Твои руки меня не волнуют, Как волнует кипенье весны, – Я возьму их в свои и другую Вспоминаю, как вешние сны. Я могу приласкать эти руки, Сжать их так, что послышится хруст, – Отдаются и ласке и муке Идеально красивые руки, Я же весь равнодушием пуст… Твои руки лаская, сжимая, Я пытался представить порой, Что сидит со мной рядом другая, Что в руках моих руки другой. Я хотел быть во власти обмана И ласкал… – Мы не те, мы не те… Мы прекрасны, совсем без изъяна… Мы не те, мы не те, мы не те… Я стремился к обману упорно И терзал… – Мы не те, мы не те… Мы и муке садистской покорны… Мы не те, мы не те, мы не те… Вы не те, никакого сомненья, – Вы недавнего прошлого след; Тут бессмысленно ждать отторженья; Тут лишь «Да!», а когда-то – лишь «Нет!!» Это «Нет!!» и сегодня мне мука; Это «Да!» – не откроет мне рай. Жизнь людская – жестокая штука, Так готовься услышать: «Прощай!» Твои руки меня не волнуют, Как волнует кипенье весны, – Я возьму их в свои и другую Вспоминаю, как старые сны…

Дай хоть руку на прощанье; Горек этот час. Вот и кончилось свиданье, – Всё в последний раз. Тусклой лампе над подъездом Тьмы не превозмочь. Лишь гудки у переезда Рассекают ночь. – Счастье вечным не бывает, Нет таких чудес, – Мне по рельсам отбивает, Мимо мчась, экспресс. Пролетел… Не слышно стука, Говорка колёс. Только издали «Разлу-у-ка!» Крикнул паровоз. Дай хоть руку на прощанье, Горек этот час. Пронеслись любовь, мечтанья – Всё в последний раз.

Дай мне руку на прощанье В этот поздний час. Позади любовь, терзанья, – Все в последний раз. Тусклой лампе над подъездом Тьмы не превозмочь, Лишь гудки у переезда Лихорадят ночь. – Счастье вечным не бывает, Нет таких чудес! – Телетайпом отбивает Мне ночной экспресс. Пролетел… Не слышно стука, Говорка колес. Что ж, разлука, так разлука, И не надо слез… Дай же руку на прощанье В этот подлый час. Распрощальное свиданье В эту ночь у нас.

Студентом мне пришлось несладко, Жевал порою чёрт те что. Но кончен ВУЗ, потом Камчатка, И вот я сшил себе пальто… Есть и другое барахлишко: Костюм, рубашки, шляпа-фетр… Но всё же главное – пальтишко! Суконце ой-ёй-ёй за метр. Пальто, исполненное чванства, Имеет страшно гордый вид И в шифоньере всё пространство Занять собою норовит. Его округлые глазёнки (Шестёрка пуговиц) косят Туда, где съёжился в сторонке Его потрёпанный собрат. Его предшественник-коллега, Заслуженный пенсионер, Хлебнувший и дождя, и снега – Моей обнове не в пример. Годами чёрными помятый, Мой верный друг с голодных пор, Знакомый с молью и заплатой, И мой студенческий позор. – А на помойку не пора ли? – Цедит нахальный нувори́ш. – А, впрочем, и бомжу едва ли Такой одёжкой угодишь. Тебе давно бы быть в утиле! Обносок, грязный инвалид! И как его сюда пустили?! Да он нас молью заразит! Все тремпеля моя обслуга, Среди пальто я знатный VIP, И нá тебе – мне клеят друга, А он какой-то грязный тип! Все вешалки мои холопки, Хозяин – личный манекен! Я что – в шкафу или в кладовке? Зачем тут этот старый хрен?! ……………………………….. Куда ж деваться от нахала?! Назвав все вещи барахлом, Пальто владельца оседлало, – Мы на свидание идём… Давно знакомая дорога, Да я теперь совсем не тот. Себя блюла ты очень строго, Потом замужество, развод. Да не со мною – с иностранцем… Житьё-бытьё в чужих краях С каким-то вроде бы голландцем, А в результате – полный швах. И надо всё начать сначала, И мы встречаемся опять, – И денег у меня немало, И положеньице под стать… И вот как прежде два порога Соединил опять мой след. Тебе я нравился немного, Но, Боже мой, как был одет! Ты знала всё: мои лишенья, Мою любовь, что я неглуп, Но всякий раз была в смущеньи От ярко красного презренья Идущих мимо наглых губ. Я лез, как говорят, в бутылку И в эту наглую ухмылку Готов был плюнуть сгоряча. О как же ты тогда страдала, – Мы оба были в чём попало, А я в сердцах рубил сплеча. Скажи, я встал бы вверх ногами, Я б на руках тебя понёс, Пускай себе кривят губами… Сейчас совсем другой вопрос. Моя прелестная обнова, Красуясь на моих плечах, Сильнее, чем любое слово Расскажет о моих понтах. Моя любимая, ты вправе, Хоть я сутул и долговяз, Мою любовь в такой оправе Считать ценней во много раз. Десятком слов и парой взглядов Ты, правда, дашь понять о том, Что выше всяких там нарядов, Но как забыть гадюк и гадов, И наших душ былой надлом?! Сомнений нет, моя вещица, Парижской моды страстный крик, Собой заслуженно гордится, Задрав свой модный воротник.

Поезда подходили, потом отходили; Выпустив и впустив, и хлопнув дверями… Уносились в тоннель, простреленный навылет Тьмою с фонарями… А я всё ждал и ждал… Напрасно!.. К полуночи шло… Вагоны пустели… С красного на зелёный, с зелёного на красный Менялся свет светофора в тоннеле… А время ползло и ползло себе мимо Каким-то усталым, потрёпанным мимом. В его непрестанном и жгучем кривлянье Читалось: «Напрасны твои ожиданья!». Уйти бы, уйти – и надеждам конец; Да только они тяжелей, чем свинец – Подняться нет сил… Точно ствол у виска, У сердца готовит свой выстрел тоска. Пока же в душе только тихая грусть, И тихо шепчу я себе: «Ну и пусть…».

Квадратная комната. Свет заходящей луны На натёртом паркете пола; Прилив глухонемой тишины, Её предночное соло… Тик-так, тик-так… Откуда это?… А… Маленький, шустрый, Двенадцатиглазый будильник Отбивает привет Из соседней комнаты. Там зажжена люстра, И в щели дверные сочится свет. И вновь тишина ослабляет объятья: Ко мне пробивается призрачный звук – Я слышу, снимают вечернее платье, Ласкает оно белизну Её рук… О смелые ласки блестящего шёлка! Вы жжёте мне сердце сильней и сильней: Соперник повсюду – Он в зеркале, в щёлках, В одежде Её, Даже в скрипах дверей… Он к разным вещам прикасался когда-то, И вот, от желаний былых трепеща, Он может коснуться Её нагловато, На годы запрятанный в этих вещах. Он здесь говорил и смеялся когда-то, И голосом спрятался в петлях дверей; Он может теперь каждый день сипловато О всячине всякой поскрипывать Ей. Я вижу соперника в глади зеркальной – Он взором своим серебро напитал И может теперь, ухмыляясь нахально, Её обнимать из бездонья зеркал… А вот… Сороконожкой прыткой По мне змеится чей-то взгляд – Это Его письма, Его открытки В щёлку ящика злобно глядят… Я ловлю этот взгляд ядоглазый На себе уже много недель; Стоит мне обернуться, и сразу Он стремительно прячется в щель. Вдруг о Нём половицы паркета Заскрипели в звенящей тиши: «Раз не вырвать Его из предметов, Как же вырвать из женской души?» И от этого злого вопроса Полыхнул чернотой полумрак… За окном прошумели колёса, И ответили эхом: «Никак!». …………………………………………… Тик-так, тик-так, тик-так… Потемнеют краски на картине, Отпылает прошлое в душе… Ну а что останется в графине? В зеркале? В петлях дверных? В гардине? Всюду, где живут Его клише… Будут мчаться годы за годами, И под шелест жизненных страниц Он почти сотрётся в Ней чертами Моего лица и прочих лиц… Квадратная комната. Угасающий свет луны На натёртом паркете пола; Прилив глухонемой тишины, Её безмолвное соло… Порой тишина ослабляет объятья… И по мере того, как сгущается мрак, В душе оживает шуршание платья, Но твёрд седовласого Хроноса шаг… Тик-так…

Квадратная комната… На обоях блики луны… В красноватом отливе паркета Вечерний прилив глухонемой тишины, Бьющей о рифы-предметы… Безмолвие это мне снится во сне, Как пролог изощрённой муки… Мгновенье, другое, и вот уже мне Снятся взгляды и звуки… Квадратная комната… На обоях блики луны… В кровавом отливе паркета Ночной отлив глухонемой тишины… И вот в отдалении где-то Раздаётся первый мучительный звук – Шуршание женского платья. Ласкает оно белизну Её рук, Заключает в свои объятья. Бесстыдные ласки блестящего шёлка, Мерцание старых зеркал. Соперник повсюду – он в скрипах и в щёлках… Соперник мой правит бал. Он все зеркала напитал своей статью – Всегда был Нарциссу под стать. Он Ей из зеркал открывает объятья, Из них его не изгнать. Он к этим вещам прикасался бывало, Он в них навсегда проник. И чудится мне, не скрываясь нимало, Он к Ней губами приник. Он может теперь что угодно сказать Ей В манере своей разбитной. И скрип половиц, и шуршание платья – Обычный его позывной. Я с Ним воевать абсолютно бессилен, – Ведь Он всего лишь фантом; Всё дело, что я Ей давно опостылел И мучаюсь ночью и днём… Квадратная комната… Багровые блики луны, Кровавый отлив паркета… Отлив глухонемой тишины, И шуршание платья где-то…

Он тебе объяснялся… Гремучий, Словесный шквал Грохотал, как лавина на круче, А я молчал… Ты словесному шквалу внимала, Горя душой, И тебя не тревожил нимало Мой глас немой… Но признанье всего лишь признанье – Блеснув словцом, Растворится навеки в молчанье, Всегда живом. Его страсть пронеслась быстротечно – Ушла в слова… Я молчал, но молчание вечно – Любовь жива…

Его преодолеть… Да проще в сотни раз На гиперзвуковом преодолеть пилоту Барьеры звуковые – асс есть асс, Ты ж неизвестен никому… И всё тут! Пока не взял ты дьявольский барьер, Легко сказать в твой адрес идиоту Обидное: – Нашёлся мне Гомер! Ты неизвестен никому… И всё тут! И славы ради ты идёшь вразнос, И славы ради подлости без счёту… Ведь «Быть или не быть?» – таков вопрос… Хотим быть знаменитыми, И всё тут! Бывает, что барьер проклятый взят, И тут платить приходится по счёту; Но медным трубам часто ты не рад – Они «шопенят» реквием… И всё тут!!!

Мой фрегат виртуальный у космоса; Впереди бесконечностей прорва, Неспешная поступь хроноса И валы гравитонного шторма. Бури двенадцатибалльные Запоют о страстях Прометея, И звёзды всех классов спектральных Протуберанцы исторгнут, рдея. Команда застыла на шканцах – Ждёт моего приказанья. – Вперёд! И летучим голландцем Мы навек во вселенских скитаньях.

Мой фрегат виртуальный у космоса; Впереди бесконечностей прорва, Неспешная поступь хроноса И валы гравитонного шторма. Бури двенадцатибалльные Встретят безумными танцами, И звёзды разноспектральные Зардеются протуберанцами. Начнутся попойки на шканцах, Запой пойдёт за запоем… Вселенским летучим голландцем Мы парсек за парсеком покроем…

Увы, безумная Россия, Опять, не осознавши зла, Творя порядки голубые, Ты нас к несчастьям повела! Увы, несчастная Россия, Страна рабов, страна господ, Твои мундиры голубые Добьют послушный твой народ.