I

Кажется механизм жизни основан на предположении, что действия разумных существ  - результат приложения воли со стороны каждого такого феноменального объекта,

Очевидно, однако, что они скорее реагируют, чем действуют, и что их жизнь обусловлена инстинктами, привычками, модой и пропагандой. Их образ жизни в первую очередь — набор рефлексов, оставляющий ограниченные возможности для намеренного и об­думанного, то есть целенаправленного действия, ко­торое при поверхностном рассмотрении может по­казаться результатом волеизъявления, или, что называется, волевого действия.

Тем не менее «воля» — лишь умозаключение, по­скольку как бы мы ни искали, мы не сможем най­ти прилагающую ее сущность. Все, что мы сможем найти, — это импульс, который будет казаться вы­ражением концепции «я». И было бы несправедливо заключить, что такой импульс способен повлиять на неумолимую цепь причинности или, другимисловами, на процесс проявления, производящий видимые события, если только он сам не является элементом одного или другого.

 

II  Волеизъявление

Получается, что волеизъявление — это иллюзорное предположение, простая демонстрация со стороны наполненной энергией я-концепции, выражающа­яся в неудаче или осуществлении и, таким образом, являющаяся источником и объяснением концепции кармы. Живые существа, таким образом, «прожи­ваются», как часто указывается философами и от­мечается метафизиками, и психосоматический фе­номен неизменно подвержен причинности. Вот по­чему чувствующие существа как таковые, как вновь и вновь повторяется в «Алмазной сутре», припи­сываемой самому Будде, не являются сущностями. И по той же причине, поскольку как феномены они не существуют, ноуменально — хотя они не могут быть сущностями или вообще чем-либо объектив­ным — тем не менее, они есть ноумен.

А ноумен, будучи по определению абсолютно лишенным и следа объективности, не существует, не может быть, в каком бы то ни было смысле — по­скольку все формы бытия непременно должны быть объективными. Здесь язык нас подводит, его надо оставить позади, как плот, переправивший нас через реку. Все, что мы можем сказать, — это: «То, или все, чем являются чувствующие существа, само не су­ществует».

Если это непонятно, оно покажется неудовле­творительным, но будучи понято, оно приносит свет и откровение, и причина очевидна: понимание «само» есть ноумен, которым мы являемся.

Но здесь требуется вечное напоминание: феноме­ны, каковыми, согласно самому термину , мы видим­ся, — это не что иное, как ноумен, а ноумен—то есть все, чем мы являемся, — хотя сам по себе и не су­ществует, есть как феномены (как видимость).

«Волеизъявление», таким образом, хотя его и нет — феноменально это лишь видимость — есть ноуменально и может рассматриваться как объек­тивизация ноуменальности. В этом контексте мы знаем его как буддхи, или праджню, интуитивное внутреннее видение и, когда мы знаем его, оно яв­ляется нами самими, всем, что мы есть, которое — в этом знании — мы познаем, поскольку то, что мы есть, и есть познание этого.

На самом деле это очень просто, пока не пытаешь­ся облечь это в слова.

 

III Определение воли

Пожалуй, проблему воли проще понять, если задать вопрос: кто прилагает волю и кто ощущает ее результаты?

Феноменально есть видимая причина, которую можно назвать эго-волей, и психический результат, который может быть удовлетворением или разоча­рованием.

Результат обусловленной «воли» — это следствие причин, для которых воля — опосредованная при­чина-следствие, и видимый психосоматический ап­парат испытывает этот результат.

И в отношении такой «воли», которая есть не-воля, у вэй, или бодхи, окончательным результатом будет интеграция.

Чтобы могла быть воля и ее результат, должна быть какая-то сущность, ее прилагающая и испыты­вающая этот результат. Если обнаружится, что такой сущности нет, тогда и воля не сможет существовать, кроме как в виде концепции.

Ноуменально воли нет, потому что нет я. Феноме­нально только спонтанность ненамеренна.

Но поняв, что воли нет, можно найти способ стать открытыми, причем именно эта «воля», которая есть не-воля, может освободить нас, кажущихся объек­тов, от ограниченности, вызванной отождествлени­ем с объективизацией, которой мы никогда не были, не являемся и никогда не станем.

 

IV Наблюдения

Жить без волеизъявления — это противоречие в тер­минах (если только не поменять «жить» на «прожи­ваться»).

Не реагировать на события в результате пони­мания этого — значит жить без волеизъявления (или «проживаться»).

Интеллектуальное понимание — это обусловлен­ная причина. Интуитивное понимание может быть необусловленной причиной.

Ибо причина и следствие разделены во Времени, но Безвременно они одно.

 

Только объект может страдать, но феноменально субъект и объект, будучи одним целым, вращаются подобно монете, так что интервалы между рйе еС/асе (орлом и решкой) невоспринимаемы. Поэтому боль или удовольствие кажутся непрерывными.

Ноуменально, напротив, нет никакого объекта, чтобы испытывать боль или удовольствие. Ноумен неуязвим, по-другому и быть не может. Ноумен — это непроявленныи аспект того, чем мы, чувствующие существа, являемся, а феномен — наше проявление.

Поэтому в проявленном состоянии мы должны испытывать боль и удовольствие, а в непроявленном не можем переживать ни то ни другое. Оба аспекта постоянны и одновременны, один подчинен времени (которое сопровождает все проявление, делая раз­витие событий воспринимаемым), другое — безвре­менно.

Ноумен — безвременное, беспространственное, невоспринимаемое бытие — это то, что мы есть, а феноменальность —- временная, конечная, воспри­нимаемая чувствами — то, чем мы кажемся как от­дельные объекты. Феномены, будучи подчиненными времени, — непостоянные, иллюзорные фикции со­знания, но они есть не что иное, как ноумен в про­явлении, в контексте сна (одном из нескольких кон­текстов сна — психических состояний, вызванных сном, наркотиками, удушьем и т. д.). А ноумен — это ничто, ничто на уровне фактов, восприятия, созна­ния (а значит, объективно), то есть не вещь, кроме как в проявленном феноменальном виде.

Таков смысл «загадочных» противоречий, излага­емых мудрецами: «форма есть пустота, пустота есть форма», «сансара есть нирвана, нирвана есть санса- ра», «феномены и ноумены есть одно» и т. д.

Вот почему Хуанбо мог сказать («Ванълинские записки»):

«Люди пренебрегают реальностью „иллюзорного“ мира», (стр. 10б)

«Ни в коем случае не разделяй Абсолют и чувст­венный мир», (стр. 130)

«Чем бы ни было Сознание, тем же является и феноменальность — они оба одинаково ре­альны и равнозначны в Дхарме-Природе. Тот,

кто постигает эту истину интуитивным про­зрением, становится Буддой и достигает Дхар­мы». (стр. III)

«Вся видимая вселенная ЕСТЬ Будда», (стр. 107)

Но, цитируя Хуйнэна, он также может сказать, и час­то в том же контексте:

«Никогда не было ни единой вещи,

Так на чем может скапливаться пыль?»

«Полное понимание этого должно прийти пре­жде, чем они смогут вступить в Дао», (стр. 111)

«И в заключение, помните, что от первого до последнего ничто, даже крошечное зерныш­ко чего-либо воспринимаемого (постижимого, достижимого, осязаемого), никогда не сущест­вовало и не будет существовать», (стр. 127)

И последнее:

«Видя одну вещь, видишь ВСЕ». (То есть все восприятие есть сознание Будды, сама жизнь- сновидение есть сознание Будды.) (стр. 108)

«Крепко держись одного принципа, все осталь­ные ничем не отличаются».

Так каков этот принцип?

«Еще раз: ВСЕ феномены в основе своей лишены существования, хотя нельзя сказать, что они не существуют. .. .Более того, Сознание — это не Сознание. ...Форма на самом деле тоже не форма. Так что, если я сейчас скажу, что нет ни феноменов, ни Изначального Сознания, ты начнешь осознавать интуитивную Дхарму, без­молвно передаваемую Сознанию Сознанием. Поскольку феномены и не-феномены — одно, нет ни феноменов, ни не-феноменов, и единст­венно возможная передача — Сознанию Со­знанием». (стр. юб)

«Более того, рассматривая таким образом то­тальность феноменальности, ты рассматри­ваешь тотальность Сознания. Все эти фено­мены по сути своей пусты, но Сознание, кото­рому они тождественны, не простое ничто», (стр. 108)

Эта глава 37 из «Ваньлинских записок» — по-види­мому, самое понятное и ценное изложение абсолют­ной истины. В ней он утверждает, как приводится выше, что, видя одну вещь — видишь ВСЕ. Что это за вещь, и видим ли мы ее? Несомненно, она заклю­чается в том, что феномен и ноумен — одно. Прово­дя различие между Видимостью и ее источником, которые оба существуют только концептуально, мы не должны забывать эту «одну вещь» — что они одно.

Однако если мы видим эту одну вещь как «одно» — значит, мы не видим ее, значит, она ускользнула от нас. Это не «одна вещь», потому что вещь — это объект. На самом деле мы никогда не сможем «уви­деть» ее, поскольку здесь видение — это не-видение,в котором нет «видящего» и никакая «вещь» не ви­дится как таковая.

Неужели мы еще не поняли этого? Разве мы не мо­жем постичь это интуитивно? Глаз не может у видеть сам себя. Искомое и есть ищущий, видимое и есть видящий, который не является объектом. «,,Одно“ — это концепция, и потому объективно, а „это“ лишено и малейшего следа объективности». (Хуанбо, стр. 35) Мы не можем увидеть (найти, ухватить, достичь, потрогать) это, потому что «мы» никакие не объекты, и «это» не объект, и чем бы «мы» ни были ноуменаль­но, тем же ноуменально является и «это». Итак, мы одно, но в ноумене нет объекта под названием «одно», поскольку, как было сказано выше, не существует такой вещи (объекта), как ноумен.

Это не-видение, не-видя которым видишь ВСЕ; один принцип, которому тождественны все осталь­ные; одна проблема, решив которую решаешь все остальные разом; центр центров, из которого вос­принимается все.

Замечание английского редактора: Все приведенные выше цитаты Хуанбо были взяты из книги "ТЬе 2еп". (СгоуеРгезз, New Уогк. 1-я публикация 1958 г.)

 

II

существовании, подчиненном временному и иллю- зорному процессу причинности. Это все, чем они яв­ляются, и им, следовательно, нечего достигать, пости­гать или иметь. Но чтобы «прожить» это в каком бы то ни было смысле помимо объективного понимания того, чем оно является, и, соответственно, чем явля­ются они сами, они должны расфеноменизировать себя, разобъективировать себя, разотождествить свою субъективность с ее спроецированной феноме­нальной личностью, подчиненной концепции «я».

Эта настройка получила много имен, но, тем не менее, не является событием или переживани­ем — поскольку нет никакого объекта, с которым это могло бы произойти, только видимость. Это ме- таноэзис , посредством которого выясняется, что эта вымышленная привязка, или отождествление, не су­ществует и никогда не существовала — поскольку это фикция. Это перенос субъективности с кажу­щегося объекта на абсолютный субъект, которому она и принадлежит по праву, с феномена на ноумен, с иллюзорного края на иллюзорный центр (посколь­ку у бесконечности не может быть центра), с пред­полагаемого индивида на универсальный Абсолют.

Это пробуждение от феноменального сновидения «жизни», заключенной в рамки чувственного воспри­ятия и предполагаемого «волеизъявления», — в без­личную беспредельность ноуменальное™, в которой любая возможная проблема феноменальной «жизни» исчезает, не оставляя и следа.

 

I

Ты не замечал? Сколько людей, пишущих о буддизме, даже о чистом чань (дзэн), выражают свои мысли так, что чувствующее существо видится как инструмент, то есть нечто, имеющее объективное существование? Разве не так же происходит, даже когда сам предмет нашего обсуждения — несуществование «я»? Многие ли из нас не делают так? Спрошу даже, сколько есть текстов, составленных не по этому принципу?

И, тем не менее, многие знают, что это не так, что так быть не может. Конечно, мы читали «Алмаз­ную сутру», возможно даже не раз, в которой, как считается, сам Будда повторял вновь и вновь в раз­личных контекстах, что не существует никакого «я», отдельного «индивидуума», «существа» или «жизни». Если мы сами не увидели этого, то разве не логично предположить, что мы доверимся Будде и применим его слова на практике?

Увы, нет. Это слишком трудно — обусловленность слишком сильна. Однако без понимания, без этого основного понимания, этого 5 диа поп , на что мы можем надеяться? Как бы ни было широко наше по­нимание в других областях, без этого понимания мы даже не вступили на путь — путь без пути, ве­дущий никого из не-оттуда в не-здесь. У нас нет фе­номенальных учителей, нет гуру — наши учителя, наши гуру неотделимы от нашей внутренней приро­ды. Как грустно и насмешливо они улыбаются, когда мы заглядываем внутрь!

 

II. Кто это СДЕЛАЛ?

«Что ты сказал?» «Кто они?» «Кто все это пишет?» Ну а кто все это читает? Кто там есть, чтобы делать что-то или казаться, будто делает что-то? Ну, ну, что за вопрос! Вот уж действительно, кто?! Никто, раз­умеется, кто там может быть? Это же очевидно, ак­сиоматично, элементарно! С самого начала не было ни единого «кого-то». Перефразируя Хуйнэна: «кто», абсолютно отсутствуя ноуменально, вездесущ фе­номенально.

Кто задает вопрос «Кто?».

Ищущий, который есть искомое, искомое, которое есть ищущий.

Он сделал это!

 

Идея об отдельном индивиде, эго, самости или «я»- концепции — это объект. Я становлюсь объектом — неминуемо — всякий раз, когда думаю о себе. И вся­кий раз, когда я действую «от себя», — действует объект.

Иногда, однако, я действую прямо — но тогда действует не «я».

«Я» никогда ничего не сознаю. «Сознание» как та­ковое — вот все, чем я являюсь.

 

Позитивное выражение

Ноумен — суть феноменальности, бытием которого она является, где бытие Ноумена — это бытие Бытия как такового, то есть отсутствия Не-бытия.

Пустота — суть Формы,

Форма — проявление Пустоты.

 

Снова

Нет сознающего отдельно от сознаваемой «вещи», нет «вещи», сознаваемой отдельно от сознающего ее. Но «сознающий» — лишь акт сознавания, а со­знаваемая «вещь» — другая сторона той же монеты.

Следовательно, «сознающий» и «сознаваемое» не отличаются друг от друга, они «не два» — они могут быть только «функцией сознавания», функ­циональным аспектом чистой потенциальности, которая сама по себе не существует феноменально, или объективно, отдельно от своего проявления как сознающего-и-сознаваемого.

Наблюдающий не может наблюдать наблюдаю­щего.

Вопрошающий есть Ответ.

«Если ты полагаешь, что что-то НЕ является Праджней, позволь услышать, что это» —Хуйхай, стр.

Так зачем называть это «Мудростью»

 

Определение «ноуменальной жизни»

Находиться в не-объектных отношениях со всеми вещами — значит жить ноуменально.

Жить без проявления воли — значит находиться в не-объектных отношениях со всеми вещами.

Прекращение объективизации, или чистая мысль, предшествующая «имени и форме» (интерпрета­ции), — это жизнь без проявления воли.

Это нянь ву-нянъ, синь ву-синъ, вэй в у-вэй, «дви­жимый лишь Волей Бога» (Чжуан-цзы).

У тебя нет объективного существования (как «тебя»),

Как нет и субъективного существования (как «тебя»),

Потому что «существование как субъекта» сделает субъект объектом — которым он быть не может.

Ты существуешь лишь как само существование.

 

Харакири

Если привязанность должна быть отброшена, то само отбрасывание также должно быть отброшено.

Но поскольку отбрасывание — это волевой акт, он должен отбросить сам себя.

Можем ли мы отбросить то, чем никогда не об­ладали?

Что может «делать» или «иметь» хоть что-нибудь?

Давайте начнем с нахождения этого «мы».

 

Внутреннее видение

Все есть то, что мы есть: каждый объект явля­ется своим субъектом, и то, что мы есть, — «наш» субъект.

Ноуменальное видение — это просветленное ви­дение, феноменальное видение — непросветленное видение: это единственная разница между ними.

Почему так? Потому что ноуменальное видение видит феномены ноуменально, и тогда феномен так же ноуменален, как и сам Ноумен.

Будучи отождествленным с не-бытием, ты можешь быть лишь зеркалом. «Надо отождествиться с не­бытием и отражать целое, так как истина однозначна и окончательна», — Се Линъюнь (385-433).

 

Нет никого, кто мог бы пробудиться! Чувствую­щие существа вообще не существуют как таковые, как указывал Будда в «Алмазной сутре», — так как они могут пробудиться? И что может пробудиться? Они концепции, мыслеформы, объекты — а объекты не могут ни заснуть, ни пробудиться! Какая чушь вся эта доктрина! Это все голословное утверждение, поскольку феноменально они видимости, а ноуме­нально они не спят.

Субъективный элемент ума уже пробужден, и все­гда был пробужден, не затрагиваемый какой-либо концепцией времени. Но сновидящий, в расщеп­ленном сознании, очевидно, отождествляется с собственным видимым во сне объектом. Так что отождествленный личный сновидящий всегда дол­жен пробуждаться: именно он всегда пробуждает­ся, а не видимые во сне объекты. Для объектов сна не может быть никакого пробуждения в любом виде или степени сновидения.

 

Спящий, пробудись!

Жизнь—тот же сон. «Сновидящий» отождествляется со своим объектом и громко храпит. «Он» и его объ­екты спят и видят сон, в котором каждое действие этих объектов формируется сновидящим. Объекты сна «существуют» только в степени такого форми­рования сновидящим. Но они лишь снятся, лишь формируются, поэтому полностью разделяют «су­ществование» формирующего сновидящего.

В действительности, однако, снящаяся види­мость есть не что иное, как источник, который спит.

Но пробудиться может только формирующий ис­точник: объекты как таковые никогда не засыпали и пробудиться не могут, их вообще никогда не было, потому что они не имеют собственной природы. И формирующий ум обоих сновидений не имеет своей природы, поскольку ум, целостный или рас­щепленный, не является сущностью.

 

15.

Татхата

«Субъективность», не имея никакого объективно­го существования, не может умереть — поскольку нет вещи, которая могла бы подвергнуться исчез­новению, — как не может и родиться — поскольку нет вещи, способной обрести существование. Сле­довательно, «она» должна быть вечна (безвременна, за пределом концепции «времени»).

Только объекты могут рождаться и умирать, толь­ко объекты могут восприниматься, только об объ­ектах можно думать, только объекты можно вооб­разить, только объекты могут казаться существу­ющими. И «существует» лишь видимость (феноме­нальность).

На что бы ни указывало слово «субъективность», это не может быть воспринято, не потому что это что-то непознаваемое, а потому что «это» по опре­делению вообще не «что-то». И, тем не менее, и не­избежно, «это» должно быть всем, что есть, и всем, что мы есть.

Так что же это? Никакое не «что». Просто чистое феноменальное отсутствие, отсутствие которого и есть мы (ТО, что мы есть).

 

16.

Видение

 

I

Как может существовать «видение»? Конечно же, «ви­дение» ложно, объект не там, он дома, «здесь». Я есть он, он есть я. Как тогда я «вижу» его? Там нет ника­кого объекта — следовательно, здесь не может быть никакого субъекта.

Это все «видимость». Мой глаз и то, что за ним.

 

II Еще раз

Вывод прост и очевиден. Нет никого, чтобы «видеть», и «ничего», чтобы быть «увиденным». «Видимое» и есть «видящий», а «видящий» есть «видимое» — та­ково определение ноумена. То же относится ко всем органам чувств, посредством которых воспринима­ется феноменальность.

«Ноумен» не более реален, чем «феноменаль­ность», поскольку и то и другое — просто концепция разделенного «ума» — шестого чувства, интерпрета­тора пяти остальных. И все, чем каждое является, — не «там», не «здесь» и вообще не «где».

Ни имя, ни какое-то описание нельзя дать тому, что осталось, так как это по определению не объект, потому что, как абсолютная субъективность, оно не может увидеть само себя и, таким образом, не яв­ляется «вещью», отличной от того, что объективиро­вано как всякая «вещь», то есть вся феноменальность.

Таким образом, «это» — окончательное и абсо­лютное феноменальное отсутствие и отсутствие самой концепции «отсутствия», то есть абсолютное присутствие.

Замечание: Феномены — это ноумен, объективирующий себя, или Ноумен есть субъект, объективирующий себя как феномены.

 

17.

Логика вне логики

Пока мы пользуемся концепциями, пока наш ум рас­щеплен, каждая такая концепция подпадает под пра­вило Двойного Отрицания (Шэньхуй, 686- 760) или Теорию Двойной Истины {Цзицзан, 549-623], то есть ноуменально она не существует и не не существует. Но в тот момент, когда ум обретает целостность, больше не остается вопроса двойственных противополож­ностей, бесконечной регрессии. Например, «полное феноменальное отсутствие есть полное ноуменаль­ное присутствие» (полное исчезновение бытия есть полное возникновение не-бытия) больше не нуждается в «чем-то» вне двойственных концепции.

Ноуменально такая концепция больше не пред­полагает, что ни одно из них не является существу­ющим или несуществующим, а утверждает, что оба, таким образом, абсолютно есть. Феномены есть Но­умен, Ноумен есть феномены, бытие становится пу­стым, пустота обретает бытие — как говорили древние мудрецы—так что двойственное недвоиственно, а недвоиственное двойственно.

Другими словами, когда это утверждение понято, расщепленный ум перестает объективировать по­средством двойственных концепций: процесс объек­тивизации переступил пределы, функционирование вернулось к источнику, и целостный ум действует напрямую.

Семантически остается пять концепций — «но­уменальное и феноменальное», «присутствие и от­сутствие» и «одно». Это так, пока есть сущность, или предполагаемая сущность, объективирующая эти концепции, то есть занятая измышлением объек­тов. Как таковые они не существуют—«ум, а не флаг и не ветер вызывает видимое движение» . Но ника­кой сущности нет, предполагаемая сущность исчез­ла: остается только безличный «ум» — целостный ум, который объективно не существует, источник, которого нет объективно и который, таким обра­зом, не ноуменален и не феноменален, не присутст­вует и не отсутствует и не «одно» (тоже объектная концепция), и который есть чистая и тотальная не­объективность.

С позиции философии на это указывает утверж­дение, что все, чем мы являемся, — это отсутствие нашего феноменального присутствия, то есть от­сутствие я-сущности, бытия, помышляющего наше феноменальное отсутствие.

 

18.

Челобек-в-Луне - в луже?

Какая польза может быть от представления того или иного объекта, или всех объектов, как «пустых», еп йёшй ои еп Ыос ? Объекты сами по себе не «такие» и не «другие», не «настоящие» и не «пустые», их нель­зя назвать чем-то, кроме как умом, воспринимаю­щим их, и этот «ум», будучи лишь названием, есть само воспринимание.

Объекты не кун (пустой) и не не-кун: они — свой собственный субъект, свой источник.

Суждения об объектах так же бесполезны, как и любые другие «проблемы», поскольку дело касается только самого ума. Все суждения и «проблемы» ис­чезают, когда расщепленный ум делается целостным. Суждения и «проблемы» подобны отсеканию голов гидры, которые отрастают снова. Давайте обратимся к источнику и победим гидру! Откровение Хуйнэна в споре монахов о том, движется ли флаг или ветер, расставляет все точки над «1».

Объект-субъект (отсутствие обоих как отдельных концепций, прежде чем они разделились) в таком случае недвойствен, то есть субъект становится объ­ектом, а объект — субъектом, или бытие становится «пустым», а «пустота» — бытием, двойственность не­двойственна, а недвойственность двойственна. Коро­че говоря, если вернуть объекты к их источнику, этот источник — ответственная причина их появления, но их появление, тем не менее, неотделимо от источ­ника, так что пытаться воздействовать на объекты как таковые так же абсурдно, как пытаться лечить болезни через их симптомы, воздействовать на пред-

мет через его тень или на сами объекты через их от­ражения.

Если феноменальные объекты возвращены в це­лостный ум, а не судятся расщепленным умом, не о чем выносить суждения — поскольку они тоже лишь то, чем является целостный ум.

 

19.

Намеки

 

Нужна ли цель — раз выбора все равно нет?

Я весь — «видение», когда вижу,

Я весь — «слышание», когда слышу,

Я весь — «чувствование», когда чувствую, Я весь — «понимание», когда знаю.

Истинное видение есть не-видение — никто не смотрит.

Истинное слышание есть не-слышание — никто не слушает.

Истинное действие есть не-деяние — никто не делает.

Истинное думание есть не-думание — никто не думает.

Лишь спонтанность ненамеренна — и нет никакого я.

«Слышание — за пределом мыслей, ума и тела» («Сурангама сутра»). То есть слышимое и есть слы­шащий.

Тотальность действия есть функция тотальности от­сутствия его производящего. Только это можно на­звать чистым действием.

 

Нерожденный и неумирающий

Нет ни рождения, ни смерти, рождение и смерть чис­то объективны.

Объективная жизнь феноменальна. То, что мы есть, не феноменально: тень — не то, что ее отбра­сывает. Но она не существует сама по себе.

 

Комедия

Феноменальные объекты, отчаянно охотящиеся за собой как субъектом! Как может объект искать свой субъект? Он и есть субъект, и все, что он дела­ет, делается субъектом, так что получается, что сам субъект отчаянно охотится за самим собой!

                                                                                                                        Комментарий

«Субъект», который, как они затем обнаруживают, и есть они, не является сущностью, поскольку субъ­ект в принципе не может ей быть.

Еще раз: субъект объекта сам является объек­том как «субъект», так же как объект «субъекта» — не что иное, как субъект. То есть они одно и именно таким образом, две стороны одной монеты в отсутст­вие монеты: они субъект и объект, попеременно и од­новременно.

Семантическая игра слов? Возможно, но ничем иным это быть не может, поскольку это может быть понято, но не может быть выражено как логическое утверждение. Если слова «объект» и «субъект» за­менить на «феномены» и «ноумен», это могло бы помочь, но это ничего не изменит. Все феномены — не что иное, как ноумен, а ноумен как нечто не су­ществует: ноумен является «ноуменом» только как феномены. Когда о них думаешь, они кажутся двумя различными вещами, но это даже не двойственные концепции: как таковые они оба феноменальны. Они — одно целое — и это не что-то.

Это понимание, по-видимому, — основное пони­мание, и его нельзя выразить с помощью силлогизма.

Даже лучшее из написанного напоминает бесцель­ную пальбу по луне.

 

20.

Механизм видимого

(Если представить...)

Видимая вселенная возникает не через чувствующие существа и не независимо от них. Видимый аспект чувствующих существ возникает вместе с вселенной, и параллельно вселенная становится видимой.

Их чувственное восприятие ответственно за их интерпретацию этого возникновения, или прояв­ления, где чувственное восприятие — воспринима­ющий аспект «ума», а их видимость — воспринимае­мый аспект, и это верно для всех феноменов.

Видимое различие между тем, что известно как жи­вые и неживые объекты, объективно, то есть как объ­ективный феномен, не существует, но субъективно  не-видимая способность чувствовать, ощущать ответственна за восприятие, хотя как таковая она не является причиной возникновения, или прояв­ления (которое причинно).

Можно сказать, что чувствующие существа как феномены возникают, проявляются «напрямую», как любые феномены, но что видимая вселенная, ощущают чувствующие существа, — непрямое воз­никновение, или проявление, через их чувственное восприятие. Это чувственное восприятие выража­ется посредством познавательных способностей (известных как скандха), концептуальных по при­роде, но само по себе оно есть прямое проявление целостного ума.

Станет ли понятнее, если сказать, что чувствен­ное восприятие — это тот аспект возникновения, или проявления, посредством которого феномены осознаются как таковые, хотя сам по себе он не име­ет отношения к их возникновению? Чувственное восприятие может рассматриваться как выражение динамического аспекта проявления (а видимость — статический аспект), посредством которого познава­тельные способности интерпретируют это проявле­ние, но не являются его причиной.

Описанный здесь механизм чисто концептуален: следовательно, это не описание чего-то фактически существующего, а схема, освещающая положение и функцию видимых чувствующих существ в фе­номенальной вселенной, в которой они объективно целостны, но в восприятии, концептуализации и ин­терпретации которой они составляют функциональ­ный элемент.

Метафизически ничто из этого нельзя назвать существующим, поскольку механизм причинности полностью феноменален.

Метафизически есть только видимое проявление непроявленности, о которой нельзя узнать ничего, поскольку у нее нет никаких объективных качеств и сами чувствующие существа — не что иное, как то, что «она» ЕСТЬ.

 

21 

В память Хуйнэня

                                                                                                       Возвращение ответственности

Обычно ответственность смещается к объекту! Но у объектов ее нет совсем: вся ответственность лежит на субъекте.

Переведи ее домой! Держи ее дома!

Где колышется флаг, и что заставляет его колыхаться?

Где звенит колокольчик, и что заставляет его звенеть?

Где жмет ботинок, и что заставляет его жать?

Где аромат розы, и что заставляет ее пахнуть так сладко?

Где вкус вина, и что придает ему этот вкус?

Где знание об этих явлениях, и что заставляет их быть узнанными?

Верни ответственность туда, где ей место.

Помести ее обратно в источник (который она никогда и не покидала).

Верни каждую вещь к ее источнику, где ей место и откуда она никогда не уходила!

Такова практика не-практики.

 

22.

К черту все это!

Ради всего святого, давайте оставим всю эту чушь объективирования! Слишком уж долго она продол­жается! Мы тратим наши видимые жизни на объ­ективирование с утра до вечера и с вечера до утра — кроме периодов глубокого сна, когда мы ненадолго становимся адекватными.

Возьмите эту абсурдную идею о том, что луна — в небе! Что такое «луна», что такое «небо» и где они, чтобы быть «внутри» или «снаружи» друг друга? Вы когда-нибудь слышали такую чушь?

Мы отлично знаем, вы, читатели, отлично знаете, откуда берется так называемая «луна» и где она на­ходится на самом деле, вместе с так называемым «не­бом»! Они там же, где и все другие феноменальные объекты, которые мы объективируем днями и ноча­ми, сновидя «во сне» или сновидя «наяву», — едино­роги и розы, букашки и бодхисаттвы, одуванчики и драконы.

Вас еще не тошнит от них всех? Нет? Замечатель­но, тогда восхищайтесь ими, делайте с ними, что хо­тите, но ради Бога, не думайте, что они «существуют» в каком-то виде здесь или «где-то там», «там наверху», «там внизу» или «где-то» еще!

Вы отлично знаете, где они «существуют», как они «существуют» и что их единственное «существова­ние» — дома, где они и должны быть, то есть там, где вы их воспринимаете.

Это живая практика.

 

23.

Отголоски

—

II

Как может тень уничтожить саму себя?

Не существует никаких «вещей» (объектов) отдельно от их сознавания: нет сознавания отдельно от созна­ваемой «вещи», потому что нет сознающего.

Это чистая правда, и именно поэтому феномены и ноумен — не два, не сансара и нирвана, не объект и субъект, и т. д. и т. п. — отсюда и исходит полное понимание.

То, что я есть, не существует как «вещь», к которой можно было бы стремиться или которую можно было бы искать. Когда поиск прекращается — я при­сутствую.

«Бытие» — это процесс, поскольку оно связано с дли­тельностью. Каждое чувствующее существо, будучи не чем иным, как самим умом, может найти сам ум (его ум, ее или наш), просто перестав искать, пото­му что акт поиска — это именно то, что, принимая

внешнюю форму, отдаляется от того, чем является.

Свободное — не объект,

Ограниченное — не то, что ты есть, Необусловленное — пусто,

Обусловленное — не ты.

Любое видимое продвижение, в котором участвует твое «ты», — просто движение по кругу.

Почему? А разве ты не пустой звук?

В отношении любого прямого опыта восприятия, ка­ким бы ярким он ни был, следует помнить, что боль­шинству читателей его изложение покажется непо­нятным, меньшинству — загадкой и лишь едини­цам — бледным отражением сияния, блеснувшего в них самих.

Ибо природа такого изложения — быть непрони­цаемым для дедукции объективирующего ума.

Учитывая все эти вещи,

Ограниченность — лишь концепция «я»,

А свобода — освобождение от идеи свободы. Разве есть тот, кто связан, и тот, кто должен освободиться?

Так что?

«Я», которое осознается, — это объект.

Чем бы ты ни был, ты «проживаешься». Ты не путеше­ствуешь, как полагаешь: тебя «путешествуют».

Помни: ты в поезде. Довольно самому тащить свой багаж! Он все равно будет доставлен.

«Чистая мысль» — это видение вещей такими, каки­ми они являются — без суждений (размышлений) — просто «видение, видение, видение», как говорил Руми. Прежде всего, без умозак

Все сказано и сделано

Все есть я, но я — не что-то.

Все феномены — субъективные проявления (объ­ективизация субъективности). Объективно я есть тотальность феноменального проявления. Субъек­тивно я есть все, чем являются все феномены.

И в этом нет ничего личного, нигде и ни на ка­кой стадии. Концепция личности не нужна, от нее как раз все проблемы.

 

 

24.

Логика не-погики

 

Значение«ноумена»

Феноменальное концептуально: это видимость, или форма. Ее взаимозависимая противоположность — не-феноменальность — тоже концептуальна: это не­видимость, или бесформенность.

Источник феноменальности и не-феноменаль- ности («мира форм и бесформенного мира», как их называли наставники) — ноумен.

«Ноумен», таким образом, является не взаимоза­висимой противоположностью «феноменальности», а источником «феноменов и не-феноменов». Все это чисто концептуально.

Феномены одновременно положительны и от­рицательны, это одновременно видимость и не­видимость, форма и не-форма, присутствие и от­сутствие формы или видимости, поскольку каждый зависит от другого и не обладает гипотетическим существованием отдельно от гипотетического су­ществования другого.

«Ноумен» — это символ, указывающий на двой­ное феноменальное отсутствие — отсутствие обе­их противоположностей или, как иногда говорят, отсутствин отрицательной противоположности (двойное отсутствие), которое также есть отсутствие отсутствия положительной.

Даже как таковой, говоря языком философии, ноумен всё равно представляется двойственным то есть объективной концепцией, требующего какого-то «познающего» и «чего-то познанного». Но здесь нет ничего познаваемого — и именно потому, что «он» (ноумен) также является познающим, и во­обще всеми гипотетическими познающими, которые когда-либо были или могли бы быть.

Как таковой «он» ненаходим и непознаваем, просто потому что «он» не может быть объектом чего-либо, кроме «себя самого», и «он» не может познать «себя» как объект. Так что этот символ — просто феноменальная уловка, которая служит указателем на некую «вещь», которая не является таковой. Называть «это» «Таковостью», или «Дао», или как-то еще — одинаково бесполезно логичес­ки, поскольку «это» есть предполагаемый элемент познавания, предполагаемо познанное и видимыи акт познания.

 

25. Жизнь без слёз

Не может быть такой вещи, как «ненамеренная жизнь». Если использовать глагол (жить ненамерен­но) — это уже противоречие в терминах, поскольку действие ненамеренной жизни подразумевает наме­ренное действие — намерение не-намерения. Подоб­но другим отрицаниям, оно есть форма собственного утверждения, как его утверждение — форма себя самого.

Но не действие, а факт указывает на нечто, что фе­номенально может быть, поскольку может подраз­умевать «проживаться» в значении «ненамеренно», так как в процессе проживаемости нет места для во­леизъявления.

Однако раз есть все основания считать, что мы на самом деле проживаемся, полностью и абсолютно, подобно всем персонажам сновидения любого рода, не может существовать никакого волеизъявления в последовательном развитии наших жизней.

«Волеизъявление», таким образом, не является действенным элементом феноменальной жизни, а только представляется таковым. Это фактически выражение «я»-концепции, видимость функциони­рования «эго», и как таковое может рассматриваться как чистое шутовство, психическая активность, соз­дающая ложное впечатление вмешательства в цепь причин и следствий и таким образом вызывающая реакции, обозначаемые как удовлетворение или раз­очарование в зависимости от того, соответствова­ла ли попытка вмешательства тому, что должно было произойти, или противоречила этому.

Таким образом, намеренное сдерживание воле­изъявления никоим образом не влияет на последо­вательное развитие наших жизней и не оказывает никакого воздействия на события, так что попытка упразднить «эгоистическое» волеизъявление может только усилить его с его же помощью. Например, ко­гда нам говорят «отпустите все», это означает отказ от намеренных действий, так как все, что нам тре­буется «отпустить», есть мнимый результат мнимого волеизъявления. И «совершить» это можно лишь на­меренным действием, то есть с помощью мнимого

«эго», или независимого «я», из чего следует, что это не более чем шутовство, клоунада.

Если же это может быть совершено, это должно быть результатом, следствием причины, и эта при­чина может существовать только в цепи причинно­сти, которая никоим образом не может быть затро­нута актом воли со стороны предполагаемого «эго», или «я»-концепции. Такая причина может возник­нуть лишь как следствие предыдущих причин, како­вые в рассматриваемом случае могут оказаться толь­ко результатом понимания, полное раскрытие кото­рого может быть описано метафорически как «наша» единственная свобода. (Она, конечно же, не «наша», и феномены не могут иметь «свободу», которая в лю­бом случае — лишь концепция, приложимая к ним концептуально, но, возможно, лежащая в основе фе­номенов «ноуменальность» проявляется напрямую, и понимание может возникнуть, или «появиться».)

Таким образом, на ненамеренную жизнь, «отпу­скание» всего через отказ от волеизъявления, или «позволение себе проживаться», может повлиять только недеяние (у-вэй), то есть это может случиться как результат понимания, достигнутого отождест­влением с ноуменальностью, или праджней, другими словами, как следствие внутреннего видения.

Здесь нет никакого мнимого волеизъявления, и даже если бы оно было, оно никак не могло бы способствовать этому следствию, разве что в том смысле, что его отсутствие или латентность, невозникновение эго-активности, оставляет ум открытым для прямого, или интуитивного, постижения, пред­ставленного красочной санскритской концепцией, называемой «праджня».

Сама интуиция непосредственна, но результат кажется нам опосредованным, поскольку мы вос­принимаем предполагаемое следствие «волеизъяв­ления» как «непосредственное». Это неотъемлемая часть иллюзии отдельной личности и понятия «эго», или «я»-концепции, так же как «волеизъявление» есть его видимое выражение, или действие, тогда как на самом деле ненамеренная жизнь, или проживаемость, — это непосредственная жизнь, спон­танная жизнь, у-вэй,и в то же время это жизнь без слез.

 

26.

Почему мы не можем быть

Все существование объективно.

Мы существуем только как объекты друг друга, и как таковые — только в сознающем нас сознании, поскольку наше восприятие друг друга есть действие сознавания в уме и никоим образом не подтверж­дает эмпирического существования сознаваемого объекта.

Наше объективное существование, таким обра­зом, имеет место только в уме и, следовательно, чис­то концептуально.

Что касается субъективного существования — разве это не противоречие в терминах? Оно предпо­лагает объективизацию субъекта, который как субъ­ект-объект представляет гипотетическое «бытие», которым мы себя воображаем. Субъективно не мо­жет быть никаких «нас».

Так, ясно демонстрируется наше тотальное «не­существование», кроме как в виде концепций в со­знании.

 

27.

Трансцендентность и имманентность

Я сновижу себя во сне, в котором появляюсь, но таковой, я не объективное (снящееся) явление, то есть не сущность.

Пробуждается не объект, иллюзию несвободы вы­зывает отождествление сновидящего со своим объ­ектом.

Пробуждение — это исчезновение, растворение, пропадание объекта. Пробуждение — это конец ви­димости, испарение сна, или иллюзии.

Пробуждение — это исчезновение феноменально­сти (объективного, всей объективности как таковой). Пробуждение — это обнаружение, что кажущееся объективным на самом деле «субъективно», и види­мая сущность исчезла вместе со всей видимостью.

 

28.

Цельное видение

Видеть феномены как ноумен — это истинное ви­дение.

Это означает видеть ноуменально, то есть в необъ­ектной связи с «вещами», вместо феноменального ви­дения, находящегося в объектной связи с «вещами».

Видеть феноменально — значит видеть феномены как наши объекты.

Видеть ноуменально — значит видеть феномены как самих себя, как все, чем они являются, как их ис­точник и как наш источник. Это означает видеть их не как наши объекты, а как их субъект, не объек­тивно, а субъективно, не как «внешнее», а как «вну­треннее». Это воссоединение отделенного с целым, которое есть все, что мы собой представляем.

Такое истинное видение, таким образом, является не-видением (одной вещи другой вещью), а в абсо­лютном смысле это и не видение, и не не-видение, по­скольку нет ни объекта, чтобы его видеть или не ви­деть, ни субъекта — за неимением объекта.

Это слияние заново, воссоединение, переотож- дествление разъединенного, восстановление целост­ности расщепленного ума, возвращение к единости.

 

29. Слухи-II

 

В обоих видах сна

Мы все участники вечеринки: вечеринка продол­жается, даже если мы засыпаем, но наш сон — тоже часть вечеринки.

Т ы помнишь?

Когда ты смотришь на отражение луны в пруду, ты и есть луна, смотрящая на себя.

Ты просто умозаключение. Только объекты познаваемы.

Так что они — это все, что ты можешь узнать о себе.

Поэтому видимая вселенная — это все, что ты есть как «ты».

Нам нужно перестать смотреть на объекты как на со­бытия, отдельные от нас самих, и познать их в их ис­точнике — то есть в нашем воспринимании их.

«Ты» — это «другой», нет никакого другого, который не был бы тобой.

Пока мы не поймем,

Что мы не умозрительный феномен, Которым себя считаем,

Мы не сможем познать беспредельность Наше ноуменальное не-бытие.

Намерение может превратить тебя в святого,

Но также помешать тебе стать мудрецом?

Это лишь видимость: нет сущности, чтобы стать тем или другим.

Любые практики — обучение искусству убивать дра­конов.

«Ты похож на человека, едущего верхом на при­вязанной лошади». — Чжуан-цзы, глава XIII.

Все мы так тратим наше время — «едем верхом на привязанной лошади».

Эту лошадь невозможно освободить, Но каждый из нас может остановиться.

Как может это или что-либо быть иллюзией? Что та­кое «это» или «что-либо»? Нет никакого «этого» или «чего-либо», чтобы быть иллюзорным! А раз ничто не может быть иллюзорным, не существует и ника­кой иллюзии.

И также нет чего-либо, чтобы быть чем-либо, и даже не быть — быть или не быть.

Это истинное видение.

Неправильно говорить: «Не медитируи!» Надо гово­рить: «Не называй это „медитацией“, если это не она, а если она — не делай это!»

Не мое дело — принимать твою концепцию, которую ты называешь «медитацией»: это твоя забота — да­вать тому, что ты делаешь, имя, которое указывает на то, что оно собой представляет, а не на то, чем оно не является! Только тогда будет возможным обсуж­дать это.

Слова должно использовать в том значении, ко­торое согласуется с их этимологией, или, по крайней мере, в значении, принятом в словаре.

Пока не узнаешь ненависть, не сможешь любить.

И наоборот.

 

30.

«Живые, живые, о!»

[8]

Несомненно, сейчас растет тенденция преувеличи­вать важность самого факта жизни — нашего види­мого существования как индивидуальных феноме­нов. Фразы «у нас только одна жизнь» и «мы должны ценить ее» звучат почти как поговорки и понятны всем.

Откуда бы это ни пошло, это звучит как полный абсурд и совершенно дезорганизует. Во-первых, есть ли какое-то доказательство, не говоря уже о правдоподобии, что это факт? Разве не более ве­роятно, что у «нас» их, наоборот, слишком много? Несомненно, так считает восточное большинство человеческой расы.

И даже если бы это было очевидно не так, что та­кое «проживание жизни», подчиненной концепту­альному «времени», и кто или что ее «живет»? По­нятие «священности жизни» — конечно же, лишь человеческой! — неравномерно распределено по по­верхности Земли.

Вздор и наваждение! Давайте выясним, что мы та­кое на самом деле, — и тогда окажется, что важность и видимая продолжительность этого феноменаль­ного восприятия на самом деле значат очень мало!

«Долгая жизнь, полная радости!» Конечно, поче­му бы нет? Но не все ли равно? Разве мы беспокоимся о долголетии, скажем, рыбы?

 

31.

Говорят, это просто

Это звучит странно — и случается так редко! — но термин «феномены» означает именно то, что в нем заложено этимологически . Каждая вещь, любое во­образимое нечто, воспринимаемое нашими органа­ми чувств и сознаваемое нашим умом (интерпрети­рующим воспринимаемое органами чувств), — это буквально «явление», то есть видимость в сознании, интерпретируемая как событие, растянутое в про­странстве и длительности и объективированное в мире, внешнем по отношению к тому, что его вос­принимает. И в то же время то, что его воспринимает, предполагает, что оно — субъект восприятия и, как таковой, — сущность, отдельная от воспринимаю­щего.

Пока эти взаимные допущения сохраняются, свя­занное с ними предположение о «связанности» и бо­лезненные ощущения, сопровождающие это предпо­ложение, неизбежно останутся нетронутыми.

Поэтому избавление от этой предполагаемой «связанности» может быть достигнуто только через понимание ложности этих допущений, ответствен­ных за иллюзорную связанность, поскольку и «допу­щения», и «связанность»—лишь видимости, то есть чисто феноменальны.

«Явление» — это в точности то, что означает это слово, то есть нечто, что «является, кажет­ся», а не «что-то, что есть».

Если понять это — и насколько это должно быть оче­видным, если сами термины говорят именно это! — психологические элементы чисто психологической связанности отпадают, и остается только вызванная этой «связанностью» психологическая обусловлен­ность, а она, как и любая обусловленность, исчезнет в результате процесса раз-обусловливания, состоя­щего в утверждении концепции «видимости» (фено­менальности) вместо концепции «реальности».

Исчезновение того, что воспринимается как «ре­альное» и «отдельное», как события, растянутые в пространстве и времени, неизбежно влечет исчез­новение предполагаемой воспринимающей сущнос­ти, и оба они затем видятся как феномены, или ви­димости, в сознании.

Когда эта настройка происходит, субъект и объект больше не существуют как таковые, и не остается никакой сущности, которую можно было бы пред­ставить «несвободной». Это значит — конец связан­ности.

И правда, как же это просто!

 

32. И

счезновение субъекта.

Причина, почему неведение и знание — одно и то же, в том, что все объекты — это объективизации. Про­светление и неведение тоже одинаковы, потому что оба — объективные концепции.

Тот, кто потерял свое объективное «я», лишился и своего субъективного «я», и нашел свою необъек­тивность, которая есть отсутствие как субъекта, так и объекта.

Объекты не «пусты» и не «не пусты», не потому что они не являются тем или этим, а потому что сами по себе они вообще не какая бы то ни было «вещь», но только собственный источник.

Таким образом, причина для понимания пусто­ты объектов — это устранение их субъекта, невоз­можное до тех пор, пока объекты воспринимаются как реальные, и поскольку одно неотделимо от дру­гого, у них нет независимого существования. Так что феноменально они являются одной концепцией, имеющей двойной аспект, а ее источник — ноумен.

Поскольку субъект не может быть устранен напря­мую посредством себя самого, осознание его объек­тов как видимостей приводит лишь к не-видимости его самого как предполагаемого объекта, функцио­нирующего как их субъект.

 

33.

Давайте это обсудим!

Качество «пустоты» или «не-пустоты» объекта не ока­зывает непосредственного воздействия на эффектив­ность процедуры, подразумеваемой использовани­ем этих терминов, поскольку они указывают лишь на несуществование объекта как такового: объект не может быть ни «пустым», ни «не-пустым», ни ка­ким бы то ни было еще, потому что там вообще нет ничего, чтобы быть чем-то или иметь какие-то ка­чества. Утверждать, что объект пуст, — значит под­менять доказательство спорными допущениями, по­скольку в этом случае есть объект, который может обладать или не обладать этим качеством.

Такое понимание — шаг к дальнейшему понима­нию, что видимый объект находится в своем источ­нике, а не в его проявленной видимости.

Индийская аналогия с глиной и глиняным кувши­ном, созданным гончаром, как и китайская аналогия с золотом и золотым изображением льва, отлитым золотых дел мастером, также несовершенны и даже ошибочны, потому что в них тоже содержится ста­рая тщетная попытка представить в объективных образах и концепциях ЭТО, чья полная характерис­тика — это не-характеристика, чье единственное бытие — не-бытие, чье исключительное объектив­ное существование лежит в абсолютном отсутствии как объективности, так и не-объективности.

Единственная цель этого утверждения, как и всех аналогий, — отбросить ум назад, прочь от объекти-

вирования, и вернуть его к его истинному центру, а именно к абсолютной не-объективности, из кото­рой возникает вся объективность.

Параллельно это описание концепции объекта как вещи-в-себе, или как объективной реальности, психологически служит той же цели: если объект устраняется как таковой, субъект этого объекта — непосредственный субъект, раскрывающий его кон­цептуальность, — также автоматически исчезает. Это неизбежно, потому что феноменальный субъ­ект и феноменальный объект неразделимы, это два аспекта единого функционирования, неспособные существовать отдельно ни в какой момент и ни при каких обстоятельствах.

Так что когда это понимание прилагается ко всем объектам и вообще ко всем феноменам, субъект все­гда исчезает, и именно исчезновение субъективной иллюзии, а не ее объективной копии, имеет реша­ющее значение. Субъективная иллюзия, основанная на отдельной индивидуальности, эго, или воле, действующая посредством предполагаемого воле­изъявления, не может быть устранена напрямую, по­скольку это бы означало «посредством себя самой». Такой путь отрицания — единственно возможное средство уничтожения псевдосубъекта псевдообъ­ектов, то есть единственный фактор, препятствующии нашему знанию того, что мы есть, и, таким образом, мешающий нам «быть» этим (хотя мы есть это) и мешающий нам «проживать» это в нашем фе­номенальном проявлении.

Есть все основания предполагать и считать, что когда это понимание становится спонтанным (то есть когда мы можем напрямую, бессознательно и совершенно ненамеренно воспринимать таким об­разом — то есть прямым восприятием, предшест­вующим имени-форме, предваряющим временную интерпретацию через процесс объективирования «вращающегося» субъекта-объекта), мы освобож­даемся от нашей видимой ограниченности, потому как это просто видимость. Это спонтанное прямое восприятие — именно то, что наставники имели в виду, когда говорили об Одной Истинной Мысли, Мысли Абсолюта, или, словами великого Шэньхуя (668-760), последователя Хуйнэна: «Безмолвное отождествление с небытием — это то же, что опи­сывается как внезапное просветление». И также то, что описывается как «когда единая мысль соот­ветствует [истине], у тебя мгновенно проявляется мудрость Будды». («Мудрость» здесь, как и везде, т. е. праджня, означает «субъективность», или необъ­ективное понимание, как говорил Ханыпань). Это «единая мысль», о которой идет речь, и в этом при­чина, почему устранение объективной реальности объектов считается главным методом понимания.

 

34.

Необъектные отношения

 

Портрет себя

Необъектные отношения с собой означают не думать о себе как об объекте—любом объекте, физическом или ментальном.

Знать, что у себя самого нет абсолютно никаких объективных качеств, вообще ничего объективного, что отсутствуют малейшие следы объективности, — значит, конечно же, знать, что есть ты. А это, в ме­тафизических терминах, — просто само отсутствие, само отсутствие отсутствия, абсолютное отсутст­вие какой бы то ни было объективной черты, при­роды, или качества, то есть отсутствие самой идеи отсутствия как присутствия воспринимаемого и со­знаваемого.

 

Портрет тебя

Необъектные отношения с другими, со всеми фе­номенами — воспринимающими или невосприни­мающими, — означают перестать рассматривать их как свои объекты.

Мы знаем, что как объекты они могут быть толь­ко видимостями в сознании — то есть они лишены собственной природы или качеств (как феномены). Это понимание представляет собой лишь устране­ние непонимания — того, что технически называют «неведением».

Мы знаем также, что наши объективные (види­мые) «я» равным образом лишены природы и качеств, так что и предполагаемый субъект, и его предполага­емый объект сразу воспринимаются как видимости.

Тогда мы осознаем, что то, чем мы все являемся, на самом деле ничем не отличается, и это есть «единость».

В этом нет никакой «любви», поскольку любовь — это выражение отделенности, и эта незрелая форма возбудимости, называемая «эмоциями», замещается чистой эффективностью, тем, что, возможно, называ­ют каруной и что ближе всего определяется словом «радость». Тогда мы не «любим» других: мы «есть» другие и наши феноменальные отношения с «ними» становятся простыми, прямыми и спонтанными. Это открытость, природа которой — радость.

 

35.

«Где же, где?..»

 

I

Почему то-что-я-есть не внутри и не снаружи? По­тому что я пытаюсь смотреть из «моей» собственной головы .

Это повсеместная нескончаемая ошибка.

«Моя» собственная голова не тот центр, из которо­го можно определить что-либо, кроме феноменаль­ного расстояния, и центр того-что-я-есть не там.

А где? Он вообще не где-то «там»: он в каждом «здесь», а каждое «здесь» находится в каждом «там».

«Моя» феноменальная голова не находится вне того-что-я-есть, потому что у того-что-я-есть нет никакого «вне», не находится она и внутри, так как у того-что-я-есть нет никакого «внутри».

Феноменально центр того-что-я-есть находится в каждом «где», а ноуменально — «нигде», потому что «где» и «нигде» абсолютно тождественны.

Когда я воспринимаю непосредственно, «моя» голова — лишь тщательная концептуальная интер­претация со стороны разделенного ума, объективи­рующего как субъект-объект, и затем эта концепция возвращается к своему источнику и берет «мою го­лову» с собой.

Когда, до концептуальной интерпретации, я вос­принимаю непосредственно, умозрительный субъ­ект этого умозрительного объекта также должен отсутствовать.

А если нет объективной «головы», не остается и никакого «меня», чтобы не иметь этот устранен­ный объект.

В этот момент я есть — но нет никакого момента и никакого «где», чтобы этот момент мог там не воз­никнуть, и никакого «я», чтобы быть.

Замечание: Эти несколько строк уводят дальше, чем их простое выражение — мысль Раманы Махарши из его по­следней поэмы. Я не знаю, это ли он хотел нам передать?

 

II

Достаточно ли просто спросить «Кто?». Или надо еще спросить «Где?» и «Когда?».

Нам кажется, что с устранением «Кто?» останет­ся плотная объективная вселенная, завершенная во всех отношениях, кроме видимого провала наших драгоценных «я».

Но на самом деле все совсем не так! Желатель­но понять, что жизненное пространство каждого драгоценного «я» разделяет судьбу его субъекта, какова бы она ни была, поскольку все, что ощуща­ется и познается органами чувств с его объектив­ным возникновением, феноменально неотделимо от этого. Также длительность, выдуманная, чтобы все элементы или события могли развиваться в вос­приятии, больше не будет иметь видимого сущест­вования в отсутствие таких элементов или событий и средства их выражения.

Отсюда следует, что пока есть объективный «Кто?», будет и объективное «Где?», и также объ­ективное «Когда?», но в отсутствие одного из них остальные также будут отсутствовать.

Но поскольку феноменальный «Кто?», как и фе­номенальная вселенная, не исчезает как видимость вследствие постижения, что все феномены — лишь видимости, отождествление с объектом разрушается, и последующее освобождение — это освобождение не только от «Кто?», но также от «Где?» и от «Когда?». Предполагаемый феноменальный «субъект» пере­стает верить в невозможное и узнает наконец, чем он всегда был и чем всегда была феноменальная вселен­ная, не знающая ни «Кто?», ни «Где?», ни «Когда?».

Но спектакль продолжается, как и феноменаль­ный «субъект», каким бы пробужденным он ни был. Для него «Кто?» «Где?» и «Когда?» — ничего не зна­чащие термины, хотя он продолжает использовать их, как это делают другие, — «другие», настолько же бессмысленные в их собственном понимании «смыс­ла», как и то, Кем они могут «быть», Где они могут «быть», или Когда они могут «быть». И его единствен­ная мотивация — стремление привести их к тому же пониманию нереальности того, что они принимают за реальное, и реальности того, что они считают вы­думкой.

 

36. 

Quod erat demonstrandum

 

[11]

*

Никто не верит, что он не существует,

Никто никогда не верил и никогда не поверит, что он не существует.

Почему так?

Потому что нет никакой сущности, чтобы верить, что она не существует .

Именно это имеется в виду, когда говорят, что она не существует и не не существует . Тогда что же она такое?

Она есть отсутствие того, что не есть она,

То есть всего, чем она может себя помыслить.

 

37.

Я~Я: Эта вселенная, которая есть мы

Когда субъект смотрит, субъект видит объект. Когда субъект видится смотрящим на объект, Субъект становится объектом и перестает быть субъектом.

Когда субъект смотрит на самого себя, он уже ничего не видит, поскольку видеть нечего, так как субъект, не будучи объектом как субъект, не может быть видим.

Это «зеркало пустоты» — отсутствие чего-либо видимого, чего-либо, что может быть увидено, то есть субъекта.

Но это не «зеркало», и не «пустота», и не что бы то ни было еще.

Это даже не «это».

Это трансцендентность субъекта и объекта — то есть чистая есть-ность.

Это то, что есть — полное отсутствие, которое есть присутствие всего, что кажется существующим.

Может, и можно сказать это лучше, но добавить больше нечего.

Замечание: «Я-Я» — термин, используемый Шри Раманой Махарши для обозначения абсолютного Я.

«Зеркало пустоты» — сияющее зеркало, отражаю­щее феноменальную вселенную, проявляющее все и не удерживающее ничего.

 

38.

Пока...

Пока мы верим, что то-что-мы-есть объективно, Пока мы думаем, что в нас может быть что-то объективное,

Пока мы не признаем смехотворность идеи, что в том, что мы есть, может быть хоть . что-то объективное,

Пока мы говорим слово «я», считая, что я может быть какой-то сущностью,

Пока это не неуязвимое-Я, не неприкасаемое-Я, не неназываемое-Я, не немыслимое-Я, то есть не непосредственное действование,

Мы ограниченны.

Потому что ограниченность — это просто

отождествление с феноменальным объектом, и потому что отождествление и есть та самая идея, что то-что-мы-есть — объект, психический или соматический.

Избавленные от этой обусловленной идеи нашего личного объективного существования,

Мы — СВОБОДНЫ.

 

39.

Практика& Чего? Кем?

«Озарение» — это чистая субъективность, феноме­нально субъективное состояние: как может прояв­ление видимости влиять на свой источник?

Феномены не могут воздействовать на ноумен, поскольку само воздействие феноменально. Тень не может воздействовать на то, что ее отбрасывает, поскольку видимость не может влиять на свой ис­точник.

Все видимое действие и, таким образом, вся прак­тика неизбежно проистекает из ноумена. Так кто то­гда практикует?

Только ноумен «практикует», а феномены «прак­тикуются». Для чего?

Но практикующий и практикуемое — одно, объ­ективно разделенные как то, чем они не являются, как видимости, но ноуменально единые как то, что они есть.

Практикующего нет, и практиковать нечего.

 

40.

Кстати, о Боге...

 

I

Что такое Бог?

Что за вопрос! Как такой объект вообще может быть?

Вера в Бога повсеместна.

Разумеется. Но Бог не может быть объектом.

Тогда чем?

Бог — это Субъект, Абсолютный субъект всех объектов.

Включая нас самих?

Субъект субъекта — это объект, которым мы считаем себя.

Значит, как субъекты мы — объекты?

Концептуально — да. «Мы» действуем

как субъекты, а думаем о себе неизменно как об объектах, вертимся, как монета — то «орел», то «решка» — но во всем, что мы есть или могли бы быть субъективно, мы — то, чем является Божественная природа.

И что же это?

Просто отсутствие того, чем мы себя считаем, или присутствие того, что мы есть.

А это...?

Наше полное объективное отсутствие, то есть субъективное присутствие Бога.

Замечание: Это не предполагает исчезновения объектив­ной феноменальности как таковой, это означает лишь ис­чезновение отождествления с объективным феноменом, который считается тем, что мы есть. Но мы не то: мы это, а это — не «что-то», поэтому мы вообще не «что».

 

II

Ты говоришь, что Бог не объект! Почему?

Как объект, Бог — один из сотни объективных богов. Разве не так?

Это неочевидно. Ведь все другие — идолы.

Если Бог концептуализирован, Он — просто бог. Любая концепция Бога — это идол. Любая молитва или подношение объекту, материальное или концеп­туальное, — это молитва или подношение идолу.

Это оскорбительно, это святотатство!

Оскорбление и святотатство находятся в уме, в ко­тором и возникают эти понятия. Я просто обращаю ваше внимание на очевидное.

Разве не бывает намеренного святотатства?

Невозможно оскорбить объект, идола. Можно только зародить понятие оскорбления в умах по­клоняющихся этому объекту, идолу.

Хотя Бог как таковой изображается редко, члены некоторых христианских церквей понимают, что об­раз божества или святого, хотя и является объектом молитв и подношений, для них не идол. Это только символ. Что смешного?

Шекспир говорил, что роза будет пахнуть розой, как ее ни назови. Нас сейчас волнует не искренность веры, какой бы невинной она ни была, а метафизи­ческое постижение.

Тогда что такое святотатство?

Каждое и всякое действие, совершенное не в при­сутствии Бога. Это подразумевается в Евангелиях и утверждается в «Бхагавад-гите».

Присутствие Бога означает для меня присутствие объекта, идола!

Увы, я боялся, что так может быть! Под присутст­вием Бога подразумевается отсутствие присутствия «я» — или просто неотъемлемая божественная при­рода.

 

41. Слухи - II

Практика медитации изображается тремя извест­ными обезьянами, закрывающими глаза, уши и рот, чтобы избежать феноменального мира.

Практика не-медитации — перестать быть видя­щим, слышащим или говорящим, в то время как гла­за, уши и рот выполняют свою функцию в повседневной жизни

                                                                                                                  Ты

Если время — четвертое измерение пространства, временная проекция Субъекта выливается в логи­чески выведенную сущность как объект.

Чтобы ответить на любой вопрос о том, что ты такое, ум должен разделиться на субъект и объект, но тогда ответ уже не будет истинным или полным.

Когда озарение испаряется в словах, Только резонанс остается.

Может показаться, что учителя критиковали реаль­ность объектов, но на самом деле они указывали на видение объектов.

То же относилось к объективным образам (объек­там в уме): отрицая их, они хотели вызвать вспышку понимания их концептуальной природы и осознание

источника всей концептуализации.

Ноуменально нет никакой сущности, чтобы быть ограниченной,

Феноменально нет никакой сущности, чтобы быть свободной.

В чанъ нет ничего теоретического: это непосредст­венное, а не опосредованное понимание.

Я есть то, что Бог есть.

Унижения нет, есть только степени гордости

Эта кажущаяся загадка так непонятна только потому, что истина ищется объектом.

У меня нет никаких умственных процессов, годных для использования, и никакого Пути, чтобы следовать.

Хуйхай

Не применять видимую функцию воли есть Дао.

 

Практика

Многие буддисты пытаются пробудить снящиеся персонажи вместо самого сновидящего. Когда снови­дящий пробуждается, снящиеся персонажи исчеза­ют, поскольку их проявление оканчивается. Поэтому нет никаких «других», лишь персонажи сна.

Должен пробудиться сновидящий каждого сна, видящий сон отождествления, чьи персонажи снови­дения исчезают. Это отождествленный сновидящий, а не безличный сновидящий всего мироздания.

Просветленное состояние — это состояние небытия и неотождествленности.

Отождествленный человек принимает участие, не- отождествленный — наблюдает, не вмешиваясь.

 

42.

О «Сутре Сердца»

[14]

 

Раздел I

Считается, что Хридая,обычно называемая «Сутрой Сердца», — суть доктрины Праджняпарамиты. Ее важность осознается настолько хорошо, что ее еже­дневно перечитывают в монастырях — практика, не всегда приводящая к пониманию.

Данное изложение основано на трех основных ис­точниках — санскритском, китайском и тибетском, но это не прямой перевод. Изложение некоторых тех­нических терминов дано в Замечаниях, но значение слов в целом определялось санскритом или китай­ским. Оно не претендует на что-либо кроме возмож­ного прояснения ключевого смысла сутры, значение которого затуманено объективной и, таким образом, непригодной терминологией.

Само название сомнительно и должно быть пере­смотрено. На Востоке сердце рассматривалось как средоточие того, что мы считаем умом, а для нас сердце — символ средоточия чувств. Поэтому пере­вод слова «хридая» или «синь» как сердца вводит

в заблуждение. Это уже всем понятно, так что со­временные переводчики в основном переводят эти слова как «ум». Но переводчики неохотно отходят от академических традиций, даже если осознают их несоответствие. Возможно, иногда они пренебрега­ют своим долгом передавать истину — насколько это возможно — в угоду своей репутации ученых?

С названием дела обстоят несколько иначе, по­тому что слово «сердце» для нас также символ жиз­ненного центра, а термину «праджняпарамита» дан перевод «совершенство мудрости», так что вся фраза «сердце совершенства мудрости» составляет очень привлекательное название, от которого не так-то просто отказаться.

Я уже высказал свое мнение о слове «сердце» (хри-дая, синь), а теперь сделаю пару замечаний о «прад- жняпарамите». Разговорное и общелитературное значение слова «праджня» во всех формах и соче­таниях связано со знанием и пониманием и может переводиться как «мудрость», а «парамита» означает «пересекать» и иногда «окончательное достижение» или «совершенство». Поэтому, как и следовало ожи­дать, перевод «совершенство мудрости» безупречен с академической точки зрения. Но в буддизме эти слова использовались в чисто символическом смыс­ле, зависящем от контекста, эпохи и даже конкрет­ного места, и этот смысл — который можно было бы назвать жаргоном — редко, если вообще когда-либо, совпадал с разговорным и общелитературным зна­чением .

Китайцы поступили совершенно правильно, оста­вив эти слова в оригинале, преобразовав их фонети­чески в баньжо и боломи, а мы такие педанты, что пы­таемся переводить их, не имея подходящего слова, передающего их значение. Парамиту еще можно переводить, так как она несет значение «трансцен­дентный», приемлемое в большинстве контекстов, но «мудрость», будучи слишком общим словом, даже не намекает на техническое значение праджни.

Во-первых, праджня, как функциональный аспект дхъяны, не может быть такой абстрактной, пассивной или объективной «вещью», как «мудрость». Ее можно обозначить как активный принцип, функционирова­ние дхъяны, где дхъяна — статический аспект прад­жни. Отсюда, кстати, можно заметить, что дхъяна, в техническом смысле, не имеет никакого отношения к «медитации», разве что в этимологическом значе­нии этого слова, — она может означать что угодно, но не это.

Во-вторых, нам ясно говорят, что означает прад­жня, хотя это не требуется тем, кто понял писания и учение наставников династии Тан. Ханьшань, про­светленный мудрец, в комментарии к «Алмазной су­тре» сообщает, что под «праджней» Будда подразуме­вал «субъективность». Это не означает, что всякий раз, когда в тексте встречается слово «праджня», оно может переводиться как «субъективность», это просто значит, что как бы ни использовался этот термин, у него всегда будет субъективный подтекст. Другими словами, он никогда, если использовать его правильно, не будет указывать на что-либо объ­ективное или поддающееся объективизации, фи­зически или концептуально. Как уже говорилось,

у этого термина множество различных оттенков смыслов, совокупность которых не может передать ни одно слово в английском или французском языке, а из-за объективной природы языка его иногда мож­но обнаружить в двойственном контексте с целью указать на функцию ума или явно объективное ка­чество. Наставники редко были настроены филоло­гически — их скорее интересовало перенаправление умов их монахов в сторону, отличную от их, а также нашей обусловленности. И иногда они указывали в сторону некоторого понимания, будто бы утверж­дая противоположное.

Я не знаю степень аутентичности доступных сан­скритских текстов, которых, как говорят, существует около двадцати. У тибетского текста есть значитель­ные отличия, но не в сути. Используемый китайский текст — это перевод знаменитого монаха Сюаньцза- на (596-664). Оригинал был привезен им из Индии с множеством других сутр, хотя считается, что он был знаком с этой сутрой до поездки, поскольку использовал ее в пути. Я не знаю, сколько ошибок внесли переписчики. В ней есть места, отличающи­еся от всех остальных версий. Было пять китайских переводов, третий выполнен Кумарадживой , пя­тый — Сюаньцзаном.

Хридая может также рассматриваться скорее не как краткое изложение объемной «Праджня- парамита-сутры», а как оригинальный живой ответ на все писания, все доктрины, методы, практики, догмы — фактически на все экклезиастицизмы ре­лигиозного буддизма. В нескольких дюжинах слов, в рамках традиционного изложения, все основные буддийские учения отвергаются без долгих рассуж­дений, не иконоборчески, а насколько возможно мягко, простым перечислением субъективных эле­ментов индивидуальной личности, затем их объ­ектов и в конце самих «святых доктрин», и указа­нием для тех, кто способен увидеть, на то, что все, абсолютно все — просто видимость (чисто феноме­нально) и не может никоим образом существовать само по себе. Ответ предельно очевиден, такова «ис­тина чань» (как и любой другой доктрины или не- доктрины, стремящейся ее прояснить).

Возможно, кто-то почувствовал, что люди, способ­ные постичь Великую Колесницу, впустую тратили свои жизни, вдаваясь в тонкости логики и филосо­фии, усердно отрывая листики артишока, отрубая отрастающие вновь головы гидры, вместо того чтобы прямо направиться в сердце ( ) вопроса, и со­

ставил эту восхитительную короткую «сутру», рас­крывающую хридаю.

Лейтмотив всего текста—отвлечь от бесконечно­го объективирования, от обусловленной концептуа­лизации и особенно от иллюзорного волеизъявления, из-за которого они воображают, что живут и дейст­вуют. А отвлекаясь от того, чем они не являются, они могут неожиданно осознать безграничность того, что они есть.

 

Раздел 2

Но тем, у кого нет учителей, а имеются только книги, послание сутры редко открывается, будучи выраженным так, как есть, намеренно или ненамерен- но, в объективной терминологии, отвлекающей ум от сияющего из ее Сердца послания.

Чтобы понять его, нам требуется учитывать, что от начала и до конца это — описание способа виде­ния бодхисаттвы и что разговор о сутре — это при­мер бодхисаттвического видения. Авалокитешва- ра, говоривший по приказанию Будды, раскрывает для нас восприятие бодхисаттвы. Он не сообщает нам, как обычно предполагается, каковы функции скандх или воспринимаемого с их помощью (как счи­тается) феноменального мира. Он не говорит нам также и о пустоте объектов как таковых. Он гово­рит нам, что они такое — раскрывая и в то же время показывая своим примером, что хорошо известное тотальное отсутствие бытия или собственной при­роды всего объективного — это просто отсутствие с точки зрения объективности и что такое объек­тивное отсутствие само является умом бодхисаттвы и тем, что он есть. Таким образом, каждая строчка выражает не объективную концепцию, а восприни- мание или сознавание — все, чем когда-либо была, есть и будет какая бы то ни было вещь. Это чистое праджня-видение, непосредственное, выходящее за пределы концептуализации — функциональный аспект того, что называется Дхьяной.

Это наиболее явно демонстрируется в китайском тексте, где Авалокитешвара говорит: «Шарипутра, пустота [объективного бытия] всех вещей никогда не создавалась и никогда не будет разрушена, в ней нет ни частей, ни целого, она не совершенна и не не­совершенна». Это «Пустота Праджни», сама Прад- жня, и это ключ ко всей сутре. Это беглое, но точное описание чистого необъективного видения, транс­цендентной субъективности совершенного бодхи- саттвы. Если считать шунъяту чистой «пустотой», технически названной «Пустотой Уничтожения», а не отсутствием объективного существования, яв­ляющего собой ум бодхисаттвы, то биение сердца «Сутры Сердца» никогда не будет услышано.

Замечание: Термины, используемые в китайском буддизме, иногда сильно отличаются по смыслу от их индийского оригинала. Буддизм распространялся в Китае в основном посредством технических терминов и концепций даосиз­ма, что, учитывая совершенно разный философский под­ход Индии и Китая, привело к значительным различиям в интерпретации. Поэтому относительно корректный перевод сутры с санскрита может оказаться неточным или даже неправильным переводом той же сутры, как ее понимают и используют в Китае. Вот примеры терминов, к которым это относится: самадхи, саньмэй, возможно, праджня, дхьяна и несколько других, и еще пример бо­лее распространенной концепции, выраженной словом «шуньята» и его китайским эквивалентом кун , который в китайской махаяне имеет еще позитивный аспекту-нянь. Фактически, даже если мы достаточно хорошо знаем индийский буддизм махаяны, нас интересует также его развитие в Китае как чань, в Японии как дзэн, и все другие школы, составляющие Великую Колесницу, потому что в Китае это живая традиция, которую можно изучать. В частности, Великую Колесницу следует рассматривать как, по сути, китайское творение, со всем уважением к вдохновившему ее индийскому оригиналу, — она настолько впитала китайскую философию и метафизику, что нельзя надеяться понять и интерпретировать ее на основе одного лишь перевода с санскрита.

 

I. Передача сутры божественного внутренне видящего Ума, трансцендентного знанию

Так я слышал:

Победитель иллюзии [17] находился на Горе Коршуна в окружении великого собрания монахов и бодхи- саттв. Пробудившись из состояния самадхи, в ко­торое он был погружен, и поприветствовав благо­родного бодхисаттву Авалокитешвару, он задал ему такой вопрос: «Каково должно быть понимание сына или дочери из благородной семьи [18] в результате праджняпарамиты?» [19] Авалокитешвара ответил: Понимание бодхисаттвы таково:                                                                                       Праджня-видениебодхисаттвы Пять скандх [20] будут [сознаваться как] небытие. Проявление будет [сознаваться как] небытие, а небытие будет сознаваться как Проявленное. Проявление будет сознаваться как неотделимое от небытия, а небытие — как неотделимое от Проявленного [21] . Воспринимание будет сознаваться как небытие, а небытие будет сознаваться как Восприятие. Воспринимание будет сознаваться как неотделимое от небытия, а небытие как неотделимое от Восприятия. Также мышление, воля и сознание будут сознаваться так, что каждое будет пониматься как небытие, а небытие — как каждое.

Чтобы оценить приведенный выше отрывок, необ­ходимо понять, что видение бодхисаттвы — это субъективное внутреннее видение, то есть праджня, или динамический аспект дхъяны, и что речь идет не о пустоте и даже не об отсутствии скандх как объ­ективных способностей, а о субъективности видения бодхисаттвы, в котором эти концептуальные объ­екты не существуют как таковые, но субъективно тождественны тому, что называется «пустотой прад- жни», которую можно определить как небытие, рас­сматривающее само себя. Вкратце, скандхи не имеют никакого объективного бытия, они — субъективное функционирование праджни, проиллюстрированное в данном здесь учении.

Фактически «пустота» не находится ни в каком объекте, а только, и всецело, в сознавании его. Объ­ектов никогда не было, чтобы они могли быть «опу­стошены», и никто не может опустошить (или напол­нить) или как-то еще изменить то, что не имеет на­стоящего существования. С другой стороны, чем бы объекты ни считались, это лежит в их источнике — то есть в ноуменальном праджническом уме, без чье­го динамического действия их феноменальная види­мость не могла бы возникнуть.

Шарипутра , видение небытия (пустоты всей объ­ективности), не сотворено и неуничтожимо, не сме­шано и не чисто, не ограниченно и не безгранично.

Поэтому, Шарипутра, в видении бодхисаттвы не может быть [такой вещи, как] Проявленное или Восприятие, Концепция, Воля или Сознание .

Не может быть [такой вещи, как] глаз или ухо, нос или язык, тело или ум .

Не может быть такой вещи, как форма или звук, запах или вкус, прикосновение или концепция .

Не может быть такой вещи, как объект видения, слышания, обоняния, вкуса, осязания или думания .

В видении бодхисаттвы не может быть такой вещи, как неведение или отсутствие неведения; угасание и смерть или отсутствие угасания и смер­ти; страдание, начало или конец страдания; «Путь»; знание, достижение или не-достижение объекта .

Этот раздел не утверждает, что эти объекты, матери­альные или концептуальные, не кажутся существу­ющими феноменально, ни даже что они существуют лишь как видимость, а только что никакие события, феномены, объективные «вещи» не присутствуют как таковые в субъективном видении бодхисаттвы. Говоря коротко, любая вообразимая вещь может ка­заться существующей феноменально, но ноуменаль­но, в том, что в философии можно описать как чистый субъективный ум, который метафизически можно обозначить лишь отрицанием как необъективность, нет, не было и не будет никакой вещи, и это и есть праджня-видение бодхисаттвы. В последнем разделе это указывается прямо.

Поэтому, Шарипутра, благодаря отсутствию Волеизъявления и наполненности праджняпа- рамитой (субъективным внутренним видени­ем), бодхисаттвы не связаны толковательным мыслительным процессом, поэтому не испы­тывают страха, свободны от иллюзий и пре­бывают в нирване.

Если первый раздел опровергает воспринимание «существования» феноменального субъекта, отри­цая «существование» каждой из его способностей, второй раздел опровергает воспринимание «сущест­вования» всех феноменальных объектов этого субъ­екта, как психических, так и соматических, включая концепции дхату (восемнадцати чувств), нидана (связи в цепи воплощений), «Четыре Благородные Истины» и т. д., раскрывая их необъектное проис­хождение и источник во всей его предполагаемой ноуменальной величественности.

В третьем разделе Авалокитешвара указывает, в очень экономных выражениях, что это за виде­ние и откуда оно берется. В индийских писаниях подобная немногословность встречается так редко, что можно упустить полный смысл каждой фра­зы. При детальном рассмотрении становится ясно, что слово «волеизъявление» покрывает всю эгоцен­тричную активность, отсутствие которой вызывает­ся праджняпарамитой, подразумевающей особенно здесь выход за пределы концептуального мышления посредством прямого восприятия, предшествующе­го концептуализации, в отсутствие которой ноуме­нальная жизнь бодхисаттвы в совершенной свободе, как описано, — неизбежное следствие.

Так, посредством «Праджняпарамиты» (так на­зываемой мантры) все Будды, прошлые, настоящие и будущие, полностью пробуждены к ануттара-са- мьяк-самбодхи (полному и совершенному просвет­лению).

Поэтому мы знаем, что «Праджняпарамита» — ве­ликая духовная формула, несравненная мантра, не­избежно кладущая конец всему страданию.

Затем он произнес истинную формулу (активиза­цию) — праджняпарамиту:

«Гате, Гате Парагате, Парасамгате,

Бодхи СВАХА!»

Замечание: В отношении этой мантры название «Прад­жняпарамита», вероятно, подразумевает просто «формулу субъективной трансцендентности». Оно привносит необъ­ективное видение, которое есть Праджня, посредством которого ставший бодхисаттвой живет неопосредованно, без вмешательства волеизъявления.

                                                           Комментарий на эту знаменитую мантру

Очень немногие, если таковые есть вообще, по-нас­тоящему понимают действие и потенциал индийских мантр . Я добавил эти строки на случай, если они принесут какую-то пользу.

Мантра не предназначена для того, чтобы стать предметом концептуальной интерпретации, поэтому ей не требуется дословный перевод. Это не доступ­ное изложение сути учения, а скрытое — и главным образом относящееся к слуху—средство для аппер­цепции того, чем мы являемся с позиции универсума. Указующий смысл этих слов можно было бы пере­дать примерно так «О Бодхи\ (тотальное субъектив­ное осознание или просветление) Добро пожаловать, добро пожаловать, воистину жалует добро — абсо­лютная „Единственность4'!»

Смысл, обычно приписываемый этим шести сло­вам, — о «Бодхи», уходящем все дальше и дальше, в конце концов оказывающемся за пределами запре­дельного и затем «восславляемого»,—не несет в себе ничего значимого. Альтернативная интерпретация об эго-я, говорящего, куда-то уходящего и восхва­ляющего «Бодхи», кажется не менее бессмысленной. «Гате» — как «приходить» или «уходить»—вызывает сомнения в любом контексте, потому как к «кому» или к «чему» можно было бы «прийти» в этой квинт­эссенции чистой доктрины не-доктрины и «куда» или за пределы «чего» — «уйти»?

В буквальном переводе вместо «перемещения и прибытия» санскритские слова могут нести смысл «осуществления», например: «Завершено, завершено, полностью завершено, неразделимо объединено! Бодхи, Сваха!» Перевести последнее восклицание со­вершенно невозможно.

 

II. В ТЕХНИЧЕСКИХ ТЕРМИНАХ — I

Позвольте мне разобрать элементы сутры в техни­ческих терминах: это может прояснить и подтвер­дить предложенный выше вариант перевода.

«Сутра Сердца» содержит следующие утвержде­ния во всех переводах:

1. Пять скандх есть пустота .

2. Каждая из них есть пустота, и пустота есть каждая из них.

3. Ни одна неотделима от пустоты, и пустота не­отделима ни от одной из них.

4. Чем бы они ни были, пустота есть это, чем бы ни была пустота, они есть это.

5. Пустота всех вещей несотворена и неразру­шима.

6. В пустоте ни одна из пяти скандх не существует.

7. В пустоте не существует ничто (косвенно со­зданное ими).

8. Таково видение (или понимание) бодхисат­твы, это также то, что сотворило всех Будд, это есть праджняпарамита.

Замечание: В некоторых переводах пункт 5 звучит так: все есть пустота, ни одна вещь не имеет характеристик (атрибутов). Приведенный выше китайский перевод под­твержден Комментарием просветленного наставника Ханынаня.

Технически это означает:

1. Пять функциональных феноменов (проявле­ний) есть ноумен (их источник).

2. Каждое функциональное проявление является собственным источником; источник есть каж­дое функциональное проявление .

3. Каждое функциональное проявление неотде­лимо от своего источника; источник неотде­лим от каждого функционального проявления.

4. Чем бы ни было каждое функциональное про­явление, его источник есть это; чем бы ни был источник, каждое функциональное проявле­ние есть это.

5. Ноумен (источник) не затронут творением и разрушением.

6. В своем источнике ни одно функциональное проявление не существует как проявление.

7. В источнике проявления не существует ника­ких проявлений (косвенно созданных пятью функциональными проявлениями).

8. Таково видение (или понимание) бодхисаттвы, это также то, что сотворило всех Будд, это есть праджняпарамита.

В такой передаче разве оно не становится очевид­ным?

ФЕНОМЕНЫ

ЕСТЬ

НЕ ЧТО ИНОЕ КАК НОУМЕН А НОУМЕН ЕСТЬ

ОТСУТСТВИЕ

НЕ-ФЕНОМЕНАЛЬНОСТИ

 

III. Суть Сутры Сердца — I

Один китайский наставник сказал мне: «Все сутры направлены на то, чтобы научить людей „опусто­шиться". .. Вы не сможете понять, как „опустошить­ся", если вы не поняли „Сутру Сердца"».

«Опустошиться» — это китайский способ сказать: «Видеть необъективно, что все вещи, — как объек­ты, так и субъект, — не имеют абсолютно никакой собственной природы», или «Избавить «видение» от субъекта и объектов, чтобы ум оставался в своей непреходящей чистоте».

Позвольте сформулировать это иначе:

Вопрос не в том, чем вещи являются или не яв­ляются, как обычно понимается суть этой сутры, а в том, как вещи воспринимаются бодхисаттвой (который видит так, как и должен видеть).

Цель этой сутры, как становится очевидно из ана­лиза, побудить людей видеть правильно, а не спо­рить о видимых объектах.

Видение и только видение имеет значение: пус­тота или не-пустота самих объектов второстепенна, поскольку она в любом случае зависит исключитель­но от видения их.

До сих пор интерпретации «Сутры Сердца» были озабочены почти исключительно тем, чем объекты являются или не являются, но очевидно, что цель су­тры не в этом и что такой подход только затуманива­ет ее истинный смысл. Причина такого непонимания лежит в имеющихся версиях текста, выраженных в терминах объективности, где используются суще­ствительные вместо глагольных частей речи—то ли намеренно, то ли по недосмотру переводчиков .

Вкратце: основная мысль «Сутры Сердца» — не природа объектов как таковых, а видение их — то есть то, чем они являются, и единственная при­рода, которой они обладают.

 

IV. Суть «Сутры Сердца» — II

По-видимому, мало кто осознает, что кажущееся на­меренным противоречие между первым и вторым абзацами «Сутры Сердца» на самом деле никакое не противоречие. Объективные противоречия не­возможно разрешить в объективности, поскольку никакие две концепции не могут быть одновремен­ными, раз они растянуты во времени. Они не объе­динятся и за миллион калыг, и никакие психические или духовные гимнастики, интуитивные прозрения или что бы то ни было еще не смогут примирить их в виде феноменов. Интуитивное прозрение может лишь раскрыть очевидное — что в не-объективности нет никаких противоречий.

Форма и пустота (формы) никогда не смогут быть одним как объекты, но воспринимание формы и пустоты действительно может быть тем же самым, поскольку это само воспринимание, а не то, что ка­жется воспринятым, которое есть то же самое, и это воспринимание подлинно, в то время как воспри­нятое — лишь видимость, одно — ноумен, другое — феномены.

Все объекты есть их воспринимание, а их воспри­нимание — это то, что они есть.

Отсюда следует, что воспринимание объектов не отделено от них, и сами объекты не отделены от воспринимания их.

Потому никакие объекты не существуют как объ­екты, будь то как феномены или в ноумене.

«Сутра Сердца» преподносит это как видение бод­хисаттвы, и такова суть учения сутры.

Все ли нам понятно? Называемое «пустотой» — не объект, а функционирование. Оно пусто, посколь­ку видение не может увидеть видение.

Проявление (форма) — не объект, а функциониро­вание. Оно проявляется как объективирование.

Таким образом, «опустошить» — значит воспри­нимать необъективно, это пустотное видение: ни­что, видимое как таковое не-видящим как таковым.

Все есть просто видение: нет чего-то видимого. И нет иного видящего, кроме видения видимого.

Учения — это также пути видения, а не видимых вещей, это не описания абсолютных истин, посколь­ку таковые вообще не могут существовать.

 

V. Суть «Сутры Сердца» — III

Пустотностъ Себя и Другого

«Сутра Сердца» — это одновременно и описание и де­монстрация видения бодхисаттвы Бодхисаттвой Ава- локитешварой, данное им по просьбе Будды.

Если бы видение бодхисаттвы воспринимало объект как таковой (как существующий объектив­но), у этого объекта был бы субъект, то есть тогда у видения бодхисаттвы был бы и объект, и субъект, и бодхисаттва с таким видением уже не был бы «бод­хисаттвой».

Поэтому в видении бодхисаттвы не может быть ни субъекта, ни объекта, ни видящего, ни видимо­го, а лишь само видение, просто видение, которое есть не-видение — поскольку бодхисаттва не отделен от того, что он видит.

Отсюда следует, что видение формы, которая есть объект, есть видение пустоты, поскольку проявлен­ное есть пустота, а пустотность здесь всегда подраз­умевает пустотность всего объективного, и именно этим и является бодхисаттва. Отсюда также следу­ет, что видение пустотности — это видение формы или проявления, поскольку пустотность, которая есть отсутствие чего-либо видимого, когда смотре­ние смотрит на смотрение, не существует как тако­вое, а лишь как видимость (феноменальность), когда объективируется как форма или проявление. Виде­ние формы неотделимо от видения пустоты, и на­оборот; чем бы ни было видение формы, то же есть видение пустоты, и наоборот.

Теперь становится очевидным, что чувственное восприятие, функциональные совокупности (скандхи) и догмы (элементы доктрин) не могут иметь объ­ективного существования в пустотности. Они также не являются ни субъектами, ни объектами, ни функ­цией, ни результатом этой функции, но лишь самим функционированием.

И, наконец, само «функционирование» есть пус­тота, и пустотность есть «функционирование». Та­ково видение бодхисаттвы, которое есть суть «Сутры Сердца».

Это также можно выразить более техническим языком, говоря, что объекты являются собствен­ным субъектом, а субъект как таковой есть каждый из его объектов — поскольку ни один из них не мо­жет по отдельности быть тем, что они есть совместно, и учитывая, что в субъекте ни один объект не может существовать как таковой, и ни объект, ни субъект не могут существовать объективно.

Такое бодхисаттвическое видение одинаково для всех чувствующих существ: мы должны сознавать именно таким образом, что есть сознавание как та­ковое в тотальном отсутствии объективного со­знающего и любого сознаваемого объекта. Действуя так, мы не существуем, и это то, что мы есть.

Пустотность себя и другого — это ли то, чем явля­ется ум? Увы, нет: пустотность себя, другого, а также ума — таков ответ.

Замечание: Отсутствие объекта влечет за собой отсутствие его субъек­та, но «пустота» объекта оставляет субъект этого объекта незатронутым. Следовательно, «опустошение» объекта бесполезно, поскольку необходимо именно отсутствие субъекта. Именно сам ум должен быть «опустошен» как от объекта, так и от субъекта. Тогда не останется и «ума».

 

VI. Суть «Сутры Сердца» — IV

 

Воспринимание

—

I

Восприятие Бодхисаттвы прямо и непосредственно, то есть предшествует вмешательству интерпрета­ции со стороны того, что известно как шестое и седь­мое сознания: шестое «чувство» Смано-виджняна), которое координирует остальные пять, и интел­лектуальное сознание (манас). Поскольку эти «со­знания» — классификаторы, лабораторный аппарат, изобретенный в Древней Индии для аналитических целей, нам требуется ссылаться на них и использо­вать их именно в таком ключе, а не как нечто объ­ективно существующее.

Восприятие бодхисаттвы предшествует интер­претации со стороны вообще каких-либо способ­ностей, поэтому, будучи воспринятыми, объекты еще не являются объектами: будучи истолкован­ными как это или то, они все еще пусты (лишены черты объективности). Говоря кратко, они не отде­лены от пустоты, не превращены концептуализа­цией в «другие» как внешние феномены. Даже если нормальный процесс объективизации должен быть завершен, чтобы бодхисаттва сознавал объект в его совокупности логических умозаключений, он также воспринимает его как то, чем он был, есть и будет всегда, что, будучи безвременным и непротяженным в пространстве, зовется «пустотой». Это функциони­рование называется «праджня» и указывает на нашу необъективную «природу».

Замечание: Это разделение «ума» на воспринимающего и воспринимаемое вызывает к видимому существова­нию объекты и их субъект в созданных представлениями

пространстве и длительности. Неразделенный «ум» назы­вается (объективно) «пустотой», а его разделенное и об­леченное во внешнюю форму состояние сродни природе фантазии, лишенной каких-либо качеств, не относящихся к царству мысли. Он обоснован только в воссоединении двойственности, то есть видимые объекты есть их собст­венный субъект, а субъект есть его видимые объекты, где видимое существование последних обусловлено расщеп­лением на «воспринимаемое» и «воспринимающего». Бод- хисаттва имеет отношение лишь к чистому переживанию, поскольку он представляет «ум» до его разделения и об­лечения во внешнюю форму.

 

Воспринимание

—

II

Воспринимаемые объекты — это облечение во внеш­нюю форму воспринимающего субъекта, где субъект сам объективирован, причем объективный аспект субъекта в качестве субъекта есть субъективный аспект объекта.

Они никоим образом не отличаются друг от дру­га — чем является один, тем и второй, они не «одно», создающее множественность, и не множественность, возникающая из «одного».

Субъект — не «что-то» как субъект, иначе субъект был бы объектом. Не будучи «чем-то», субъект не мо­жет иметь никаких свойств: субъект может иметь форму, цвет, очертания, размер или пространствен­ные характеристики только как объект, и только как субъект может объект знать отсутствие подобных свойств.

Составить концепцию из субъекта и объекта как двух частей целого — значит придумать два объекта! Все, отличное от того, что ты есть (и что я есть), — не­избежно объект. Поэтому субъектом всегда должно быть Я, и Я должно быть всем, что для меня является объектом, так чтобы каждый из моих объектов был тем, что Я есть.

Что это за «то-что-Я-есть»? Это великая и обманчи­вая тайна, которую нам так трудно постичь именно потому, что мы автоматически отождествляем субъ­ект с объектом, который другие называют «нашим» личным именем. Если бы мы могли по-настоящему осознать, что субъект также и всегда является объ­ектом, а объект также и всегда — субъектом, мы бы смогли глубоко понять, что ни тот ни другой не могут существовать независимо друг от друга. Это снова представляет собой видение бодхисаттвы, в кото­ром нет ни видящего, ни чего-либо видимого, а лишь функционирование, производящее различные эф­фекты в том, что мы знаем как сознание. И это, несо­мненно, свобода, поскольку любая связанность — это ограничение, являющееся следствием отождествле­ния с мнимым объектом, который не может сущест­вовать как таковой. Нет никакой иной свободы. Это освобождение от всего, что не есть радость.

Все, что мы есть, — это то целое, которое проявля­ется через «функционирование». Это функциониро­вание расщепляет воспринимание на мнимого вос­принимающего и мнимое воспринимаемое — два разделения, растянутые во времени, воспринима­ющую и воспринимаемую части в сознании, в ко­тором все феноменальное проявление имеет место, пока эти две части удерживаются будто бы порознь действующей концепцией времени.

Видение бодхисаттвы — это чистое «Я-смотрение», но оно — Целое и не имеет никаких объективных качеств или аспектов.

 

VII. Суть Сутры сердца - V

 

Абсурдность ничтойности

Чжу Даоцянь (называемый Фашэнем, 286-374), один из группы монахов, изучавших и проповедовавших «Изначальное Небытие», говорил: «Что есть небытие? Пустота без формы, из которой, однако, порождают­ся мириады вещей. Хотя существующее плодовито, сила порождать все вещи — у несуществующего».

При ближайшем рассмотрении обнаружится, что «несуществующее», «пустота», «небытие» и т. д., о ко­торых столько писалось и втолковывалось до и после Фашэня, фактически представляет собой не что иное, как философскую попытку объективировать субъ­ективность.

Пока это не будет понятно, останется соблазн пытаться помыслить их объективно либо как «не­мыслимое» аннулирование и ничто, либо как равно «немыслимый» мистический источник и ключ всех вещей — альтернатива, которая кажется противо­речащей, но на самом деле таковой не является.

Однако пытаться помыслить их как объекты — значит просто смотреть в неверном направлении, так как пока привычный механизм попыток объективи­ровать каждое восприятие, превращать все воспри­нимаемое в объективную концепцию, не отброшен или не отложен в том смысле, который имеется в виду здесь, сущностное понимание не сможет развиться.

Мы можем непосредственно видеть, что эти такие привычные «пустоты», описываемые как «несуще­ствование, вакуум, небытие и т. п.», — вовсе не объ­екты и не могут быть чем-то как объекты, поскольку они есть то, что есть их воспринимающий, и нельзя

увидеть, что они существуют, есть, не существуют, или не есть, поскольку их вообще невозможно уви­деть.

На самом деле тут воспринимающий подошел к той точке в своем исследовании, когда он смотрит на то, что есть он сам. Он зашел в тупик в своем ана­лизе и оказался лицом к лицу со своей собственной природой. Но вместо того чтобы признать ее как та­ковую и осознать, что его пустота — это то, что видит глаз, когда смотрит сам на себя, он продолжает пы­таться объективировать то, что не видит и никогда не сможет увидеть, превращая это в объективную концепцию, подобно благовоспитанному и хорошо обученному философу, каковым он обычно и явля­ется.

Кажется вероятным, что некоторым это хорошо известно, но, если и так, они по-прежнему упорству­ют в убеждении, что нет никакой альтернативы про­цессу объективизации, которым они и их читатели были обусловлены с младенчества.

Но есть, и всегда была, альтернатива, когда до­стигнут тупик, Абсолютный Предел концептуализа­ции: просто обернуться назад и пробудиться к исти­не. Добравшись до врат, они пытаются взломать их, не осознавая, что они уже находятся с правильной стороны.

Как концепции, эти понятия «небытия», «пусто­ты», «несуществования» и т. д. тщетны, бесполезны и воистину «пусты»: они лишь указывают на то, что конец пути достигнут и что путешественнику оста­ется лишь обернуться назад, чтобы обнаружить, что он уже прибыл в место назначения — домой.

Тогда видно, что искомое есть искатель.

 

VIII. Видение бодхисаттвы

Тревожащее различие между Ничтойностью и Абсо­лютом, между «пустотой аннулирования» и «Пусто­той Праджни» имеет силу лишь в концептуальной (двойственной) мысли субъект-объект. Они — пара противоположностей, взаимозависимых взаимодо­полняющих частей, подобно любой такой паре, как, например, вакуум и наполненность, пустота и пол­нота, небытие и бытие, непроявленное и проявлен­ное. Игра такими понятиями на сансарном уровне разделенного ума создает прискорбную путаницу, затуманивающую осмысление видения бодхисаттвы, то есть истинное видение.

Они представляют собой извилистую тропу устранения объектов одного за другим, чтобы уда­лить субъект каждого из них, вместо прямого пути Высшей Колесницы (щрестха-яна), Колесницы Еди­ного (эка-яна), Колесницы Будды (буддана), кото­рая произрастает из самого источника и уничтожа­ет объекты через неопосредованное уничтожение их субъекта.

Рассматриваемые феноменально, эти противопо­ложности всегда должны быть отдельными и растя­нутыми во времени, поскольку никакие две концеп­ции не могут быть помыслены одновременно, и пси­хологические попытки достичь этого мистического единения — всего лишь бред воображения.

Но в прямом видении бодхисаттвы, доступном каждому чувствующему существу, между ними не может быть различия. Несуществование объектов, объективная ничтойность, абсолютное отсутствие формы, какой бы то ни было «вещи», воспринимаемои чувственно или интеллектуально, тотальная пустотность и объектное аннулирование — тожде­ственны Абсолюту, Ноумену, источнику и началу всего проявления, поскольку в чистом Воспринимании не может быть никакой видимой «вещи», раз нет и никакой «вещи» (объекта), которая видит.

Видение, будучи абсолютной таковостью, это- стью, есть-ностью, здесь-ностью, теперь-ностью, не­растянутое в пространстве и длительности, не может знать разницу между двумя концепциями разделен­ного ума, различающего два противоречащих друг другу умозаключения, таких как проявленное и его источник (называемый непроявленным), бытие и не­бытие, форма и бесформенность, полнота и пустота.

Такие концепции — просто игра словами, вер­бальные фокусы, терминологические мистифика­ции, и в действительности, как вы можете наблюдать, в большинстве примеров любой из этих терминов можно употребить в любой из этих концепций, со­гласно любому понятию, к которому вам захочется приложить концепции «реального» и «нереального». Например, «бытие» феноменально, а «небытие» ноу­менально, или наоборот? Что вы называете «пусто­той», а что «полнотой»? Объекты «пустотны» или «пу­стотность» — это субъект? Или каждый является обоими?

Нет никакой разницы, потому что каждый может быть обоими, можно видеть каждый из них и одним и другим, и оба они — концепции, и ни того ни дру­гого нет в видении бодхисаттвы, поскольку разница между ними — это лишь концептуальное заключе­ние разделенного ума, функционирующего как субъ­ект и объект.

Пустота, подразумевающая ничтойность, и пус­тота, подразумевающая источник всех феноменов, не различны, потому что каждая суть видение то­тального концептуального отсутствия, которое есть единственное присутствие.

 

IX. Вездесущность

Все, чем мы являемся ноуменально, есть божествен­ный ноумен.

Все, чем мы можем быть феноменально, также есть божественный ноумен.

Чем бы ни был божественный ноумен (или ноуме­нальная божественность), ноуменально мы есть это.

Чем бы ни был божественный ноумен (или ноуме­нальная божественность), феноменально мы есть это.

Это так, потому что не существует никакой «вещи», отличной от объективного феномена, кото­рый всегда есть просто видимость, или проявление, ноуменальной божественности.

Ноуменальная божественность — это всякая объективная видимость, и все, что не является объ­ективной видимостью, есть не что иное, как ноуме­нальная божественность.

Не существует отдельных частей ноуменальной божественности, поскольку ноуменальная боже­ственность — это необъективность, которая, буду­чи субъективным источником концептуализации, не может быть ее объектом.

Поэтому ноуменальная божественность не огра­ничена концептуальными рамками, такими как про­странство-время.

Без пространства и времени не может быть ни од­ного (целого), ни частей.

Может быть лишь вездесущн.

Замечание: Разве это не объясняет «Сутру Сердца», по­веданную бодхисаттвой и рассказывающую о видении бодхисаттвы? И разве «Сутра Сердца» не содержит в себе объяснение всего, что должно быть понято

 

.

 

43.

Разоблачение двойственности

Концепция противоположностей — следствие кон­цепции времени: это результат феноменального рас­ширения событий в контексте длительности, как, на­пример, до и после, быстро и медленно, рано и поздно.

Это также следствие концепции пространства: ре­зультат феноменального расширения в нем, как, на­пример, лево и право, верх и низ, длинное и короткое.

Из концепции пространства-времени возникают взаимозависимые противоположности, такие как субъект и объект, утверждение и отрицание, инь и ян, меняющиеся во времени и разделенные в про­странстве.

Ни один из элементов любой пары противопо­ложностей или дополнений не имеет какого бы то ни было существования, кроме концептуального, и их анализ возвращает их к источнику.

При наложении элементы каждой пары концеп­ций устраняют друг друга, и результат феноменально пуст, а ноуменально — это небытие, или непрояв- ленность, то есть тотальное отсутствие феномена и тотальное присутствие ноумена.

Таково разоблачение двойственности.

 

44.

Тени

То, что называется «отождествлением», есть резуль­тат обусловленности, когда тень принимается за то, что ее отбрасывает, за источник тени, то есть за все, чем они оба являются — вместе или в видимой раз- деленности в пространственном измерении.

Наверное, можно даже сказать, что не только тень принимается за то, что ее отбрасывает, но и что от­брасывающее ее — если вообще осознается — при­нимается за тень.

Но тень не наделена собственной жизнью, у нее нет своей природы, характера, отличительной черты. Все, что она собой представляет, лежит в ее источ­нике, чьим феноменальным отражением она и яв­ляется, — искаженным, неполным, ограниченным двумя измерениями, безостановочно меняющимся и совершенно лишенным сущности, — абстракция, «видимость», иллюзорно отделенная от своего ис­точника.

Однако все действия тени, любое ее воспринима­емое проявление не совершается источником, а есть объективированное отображение некоего движения этого источника.

Подобным же образом чувствующие феномены лишены сущностного измерения их источника, это лишь видимости, иллюзорно отделенные от своей основы — то есть ноумена, которым они и являются.

 

45.

Видение, видение, видение...

— Зачем смотреть наружу? Там можно увидеть лишь объекты! Обернись и посмотри внутрь.

— Тогда я увижу субъекта?

— В этом случае ты смотрел бы на объект. Объект таков, в каком направлении на него ни смотри.

— Я не увижу себя?

— Нельзя увидеть то, чего нет!

— Тогда что я увижу?

— Возможно, ты увидишь отсутствие себя, которое и есть то, что смотрит. Оно было названо «пустотой».

Бумеранг

Каждый раз, видя объект, ты созерцаешь субъект этого объекта в его объективном

проявлении.

Каждый объект — зеркало, отражающее смотрящего.

 

46.

Иллюзия просветления

Если у тебя есть базовое понимание, что первичная природа Будды — это природа всех чувствующих существ, тогда ты поймешь, что всякий, кто пола­гает, что некое действие может привести к «про­светлению», поворачивается к истине спиной: он думает, что есть «он», который может «просветлеть», в то время как «просветление» — это название со­стояния, в котором вообще нет обособленного инди­вида и которое присуще вообще всем чувствующим существам, это название того, чем они являются, но что недоступно понимаю тех, кто считает себя обособленными индивидами.

Вот почему только действие не-деяния, практи­ка не-практики, немотивированное ненамеренное функционирование может привести к этому пони­манию или пробуждению, и почему любое деяние, практика или намеренная стратегия — непреодо­лимый барьер к такому пробуждению.

Ошибка зависит от глубоко укоренившейся лож­ной веры в само существование индивидуального существа.

Это становится более очевидным, если сказать, что ни один феномен не может стать просветленным, поскольку просветление нефеноменально: это ноумен.

Нефеноменальное в чувствующем существе, описанное выше как «первичная природа Будды», не нуждается ни в каком «просветлении», поскольку это оно и есть.

Замечание: «Действие», требующее «усилия», подразуме­вает «намерение», которое есть волеизъявление — то есть функциональный аспект «я»-концепции. Нетрудно осо­знать, что такое «действие» не может привести к пробуж­дению от отождествления с «я»-концепцией!

«Пробуждение» — это пробуждение к неизменному просветленному состоянию.

«Немотивированное ненамеренное функционирова­ние», упомянутое во втором абзаце, как постоянный спо­соб «проживаемости», есть скорее результат пробуждения, а не ведущий к нему «метод» или «практика». Это также сам Путь, способ жизни в контексте Дао.

 

47.

Говоря грамматически

С практической точки зрения одна из главных помех к пониманию послания наставников лежит просто в частях речи, используемых для передачи их учения. Говоря кратко, существительные используются там, где значение можно передать только глаголами.

Нельзя во всем винить современных перевод­чиков, хотя по большому счету ошибки возникают из-за недостатка понимания всех промежуточных звеньев. Будда говорил на магхади, а его учение было записано много лет спустя на пали и санскри­те. Очень немногие из наших авторитетов оставили письменные источники, и то, что после них оста­лось, прошло через множество рук, прежде чем по­пало к нам. Индийская махаяна вышла из Индии много веков назад, но до нас дошла после развития

и практики в Китае, а в китайском письме части речи практически отсутствуют. И вдобавок современные языки, особенно французский с его картезианской традицией, глубоко укоренены в объективных фор­мах, поэтому бывает трудно, а иногда невозможно, выразить мысль кроме как в чисто объективной ма­нере. Но суть послания наставников заключается именно в том, что объективируемое не является ис­тиной как таковое, и то, что мы есть, можно понять, только перестав «осознавать» таким образом.

Пока существительные используются для выра­жения какого-то учения, это учение будет иметь дело с объектами как таковыми, физическими или мен­тальными, но суть учения может быть передана только посредством глагольных форм и глаголов, поскольку учение имеет дело с функционированием, а не с чем-либо номинальным, которое функциониру­ет или приводит к функционированию, что является чистым умозаключением. Это относится к каждому аспекту учения. Например, Время и Пространство — это не «вещи»: в образе существительных мы вос­принимаем их совершенно неправильно, поскольку они могут быть максимум прилагательными — в за­висимости от функционирования, использующего их как концепции. А «скандхи», или чувства, различ­ные концептуализированные виды или степени со­знания, являются функционированием и могут быть выражены только глаголами, или, в подчиненном положении, наречиями. Согласно учению, как объ­екты они не существуют.

И даже в этом случае выражение будет неточным, поскольку очевидно, что любая истина, включая саму истину, не может быть выражена, на нее мож­но только намекнуть или указать, потому что концептуально никакой истины не существует. Важный факт заключается в том, что использование суще­ствительных указывает в прямо противоположном направлении от того, что может стать указателем, и, тем самым, сводит на нет представление учения, делая из него бессмыслицу, а использование глаго­лов и отглагольных частей речи допускает предпо­ложение и указание настолько прямое, насколько это вообще возможно. При использовании существи­тельных непонимание неизбежно, и в лучшем случае читатели убедят себя, что уловили технически невоз­можное слияние противоречии в терминах, а при ис­пользовании глаголов необъектное постижение не­медленно становится возможным.

 

48. Чей ум?

В следующий раз, когда кто-то будет говорить о «его» или «вашем» уме, давайте спросим, кто в принципе может обладать таким предметом! Хуанбо в девятом веке в Китае и Шри Рамана Махарши одиннадцатью столетиями спустя оба ответили одними и тем же словами, каждый на своем языке, посетителю, поль­зующемуся такими понятиями, — их слова, иронич­ные и полные юмора, были следующими: «А сколько у тебя умов?»

В пещере Дуньхуан был найден манускрипт не­которых высказываний Бодхидхармы, записанных его учениками. Одно из них звучит так: «Что такое ум Будды?», и ответ Бодхидхармы: «Это твой единст­венный ум. Когда ты постигаешь его субъективно, он может быть назван Таковостью. Когда ты постигаешь его неизменность, он может быть назван Дхармакай- ей. Это не вещь, поэтому он может быть назван Осво­бождением. Его действие неощутимо, не затронуто объектами, поэтому он может быть назван чистым Дао. Не будучи рожденным, он никогда не умрет, по­этому его можно назвать Нирваной». Это не «твой» ум, конечно же: «ты» — все, чем ты можешь быть, — являешься им.

Кем бы ни был Бодхидхарма—простым монахом шри-ланкийской школы или кем-то еще, где бы он ни жил, если жил вообще, разве приписываемые ему слова не раскрывают саму суть?

 

49.

В технических терминах

—

II

 

Кажущаяся загадка

 

Феномены как феномены не могут быть источником феноменов, и, тем не менее, поскольку они не могут быть чем-либо кроме как собственным ноуменом, в абсолютном смысле они неотделимы от своего ис­точника.

Поэтому как объекты мы можем быть лишь види­мостью, но как объекты мы не являемся субъектом нашей видимости. Тем не менее, поскольку как объ­екты мы не можем быть чем-либо кроме как собст­венным субъектом, в абсолютном смысле мы неот­делимы от своего субъекта.

Этот субъективный ноумен, однако, всегда транс- цендентен, лишен объективного существования и потому не может рассматриваться даже как «одно».

Вот почему феноменально, как говорится, «нас нет» — то есть мы лишь видимость, а ноуменально «нас нет» как объектов, поскольку ноуменально мы— субъект и, как таковой, не существуем как объекты.

Поэтому говорят, что мы «ни есть, ни нет», пото­му что никогда не могло быть никаких «нас», кроме как объективных видимостей, и что мы есть, — это отсутствие обеих концепций.

Как это становится просто и очевидно, когда вы­ражается в терминах, к которым мы привыкли!

 

Я есть

—

но нет никакого «я»

Пока мы верим, что мы — объект, идея «я» всегда будет присутствовать.

Но когда мы осознаем, что то, что мы есть, не мо­жет быть объектом, идея «я» неизбежно исчезает.

Потому что идея «я» сама является концептуаль­ным объектом, а ничто объектное не может быть тем, что мы есть.

 

Определение необъектных отношений

Нет ни объектного себя, ни объектного другого, есть лишь это взаимное отсутствие, которым мы ноуме­нально являемся.

Там, где нет концепции разделения, не может быть никакой эмоциональности. Нет и отношений, только целостность. И «целостность» сходна с «исцелением» и «непорочностью»32, и в ней есть чистая радость не­эмоциональное™ .

 

Воспринимать моток веревки как змею — это иллюзия;

Перестать воспринимать змею — значит воспринимать моток веревки тем, чем он является.

Воспринимать моток веревки как моток веревки — все еще иллюзия.

Перестать воспринимать моток веревки

как моток веревки — значит воспринимать предполагаемый моток веревки, чем бы ни был предполагаемый моток веревки.

Чем бы ни был предполагаемый моток веревки, он свободен [пуст] от концепции мотка веревки,

Потому что пустота — это воспринимание самого воспринимания,

Поскольку воспринимающий восприятия змеи и восприятия веревки должен уйти со своими объектами, оставляя лишь воспринимание — то есть то, что есть, или таковость.

 

Тождественность

Пустота, которая есть ничто (не форма),

которое есть ноумен, который есть субъект, который есть я,

И множественность, которая есть видимость (форма), которая есть феномен, который есть объект, который есть другой.

Неотделимы и являются аспектами друг друга, взаимозависимыми противоположностями.

Обоюдно противоречивы как концепции разделенного ума, но в их источнике в целостном уме, предшествующем концептуальной двойственности, в отсутствие объективной интерпретации, —

Их тождественность абсолютна.

Мы должны увидеть и понять, что их объективная интерпретация как противоположностей — иллю­зия, а их абсолютная тождественность — конец ил­люзии, то есть пробуждение от иллюзии .

Когда становится ясно, что объект всегда, неиз­бежно является своим субъектом, — а чем еще он может быть? — что другой всегда должен быть собой, феномен — ноуменом, видимость — бесформенно­стью (своим необъектным источником), а множе­ственность — пустотой Абсолюта, эта тождествен­ность концептуальных противоположностей стано­вится очевидной.

Вот почему иллюзия и конец иллюзии (иногда называемые Неведением и Просветлением) — одно и то же, и если воспринимаются именно так, значит, воспринимает «просветленный» ум (целостный ум).

Учитывая вышесказанное, воспринимаемое есть воспринимающий, — и точка.

 

I

«Позитивное» не позитивно без «негативного», и «не­гативное» не негативно без «позитивного». Поэтому они могут быть лишь половинками единого целого, двумя концептуальными аспектами единого цело­го, которое как целое нельзя осмыслить, потому что именно оно пытается осмыслять.

«Бытие» не может быть без «небытия», а «небы­тие» не может не быть без «бытия». Таким образом, они могут быть лишь двумя концептуальными аспек­тами единого целого, которое как таковое не может быть осмыслено и в котором нет ни бытия, ни не­бытия как объективного существования.

«Видимость» (форма) не может быть видима без «пустоты» (отсутствия видимости), а «пустота» не мо­жет быть отсутствием видимости без «видимости». Поэтому они должны быть двумя концептуальными аспектами объективно непостижимого — в таком случае их тождественность абсолютна в необъектив­ности.

«Субъект» не существует концептуально отдельно от «объекта», как и «объект» без «субъекта». Они так­же двойные вращающиеся аспекты непостижимого, в котором они неизбежно воссоединяются во взаим­ном отрицании.

Где нет ни позитивного ни негативного, ни бытия ни небытия, ни видимости ни пустоты, ни субъек­та ни объекта, там должна быть тождественность.

Но тождественность не может воспринимать саму себя, а она и есть мы. Вот почему только тот, кто не знает, может говорить, а тот, кто знает, говорить не может, — потому что то-что-он-есть не может быть объектом того-что-он-есть и не может быть воспри­нято или описано.

Позитивное и негативное, бытие и небытие, ви­димость и пустота, субъект и объект могут быть осознаны нами, потому что, будучи отождествлен­ным с «нами», ум разделен на «осознающий субъект» и «осознаваемый объект». Но когда ум отождествлен с тем, что они есть, мы являемся их тотальным объ­ективным отсутствием, — а это и считается чистым неразделенным умом.

«Пространство» — статичная трехмерная кон­цепция, активным продолжением которой является «время», чье функционирование составляет даль­нейшее направление размерности. Пространство не может осознаваться без времени (длительности), а время без пространства (протяженности). Это два концептуальных аспекта непостижимого единого, получившего название «пространство-время», их тождественность абсолютна в неконцептуальности. Без них феномены не могут иметь видимость, и толь­ко с пространством-временем, как их ноуменальным источником, можно утверждать, что феномены су­ществуют.

«Феномены» не могут быть таковыми без «ноуме­на», как и «ноумен» без «феноменов». Таким образом, концептуально они также два аспекта неконцепту­альности. Феномены не являются вещами-в-себе (лишены собственной природы), однако они есть все, а ноумен является источником всего, однако он не есть что-то. Таким образом, оба есть все, и ни один не является чем-то: вечно разделенные как концепции, они всегда неразделимы неосмысленно, неконцептуально, и эта тождественность есть фун­даментальное понимание.

Это и есть то, что представляет собой вселенная, насколько ее природу вообще можно передать слова­ми. Вселенная непознаваема, потому что то, что она есть, — это то, что мы есть, а то, что мы есть, — это то, что есть вселенная, то есть тотальное отсутствие в области познания, которое, не будучи познанным, неизбежно превращается в тотальное присутствие.

Обсуждая вместе ноумен и феномен, достига­ешь высшего сознания и создаешь правильное понимание среди чувствующих существ.

Фацзан, 642-712, основатель буддийской школы хуаянъ, следующей «Аватамсака-сутре»

 

II

Мы не можем использовать ум, чтобы превзойти ум, поэтому ноумен (то есть абстракция ума) представ­ляет собой предел возможности познания.

«Ноумен» есть тотальная потенциальность. Если он функционирует, в этом функционировании он должен быть субъективным и, в силу этого, неиз­бежно объективным. То есть субъект объективи­рует себя и кажется самому себе объектом, про­являясь феноменально «внутри» себя. Он смотрит на себя и воспринимает вселенную, которая в таком случае кажется находящейся вне себя, поскольку

объективизация — это процесс кажущегося выве­дения вовне.

Таким образом, феноменальная вселенная — объ­ективный аспект ноумена.

Этот процесс определяет видимость пространства и длительности, без которых объекты не могут иметь необходимую протяженность, а без такой протяжен­ности не может возникнуть познание.

Следовательно, феномены — не что-то, спроеци­рованное ноуменом, они есть видимость ноумена, или ноумен, который представляется объективным и видимым.

Это функционирование и есть то, что представ­ляют собой чувствующие существа, а та протяжен­ность в пространстве-времени — это то, что мы на­зываем проявлением. В той видимости, как и у всех феноменов, для которых наша видимость является одним из аспектов, у нас нет собственной природы, но в этом функционировании (которое есть наша природа) ноуменалъностъ и феноменальность—одно.

Вот почему, будучи проявленными таким образом, мы не являемся таковыми (феноменально) и вот по­чему мы есть как феноменальная ноуменальность (или ноуменальная феноменальность). Таким обра­зом, в том, что мы есть, нет двойственности, но толь­ко видимое независимое функционирование, кото­рое есть проявление непроявленного.

В том, что мы есть, нет никакой сущности, по­скольку «сущность» — феноменальная концепция, а всякий феноменальный объект, материальный или концептуальный, лишен природы (не есть). Когда независимое функционирование, то есть все, что мы есть в проявленном, больше не функционирует,

то есть когда оно больше не распространяет себя в видимом пространственно-временном континууме, то-что-мы-есть остается полностью интегрирован­ным в ноуменальности.

Ноуменальность как таковую нельзя определить. Нельзя даже сказать есть или не есть то, что назва­но «ноуменальностью». Она непознаваема, потому что полностью лишена качества объективности, как «отражаемость», и потому что это именно то, что мы есть, и абсолютно все, что мы есть, будь то непрояв- ленное или видимое проявление.

Пусть последнее слово останется за Хуанбо: «Нет разницы между чувствующими существами и буд­дами, или между сансарой и нирваной, или между иллюзией и бодхи. Когда все формы отброшены, это и есть Будда».

 

I

Когда букашка видит, это я смотрю,

Когда соловей поет, это я пою,

Когда лев рычит, это я рычу.

Но когда я ищу себя, я не вижу ничего — потому что видеть нечего.

Шиле тоже не может меня увидеть, потому что когда она пытается меня увидеть, это я смотрю, и она ничего не может сделать, поскольку только я могу что-то делать. Букашка может сказать то же самое, и Шиле тоже, потому что нас не трое, не двое и не один.

Я — и море, и звезды, и ветер, и дождь,

Я — все, что имеет форму, поскольку форма — это мое видение всего.

Я — каждый звук, поскольку звук — мое слышание всего,

Я — все вкусы, каждый запах, все, к чему можно прикоснуться,

Поскольку то, что воспринимаемо, есть мое восприятие этого,

И все ощущения мои.

У них нет другого существования,

как нет и у меня — поскольку я есть то, что они есть, и они есть то, что я есть.

Я есть то, что есть вселенная, и вселенная есть то, что я есть.

И нет никакого другого и даже никакого одного вообще.

Гате, гате, парагате, парасамгате,

Бодхи!

Сваха!

 

II

Хотя такие проявления, как ураганы и торнадо, наводнения и цунами разрушительны по своей при­роде, может показаться, что о недружелюбных фено­менах забыли упомянуть выше. Феноменально раз­рушительные аспекты чистого функционирования можно представить следующим образом:

Кошка играет с мышкой и ест ее, лев убивает ан­тилопу и пожирает ее,

Охотник стреляет в фазана и съедает его на обед, каннибал готовит миссионера и пирует,

Солдат сбрасывает атомную бомбу и уничтожает десять тысяч живых существ.

С точки зрения злодеев, происходящее с кошкой, львом, охотником, каннибалом и солдатом оценива­ется как «добро».

С точки зрения жертв, происходящее с мышкой, антилопой, фазаном, миссионером и бомбардируе­мыми оценивается как «зло».

Для каждого каждое деяние кажется его деянием или его переживанием, но никто не может совершать никаких деяний или испытывать какие-то пережи­вания, поскольку никакой феноменальный объект сам по себе не имеет независимого существования. И судей нет.

Только я есть функционирование, проявляемое таким образом,—и все чувствующие существа с пол­ным правом могут повторить эти семь слов.

Между этими видимыми действиями невозмож­но разделение, потому что действие должно быть предпринято деятелем, а поскольку ноуменально я не сущность, нет и никакой сущности, которая

могла бы совершать действия. Функциональный аспект ноуменальности, будучи лишенным качеств, не имеет отличительного свойства, которое можно было бы приложить к феноменальному проявлению. И ответственность — это психологическая концеп­ция, основанная на воображаемой независимости волеизъявления.

Радость и печаль, удовольствие и боль — эмо­циональные феномены, которые, как кажется, ощу­щаются объектами во всех стадиях сна, например, в ночных кошмарах или в «сновидении в бодрство­вании» обычной жизни, а чистое функционирование ноуменальности лишено различий и неуязвимо.

«Глаз видит, но не смотрит», — как указал Чжуан- цзы более двадцати столетий назад. «Ты» видишь, но смотрю Я. Кажется, что чувствующие объекты переживают и действуют, но все это функциониро­вание ноуменально. Нет никакого деятеля, нигде и никогда, как говорил Лотосорожденный (Падма- самбхава), и никакого деяния, поскольку как иско­мое есть искатель искомого, так и содеянное есть деятель деяния, а такового не существует.

Я есть искание, которое есть и искомое, и искатель, и я есть делание, которое есть и деятель, и деяние.

 

I

Вопрос, является ли «X» свободным или несвобод­ным — «непросветленным» или «просветленным», и вопрос, является ли «X» определенным или неопре­деленным — «предопределенным» или имеющим «свободу воли», — одинаковы.

Фактически это вообще не вопросы. Поскольку их предпосылки ложны, ни один вопрос не может возникнуть.

Нет никакого «X», никакой сущности, к которой могло бы быть применено какое-либо из условий — ни физически, ни метафизически, ни в повседневной жизни, ни в уме.

Психосоматика не способна практиковать свободу какого-либо сорта. Это видимость, подчиняющаяся либо системе видимой причинности, либо системе проявления, зависящей от статистической вероятно­сти, — это просто два способа описания механизма феноменальности.

Ноуменальный аспект феномена «X» неотделим от ноуменального аспекта любого другого феномена, поскольку это и есть сама ноуменальность, которая, не имея объективного существования, отличного от ее феноменальных проявлений, не может иметь никакого «бытия», которое могло бы подчиняться каким бы то ни было концептуальным условиям.

Если использовать это как стандартную точку отсчета для всех предполагаемых «проблем», кото­рым, как кажется, подвержены все предполагаемые сущности, — а это почти все проблемы, — то сразу станет ясно, что «проблемы» как таковые не могут существовать.

 

II Снова

То, что думает, что оно несвободно, или «обусловле­но», — это то, что думает, что оно подчинено при­чинности или неопределенности — то есть одному из режимов причинности.

Феноменально психосоматика не может быть сво­бодной, поскольку нет «сущности», чтобы обрести свободу, как нет и такой вещи, как феноменальная свобода.

Но то, что думает, что оно несвободно или свобод­но, предопределено или проявляет свободу воли, — отождествлено в мыслях с феноменальным объек­том и кажется зависящим от тех условий, к которым привязаны эти мысли.

Следовательно, тот, кто думает, что «он» свободен, (имеет свободу воли или «просветлен»), так же «не­свободен», как и тот, кто думает, что «он» несвободен («предопределен» или «непросветлен»).

Предполагаемая «проблема» лежит не в присутст­вии или отсутствии объективных условий свободы или несвободы, определенности или неопределен­ности, а в присутствии или отсутствии субъекта этих или любых других условий. И такой субъект есть концепция я, которая кажется присутствующей, но ноуменально отсутствует. К тому, чем является каждое чувствующее существо, чье единственное познаваемое «бытие» — это все феноменальное про­явление, концепции свободы, несвободы и вообще никакие другие просто неприложимы.

 

I. ЧИСТАЯ ЗЕМЛЯ

Возможно ли избавиться от концепции «других», не избавившись при этом от концепции «я»? Или из­бавиться от концепции «я», не избавившись при этом от концепции «других»?

Невозможно.

С чего следует начинать?

Ни с чего. Отождествленный субъект не может избавиться ни от одной из этих концепций.

Вот так новости! Это плохо... Я думал, именно это от нас и требуется?

Это все равно что требовать убрать луну, вы­черпывая ее отражение из лужи!

Что же тогда делать?

Пока отождествленный субъект не узнает, что

он такое, от него нельзя ожидать, что он осо­знает, чем не является.

Могу я сказать также, что пока он не узнает, чем не является, он не сможет осознать, что он есть?

Можешь. Должен. Обязан.

Кажется, выхода нет!

Поэтому не все мы Будды. Если бы это каза­лось возможным, разве не сделали бы мы это давным-давно?

Но должен же быть какой-то выход!

Нет никакого «хода» и ничего «вовне». Все здесь и сейчас.

Тогда что это?

Что это — совершенно очевидно.

Не для меня.

Если не можешь обнаружить это поиском — не ищи, если не можешь обнаружить это раз­мышлениями, не думай! Это там, где нет ни по­иска, ни мыслей.

Потому что это нельзя увидеть или помыслить?

Вовсе нет.

Тогда почему?

Не потому что это нельзя увидеть или помыс­лить, а потому что нет «того», кто смотрит или думает!

Тогда что должен делать «тот»?

«Тот» не делает ничего. «Тот» даже не перестает делать.

И что?

Лучше ты мне скажи. Не является ли твой отождествленный субъект всем, что он может знать?

Разумеется, нет.

Не является ли он всем, что он может не знать?

Что-он-естъ вряд ли может быть объектом знания.

Может ли он видеть, знать или обнаружить, что он есть или что не есть он?

Не думаю.

Почему?

Может быть, потому что то, что он ищет, пыта­ется узнать и обнаружить, и есть то, что ищет, пытается и смотрит?

Именно. Это и есть ответ.

Но разве это ответ?

Это единственный ответ. Не находя никакой «вещи», он обнаруживает, что он есть то, что он есть, что также является тем, что не есть он.

Значит, то, что не есть он, — это то, что он есть?

Насколько это вообще можно выразить слова­ми.

Но отвечает ли это на мой вопрос?

Ты спросил меня, как избавиться от взаимо­зависимых концепций «я» и «других». И они взаимно уничтожились.

И что?..

Ни «других», ни «я».

И то-что-я-есть — это также то-что-не-естъ-я, а то-что-не-естъ-я — это также то-что-я-естъ! Никакого места для «себя», никакого места для «дру­гого»! Разве не таково определение Нирваны, или Чис­той Земли?

Это также определение Царствия Небесного.

А нет ли исторического подтверждения такого под­хода?

Множество. Например, как в случае с Хуйкэ, когда «его» предполагаемый ум был успокоен Бодхидхармой, когда Хуйкэ не смог его обна­ружить, — не потому что ума не было, а пото­му что не было «того», у кого мог бы быть ум.

Не ум потерялся, а его самого нельзя найти.

Ум искал ум и не смог найти себя как объект?

И не-нахождение и стало нахождением!

 

 II Неопределённость

.Меня заботит вечность

 

Тебя тоже?

Что вы имеете в виду?

Нагарджуну и его друзей она тоже заботила довольно долгое время, пока не родился Вер­нер Гейзенберг и не подарил им квантовую теорию Планка .

Но буддизм придает огромное значение закону при­чинности.

Да, но сам Будда не одобрял физическое и ме­тафизическое теоретизирование, и великие наставники чань никогда так не делали.

Я понимаю, что новый «закон» неопределенности , заменяющий причинность, сейчас широко принима­ется там, где речь идет о микрокосме. Следует ли тот же «закон» применять к макрокосму?

Я не вижу, почему или как это не может быть сделано. Размер так же относителен, как все остальное.

Тогда получается, что значительный и жизненный элемент буддийского учения оказался за бортом?

Я знаю только, что когда речь идет о Великой Колеснице, не остается никаких жизненных элементов учения — все концептуально за бор­том уже тысячу лет.

И вас это не шокирует.

На борту или за бортом — какая разница, объ­ясняется ли феноменальность, то есть процесс проявления, «законом», основанным на при­чинности, или принципом, основанным на по­нятии статистической вероятности?

Причина-и-следствие кажутся очень очевидными любой может наблюдать их в , и они счи­

тались несомненными в течение столетий.

Неопределенность, или статистическая веро­ятность, также очевидна, когда вы привыкаете к этой концепции, и даже более соответствует метафизическому пониманию, чем неумоли­мая причинность, наградившая Нагарджуну и Чандракирти головной болью, когда они обнаружили, что она не выдерживает деталь­ного анализа.

Значит, вы принимаете принцип неопределенности?

Кто я, по-твоему, такой, чтобы принимать или отвергать «законы», описанные выдающимися физиками?

И все же такая перемена повлекла бы серьезные по­следствия и, метафизически, была бы сногсшиба­тельна!

Какая разница, какие «законы» придуманы для объяснения механизма проявления? Все эти «законы» — схематические концептуальные структуры, все они выполняют одну и ту же цель, и ни один из них не существует и не не существует вне феноменальности.

Значит, это не имеет значения?

Никакая форма объективизации не имеет собственной природы. Видит ли кто-то вол­ны или частицы, циклоны или яйца всмятку на другом конце микроскопа, все это объек­ты и, что бы он там ни видел, в абсолютном смысле это есть то, что смотрит. А чем еще это может быть? Я думаю, они достигли этого за­ключения своим способом, поскольку сейчас они знают, что «наблюдатель» — это «фактор» в любом эксперименте.

С абсолютной точки зрения это, несомненно, так, но, тем не менее, механизм феноменального проявления важен в практическом аспекте метафизики.

Прекрасно. Тогда изучи сферу действия неопре­деленности — ты придешь к выводу, что он замечательно согласуется с метафизическим пониманием.

О каком аспекте такого понимания вы говорите?

Одного пока вполне достаточно, поскольку предмет необъятен! Если в причинности нет места волеизъявлению, значит, ему нет мес­та и в неопределенности! Это продвинет тебя очень далеко — возможно, даже дальше, чем ты можешь сейчас представить.

Даже если этого уже достаточно, дайте мне что-нибудь для поддержки.

Любой фактор достаточен! Поскольку все они взаимозависимы. Однако причины-и-следствия, ограниченные событиями — поскольку нет сущности, к которой их можно было бы при­ложить, — кажутся, таким образом, лишенны­ми сущностного элемента, и численное — хотя и не качественное — большинство буддистов поддались соблазну подчинить свои иллюзор­ные «я» причинности, что превратило слова их Учителя в нонсенс. Неопределенность, с дру­гой стороны, устраняет подобную нестыковку.

Поскольку существование любой сущности вряд ли

может подчиняться статистической вероятности!

Именно так: это выбивает почву из-под ног тех, кто склоняется продолжать верить в та­кие концепции. Когда волеизъявление, которое также предполагает сущность, и причинность, также теряющая смысл без сущности, исчеза­ют, становится не так уж сложно адаптировать мышление к новой концепции. Я полагаю, ты обнаружишь, что она подходит гораздо больше, чем причинность!

Но ведь все учения основаны на причинности? Карма

и перерождение, например.

Только догмы основаны на причинности, а дог­мы были отвергнуты Учителями Великой Ко­лесницы еще до того, как наука заговорила о причинности. Они также были за бортом тысячу лет. Нет нужды вылавливать их сейчас!

Вы безжалостны и бескомпромиссны!

Спроси себя, могли бы Бодхидхарма, Хуйнэн или Шэньхуй быть жалостливыми и склон­ными к компромиссам? Разве ты до сих пор не смотришь из воображаемого феноменально­го центра? Истину оттуда не увидеть! Помни: как «Я» ты ноуменален!

 

III. ЧТО КАСАЕТСЯ МЕНЯ

Как грустно слушать людей, которые говорят о себе, как будто они существуют, хотя должны бы знать, что к чему!

Возможно, ты ошибаешься, презирая их—они могут просто быть честными, отказываясь притворяться!

Но я имею в виду тех людей, которые должны знать, что ничто объективное не может существовать как таковое.

Кроме как феноменально. Я полагаю, что по­скольку они ясно осознают, что по-прежнему сильно отождествлены, они не хотят выглядеть лицемерами, притворяясь, что не отождест­влены.

Но если они не начнут жить в соответствии со своим пониманием того, чем они не являются, смогут ли они когда-нибудь избавиться от этой фиксации? Раз­ве это не практика не-практики?

Пока это игра в «давайте притворимся», — это практика, а не не-практика, и такая же беспо­лезная, как и любая другая форма практики.

Я не могу примириться с их отношением, они

не оправдывают ожиданий!

А разве ты сейчас делаешь не то же самое?

Возможно, но я не могу поверить, что мы должны это делать.

Давай поймем, что их подход — не просто ин­теллектуальная честность, он еще и соответст­вует фактам.

Как это?

А вдруг они «действительно существуют»?..

Ну-ка, ну-ка!

Пока они думают, что существуют, — они су­ществуют: для существования, которое может быть только мнимым, полностью феноменаль­ным, объективным и концептуальным. Такова их концепция.

Вы имеете в виду, что они принимают свою концеп­цию как реальность?

Никакой другой реальности в космосе нет.

Они принимают себя как сукоторыми они фе­номенально кажутся другим, хотя прекрасно осозна­ют, что они совсем не такие!

Они такие не только для других, но и для са­мих себя: если бы это было не так, не было бы и никаких «других».

Значит, мы должны ждать, пока не останется ника­ких «других», прежде чем утверждать, что нет «я»?

Нет, мы можем утверждать, что нет «я», но предпочтительно только в компании тех, кто уже знает, что так и есть, и только тогда, когда мы одновременно утверждаем, что дру­гих тоже нет.

Но тогда не будет «других», которым мы могли бы это сказать!

Именно так.

На самом деле это утверждение излишне, потому что никогда не может быть никого, кому мы мог­ли бы это сказать?

Если нет «я», к которому относится это утверж­дение, то не может быть и «других», для кото­рых оно говорится, как нет и «я», которое мог­ло бы его сказать.

Получается, утверждение не-я — это нонсенс и про­тиворечие в терминах?

Говорящее я не знает, знающее не-я не говорит!

Потому что нет ни меня, ни не-меня, и сказать не­чего?

Не может быть «какого-то меня», но не забы­вай, что каждое чувствующее существо имеет право сказать «я есть».

Вы уверены?

Приходится согласиться, что эта фраза вызы­вает меньше сомнений без «есть».

Даже если так, кто этот «я»?

Такого существа нет.

Тогда кто «есть» я?

«Кто» — определяет объект. А как таковой ты лишь видимость.

Но вы сказали, что каждое чувствующее существо может сказать «я»?

Да, так и есть. Ноуменально оно может сказать «я» и больше вообще ничего, поскольку добав­ление любой части речи сделает его объектом, каковым он не является.

Значит, вы существуете?

Разумеется, нет. Никакого «вы» не существует. Только я.

Но и я тоже могу это сказать?

Конечно, конечно.

На секунду мне показалосьчто я понял.

Ты понимаешь, но твое обусловленное объек­тивирование захлопывает дверь, как только она открывается.

Она откроется, если я буду стучаться?

Нет, если стучаться будет «ты». Только если «Я» буду стучаться. Не откроется, пока ты бу­дешь смотреть наружу из воображаемого фе­номенального центра, пытаясь сделать что-то как личность. Но как «Я», запомни, ты ноуме­нален.

 

IV. БАНАН ДЛЯ ОБЕЗЬЯНЫ

Как вы думаете, мудрец Гуань Юй просветленный?

Если ты сам просветленный, тогда да.

Но я даже не претендую!

А он претендует?

Этого я не знаю. Почему вы спрашиваете?

Если претендует, значит не просветленный. Почему?

Потому что тогда был бы некий кто-то, кото­рый претендует.

Но разве он не знает?

Если есть кто-то, чтобы знать, то он не может знать.

Но он же должен быть кем-то, чтобы быть просвет­ленным!

Никакой «кто-то» никогда не был просветлен­ным.

Это все равно что сказать, что никто никогда не был просветленным!

Конечно, не был. Как «кто-то» может стать «просветленным»? Феномен может вообразить, что он просветлен или все что угодно еще, по­добно тому как персонаж сновидения делает это во сне, в котором он сновидится. Но когда спящий просыпается, персонажи сна просто исчезают.

Но все говорят о просветленных мудрецах!

Если бы это была единственная чушь, которую говорят люди, насколько все было бы проще!

Неужели даже Будда никогда не был просветленным?

Даже Будда. По-моему, он это довольно час­то повторял, но мало кто обращал внимание на его слова, зато часто читают то, что ему при­писывается.

Он говорил, что не обрел ничего.

Именно так. Как и никто другой — ни один другой «кто-то», если хочешь.

Но ведь он отрицал обретение, а не просветленное состояние?

И это тоже, но это вторично. Если бы он огра­ничился только этим, это звучало бы неадек­ватно, а он вряд ли мог такое сделать.

Почему неадекватно?

Мой дорогой друг! Такое высказывание пред­полагает обособленное индивидуальное «я», обретающее или не обретающее некое «состо­яние ума». Доктрина, приписываемая Будде, указывает на то, что нет ни обособленного ин­дивидуального «я», ни какого-либо «состояния» или любой другой концептуальной условности.

Ты что, никогда не читал «Алмазную сутру»? Если она для тебя слишком многословна, по­пробуй «Сутру Сердца». Они обе категоричны в данном аспекте, и буддийские сообщества каждый день повторяют «Сутру Сердца», ино­гда дважды в день.

Вы имеете в виду, что нет «меня», чтобы стать про­светленным, что никакой феномен не может быть просветленным?

Можно подумать, что ты приписываешь мне какое-то новое учение!

И не существует такого «состояния», как «просвет­ление»?

А как оно может существовать? Это так элемен­тарно, что дальше некуда!

Но тогда что такое «просветление»?

Ты когда-нибудь видел ребенка с игрушкой? Или собаку с костью? Это как банан для обе­зьяны.

Но оно так много значит для буддистов — оно пред­ставляет их высшую цель.

Такова функция побрякушек — сфокусировать интерес и внимание.

Для них это значит гораздо больше.

Да, это символ, концептуальное изложение того, что они есть и что узнают, когда освобо­дятся от своей воображаемой привязанности к феноменализму.

Если вы лишите их этого, они пропадут.

Напротив, пока оно у них есть, они никогда не найдутся.

Кто говорил такое?

Хуйхай «Великая Жемчужина» говорил это и многие другие до и после него.

Это преграда?

Окончательная и абсолютная преграда. Со­гласно Хуйхаю, это последнее препятствие.

И что оно собой представляет?

Оно представляет собой все, что они есть, когда больше нет никаких «их», чтобы быть чем-то!

Просто еще одна бесполезная и мешающая концеп­ция?

Возможно, более опасная, чем большинство, чем любая другая. Если феномен может быть «просветленным», тогда «просветление» долж­но быть феноменально, как опьянение или лю­бое другое психосоматическое состояние. Если

оно не феноменально — а все, что это слово мо­жет означать метафизически, не феноменаль­но, —тогда нет никакого индивидуального «я», чтобы его испытывать.

Получается, что вся эта идея — полнейшая ерунда!

Детям нужны игрушки. Взрослым они нужны меньше. А зрелые не могут быть зрелыми, если вообще нуждаются в них.

Значит, можно смеяться всякий раз, когда вроде бы взрослые люди серьезно говорят о «просветлении»?

Они могут понимать, что оно не есть и не не- есть, как любое другое понятие, и при этом го­ворить о нем, потому что таково социальное со­глашение. Если они и говорят, они сами могут улыбаться. Это может даже приносить пользу.

Каким образом?

Что, если видение, что не может быть никако­го «тебя», чтобы быть просветленным, — это средство раскрытия того, на что вечно указы­вает этот сияющий и соблазнительный сим­вол?

Он может быть хорошим указателем?

Если понять его неправильно, он может ока­заться бедствием. Но понятый правильно, он почти попадает в точку!

Значит, поэтому Хуанбо и многие другие говорили, что нет разницы между просветленным и непросвет­ленным?

Однако повторю снова, и снова, и снова: это не «неведение» и «просветление» как объек­тивные концепции, «разные» или «не разные», существующие или не существующие или какие-то еще! Это не то, что видится, а то, что смотрит, лишенное различий, различающего видения.

То есть Хуанбо использовал объект, чтобы указать на его источник?

Они все так делали! Разворачивать каждый прямой указатель наружу на объекты — зна­чит разворачивать каждый прямой указатель прочь от истины! В наше время делать это бес­смысленно, поскольку у нас нет наставников, чтобы нянчиться с нами и бить нас. Послание всегда ясно, пока оно не искажено.

Значит, подобные утверждения вводят нас в заблуж­дение?

Возможно, это делалось намеренно, но безы­скусные переводчики, вынужденные выражать все концепции объективно, усугубили ситуа­цию. Смысл достаточно ясен, как и было заду­мано, для тех, кто способен понять.

Но тогда он уже должен быть известен?

А он уже известен. То, что вводит в «заблуж­дение» тех, кто не готов, может оказаться от­кровением для тех, кто готов.

Глупцам это специально говорили таким образом, чтобы способные могли понять?

Даже сегодня по-прежнему можно увидеть, по­чему это считалось необходимым.

Но как можно заметить эту разницу?

Спрашивая себя, не смотришь ли ты все еще из феноменального центра, имеющего только воображаемое существование. Если да, тебя введут в заблуждение, если нет—ты сразу все поймешь.

 

V. ТОРТЫ

Тот чернокожий с крючковатым носом написал мне оскорбительнейшее письмо! Что вы об этом думаете?

Что я думаю? Что как его объект ты должен быть крайне несимпатичным персонажем! Жаль: как объект дамы, которая написала тебе на прошлой неделе, ты был, если я правильно помню, почти святым?

А в качестве моего объекта он — невоспитанный при­дурок, а она — милый оптимист!

Несомненно. Но следует также помнить одну простую деталь — объекты как таковые

не существуют, кроме как собственные види­мости и интерпретации.

То есть они — чистые феномены?

Феномены всегда чистые, насколько я их по­нимаю.

Что означает, что они есть лишь то, чем видятся?

Именно. Или, говоря точнее, чувственно вос­принимаются.

И то, что воспринимается, —это воспринимающий?

Отражение воспринимающего. Что еще можно

было бы воспринимать?

Что он несимпатичный персонаж, а я невоспитанный придурок?

Разве каждое заявление не является источни­ком того, что вы взаимно воспринимаете в ка­честве друг друга?

Вы уверены?

К чему быть уверенным? Спроси себя, как еще вы можете быть. Как объекты друг друга мо­жете ли вы быть чем-то внутри себя?

Полагаю, что нет. Но каковы мы как наши собствен­ные объекты?

Не таковы, как в глазах других людей, и обычно гораздо лучше.

А люди вообще понимают это?

Лучше спроси у них. Мне кажется, что «люди» в целом почти не обращают ни на что внимания, сколь бы простым и очевидным оно ни было.

Но что именно вы имеете в виду, когда говорите или подразумеваете, что все воспринимаемое—это «от­ражение воспринимающего»? Отражение «я» воспри­нимающего?

Разве бывает такая сущность, отличная от фе­номенального реагирующего аппарата? Все восприятие — это, очевидно, отражение ви­димого в том, что обозначается как «чистый ум», обычно сравниваемый с беспредельным зеркалом, отражающим все, не удерживаю­щим ничего и не имеющим познаваемого су­ществования.

Чья это концепция?

Насколько мне известно, первым ее описал Чжуан-цзы, также наставники династии Тан и их последователи свободно употребляли это сравнение. «Зеркальный ум» оказался удобным термином.

А «зеркальный ум» воспринимает «плохо воспитан­ных придурков»?

«Зеркальный ум», или то, что обозначается этим термином, вообще ничего не восприни­мает. Восприятие феноменально, а «плохо вос­питанные придурки» или «святые» — концеп­туальная интерпретация того, что может быть названо психическим комплексом.

Так что же есть на самом деле?

Конечно же, ничего! Вы создаете домыслы и швыряетесь ими друг в друга, как клоуны тортами.

Какими дураками вы нас представляете!

Это тоже торт. «Я и другие» — старейшая и са­мая распространенная пара клоунов — это ар­хетип всех клоунов и всей клоунады.

Можно сказать, что это все, чем они являются?

Определенно. Что-либо иное будет означать, что вы принимаете их всерьез.

Даже в их кровожадности и преступности, жульни­честве, обмане и взаимном уничтожении, зависти, ненависти, злобе и жестокости?

Кто принимает все это всерьез?

Почти все мы.

Клоуны, паяцы, принимающие себя всерьез! Клоуны—известные трагики в частной жизни.

Но жизнь и весела, и трагична.

Снящиеся феномены переживают и кошмары, и приятные сновидения.

Мне все это не нравится! Неужели мы действительно ничто — лишь объекты друг друга и, конечно, свои собственные?

Как объекты—чем еще мы можем быть? Я уже задавал этот вопрос раньше, и это единствен­ный ответ на твой вопрос.

Но как субъекты друг друга?

Такой субъект сам в свою очередь является объектом, и как объект он также не сущест­вует.

Но должна ведь быть некая абсолютная — скажем — «субъективность»?

Это соответствует логике двойственного мыш­ления. Но тогда эта так называемая «субъек­тивность» сама становится объектом — объек­том мысли. Как «необъективность» ты можешь подойти на шаг ближе в указывании на то, что может быть постигнуто лишь интуитивно.

Но ближе всего — «отсутствие как объектив­ности, так и необъективности», которое во­обще не «вещь».

И там мы застрянем?

Там ты застрянешь — пока будешь настаивать на объективизации как феномен, на смотре­нии наружу, на том, что ты субъект, ищущий объект. Ты застрянешь, потому что здесь нет никакого объекта, а никакого объекта нет, по­тому что «здесь» нет и никакого субъекта, и от­сутствие обоих — это...?

Ноуменально — их объединение?

Два отсутствия не создают одно присутствие.

Из двух нельзя сделать «одно», даже ноуме­нально.

Тогда что?

Искомое есть искатель, который не что-то. Отсутствие есть присутствие не-присутствия и не-отсутствия. Мы не только объекты друг друга, но и отсутствие всех объектов, в кото­ром все они проявляются!

И мы — то объективное отсутствие, которое есть все, что есть.

Мы также — каждый объект, который кажется существующим, поскольку вся видимость есть наша видимость, и ноуменально все феноме­нальное — это мы.

Я чувствую какую-то тайную радость, слушая это!

Ерунда, ты не просто слушаешь. Ты чувствуешь

тайную радость, говоря это, потому что когда ты начинаешь говорить это, ты становишься этим.

Как это происходит?

Может быть, на мгновение ты покидаешь вы­думанный феноменальный центр, из которого по привычке действуешь и, в качестве Я, на­ходишь ноуменальный центр, который старые наставники называют твоей «истинной при­родой»?

 

VI. ВОПРОС

Тот человек выглядит озабоченным.

Спроси его, кто может заботиться о чем бы то ни было.

Или не заботиться о чем бы то ни было?

Конечно.

Он решит, что это ужасно глупый вопрос.

Так и есть.

Невероятно дурацкий. Кто это вообще может быть? Чудное заявление. Мужчина рассмеется, девчонка за­хихикает.

Кто смеется, кто хихикает?

Вы имеете в виду, кто тот умник, который задает этот вопрос или пытается на него ответить?

Кто знает или не знает, кто это может быть? Или кто может быть, чтобы заботиться или не заботиться о чем бы то ни было?

Это уж точно не обо мне!

Очевидно. Но кто знает то, что знаешь ты?

Я.

Конечно! Это и есть ответ.

 

VII. БОДХИСАТТВЫ И ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ

Невозможно ничего сделать для этой несчаст­ной женщины! Я изо всех сил пытался ей помочь, но не могу.

Как, интересно, ты себе представляешь, что один феномен может помочь другому?

***

Похоже, ты онемел от изумления! Разве это не очевидно?

Точно! Но... но... все же... что все мы пытаемся сде­лать? Даже должны пытаться сделать? Бодхисат­твы, например.

Бодхисаттвы не пытаются ничего сделать. Им

это не нужно. Если бы пытались — не смог­ли бы.

Вы имеете в виду, что, не пытаясь, можно сделать больше?

По крайней мере, если ты — бодхисаттва.

Но я не претендую на звание бодхисаттвы!

А они что, претендуют?

Ну, если судить по тому, как их описывают, можно заключить, что да. Но, возможно, на самом деле они и не думали.

Неплохо бы отличать истину, хранимую в су­трах, от передачи самих сутр людьми, которые их не до конца понимают. Это одна из причин, без сомнения, почему Учитель сказал однажды обеспокоенному монаху: «Не позволяй этой су­тре опрокинуть тебя, лучше опрокинь ее сам!»

То есть?

Пойми это как Учитель, произносящий это, а не как ученик, ищущий какой-то скрытый смысл.

Но если мы не знаем, что именно имел в виду Учи­тель?

Мы знаем.

Как бодхисаттвы помогали «всем живым сущест­вам»?

Помогали? Разве их работа уже завершена?

А разве они еще остались?

А почему нет?

Ну кто, например?

Например, мой собеседник, с которым я сейчас разговариваю.

Вы про меня?

Нет, не про «тебя». Даже Будда «говорил пять­десят лет и ни слова не слетело с его уст».

Вы имеете в виду, что я мог бы когда-нибудь стать бодхисаттвой?

Никогда.

Почему?

Потому что нет такой «вещи», никогда не было и никогда не будет. Это просто название, сим­вол, а не объект. Оно предполагает ское функционирование, а не феномен.

И это функционирование может действовать через этот феномен?

Можешь назвать хоть одну причину, почему нет?

Да — степень моего невежества и некомпетентно­сти.

Даже твоя темнота не без проблесков!

Вот вы могли бы это сделать, но...

Возможно — если бы этот «вы» был, но до сих пор я и следа его не обнаружил!

Я тоже!

Это не мешает никакому из феноменов функ­ционировать праджнически. Напротив.

Значит, даже мы можем передавать праджню?

Не существует никакой праджни, которую мож­но было бы передавать. Но чистое функциони­рование, о котором мы говорим, тем не менее, также наше.

Значит, иногда мы можем вести себя как бодхисат­твы?

Нет никаких «бодхисаттв», но то, что мы вы­даем за эти объекты, может действовать через феномены, которые мы считаем «нами».

Прекрасная мысль! Помогает почувствовать себя чем-то большим!

Уже недостаточно чувствовать себя просто ля­гушкой или букашкой? Спроси биолога.

В смысле они тоже могут?

Почему же нет?

А есть какое-нибудь подтверждение этому?

Подтверждение! Как можно желать подтверж­дения очевидному! Я что, должен нарушить сон очаровательной коровы Раманы — Лак- шми — снова? Она была полностью «просвет­ленной» — если использовать общепринятый жаргон — согласно Рамане, для которого это было в порядке вещей и даже не заслуживало комментариев.

Так Лакшми была бодхисаттвой!

Если ты именно это подразумеваешь под этим словом.

И мы все можем помочь способом бодхисаттв не пытаясь помочь?

Возможно, иногда даже вопреки попыткам по­мочь.

Просто... просто существованием?

Нет, лучше не-существованием, поскольку «су­ществование» означает «быть определенным», как указал японский философ Нисида , а все живые «существа» определены окружением — социумом, модой и общей обусловленностью.

Поскольку «существование» подразумевает себя-и- других?

Да, и ни одно из них не существует.

Без «себя» можно помогать «другим»?

Без «себя» не может быть «других».

И что?

Чистые необъектные отношения.

Если быть другими — им это поможет?

Нет, если быть другими, они перестают быть «другими».

И это помощь?

Это Спасение.

 

VIII. ВИДЕНИЕ

Какой неприятный тип, настолько же противный, насколько его брат очаровательный. Вы не нахо­дите?

Как я могу? Каждое из этих суждений, со­ответственно, — кокос и букет, брошенные в разные образы в твоем собственном аспекте ума — полностью твое создание, не связанное с феноменами, к которым ты привязываешь эти образы.

Образы в уме?

«Я» и «другие», функционирование двойствен­ного разделения. Именно этот процесс, осуж­даемый всеми направлениями адвайты и на­зываемый на их языке «ложными мыслями», «разделением» и т. д., — это тот самый меха­низм «закрепощения», от которого следует из­бавляться любыми способами для восстанов­ления присущей свободы.

На нашем языке — объективизация чисто субъек­тивной концепции?

Поставить чучело и забросать его чем-нибудь. Превратить чистый ум в метатель кокосов!

Тогда что есть эти двое?

Без разделения, без суждений?

Да.

Помнишь слова Хуйнэна к Хуйшуню, иногда называемому Хуймином, пробудившие его? «Не думая о „хорошем" или „плохом" (или „не таком хорошем", как замечательно уточ­нил Пол Репс в своей версии „Врат без ворот"), вспомни, чем ты был до того, как родился». Это было истинное видение, адвайта — недвой­ственное — видение, прямое видение без умо­заключений или толкования, и оно открыло врата без ворот.

Я слышал, что «мондо» , которое вы процитировали, пробудило многих людей, но оно не отвечает на мой вопрос.

Ты упустил суть: Хуйнэн заставил своего пре­следователя перестать объективировать, пере­стать давать концептуальные суждения о ве­щах как объектах, и повернул его внимание назад к субъективному источнику. Фактически он сказал: «Перестань концептуализировать и будь тем, чем ты всегда был!»

И этого было достаточно?

Воспринимание без умозаключений, виде­ние феноменальной вселенной как она есть, без суждений — это восприятие «таковости», «есть-ности»: субъект такого объекта сам не становится объектом.

Необъектное воспринимание, не становящееся лич­ностной объективизацией?

Думаю, так можно сказать.

Сказать непросто!

Сказанное не важно, видения достаточно — из источника!

Но что ты видишь?

«Ты» не видишь. Нет ни «тебя» ни «других», ни «одного» ни «двух», ни «субъекта» ни «объ­екта». Только видение таковости как таковой.

Просто видение, которое есть видящий и видимое?

Который не есть ни видящий, ни видимое.

Который есть... ?

Чистые необъектные отношения.

Необъектные отношения между чем?

«Отношения» между феноменами, между вза- имно-снящимися объектами, но само видение ноуменально.

Но что могут сделать взаимноснящиеся объекты?

Ничего, их взаимность также снится.

Тогда...

Вот почему это истинное видение — нет ни субъекта, ни объекта, ни я, ни других.

В том смысле, что ложное, или обусловленное виде­ние исключается?

Где «ложное, или обусловленное видение» — концептуальное препятствие.

Кажется, я почти понял! Расскажите мне еще.

Этого достаточно. Рассказывание, даже когда оно возможно, только затрудняет постижение сути.

Поскольку постижение сути есть внутреннее видение.

Внутреннее видение отсекается внешним ви­дением. В отсутствие внешнего видения оно присутствует.

Но что присутствует?

Источник всего видения. Только он присутст­вует. Внутреннее видение не означает смотреть в одном направлении вместо другого, «внутрь» вместо «вовне» из одного и того же центра, как обычно полагают. Это видение изнутри, а не снаружи, видение из источника, который есть ноумен, а не из проявленного, которое есть феномен.

Так на самом деле это должно быть не «внутренним видением» и «внешним видением», а «изнутри-виде­нием» и «снаружи-видением»?

Недостаточно элегантно и все еще неточно, но, несомненно, менее запутанно! Первое — это целостное видение, второе — разделенное ви­дение. Это суть, поскольку пространственное различение не может быть точным.

Это важно?

А как же! Воспринимание — это все. «Видение, видение, видение», — как восклицал Руми, и он имел в виду не феноменальное наблю­дение объектов субъектами, а ноуменальное внутреннее видение, лишенное обоих!

 

IX. НЕОБЪЕКТНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

Что вы имеете в виду под выражением «необъектные отношения»?

Больше не видеть «тебя» как объект.

Где «ты» — объект, видимый субъектом?

Да.

Разве не должен объект отплатить взаимностью, также перестав видеть свой субъект как объект?

«Ты» — также субъект объекта, который пере­стал видеть тебя как объект.

Но разве могут «необъектные отношения» быть односторонними, не взаимными?

В случае с учителем это так, но отношения возможны, поскольку отсутствует лишь один субъект и, следовательно, лишь один объект.

Так как это делается?

Это не делается, это случается.

Случается?

Кажется, что случается: «отношения» — кото­рые больше таковыми не являются, разве что феноменально — уже существуют.

Тогда как кажется, что они случаются?

Это то, что остается во время отсутствия обыч­но преобладающего понятия отождествленно­сти.

Субъект утрачивается как таковой?

Хорошо!

И берет с собой свой объект?

Отлично!

Но затем что?

Если феномен под названием «ты» также испы­тывает отсутствие отождествленности, то не­объектная связь тотальна.

Тогда они одно?

Нет, тогда нет ни одного.

И это и есть тотальная... гармония?

Ты сегодня в ударе!

А что бывает, если один только феномен на мгнове­ние освобождается от отождествленности?

Боюсь, что я не знаю.

Пожалуйста, подумайте! Мне кажется, это важно.

Вероятно, это недооценка: на самом деле это ноуменально. По всей видимости, отождест- вленность, которая не отвечает вследствие от­сутствия, остается как присутствие целостного ума.

И это остается незамеченным?

Возможно, или отмечается как нечто непри­мечательное.

Хотя на самом деле излучается свет, сияние?

Феноменально — не обязательно.

Такое часто случается?

Спроси какого-нибудь учителя. Сомневаюсь, что он часто теряет отождествленность, когда его непосредственный объект не в состоянии отвечать.

Но разве может кто-то кроме учителей сделать такое?

Я уже говорил тебе — это не действие.

Тогда может это случиться с кем-то помимо учи­телей?

Конечно, может! Это состояние, которое всегда присутствует.

А вы испытывали это?

Не чаще тебя.

То есть никогда!

Ерунда! Ты просто не замечал этого, вот и все!

Пожалуй, теперь, когда вы сказали это... я вспоми­наю, как удивлялся...

Конечно, конечно.

Но я хочу сделать это!

Ты не можешь.

И что?

Оно присутствует. Ты узнаешь его.

Но может ли оно остаться надолго?

Сомневаюсь, что оно подчиняется времени.

Но ведь его феноменальную длительность можно из­мерить?

Попробуй представить секундомер киберне­тическому электронному калькулятору с под­робной инструкцией, как использовать его в нужный момент.

Бред! Скажите, хотя бы, воспринимаема ли эта дли­тельность?

Конечно!

Это счастье?

Мне не нравится это слово.

Радость?

Лучше, но не совсем верно.

Сияние?

Вот видишь — ты знаешь!

 

X. СЛОВА, КОТОРЫЕ ОЗНАЧАЮТ ТО,

ЧТО ГОВОРЯТ

Почему столько слов используются неправильно в ме­тафизике?

Слова — это объективизация субъекта, и если восприятие субъекта двойственно, он воспри­нимает объект, а слова описывают его. Тогда он заблуждается.

От этого нет лекарства — разве что восприни­мать напрямую! Но можно ли выразить словами то, что воспринимается напрямую?

Выразить — да, описать — нет.

Слова в наше время неправильно используются и в других областях! Почему так?

Не знаю, но все изобрели жаргон, особенно по­литики.

Вы имеете в виду фантастическую лексику комму­нистов?

Это, несомненно, выдающийся пример.

Как когда они называют все другие страны «импе­риалистическими», хотя единственная империя — их собственная?

Не только коммунисты. Проекция «себя» на «других» — это азы психологии. Но та лекси-

ка, о которой ты говоришь, основана на оскорб­лении, использовании слов как оружия, чтобы выражать ненависть. Это также — проекция.

Разве так она не уничтожает саму себя?

Она будоражит тех, кто ее использует. А «дру­гие» только смеются, насколько я знаю.

И этот процесс возведен в высокое искусство!

Неправильное использование слов — никакое не искусство, тем более не «высокое». Напро­тив, это наихудший вид неведения. К тому же, как ты только что заметил, словесные стрелы, напитанные ядом, не достигают врага, а буме­рангом возвращаются к стрелкам.

И те, кто выпустил их, отравляются ненавистью?

Это самый опасный яд и, как многие яды, он вызывает зависимость, порождает искусст­венный гнев и провоцирует отравившегося на драку.

А каковы следствия неправильного использования слов в метафизике?

Механизм такой же, как тот, что мы только что описали, но результат — усиление неведе­ния.

И что же делать?

Использовать слова корректно — вот что сле­дует делать. И не только в метафизике.

Вы обнажили абсурдность «просветления» и других подобных часто использующихся слов, заставляющих людей думать, что феноменальный объект как та­ковой может трансформироваться во что-то от­личное от того, чем он кажется. Это сбивает лю­дей с пути и мешает имувидеть верное направление. Но вы не объяснили мне, как люди могут поверить в то, что они не существуют.

Но они и не должны верить — ни в это, ни во что-либо еще.

Почему?

Потому что нет отождествленности, чтобы ве­рить, что она — не она!

Вы имеете в виду, что если кто-то верит в это, он все еще остается отождествленностью, потому что именно он верит в это?

Именно.

Что же тогда он может знать?

Он может осознать, что то, чем он является, — это не то, чем он кажется феноменально. Осоз­навание не зависит от рамок отождествленно­сти, только знание столь ограниченно.

Различие в терминах очень тонкое!

Да, китайцы использовали отрицание, оно луч­ше. Но между собой мы можем говорить утвер­дительными терминами, ведь так?

Вы имели в виду «не-знание»?

Это не знание и не не-знание, а отсутствие обоих.

Но вы не объясняете, как такое может быть. Види­мо, это невозможно объяснить.

Почему же невозможно?

Разве нет вещей, которые невозможно объяснить?

Сомневаюсь. Я уже говорил, что все можно вы­разить, но не определить.

Ладно, тогда вещей, которые не следует объяснять?

Я считаю, что таких тоже нет. Окончательное понимание невозможно передать словами, но каждый элемент, ведущий к такому понима­нию, можно и нужно объяснять — тем, чье облако непонимания истончилось настолько, что сквозь него начал проглядывать свет.

Создавая просвет?

Да.

Тогда почему вы не говорите мне, как воспринять, что я не существую?

Потому что нет того, кто может воспринять, что не существует.

Простите! Я имею в виду, почему вы не говорите мне, как понять, что я не то, чем кажусь феноменально?

Разве это не очевидно? Лучше ты сам скажи мне.

Но я не знаю!

Ерунда, конечно знаешь! Я буду задавать тебе наивные вопросы — так, как это делают обыч­ные люди. Например, почему ты говоришь, что я не то, чем кажусь феноменально?

Скажите мне сначала, кем вы себя считаете?

Собой, конечно!

И что же это?

Я? Вот здесь — это я.

И почему вы так думаете?

Все видят меня, и я себя вижу, по крайней мере, часть себя, и всего себя — в зеркале.

Но это всего лишь объект, объект других людей и ваш собственный, воспринимаемый органами чувств и интерпретируемый психикой на базе мнемониче­ских образов.

А что не так в том, что я объект?

Ничего, кроме... кроме того, что объект — всего лишь понятие, идея, концепция, образ в сознании.

Ты имеешь в виду, что это все, чем я являюсь?

Дайте подумать... как объект — да, конечно, это все, чем вы являетесь. Умозрительностью.

Но я все еще являюсь собой!

Да, полагаю, что так и есть — в некотором смысле.

Почему «в некотором смысле»? В большом смысле! И как!

Да, конечно, в очень большом смысле, но не как «лич­ность».

Ты имеешь в виду, что эта «личность» — всего лишь объект?

Именно так. Это все, чем она является. Лишь поня­тие, идея, образ в уме — чисто теоретический.

Значит, то, что я есть, — это... я?

Да, всегда. Как и то, что я есть, и любое другое жи­вое существо, которое может чувствовать «я», — то есть чувствующее существо.

И в некотором смысле я есть все?

Все есть я, но не как объект.

Почему так?

Но вы же можете это увидеть? Любой объект — это лишь что-то воспринимаемое, то есть само по себе это ничто! Только я могу быть: все остальное воспри­нимается и не может быть чем-то, отличным от я.

Включая то, чем ты кажешься как объект?

Да, конечно, и это тоже.

Как такое может быть? А как же субъект-объ­ект?

Субъект-объект — это просто объект, который яв­ляется не чем иным, как своим субъектом, и субъект, который является не чем иным, как своим объектом!

Так что я за пределами субъекта-объекта?

Конечно, конечно! Я есть чистая ноуменалъностъ! Никакая не вещь.

Так вот что я есть, когда я понимаю, что не яв­ляюсь тем, чем кажусь феноменально! Ты

объяснил это так ясно, что я склонен думать, что я понял.

Если вы склонны думать — значит, вы не поняли! Такое понимание невозможно для личности!

Хорошо, хорошо! Я — не личность, которая понимает что-то. Понимание, что нет никого, чтобы понимать, и ничего, что понимать, и есть понимание того, что я есть! Прекрасно, а ты?

Я? Боже милостивый, я и забыл о себе! И о том, что мы поменялись ролями. Это действительно все, что есть? Но ведь это довольно просто!

И очевидно. Ты знал это, как я и говорил, но ты не осознавал это.

 

XI. КЕМ БЫЛ БУДДА?

Вы часто говорите о Будде, но кем был Будда?

Какая разница?

Может, и никакой, но для некоторых людей это важ­но, как и для меня.

Откуда мне знать, кем был Будда?

Неужели никто не знает?

Многие воображают, что знают, но обычно это просто традиция, которой их учат.

Разве эта традиция не заслуживает доверия?

Не более чем любая другая того же возраста и положения.

Вы имеете в виду, что она окутана мифами и не ка­жется истинной?

Неизбежно.

Почему?

Его слова были записаны лишь спустя четыре столетия после его смерти, к тому же на языке, отличном от того, на котором он говорил.

То есть он не мог их говорить?

Наверняка не так, как их записали.

А какие из них наиболее близки к оригиналу?

Это пусть эксперты решают. Ему приписывает­ся так много слов, что если бы он действительно говорил их все, он, несомненно, умер бы от ла­рингита на ранней стадии их произнесения.

Вы циник!

Чепуха. Они противоречат друг другу. И неко­торые по внутренним признакам могут доволь­но точно датироваться сравнительно поздними периодами развития этого учения.

Я думал, что они точно соответствуют разным пе­риодам жизни Будды согласно тем людям, которым он передавал свое учение.

Так и есть. Такая систематизация говорит об огромном труде, который может удовлетво­рить простодушных, но у ученых вызовет лишь широкую улыбку.

Тогда скажите мне, кем был Будда и чему он в дейст­вительности учил.

Зачем ты задаешь мне такой вопрос? Откуда, интересно, я могу это знать? Я не только не экс­перт, но даже и не исследователь.

Я знаю. Тем не менее у вас могут быть какие-то пред­положения об этом.

Никаких! Я могу только указать на то, что и так очевидно для всех, кто хоть что-то знает об этом деле.

И что это?

Кем еще может быть Будда, как не последним из шести или семи аббатов, или патриархов, непальской «церкви», выступающей против брахманов?

Была такая линия аббатов, или патриархов?

Я слышал, что они достаточно хорошо записа­ны и задокументированы в Непале.

И каково было их учение?

Думаю, можно заключить, что оно было закон­спектировано и блестяще развито Шакьямуни.

Вы только что указали, что сутры сильно разнятся и противоречат друг другу. Могли эти сутры принад­лежать его предшественникам?

Такая гипотеза, насколько мне известно, ни­когда не возникала. Предположение, что раз­личные категории сутр представляют разные аспекты учения, разработанные и передава­емые разными патриархами, или «Буддами», но приписываемые Шакьямуни, без сомнения достойно рассмотрения. Это, однако, не меня­ет того факта, что некоторые из них — более поздние компиляции.

Некоторые независимые традиции могли сохранять­ся независимыми общинами — последователями раз­ных патриархов, каждая из которых затем была до­работана перед записью.

Я склонен согласиться. Их независимое проис­хождение могло быть утеряно намеренно.

Тогда какая из них древнейшая?

Я могу лишь предположить. Наверняка это самая простая, наиболее понятная и самая этичная — учение, представляемое сейчас па- лийскими записями, в которых, без сомнения, оно дорабатывалось столетиями перед превра­щением в сутры. А сам Шакьямуни говорил на языке магадхи .

Значит, сутры махаяны — более поздние работы?

Ты говоришь, как истинный тхеравадин! Если мое мнение чего-то стоит — в чем я лично со­мневаюсь — нет ничего невозможного, даже невероятного, в том, что Будда или кто-либо другой из патриархов передал эзотерическое учение избранным ученикам, учение или не- учение, которое всегда стояло обособленно и впоследствии вновь всплыло как махаяна.

Но даже если это был сам Шакьямуни, разве не возможно, что он тоже его унаследовал? Если он был на самом деле членом семьи рад­жи, он, скорее всего, был «патриархом» более по рождению, чем по призванию. Однако в его случае призвание также имело место.

Почему мы ничего не слышали об этой линии непаль­ских патриархов, или аббатов?

Слышали, но как о линии доисторических «Будд», тянувшейся через невероятное число эонов.

Вы имеете в виду, что на самом деле это была просто линия аббатов?

Факты говорят мне о том, что исторически это были именно они.

И завершает линию Шакъямуни?

Как я уже говорил, я не изучал серьезно этот вопрос, но думаю, что завершает ее Майтрейя, который должен был быть избран «Буддой», но не преуспел и был вместо этого увековечен как грядущий Будда.

Вы действительно не знаете, было ли тому докумен­тальное подтверждение?

Я действительно не знаю. Я только знаю, что какое-то подтверждение есть и что ступа ис­торического Шакьямуни была найдена, рас­копана и на ней сделана надпись.

Почему я об этом ничего не слышал?

Разве ты не слышал? Это достаточно широко известно. Возможно, это замалчивалось, как и все, что противоречит мифу, хотя нет ничего постыдного в этой надписи, просто она касает­ся достойного человека, а не божества.

Вы все это от меня скрывали!

Вовсе нет. Разве необходимо оскорблять веру других людей, даже если ты достаточно ква­лифицирован для этого, и уж тем более если, как я, — недостаточно?

Но ведь с исторической точки зрения это представ­ляет большой интерес!

Я согласен. Поэтому когда ты спросил, я рас­сказал то немногое, что знаю.

Мне кажется, это скорее усилило мое восхищение буддизмом, а не наоборот.

По-моему, так и должно быть. Завеса мифа лишь бросает тень на учение, поскольку совре­менные люди не верят в невероятное.

То есть чем вероятнее учение с исторической точки зрения, тем большей силой оно должно обладать?

Таково мое мнение.

И ваш рассказ очень вероятен, ведь так?

Лично я думаю, что это Iгор УгагзетЫаЫе роиг пе раз ё1ге угай5, более того — «зе поп ё уего ё Ьеп 1гоуаШ !»

Теперь, когда вы на это указали, мне это кажет­ся очевидным. Буддизм от этого только выигра­ет, к тому же это не противоречит облику Будды, оставленному им в ранних сутрах, и не портит его!

Нам остается только оставить прояснение это­го вопроса ученым — все в свое время. Мало кто из них захочет вызвать раздражение при­верженцев религиозных предрассудков.

Все равно что разозлить пчелиный рой! Их винить не за что. Но они не помешают нам верить в это.

Ничто не заставит меня верить в это! Или во что-либо еще. Вера бесполезна, поскольку нет того, кто мог бы верить. Я просто предпола­гаю, что исторический инстинкт говорит о том, что эта версия происхождения буддизма бла­гоухает истиной. Вера — наиглупейшая вещь на свете, откровенно осуждаемая Буддой!

Любая «вера» глупа?

Конечно, нет. Это слово означает «доверие ав­торитету», но что такое «авторитет»?

Возможно, это зависит от того, чей это автори­тет? От чьего авторитета это зависит?

В основном от авторитета традиции и предрас­судков. Только знание есть доверие, а такое до­верие —это бытие. Такое «бытие»—это совсем другой вид веры, достойный того, чтобы его лелеять.

И этот вид и есть авторитет?

Разве не может каждый решить сам за себя?

 

Об авторе

Вэй У Вэй — псевдоним человека, написавшего в пе­риод с 1958 по 1974 гг. серию бесценных книг, разъ­ясняющих все тонкости учений недвойственно- сти — не только адвайты, но и буддизма (чань и дзэн), и даосизма. Глубоко философские и поэтичные, эти книги оставляют неизгладимое впечатление на всех, кто берет их в руки.

Настоящее имя этого неординарного человека — Терренс Грей (1895-1986). Он родился в Англии в се­мье богатых ирландских аристократов. Учился в са­мых престижных заведениях Англии — Итоне и Кем­бридже, но с учебой у него не заладилось — Итон он покинул через два года, а его учебу в Кембридже прервала война.

Тем не менее, его личность невероятно много­гранна — он был ученым и писателем, исследовате­лем, египтологом, историком, публицистом, писал пьесы для театра, был театральным режиссером, продюсером и директором, виноделом, владельцем скаковых лошадей, путешественником и мистиком.

Он был дважды женат, оба раза на дочерях рус­ских аристократов. Первая жена была из семьи Рим­ских-Корсаковых, вторая была принцессой Грузии. Его конь по имени Заратустра выиграл Золотой Ку­бок, победив на королевских скачках в Аскоте. Соз­данный им экспериментальный театр в Кембрид­же под названием РезНуа1 ТЬеагге стал знаменит на всю Европу и перевернул британские представления о театре. Несколько раз он приезжал в Россию и на­писал несколько книг о «новом советском театре». Некоторое время он жил в Мексике, изучая культуру ацтеков, и, вернувшись в Англию, взял себе псевдо­ним Кецалькоатль. Затем он все бросил и уехал во- Францию. Потом он путешествовал, был в Индии, Китае, на Тайване, в Японии. Об этом периоде его жизни известно крайне мало. Достоверно известно лишь, что он несколько раз посещал Раманашрам в Тируваннамалае и встречался с Раманой Махарши.

Именно в этот период он начал писать под псев­донимом Вэй У Вэй. Под этим именем он выпустил семь книг, а восьмую — последнюю — написал уже под псевдонимом О. О. О. (ноль в кубе, как он сам вы­разился).

Этот удивительный человек всю жизнь пытался быть невидимым, скрываясь за псевдонимами и от­казываясь фотографироваться, и в то же время жил такой яркой жизнью, что его невозможно было не заметить.