеть в отражении их поступков свои недостатки и достоинства. Судороги проходят по телу рыжего, и он замирает.

Остаётся Мигель в полубезумном состоянии. Опустив голову, он мерно раскачивается, и кажется, не обращает внимания на происходящее вокруг.

– Может, поможем Мигелю? – обращается София к Гамерману.

– Я не думаю, что ему что-то поможет. Мне кажется, он в глубоком шоке, и потом, он столько съел человеческого мяса, – еврей мотает головой. – Вряд ли его что-то спасёт. Он уже потерянный человек.

– Как же так? Нельзя же ставить крест. Вот так сразу. Человеку надо дать ещё шанс. В конце концов, он остался в живых. Неважно как, но он выжил, – Ангелина солидарна с Софией.

– Не знаю, не знаю, – Оливер мотает головой.

Мужчины более жёсткие и бескомпромиссные и не хотят облегчать жизнь.

– Но ведь мне вы помогли отклеиться, – настаивает София.

– У тебя был видимый прогресс. Ты расклеилась со мной и область твоей склейки с рыжим значительно уменьшилась, – Оливер осторожно подходит к Мигелю и смотрит на его склеенные области.

Он склеен теперь не только с Марией, но и с Максом, и область склеивания увеличивается.

– Здесь без шансов, – Оливер поднимает подбородок Мигеля. Тот даже не открывает глаза, безвольно опускает голову на грудь. По его щеке стекает слеза.

– Смотрите, он плачет, – замечает Ангелина.

– Хорошо, давайте отделим его. Он остался один. Но я всё-таки сомневаюсь в целесообразности этого, – немного раздражённо говорит Гамерман.

Он не привык, когда противоречат его решениям, и всегда уверен в своей правоте. Он настраивает лазер и ловким движением, как будто всю жизнь занимается резкой, а не торговлей, проходит по краям тел Марии и Макса, освобождая Мигеля, который, потеряв опору, как бы отваливается от общей массы и падает. На его коже куски мяса. Оливер и Гамерман берут его под руки и несут в тренинговую комнату.

– Пока закроем комнату, а как будем покидать дом, подожжём его. Пожалуй, закрывать нет смысла, но на всякий случай. Девочки, проверьте пульс у каждого, вдруг кто-то ещё жив, – распоряжается Гамерман.

Ангелина осторожно, а София более смело подходят к кучке тел и щупают пульс по очереди у Марии, рыжего и Макса. Тишина. Ни стука, ни вздоха. Оставшиеся роботоны уже еле ползают на последнем заряде батареи, поэтому на полу валяются окровавленные куски мяса, с которыми маленькие уборщики не успевают справиться, тут и там кровавые лужи. Аккуратно перешагивая через них, девушки возвращаются к выходу и захлопывают за собой дверь.

Мигеля усаживают на стулья в комнате, где проходил тренинг групповой терапии, и где все участники впервые встретились и познакомились. Только сейчас София замечает свой защитный колпак и сумочку, валяющуюся в углу. Она подходит и забирает своё, с трепетом прижимая к сердцу сумочку. Она выжила. Это наполняет её ощущением блаженства и, вместе с тем, страхом от воспоминаний о том, что пришлось пережить. На какое-то мгновение она погружается в себя и не замечает окружающий мир. Однако вскоре возвращается в реальность и замечает, что Мигель пришёл в себя и озирается, никого не узнавая. София подходит ближе, он останавливает на ней свой туманный взор и долго вглядывается, как будто силится её вспомнить.

– Где Динара? Мария? – в ужасе спрашивает он. – Где они?

– Они умерли. Причём Динара уже давно, и ты сам отделялся от её мёртвого тела. Мария тоже умерла, – София походит к нему ближе. Весь вид её выражает глубокое сострадание.

Мигель опускает голову и разглядывает свежие куски мяса на левом боку, трогает их рукой и пробует на вкус, облизывает губы. В мгновение его лицо меняется. На нём отражается боль, бессилие. И тут же выражение лица становится безумным. Он не в силах перенести боль утраты, психологического и физического отделения от другого тела, ведь он привык всю жизнь быть при ком-то или склеенным с кем-то. В нём закипает ярость. Внимательный еврей и Оливер замечают это и тут же хватают его за руки, чтобы предотвратить попытку накинуться на кого-либо. Мигель и не пытается сопротивляться. Короткая внутренняя борьба заканчивается полным поражением и сбоем всех систем в организме. Его тело передёргивает судорога, и он замирает. София трогает его пульс и, не нащупав его, всхлипывает.

– Он не смог пережить свободного существования, как я и предполагал, – серьёзно произносит Гамерман. – Это достаточно тяжело для новичков. «Свобода» звучит очень красиво, но это тяжкое бремя. Человек не привык быть свободным.

– Значит, можно уходить. Дело сделано, – твёрдо заявляет Ангелина. – Правильно? Нас ничто больше не держит здесь?

– Мне очень грустно, – София чувствует свою вину, что лишь она одна осталась в живых из всей группы. – У меня противное чувство. То ли совесть мучает, то ли что-то ещё. Как будто я должна им свою жизнь. Они умерли, а я жива.

– Как будто не чувствуешь, что имеешь права жить и выжить? – Оливер вместе с Гамерманом переносят Мигеля в помещение к остальным трупам. – Тебе повезло. Или нет, ты сильная и ты справилась, а они нет. Это естественный отбор, как и обычно, во все века.

– Пойдём. Ты молодец, – Ангелина обнимает Софию за плечи. – Ты многое выдержала и справилась. А может, это я много думала о тебе и хотела с тобой поговорить о моём брате. У меня обычно всё реализуется и сбывается по плану, мечты осуществляются. Не бывает по-другому. А ты поймала мою направленную энергию и желание.

– Да. Но почему же так тошно, и нет чувства удовлетворения, нет радости, что я жива?

– А и не надо пока. Просто живи. Радость придёт со временем.

– Ну что, будем сжигать дом или оставим всё как есть? – отряхивая руки от защитных перчаток, спрашивает Гамерман. – Почти в каждом доме похожая ситуация. Я заглянул в несколько открытых домов, когда ехал сюда. Родственники, склеенные друг с другом, либо мертвы, либо доживают последние дни и часы. Средства массовой информации замалчивают ситуацию на планете, в то время как она только усугубляется.

– Я проверил пульс ещё раз и убедился, что живых кроме нас не осталось, – Оливер тоже зашвыривает защитные перчатки в угол комнаты и подмигивает Софии. – Так что можно с чистой совестью уходить отсюда. Все живые с нами, а мёртвые нам не нужны.

Они двинулись в сторону выхода, оставив всё как есть. Решили не напрягаться с поджогом. Пусть видят, что здесь произошло, если это кому-то вообще понадобится. Улица встретила их резким ветром и хлещущим дождём, но после спёртого воздуха дома, насыщенного конденсата ацетона, запаха старых носков, испражнений и кондиционера, пытавшегося бороться с этим зловонием, сырой, болотистый и гнилостный воздух улицы показался живым и даже приятным. И мёртвая тишина. Даже в ближайших домах, несмотря на сумерки, свет не горит. С момента отключения света никто так и не починил в их домах электричество, а возможно, уже и некому чинить или это никому не надо.

Они вчетвером шагают по дорожке в направлении трассы, где заканчивается лес. В небе тишина и темнота. В эту окраину не залетают клаудузы. Поэтому надо дойти до первого электрического столба и вызвать его. Конечно, можно через сеть. Но герои настолько устали и вымотались, что сейчас рады просто тому, что находятся на улице, на открытой местности.

– Так вот, о свободе, – пройдя немного в тишине, возвращается к теме Гамерман. – Сейчас мы относительно свободны. И как вы себя чувствуете? Чувствуете, что чего-то не хватает? Ограниченного пространства. Хоть и тошно там, и плохо было. Но мы привыкли к нему. Ограничения – это отличная поддержка.

– Нет, мне сейчас лучше и комфортнее, – отзывается Ангелина. – Я ненавижу ограничения и всё, что их рождает. Привязанности, зависимости. Я люблю свободу.

– Ты, это другое дело! – горячится Гамерман. – Ты уже привыкла к свободе, к свободному образу мыслей, ты продвинута в психологическом плане. Таких, как ты, единицы. Я пока ещё не очень-то привык к этому. Я работаю в системе, и там есть ограничения. И я часто ощущаю себя наркоманом, подсаженным на иглу трейдинга. Поэтому заставляю себя уезжать, отдыхать и неделями не заходить в торговую систему. И в это время мне действительно легче дышится и живётся. Но это на время. Через какой-то период меня снова тянет в эту систему.

– Может, должен быть баланс? – Оливер, идущий впереди всех, оборачивается. – Но баланс разумный, не приводящий к последствиям. Все же знают, что зависимое поведение рождает последствия. Нет ничего плохого в том, чтобы зависеть от работы или науки.

– Так это не зависимость! – восклицает Ангелина. – Это просто самореализация, самовыражение. А работа в системе, это просто такая работа. Если ты, выходя из системы, о ней не думаешь много, это нормально.

– Насчёт баланса согласен, – Гамерман, подойдя к электромагнитному столбу, машет рукой, и тут же раздаётся в небе мерное чпоканье клаудуза. – Во всём должен быть баланс. Но всё же, если брать свободу и зависимость как противоположные понятия, вопрос о балансе представляется сомнительным. Зависимость или привычки человеку не нужны.

– Если они вредные, то эти привычки и зависимости разрушают личность, – Оливер направляется к двери приземлившегося клаудуза.

– Да, бывают приятные привычки, да и то это не привычки, а так… – улыбается Ангелина, усаживаясь в клаудузе.

– Нам в центр города, – говорит Гамерман, повернув голову к виртуальному водителю.

Тот в ответ кивает головой и с дежурной улыбкой механическим голосом желает доброго пути.

– Странно это звучит, когда миллионы людей гибнут, – грустно шепчет София. – Свобода, зависимость, привычки. Им бы выжить, и вряд ли они задумываются о философских понятиях, по большей части эфемерных.

– Они гибнут по своей вине, из-за своего неосознанного образа жизни и стремления к зависимости, из-за непрожитых и подавленных эмоций детства, которые образуют привычки, – говорит Ангелина. – Может, это кажется жестоким, но они сами виноваты во всём в своей жизни. Каждый сам строит свою судьбу и выбирает Путь, по которому идти. Мне тоже многое пришлось преодолеть, прежде чем я достигла уровня, на котором сейчас нахожусь. И хоть у меня и есть привычки, но я их осознаю, и если они разрушают личность, расстаюсь с ними, и уже многие оставила в прошлом.

В нос бьёт резкий запах ацетона и гниения, даже через плотно закрытые окна просачивается, через металл. Они пролетают над пустырём, на котором огромное количество трупов свалено в одну кучу. Ночью их подожгут, и они будут тлеть до утра. А утром яма опять наполнится новыми трупами. И так каждый день. С захоронением и кремацией уже не справляются, и давно. Когда группа склеенных людей, передвигающихся в пространстве, вдруг останавливается из-за того, что один или несколько участников этой группы умерли, нельзя кричать и звать на помощь. Это правило ввели, когда улицы наполнились криками, и стоял непрерывный гул и ор. Сейчас, как только кто-то начинает кричать, камеры распознают нарушителя и нейтрализуют, парализуя его, и человек не может ни двинуться, ни говорить, и так вся группа. И они остаются умирать в таком неподвижном состоянии. Мучительная смерть. Чудовищно созерцать подобные картины и знать, что ты не можешь ничем помочь. Никакие вакцины не помогут изменить мировоззрение человека, никакие процедуры. Для этого нужно время и глубокое осознание себя. И лучше всего с помощью психолога, так как из-за защитных свойств психики невозможно увидеть собственные изъяны. Наука пока не придумала ничего вроде волшебной пилюли, которая бы в одно мгновение сделала человека другим, спасла его и планету от гибели и уничтожения. Впрочем, ход эволюции нельзя остановить, и скорее всего этот этап предусмотрен вселенной заранее, хотя для нынешних жителей Земли это звучит неестественно. Но должны выжить сильнейшие представители человечества. И на данном этапе – сильнейшие в духовном плане.