– Люди – плохо, Иные – плохо… Кто тогда хорошо? – засомневался Моня.

– Мы! – Разбой задрал вверх переднюю лапу и громоздко плюхнул ею о спину Борзи, намекая тому на очередную авантюру в недавно прогрузившемся кластере. Но туповатый собрат такого тонкого намёка не понял, продолжая и дальше слушать, что говорит более продвинутый собрат Хитрец Моня.

– Ты – глупый! Мы только тут, и нас мало. За чернотой нам не выжить. Иные нас убьют. Мы больше не Иные. Мы другие. Мы умные, как люди. Мы вспомнили прошлое. Мы дружим с людьми, но выглядим, как Иные. Другие люди нас примут за Иных и тоже захотят убить. Но мы – уже не Иные, но и не люди, – заключил Моня.

Умник лежал на полянке, догрызая ногу вкусной коровы, и наблюдал, как спорит его стая. Хорошо, что стая начала спорить на эту тему. Умник давно уже для себя всё решил, но он хотел, чтобы Младшие до этого дошли самостоятельно. Он не любил тупых. Он убил уже много младших, которые плохо обучались. Его стая должна быть умная и сильная, как у Высшего человека. И есть шанс такую стаю создать. Для этого у него было все, ну, или почти все: был разум, были такие соплеменники, как Микроб и Моня, олицетворяющие в себе и ум и хитрость. Рядом с ним были преданные ему существа готовые умереть за него. Всё как у людей, кроме предательства. Для такого коварства нужен высший разум, человеческий, а они, хоть, и наделены способностью мыслить, людьми всё же не являлись. Умник вздохнул и привстал, опираясь на могучие передние лапы, замерев на секунду в таком положении, помотал головой, отгоняя тем самым мысли о том, что хорошо, или всё же плохо быть человеком? Ещё мгновение и он снова опустился на землю и, отдаваясь зверю внутри себя, с устрашающим рыком впился зубами в недоеденную коровью ляжку. Хорошо вот так забыться на время и побыть немного животным в полной мере… Но живой разум, он не отпускал и заставлял думать о завтрашнем дне. Прищурившись от удовольствия и подергивая задними конечностями, как огромный пес, Умник тайком посматривал за своими собратьями, и то, что он видел, ему нравилось.

Моня молодец. Он умный и самый хитрый в его стае. Док его так назвал из-за какого-то еврея. Не помню, кто такой еврей. Разбой тоже нравится: умный, сильный, но всегда подбивает других на баловство. То людей напугают, то корову утащат, то сам залезет в тесный дом за котом и там застрянет. Приходится ломать дом, вытаскивать Разбоя. Он очень любит бегать за котами, а Борзя очень любит их есть. Всегда бегает следом. Он вообще очень любит есть. Всё и всегда, и лезет самый первый, боится, что ему не хватит еды. Еды сейчас много, она есть всегда. Поэтому он самый крупный, но немного туповат. Это не минус в полной мере, такие тоже нужны. Туповат – не совсем верное слово, скорее – не совсем зрелый, но это не мешает ему быть исполнительным и верным стае, правил не нарушает и ему можно доверить свою жизнь: сам погибнет, но пока жив, твоей смерти не допустит. Ещё он очень любит Тамару, а Рыся любит Борзю. Они знакомы давно, ещё когда тот был человеком, но Борзя её не помнит. Ничего, время пройдёт и память вернётся. Док сказал, что она всегда возвращается, но не полностью, частями, всплывая обрывками. Это ему поведали призраки погибших иных. Я тоже люблю Тамару, каждый вечер она устраивает нам релакс, странное слово, но приятное. Кожа стала очень грубой, но зудит иногда так сильно, что приходится чесаться об деревья, или об угол дома, но под пластиной брони зудящую шкуру не достать. Это сильно злит, сводит с ума, а Тамара может там почесать. Это она и называет релаксом. Да… – мутант прикрыл свои большие чёрные глаза и мечтательно вздохнул, вспомнив вечерние процедуры. Как на зло, зачесалось под пластиной на левом боку. – Скоро вечер… – стукнул сам себя по беспокоящему месту, – но она больше всех любит Микроба. Тамара его назвала так потому, что он маленький. Много думает и мало ест. Плохо растёт, но умный, самый умный в стае. Иногда даже умнее меня – хороший советник, знает своё место. Он катает Тамару и самых младших из стаи человека на спине. Они зовутся Дети. Детям нравится, Микробу тоже. Микробу нравятся Дети. Маленький – тоже хорошо. Он пока пролазит в тесные дома. Там часто прячутся серые люди. Иногда золотые. Золотых моя стая не ест. Мы зовём дежурных или Дока, они зовут других и забирают золотых людей. Голод больше не мучает так сильно. Это хорошо. Теперь можно больше думать о других вещах, а не только о еде.

* * *

– Старший, мы хотим на ту сторону черноты. Мы хотим объединить нашу стаю и стаю Высшего человека. У нас будет одна большая стая. Станем самые сильные. Самые умные. – Микроб переминался с лапы на лапу перед лёжкой Умника.

То, что подошёл именно Микроб, Умника не удивило. Мог бы и Моня начать этот разговор, язык бы не отвалился и лапы бы не отсохли, но он бы перестал быть Моней. Ведь неизвестно, как вожак отреагирует. Вдруг что не так? И покатится его голова по земле, да ещё, кошмар такой, Разбой спутает голову эту с кошкой…

Станем самыми сильными и умными… так ли? Умник не стал бы главным в стае, если бы не умел подавлять в себе порывы сиюминутности: решил и сразу принял, как единственно верное. Нет, надо всё обдумать ещё много-много раз, а уж после, с холодной головой действовать. Но и стаю держать в полном бездействии нельзя, нельзя думать за них и не дать им такого права. Он должен принять последнее решение, и кто может помешать ему сделать так, чтобы его стая, не без его помощи, конечно, к этому решению пришла как будто-то самостоятельно? Моня с Микробом всё поймут, те ещё шахматисты. Шахматы… хорошая игра. Док научил. А остальным будет приятно думать, что все они равны между собой. Объяснять им, что равенство бывает разным, не стоит. У Рази голова лопнет, или несварение желудка случиться может, если он вдруг попытается понять, что в битве и за обедом все равны, а на совете кто-то чуточку «ровнее».

– Ты понимаешь, что человек не примет тебя на равных, пока ты не станешь Высшим? – сказал Умник, оторвавшись от вкусной кости. – Даже Док принимает меня как Младшего, хотя сам младший. Я это понимаю и принимаю. А вы это примете?!

– Да, Старший, – уркнул Микроб и покосился на Моню, – я… мы думали об этом.

– Да, Старший, – шустро ответил Борзя. – Микроб говорил, что младший человек всё равно умнее старшего мутанта. Я думаю, он прав. Он умный, почти как ты, Старший. – И с плотоядным интересом посмотрел на недоеденную Умником кость коровы. Слюна предательски капнула на выставленную вперёд лапу.

– Принимаю, Старший, – ответил Разбой, кивнув широкой лобастой головой, как бы нечаянно пихнул Борзю задом, чтобы тот отвлёкся и перестал пялится на еду вожака.

Моня ответил самым последним:

– Да, Старший и я согласен быть младшим у младшего… пока не стану Высшим.

Умник посмотрел на Моню, прищурив один глаз. Чего-то подобного он, в принципе, и ожидал, ну не мог его Моня согласиться на такое условие просто и без оговорок, не тот у него характер. Точно, еврей. Умник ухмыльнулся в душе, но виду не подал.

Моня опасливо выждал и, поняв, что вожак гневаться не намерен, всё же, решился продолжить:

– Когда я стану Высшим, то сам буду решать, к кому относиться как к Младшему, а кого почитать за Старшего. Это моё условие и, если ты не согласен, то я готов принять смерть, но не выгоняй из стаи. Убей сейчас.

Умник резко поднялся и в одно мгновение оказался нос к носу с Моней. Уперевшись своей здоровенной налобной пластиной в его макушку он тихо, но угрожающе прорычал:

– А кто тебе дал право решать, когда и как мне поступать со своими Младшими? Когда Я решу, что ты достоин смерти, тогда и убью. Не тебе решать, кого почитать за Старшего, пока ты младший подо мной. Ты намерен в будущем вызвать меня на бой и стать во главе стаи, если уходить из неё не хочешь, а предпочитаешь смерть одиночеству?

Вылив свою гневную тираду на несчастного подопечного, Умник выдохнул. Так долго, без перерыва, он ещё никогда не разговаривал. Он любил, когда говорил Док, он любил, когда говорил Леший, и всё больше слушал и вникал, а потом, долгими ночами лёжа под звёздным небом, обдумывал услышанное.

Умник продолжал давить его головой к земле, а Моня, оправдываясь, пытался посмотреть в глаза вожака, выворачивая свою голову под немыслимым углом, но сопротивляться напору не мог:

– Нет, Старший, я не намерен биться с тобой ни сейчас, ни потом, и одиночества я не боюсь, – ответил Моня, вполне ровно урча, хотя, страхом от него разило уже довольно ощутимо.

– Тогда зачем говоришь о смерти?

– Я не желаю умереть… – Моня виновато опустил голову ещё ниже. – Я просто хотел…

– Ты просто посмел подумать, что хитрее меня, – перебил его Умник и наступил задней лапой на коровью кость так, что та, громко хрустнув, разломилась.

«Надеюсь, не у меня» – промелькнула мысль в голове у Мони при звуке ломающейся кости, и несмотря на весь свой испуг, он нашёл в себе силы тайком пошевелить пальцами лап, проверяя, цел ли позвоночник.

– Иди и подумай ещё немного. Потом скажешь мне, что надумал. – Прорычал Умник напоследок и отошёл в сторону, а Моня обнаружил, что лежит кверху лапами и задняя мелко трясётся.

– Многое ещё впереди, – тяжело вздохнул Умник, размышляя, – намного больше, чем пережито и понято. Что может дать этот союз? Силу? Так стая и без союза сильна: одинока, но сильна. Разум и знания, вот для чего Умнику нужен этот союз. Ещё глупым мелким зверьком он понял, что разум можно увеличить, а знания приумножить; и то и другое можно получить от людей, те охотно делятся с ними тем, что знают сами. Понимают ли они, что дают его стае силу во много раз более грозную, чем клыки и мускулы? Наверное, да, понимают. И все-таки делятся… Люди-такие умные, такие страшные со всеми этими штуками, способными убивать больших мутантов, и такие слабые…

Умник посмотрел на своих собратьев, и то, что он увидел, а скорее прочёл в их глазах, ему понравилось. Он и только он был той высшей силой, которая способна сплотить эти существа в единое целое. Не разум, подаренный им всем щедрой Вселенной, а он. Его существование, само по себе…

Мир, вернее, та часть, где они обитали теперь, отходил ко сну. Солнечный диск уже коснулся нижним своим краем горизонта, окрасив его в багряный тон. Тени вытянулись в струну и замерли, покорно ожидая своей кончины, ибо свет, даривший им недолгую жизнь с каждым мгновением сходил на нет, невольно заканчивая чужие призрачные жизни вместе со своей.

Умник вдруг осознал, что вся его стая – это такие же тени, и живы они только потому, что жив в этом мире разум, как таковой, в чистом виде. Нечто эфемерное, то, чего не укусить и не потрогать, но в то же время фундаментальное, как сама земля. И чтобы не иссякнуть, не истощиться вконец, необходимо двигаться за светом, в их случае – за новыми знаниями. Знания – сила, сила – жизнь. Самая простая и самая верная формула.

Как там говорили люди? Что-то про то, что надо «пускать корни», «садиться на землю»… И если раньше, ещё совсем недавно эти случайные и непонятные на тот момент для него слова не имели никакого смысла, то теперь они, вдруг, наполнились этим самым смыслом в полной мере, и даже больше. Пустить корни – это значить оставаться там, где сила твоя множится, где существование твоё обретает смысл. У людей это семьи, дома… У Умника это место, где можно учиться, становиться сильнее. И не только ему одному, а им всем. Всей стае. Нет, не так – всему его… нужного слова Умник пока не знал, но был уверен, что узнает.

Ещё очень многое предстояло узнать ему и его «семье». Он точно знал, что будет трудно, много труднее, чем раньше, в самом начале, когда он просто впитывал в себя неизведанное, чужие знания. То были жалкие крупицы, оброненные крохи, которые он с прилежанием голодного воробышка подбирал и проглатывал, часто не «пережевывая». Теперь всё будет иначе: вдумчиво, с расстановкой.

Теперь начинается их время.

Конец первой книги.